Ген сибирского характера. 2. Гнев Ахиллеса?

Гнев Ахиллеса или  мессианизм Иоанна Крестителя?

Почему столь «легкими» оказались завоевания огромных территорий такими малыми силами? Сорокотысячная армия инков потерпела поражение потому, что  конкистадоры  воевали не по их правилам. Захватив  Инку в заложники,  испанские «террористы» диктовали условия, стремясь продать жизнь встретившего их по всем церемониальным канонам Атауальпу за максимально большее количество золота. Конкистадорский «спецназ» не церемонился. Сопровождавшему испанцев священнику  было достаточно того, что индейский император бросил наземь Библию, чтобы тут же объявить его Антихристом.  В свою очередь  Ермак  умел воспользоваться   неприязнью  порабощенных Кучумом  племен к этому бухарскому  родственнику Батыя. Подобно тому, как  конкистадоры, будь то Кортес или Писарро, с изощренным  искусством виртуозов дворцовых переворотов использовали распри между наивными язычниками,   бывалый атаман  двигал на своей «шахматной доске» недовольных   ханом Кучумом   хантов и  манси, которые в отдельные моменты «спецоперации»  присоединялись к его воинству. 40 человек из зырян(коми) выполняли роль проводников. Помощь, готовившему своего Троянского Коня, «многоумному» атаману оказывали и добровольно признавшие власть  русских хантыйские князцы Бояр, Алачей и мансийские – Ишбердей и Суклем. В прочный узел противоборства завязались  содействовавший ермаковцам при захвате в плен лучшего кучумовского военачальника Маметкула   мурза-«диссидент» Сенбахт Тагин, визирь- «сепаратист»  Карача, решивший воевать силами своего рода с казаками самостоятельно,  явившийся мстить за свергнутого  Кучумом Едигера его племянник Сеид-Хан.  Присоединение Сибири на ее начальном этапе отнюдь не походило на добровольную сдачу. «…Воеваше по Иртышу и великой Оби их нечестивые улусы и городки, татарские и остяцкие…и городок остяцкий взяша со князьком их и со многими их остяками плениша и в плен поимаша». Вряд ли это сопротивление имело религиозный накал газвата, объявленного крестоносцам Саладином, мусульманство еще не пустило столь глубоких корней в Сибири.

В то же время отношение самого Ермака и его товарищей к мусульманскому хану Кучуму было вполне аналогично тактике   крестоносцев в их священной войне  с  «сарацинами», а  конкистадоров - с ацтеками, майя,  инками.
«Неверные же выпустили бесчисленные стрелы, а сами одеты в железо и защищены медными щитами. Казаки же в них палили из огнедышащих пищалей и бились врукопашную: был бой и была сеча жестокая. Но с Божьей помощью  русские держались, а неверные мало-помалу начали отчаиваться и слабеть. Казаки же погнались за ними вслед, нанося  удары и  ногами их попирая. И обагрились тогда поля  кровью и мертвыми телами устланы были, как в древности у Троянского града близ Скомандры-реки, когда пускался в погоню Ахиллес». (Сибирские Летописи). 
Чем  же мог прогневить нашего Ахилла  Кучум? Да хотя бы тем, что Русь 300 лет стонала под игом татаро-монголов. Да и Казань ведь сдалась не без боя. А пуще того –в ответ на  взятие Казани была сожжена дотла Москва, Ивану Грозному пришлось спасаться бегством, Давлет-Гирей слал самодержцу оскорбительные письма. В довершение ко всему,   кучумляне захватили направлявшегося с миссией в Казахскую орду русского посла Третьяка Чубукова. И  царский посол,  и все сопровождавшие его  были умерщвлены. Так что поводов для акции возмездия было предостаточно.
Если  опустить использованные летописцем реминисценции, то мы увидим один из «секретов» победного штурма Ермака- огнестрельное оружие. Были у Ермаковых воинов и пушечки, которыми снабдил казачков меценат-Строгонов и, как указано автором летописи, - пищали. Писарро и его люди не поленились тащить по горным тропам свою артиллерию – и своевременный залп, произведя впечатление грома небесного, сыграл свою роль. Ермаку со товарищи предстояло преодолевать волок между Чусовой  и Турой, но свою огневую силу, как и струги, они не могли бросить.   

И все-таки- 500-540 человек или 1500? В возможности успеха столь широкомасштабного военного предприятия при исходном  минимуме войска убеждает то, что у Кортеса было всего 400 человек – и он «свалил» процветающую ацтекскую империю, захватив Монтесуму в заложники в его же находящемся на острове посреди озера  дворце-крепости в Тенотчитлане. При этом, конечно, ему помогли ненавидевшие ацтеков тлоскальцы.  Их помощь оказалась весьма  кстати, когда восстала вся Мексика, а получивший подкрепление в войне со «своими» же Кортес имел уже 1300 солдат, 100 всадников и 150 стрелков. Утроение с 500 до 1500 сабель-копий войска Ермака могло стать результатом присоединения подкрепления из местных и вновь прибывающих сил в течение трех лет экспедиции. Прибыль профессиональными войнами и «запасниками» могла быть достаточно ощутимой, если учесть что незадолго до вторжения Ермака Кучум побил имевшего намерения  пойти «под руку» русского царя Едигея и обижал местных. Количество перебежчиков и партизан всегда прямо пропорционально попранным интересам населения театров военных действий, а Кучум, как видно, преуспел в этом. Отрицаемая самым добросовестным исследователем похода Ермака  Русланом Скрынниковым  цифра в 5 тысяч воинов тоже могла быть вполне возможна: воинство разрасталось как снежный ком, потому что война имела освободительный характер. Столь же быстро  народно-освободительная стихия  могла растекаться по хозяйственным нуждам, ведь это не регулярная армия, а ополчение. Оценка его масштабов может стать ключом ко всем последующим событиям того времени.   Было ли это массовое восстание на стороне освободителей против поработителей? Или же только цепь «локальных конфликтов», противоборствующие силы в которых собирались и распадались в ситуативном союзничестве? Где срасталось и где рвалось лоскутное одеяло племенных интересов?    

