Великолепная семёрка. Лунные часы

 ПРОРОЧЕСКАЯ Страшилка из 70-x

ГЛАВА 1
          "ВЕЛИКОЛЕПНАЯ СЕМЁРКА" И ПРИМКНУВШАЯ К НАМ ПЕТРОВА.
ПРО ТО, КАК ПЕТРОВА РАЗБУДИЛА МЕНЯ ПОСЛЕ ВОСХОЖДЕНИЯ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО.
ПРО ПОХИЩЕННУЮ ТАЙНУ И ДЫРУ ВО ВРЕМЕНИ.

- Слышишь? - вдруг толкнула меня Петрова, высунувшись из спального мешка, который я ей с таким трудом застегнул.
          Я ничего не слышал и вообще уже спал.
 И ребята спали - вся наша "великолепная семёрка", не считая инструктора Малики и примкнувшей к нам, то есть ко мне, Петровой.

У нас был трудный день - сегодня мы совершили первое в жизни восхождение.
Гора была, конечно, не Эверест, но настоящая. Откуда видно и "потоков рожденье", и "обвалов движенье", и даже свирепый Терек.
И снега выше облаков, и ослепительное солнце, позолотившее наши имена на скале.
Даже Петрова дотянулась и расписалась, забравшись мне на спину, будто на табуретку.

          Но не в табуретке дело, а в том, что из-за неё, Петровой, всё и случилось.
Если б она к нам, то есть ко мне, не примкнула и не разбудила среди ночи, - кто знает...

          "Мы" - это ребята со всего Союза, премированные тем летом 72-го путёвками в Крым и на Кавказ "за высокие достижения в области детского творчества", как было написано на путёвках.
Достижения эти были у каждого свои.

К примеру, я, Олег Качалкин из Москвы, и Янис из Даугавпилса разделили первое место на соревновании управляемых авиамоделей.
Мы с Янисом сразу подружились и попросились в один срок по одному маршруту, туристскому, а не в оздоровительный лагерь.
И нисколько об этом не жалели, так как вдоволь наговорились, обменялись идеями и опытом и даже решили поступать в МАИ после школы. Чтобы потом вместе работать над проектом истребителя-невидимки, который практически невозможно обнаружить и сбить.

          Олесь из Гомеля и Кристина из Львова победили на математической Олимпиаде.
Тимур из Душанбе - на конкурсе скрипачей. А Василь с Карпат - на выставке юных фотографов.
Василь даже спал с фотоаппаратом и собирался послать на следующую выставку репортаж "Семеро смелых" - про наше путешествие.
Шестнадцатилетний Керим из Казахстана, самый старший в группе, прославился тем, что их студенческий отряд строил город где-то за Полярным Кругом.
Стройотряд поехал в Болгарию на Золотые пески, а Керим оказался с "мелюзгой" из-за красавицы Малики.
В которую влюбился ещё в прошлом году в Домбае, когда приезжал кататься на горных лыжах.

          Мы об этом знали, но помалкивали.
Мы все были влюблены в Малику, такая она была красивая, бесстрашная и весёлая.
Она учила нас преодолевать любые препятствия и трудности, никогда не теряться, не хныкать и держаться друг за друга, что бы ни случилось.
И когда плетёшься с рюкзаком по шоссе, а мимо курортники проносятся, машут из окон автобуса - привет, мол, орлятам-ишачатам!
И в горах на ночёвке, когда от холода зуб на зуб не попадает, а днём от страха трясёшься, что не сумеешь через ледниковую трещину перепрыгнуть.
И на узкой крутой тропе вверх, где срываются из-под ног камни, попадаются змеи и скорпионы, а вниз вообще глядеть запрещено.

          Малика любила повторять, что не только она за нас отвечает, но и мы друг за друга, и за природу вокруг.
Даже за этих кусачих змей и скорпионов, хоть они и гады.
Потому что горы - их дом, а мы как бы у этих гадов в гостях и должны их уважать.

          В общем, у нас была замечательная группа и двенадцать незабываемых дней.
А на тринадцатый, преодолев трудности и личные недостатки, все ледники, турбазы и исторические достопримечательности, мы наконец-то вышли к морю.

Разбили две палатки на живописной площадке в скольких-то там километрах над уровнем моря, которое волшебно и таинственно плескалось внизу.
Отражая всё явственней и дорожку восходящей луны, и звёзды, и огни раскинувшегося внизу города, и фары прогулочных катеров у берега.
Мы разожгли костёр по всем правилам бывалого туриста, доели остатки каши с тушонкой, допили чай с сушками и сгущёнкой, допели оставшиеся песни...

