Страх и сострадание

Муторно,  как  после  пьянки  хорошей.
Опохмелиться  бы. Опохмелиться.
Снова  увидеть   любимые   лица –
только  не   эти   постылые   рожи,
 
только  не  слышать  бы  нравоученья
трезвых  философов,  пресных  до  дрожи.
Им  возражать – так  себе  же  дороже.
Господи  боже,  ну  что  за  мученье!

Не  приведи – перелистывать  судьбы,
в  чьём-то  исподнем  брезгливо  копаться,
и  упаси от  надменных  нотаций –
не  обмануться  бы.  Не  обмануть  бы.    

Но укрепи – в первородном молчаньи.
Пусть  бы  тоска,  маета  или  скука –
но  ни  единого  слова. Ни  звука.
Лишь  тополиных  верхушек  качанье.

Не  шелохнуться бы.  Не потревожить...
Там, высотой  ледяной  закалённы,
звёзды  мерцают  на  глянце  зелёном –
отблеск погибших галактик, быть может.

Как  расширяет  зрачки  потрясённо
ниточкой  тонкой  погибшего  света!
Ждите  ответа… Не  ждите  ответа…
Точно  иголка  в  зените  озона,

только – нежней,  невесомее,  тайней, –
так,  невзначай,  паутинкой  осенней
на  перепутье  случайных  везений,
что никогда не бывают случайны,

чуть  зацепившаяся  за  ресницы,
застив  зенит  переводом  дословным,
вздрогнула вечность в прищуре невольном,
чтобы   зимою на  святки  присниться.

Эк  занесло!  Не  пора  ли  обратно, –
остановиться – да  не  оглянуться?
Ну  вас, горите  в  огне  эволюций
пламенем  плазменным,  денатуратным!

Звёзды.  Какие,  там, к  лешему,  звёзды!
Коли  досадой  кольнуло  в  печёнку –
что  ж  наворачивать  бред  отрешённо
или  в  ущербность  вколачивать  гвозди?

Коль  с  поднебесья – дорога  ко  дну  лишь?
Коли  за  здравие – заупокойно,
за  упокой, знамо  дело, запойно?
Вот   подвернётся  мыслишка –
                не  сплюнешь!

Или  нога  подвернётся  неловко…
Ну,  а потом – по  забору,  по  стенке,
на  четвереньках, сдирая коленки –
как  перед  богом  в  замшелой   церковке…