XLIX. Вечера

IV

river of parathyn
Восхитительный вечер перед ночью — он будет забыт.
Восхитительный вечер перед ночью, в которой есть радость и горечь.
«...Восхитительный мир перед тем, как ты будешь убит.».
                Умирающий остров.
В последний раз видевший свет на границе вечернего моря.

Точно праздничный месяц, отдавший ребятам мечты,
Он подарит любовь беднякам. Улыбнётся печальным похмельным...
Позабавит любого из нас. Он такой, какой хочешь быть ты —
Незакатной, как радость и верной, как крестик нательный.

Он такой, как  мы были вчера — перед тем, как лечь спать.
Как уставший ребёнок на поздней прогулке с родными.
За неделю в таком состоянье не жалко и жизни отдать —
Не достигнуть подобных высот никакими путями земными.

Как вода или лимфа, он манит к себе забытьё.
Просто лимфа, как в сказке, воскресла и стала похожей на воду.
Стало точно стекло, точно свет, отраженье твоё
В светлых лужах ручной, до поры пробуждённой природы.

Стало как-то обидно — но так хорошо и легко —
Будто в первый удавшийся вдох после подлых ударов по почкам.
Захотелось пойти неспеша, и идти, и уйти далеко-далеко...
И в конце забрести в неизвестность и жить дальше точки.

И пускай потом будут кошмары. Но всё это будет потом!
А потом и они отживут... Без «потом» не бывает кошмаров.
Пытка вечным огнём — бесполезно жестокий фантом.
Людям вечная гибель во мраке — излишняя кара.

Нет, потом, вслед за ночью, обычно приходит восход...
Мы в восторге от нового чувства вернёмся к родному порогу.
Снова будет прекрасно, светло — только всё будет наоборот,
Вечера наподобие этого сгинут. И жизнь не покажет дорогу.

Не вернётся уже после ночи та лёгкая грусть.
Вечер будет другой, но ничуть не похожий на этот.
Месяц думает в небе: «Я больше к тебе не вернусь!
Даже солнце исчезнет». Не выдержать им конца света...

«...Вы не вспомните нас никогда в жизни призрачной, той,
Ни в раю, ни в аду, ни святой, ни безвинно убитый,
Ни умерший, спокойно простившись с родными... Ни тот, кто покончил с собой.
Этот вечер прекрасен. И всё же — он будет забытым.».


2010



VIII


old and forgotten
Вечер в августе. Дождь. Но тебе ещё хуже, чем в дождь.
И в тяжёлом молчанье вокруг не темно, а слепо.
Шепчет дождь: — Пока тогда... — Стой, ну куда ты пойдёшь?
Посмотри, на кого ты похож. На скелет из склепа!

Да. С такой незавидной судьбою куда он уйдёт, —
Безнадёжно ступая по глинистым, скользким склонам...
Тучи сонной занавесью над лесом накроют траурный небосвод,
Одинокая ночь на коне промелькнёт в зелёном.

Ты увидишь деревья, энтов. Зелёные их глаза.
Избежавшие тленья... Придёт ещё ночь вторая.
Ей ещё не пора. И внезапно... одиноко сверкает гроза,
И глаза в мёртвом мареве меркнут, и их огонёк сгорает.

Эта ночь — в мутной паволоке. Замкнутой пеленой
Разжимает в часах запястья при каждом ударе грома.
За деревьями прячась, по пустынной дороге она тихо идёт за тобой
По трагическим лужам. Ты зря не остался дома.

В сожаленье о прожитом — лёгкий её исток.
В отвращенье к природе, в тоске невозможной — устье.
Вот, прикинувшись явью, обманом захватит она твой чертог,
Все желанья убъёт невзначай, а любовь не впустит.

И не будет больше ни новых побед, ни снов.
Ни мечты, ни сил, не стремлений. Не будет и их отголосков.
На дорогах асфальта лишь ропот дождя. Будто конь без подков
Всё стучит он в бесцветном окне в темноте в полоску!

Точно роба безумного, дождь не вырастит «Радугу никогда».
Вот холодные ирисы. Вновь, как и прежде, встречать им одним рассвет.
Их взрастила тяжёлая доля — прошептать под пытками «да...»
Хоть ещё не совсем отзвучало эхо твоего последнего «нет».

Может, радость вернётся и прежнюю жизнь вернёт...
И у Бильбо опять — как в тот раз — допоздна засидятся гномы?
Ведь не может же быть, мой дождь, что, прервав наш убогий полёт,
Ты навечно её отберёшь и отдашь другому?

Так — ни грустно, ни весело. Может, кому-нибудь тяжело...
Мне опять вот охота лежать. В то же время так жалко... Время.
Бесполезно надеяться, что всё то, что ты делал — родилось и зацвело.
В этот вечер ты просто один. Никому не враг. Позабытый всеми.

Появляется странная радость. По-новому. За стеклом.
С отрицательным знаком. Приятна... Спиртная горечь?
Привкус спирта от капель дождя проникает в открытый проём,
Обнаружив изломы в каком-то чужом раздоре.

Станет странно и здорово, весело, только не всем:
Ночь уйдёт и настанет, уйдёт и настанет год — вслед за ней, возможно.
Мир так чужд нашим импульсам, избегает готовых схем...
Есть рожденье, любовь и смерть. Остальное сложно.

И не будет ясности больше, кого для чего родит
В этот мир земля в этот дождь, не родит ли больше...
В тяжкий вечер сомнений в бетон безмолвия царственный победит
Должен впрыснуть поток мечты. Непростой укольчик...

Пусть родные вновь, провожая в извечный полёт,
Вдруг в последний раз улыбнутся, что был ты в обойме с ними.
И, придя в самолёт, наконец-то счастливым полетишь ты средь нескольких сот
Человек, которым почти с облегченьем откроешь имя.

А на мир будет вновь дождевая стекать вода
Знаком нового счастья и новых потерь и плача.
Может быть она как раз возвратит из безвременья «Радугу никогда»
И в рождении всем и каждому принесёт удачу!



2011