Портрет

Касаются тысячи солнечных зайчиков,
Души забытой, истасканной, дна,
Сердце ложится отпечатками пальчиков
На бокал векового вина.

В полумраке решеток звенят отблески,
Кресло качалка, клетчатый плед,
Мажут картинку слепоты происки,
Пылью истрепанный на стене портрет.

У любви слепота, у любви прозрение,
У любви - правда, у любви ложь,
Есть у нее большие сомнения,
Если кто-то вонзает острый в спину нож.

Есть у нее просто самоотверженность,
Всепрощение, подлости гнет,
Безликая скорбь и несдержанность,
Пламень есть и есть лед.

Руки чужие искали комкая,
Платья ажурного терновый запрет,
Девичье тело прекрасное, тонкое,
Было согласно, не молвило- нет.

Страсть воспылала от стати любовника,
Голову кружит соцветие трав,
Жену молодую в объятьях полковника,
Видел  в окне замка граф.

У любви печаль, у любви терпение,
У любви безумие, бешенство и грех,
Есть у любви благодать прощения,
Но нет исцеления у прощений тех.

Глаза кровью налиты, нет в руке сомнения,
Пульс взрывает голову, сердце множит ток,
До постели бархатной лишь одно мгновение,
И в спине полковника топит злость клинок.

Жжет чужая кровь, омут неба чистого,
Сердцу не дано перестать любить,
Ту которой жил и дышал неистово,
Лишь к груди прижал и не смог убить.

На страданье дней стены замка строятся,
И не умолить кандалы губам,
Лишь в бесцветье глаз плач слезами смоется,
Не поверит камень страху и слезам.

Двадцать лет, как день, сердце замуровано,
Между стен живьем смолк на веки стук,
В тесной тишине тело местью сковано,
Обглодали крысы сладость тонких рук.

Рядом на цепях труп прижат полковника,
Навсегда объятья держат горячо,
Волосы истер камень подголовника,
Голодом безумия изъедено плечо.

Двадцать лет, как день, в лапах подземелья,
На качалке граф и бокал вина,
Только как тогда в страшном сне похмелья,
Источает плач, женских губ стена.

Он давно простил, жгучей быстротечностью,
Поседевший граф, за глотком глоток,
Смотрит на портрет, молодою вечностью,
Со стеной ведет долгий диалог.