Алтайские зарисовки. Зарисовка первая

               

               

                ДОРОГА.   

4 часа утра.  Диктор по репродуктору объявляет прибытие скорого поезда Абакан –  Тайшет.  Какая-то странная случайность: я стою на перроне один, медленно, словно только для меня, подходит состав. Лязгнули буферами вагоны, и молодой проводник, то ли узбек, то ли туркмен, ловко соскочил с подножки вагона. Предъявляю билет, залезаю на неудобные ступени.
Ну.  Вот – поехали! Мечтаю о скором отдыхе под мерный перестук колёс и стараюсь забыть усталость прошедшей ночи, суету аэродромов и ночной вокзал большого города, где
нет никаких удобств для пассажиров и полно пьяных мужиков и женщин, слоняющихся в поисках пустых бутылок и случайной поживы.
Протискиваюсь с чемоданом через тугую дверь плацкартного вагона и застываю на месте.  Как улей пчёлами, забит вагон цыганами.  Те, кто постарше, сидят на нижних полках, а сверху, с самого потолка, свешиваются чумазые рожицы ребятишек.  Пёстрый и
шумный балаган: яркие краски одежд, звонкие монисто на груди цыганок, чёрные, седые волосы, сопливые носы. Зима не за горами, и весь табор, как перелётные птицы, перебирается на юг, ближе к теплу.
Прощай отдых, прощай покой.
Проводники – молодые ребята, заняв одну плацкарту, по-восточному подвернув ноги,
из большого цветного с отбитой ручкой чайника разливают чай и, как на дастархане, ведут о чём-то разговоры.
  – Ребята! Что мне делать?
  – Дарагой! Ищи свой места.
Понимаю бессмысленность предложения, сажусь рядом с ними. Теплота вагона убаюкивает, прижимаю ногами к сиденью чемодан и засыпаю сидя. Ко мне подходит старая цыганка, протягивает огромную колоду карт.
 – Спи, сынок, а я тебе погадаю. Всё скажу, что было, что будет.
И вовсе это не цыганка, а моя бабушка Фрося ведёт меня к дяде Якову, у которого две
большие лошади, и я даю им по кусочку хлеба.  Хлеб исчезает за мягкими, тёплыми лошадиными губами,  большая доска, прикреплённая металлическими растяжками к поперечине, качает меня к небу – к шелковице, к небу – к шелковице, и даже мой вечный обидчик Вовка Вьюговский, где-то далеко внизу. Он кидает в меня комья мёрзлой земли,
 они ударяются в доску качелей. Та-та-та, та-та-та.
Открываю глаза. Поезд  летит  сквозь деревья, уже подёрнутые осенней позолотой.
За окном нитками нотного стана висят провода, тактовой чертой мелькают столбы и редкие птицы, как первые нотки нескончаемой песни дороги, чёрными точками уплывают назад.
Конец сентября. Скудное солнце подсвечивает снизу высокие облачка, окрашивая их в разные цвета – от тёмно-синего до оранжевого, и, кажется, что небо отражает осенний лес,
пробегающий мимо поезда, то темно-синий от хвои, то оранжевый от липы ольхи, рябины.
Не могу оторваться от окна вагона, в котором кадрами цветного кино проносится осень.Колёсная дробь бесконечно твердит:
 – Ал-тай, Ал-тай…
Впереди Барнаул.