Но о худшем я лучшее помню...

*  *  * 



И поддельный мускат отдаёт неподдельным портвейном.
Относительно всё, как доказано точно Эйнштейном.
Пригласите поэта в солярий, а не погост.
Отнесите цветок к нержавеющеё памятной стеле,
если воры ночные металл ободрать не успели.
Труден выбор пути, а подъём относительно прост.

Не оставьте творца на асфальте продрогшего века –
относительно тёплого, сбитого с ног человека.
Мрачно, Отче, дичанье Твоих переростков-детей…
И упрятав художника в зимний гараж до похмелья,
карандашным огрызком пишу в дневнике всю неделю:
«Время – без покаянья, пространство – без добрых вестей…»

Проводите, без зависти, в летний театр музыканта,
в оркестровую яму. И ленточку чёрного банта
повяжите на шею в пропорции крыл мотылька.
А когда зарыдают об общей утрате «Паяцы» -
абсолютен их слух. Первородство не смеет склоняться
пред фальшивою нотой барышника и байстрюка.

Занесите мой резус в картонное личное дело.
Относительно точно в слова облекается тело.
Например, фигурирует точность «до наоборот».
Давят зимы Сибирью на плохо заросшее темя,
прирастает цифирью до боли знакомое племя.
Но о худшем я лучшее помню: «И это пройдёт…»




Маяк на Утёсе



Кучук-ламбатский каменный Хаос -
столпотворенье глыб тысячелетних.
Затейник и игрун не из последних -
резвившийся над берегом колосс...
Венчает циклопическую прыть
Утёс, поросший травами и хвоей.
Но око его, буйное-шальное,
скудельностью ветвей не заслонить.

В гранитном смуглом лбу оно горит -
то теплится реликтовой лазурью,
то, блажью переполнясь, бычьей, турьей,
угрозы мечет за далёкий Крит,
о давних вспоминая временах,
о вечно-синих струях-Дарданеллах,
о янычарах, кровожадно-смелых,
с глазами, как вино "Кара-Чанах".

О жарко-пыльных ханских городах,
о шишаке-тюрбане, с минарета
стенавшем правоверные заветы.
О дымчатой мечети Чатыр-Даг...
И вночь скорбит о терпком прожитом
циклопье фосфорическое око.
Луна приходит с тюркского востока,
но Крым уже просторно и широко
покрыт казачьим звёздчатым шатром...