Ночной трилистник в ля-миноре

Часть первая. Аллегро. Бессонница.

Ночничок светит слева от меня на полке. Компьютер выдает романтические баллады. Взыскуя пищи духовной, лежим с женушкой параллельно, под головами приподняты подушки, в руках – книги: у меня «Норвежский лес» Мураками, у нее – «Аптекарь» Орлова.
Потягиваю кофеек между страничками.
 – Какие мы с тобой умные, – вздыхаю я и кошусь на сосредоточенный профиль жены.
Улыбка в полкопейки, правда – царской, не нашей. Ну, ладно, хоть так. Я страницу, она – три: раз-два-три – раз, раз-два-три – раз... Шуршат заимствованные мысли мураками-орловых. Крис Ри нашептывает, убаюкивает.
 – Да… – традиционно заканчиваю чтение я и укладываю Мураками спать.
 – Ну-ну… – иронично бросает на прощанье Орлову жена и ненарочно роняет томик на пол. 540 страниц больно и громко ударяются.
Мягко дергаю деревяшечку выключателя, жена рвет штепсель из розетки – двойной эффект. Теперь до утра уж точно не «возгорется искре»!
Ворочаемся в чуть-чуть просветленной ночи последнего дня июля.
 – О, господи, август уже, – обиженно зевает жена.
И, правда, время-то за двенадцать! Смотрю в окно: едва-едва выжато света по полосе горизонта, обжатого тучами. А я вот тут, и визжать хочется от хорошего денька и тепла постели, и предстоящего «сосну часок-другой»… Каникулы, торопиться некуда.
Цунами вскидывается одеяло на противоположном фланге.
 – Что случилось? – вздрагиваю я.
 – Пописать забыла… Жена запахивается в халат и молотит пятками по ступенькам лестницы, стихает, и все повторяется в обратном порядке.
 – А, и я тоже, – решаю я, – чтобы уж не бегать ночью.
Мягко стелю ножками по лестнице, как крадущаяся пантера. Юрк – под одеяло!
Прижимаюсь к жене, цепляюсь привычно пятерней за отстоящую от меня на расстоянии средней сосенки грудь, втыкаюсь носом в ее волосы. И наш семейный валетик начинает мирно посапывать. Рука быстро затекает, нос щекочут волосы – насосная станция у меня будь здоров!
Откидываюсь на спину. Рука нащупывает бедро женушки и замирает благодарно. Левую ножку закидываю между ее ног – тепло! Ну, теперь-то засну точно!
Жена поворачивается ко мне, руку закидывает ко мне на грудь, тихо поцарапала плечо и затихла. Вздрагивает вдруг, сгибает ногу в колене и укладывает аккуратно на моем аморфном животике. Сон пропадает. Я поглаживаю «легкую» ножку и пялюсь в потолок.
Скоро бережно убираю ее с уставшего живота и поворачиваюсь к жене боком. Взбиваю дыбом подушку. Жена прижимается ко мне и рукой проводит в области пупка. Меня распрямляет до хруста, я вытягиваюсь, как ящерица на камне, и добавляю в росте два сантиметра.
Снова пялюсь в светлую линию горизонта в окне.
Через несколько минут, как по команде, совершенно синхронно (нам бы выступать на Пекинской олимпиаде!) разворачиваемся  вполоборота и, раскинув руки на подушки, как выпавшие из окна в боевиках, утыкаемся бессонными ликами в их мякоть.
 – Удачно сегодня съездили в город, да… – бормочу я из гагачьего пуха.
 – Да… хорошо… непривычно даже как-то… – голосом из бездны отзывается жена.
Через пару минут ее коленки упираются в мой живот, а я обхватываю ее руками, ее голова тычется мне в грудь.
 – Чего-то не спится, – жалуется едва слышно жена.
 – Попил кофе, – извиняюсь я и расцепляю руки.
Несколько раздраженный шаг пантеры по лестнице, хлопанье крышки унитаза, щелканье выключателей.
Жена откинулась к краю кровати, по диагонали, руку и голову свесила. Укладываюсь  на ее спину освеженным беготней по этажам туловом, стукаюсь головой между лопаток.
Х-х-х-х – хрипит жена. – Сатафишшшь…
Резко сдаю назад, утыкаюсь пятками в деревянную резную спинку кровати и начинаю ощупывание пальцами ног узоров шунемского мастера. Утыкаюсь носом под мышку. Вспоминаю реплику Никулина из фильма «Они сражались за родину»: «Честно говоря, забыл уже, как и под мышками у жены пахнет». Да, мне-то легче, чем чудаковатому герою Никулина.
 – Жа-а-рко… – выдыхает всей собой жена. Одеяло летит в мою сторону. Я отпрыгиваю в мою половину и левой рукой начинаю трясти « в воздусях» над своим тылом  одеяло. Не кондиционер, конечно, но полегче. Распахиваю свой зад тускло светящемуся окну.
А свет прибывает. Розовенькое просачивается в световую щель.
Сенокосилкой затрещала первая сорока. Прутик сорвался с места и бросился в лай. С заднего хода ему на выручку метнулась Лорка. Хлопнула за ними калитка. Лай удаляется. Зачавкала пасть соседского Грома. Прямо Дима Хворостовский. И никакого напряжения. Легко так выкидывает его горло плотные выхлопы.  Куда там сладкоголосому Коле Баскову!
Собаки возвращаются, к ним добавляются Хомка со смешной гномовской бородкой, и Кузя, еле волочащий свой отдавленный машиной зад, но неутомимый кобель.
 – Ну, я им сейчас задам!..
 Лифчик и трусики жены снова запахиваются в халат, а я начинаю жадно прислушиваться к звукам с улицы, представляя,  как немощно виляет пораженным задом убегающий Кузя с передней несущей частью, стремительно перепрыгивает калитку трусоватый Гром, виновато виляет хвостом Лорка и глупо палится на раннюю хозяйку Прутик.
Прохладой и ароматом занимающегося утра веет от жены. Она тычет мне в живот свои озябшие ноги.
 – Ой, блин, ночка!..
Я раскидываю по подушкам не косую сажень. Женушка с руками и головой залазит на грудь. Я обнимаю ее правой рукой, и мы затихаем, приявшие бессонницы и досадных ночных отвлечений.
«Вот и солнце встает, из-за пашен блестит…»
Мне снится зеленое в тумане утро. Я бегу легко-легко по полянам. Купы мягкого зеленого вереска. Мягкие, зеленые травы. И туман пронизан зеленью, изумрудом трав. Я почти лечу в этой сказке.