Бозон Хиггса, второй эпизод

  Придя в себя, я предположил, что находился без сознания не более получаса. Эпифиз пытаясь меня спасти, многократно совершил впрыск гормона мелатонина, который распространяясь по кровотоку приводил моё тело в состояние непрерывного трепета перебиваемого очень мелкой, почти без пауз, дрожью. Никто на помощь ко мне не спешил. Нужно было выбираться самостоятельно, и я пополз, пополз. Ползти нужно было около ста пятидесяти метров. Поверхность оледенела настолько, что больно ранила цепляющиеся кисти рук остриями кристалликов льда. Пальцы обжигались холодом, но сущность не смиряясь и не сдаваясь, упрямо ползла,цепляясь за поверхность каждым миллиметром своего немощного тела, при этом не выпуская из крепко стиснутых кулачков рукоятки, чудом не утраченных в этом светопреставлении, костылей. Налетавшие порывы, отбрасывали меня в сторону с выбранного направления, но я оказался в состоянии проявить чудеса упорства, которые ещё с детства во мне начертали внутренние усилия во время прохождения отборочных сборов по подготовке к первенствам и чемпионатам:- я устоял. И, вот, я выигрываю этот квест, преодолевая необходимое расстояние до подъезда! От проделанной работы тело жгло и пылало. Метаболизм работал, как хорошо отлаженный механизм конвейера блокнотной фабрики Виктор Стейшенэри, или как печатный станок фрс сша. В предвкушении домашнего тепла и чашечки горячего кофе с молоком, вдруг накатило подсасывание в области солнечного сплетения, а чуть ниже центра диафрагмы, так же внезапно ощутилось сладкое предвкусие рвотного рефлекса, сопровождаемое удушьем и заунывностью ощущений затылка.Собрав остаток сил, я - таки смог выпрямиться, опершись на пару костылей. Запястья напряглись... Пальцами, из под ногтей которых сочилась кровь, я ухватился за ручку тяжелой металлической подъездной двери, и, взвыв с надрывом связок воем питекантропа, рванул дверь на себя. Дверь слегка поддалась и слегка приоткрылась так, что я смог протиснуть голову и большую часть туловища в образовавшийся проём. Всё моё нутро содрогнулось от боли, выворачиваемых наизнанку внутренностей. Тошнотворный со сладковатым привкусом мощный поток вырвался из меня вовнутрь подъезда. Я не удержал равновесия и, влекомый силой гравитации, рухнул вслед за блевотиной, неловко забрасывая высоко вверх костыли, и, очерчивая ими в воздухе, странные перевёрнутые параболы. Треск стекла разбитой лампочки и приглушённый хлопок короткого замыкания, ознаменовали момент моего приземления на пол. Распластавшись беспомощно, ощупывая и перебирая пальцами тёплую и слизкую субстанцию, разлитую по поверхности, я попытался сплюнуть с языка и губ остатки рвоты, что произвело звуки похожие на птюй, птюй, птюй и пях, пях." Дайте мне унцию мускуса, милый аптекарь,"- крикнул я хрипло и громко,- " чтобы надушить приятным запахом моё воображение ! " Темнота подъезда ответила теплым дыханием и тишиной.
        И время для меня покатилось из вен закатов - в аорты рассветов, против кровотока естественного хода жизни. Все старые песни закатились обратно - в горло певцов, кадры всех на свете фильмов слетели с пленки и снова стали живыми, обретя долгожданную свободу от неотвратимости сюжета. С холстов стекли краски, разделившись на чистые цвета - нетронутой лежит палитра художника. Мир освободился от плена всех культурных представлений, а яйцо вернулось куда ему и положено: из глазуньи - в курицу.

http://www.stihi.ru/2010/11/18/4225