Пустыня льда и ветра

Мы пробирались через ледяную пустыню, все дальше и дальше убегая от наших преследователей. Холодный и невероятно сильный ветер нещадно бил по лицу, проникал через тонкую одежду, холодя тела, бросал острые хлопья снега в глаза, закрывая обзор. Мы абсолютно ни чего не видели, по крайней мере в радиусе ближайших трех метров, и ориентировались лишь по компасу и карте, которые мы сумели выкрасть из бункера Предводителя.
Мы знали, что впереди еще мили этого льда и снега, но вера и надежда еще дышали в нас и мы шли. Солнце будет стоять еще два месяца, ночи нам бояться не следовало, но до первого лагеря сопротивления еще очень далеко, а на нас только тонкие свитера, джинсы и куртки с чужого плеча, одежда не для этой снежной вечности. Быть может я и смогу пережить этот поход, но меня беспокоит Джес. Ее кашель усиливается, мы останавливаемся через каждые три мили, чтобы она смогла перевести дыхание. Ее бледность пугает меня, если бы она разделась и легла на снег, то наверняка слилась бы с ним. Мысли об обнаженном теле Джессики заставили меня на мгновение захлебнуться слезами и потом, хорошо, что я шел позади нее. Она невероятно красива. Светло-каштановые волосы волнами спадающие на плечи, большие глаза цвета темного шоколада, пухлые губы, упругая грудь, а изгиб талии, бедра, длинные ноги. Я мог бы описывать её красоту часами, хотя наша близость была лишь однажды. О, Джес, пожалуйста, дотерпи.
Как же все-таки холодно, я промерз до костей, что уж говорить о Джессике. Но она идет. Она невероятно сильная и волевая, даже виду не подает, что замерзла и что ей плохо, она, как и я знает, что останавливаться еще рано. Наши преследователи знают наверняка, куда мы направились и идут по следу. Но на нашей стороне время, то время, что мы смогли у них украсть, тайно покинув бункер три дня тому назад. Время на нашей стороне, а сила и хладоциклы на их. Да поможет нам Дея.
Мы шли и шли, когда Джессике стало совсем худо, и она грузно опустилась на колени передо мной. Ее падение было столь неожиданно, что я чуть было, не налетел на нее. Джессика зашлась кашлем. Она стала отхаркивать кровь.
-Прей, – сглатывая кровь и остатки кашля, начала Джессика – кажется, я не дойду. – С трудом прохрипела она, вытирая тыльной стороной ладони губы.
-Потерпи милая. Осталось совсем не много. В лагере тебе помогут.
Я смотрел в ее изумительные глаза. Они горели и сверкали от слез, застилавших их, темным бронзовым огнем. Я гладил ее по волосам, и ее улыбка, я не вру, в тот миг, затмила солнце и я вновь собрался с духом. Но ее рука, ее маленькая, аккуратненькая, ручка, теперь лежавшая на моей… Кровь, которую Джессика стерла с губ, теперь алыми разрывами горела на этой белоснежно-бархатной руке. Слезы, вновь без разрешения, выступили на моих глазах, голос предательски задрожал, а сердце сжала тоска. Она смотрела на меня, все глубже проникая в меня, и я был не против, я впитывал ее, как губка, каждое мгновение с ней, каждый взгляд, движение, вздох.
-Ты плачешь? – Сказала она, протянув свободную руку к моему лицу – Они такие горячие…
-Джес…
-Ты должен идти без меня. Я для тебя лишь обуза, камень на шее.
-Нет, не говори так! Мы пойдем вместе! Слышишь!?
Она не слышала. Обморок сковал все ее тело, пульс еле прощупывался, нужно срочно укрыться от ветра.
«Я для тебя лишь обуза, камень на шее». О, милая Джессика, и если все, что ты сказала так, то я самый счастливый самоубийца на свете с таким вот «камнем на шее». Прошу, любимая, не покидай меня сейчас, только не сейчас. Не может быть такого, что, совсем не давно, найдя свое истинное счастье, я должен тут же его потерять. Родная, мой глоток свободы, ведь я не жил тогда без тебя, за чем мне жить после? Останься. Я прошу.
