Я в ночи читал Гумилёва
сокрывшись от мерзкой толпы,
и дерзкое веское слово
звучало подобьем трубы.
Пусть – холод чугунных решёток.
Пусть – клещи, промозглая мгла.
Сей слог был привычен и чёток,
любовь в каждом слове жила.
И я обернулся с презреньем,
и чернь замолчала на миг.
Яд трупной толпы, испаренья
дохнули. Потухнул ночник.
Скрипели гуртом половицы,
народец божился, юля,
вороны - не вещие птицы -
- метались, дымилась заря.
Юродивый сядет на царство,
а шут подле трона, что пёс.
Отмеряны чашей мытарства
и море хрустальное слёз.
И я обернулся к убогим,
красивое слово сказать,
но те отступились в тревоге,
молитвы решились кричать.
Напрасно мольбы, упованья
стучались о сферу небес,
и падали камни-посланья
на храм, рикошетили в крест.
И как бы толпа не роптала,
и как бы народ не шумел,
светлее на небе не стало,
Господь не такого хотел.
Погон золотой офицера
втоптали в коровий помёт,
как вышла до неба химера,
Бог начал обратный отсчёт.
11-12 ноября 2010 г.
С-Петербург
Свидетельство о публикации №110111209658