Флейта

               
   
                Моей Саше.

1
Осенью солнце не греет, скорей слепит,
Напоминая любовь в зеркале других предметов
Обихода, деленного на двоих,
Как квадрат пространство на части света.
В плоскости допустимы понятия,
Такие, как не вернусь.
Существую с кем-то, кому известно,
Что распятие падает с слабых рук
Неизбежно,
Словно защита героев Бреста.
На теории этой положен мир,
Заменяющей слоника и черепаху.
Отрицание большего есть посыл,
Не по щуплым плечам
Я одел рубаху.
Отрицание большего
Есть цинга
Моряка,
Забывшего
В конкретном шторме
Выручает не крепость сноровки, но
Вера в принципы Божьей кровли.
Отрицанье большего просто сон.
Отрицание большего - преступленье.
Оскопление грусти,
Твоих перил,
Что  поддержат того,
Кто считаясь вошью
В ожидании чуда, как спелый плод
Попрекает Творца за его отсутствие.
Из проклятий взимается сей оброк,
Порождая волей Его
Наш единственный хлеб,
Что веками портит бумагу.
2
Как повод к разговору интересен человек.
У смерти доводы в его защиту
Имеют вес,
Сводящийся к тому,
Что в нити обаянье лабиринта.
Приводится на данный суд
Лишь суть
Из сметы протокола.
Один платоновский герой
Расстался с экзистенцией своей
Из ощущенья, что
Там, как-то тянут по-другому.
Здесь, в общем-то, из праздной суеты
Довлеющих (по общим представленьям)
Обстоятельств,
Легко относятся к концу,
Не видя дел других.
Не глядя на Восток,
Где угрожают новой жизнью,
И Запад, верящий в что присно,
Взращенный сушей поданный
Меняет бок
Мичуринского (в данной параллели)
Эллинизма
На извращенную природу коммунизма,
Надеясь из того, что больший выйдет прок.
 3
Мерой всех городов,
Где бы я ни бывал
Были желтые листья.
Впрочем, и в остальном
Каждый из них
Походил на квартал обелиска
Нашей жизни на дне
Мелководной реки
У постели ребенка.
С жатвы прутся своей
Онемевшие вброд пастухи,
Чтоб безумие, ставши основой любви
Не несло кривотолки.
Он для веры своей
Выбирает не строгий орган,
Клавесин разночтений.
Мудрость этого мира,
Правда, шальной наган,
Плоть пробивающий суеверьем.
Соживущий со мной
Наблюдает (так проще сказать)
Эволюцию тел
В бесконечном строительном буме.
И в манере новой
Запретный плод-
Способ души
Строить целый взвод,
И ответить по общей сумме.
4
Ты на теле Урана
Не отыщешь себе новостей.
Ни в Макондо никто не пишет.
Но почтамт откровенно лишнее
Для людей
Одиноких,
А их здесь тыщи.
Каждая весть поражает слух
Гибелью ей идентичной,
Но предыдущей.
Как, я могла так долго спать?
Капли низводят твердь
До кофейной гущи.
Камень истачивает ни вода,
Но постоянство ее усилий.
Так в сельпо, набираючи вес, крупа
Подменяет прочее изобилье.
К сожалению,
Жизнь порождает мысль
Об отсутствии разниц
Внутри предметов,
Что в итоге важен не выбор лиц,
А исконное качество трафаретов.
Два расхожих сюжета
Абсолютно чуждые сну.
Первый- моторика двух влюбленных,
И разлука меж ними.
Равны нулю.
Результат их сводит
До посторонних.
5.
Пряная улица будущих лиц
Заслоняет сердечный упадок
От стремящейся тучи твоих столиц
Оттенить одинокий порядок.
Ты посылаешь четыре стены,
Как несущих благую весть,
Кроме того, что скажется в них,
Имманентно рисующей из меня двоих,
Лесть.
Твой забывший взгляд,
Разделяющий жизнь на кантоны
(До и после тебя совершенно иные законы)
Кремнием трет
Вызывая катарсис унынья.
Вроде, как непростительный грех,
Что забыл я.