Не знаю, есть ли в нашем мире любовь, а точнее осталось ли что-нибудь от нее здесь, но если и есть она, то эта штука невероятно сильная. Превозмогая боль от стертых в кровь рук, я все глубже уходил под снег, таща за собой холодное тело Джессики. Как червь все глубже под снег, под белое ни что и я уже готов был, есть эту белую дрянь, лишь бы быстрее укрыть ее, родную, от холода, хоть немного.
Она пришла в себя через несколько часов и, о боги, я не лгу, этот взгляд согрел меня больше чем горячий поцелуй Перуна.
-Долго я была в отключке?
-Несколько часов.
-Мы потеряли наше преимущество.
-Да.
-Ну почему? Почему ты не оставил меня?! Теперь мы оба обречены…
-Я был обречен уже тогда, когда впервые увидел тебя.
Я сказал эту фразу не задумываясь, я сказал то, что думало мое сердце, разве мог я тогда знать, что Джессика совсем по-другому воспримет мои слова?
-Сможешь ли ты простить меня? – Тихо прошептала она и на глазах у моей любимой заискрились слезы.
-Простить? За что? Родная моя, я скорее благодарен тебе. Джессика. Моя любимая. Без тебя, точнее до тебя, я с нетерпением ждал конца. Я не жил, а доживал свои последние дни и ни что в мире, так тогда я думал, не сможет расшевелить меня. Но потом они привели тебя, и еще никогда за все то время, что я провел в плену, мне не хотелось так жить, как сейчас. Ты мне подарила себя ты мне подарила другой мир, мир полный красок, в замен того серого, что был до тебя. Я не смогу дышать без тебя и если мне суждено умереть, то я умру, не боясь и без сожаления. Мне не нужна жизнь без тебя.
-Прей… – судороги кашля вновь схватили ее тело, ей осталось совсем не много. – Ты дорог мне и я тысячу раз проклинаю себя за то, что обрекаю любимого мужчину на смерть. Уж лучше бы мы никогда не встречались.
Джессика вновь закашляла, отплевывая кровь. Смотря на нее, я думал, чтобы было, если бы мы в действительности ни когда не встретились? Нет, думать об этом еще хуже, чем о том, что ее скоро не станет.
-Любимая. Наши души были созданы друг для друга за долго до той встречи. Нам было суждено...
-Я так хочу пить. – И вновь страшный кашель.
-Прости любимая, но вода закончилась.
-Я люблю тебя Прей.
-Джессика. Не покидай меня.
Джессика еще несколько часов дышала и смотрела на меня своими необыкновенными глазами. Потом она тихо покинула меня. Я закрыл ее глаза, проклиная свою руку, которая отнимала у меня их свет и уже не в силах сдерживать слезы, зарыдал, костеря мир.
Ее холодная рука лежала в моих, от былой живой красоты Джессики не осталось и следа. Но и после смерти она была прекрасна и пусть по-другому, но все же красива. Старуха не смогла победить ее, все равно не смогла.
Над нашим убежищем послышался звук приближающихся хладоциклов. В кармане холоднее руки Джессики лежал еще более холодный лазер. Всего пятнадцать минут заряда. Я выполз наверх. Солнце сияло на небе холодным блеском, ветер ослабил свои жестокие порывы, и белоснежный снег теперь медленно кружился, искрясь в лучах бога Перуна, и падал, прощаясь со свободой небес, на землю.
Темные силуэты все ближе.
Лазер разряжался быстрее, чем я предполагал. Замерзшие пальцы отогревались раскаленным металлом. Я помню, как крики раненых заглушал вновь поднявшийся ледяной ураган. Я еще мог разглядеть через белую пелену вспышки лазеров.
Когда лазер разрядился полностью, я отбросил его, успев рассмотреть, как горячая сталь разъедает снег.
Вдруг тысячи снежинок поднятые одним толчком впились в мои глаза, забили нос и рот и где-то там вдалеке,… я услышал смех Джессики…