Душегуб

 
(работникам УР 90-х посвящается)

Висит чудак, качается в отделе оперском,
На дыбе извивается под низким потолком.
А на столе закусочка, бутылочки стоят,
На стульчиках три мусора вокруг стола сидят.

Висит касатик, хныкает, браслеты руки жмут,
А опера подпитые вопросы задают:
- Поведай-ка, любезнейший, нам истину одну –
За что ж ты потерпевшую отправил на луну?

На кошелёк позарился, другой ли интерес?
Да ты колись. Упрямиться себе дороже здесь.
А явочку повинную не хочешь написать?
Как девушку невинную собрался отодрать…

Вначале уговаривал, а получив отказ,
Поленом отоваривал. Не помнишь, педераст?!
Висит бедняга, хапает он горя в полный рост,
Менты же водку хряпают, да задают вопрос:

- А золото куда прикрыл, дал другу своему?
А может быть барыгам сбыл? Тогда скажи – кому.
Взял оперок дубинушку и ну его мочить:
- Да будешь ты, скотинушка, хоть что-то говорить!

Или решил подольше ты мозги нам поснашать?
Иль в партизан-подпольщиков собрался поиграть!
Колись, урод! Поведай нам, как тетку замочил?!
Ведь инвалидом сделаем. Рассказывай, дебил!

Висит несчастный, мается, весь синий от дубин.
Тут двери открываются, заходит господин.
Налил питья в стаканчик он и крякнув, замахнул.
То оперов начальничек и самый главный кум.

Взглянул на всё начальничек, сощурил хитрый глаз:
- И долго этот маятник качается у вас?
- Дык… с вечера вчерашнего. Как партизан молчит,
Что та муму – бредятину себе под нос мычит.

- Так то не удивительно, дружочек юный мой,
Ему вполне простительно: ведь он – глухонемой.
Работает он грузчиком, нормальный семьянин,
И к нашим с вами жмурикам совсем не относим.

Висит немой, качается, мычит себе под нос,
А шеф не унимается, совсем пошел в разнос:
- Да что же вы за сыщики! Вам только б водку пить!
Да лопуха бы нищего на кичу посадить!

Вы ж сутки с ним ухлопали, а толку – ни хрена!
Вот помню, я был опером… в былые времена…
И ну давай рассказывать о подвигах своих,
О прежних показателях, о временах былых…

Мужик на дыбе мается, под потолком скулит,
А шеф не унимается, как пулемет трещит.
Вонзит грамм двести водочки, капусткой похрустит,
И вновь без остановочки о прошлом голосит.

Но, как известно – нет того, что вечно под луной.
И даже хлебное вино кончается порой.
Взглянул на стол начальничек, в затылке почесал:
- Да, вот что, вспомнил, мальчики, зачем к вам забегал:

Звонили мне «убойники», просили передать –
Убийство этой тётеньки не надо раскрывать.
У них какой-то опер есть – весь из себя, орёл,
Так он всего секунд за шесть злодея расколол.

Висит безвинный, мается, от бития распух,
Слезами обливается, вот-вот испустит дух.
- Что делать с этим будете? Подумайте, друзья…
Ведь вон как измутузили, что отпускать нельзя.

А вдруг кому накапает, не глядя, что немой?
И что ж тогда? Заказывать для вас троих конвой?
Нет, соколы небесные, для дела вы нужней.
А мало ли, сердешные, в отделе «глухарей»?

Короче. Вы подумайте, а я почапал спать.
Но что бы к сводке утренней раскрытие подать!
Висит злодей, качается. А в том, что он злодей,
Никто не сомневается. В УК полно статей.

Вновь на столе закусочка, бутылочки стоят,
На стульчиках три мусора вокруг стола сидят…               




                «2004»