Руки, браслет, пояса-
Фотографии прошлого века.
Мясорубкою мелит судьба
Несменяемо вновь
Только лишь человека.
Одиночество топчет народ,
Неразборчивой девой.
Ей не важно, кто подает
Повод  для лишнего
Откровенья.
На безлюдье равняются все,
Словно в осень летящие птицы.
И глупцы
И святые отцы,
Потерявшие Бога.
И мы,
Как картонные утопийцы.
Ты искал справедливости, Мор.
Но она
Не в отсутствии чувств
И не в общем долге,
А в желании, чтоб хоть одна струна
Безмятежность нарушила
Книжной полки.
Мы не одиноки лишь в том,
Что все безнадежнее одиноки.
На прощающей нас дороге
Сможем ли должников простить?
6.
Нас было слишком много для того,
Чтоб не разбить грядущее на пары.
Цитировали чьи-то мемуары,
Отбрасывая в прошлое равно.
И лес, сжимая новобрачную весну
До пьяных лиц ,
Словно физический закон,
Что в приближенье Дафны
Расширяет хаос до натуры пана,
Готовил нашей юности конец,
Сводя в единое
Все точки панорамы.
Ты показалась в алкогольном мираже
(Привычкою любое состоянье,
Как номер в неудачном тираже)
Спокойствием тулузского монаха,
Которому в мистерии сей Вакха
Мерещится латинское обыденное право
И Господом поставленный закон.
Как говорится в подвесном календаре
(В конце двадцатого столетия -
 аналог интернета),
Имеющая уши, да услышит.
Но теперь
Скорость общения порождает кривизну,
Как вывод из теории Эйнштейна,
И награждает сим тебя одну.
На мой запал
 Ты запасаешь порохом терпенье.
С  того момента мы с тобою скреплены
Не юридически, увы, но общими чертами,
Стремясь сложить судьбу, как оригами,
Рисуем на коленках собственный ковчег,
Ибо характеры, подобные потопу,
В противном случае сожительствовать смогут,
Лишь окажись на нашем месте
Юдифь и Ной.
И целый год мы были парою зеркал,
Смотрящих друг на друга,
Порождая бесконечность,
Пока в одно из них наш камень не попал.
7
Родная Флейта, вспомни эти дни,
Когда казалось, мы познали вечность,
Азарт Венеры и халатность Весты
Не портят истинной любви.
Мы встали спозаранку, если так
Зовется пробужденье после ночи.
В которой космосом грядущих многоточий,
Сходящимся в то место, где креста
Прошедшая из прочих не носила,
Был заменен пристойный ситуации покой.
Кому, скажи, кроме нее –
Нашей истерзанной подруги
Сим приключенческим недугом
Приходит план
Сменить беседу на поход?
Мы
Смеряя сонными глазами
Пространство ерофеевских домов,
Неслись искать в провинции
Исконный репинский пейзаж.
Сознанье, словно портмоне
Надежно сберегает мысли,
Кидаясь мелочью дебатов об отчизне
И укрывает нас.
В итоге, кроме исторических былин
Любое поселенье сохраняет
Общинный дух
Неотличимости
И детской суеты.
Вот так на фоне русского нуля
(Читай река и проплывающая баржа.)
Случилось принесение омажа –
Твой почерк я познал,
Как Моисей на плитах
Собственные клятвы.
Словно католику облатка
Он мне навеки милым стал.
8
Тот город измеряют не шаги,
А неуемно скорбные века.
Которого каналы испещряли,
Словно линии судьбы
Ладонь мою,
Что жалила тебя
Своим прикосновеньем.
Решенье убежать обыкновенно неумно,
Нас настигает медь.
Образчик коей всадник
Стремится на отливе наших чувств
Последним быть пристанищем для них.
Но, кажется, (Иосиф), чтоб безжизненная вещь
Вместила невостребованность душ
Не хватит голосов, кричащих с каждого порога
О собственном величии.
В остатке – обиталищ –
Складских, принявших
Метастазы
Имперской красоты,
Бесстрастно игнорировавшей нас.
Но в каждом правиле, (твержу,
Что заучили мы в средневековой схоле)
Есть исключение.
