Оральная фиксация

совместно с Дмитрием Мадьяром   http://www.stihi.ru/avtor/madiar      

                "Яблочко к яблочку, свояк свояка, психи тоже кучкуются".
                Рэй Брэдбери, «Давайте все убьем Констанцию»
                "Ты примерно настолько же свободен в своих действиях, насколько запрограммированный компьютер. Ты один из множества, как долларовый счет".
                Чак Паланик, «Невидимки»

      Я увидела его в коридоре Стоматологического Института.
В длинном, бесчувственном, впитавшем нервы ожидающих, вытяннутом наподобие кишки коридоре.
      Я присела на стул с зеленой обивкой и достала «Космополитен» – когда в волнении нужно ждать, требуется какая-нибудь ахинея.
      Он стоял около кадки с раскидистой пальмой, пил «энергетик» и строчил что-то в телефоне. Боковым зрением видела – он посматривает на меня и дышит как-то со свистом.
      Со мной рядом плюхнулся пубертатный паренек, развалился в целях проветривания хозяйства, показал мне заставку обнаженной Анфисы Чеховой и врубил в наушниках Максим.
      Врач допил химию и направился в кабинет.

   Я осталась в коридоре. Тупенький «Космо» как-то не шел. В голове почему-то образовалась полная каша, или, не знаю, все перемешалось. «Как отруби в голове у Страшилы из "Волшебника Изумрудного города"» - внезапно пришло на ум. Это меня улыбнуло. Как давно не вспоминалось ничего из детства... Особенно хорошего...
Улыбнуло, правда, на миг – эта каша в голове реально начинала закипать; в животе, в самой глубине, под ребрами, холодало, как бывает в предчувствии чего-то....

     Из кабинета вышла медсестра – похожая на истеричку блондинка лет тридцати с небольшим, держа в руках контейнер с вырванными зубами. Паренек рядом со мной поежился, а я усмехнулась – ему у гинеколога не приходилось бывать, когда незнакомый человек в тебя засовывает устрашающе изогнутое холодное железо и при этом просит расслабиться.
     Врач наконец пригласил меня.
     В кабинете пахло спиртом от инструментов и хвоей одеколона стоматолога. Он опустил кресло и пригласил меня. На ногах гиппократа красовались белые тапочки, белые носки и белые брюки, последние были чуть короче, чем следовали бы быть.
             – Прежде всего, сделаем это, – сказал стоматолог и салфеткой стер помаду с моих чуть приоткрытых губ.

В животе еще сильнее похолодело. Во рту пересохло, ноздри чувствовали, что дыхание стало ужасно горячим – выдыхаемый огненный воздух из моих легких обжигал ноздри. Когда пальцы врача с салфеткой коснулись моих губ, горячее дыхание стало крайне тяжелым. «Господи! Я задохнусь сейчас!». К горлу стал подкатывать неприятный колючий ком, во рту появился характерный соленый вкус. «Меня сейчас вырвет – меня сейчас вырвет – менясейчасвырвет...». Слава Богу, салфетка полетела в урну! Длилось все несколько секунд..

     Я закрыла глаза, чтобы не пугал вид инструментов и не мешал свет от лампы, угрожающе нависшей прямо над моим лицом. Она так грела, что мне показалось, что ванильно-миндальный крем с лица расплавился и образовал хлопья.
     Вернулась медсестра, обдав меня запахом нездорового желудка. Я уже сидела с по-идиотски доверчиво открытым ртом, и она совсем не деликатно оттягивала мою щеку, пока стоматолог ковырялся в моих зубах. Мне всегда казалось это положение очень глупым и уязвимым. Особенно нелепо, когда медик пытается с тобой говорить. Для образования звуков необходим артикуляционный аппарат, соответственно, без ротовой полости ну никак не обойтись, это известно мне как лингвисту. Неужели неизвестно им как врачам?
      Пальцы дантиста оказались теплыми и мягкими. Это чуть снизило неприятные ощущения.
              – Ну что, предполагаю, что требуется пломба, но для определения четкого состояния зуба нужен рентген. Пройдемте в соответствующий кабинет, – заявил гиппократ и стал опускать кресло. Раздался яростный мат Эминема – звонили медсестре.

              – Сука, – подумала я про себя о ней. Не знаю почему, но она вызывала у меня самые неприятные эмоции. Есть тип людей – знать их не знаешь, видишь в первый раз в жизни, а они с первого взгляда вызывают неприязнь.
     Я направилась за врачом. «Какого черта рентген?!» – новая мысль вкупе с накопившимся раздражением была еще более яростной и полной ненависти ко всему. « Первый раз слышу об этом! Все и так понятно – зуб ноет только пять дней, дырочка не глубокая, нервы или корни не могут быть затронуты». От прикосновения пальцев медсестры к щеке и деснам было непередаваемо омерзительно. Я шагнула за эскулапом, покачиваясь на синих шпильках.

