Савелий часть - 3

   
                Этап.

                Часть  -  3




Не ко всем пришла свобода,  тем далёким январём,
Для Савелия свобода,  обернулась миражом.
В лагерь лиц перемещённых,  был доставлен в феврале,
Этот лагерь находился,  на советской стороне.

Капитан с отдела «Смерша»,  там дознанье проводил,
С протоколами допросы,  он Савелию чинил.
- Всё рассказывай, как было,  как сдавался в плен врагу?
- Как один из батальона,  смог ты выжить в том лесу?

- Как  попал в фашистский лагерь? - Кто тебя завербовал?
И задания, какие,  для гестапо выполнял?
На столе у особиста,  акт гестаповский лежит,
В документе том Савелий,  под бомбежкою убит.

В показаниях Савелий,  на допросе написал,
Как в контузии в гестапо,  в Белоруссии попал.
Написал как в Аушвице,  в муках лагерных страдал
Как Ковальский старший смены,  в старой штольне укрывал.

Это подтвердить Ковальский  мог наверно без труда,
На  запрос - ответ был с Польши,  что, пропал он без следа.
Пытки голодом и карцер,  всё Савелий пережил,
Под угрозой страшной смерти,  показаний не сменил.

Трибунала суд суровый,   осудил его весной,
Десять лет без переписки,  по статье пятьдесят восьмой!
Это значит - «враг  народа»,  снова ссылка, лагеря,
Все надежды на свободу,  все мученья были зря!

И пошёл он по этапу,  по разрушенной стране,
Путь далекий вёл на север,  в Магадан на Колыме.
Вновь товарные вагоны,  перестук колёсных пар,
На  душе тоска по воле,  и смердит от грязных нар.

За решеткою вагона,  гомон птиц весенних стай,
Жизнь новая рождалась,  шёл с весной победный май.
На разъездах пропускали,  эшелоны - поезда,
Возвращаются с победой,  из Германии войска.

Всюду праздник на перронах,  шуток, песен голоса,
Пляски, танцы под тальянку,  в гимнастёрках, ордена!
Зэки у щелей толкались,  чтоб взглянуть одним глазком
На гуляния Победы,  ночью плакали тайком.
               
В  край Хабаровский таёжный,  заключённых привезли,
Дальше путь лежал по морю,  в  Магадан на край земли.
С порта «Ванино» этапы,  шли по морю много дней,
В трюмах тёмных и холодных,  ржавых барж и кораблей.

Только вышли из пролива,  шторм застал этап в пути,
Их болтало в тёмных трюмах,  выворачивав кишки.
В трюмах смрад стоит от рвоты, стоны, крики, мат, и мгла,
И к концу пути морского,  многих зеков смерть взяла.   

Их бросали ночью за борт,  поглощала плоть вода,
Тот, кто видел муки зеков,  не забудет никогда!
А, на море опускался,  серой дымкою туман,
Из  тумана словно призрак,  показался Магадан.

Магаданский край суровый,  летом гнус и мошкара,
А, зимой трещат морозы,  часто больше сорока.
На Алдан и Индигирку,  и на речку Калыму,
Шли этапы под конвоем,  в непролазную тайгу.

Далеко в глуши таёжной,  там, где речка Калыма,
Размещался строгий лагерь,  мыли золото зека.
Те - же грязные бараки,  нары с досок в три ряда,
Это всё уже Савелий,  видел в Польше у врага.

И бежать там не решались,  сотни вёрст лежит тайга,
Дикий зверь в лесу таёжном,  хуже лютого врага!
Лагерь охраняла рота,   из солдат «НКВД»,
А, на вышках «вертухаи», с автоматом на плече.

Шаг на лево, шаг на право,  там считался как побег,
Часто выстрелы звучали,  сокращая чей - то век.
Жили в зоне по законам,  уголовников - воров,
И делилась власть по масти,  на  блатных и фраеров.
      
А, в бараках был смотрящий,  назначался  «паханом»,
А, «пахан», смотрящий зоны,  коронованным вором.
Политических на зоне,  ненавидели воры,
И, Троцкистские их взгляды,  не в понятиях братвы!

Часто драки возникали,  за понятья в лагерях,
Дрались в зонах, чем попало,  На заточках и ножах.
И шныряли там сексоты,  ссучиные стукачи,
Завербованные «кумом», за поблажку и харчи.

Пайку скудную срезали, голодала вся страна,
От нехватки витаминов,  появилася  цинга.   
Сильно дёсны распухали,  стали зубы выпадать,
Только хвоя их спасала,  всем пришлось её жевать.

