Гений глубинки

Как-никак, а дожил
до своих поминок,
слышу слово Божье,
вижу блеск слезинок.

Прошлая утроба
отдыхает в тостах,
вижу, что у гроба
не пробиться просто.

Баба изнывает
в нестерпимых стонах,
а ведь, стерва, знает,
что лежу в кальсонах.

Пожалела взятки
мужикам из морга,
и дыра на пятке –
не объект восторга.

Стоила труда ли
так, поблажка, цацка,
две моих медали
нацепить на лацкан.

Мол, непросто помер,
мол, и жил непросто:
ну, не первый номер
ни умом, ни ростом.

Не Герой Отчизны,
не ударник – тоже,
прожигатель жизни,
на любых похожий.

И любитель пива,
всяческой «халявы»,
не искал наживы,
не обрел и славы.

Так, никчемный житель,
оголец юдоли,
ни пиджак, ни китель
не носил на воле.

Целину не резал,
богатырским плугом,
костыли на рельсах
не клепал под вьюгу.

Не дожил до рая,
накопил заботы:
в темноте сарая –
лишь баян да ноты.

Да гуляют песни,
обжигают души,
по окрестным весям
бьют, как я, баклуши.

Охмурил весь хутор
ремеслом заразным,
и остыл компьютер
в прозябанье праздном.

Сыновья и дочки,
юные придурки
оглашают ночки –
светятся окурки.

В ус - лежу – не дую,
истребитель жизни…
Вдруг – мою, родную,
завели на тризне.

И жена седая,
жизнь истратив в злобе,
всё поёт, рыдая
и дочурки – обе.

Встал бы с голой пяткой,
так лежать – обидно,
души б сжёг трехрядкой,
да в кальсонах – стыдно!