          Он остановился у кассы. Я усмехнулась. Ну да, бюрократия и капитализм, сначала деньги, потом стулья...
Я заплатила, мы поднялись на этаж выше, и я имела сомнительное удовольствие созерцать ягодицы стоматолога, обтянутые белым халатом. Его тапочки глупо шлепали, приникая к пятке и затем отклеиваясь от нее.
       В коридоре оказалось холодно и нервно, поэтому мои соски под голубой нескромно декольтированной кофточкой затвердели. Наконец дошли. Из кабинета рентгена вышел парень, по виду – уроженец Буркино Фасо, еще вчера ловившего муху цеце в саванне.
Дантист усадил меня в кресло пыток, вложив в рот приспособление. Он возвышался надо мной, как доминантный самец над подчиняющейся самкой. Налаживая аппарат, он обратил внимание на мои все еще напряженные соски. Разумеется, посчитал это следствием возбуждения – мужики, одноклеточные и ограниченные существа с лишней хромосомой Y в трусах. Хотя, собственно, он не истолковал меня совсем уж превратно – банально, но меня всегда заводили медики.

Я подняла лицо на него и взглянула в его глаза. Они блестели. В них был какой-то мокрый маслянистый блеск, и от одного вида этих глаз внутри моего живота все словно свернулось в клубок. По телу побежали мурашки, стало страшно холодно. Меня начала бить мелкая дрожь. Что со мной? Вместе с тем, комок в моем животе вдруг словно развалился и внизу живота разлилось тепло. Эскулап заметил мою дрожь. Это не ускользнуло от его блестящих глаз.
            – Чего вы боитесь? – спросил он. – Это же не страшно...

       Вместо ответа я обхватила его ногу своей ногой и притянула к себе.
            – Послушайте, пациентка, не компрометируйте меня...
       Но я ощущала его набухший член и обнажила его. Там он оказался обрезанным и чистым, что меня порадовало.
            – Мы подходим по росту в данном положении. Удобно же, ведь правда? Это всего лишь мой фрейдовский способ удовлетворять оральные потребности, так как я не часто курю, – лукаво сказала я и начала делать минет, глядя ему в глаза. Стоматолог чуть откинулся назад и со страхом посмотрел на дверь. Потом как-то легко сдался и обнажил мою грудь, стал гладить соски. Я выпустила его член изо рта и тут же поместила между грудей, начала тереть.

Он на мгновение прикрыл... скорее, нет, зажмурил глаза, эти самые, что так меня возбудили, и начал ритмично тереться членом между грудей. Я мягко сжала рукой его мошонку и начала массировать её, перекатывая яички в такт его движениям. Я тяжело дышала, мне дико хотелось этого дантиста! Он снова откинул голову назад и еле слышно постанывал.

        Рядом стоял поднос с инструментами. Эскулап потянулся за цилиндрическим финиром. Я поняла, что он хочет сделать, и чуть сползла на кресле. Он погрел железяку в руках и начал слегка поцарапывать мои соски. Затем растегнул мои серые узкие джинсы, в качестве фетиша натянул на руку белую перчатку, дал мне ее облизнуть и начал гладить мои половые губы, ореол вокруг вагины, а когда дотронулся до клитора, я дернулась и продолжила делать ему минет.

Я делала ему минет с такой страстью, будто последний раз, будто это был секс перед смертью, будто это последнее мое желание перед казнью. Он ласкал мои половые губы и массировал клитор с не меньшей страстью. Я даже как-то умудрялась стонать, не боясь, что нас услышат. От его тихих глухих мужских постанываний я возбуждалась еще больше и стоны мои усиливались. О черт! Как же мне хорошо! Давно уже так хорошо не было! Или не было до этого вообще...

        Мы переместились на кушетку за ширмой. Дантист присел у моих согнутых коленей и начал делать куни, довольно умело, надо сказать. Я через минуту не выдержала:
               – У меня в сумочке презерватив. Я быстро.