И мертвая природа наших тел
В себе несет потенциально Бога.
И ты осталась мне дороже
Именно такой –
Мучимою за веру в воскресенье
Того, что происходит меж людьми.
А я, как обратившийся солдат
Венчал тебя терновою, но царскою короной.
В пути избитых до Голгофы ног
Ты падала под тяжестью креста.
9
Спокойствие тех дней,
Как кажется теперь-
Безумие, поверивших закату,
Твердящих состояние стабильно.
По палате
Температура общая.
Увы, поймите, при любом раскладе.
Спасти или попробовать спасти.
Конец обыкновенно
Таки трагичен.
Нет, не для вас.
Для тех, кто рядом.
Этим и другими вопросами
Он занимался.
Память. Что вы?
Не могила, черти что.
Какое-то из дополнений леса.
Вообще-то, если в правду, то
Теперь к нему не за ответами,
А просто погулять.
На подступах (по шортам узнаю)
Пенсионерский Вавилон.
Старательно сводя привычный фокус
На то, что б обстоятельства
Какой-то им отвычной жизни,
Они б смогли сгруппировать в архив.
И все- таки,
Стремяся к глубине,
Забытого туристами пространства,
Теряя прелесть старого убранства,
Под небом, вроде как, Аустерлица,
Колодезной водой напиться,
И чувствовать покой.
И даже ели
Не шумят.
Но мы.
Но мы вступили в диссонанс.
Как четко иллюстрирует судьба его.
Различие философичных построений
И бытовой определенности.
Как, он, наверное, настало время бросить
Все. Идти уже ни в четкое куда-то, но от чего-то.
Но ты. Еще была моя.
10
Мне говорили больше,
Чем я мог сказать
Звуки, книги и
Человеческий опыт.
Тише, родная. Гремят шаги,
Симулируя образ Бога.
Больше не будет про нас молвы.
Нас забудут во веки веков и присно.
Тишина повторяет пройденный путь
Охмелевшим снарядом.
И в высшей точке
Видно,
Что  кончается все
Баллистической экспертизой.
Наше тело настолько не будет
Их волновать,
Что откроет его ни врач.
Только археолог.
А его интересы не жизнь вообще,
Но насколько обряд получился долог.
И наш век, представляя собой, увы,
Разность причесок, одежд и воздействий дури,
Не души, пронесется весь
Незаметно гибнущей здесь
Натурой.
За фасадом, что есть
Омертвевшая плоть
Хоронится рушимая,
Но живая.
Эта примета моей страны
Неделимой частицей своей вины
Прорезается в случаях,
Как с Барклаем.
Наше стремленье во все сыграть-
Архетип, наработанный средьвековьем,
Но назвавши себя исторической максимой
И святым,
Сложно понять, что грозит нам кровью.
Пренебрегши сюитой,
Современник бежит
Ставить память на сонный зиро,
Чтоб вскричать безнадежно про чью-то мать,
Одесную забытого всеми сына.
11
Мы потеряли ощущенье одного
В нашей культуре для безбожных нищих.
Того, кто рубит к Господу окно
Народ выводит в уравненье лишним
Элементом,
Срезающим кадык эксперимента,
Как Киса не нашедши инструмента,
Чтобы вернутся в оскверненный рай.
Я признаю, что сказочный мотив,
Глумившись над священным благом
Хотел построить именно его.
Но то, что терпит кроткая бумага
На практике слепящее бельмо.
Образчик прелести – сугубый индивид
Не хочет познавать свои глубины,
Но уподобится  иконе в том,
Что сводит затемненное пространство на себя.
Художник – дикое, в обще-то, существо
Поскольку познавая ангела и беса,
Он отрицает истину прогресса,
В которой общая бездарность
Сама интересует по себе.
Иосиф, ты уснул.
Теперь во сне
Ты лишь приходишь,
Зная то, что скрыто от поэта.
Я думаю пристало гибель воспринять,
Как чудо просвещенья.
И если вспомнить каждый век
Творит свою картину мира.
Неотличимою от общества скотиной
У нас преставился служитель муз.