Во внутреннюю схватку Едигея с Кучумом вмешалась третья сила извне.  В схожей ситуации пребывала на момент внезапного появления конкистадоров и империя Инков: только что закончилась трехлетняя война,  в которой в междоусобной борьбе верховного инку Уаскара победил его брат  Атауальпа.   
У Франсиско Писарро лишь 23 головореза имели громы и молнии в дулах. Но последовавшего после пальбы из пушек залпа из аркебуз и дерзкого натиска всадников, принимаемых воинами инков за невиданных полубогов, было достаточно, чтобы  обратить идолопоклонников в бегство. К тому же конкистадоры были уверены: язычников можно безжалостно избивать, топя их в крови. Решающую роль сыграло огнестрельное оружие и при взятии Кашлыка. Схватка произошла на Чувашьем мысу 26 октября 1582 года. Паля со стругов из пушек и пищалей, казаки привели в замешательство подчиненных татарскому царевичу Маметкулу татар и хантов. Их артиллерия(а у Маметкула имелись пушки) отчего-то  молчала, затем ее без какого –либо успеха сбросили с яра на наступающих людей Ермака. Смятение вызвала и попавшая в Маметкула, не причинившая ему значительного вреда пуля. Татары и ханты побежали. Наблюдавший за всем этим  из плохо укрепленной крепости на горе Кучум последовал их примеру. Казаки вошли в крепость. Не удалось Кучуму взять реванша и в кровопролитной битве 5 декабря 1582 года у озера Абалак. Этих двух неудач было достаточно для того, чтобы деморализовать татарское войско. Надеясь на лучшее, татары стали возвращаться в улусы, ханты и манси повезли Ермаку съестные припасы, а Кучум отступил в спасительную Барабу. Тогда же произошел и окончательный перелом в умонастроениях участников разбойного рейда – выступать в дальнейшем в качестве «государевых людей».  Удача сопутствовала Ермаку  и благодаря его умению поддержать сомневающихся внутри ватаги. Когда молодые казаки увидели превосходящие силы противника возле Кашлыка, некоторые из них замыслили бежать, но Ермаку удалось удержать их. Не исключено – именно потому, что Ермак дал отряду передышку, которая предоставила возможность осмыслить первое впечатление: когда казачий флот проплывал вниз по Иртышу мимо крепости, кучумово войско показалось нависшей над отрядом грозовой тучей.  Но созванный перед  боем казачий круг, воодушевил людей, сгладив панические настроения. Год спустя(в 1583) после исторически значимых боев Ермака в Сибири,  англичанин Хэмфри Джильберт попытается основать первое поселение на североамериканском континенте, но у него ничего не выйдет потому, что он не сможет поладить со своими же. Поселенцы восстанут против своего предводителя, и тот применит против них обычные по тем временам меры наказания в виде отрезания ушей и других инквизиторских приемов назидания.

Удачное десантирование ермаковских «морпехов» на берег возле Кашлыка стало во всем этом военном предприятии   моментом истины.  А вот для   Магеллана при высадке на остров, ставший его последним географическим открытием, сложилась ситуация совсем иного рода.  Подойти на шлюпе ближе к берегу помешал коралловый риф. Нетерпеливый первооткрыватель двинулся к пляжу в брод, слишком удалившись от огневого прикрытия с тыла – и тут его настигли стрелы аборигенов. В одной из версий гибели Ермака тоже присутствует водная стихия.  В пользу документальности  этого эпизода говорит то, что боевой прием  отступления к лодке применялся и европейцами. Первопроходец Северной Америки, добывший себе дворянское звание в рыцарском турнире  с турецким пашой  Джон Смит, пользовался заимствованной у венгров аналогичной тактикой отступления. Он пятился под прикрытием индейца- проводника,  отгородившись от дождя стрел щитом и одновременно «работал» всесокрушающим мечом. Но коварный индеец- проводник подставил паладину ногу – и тот упал.

Детали того, как застигнутый во время сна врасплох славный витязь, приняв последний бой,  утонул в Иртыше, многократно воспроизводят историки и создатели батальных полотен. Спорят по поводу того – документальный ли это факт или легендарный?  Вполне возможно, продолжая библейские реминисценции, создатели  текстов о Магеллане и Ермаке, по сходным побуждениям  намекали читателю на то, что описываемые ими герои – не простые люди и что пришли они, подобно Иоанну Крестителю, с важной миссией обращения язычников в истинную веру. Это и соответствовало действительности: к примеру, на острове Косумель, где был храм майя, куда Кортес прибыл с девятью кораблями, конкистадор выступил в роли христианского апостола. По его приказу были повержены идолы и на месте капища сооружен христианский храм. И эту роль взял на себя человек, характеризуя которого, чилийский поэт Пабло Неруда не нашел  иных слов, чем - «холодная молния, сердце мертвое под железной броней.» 
Почему же было не представить смерть народного героя- Ермака в виде второго крещения? Ведь «Погодинский летописец» и сражение на  Чувашевом мысу описывает, придавая  происходящему значение крестового похода против неверных. «Месяца октября…, на память святого апостола Якова, все русские воины вышли из крепости на бой, и все повторяли с молитвой: «С нами Бог, создатель наш. Да поможет нам, творениям своим!» И  начали подступать к засеке, и был бой тяжкий. А те, лютые звери, шли дерзко, казалось, что вместо сердец у них острые копья. И бились обе стороны жестоко…»