      Он с нежеланием оторвался, а я прошествовала к двери и взяла сумочку. Вдруг заметила, что напротив в окне торчит та самая медсестра, с восторгом взирающая на мои уже голые упругие груди и пышные ягодицы. Я достала средство контрацепции, вернула сумочку и увидела ключ в двери, который тут же повернула. Через секунду ощутила руки эскулапа на себе, развернулась, присела на корточки и губами натянула презерватив. Потом он поднял меня, аккуратно надел мне на рот респираторую маску, повернул лицом к стене, так, чтобы соски касались прохладной двери и согревались от выкручиваний его теплых врачебных рук, нагнул и вошел. Я скрипнула ногтями по двери от резкого наслаждения.

Он начал медленно совершать обратно-поступательные движения. Мне было невыносимо хорошо, прото ужасно сладко. Он начал разгоняться, слегка ускорившись. Он то входил в меня во всю длинну своего члена, то почти выходил, совершая фрикции, если можно так выразиться, на малой глубине моей вагины. Феерично. Я сжала крепко зубы, стиснула их до боли, чтобы не кричать, но все равно из моего крепко закрытого рта неслось сладостное мычание.

          Я мычала, вертела головой, трясла волосами и двигала бедрами ему в такт... Мои припухшие груди бились о прохладную дверь. Я на миг сорвала повязку со рта и попросила гиппократа рассказывать мне какую-нибудь стоматологическую терминалогию – он продержится дольше, а меня возбуждают профессиональные знания.

Вдруг в дверь кабинета резко постучали. Мы одновременно вздрогнули.
 – Продолжаем, – я умоляла.
Доктор, согласно кивнув, продолжил на мгновение. Но дверь начала трястись и биться так, будто вот-вот слетит с петель.
– Сиди здесь. Я пойду и открою. Они там что, вконец уже охренели?! Сейчас, пару секунд.
Стуки, скорее, удары и толчки не прекращались.
Стоматолог вышел, я слышала, как он открывает дверь и одновременно с этим все стихло. Дверь открылась и я услышала звук упавшего тела.

        Вошла медсестра в облике ангела смерти. Глаза наркотически горят, в запястьях и по краям век иглы. Подошла к стене, сняла  «Ад» – фрагмент картины «Сад земных наслаждений» великолепного Иеранимуса Босха, и, распевая  Amor Vincit Omnia, повесила портрет Доктора Менгеле. Следом зашли еще врачи, тоже неся мистически-сакральный бред на латыни. Один из них, рыжий и патлатый, приказал мне надеть трусы (все-таки медик, заботится о женском здоровье), посадил меня на стул и связал, похабно улыбаясь и трогая мою грудь. В это время еще двое гиппократов связали моего стоматолога, заклеили ему рот, а здоровый медбрат вколол ему «Валиум» и начал насиловать анально. Я попыталась отвернуться, но мне не дал рыжий, прикоснувшись к моим губам и соскам ватой с новокаином. Я поняла, что сейчас это все у меня затвердеет и потеряет чувствительность, начала возмущаться, но по взглядам убедилась, что лучше не рыпаться. Медсестра командовала медбратом, другие фиксировали в блокнотах изменения состояния подопытного.

Доктор хрипел, слегка подвывал. Неслась непонятная речь. Ни одного слова я не понимала, но по жестам и кивкам в сторону доктора я сделала вывод, что это какая-то кара. Правда, понять, за что и кто они, эти странные медики, я не могла. Один медбрат сменил другого по команде медсестры, жирный фельдшер с пирсингом поставил что-то в блокноте. Стоматолога положили на кушетку для удобства, да и видно было, что ноги его держат уже плохо...

          Рыжий вколол ему еще и лития, высморкался в его халат и взял в руки каналонаполнитель.
                –  Нет, пожалуйста, я не хочу это видеть!.. – вырвалось у меня, когда рыжий поднес инструмент к глазу моего не-до-конца любовника.
          Медсестра строго на меня посмотрела и расправила черные тряпки за спиной. Из ее недр вырвалось картавое и злобное: «Заткни пасть, белобрысая шлюха! Наблюдай и учись!». Я заметила, что мои желтые трусы стали красными. От стресса у меня раньше начались критические дни. Я сказала об этом, и жирный фельдшер протянул мне мою сумку, откуда я достала тампон. Медсестра приказала мне вводить тампон на глазах у насилуемого. Я заикнулась об уважении права человека на интимность гигиены, но медсестра плюнула мне на челку и свирепо взвыла. Я повиновалась, а она, водя кровавыми трусами по лицу стоматолога, пояснила:
              – Радуйся, ведь сама страдала от мужского шовинизма, а теперь пусть у этого недоумка прямая кишка вывалится. Пусть он смотрит на твою кровь и сожалеет о тяжкой доле всех женщин.
         Я согласна с ее феминизмом.  Но все это было ужасно.