          Впереди была замечательная неделя там внизу, у моря - уже настоящего заслуженного отдыха среди этих лунных дорожек, волн и прогулочных катеров.
С экскурсиями, южными базарами, абрикосами-персиками.
И никаких "надо"!
И я был бы совершенно счастлив, если б не примкнувшая ко мне Петрова.

          Петрову из 86-й квартиры навязали мне давным-давно - как только мы переехали в новый дом и наши "предки", выпускники горного института, поселились на одной лестничной площадке.
Дружили они с первого курса.
Мамы наши были москвичками, а папы - иногородними, жили в одном общежитии, ходили к нашим мамам обедать. Писали на всех четверых шпаргалки, вместе ездили на практику, потом по экспедициям.
Потом поженились.

          Потом между экспедициями родился я, а через несколько месяцев - Петрова. Предки получили по квартире в новом доме и тут же снова отбыли в экспедицию, оставив нас бабушкам.
Бабушки поначалу очень тосковали по старым комнатам в коммуналках, которые пришлось сдать государству, но потом пообвыкли и тоже сплотились на ниве машинной вязки.
Купили одну японскую машинку на двоих и стали одевать весь дом, а потом и район в первоклассные свитера, костюмы и спортивные шапочки.

          В общем, все были при деле, все заняты.
А мне, сколько себя помню, всё время навязывали Петрову - то играй с ней, то гуляй, то помоги задачку решить...
Во-первых, мол, ты старше, а во вторых - мальчик, мужчина.
И до того меня доставали с Петровой, что я стал с горя удирать в Дом Пионеров в кружок авиамоделей.
Петрову к нам, слава Богу, не приняли, свободные места были только в ансамбле Народного танца, куда никто не шёл.
Так она мне назло записалась в этот ансамбль и каждый вечер топала над головой свои "бульбы" и "гопаки", а мне ничего не оставалось, как подняться к ней и засесть за её задачки.
А бабушки внизу стрекотали вязальной машинкой и наслаждались тишиной.

          Но, в конце концов, Петрова до того дотопалась, что её бабушка тоже сбежала к какому-то чужому дедушке в связанном ею свитере. А маме Петровой пришлось устраиваться на работу в Москве и самой её воспитывать.

          Но без бродячей жизни и петровского папы она стала тосковать, психовать, а моя бабушка сказала, что нечего заводить детей, если не собираешься их воспитывать.
Что она тоже могла бы сбежать к какому-либо дедушке, если б не было нашего.
Что им с дедушкой тоже пора отдохнуть от нас и съездить хотя бы на родину, на Кубань.
А я обиделся и сказал - ну и скатертью дорожка, только не навязывайте мне Петрову.

          Тут и лето наступило, и победа на соревнованиях, и эта путёвка на Кавказ.
А бабушка с дедушкой уже и телеграмму на свою Кубань отправили - встречайте, мол, вагон такой-то...
Но тут позвонила моя мама из экспедиции и сказала, что мама Петровой должна немедленно ехать туда к ним и спасать семью. Что я уже большой мальчик и обязан понять, что поскольку Петрову не с кем оставить в Москве , мне надо взять её с собой.
Что хотя Петрова далеко не отличница и не общественница, но из Дома Пионеров ей согласны выдать справку, и тогда можно будет выхлопотать вторую путёвку за наличные.

          Я вообще-то реву редко, но тут заревел бы обязательно.
Однако не успел, потому что в дверь позвонила мама Петровой, сказав. что внизу её ждёт такси. Что вот выписанная на Петрову путёвка и деньги на дорогу в конверте.

Что я не должен отпускать от себя Петрову ни на шаг, не разрешать ей сидеть на холодной земле, торчать в море больше пятнадцати минут , заплывать за буйки, есть немытые фрукты и больше трёх пачек мороженого зараз.
Что квартиру она заперла, цветы и кота пристроила, а нам желает счастливого пути.

          Из-за её спины выглядывала торжествующая Петрова с видом царевны-Лягушки, на которой я, реви-не реви, обязан жениться.
          Мама Петровой расцеловала нас и умчалась "спасать семью".

          - Алик, алло!..Что же ты молчишь? - кричала в телефон моя мама.
Надо же - из тайги, из глуши, а слышно, будто рядом.
Петрова вырвала у меня трубку.

          - Здравствуйте, тётя Тоня. Не беспокойтесь, я за Аликом присмотрю...

