14го Хвостенко 70

Хвост кометы


До отъезда во Францию Леша жил в Ленинграде и в Москве, меняя множество профессий. К тому времени подоспел указ Хрущева о тунеядстве. Власти стали отлавливать безработных художников и поэтов, высылая их на принудительные работы. В поисках работы Хвостенко забрел в Музей мемориального кладбища. «Вакантных мест нет», — ответила директриса.
— Как? И на кладбище? — изумился поэт-«тунеядец».
Директриса не устояла перед обаянием Леши, узнав, что ему грозит тюрьма или высылка, предложила место смотрителя памятников города. Это была замечательная работа. Осматривать памятники Ленинграда и заносить в книгу, где какие повреждения наблюдаются. Поначалу он «добросовестно» фиксировал: «Памятник Екатерине обезображен голубиным пометом» или «У Пушкина поврежден мизинец». Потом понял, что это никому не нужно. Помет никто не счищает, а мизинец остается отколотым. Теперь он заполнял книгу, не выходя из дома, придумывая самые фантастические ситуации. «На конях Клодта выросли васильки», но записи никто не читал, и вопросов не возникало.
Я познакомился с Хвостенко на фестивале международного поэтического авангарда во
Франции. Проходил фестиваль в городе легендарного Тартарена, в Тарасконе. Леша только что перенес тяжелейшую операцию в парижском госпитале и еще близок был к сюжету одного из своих стихов:
Сил моих нет
Лет моих нет
Рыб моих нет
Ног моих нет
Но от него уже шла неиссякаемая энергия высшей жизни. Хвостенко нельзя воспринимать только как поэта, только как художника, только как барда. Он слеплен из того же теста, что Хлебников и Омар Хайям. Поэтичен каждый его жест, каждый шаг.
Затравленный лубянскими спецслужбами, устроившими настоящую охоту на поэтов-авангардистов, я впервые в Париже. Леша сразу понял мое состояние и буквально вдохнул в меня новую волю к жизни. Сначала он извлек из джинсового комбинезона свой сборник под названием «Подозритель» и надписал «Стих 5-й и 40-й посвящаю тебе, друг Костя». Открываю стих 5-й. Читаю:
Ах вот как
Ах вот оно что
Ах вот оно как
Ах вот что
Сразу становится весело и свободно. Открываю стих 40-й. Там всего одно слово: Счастье.
В Париже мы вместе слушали пластинку Алексея Хвостенко. Песни про Солженицына, Льва Гумилева, с ним Леша подружился еще в Ленинграде. Третья песня про Соханевича, переплывшего в лодке Черное море в 70-х годах. Соханевич сидит тут же с нами за столом, загорелый, веселый, только что приехавший из Америки. Его героическое бегство в Турцию стало легендой. А пластинка поет:
10 дней и ночей
Плыл он вовсе ничей
А кругом никаких стукачей
…
Не тревожьте турки лодку
Не касайтесь к веслам
Лучше вместе выпьем водки
Лишь свобода – мой ислам.
От песен Хвостенко исходит какое-то свечение счастья и свободы, но мне всегда немного перехватывает дыхание в припеве песни, написанной по случаю высылки Солженицына из России:
Ах Александр Исаевич
Александр Исаевич
Что же вы
Где же вы
Кто же вы
Как же вы
О своем отъезде во Францию Леша говорит редко. Только однажды вырвалась фраза:
– Если бы не вступился за меня Пен-клуб... — он не договорил, но и так было ясно.
Хвостенко пытались пожизненно закатать в психушку. Доказать сумасшествие поэта проще простого. С точки зрения обывателя, любое проявление поэзии — безумие. Сумасшедшим называли Бодлера, Рембо, Хлебникова, Мандельштама... Хвостенко из их компании. Ведь мы все такие умные. А поэты такие глупые. Их надо учить, воспитывать, переделывать. Мы ведь знаем, какой должна быть поэзия. Об этом и Маркс, и Ленин все рассказали. «Искусство принадлежит народу». Господи! Да никому оно не принадлежит!
Когда родственники Хвостенко принесли ему в парижский, госпиталь какую-то еду, профессор хирург был возмущен:
— Разве есть что-нибудь такое, чтобы мы не купили нашему пациенту по его первому желанию? — Потом язвительно добавил: — Ну разве что этой вашей русской каши у нас нет.
Вероятно, профессор решил, что русские питаются только кашей. Впрочем, он был недалек от истины.
Вторая встреча моя с Хвостенко произошла в апреле этого года, опять на фестивале поэтического авангарда в Париже. Леша повез меня в СКВАТ. Так называют в Европе здания, незаконно захваченные художниками под мастерские. В здании бывшего лампового завода творили художники. Русские, поляки, немцы, американцы, французы. Временами наведывались представители мэрии, но чаще толпой шли туристы. Туристов интересовала жизнь художественной богемы. Они несли вино и еду. И того, и другого в Париже много. Хвостенко держал в руках какую-то дрель, что-то сверлил, потом сколачивал, потом красил. За несколько дней в Париже мы составили 2 совместных сборника, выступили в театре на Монмартре. Провели фестиваль тут же в СКВАТе, отобедали в китайском ресторанчике, посетили множество художественных салонов и при этом все равно не сказали друг другу и половины того, что надо было сказать.
Хвостенко теперь не только член Пен-клуба, но и вице-президент Ассоциации русских художников Франции. По-французски сказано «артистов». Артист — это поэт, художник, музыкант, человек искусства. Новая творческая организация зарегистрирована парижской мэрией. Три московских поэта — Сапгир, Лен и я – образуем филиал ассоциации в Москве. Задолго до этого мы обсуждали с Хвостенко творческий манифест:
– Зачем манифест? Я придерживаюсь кодекса Телемского аббатства в романе Рабле.
– А о чем там говорилось? – спрашиваю я не очень уверенно.
– Каждый делает, что хочет!
По сути дела, мы так и жили все эти годы. В Санкт-Петербурге, в Москве, в Париже. Каждый делает, что хочет, — вот единственный непременный закон искусства.