Мне повезло. Пока та водила трусами по лицу бедного эскулапа, я смогла зажмуриться. Все же, видя мои глаза, зажмуренные до судорог мышц лица, медсестра больно и смачно залепила мне пощечину, вторую, третью...
Я открыла глаза – лица стоматолога не было видно, он по-прежнему лежал перекинутый поперек кушетки, животом, но тело его обмякло, весь зад был буквально разворочан и по ногам текла кровь. Жирный фельдшер что-то отмечал.
   – Статистика! Что имеем? – прозвенел командный голос медсестры.
   – Да, фроляйн. Готово.


           Два медбрата, насиловавших стоматолога, как ни в чем не бывало вытерли орудия пытки салфетками, отклеили рот жертвы, и пресекли его слабое блеяние засовыванием этих салфеток в глотку. Он беспомощно посмотрел на меня, а я могла только развести руками.
           Жирный начал читать, в такт тряся подбородком:
               
  – Норма. Выполнено в полном соответствии с учением Доктора-Ангела. Предварительная подготовка к наказанию за предательство Завета Великого Доктора выполнена.
Медсестра кивнула на меня:
   – Сейчас с ней.
Меня подняли рывком с кресла. Ноги подкашивались. На пол бросили белый халат и ворох еще каких-то тряпок. Наверное, это был комплект спецодежды какой-то санитарки. Вдобавок еще и не первой, и не второй свежести.
  – Надевай, – приказала медсестра.

         Мне не оставалось ничего другого, кроме как вновь натянуть свои желтые трусы с красными разводами и бледно-желтую от затертости экипировку санитарки.
Неожиданно ввалился пубертатный поклонник Чеховой и Максим, держа в руках направление на рентген. Постоял с тупым лицом несколько секунд, и его стошнило в кадку с юккой. Следом зашел деятель с рецепшена рентгенкаба, выходец из Буркино Фасо, увидел блюющего паренька и воскликнул:
                – Ah toi la racaille puant!!! Ma fleur... Ma plante pr;cieuse, qui moi si soigneusement le polyarbre par l'urine... Mangez cette terre, demi-esprit!!! Que tu d;vores par les helminthes!!!*

* Ах ты вонючая сволочь!!! Мой цветок... Мое драгоценное растение, которое я так старательно поливал мочой... Жри эту землю, недоумок!!! Пусть тебя сожрут глисты!!! (франц.).

Тот поднял из кадки свое перепуганно-переблёванное лицо и непонимающим взглядом водил из стороны в сторону. Выходец и Буркино Фасо четким и профессиональным движением ударил его в зубы и ткнул лицом в кадку.
– Ешь, молокосос прыщавый, онанист шуганый, – сказал он по-русски с сильнейшим акцентом.
Медсестра закричала:
– Дверь!!! Дверь, мать твою!!!
Я стояла в грязной белой одежде санитарки и дрожала всем телом.
Фельдшер легонько ударил меня по лицу и за волосы потащил к портрету на стене.

      Усадил не колени, взял у медсестры мускусное благовоние, поводил им у меня перед лицом, помассировал зачем-то мне шею, опустился на колени рядом и поцеловал меня до крови.
           –  Ты – воплощение Фридриха Хильшера, эзотерика, оккультиста, наставника генсекретаря «Аненербе» Зиверса. Сейчас ты проходишь обряд иницации. Держи фотографию Генриха Гиммлера, – ожиревший неадекват вручил мне портрет военно-политического деятеля Третьего рейха.
– Мастурбируй и пой гимн арийской расе.
           – Какая шиза вас всех посетила, мать вашу?! Я не имею никакого отношения к оккультному нацизму! И уж точно не смогу ласкать себя, глядя на этого фанатичного очкарика! – психанула я.

      В ответ мне сразу же полетела пощечина. Заплакав, я встала на колени и начала, как и было приказано мне, ласкать себя. Слёзы текли по щекам, сил моих держать себя не было...
– Пой, тебе сказали!  – крик медсестры.
– Что мне петь? Я не знаю, – сквозь всхлипывания спросила я.
– Пой, – весь и весь ответ.
В страхе получить новую пощечину (хотя чего уже тут бояться  – эти психи убьют и глазом не моргнут), я начала бормотать:
– Я славлю арийскую расу... Я славлю великую арийскую расу....