          Я тогда подумал, что крантЫ, жизнь кончена.

Но даже Петровой не удалось испортить наше путешествие, хотя и приходилось тащить всю дорогу то рюкзак Петровой, то саму Петрову, то ей гриву расчёсывать, которая стала от походной жизни как шерсть у овец, что нам попадались в горах.
          Насчёт "овечьей шерсти" Петрова обиделась, схватила ножницы и оттяпала себе полкосы.
          - Ну, доволен?
          - Теперь как пугало огородное, - сказал я.

          Петрова стянула волосы на затылке аптечной резинкой и стала вылитый Чипполино. Тогда она захныкала, чтоб я ей немедленно купил шляпу, как у Утёсова из "Весёлых ребят".

В утёсовской шляпе Петрова стала похожа на солнечное затмение - в центре нечто круглое, дочерна загорелое, а вокруг - корона из лохматого белого войлока.

          Зеркало у нас имелось одно на всех - у Малики, да и то просто пустая пудреница.
Петрова в утёсовской шляпе в нём не помещалась, но то, что помещалось, так ей понравилось, что она эту шляпу больше не снимала, даже спала в ней.
Спальный мешок застёгнут до подбородка, а снаружи - голова в шляпе.

          - Слышишь? - Петрова высунулась из мешка. Голова в шляпе так и поворачивалась туда-сюда, будто локатор.
          Слух у Петровой был феноменальный - подсказки она слышала с последней парты.
          Ребята крепко спали, сопели. Тимур даже похрапывал. Снаружи трещали цикады.

          - Что я должен слышать? Дрыхни, а то завтра домой поедем!
          Обычно это действовало безотказно.

          - Труба, - шепнула Петрова, - Слышишь? Нас кто-то зовёт.
          - Почему нас?

          Но пока я выпутывался из мешка, чтобы привязать её руку к своей, (что я иногда делал в воспитательных целях и ради страховки от петровских сюрпризов), Петровой и след простыл.
          Сияла полная луна, сияли крупные южные звёзды, снежные склоны и ледники, откуда мы недавно спустились. И огни белого города внизу, и море в огоньках катеров, в котором мы завтра вдоволь наплаваемся, и лунная дорожка до горизонта...

          Трещали цикады.
Но теперь и я слышал трубу, играющую побудку, где-то совсем неподалёку.
И почему-то мне, как и Петровой, стало очевидно, что она зовёт на помощь.
Даже не нас с Петровой, а именно меня, Олега Качалкина.
Москва, улица Весенняя, дом 18, квартира 85, Советский Союз.

          Вслед за Петровой я пошёл на звук.
Ноги так и несли меня, мы побежали, потом почти полетели - так мне показалось, пока не очутились перед чёрной круглой дырой с откинутой, тоже круглой, дверью.
Будто крышка от старинных карманных часов.
          Петрова попятилась, дрожа от страха и любопытства. Глаза её из-под утёсовской шляпы аж светились, как у кошки.
          - Лезь первый, ты же м-мальчик, - выдавила она, заикаясь, -Н-не б-бойся, я с тобой.
          Вообще-то я трусом не был, но лезть в это подземелье-часы совсем не хотелось. К крышке была привязана то ли верёвочная лестница, то ли цепь - толстая и, вроде бы, серебряная. Она свисала вниз, как бы приглашая - ну же, скорей!

Снова из чёрной дыры прозвучала труба.
Эх, была - не была!
Я стал спускаться, следом - Петрова, едва не наступая мне на макушку.

          Под нами и впрямь был циферблат.
Лунные часы - старинные светящиеся римские цифры и два серебряных лунных луча вместо стрелок.
Луч короче и луч длиннее.
Оба подползали к двенадцати.
          - Они отсчитывают тьму, - услыхали мы ломкий мальчишеский голос, - Солнечные показывают свет, а эти - тьму.
Ваше солнечное время заканчивается, грядёт лунное...
Ночь и хаос.
Кончилась эра светлых годов, товарищи!

          Я сразу узнал этого сурового мальчика-воина из гайдаровской сказки - в шинели до пят, с винтовкой через плечо и в будённовке.
Но дул он совсем не в горн и не в трубу, а в небольшую то ли флейту, то ли дудку, которая в лунном луче сверкала и переливалась, будто хрустальная.

          Я решил, что всё это мне снится, и ущипнул себя за руку. Больно.
Тут же меня ущипнула Петрова, ещё больнее.
Я наступил ей на ногу. Петрова взвизгнула и брыкнулась.