Фрейдистскою метафорой Бальтюс
Писал нимфеток, отличающихся позой.
Но что укрыто за движением обоза?
Уже не вспомнить.
Мы остановится
Не в праве чувствуем себя.
Де-юре оправдание дает перемещенью
Наш страх покоя,
Верящих во смерть.
12
Не написано нам вдвоем
Быть уже.
У законов природы
Есть свои нулевые пороги.
Человека, в итоге Богу,
Открывают его грехи.
Ты писала, что все не может,
Существует и не тревожит,
Если мы не едины,
Но мы
С первым криком уже в одиночке,
Как слова, попадая в строчку
Сложатся в чьи-то дни.
Этот путь не грозит мне раем,
Потому что любая другая
Не дает в результате любви.
Мы попробуем быть добрее,
Словно солнце к земле в апреле,
И под дряблой петровской елью
Заключим вешний мир в пари.
У абсурда пакет контрольный
Над играемой местным ролью.
И поэтому все довольны.
Заклиная страну в се ля ви.
Стоит нам не искать спасенья,
Как партийный, но в воскресенье
Верящий и в терпении
Видящий соль земли,
Насладится, что все не в воле
Нашей тленной и в этой боли,
Безразлично к моим желаньям
Он пытается нас спасти.
Кто стремится быть, больше древа,
Властвовать лишь над телом,
Перед Господом ставши смело
Обрекает себя в рабы.
Что нашли мы в своей природе?
Лик не ангельский, но народу
Рассказали, что мать не Ева,
А та третья самка слева.
И каких же теперь исканий
Хочешь ты от своих созданий?
Если опыт их врачеваний
Лечит козни Венеры,
А не сам порок.
На забвенье о зле
Нашу гордость в те дни уподобят пашне.
Волочащийся князь, словно крошка Цахес
Будет дикому свету всем тем прекрасным,
Что вложили в него мы.
13
Осень весь день извращает в вечер.
Мы воюем, на час переводим стрелки.
Как хотелось бы фатум поставить к стенке.
И вернутся на год назад.
Люди встречаются и прощают
По незнании
О ложности четных чисел,
Что естественным образом
Убывают,
Словно боги Олимпа
До одного.
Взяв основою то,
Что с какой-нибудь девой
Суждено нам в процессе
Примирения с бытом
Стать едиными,
Точно, заблудший мытарь
Ни туда, ни сюда.
Быть ему прозелитом.
При потере трио
Нас ждет крушенье.
Натяженье
Изоханных струн.
Погружение в собственный
Вечный митинг
Сотворяет миф,
То есть шум и гул.
Одиночество есть отношенье
К Богу,
Ибо чертит предел
Узнаванья всуе.
Ибо сводит царя
До простой натуры-
Очищенья с поэтом его
Политуры.
Расстояние больше,
Чем к друг другу ближе.
Лишь в тоске
Проявляются наши чувства.
Только тысяча лет
Создает систему.
Только тысяча лье
Возродит надежду.
Только тысяча  дней
Обманули смерть и
Русло
Реки,
Чье теченье-время.
14
Три к пяти - отношение жизни к смерти.
Морги полны массой чьих-то судеб.
Просто хочется жить. На блюде
Твоя и моя голова.
Скажи мне просто, что я не умею.
Ни падет, ни чей столь безвольный волос.
Ни в моей стране образ зверя.
Просто кто-то опять не дошел до дома.
Просто кто-то в коме.
Кого-то вспомнят.
Кто-то забыт, как обеты Богу.
Кто-то кричит, что неправдой судят.
Просто кто-то не дошел до дома.
Просто ты не найдешь отличий
В иерархии мелочных разводящих.
Просто в этой стране доля пьющих
Измеряется суммой неспящих.
Просто здесь ни черта ни высоким штилем
Постигаешь свободу,
А свинцом в затылок.
И от шума повсюду,
Что мы тоже люди
Меня выворачивает.
Чьего-то сына
( вообще-то теперь и дочку часто)
Бьют арматурой,
Не роняя слова.
Может, правда
Сентенции конституций
Отослать в знак дружбы,
И купить подкову.
Просто бьют, задумайтесь, раз в неделю.
