Затравлен день полночной сворой

Затравлен день полночной сворой.
Ночь сводит стрелки у часов.
Насытившись расправой скорой,
сияет стая Гончих псов.

У дня закрытого холста,
в угле и с мелом, в линии и слове,
три обессиленных перста,
и чувство с разумом в расколе.

Перста на счёт, и чёт и нечет
крестом у лба, крестом у рта.
Крест отнесёт небесный кречет
к порогу храма и скита.

Старославянский, греки, идиш.
Набег орды, креста мечи,
я здесь -  язычества подкидыш,
читаю пламя у свечи.

Бог там, где дышат неба своды,
и бог по пойменным дубам.
Углём и мелом зов природы
как жертву мажет по губам.

На пальцах мел, на пальцах сажа.
Ушедший день с неясностью следа.
И в эту хрупкость нервного пейзажа
Течёт из крана ржавая вода.

И в слове тишь, и время тая,
мертво без гения, без крови, без вождя.
Речная цапля, сонно пролетая,
роняет с крыльев капельки дождя.

В дожде озноб, листвы осенней звонница,
ветров уставших мятежи,
углем и мелом нудная бессонница
склоняет время, забывая падежи.

Как в гриме маски мела,
без красок яркости вершин,
разобраться в смятении тела,
раствориться в смятенье души?

И сажа – мел и мел как смоль.
День, уходя, приходит к изголовью.
И тело избранных  -  любовь,
и в красках взрыв – наполненных любовью.

Наделим красками собрата!
Ведь миром движет передел!
Но сила на круги возврата,
даёт нам снова в руки мел.

И снова линии попроще,
и снова серость шалаша,
где  бытие уже не ропщет,
но плачет красками душа.