          - Да не снюсь я, всё и вправду хуже некуда, - вздохнул Кибальчиш, - Вот слушал ваш разговор у костра, кто о чём мечтает, - и про самолёт-невидимку, и про город-сад в заполярье...И про элексир вечной молодости, который надумала изобрести эта барышня...

          Петрова заявила, что никому и никогда про этот элексир не рассказывала, хоть и мечтала про себя.
          - Рассказывала-не рассказывала - какая разница, всё равно уже ничего не сбудется.
Ни страны нашей больше не будет, ни дружбы народов, ни "человек проходит, как хозяин", ни пионерлагерей, ни самих пионеров...

И белый город у моря, и эти горы содрогнутся от взрывов и покраснеют от крови.
И снова проклятые буржуины всех одолеют, предадут, всё прожрут и пустят по ветру...
Щипайся-не щипайся, Качалкин, - никакой это не сон.

          Тут Кибальчиш так больно наступил мне сапогом на ногу, что я заорал. Что ладно, пусть не сон, только что же теперь делать?

          Мальчиш сказал, что когда подслушал у костра наши мечты и планы, то подумал: вот настоящие ребята, готовые на подвиг. Которые могут попытаться спасти великое дело борьбы за освобождение человечества.
Что он долго звал, играл нам побудку, но все дрыхли.
          - Лишь ты, Качалкин...
          - Он тоже дрых, это я услыхала, - перебила Петрова. - Только нет у нас и в помине никаких буржуинов, всё-то ты врёшь, Мальчиш.
А если б и были, то никак не сумели бы нас победить.
Потому что страна наша - самая сильная, могучая и несокрушимая в мире, которую даже фашистские полчища не одолели.

          Мальчиш печально сказал, что полчища не одолели, а горстка буржуинов одолеют. Потому что вся наша сила была в Тайне, которую знали даже дети.

Но проклятый Плохиш всё же изловчился и похитил Тайну, чтобы продать буржуинам за бочку варенья и корзину печенья.
А без тайны мы против них бессильны.
И уже движется на нас снова со всех сторон рать невидимая, выглядывает "из-за спины РСДРП мурло мещанина".
Прячутся пока что изменники за высокими заборами да кремлёвскими стенами, но вот-вот пробьёт их час.
Час тьмы...
          Петрова заявила, что не верит ни одному его слову. Что он псих и паникёр.
И вообще, если б не его героическая биография, надо бы заявить куда следует.
Я же сказал, что не может быть психом и паникёром павший смертью храбрых.
А Мальчиш добавил, что и вруном никогда не был.

Просто он всё видел своими глазами, потому что сам тоже из сказочного измерения, куда утащил проклятый Плохиш нашу Тайну.
Что он, Мальчиш, бросился в погоню и уже почти догнал жирного Плохиша, но ворюга из гайдаровской сказки смылся к Чёрту на Кулички.
А эти Чёртовы Кулички - самое страшное и опасное место в сказочном измерении, там собран весь отрицательный опыт человечества, коварные ловушки на каждом шагу.

          - О, если б я мог туда попасть! - воскликнул он, - Но у меня нет главного - времени.
Моё время кончилось.
Ни минуты не осталось, ни секундочки...
А ты богач, Качалкин, у тебя вся жизнь впереди. Ты ещё можешь всех спасти...

Ровно в полночь в полнолуние седьмого месяца седьмого дня тот, у кого вся жизнь впереди, может войти в пролом во времени и попасть на эти самые Кулички.

          Сколько их побывало в этих местах, всевозможных туристов и отдыхающих!
Одни дрыхли, не слышали, другим лень было вставать...
То трусили, то не верили.
Или были слишком стары...
Времени всё меньше, Качалкин, буржуины приближаются - глаза завидущие, руки загребущие...
Точат зубы на народное добро.
Видишь зарево за морем? Это они.
И если ты тот самый герой...

          - Да! Алик - "тот самый", - перебила Петрова, - Но ни на какие Кулички ему нельзя. Я тёте Вале обещала...

          - Скоро полночь, - Мальчиш обращался только ко мне, - Ровно в двенадцать сомкнутся два лунных луча и на несколько секунд расступится время.
И пока часы будут бить полночь, ты сможешь пролезть в чёрную дыру во времени.
За час ты должен разыскать и добыть Тайну и успеть вернуться.
Не успеешь - останешься в сказочном измерении навсегда.
          - За ча-ас! - ахнула Петрова, - Да за час только до палаток сбегать туда-сюда...
          Мальчиш пояснил, что у них в сказочном измерении земная минута равна году. То есть час - это шестьдесят лет.
          - Не пущу-у! - заревела Петрова, - Он что же, стариком вернётся? А я как же? Или вообще не вернётся...
Женится там у вас на какой-нибудь Василисе Прекрасной!

