Ночной трилистник 3

Часть третья. Анданте. Золотые потемки.

…Небо становится тускло-опаловым. Внезапно на нем вырастают черные распятья самолетов. Они вертятся, охотятся друг за другом. Представьте, вверху, над вами, гигантский аквариум, где на жутковато подсвеченном дне его вращаются, вихляются, летят в вас и вдруг отступают мириады черных пиявиц, сдобренных хищными, острыми крылашками-стилетами… Вдруг смотрю уже из окон жилища, строго на запад. Небо обрастает тысячами враждущих крестов. Так же внезапно оно пустеет, и из черной бездны в окна летят живые существа – такие черные морские звезды, очень агрессивные, плотные. Боюсь, как бы не разбили окна. Они шлепаются о стекло, оползают, падают в темь…
Утром я уезжал… Куда – не так и важно. Уезжал с твердым решением изменить свою жизнь к лучшему.
Прощаясь, жена подала мне маленькое письмецо.
 – Когда всё пройдет у тебя там, откроешь…
 – А что там такое? – я похолодел просто.
 – Ну, новость…
 – Какая новость? Мне что, не возвращаться?..
 – Да ты что, дурачок! …Ну, для меня – хорошая, замечательная самая, для тебя не знаю как… В общем, сделаешь всё – прочитаешь!
 – Нет, я не смогу с такой леденящей загадкой ехать… триста километров… не выдержу… Сяду и сразу прочитаю.
В машине я с бьющимся сердцем вскрыл конвертик. Открытка. На открытке – малыш, грустно сидящий у молчащего телефона: «Позвони!» Развернул открытку. «Я, наверное, должна была сказать тебе об этом раньше, но… ты то в загуле, то в запое… Думаю, сейчас эта новость будет как нельзя кстати… Еще не так скоро, но уже точно мы будем бабушкой и дедушкой… Крепись!!!»
По дороге в город я думал о дочке, в «золотых потемках» которой мне навстречу шел внук.
 – Видишь, Лена, крутятся пластины? Вон, вон мелькает, гудит… Это вен-ти-ля-тор!
 – Ветилятор! – радостно вторит дочка, болтающая сзади меня на багажнике спичечными ножками.
 – А вот там – подста-а-нция, здесь наш дядька Ленька работает.
 – Поссанция… – вышептывает глубоко задумавшаяся о чем-то путешественница.
Молчит. Потому что дальше – кладбище. Ну, это она знает, выучила, я и молчу тоже.
 – Касьбиссе! – вдруг громко выпаливает Ленка, так что меня передергивает.
 – Разворачиваемся, доча, едем к реке!
 – К реке!
К реке, от домов, всё под гору. Весело мчусь, резко ныряю вниз у самого берега и холодею и резко торможу от страшного вскрика сзади меня. Испугавшись внезапного нырка моего, дочка инстинктивно прижала ножки к колесу и одна из них попала в спицы. Ей больно, очень больно.
«Как-то эта ножонка сейчас у нее поживает? – размышляю счастливо в машине. – Наверное, следок какой-то остался. Шрам там…».
В городе, пропитанный, как соты медом, впечатлениями дня, забираюсь в постель. Отдаленно гремит на кухне маленькой городской квартирки «священная война» супругов, моих друзей. Под нервное пересекание ими жилплощади, хлопанье дверей, щелканье зажигалок засыпаю…
…Снится мне, что мы уже в теперешнем доме. За северной, сплошной, стеной его чувствую гул, угрозу.
Оказываюсь за этой самой стеной. Ощущение близящейся катастрофы возрастает, когда выхожу к передней, парадной веранде.
На востоке – кратера вулканов, горы. С их вершин срываются воронками смерчи. Мчатся к нам.
В душе непобедимое чувство благоприятного исхода. И точно: страшные раструбы смерчей на глазах иссякают, истончаются. К моим ногам опадают сдутые, обессиленные, смешные в своей немощи шланги. Именно шланги. Из них вырываются последние вздохи уже бывшей угрозы. Они окончательно сморщились. Я наступаю победно ногой на один из них.
Из леса выбегает и окружает меня разнообразное зверье. Маленькие, уютные, домашние такие козочки-лани. Чувствую рядом присутствие своих дочек. Гладим благодарных нам и спасенных зверушек…
В большом городе на операционном столе у местных эскулапов я победно возлежал и анатомировал вслух свои ощущения:
 – Потолочек-то у вас косит… Не надо так отдавливать мои ноги – сопреет там у тебя, бедняги, всё… Глазки западают… А что если они совсем провалятся?..  Ковырните, подденьте чем-нибудь их… Я хотел про Глаз писать, про одинокий такой, странствующий, родившийся сам по себе… без человека… одинокий и несчастный, как я недавно…У меня фотография есть, где мы с дочками придуряемся… Там у меня такие же глаза… видят веснушки на переносице… Нет, у меня по весне их раньше много было…
Что за чирий выскочил у меня в глотке?.. Так должно быть… Хорошо… Вы уж и его заодно с глазками колупните чем. Сейчас бы поспать…
…Сочный, спелый, белый-белый ливень в чудном саду. Стояла в нем жена. И вдруг от земли стали подниматься сказочные водяные пузыри. Они вытеснили ливень. Они сверкали, переливались. Украсили ветви чудного сада. «Пузыри земли» эти повисли на ветвях, как новогодние игрушки, как шары с елки моего детства.
Я ощущал себя не как физическое, громоздкое тело, а как невесомую, трепещущую, чуткую душу, парящую средь божественной предвесенней ночи.
Я как будто возвращаюсь после работы домой. У дверей подъезда нашего старенького желтого дома возится мой внук. Райский сад остался за спиной. Я почти забыл о нем.
 Открываю дверь. Ладонь охватывает блаженное тепло нагретого солнцем дерева, оно мгновенно наполняет всю мою душу, и я уже с человеческой улыбкой оборачиваюсь к внуку.
 – Димка, потрогай-ка дверь…
Тот послушно подбегает и с любопытством прикасается к ней своей маленькой рукавичкой.
 – Чудо, ручкой, ручкой своей трогай!
Внук скидывает рукавичку и личико его озаряется сияющей улыбкой.
 – Правда, деда, как тепло-то!
И замирает у двери, прижавшись к ней своей хорошенькой щечкой.