       Не знаю, как – в таких обстоятельствах – но мне удалось достигнуть оргазма. После чего насильник стоматолога втер мне в десна кокс, ласково приговаривая: «Ну вот, девочка, красавица, молодец. Все будет хорошо...».
            – Аппарат для бритья! – скомандовала медсестра, косясь на стоматолога. Федьдшер достал нужное. И нас повели куда-то по коридору. Я попыталась позвать на помощь, но рядом не было ни одной хоть предполагаемо живой души. Вдруг я заметила парня с Буркино Фасо, но он стоял, прислонившись к стене лицом и закрыв его руками, как бывает при игре в прятки, и трясся в рыданиях.

Мы вошли в один из кабинетов. Кабинет как кабинет – обычный врачебный. Пара дохлых цветов на окне, вонь больницы, стол, заваленный бумагами, стетоскоп на столе, кушетка у стены. Стоматолога подвели к кушетке, и рыжий сильно толкнул его в спину. Тот упал. Безвольно, как кукла. Ему, похоже, было уже все равно. Или нет. На миг он обернулся – в глазах его я прочитала ужас. Медсестра протянула мне машинку для стрижки волос. Я, боясь новых побоев,  безропотно взяла её в руку.
– Надо обрить. Налысо, – ласковым голосом объяснил рыжий.

           Начиная чувствовать дикую злобу на этих шизиков, я повиновалась. Лишь бы весь этот бред поскорее закончился.
                –  Поаккуратнее и побыстрее, белобрысая! – крикнула на меня медсестра, на что я огрызнулась:
                – Я сурдопереводчик, а не парикмахер, корова!
           Средний медицинский персонал в лице медсестры и фельдшера налился злобой, побелел и покраснел, а я невозмутимо и аккуратно брила голову стоматологу. Мне уже было по х.

Я обрила ему голову и отошла в сторону. Психи в белых халатах переглянулись. Жертву подняли на ноги и снова вывели в коридор. Он еле-еле волочил ноги. Его завели в соседний кабинет. Каморка была маленькая и неуютная,  но с ней был смежный кабинет с капитальной дверью. Рыжий повернул ключ и открыл его. Там я увидела очень маленькую комнатку, абсолютно пустую и всю выложенную кафелем – белые кафельные стены, кафельный пол. Белый потолок с трубой, тянущейся через всю комнатку и резко заканчивающейся в центре открытой пастью.

        Медсестра вдруг запела Регину Спектор:
God, there is all there is
The pictures in his mind arose
And began to breathe
And all the gods and all the worlds
Began colliding on a backdrop of blue
Blue lips, blue veins...

       Голос у нее был отвратительный, слабый, акцент чудовщный, и ее попытки перепеть элитарную певицу выглядели откровенным грехом.
Вся шизанутая братия выстроилась у странной конструкции, которая показалась мне какой-то девиацией солярия. Запахло кислотой. Я чихнула и посмотрела на стоматолога – он так измученно выглядел, что хотелось его пристрелить, как хромого коня, чтоб не мучался.

Дверь, за которой в маленькой комнате уже лежал на кафельном полу стоматолог, резко заперли. Вся эта айнзацгруппа (если можно так её назвать) выстроилась по стойке «смирно». Рыжий выскочил вперед и, громко расправив плечи, приказал:
– Газ!
Один из санитаров подошел к пожарному щиту в коридоре, открыл его. Обычных рукавов и прочей дряни я там не увидела. Всего лишь маленький рычаг из стены. Тот опустил его вниз и констатировал:
– Газ пущен. Крематорий в действии.
Психи перебросились парой фраз на своем. Я расслышала только знакомое «газенваген». Они посмеялись с минуту.
– Пошли, – сказали мне.
Мы прошли по коридору, вернулись в тот же кабинет.
Медсестра вручила мне мою сумку и заявила:
– Все. Можете переодеться. Вы свободны. И больше не болейте.

       Мои ноги одеревенели.
   На автопилоте я вышла из кабинета. На стуле с зеленой обивкой, где пару часов назад я читала дебильный «Космо», сидел уроженец Буркино Фасо, обхватив черную голову руками, и всхлипывал. Я достала из сумочки мятный леденец, развернула его,  подняла голову парня и сунула конфетку ему в рот.
           – Вот так, хороший мой. За цветок свой переживаешь, да? Ничего, это в жизни не самое страшное...
     И направилась вниз по ступенькам, оступаясь на каблуках. У выхода достала пудреницу, помаду, расческу; привела себя  в порядок.
Зуб больше не ныл. Открыв рот, поняла, что его у меня больше нет. Что ж, одной проблемой меньше... А завтра и спазмы менструальные закончатся.

     Интересно, как все-таки стоматолога звали? Хотя нет. Неинтересно. Совсем.