          - Василиса Прекрасная давно замужем за Иванушкой, - сказал Мальчиш. - Кстати, тебя ведь тоже Василисой зовут, да?
Вернётся непременно твой Алик и станешь Василисой Качалкиной - кое-что я умею предсказывать.
          У меня от такой перспективы аж в глазах позеленело.
Я сказал, что согласен на какие угодно Кулички, хоть ни во что подобное, разумеется, не верю.
А про себя подумал - вдруг и вправду этот мальчик псих или шпион?
Но скорее всего, решил я, всё-таки это сон такой чудной после восхождения.
То ли цветов каких надышался, а может, скорпион укусил - чего не бывает в горах!
Ну и пусть, хоть во сне отдохну от Петровой.
          Ни во что-то я, дурень, тогда не врубился. Насколько всё серьёзно. И наверное, до сих пор ничего не понимаю...

          - Ты и вправду готов, Качалкин? - Луч луны упал на лицо Мальчиша, и я увидел его пронзительные суровые глаза. Как у красноармейца на плакате тех лет:
"ТЫ - записался добровольцем?"
          - А чего тут...Надо, так надо.
          - Знаю, ты не трус, не дурак, с тобой можно пойти в разведку. Но если дрейфишь - лучше ступай назад спать.
Только нет у нас времени дрыхнуть - враг всё ближе.
Не вернёшься с Тайной во-время - всё пропало. Одолеют страну буржуины, а ты навсегда останешься в сказочном измерении.
          - Зачем он им там нужен? - всхлипнула Петрова, - Алик ведь не какой-нибудь мальчик-с-пальчик! Кем он там будет?

          - Качалкиным, который так и не сумел раздобыть Тайну.
Попадёт в какую-либо соответствующую сказку или пословицу про бедолагу или растяпу с благими намерениями - мало ли их народ насочинял!
А может, новую сказку про него сложат.
Вроде как про стойкого оловянного солдатика.
И про его Василису, что ждала-не дождалась, да и выскочила за Змея-Горыныча...
          - Не-ет! - снова заревела, вцепившись в меня Петрова, - Не пущу-у!
          - Это всё сон, Петрова, - я безуспешно старался её отодрать от себя, - Просто нам снится одинаковый сон, это бывает в горах, может, маков нанюхались...
Мальчиш отведёт тебя в палатку, утром проснёшься спокойненько...
          - А тебя не-ет, - ревела Петрова, - Не хочу-у!

          Тут длинный лунный луч коснулся короткого, послышался хрустский звук, будто льдина раскололась.
Из образовавшейся под ногами чёрной дыры потянуло погребом.
          - Ой, мамочки, - сказала Петрова и села на пол прямо на римское "три".

"Потрясный сон", - уговаривал я себя, чтобы не дрожать.
Лицо Мальчиша было совсем близко, и я подумал, что ему лет десять, не больше.
Звезда на его будённовке была прострелена, на щеке запеклась струйка крови.

          - Возьми, товарищ, это Дудка-побудка, она зовёт в дорогу, не даёт порасти мхом.
Слишком много вы привыкли спать, вот и Тайну проспали. А на Куличках останавливаться нельзя, понял?
В случае чего - дуди во всю мочь, мёртвого подымет.
Только учти - использовать её можно лишь трижды.
И вот тебе часы - я их перевёл на час назад. Когда на них будет двенадцать, твоё время кончится.
Прыгай! Будешь вниз лететь - старайся не дышать - там пыль веков...
Скорее, пролом закрывается!
          - Прощай, Мальчиш, - мы обнялись, - Прощай, Петрова!
Петрова, ты где?
          - Небось, спряталась со страху. Я о ней позабочусь, товарищ. Возвращайся с победой!
          Чёрная дыра быстро сужалась.
Я сделал ещё шаг.
И тут меня втянуло в неё, будто в пылесос, завертело, закрутило...
Потом я шлёпнулся на что-то мягкое, ничего не различая в тёмносерой мгле и стараясь не чихать, хоть в носу нестерпимо щекотало.
Я боялся разбудить ребят, по-прежнему уверенный, что сейчас проснусь.

(продолжение следует)...