Небо, полное костей...

Ты достиг недоступного неба,
Ты объял необъятность веков,
Долетел до глубин, где ты не был,
Забежал за бескрайность краёв.
Спишь на лаврах, вина полны кубки,
Танцы с Солнцем, беседы с Луной,
Но какие-то странные муки
Завладели твоею душой.
И однажды, забыв осторожность,
Ты зажёг восковую свечу,
И, оставив чрезмерную гордость,
Потянулось вдруг сердце к огню.
Тот огонь, как костёр на вершине
Покорённой тобою горы –
И иллюзии, даже большие,
Стали прахом от взора свечи.
И ты смотришь на пламя, не веря
В то, что в нём закаляется сталь:
Обретение, как и потеря,
Часто тоже приносит печаль.

  Всё, что вы прочитаете ниже – не является чем-либо самодостаточным, а скорее, самонадеянным, ибо думается, что эти строки могли бы послужить прологом, предисловием, эпиграфом к последующим за ними вашими мыслями, чувствами, действиями. Это даже не эссе. Это – свободный поток, нигде не задерживающийся и не прекращающий своё беспристрастное движение. Никогда. Без всяческих из… в… и от… до…
  Заканчивается год. Ещё один год «этой жалкой жизни, бессмысленной вселенной… всей этой нелепой смехотворной канители», как говорил один из самых весёлых и оптимистичных писателей – Марк Твен. Было много радости, много горя, приобретений и потерь. Как всегда. Будничное счастье. Привычные страдания. Мы были храбрыми и смелыми, оголтелыми и необузданными, а случалось, не находили места из-за незначительной (для других) мелочи. Такими и остаёмся до сих пор. Даже в этот самый миг. В этом круговороте всего во всём.
  Сердце небесное, пускай не всегда греющее, но наверняка освещающее даже в самые пасмурные дни целый мир и его обитателей, уходит на покой, уступая весь этот мир ночным субстанциям и субъектам, делая его «подлунным». Но бывает несколько ночей, когда и Луны-то на небе не увидишь, и эти ночи называются  днями Гекаты. Самые тёмные ночи, называются «днями». Интересно, что бы сказала сама Геката по сему поводу, если бы присутствовала в той комнате, когда это придумывали. Если она, вообще, была – эта комната. И Геката. А вот мы – есть. Как мне кажется…
  Мы мечтаем, грезим, алчем. Sex, Money, Fame… Разному времени нашей жизнедеятельности – свои стремления, каждому разуму – своё расщепление.   
«Суета сует» суёт и не высовывает – гонки на выживание, поиски (конечно же, на скорость) дна в мешке желаний, соревнования по коллекционированию карточных домиков – и всё это не борьба, не игра, а война на смерть – с самим собой.
 Помните, как вместе с формированием нашей личной Вселенной по средством игр в песочнице, наделения облаков различными душевно-физическими качествами, в сознании (а в ещё более коварном виде – и в подсознании) начали приобретать плоть и кровь и наши тайные и явные (воз)желания. Приобрели и – побежали! Мы побежали.
  «Родился-крестился-женился-состарился-исповедался-умер-аминь» - как-то всё слишком просто, не так ли. Фатальное и даже инфернальное присутствие рода человеческого на этой планете вряд ли может ограничиваться подобной формулой. Упрощение – смерти подобно. Хотя – стоп! – смерти подобна сама жизнь. Снова тупик. И, тем не менее, да благословит Господь (или некий энергетический сгусток неясной природы) тех, кто хоть что-то делает! И – достигает чего-то.
  Самое большое испытание во всём этом параноидальном движении – достигнув вершины, удержаться на ней. И не потому, что тебя оттуда хотят постоянно столкнуть, а потому, что ты сам уже там не хочешь находиться. И не потому, что ты видишь новую вершину, нет, а потому, что та вершина, на которой ты сейчас находишься, она уже под твоими ногами. Она уже под каблуком у твоей тщеславной и взбалмошной душонки. Но если дать себе хотя бы секунду «на подумать» – оказывается, что главным был именно процесс, а не результат. Ожидание ужаса – страшнее самого ужаса, ожидание чуда – слаще вожделенного чуда как такового.
  Но уходит ли Солнце, уходит ли Луна – или Земля поворачивается к ним своими израненными боками так, чтоб «глаза её их не видели», а наступает момент, когда независимо от того, день или ночь сейчас за окном, уходим и мы. Уходим, когда наступает наше время уходить – став добрыми, злыми, став хоть кем-то, хоть насекомыми. Не всем людям, кстати, удаётся и это.
  Считаете, умереть легче, чем жить? Конечно. Особенно когда речь касается какой-нибудь идеи. Жить во имя чего-то гораздо тяжелее, чем умереть во имя этого. Мы умираем каждый день, каждую секунду – и это не отголоски восточного мировоззрения, это – факт. А вот жить – это задача! Окончательный же переход туда, сам не знаю куда, возможно, происходит, когда кто-то из нас наконец-то долетит до… или долетается.   

Крылья расправив,
Грудью на скалы – птицей!
Стать к небу ближе…

  Что останется после нас? Что останется после тех, кто останется после нас? Что было до нас, оставшихся? Тому, кто с уверенностью даёт какие-то точные ориентиры, передайте лично от меня горячий привет. Каков смысл подъёма, полёта, падения? Зачем? А вопросы эти, кстати, совсем и не в компетенции знания, а, скорее, веры. И только её. Помните: «Вера горы двигает! Вера – колоссальная баба!» И речь тут не о всяческих религиях (хотя и о них тоже – почему бы и нет), а о личной системе координат, о личном своде правил и верований, в который мы сами впускаем, как в лабиринт к Минотавру, какую-либо религию или анти-её… Наш собственный мир – это наши личные узелки причин и следствий, глубоких суеверий и маленьких суицидов. Сколько нас потом соберётся там, за чертой, и посмотрит друг на друга, на свои деяния, и кто из нас одобрительно кивнёт и облегчённо вздохнёт при этом, потягивая коньячок или парное молоко?
  Но сейчас об этом думать нельзя, буквально противопоказано, ибо тогда всё замрёт, затянется паутиной и заплесневеет. Хотя и этого не произойдёт – ведь сказано же, что «всё» замрёт. А вечное движение должно продолжаться. Ступая по трупам, собирая трофеи, порой под настроение недолго оплакивая кого-то, мы несём свой собственный скелет к последнему погосту, совершая всевозможные и невозможные поступки – поступательные телодвижения (иногда возвратно-поступательные), втаптывая в дорожную пыль всяческие «зачем» и «для чего» – но крепко сжимая знамя с выбитой на нём кибернетической вязью: про «как…», «когда…», «с кем…»
  Шаман, входя в транс, не думает ни о богах, ни о духах, ни о тех, кто за ним наблюдает, с ужасом раскрыв глаза, рот и кошелёк. Мы – шаманы. Беззубые, бескрылые, бесконечные. Но скоро даже на небе не останется места ни для нас, ни для наших «больших надежд». Да и ладно.
  А пока – пока! Мира и Удачи – всем!

Что ты вспомнишь обо мне
В неге
Юной зари?
Кто тут вспомнит о тебе,
Если
Солнце сгорит?

Вот последнее письмо:
В нём ни слова –
Белая степь.
Сжёг Харон своё весло,
Сел у гроба
Неба, полного костей.