Вино свободы и город золотой


Многие его песни стали фольклором. В том числе и золотой хит на слова генетика, поэта и герметического философа Анри Волохонского. «над небом голубым есть город золотой». Хитом эту песню сделал именно Алексей Хвостенко, но даже он не знает, откуда взялась музыка. Раньше утверждалось в целях конспирации, что и слова, и музыка созданы флорентийским поэтом эпохи Возрождения. После эмиграции Хвостенко и Волохонского песню стал исполнять Борис Гребенщиков. Первую строчку он чуть изменил. Вместо «над небом голубым» пел «под небом голубым». Но у Волохонского и Хвостенко, конечно же, над. И все же к вопросу об авторстве замечу, что тогда в Париже после долгого застолья Леша неожиданно прошептал: «Моя музыка». Я встрепенулся и спросил: «А слова?». «Да и слова почти все мои. Анри написал текст, но мы его потом вместе переделывали».
Я встретился с Хвостом (таков его артистический парижский псевдоним) в Париже в полувыездном 1989 году, а потом уже мы вместе выступали в легендарном городе Тарасконе, откуда родом Тартарен, на фестивале международного авангарда. Все знали, что Хвост только что встал с операционного стола, что несколько месяцев он пробыл под капельницей, «как растение», говорил он, смеясь. «Я понял, что значит быть деревом и травой». Мне кажется, он и раньше это знал, когда написал гимн советского, вернее, антисоветского человека. «Хочу лежать с любимой рядом / Хочу сидеть с любимой рядом / Хочу стоять с любимой рядом / А с нелюбимой не хочу». И там же внутри исповедь «тунеядца», за что в те времена полагалась тюрьма и ссылка, как Бродскому. «Пускай работает рабочий / Иль не рабочий если хочет / Пускай работает кто хочет / А я работать не хочу».
Почему выпустили? Была такая волна – выпускать опасных и нежелательных, дабы не множить число скандально-кандальных дел. Одним словом: «На суд на суд / Покойники идут / На суд на суд / Полковники идут / За ним под- / полковники идут/ Хреновину несут»
Музы Хвостенко толпами при мне осаждали его в Москве, в Париже, Тарасконе. И все им он дал одно небесное имя – Орландина. «Да, мое имя Орландина / Ты не ошибся, Орландина / Знай, Орландина, Орландина зовут меня».
«А тебе можно после операции пить?» – спросил я Лешу, когда мы засели за батареей бутылок уже в Париже. – «Мне все можно», – ответил он. Ему и правда «все можно». Хвост приехал в Москву. Сначала по дороге на концерт мы застряли в лифте с его легендарной гитарой, бутылкой вина и еще целым ансамблем. Было у нас и совместное выступление – запись в мастерской художника Анатолия Швеца вблизи Кропоткинской. Я «пел» песни Хвоста и Волохонского, а он мои стихи. Потом на пленке был слышен только голос Хвоста, а от меня остался только шип и хрип. И я оценил доброту легендарного барда. Он и вида не показал, что мое исполнение ни в какие ворота. А ведь «глумился» я невольно над его песнями. Потом я понял, что в этом вся философия Алексея Хвостенко. Человеческое для него выше всего.
Потом вышел первый диск Хвоста, где была и песня, посвященная мне: «Я вышел наконец из русского имени в иней / Август Блаженному Августину кланялся месяц…» песня написана в Париже 26 апреля 91-го года, когда я с горечью спрашивал у Леши, везущему меня в аэропорт: «Куда ты меня везешь?» – «Извини, старик», – ответил Хвост.
«В нашей жизни одно / лишь свободы вино»! для Хвостенко это закон, им открытый, прожитый, пропитый и пропетый.

