Дон Кихот
Относительно молод (лет тридцать, наверно),
С виду кряжист, хотя ростом мал,
Деревенское что-то в глазах и манерах….
В общем увалень – провинциал.
Нет, он был не торгаш и не клянчил копейку,
Просто тихо зашёл в наш вагон,
И со странной улыбкой присев на скамейку,
Из баула достал микрофон,
Поцарапанный «Sonik» и пару колонок,
Банку «Невского» и бутерброд,
А потом произнёс с чуть заметным поклоном:
«Разрешите мне спеть Вам, Народ?»
«Вот чудной человек! Даже цирка не надо!» -
Ржал народ, отвлекаясь от дел.
«Ну, давай!» - кто-то крикнул с последнего ряда,
И чудак под «фанеру» запел….
Вроде, пел так – себе, где-то грубо фальшивя,
Песни давних советских времён,
Но заслушались люди: он пел от души им
Про поля и малиновый звон,
Про колодец, покинутый дом и деревню,
Обо всём, что в сердечках людских
Заросло мхом с тех пор, как Родимую землю
Ради благ и огней городских
Мы покинули, мчась к новизне, что есть силы,
И забыли в далёком краю….
Вдруг студентка одна чудака попросила:
«Разрешите, я с Вами спою?»
«Ради Бога, родная!» - ей было ответом.
Не одна песнь, не две и не три
Проникали в сердца к нам куплет за куплетом,
Застревая, как скальпель, внутри,
Мох счищали с далёкого светлого детства
И тревожили школьным звонком…
Молча слушали люди забытые песни,
Размышляя о чём-то своём.
***
Он умолк: «Всё. Пора.»
Ни «Спасибо», ни «Браво!»
Не сказал «онемевший» народ,
Только кто-то спросил: «Как зовут тебя, парень?»,
А чудак отвечал: «Дон Кихот ….»
И сойдя на перрон где-то рядом с Дубною,
Он растаял в дожде, словно дым,
Лишь в окно электрички смотрела с тоскою
Та, с которой он души будил.
Свидетельство о публикации №110111008855