Деревня. Ч. 3

       3. Поминальная. Прелюдия

... А то — на три годка заране
В деревню нашу мы заглянем,
Лишь чтоб людей побольше захватить,
Воспоминаньем прошлое омыть.

Уже не сеяли; поля, что вдоль реки,
Полынью серой плотно зарастали.
Поля поглубже — лесом засевали
Ушедшие в былое лесники;

Ещё был чищен лес, а на холмах
Совхозные коровы процветали,
Лошадки с жеребятами скакали,
При них пастух в кирзовых сапогах.

Огромные подковы
Пастушьей лошади блестят и новы,
И громкий топот битюга его
Всегда на час обеденный укажет,
И в памяти неверной свяжет
Следы копыт из сердца моего.

Пастуший хлыст боков
Коровьих — вовсе не коснётся,
Пообочь разве что пройдётся;
И пастуху хватает слов
Забористых, чтоб стадо остеречь...
Как мало с ним я помню встреч!

Вот он величественным жестом -
Кнутом, зажатым в кулаке,
Моста указывает место,
Ещё живого, на реке.

Тот мост, соединявший сёла
Дорогой краткой, тоже сгнил.
Его чинили, но без толку -
Он власти нынешней немил.

Удобство для селян? Колодцы?
Мосты? А это что за блажь?
Иди в обход, коли придётся,
И зарабатывай свой стаж

Из вен, горбатых спин и сплина.
Библиотека? Магазины
Зачем у общества? - свой век
Отжили без библиотек!

А магазины раскупили
Те, что в лихие времена
Одели ноги в стремена
И за бесценок откусили

Кус вкусный от чужой еды,
От общей. Не было беды.
Не мыслили. Не понимали,
Как у народа воровали
Надежду, радость, ум и честь...
Везде у нас такое есть.

Вперёд, на Запад! - брошен клич.
В гробу хрустальном поседел Ильич.
Но мы — не Запад, в том и дело,
Здесь честный бизнес не в чести.

Задавленная хитрость смело
Всплыла, схватив в свои горстИ
То, что народом добывалось,
В тридцатых — кровью поливалось

От рецидива хищных рож.
Они теперь в честИ. Ну что ж,
Копая яму — под собой ведь -
Себе б могилу не построить.

Вся дичь Америки, невежество её -
Теперь и наше. А вверху — гнильё
Из гедонизма и тупых причуд...
А люди — мрут.

Боролись? - против бюрократов,
Против давления — и вот,
Одета в денежные латы,
Вновь бюрократия идёт

Решать, как выгодно стране,
Где подлизать кого-то вне...
Мы пешки были? Нынче мы — балласт.
По покупательной способности от нас

Лишь проку видят.
Быдло — ненавидят.
Оно же — ненависть копИт
И кое-как ещё скрипит.

Родная сторона нужна
Землёй, традицией своей.
Традиция? - похЕрена она,
Взамену ей настроили церквей:
Молись, прощай -
И щёку подставляй.
Тем самым обеспечишь рай.

Зачем истошный гон?
Зачем людей — до писка
Насильственных работ  зажали кулаки?
«Прогресс» сжирает нас, и иска
Не предъявить — нет ласковой руки
Закона, правого от прав людских — не глоток.

Уж Моисей законы создал... отчего-то
Христа «мораль себе» полезла вопреки.
«Отринь родившего» - про тело
Христос (не зная?!!!) говорил.

Отринули былое смело.
«Честь», «Совесть» - гляньте в словари:
Там, там написано такое,
Чему аналогов-то нет
В звериной стае, в волчьем вое
При разрывании... Побед
Над кем? Уродом — иль народом?
Над чем? ЧестнЫм — иль воровством?
Союз народов — в Пуще продан,
И жрущий лик — иконой в том.
И голодающие люди,
И беспризорники окрест
Вам ясно кажут, что не будет
Царить ваш хапнувший прогресс.

Прогресс — не реноме, не интернет.
Не шмотки из Китая за пятак.
Без душ взлетающих прогресса нет.
Невежеством и глупостью мастак
Вертеть — ратует за него.
А нам чего?

Чего же нам, богорождённым,
От фруктов иноземных ждать?
Спастись самим — иль быть «спасённым»,
Коль изнутри завёлся тать?

Привыкли мы на кулачках:
С врагом извне — всегда победа.
А здесь — победа не воспета...
Народовластие в веках
Почило, в Бозе. В головах
Же нынче тёмный лес
— и (дьявольский для нас) прогресс.

Везде зараза эта в силе.
Но мы... зачем же подхватили?
Богатств растрата, люди в мыле,
Как лошадь, в жертву седоку

Принесены... И не остыли,
И пьём до колотья в боку.
Отходов горы... Города -
Так просто кладбищ череда!

За что же боремся? За жизнь телес?
Телес исконный интерес
Всегда вставал против души.
Верши,
Мой Боже, суд!
Кому твои богатства перейдут -
Единому? Добру? Иль злому зУбом телу,
Что в обезьяньих хлопотах разгрызть,
Порвать, сменить, оттяпать смело,
Что создано Тобой? 

 - Окстись! - Господь нам отвечает. -
Телесные богатства тают
За беспределием души.
Лишь души Богу хороши:
Своим познанием и мыслью не в потребу
Себе — а только тягой к Небу!

Вот, добрались до обезьян.
Карман
Так неудобен ныне.
На горбу,
Как обезьяны  деток, мы  торбу
Несём, и падаем за нею в Ад,
А черти нам «Ура» кричат...