* * *
В 1991 году я вдел в Париже, как Леша Хвостенко начинал создавать свои артефакты из дерева и металла. Ему помогал рабочий с пилой и сварочным аппаратом. Прошло всего два года после сложнейшей операции на печени. Леша полгода, как дерево или растение питался соками от капельницы. Он говорил позднее, что совсем неплохо побыть растением. Начинаешь глубже чувствовать и понимать жизнь. Когда после операции он открыл глаза, сестра радостно закричала: «Эресюсите!» (воскрес). Хвостенко действительно воскрес к новой жизни и крестился в Сергиевом подворье в Париже. Мы праздновали с ним Пасху. Я заметил, что начало его псевдонима – Хвост – совпадет с монограммой Христос Воскресе, а третья буква – О – как дыра в центре гитары. Не примыкая к школам и направлениям, Хвостенко уже тогда получил титул «друг ДООСа» и посвятил нам свою басню: «Вспорхнул на ветку клена Вот…»
В 1989 мы выступали вместе в городе Тарасконе на фестивале авангарда. А в мае 91-го прошли два русских вечера в Париже. В Инженерной академии и в театре на Монмартре. В нами рядом на сцене стояли легендарные Сапгир и Холин. От Парижа до Тараскона, откуда родом Тартарен, прокатилась волна незнакомой Европе русской поэзии.
Поблагодарим благородную Францию. Она не пожалела 7 миллионов франков на сложную операцию, подарившую Хвостенко еще 15 лет плодотворной жизни. Но сложности были. Помню, при мне пришел весьма любезный инспектор с ворохом разноцветных анкет, разумеется, на французском. Леша воскликнул: «Мне этого вовек не заполнить!» Чиновник улыбнулся и начал заполнять сам. Работал часа два, не меньше. В результате уже через два года Хвостенко, несмотря на отсутствие гражданства, получил муниципальную квартиру. Половину за нее платил муниципалитет, остальные три тысячи франков надо было выплачивать ежемесячно. На нее он и вкалывал в прямом смысле слова, пиля, паяя, сколачивая, склеивая и строгая свои скульптуры. К счастью, продано далеко не все. Это «не все» и увидят москвичи и удивятся моцартовской легкости Хвоста во всем. Его скульптуры похожи как две капли воды на него и на его тексты. Они протиснуты в наше время и пространство из каких-то других миров. Эти миры он в себе берег и лелеял, не позволяя лениться ни душе, ни телу. Он любил Ленинград, Петербург, Париж, Мюнхен, Нью-Йорк, Москву и везде чувствовал себя, как дома. Но не дома. Его дом – весь мир. Мы об этом часто с ним говорили. В его парижской квартире на полу часто валялись раскрытые в разных местах тома Пушкина. Перечитывая Пушкина, он стремился не оторваться от живого русского языка. Ему это удалось, несмотря на долгие годы вынужденной эмиграции.
Человек-праздник, он оставался таким всю жизнь. 15 сентября 2004 года мы радостно приветствовали Лешу в Литературном музее. Он был счастлив обретению российского гражданства. Можно ездить без визы! Без визы по всему миру будет перемещаться теперь его музыка, поэзия, скульптуры. Он оставил после себя шлейф кометы, который никогда не исчезнет:
Мы стоим в переполненном зале
театра города Тараскона.
Был Париж, где все его знали,
был Советский Союз в застое
Горлом пьет-поет из горлa.
Горловина его в гитаре.
Вся из струн гитара-герла.
Вся из света герла-гитара.
Тара-тара-тара – дзынь,
тара-тара-тара – жизнь
Обрывается… струна –
приструнит ХВ страна
средь су-гроба с-нежной сенью,
где Высоцкий, где Есенин,
где луна – гитары дыра
где дыра гитары – луна.
Он прошел сквозь мир, как сквозь стенку,
не задев юдоли мирской.
Хвост кометы – Леша Хвостенко
пролетел над с-нежной Москвой.
Спи Алешенька Хвостик,спи
Свод небесный-твой код экс-пи.