Освенцим

                1
Рождественский бал. Так много гостей
Кружатся все в танце, как будто скользят.
Вечерние платья, кто же модней?
Спешат очаровывать дамы ребят.
Вот девушка вышла из общей толпы.
Ее пригласил кавалер красоты.
Она чуть робка, но в танце умела,
В глаза посмотреть  ему не посмела.
Он выбрал ее. Что же прельстило?
Не модный наряд, не обольщенье.
Проста, чуть скромна, его зацепило.
Искренний взгляд и чистое сердце.
Они так кружились, словно в балете,
Пары прекрасней не сыскать на свете.
Она полюбила  в первый раз,
И чувствам своим отдалась в первый час.
И он ей сказал: «Я не видел прежде
Таких глубоких прекрасных глаз.
И я бы хотел вас увидеть в надежде
Если позволите, в следующий раз.
Но я уезжаю, служить отчизне,
Гитлер издал повсеместный приказ.
Но можете вы обещать мне лично
Танец с вами в следующий раз?".
Он обещал ей снова вернуться
Через полгода, он ждал этот час!
Им  так хотелось в любовь окунуться,
И выразить чувства не напоказ.
                2
Но не прошло еще как полгода,
В городе мрачно навис большой страх.
Все говорили, друг другу вторя:
«Евреям бежать – иначе крах».
Она осталась с отцом и дедом,
Мать  у нее давно умерла.
Они не смогли распрощаться с именьем,
Где выросли дети, и жизнь родилась.
Война началась. И все опустело,
И страшно было смотреть в лицо
Таких перемен, и ей бы хотелось,
Хотя бы, еще раз увидеть его.
А вдруг он убит уже  при обстреле,
И он не живой, он - мертвец?
От этих мыслей в душе тяжелее
Ей становилось  - не по себе.
Но месяцы шли, и годы летели.
Война затянулась, дымилась земля.
Молитвы она устремляла в небо.
Молилась за мир, за него и себя.
Но видно судьба совсем не хотела
Соединить эти души в одно.
Евреев постигли  большие гоненья.
Вокруг царил страх, становилось темно.
В них перестали уж видеть людей,
И обвиненья пошли  от вождей,
Просто за то, что они евреи.
Их ненавидели все здесь злодеи.
Она сторонилась уже и друзей,
Стараясь работать и быть незаметней.
Она испугалась, узнав из семей,
Как много расстреляно было детей.
Что ее ждет? Отца и деда?
Такие царили вокруг беспределы!
Она заглушала в сердце боль,
Какую судьба приготовила роль?
Но время пришло, и их быстро взяли,
И грубо, с упреком вели под конвой.
Солдаты немецкие их направляли,
С другими в шеренге вели к мостовой.
Их разделили на обе стороны.
Кто-то упал и не смог уже встать.
Выстрел последовал, все замолкли.
И не посмели уже бунтовать.
Ехали долго. Куда-то везли их,
Холодно было. Никому не понять.
Словно цыплята, прижавшись, молились,
Люди пытались себя согревать.
Станция. Поезд. Веселые песни.
Никто ничего им не объяснял.
Они не теряли своей надежды,
И не боялись все потерять.
Она шла рядом с отцом и дедом,
Пытаясь понять, что немцы хотят.
Но видела только оскал их гневный,
Она поняла: их ждала только смерть.
Как можно так не любить человека?
Какое сердце нужно иметь?
То же лицо, и руки, небо
Над головой на планете у всех.
Мы – человечество, братья и сестры,
Призваны жить на одной земле.
И по лицу катились слезы,
Юной душе было не понять.
Ее разделили с отцом и дедом,
И посадили в другой вагон.
Многие дети, только, в последний,
Видели, раз своих матерей.
Рельсы стучали. Уже темнело.
И все в душе померкло давно.
Только уста шептали в надежде,
Чтобы исчезло кошмарное зло.
Слезы катились. Нет отца и деда.
Как же они теперь без нее?
Все разбилось. Померкла надежда.
Был человек, а теперь  ты - никто.
               3
Лагерь. Всех женщин поставили в очередь
И по одной отрезали им волосы.
Их красоту срезали ножницы,
И одевали в простое тряпье.
Полка из досок, на третьем ярусе.
Нет ни подушек, ни простыней,
Только стоят деревянные ящики.
Становилось в бараке все холодней.
Сердце замолкло. Оно в цикноте.
Руки и ноги уже не дрожат.
Только глаза, такие глубокие,
Смотрят наверх и не могут понять.
Утро настало. Раннее утро.
Им приказали быстро шагать.
Это не люди, а какие-то монстры,
Вышли в конвой показать этот ад.
«Быстро и быстро», – кричат без умолку
И теребят, теребят, теребят.
Кто-то упал, совсем без вздоху,
Но подбежать не посмел никто.
Так и лежала женщина. Вечером
Все догадались, что она умерла.
Множество тел было там искалечено
Повсюду царила сплошная мгла.
Следующий день. Все те же работы
С утра и до ночи, так без конца.
Голые руки, простывшие голени
И безнадежность в душе, пустота.
Только с молитвой она выживала
И, как могла, укрепляла подруг.
Но вот однажды сама захворала
И простудилась, схвативши  недуг.
Девушка знала, что таких убивают,
И распрощалась с жизнью своей.
На полке лежала, уже умирала -
Ей становилось все горче, больней.
Доктор пришел, осмотрел  очень странно,
Как будто с любовью смотрел на нее.
Но хорошо бы ее для анализов.