В пустыне
Что, Моисей старался зря?
И мы  потеряны отныне?
Иль всё же новая заря
Чрез три тысячелетия потери
Вернётся к миру в новой вере:

В себя — душой, к иным открытой,
Чтоб тело — по Христу — забыто,
Отстранено от бессердечных дел,
Едино с Миром — так хотел
Творец.
Чтоб Миром правил мир,
Не тел, а душ прекрасный пир:
Его Творение восславил,
Не съел, и в красоте оставил
Для дел космических души...

Пиши
Дурак, пиши, идеалист проклятый!
Всё, что останется от Мира, взято
Телами — в денег оборот.
И воцарился Астарот:
Божок поганый похоти страстей,
Бесплодных Миру крепких челюстей-
Рожденье адское...Мамоне
Ведь, всё же, Молох предстоит,
И человечеству тогда закрыт
Путь звёздный: право, Люцифер
Уж выкинут из высших сфер!

Каб было всё путём и в прежни времена,
Не поддались бы подлому обману.
Телесный жор, начальному карману
Завидуя, посеял семена.

Взошли бурьяном диким и недужным...
Ах, как бы повернуться нужно...
Но прошлого из ямы не вернуть.
- Свой, тяжкий, проторяет путь

Идея равных — как идея душ.
И чувств измученная сушь
Из ямы вопиет о том,
Что мы прос... ли свой родимый дом;

Людей, уж оттого хрустальных,
Что прок работ — не в дЕньгах,
Не в цене, не в власти видели, и тайну
Скрывали души в тишине.

То были люди душ. Теперь таким не верят.
А дЕньгами достоинство не мерят,
И души стали ныне не в цене -
В противниках. Ведь правда бьёт.
Словами нынче каждый обормот

Утопит правду, скрывши злой посыл...
Ах, как не мил мне, право, как не мил
Больной и жрущий мир глызла...
Надолго, видно, отошла 
От темы я.

От пастуха, что путь души
Не понаслышке знал... а опиши -
Соцреализмом стих мой назовут.
- Да! Он и вправду тут.

... Пастух потом болел; работы не бросал.
Часами сиживал на камне у дорог.
Здоровался — но знал, или не знал
Меня, как я его, сказать не мог.

Да, пил. Но в меру, и один всегда.
По зимам: ведь работы нет.
Чужие грядки вскапывал — беда,
Коли зимой не хватит на обед.

Обед... батон.
Как жил, трудяга, он?
Кормился, где работал — а за то
Ему платили мало; без зубов;
Едва-едва ходил; зимою — без пальто.
Зипун на нём какой-то, но притом
Свой кров хранил,
Родительский свой кров.

Раз сотню заплатили за два дня
Раскопок целины
(передыхал он, сердце заходилось).
Кормили, мол, земли всего фигня -
И сотню дали, как какую милость.

Едва домой дошёл, весь чёрный с непосилья,
И Антонина Аллу бросилась ругать:
- Да вы в своём уме? Что мало заплатили?
Ты, Алка, человек, или какой-то тать?

- Кормила как себя! Обед-то нынче дорог!
Конечно, не в дому — в саду ему жевать!
Часами без зубов жевал котлеты, твОрог!
Участок небольшой, мог за день раскопать!

- И, дура, я его сама к тебе послала! -
Кричала Антонина ей в ответ.
- Раз небольшой, сама бы и копала!
Он обносился весь, одёжки вовсе нет!

- А я-то тут причём? Работал бы — так было-
С презреньем Тоне Алла говорила.
- Прислала мне бомжа, меня же и коришь!
И Антонина — в плач. Когда-то был малыш

У Тони за стеной. Играла с ним, сидела.
В Москву потом учиться улетела
На крыльях сладостной мечты...
А Павел тихим был, навечно пастухом
Заделался... Что, Тоня, можешь ты?

Ему платила, в помощь нанимала,
Но жизнь прошла. Она совсем устала.
Болезни, траты, санаторий...
В Москве одна... Из всяческих историй
Печальней этой может и не быть.
И Тоня — не смогла себе простить.

Хватилась Павла — двое суток нет!
А ведь звала же нынче на обед...

Его нашли на улице, у дома
Пустынного. Скамейка там знакома
Соседям — но теперь всем недосуг.
Два дня лежал невидный Тонин друг.

Присел от боли? В сумке два батона.
Инфаркт. Он не издал и стона:
Собаки-то не выли в эти дни.
Его душа ушла без сожалений.
Собаки знают: чуткие они.

Вот только маленькая тайна
Об этой смерти, третьей в ряд:
В тот день, отмытые, блистали
Стеклом окошки на закат,

И самовар на полке, светел,
Сиял, и будто бы играл...
Кто Павла на дороге встретил?
Кто самовар потом убрал?

И почему блистанье окон
Покрылось патиной времён?
Свернулся дом в печальный кокон,
Хозяина утратил он.

Лишь год держалась Антонина,
Ушла за ним; дом не ожил.
Мир потерял такого сына,
Приветил Бог такого сына,
Что на земле всегда грустил...

Его коровы овдовели.
Пастух-то есть, да уж не тот.
То он слоняется без цели,
То водку на работе пьёт,

То хлыст поднимет на корову,
Пасёт — всегда недалеко.
Да, он пастух, конечно, новый,
Но Павла встретить нелегко.

Был Павел — из сынов Земли.
Пришли, прожили — и ушли...


Так, не дойдя своей деревни,
Мы о печальном говорим.
То — времени закон; он древний.
Его за грусть всегда корим,

Но грусть светла. Такие были
Ложатся в душу навсегда.
Такие люди в жизни были!
И грусть об этом — не отдам!