И курят папиросы весёлые матросы

Концептуально-литературно-не литературное ироническое

       Врагу не сдается наш гордый Варяг...
       стихи Рудольфа Грейнца



       А в море синем мчатся корабли,
       шторма и мели, горизонты косы
       манят, и курят, курят папиросы
       на палубах весёлые матросы.

       Неси меня кораблик наугад.
       Где рай? Где ад? Сегодня я – зараза:
       не тётенька, не детка «ухо с глазом»,
       а капитан Фракасс, красавец Блад
       и Сильвер с Врунгелем в одном флаконе.
       Кораблики пускать презренный труд -
       аншлаговый, как пошлость, рифмоблуд,
       мартышкин труд или ромашка в попе.
       А паруса? И даром не возьмут.
       Куда же с парусами по болотам?
       Ромашки на морях и не растут,
       а Ржевский на лугу гуляет в шортах,
       дождь в четвергах, хурма давно в Баку,
       из парусины туфли Шура носит,
       а если бьют туфлЁй кого-то тут,
       то сильно любят или хочут в гости.
       Всё! Знаем – плавали. На то и якоря,
       чтобы немного резвых поострожить.
       Соль, ветры не курорт (не панцирь б-ля
       родные километры тонкой кожи).
       Вот хорошо бы запросто о сложном,
       как сукин сын, что нежно матом может
       мозги промыть и плаваешь во сне
       как в детстве без гормонов по весне.
       Но лучше тихой сапой в субкультуре,
       чем некрофилом на чужой войне,
       и с почкой поврежденной в Камасутре,
       а не флажком на Марсе и Луне.
       В конце концов подруг с не хмурой рожей
       поможет выпить виски, джин и спирт,
       а если язва в животе (не может!) -
       всему виной жена и общепит:
       бычки в томате, фуагра, тар-тар,
       васаби и саке под суши, в душу
       про персиянку. О! Как замигал
       фонарь волшебный и пошло наружу.

       Стихи не проза. Это форс-мажор –
       вулкан, оживший где-то на Камчатке,
       дед Диоген, что огурцом из кадки
       хрустит и по усам течёт рассол,
       цунами (семьянин в Бангкоке в баре),
       сосед, что ночью шпарит на гитаре…
       Литература в смысле литер – букв,
       как совокупность текстов или мук.
       Но не баржА! Чух-чух без парусины
       и на тебе - хоть коротко, хоть длинно,
       да есть у всех. Не факт «сюрприз в трусах»
       для тех, кто понимает в облаках.

       Итак, я – капитан, а парусам…
       Нет. danger! Так недолго сдуру в прозу
       менять в пространстве виртуальном позы,
       звездИться и гонять по сайтам спам.
       К тому же на бульон подсел народ –
       изыски Джойса в горле острой костью.
       Сюжет. Характер. Кафка не пройдет,
       а бисер игрокам, как Дуне Борхес.
       Стихами бессюжетно лирой крой
       всё, что не попадя - лирический герой!
       Миф, даже если автор славный дока,
       и было бы ошибкою до срока
       отождествлять судьбой его недуг.
       Он с вечера тебе и брат и друг,
       а пять минут спустя злодей коварный.
       Неграмотно хулить и мазать славой,
       коль психология лирического чувства
       суть вдохновение присущее искусству.
       Искусственность – художественный текст:
       живой, с душой, но никого не съест.
       Волнение. Где битва? Что корысть?
       Так быть или не быть? Зависла мысль…

       И вот под парусом краснее щёк
       плывёт себе по морю морячок,
       покуривает трубку на просторе.
       Налево море и направо море.
       Качает. Немезида душу гложет,
       а призрак суши, что мороз по коже.
       В снах воют волки, и идёт базар
       коль на весах блестит Амура шар.
       Но меры нет. Облом. Пылают страсти
       в коварно-временном хны-хлюп-пространстве.
       Такой кордебалет-кабриолет
       на палубе… Не спрашивать же с глюков?
       Нет так и нет. Как в рот воды. Не скука,
       а год за годом «здрасьте! вау! привет!».
       Подсядешь, как на водку и фломастер,
       пить, рисовать по морю корабли.
       Вот «эге-ге»… Бутылка рому, масти…
       «Голландец» так и не найдёт земли.
       Шторма не в Мухоанске по ухабам,
       не чанго-чанго, а в инете бабы
       начитанны и от тоски круты –
       жгут всё подряд – и лодки, и мосты.
       И не было Петрарки, как напасти,
       а для Лауры бегемот писал.
       Коль между букв не полыхают страсти -
       обрыв засыпан и «трамвай» пропал,
       и на салфетки развели сонеты
       те недоумки, что в расцвете лет,
       не раздобыв снастей и лодки к лету,
       вид сделали, что лодок просто нет.
       Ну, априори… пиво, мяч, футболы…
       а Грин – пенальти, но в свои для фолу.
       Ассоль – его позор (литература!) –
       суть лимита для спеси голубой,
       а старики, что вьюношей покой
       смущали, фунт усохшего изюма
       попутали не с мУкой, а с мукОй.
       Не с кулебяк ли в детство ладил Тютчев,
       приняв болезнь за высшую любовь,
       а обедневший Бунин был готов
       маразмовать, как юноша с падучей,
       Шекспир девиц намучил – столько слов
       из контрабандной вытяжки ослов,
       а обошлось бальзамом с феромоном?
       С такого сиганешь и не с балкона.

       Стихи не корабли, но красота
       есть паруса и горе не беда
       быть капитаном и стремиться к цели
       в литературе, море и постели.
       Беда - на мель засесть и никуда -
       гадать на рунах, на таро, на гуще
       и ждать конца. Но если в сердце жар
       пылает, одноногий капитан
       (красавец Блад, Фракасс в одном флаконе)
       плывёт себе. Играет с пеной море.
       Скрипит штурвал. И чёрт ему не брат.
       Полярная звезда. Рассвет-закат
       подкрашивает алым парусину.
       Ты жив! Не мёртв! Нет среднего. Ты рад.
       И содержанье с формой неделимы.

       И в море синем мчатся корабли.
       Шторма и мели, парусина, косы
       манят. И курят, курят папиросы
       на палубах весёлые матросы.