(это так, подсчет лишь на журналистов).
Кто-то же должен быть где-то мимо,
Кто-то должен был слышать шепот.
Кто-то должен был им прийти на помощь,
После стакана умявши робость.
Мы так научились походке вора,
Но кто-то из нас не дошел до дома.
Просто степень того, что можно
Приравнялась к степени, как не нужно.
Просто каждый
Каждый внутри ублюдок
(Это уже, что-то, как из Пруста).
Мы забываем, что с нами дети.
В обществе нашем станут взрослым.
Вспомнят – отцы их на все плевали,
Поощряя раздутую всуе гордость.
Это просто, просто, как медленный ход парома,
Завтра опять кто-то
Не дойдет до дома.
15
Пусть земля любви моей будет пухом,
Оболгавшей сердце темным веком.
Я найду себе друга в потухшем нищем.
То же слепом, но человеке.
Разотрите в прах весь сундуковый скарб.
Он не нужен ни в том мире, ни в этом.
В этом, не можешь ее забыть.
Остальное хочется в день пропить.
В том мы платим за это.
Господи, все, что не дашь
Возьму, как подобье королевскому браку,
Ибо на паперти *** кричать
Не престало. Все это превращать в спектакль.
Все это день, три, неделя. Руби скорей.
Мы никогда не готовы.
Отупелые лица просят пощады,
И
Не говорят ни слова.
Оставляя дев, дорогие друзья
Будем молиться за их прощенье.
Будем готовиться в ад идти.
Ради этой последней земной любви,
Ради их искупленья.
Я ни скажу никогда, кто я был,
Ради Бога, скажите, что верил.
Ради Бога, пусть ей зерно.
А меня пусть засыпят остатки плевел.
Все равно, этих чувств не жизнь,
А смерть.
Я внутри уничтожил себя, как Каин.
Я сменил подданство града небес
На любовь. Она жрет, как Кресс.
Каждый был правым.
И я не прав.
И мы вместе дождемся.
Я уже слышу скорый.
Скоро всем вам резко мозги снесет.
Словно родину вмиг щелчком Авроры.
Скоро каждый будет хлебать свое
Сердцем. Того не выдержит глотка.
И теперь уже никаких чудес.
Тех, кто верил в земной прогресс.
Не спасет никакая лодка.
Это ж, сколько милости, Боже, в Тебе,
Если кто-то еще уходит с тобою.
Мы, когда-то были, как верный лед.
Стали мутной, текущей вразброд, водою.
Не забудь ее.
Люби ее.
Так, как я никогда не сумею.
Так, как можешь любить только ты.
Для эллина безумством.
И соблазном еврея.
16
Задумайся, родная, человек
Есть сумма возвращений.
На то же место, к той же,
Но в другой.
Показывает опыт,
 К сожалению,
Открывши новую эпоху,
Ее придется так же закрывать.
Я чужд истерики.
Пришло,
По сути, понимание, что вечность
На всех равняет
По себе.
Но в комплексе ее противоречий,
Кто мы,
И что нам суждено решать?
И есть ли, в, общем-то, у нас сия возможность?
Я так же ем и слушаю орган,
Но без тебя.
Убийственная пошлость
В том, что ничего не изменилось.
Мы с тобой два одиночества,
(Хоть вместе, хоть раздельно)
Имеем поводы
Друг друга позабыть,
Но не себя в другом.
Я, знаешь ли, всегда мечтал,
Избегнуть  всей трагедии абсурда.
Найти одну.
И, с ней не начинать сначала
Больше никогда.
Все это осовелое беспутство
Мне так обременительно.
Увы, во мне
Не вызывают интереса
Дни уходящей юности,
Каких-то там свобод.
Я откровенно склонен к несвободе,
Как и любой из нас,
Ибо в природе
Заложено стремление к любви.
А с ней, ведь то же все не просто,
Ее нет.
Вернее нет сто двадцать пятой и десятой.
Читай внимательно пассаж из *Лестниц Шамборо*,
Там четко говорится. Итого,
Если прошло,
Все остальное вязкая расплата
За то,
Что мы не сохранили.