Ему пригодится такой пациент.
Девушка думала, услышана Богом,
Он ниспослал ей с неба ответ.
Но заблуждалась душа одинокая,
Веря в любовь еще с юности лет.
Он не лечил ее, только исследовал,
И ставил тесты на ней своих проб.
Он бессердечно колол ей вены,
И брал анализы для своих работ.
Ее кормили три раза на день,
Но лишь поддержать чуть-чуть ее.
Пока не объявится со дня на день
Другой пациент, и сменит ее.
Чахла душа, умирало все  тело.
Глаза ввалились, как будто их нет.
Губы почти не шевелились,
Грудная клетка дышала в ответ.
Она вспоминала рождественский бал,
Как танцевала она с ним вальс.
И слезы текли у нее по щекам,
За что ты, доктор, измучил меня?
             4
Один офицер пришел к обеду,
Он только прибыл в этот штаб.
И, как положено, его обследовав,
Доктор послал его на этап.
Услышал стон он по соседству,
Как будто тихо кто-то зовет.
Доктор открыл нараспашку двери,
И, извинившись, пошел в туалет.
На койке тихо лежала дева,
И еле стонала, как будто звала.
Она смогла повернуться к двери,
И посмотрела в знакомые глаза.
Но он стоял, и себе не верил,
Не ожидал он встречи такой.
Он отвернулся, закрыл тихо двери.
И был смертельно тогда поражен.
Доктор вернулся, держа в руках спицы.
Он торопился. Но был сражен.
Офицер стоял и почти не двигался,
Кажется, чем-то он был взбешен.
«Вы - негодяй, вы же – не доктор,
Как вы могли так лечить ее!
Это же просто преступленье,
И вы заплатите мне за все»!
Он взял за глотку этого немца,
И придавил его в стекло.
Тот умалял, упав на колени,
Ему обещал исправить все.
Офицер оставил его в мученьях,
И дал сроку не больше двух дней.
Если не будет с ней улучшенья,
То самолично его убьет.
Девушка вновь ожила, расцветала,
Шла на поправку, ей стало легко.
От всех этих тестов она устала,
Она ощутила в себе любовь.
Только увидеть его хотела
И посмотреть ему в глаза.
Их опустить она не посмела б
Так долго встречи этой ждала.
Ее вернули опять на работу,
Она ощутила к себе заботу.
Стала она среди всех королевой,
К ней относился добрее конвой.
Его не видно было.  Он уехал
И разлюбил уже давно.
Так думала девушка безответно,
Надеясь снова увидеть его.
Но он служить должен был отчизне,
Но не системе, политмашине.
Он был лишь винтик в этом мире,
Но не боялся сам ничего.
Но он ее видел, когда шеренги
Строились все на своих местах.
Он выходил на свои пробежки,
И слезы текли на его щеках.
Она любила. Он любил сильнее.
Она мечтала о счастье с ним.
Но между ними стояли стены
И страшные  люди с оружьем в руках.
Однажды вечером к ней прислали
И строго сказали: «Иди на допрос!».
Внутри ее  нервы затрепетали,
Ее волновал страшный вопрос.
Но это был спокойный вечер,
Девушку ждал ее офицер.
Они поздороваться уж не успели
Как человек обхватил ее.
Они беседовали, вкусно ели,
Она почувствовала себя в раю.
Как долго ждали они этой встречи,
И им не хотелось друг друга терять.
Но он сказал, что снова уедет,
Теперь в другую, другую страну.
Он все решил: она с ним поедет,
Он все устроит, и ее побег.
Они скрывали от всех свои чувства,
Ей было так здесь легко дышать.
Любовь единственного человека
Давала сил ей не умирать.
Они смогли убежать поддельно,
Он паспорт новый лично ей дал.
Они бежали из Освенцима,
Бог подарил второй им шанс.
             5
Граница. Остались мгновенья.
И впереди ждала их судьба.
Они мечтали сочетаться в церкви,
И стать счастливыми навсегда.
Но пропускать ее не хотели,
Придрались к паспорту, взяли запрос.
Ее хотели вернуть в Освенцим,
И не желали решать вопрос.
Он уговаривал их, и надеялся,
Но был закон ее депортировать.
У них нет прав ее выпускать,
И также ему стали угрожать.
Она как игрушка была только
В руках жестоких нелюдей.
Отняли все: семью, работу,
И не оставили ей ничего.
Он умолял, но все напрасно.
Было понятно: не повезло.
Военное время – время жестокое,
Они попрощаться хотели вдвоем.
Те улыбнулись, послали их в будку,
Сказали: «Даем вам лишь пять минут».
Какие могут быть здесь шутки?
Что вдруг не так, тебя сразу убьют.
Они направились прямо к будке,
Но он ей сказал: «Будем бежать.
Ты не должна туда снова вернуться,
Я буду также в них стрелять.
Пошли, пора, пока отвернулись,
Бежим скорей, беги вперед.
Я задержу их, ты не волнуйся».
Один упал, и двое лежат.
Но вот один свой прицел направил
Нет, не в него, а ей прямо в лоб.
Офицер собой заслонил ее тело,
И пуля пробила в мгновение бок.
Попала в сердце. Прошептать он смог:
«Иди вперед...Позади Освенцим,
Теперь ты свободна...Я люблю тебя.
Тебя...впереди...ждет другая судьба».
Она молчала...Смотрела в небо.
По его щеке стекала слеза.
Ценою смерти  - освобожденье,
Ценой любви жива мечта.