Все работали на приисках,  от зари, и до темна,
От работы непосильной,  надрывается зэка.
Нормы были даже круче,  чем в фашистских лагерях,
Грунт носили на промывку,  на мозолистых плечах.

Зэки падали под грузом,  от тяжелого труда,
Их солдаты добивали,  сапогами в грязь топча.
Их закапывали тут – же,  без табличек и холма,
Тысячи в тайге проклятой,  пропадало без следа.

Шли по зимнику этапы,  пополняя лагеря,
От бесплатной рабской силы,  Возрождалась вся страна.
А, зимой, когда в морозы,  реки сковывало льдом,
Зеки лес в тайге валили,  согреваясь топором.

Мало выжил кто в «ГУЛАГАХ»,  на  далёкой Калыме,
Довелось спастись не многим,  был Савелий в том числе,
Геноцид советской власти,  он испытывал везде,
В лагерях на Сахалине,  и в холодной Воркуте.

Долгих девять лет скитаний,  по советским лагерям,
Их считали за скотину,  Обращались как к врагам.
Человек везде привыкнет, лишь - бы вера в нём была,
Сколько выстрадал Савелий, сколько вынес в те года?
 


                ***
               
Сталин умер в пятьдесят третьем,  шёл весенний месяц март,
В зонах радость не скрывали,  крупный был для зэков «ФАРТ»
В пятьдесят третьем всем фартило,  по амнистии уйти,
Шанс реальный был для зэков,  чтоб свободу обрести!

В ожидании Савелий,  целый год в надежде жил,
И надежда оправдалась, он амнистию получил!
Савва вышел на свободу,  грусть - тоска его взяла,
И, куда ему податься?  Нет ни дома, ни двора.

И остался он по найму,  зарабатывать рубли,
Был старателем в артели - ВОЛЬНЫЙ труженик тайги!
Весь сезон как вол работал,  до осенних холодов,
Прииск на зиму закрывался,  было время отпусков.

И старатели – трудяги,  собирались по домам,
В города,  деревни, сёла,  к жёнам, к детям, к старикам.
И Савелий собирался,  в тот сибирский леспромхоз,
Там где с дедом лес рубили,  где с родными в ссылке рос.


                ***               

Вот, тот, старый полустанок,  те - же сосны и тайга,
Та - же самая дорога,  будто было всё вчера.
Вот, посёлок лесорубов,  трубы ржавые видны,
Там у речки их бараки,  словно небыло войны!

Шел Савелий по посёлку,  сердце рвалось из груди,
Что при встрече скажет деду?  Слёзы скудные текли.
Дверь на стук открыла баба:   Извините,  вы  к  кому?..
 -  Мне - бы дедушку Матвея,  я Савелий внук ему!

-  Вы, наверное, ошиблись?  Здесь такие не живут!
-  Вы спросите у соседей,  вам соседи не соврут!
-  Много здесь жильцов сменилось,  мы живём не так давно,
Может дед ваш жил когда-то,  в леспромхозе знают то.

На крылечке у конторы,  без ноги мужик сидел,
Рядом костыли лежали,  Вдаль задумчиво глядел.
Что-то очень уж знакомым,  показался Савве взгляд,
Да ведь это - же – тот - самый,  ссыльный дяденька Игнат!
               
Савву он признал не сразу,  это был не тот пацан,
Тот, которого он помнил,  и от гибели спасал.
Перед ним стоял мужчина,  постаревший и седой,
Долговязый и сутулый,  взгляд потухший и больной.

Рассказал ему Игнатий,  как на фронте воевал,
Как на мине подорвался,  в битве ногу потерял.
После госпиталя сразу,  возвратился он домой,
Это было в сорок третьем,  слава  Богу, что, живой!

Дед твой  помер в сорок пятом,  провожали всем селом,
Схоронили на погосте,  это было майским днём.
Я теперь конторский сторож,  охраняю ночью склад,
По ночам сижу в сторожке,  ссыльный родины - солдат!               

Молча, выпили с Игнатом,  помянули всю родню
И поехал он обратно,  в Магадан, и Калыму.
Годы быстро пролетали, и, скитаясь по стране,
Строек он прошел не мало,  и осел на целине.

Там в далёком Казахстане,  степь широкая лежит,
В той степи, и жил Савелий,  старый и седой старик.
Это было - в девяностых,  про судьбу он рассказал,
Я водителем работал, часто в той степи бывал.

Лет немало пролетело,  в Кустанай я в рейс пошёл,
Проезжал степной посёлок,  дом Савелия не нашёл.
А, на месте той избушки,  холм, поросший ковылем,
Мне сказали,  дед тот помер,  в одиночестве своём…               


Человека век не долгий,  пролетел как будто миг,
И ни кто уже не вспомнит,  как прожил седой старик!