Луч Марины Цветаевой

О Марине Цветаевой песня,
О мгновенье ее на земле.
Как она поднялась в поднебесье
И сияла подобно звезде.

Еще в детстве стихи сочиняла.
Надо должное в этом отдать
И в шестнадцать печатать сдавала,
В восемнадцать свой сборник издать.

“Каждый жест закрепляйте, мгновенье,
Вырез губ, выраженье лица,
Надо ветра узреть дуновенье
И писать, и писать до конца…”

Она так вот всегда рассуждала:
“Нас потомки рассудят за все”.
Слово “жизнь” ей в обязанность стала
И дневник свой писала еще.

А “писать каждый день” все ж умела.
День за днем, когда дочь родилась.
Ариадной назвать захотелось
И в роль матери нежно вжилась.

Год за годом писала Марина.
Поверяла все тайны любви.
В этом жанре своя дисциплина.
Посторонних сюда не зови.

Без стеснений, границ была проза,
Необъятную жизнь забрала.
Не напрасно старалась похоже,
Так Цветаева годы жила…

Уникальная проза, живая.
Тут эмоции, страсти кипят.
Жизнь не вымышленная, такая,
Как живут и как видеть хотят.

Никакого тщеславия автора,
Не рисуется вовсе она,
А душою живет, будет завтра,
Беспокойная, будто одна…

Как о друге она написала?
Ну, конечно же, то Мандельштам.
“Как похоже”, — кричали из зала.
Был написан портрет без изъян.

Подошли мы к цветаевской тайне.
Мастерство в данном случае факт.
Этот очерк, конечно, не крайний
И с другими мы вступим в контакт.

Ее пик на тридцатые годы.
В эмиграции тихо живет.
Переходит к поэмам, так модно,
Одиночество часто зовет…

Нет читателя здесь на чужбине,
Нет России и добрых друзей.
Здесь стихи не рождаются ныне.
Здесь тоска разъедает сильней.

В нищете проживает Марина,
Лишь безоблачно детство прошло.
О далеком осталась картина,
Хоть оно никуда не ушло.

Признавалась Цветаева как-то,
Что нет времени “чувства” спросить,
Жизнь поставила вдруг перед фактом,
Со стихами иль с прозою быть.

У меня такова же дилемма,
Больше прозу хотят, чтоб писал.
Я не вижу большую проблему,
Но стихи за основу я взял.

И душе как-то сразу  спокойней,
Я не зря тяготею к стихам,
И себя лишь тогда не достоин,
Предаюсь когда плотским грехам.

Этот мир, давно канувший в лето,
Вновь Марина смогла воскресить,
Заглядеться в истоки и где-то,
Дорогими тенями прожить.

Об отце и о матери скажет,
Оживит все фигурки родных,
Поименно домашних уважит,
Не забудет о ликах святых.

Откликаться должна на кончину —
Это тоже неписанный долг.
То влияние сердца — причина,
Если кто-то из близких ей смолк.

Так рождались ее посвященья:
Кузмину, на Волошину смерть
И писание, словно прощенье,
Неземная кажись круговерть.

О подруге, о Сонечке пишет:
Атмосфера восторга, любви,
Обожания, чуть ли не дышит,
У Марины портретность в крови.

Много писано было о маме,
О поэте в девичестве Мейн,
Где Мария любовь и страданья
Заронить смогла в души детей.

И Марине одно оставалось
После матери гордой такой,
Стать поэтом — судьбою решалось,
Убедительней только, живой.

И Цветаева цель оправдала
Как поэта-романтика Лир.
Сколько плакала зря и страдала,
Сколько надо для этого сил?

Встреча с Белым, несчастным поэтом,
Проведеньем в Берлине прошла.
Они душами были согреты
И любовь эта в вечность ушла…

У Цветаевской прозы по жизни
Пушкин — вечным духовником был.
Он глядел на Марину сквозь призму,
Он “любовью” ее “заразил”.

Но Марина совсем одинока
И все чаще глядит на восток.
Вот такая с годами морока,
А Россия как белый листок.

Громогласно бросает Марина
Вызов всей эмиграции вновь.
И рисует России картины,
И иная условность, любовь.

Признает Маяковского смело
И челюскинцам пишет стихи.
За больное Россия задела,
Замолить свои едет грехи.

Возвращается гордо в Россию,
Для нее это все, это свет.
И прощение будто просила,
И ждала непременно ответ…

Но Марину навечно забыли.
Никому она здесь не нужна.
Здесь в другом измерении жили,
Здесь партийность бесспорно важна.

Средств для жизни она не копила,
В эмиграции бедно жила.
Мужу, дочери жизнь посвятила,
Привилегий других не ждала.

Но итог подкосил ее силы.
Не стихов и не прозы писать.
Сорок первый догнал у могилы
И Марине уж нечего ждать.

Все в Елабуге это случилось,
С жизнью счеты Марины свела.
Много бед на душе накопилось,
Больше жить она так не могла.

Не осталось следов у могилы,
Только камень в Тарусе лежит.
Это память его сохранила,
Завещание здесь он хранит.

Нету дома, Цветаевых тоже,
Но осталось наследие Лир.
Оценить мы которое можем,
Без которого это не мир.

Это луч яснозрения, света,
Это чувство во времени лет,
Историческая роль поэта,
В этом творчестве некий секрет...
2010 г.