Сказъ о пережитках тёмнаго прошлаго

Сказъ о пережитках тёмнаго прошлаго
  и забавахъ капризнаго дворянства               


Когда-то именитый граф Толстой, -
Большой любитель игрищ и веселий,
Имея норов дерзкий и прямой,
Провёл десятка полтора дуэлей.
               
Блистая золотым аксельбантОм,
И юмором, не в меру иронично,
Где б только ни был, в обществе любом
Врагов он наживал систематично.

Случалось, сноб иной не понимал
Его столь остроумную манеру,
Он тут же бедолагу приглашал
Ближайшим утром подойти к барьеру.

Достойного врага не видел он.
Подтрунить норовил, поиздеваться:
- Палаш возьмете? Шпагу, эспадрон?
А можем и на кистенях сражаться;

Из огнестрела есть мушкет, пищаль,
Фузею дам. За небольшую плату…
Что ж так бледны? Себя – родного жаль?
Да полноте. Все будем ТАМ когда-то…

Итог дуэлей просто угадать:
Лепаж пятилинейного калибра
Не уставал без промаха стрелять.
А превосходство было очевидно.

Сжигая жизнь в театрах, на балах,
Среди блестящих женщин, офицерства,
Порой проигрываясь в пух и прах…
Он повстречал однажды даму сердца.

Венчавшись, на себя не походил:
Со светом и гусарством распрощался;
Жену – малышку на руках носил
И с дуэлянтством навсегда расстался.

С великим нетерпением он ждал
Законного наследника рожденье.
О недалёком будущем мечтал
С любимой в древнем родовом именье.

Ну, вот и срок. Собрали повитух,
Из Петербурга акушер примчался.
В дворе крестьянском прокричал петух…
А первенец тот мёртвым оказался.

Завыли бабки. Акушер вспотел,
Нрав зная барина не понаслышке.
А тот лишь осенился, побледнел,
Смахнул слезу, да утешал малышку.

Прошло немногим более двух лет.
Опять должна супруга разрешиться.
На сей раз в самый лучший кабинет
Светил наук отвёз её в столице.

И что ж теперь? А вот судьбы он перст:
Лишь ухнула на Петропавле пушка,
Родился мальчик. Вылитый отец.
Всё так и есть. Но… мёртвенький, что чушка.

Уж тут всерьёз наш барин загрустил:
Не раз ходил он в церкви, свечи ставил;
По знахарям, колдуньям зачастил;
На нищенок добра немало сплавил.

И как-то раз юродивый один,
На паперти который милость просит,
Кричит ему: - Эй, батька, сукин сын!
Не у тебя ль господь детей уносит?!

Так знай же, грешник, то ты заслужил.
И это тебе свыше наказанье.
А вспомни – много ль душ ты загубил,
Что тех овец отправил на закланье!...

Слова придурка грянули как гром,
Обрушились на голову скалою.
- Да где ж ты, шельма, - зычно  рявкнул он.
Блаженного уж нет. Укрыт толпою.

Скорее в храм! Замаливать грехи!
За каждого убитого отдельно.
Так минул год. Хрипели петухи…
И вновь младенец мёртвый. Все бесцельно.

Тогда решил бедняга подождать.
Уж очень он любил свою малышку:
Доколе можно мертвецов рожать?
Дать надобно для тела передышку.

Тем временем в именье укатил.
Собрал здоровых баб крестьянских – мамок,
Едва ль не месяц с ними прокутил,
Используя, как пёс дворовых самок.

Прождав положенные времена,
Присутствовал при родах каждой ****и.
Вновь петухи горланили сполна
И мёртвыми рождалися дитяти.

Вот и последний наконец позыв:
Головка, грудь, животик появился…
Был мальчик, как всегда, но вмиг остыл:
- Всё. Долг отдал, - наш граф перекрестился.

За годы, что от высших сил терпел,
Герой рассказа шибко изменился:
Осунулся, сердешный, поседел,
Из молодца он в старца превратился.

Сколь слез женой пролито! В сердце боль…
Но вскоре вновь графинюшка рожала.
На сей раз дочку – молоко да кровь.
И пушка Петропавлова молчала.

От счастья барин шибко ликовал,
Недели две устраивал пирушки.
Блаженного нещадно целовал,
По небесам палил в саду из пушки…

В один из дней, не выдюжив хмеля,
А может повеленье было свыше, -
Сошёл он в Елисейские поля,
Оставив сердце и любовь малышке.

А девочка, что всё же родилась,
Со временем прекрасной дамой стала.
В отца умом, характером взялась,
От матери терпенье переняла.

И закрутился жизни хоровод:
Любовь; разлуки; козни негодяев;
Судьба потомков; боль падений, взлёт…
Но то уже история другая.


               

                «2004»