Мы воюем, чтобы жить мирно

                Пролог.
               
                «Мы воюем, чтобы жить мирно».
                Аристотель.

         Если бы могли великие мира сего осознать одну простую истину…
… Ни кем они являются для своего народа, а чем. Быть может, мир сегодня изменился бы коренным образом. Знал ли великий полководец Юлий Цезарь, что для своего народа он являлся не только оплотом славы и веры, но и олицетворением самой Римской Империи, её могуществом, устоями, бытом. Её тщеславием, так же, как и великодушием, в равной мере. Её дорогами, акведуками, мостами, театрами, аренами, храмами…
         Знал ли Александр Великий, что он являлся для людей огромного мира не только отважным завоевателем, не только могущественным правителем и ненавидимым захватчиком, но и общим процветанием, становлением великой цивилизации, отцом прогресса и просвещения. Знал ли он, что обладая великим могуществом, на нём была ответственность не растерять, не рассеять в пыли и прахе народов, которые он покорял, милосердие и процветание, не развеять на руинах павших городов славу своих людей, не затоптать копытами его могучей конницы труды великих архитекторов и мудрых философов. Быть может, знал, может, и пытался этого не допустить…
         Мог ли предполагать непревзойдённый степной наездник Ченгис Хан, что для своих монголов он являлся не просто великим Ханом – покорителем мира, не только верным другом и ненавидимым врагом, не только причиной страха всего востока и неудержимой завистью запада, но и родным домом для воинов, которые в своих долгих скитаниях и походах  лишились радости насладится вольным ветром родных степей, голубым небом, закатами солнца. Он был небом, он был степью, он был Солнцем для них…
         Если бы могли Великие мира сего… Впрочем, а если и могли, а если и знали, что тогда? Стал бы мир лучше, чем сейчас, а быть может, хуже?
                ***

   - Что Иерусалим для тебя?
   - Ничто… И весь мир.

         Войны, многочисленные войны, падение и возрождение, и вновь падение. Всепоглощающая война, на протяжении веков. Вечность насилия и разрухи. Вера, святая вера, и ненависть людей. Добро, рождающее зло, и зло, рождающее добро. Святость и невежество. Место зарождения трёх религий – мусульманства, христианства и иудаизма. Иерусалим.
         Этот святой город в те времена являлся местом паломничества миллионов людей, которые искали путь к спасению через его святыни.
         Иерусалим, если говорить образно, являлся каплей живой воды среди бескрайнего мёртвого океана, умирающего океана, утопающего в собственной утопии и погрязшего в собственном хаосе. Именно поэтому город трёх религий увлекал за собой десятки государств и их правителей, увлекал в небытие. Весь мир вращался вокруг Иерусалима многие столетия, подобно планетам, вращающимся вокруг Солнца. Оттого Иерусалим был ничем… и всем миром.
         Салахаддин, мудрый правитель сарацин, прекрасно это осознавал. На самом деле, город не представлял для него особых экономических и территориальных выгод, за которые стоило так упорно бороться. Но вокруг него вращалось всё, тогда уже многочисленное и развитое, человечество. Овладев Иерусалимом, весь мир стал бы вращаться вокруг Салахаддина, покровителя всех мусульман, весь мир.

                Глава 1.

Новгород, хоть и не был центром мира, но сиял в своём великолепии: резные хаты, тянувшиеся на многие улицы, палаты купцов и властителей города сияли в своём безудержном позолоченном убранстве. Повсюду раздавались крики приезжих и тамошних купцов, стук молота по наковальне в руках мастеров и подмастерий, запахи выпечки и жареного мяса, тянущихся из разного рода забегаловок. Городская стража сновала тут и там, блюдя порядок и законность. Был где-то в этом городе и Святослав, человек скандинавской наружности, прозванный в узком кругу епископом, потому как состоял он ранее в чине батюшки церковного монастыря Киевского княжества. Но, впрочем, это было очень давно и уже покрылось пылью времени.
         На полу, возле печи, стоял кувшин с медовухой, подле которого, не взирая на холод, рвущийся из открытой двери, полулежал в рваной и грязной одежде, с опухшим от безудержного пьянства лицом, какой-то холоп.
        На деревянной, потрескавшейся лавке из твёрдого дуба, беседовали двое незнакомцев, в длинных, до полу плащах, с капюшоном, скандинавской и азиатской наружности. На поясе одного из них висел короткий кинжал, ножны которого были обшиты бархатом, а на рукояти виднелся драгоценный кроваво-красный камень неизвестного происхождения.

- Я возвращаюсь в Багдад.
      
       Араб встал со скамьи, неторопливо и как-то настороженно, расстегнул пояс, на котором висел кинжал, инкрустированный драгоценным камнем, и протянул его своему собеседнику, человеку весьма положительной наружности. Из под капюшона выцветшего плаща скандинава виднелось смуглое лицо, светлые волосы, спадающие до плеч. Глаза незнакомца, подобно небу, были голубые, и, подобно звёздам на ночном небе, сияли на лице. Над левой бровью виднелся чуть заметный шрам. Телосложения скандинав был довольно мускулистого, рост, примерно, метр восемьдесят.
       Было довольно тёплое, но дождливое утро. Природа, казалось, ведёт свою большую игру, потому как вчерашним вечером холод пробирал до костей, дул злющий, холодный западный ветер, ощущение было, что зима неожиданно подкралась вначале лета. Но на следующее утро, внезапно, ветер переменил своё направление, нагнал тучи, полил первый летний дождь. Тёплая погода отразилась в утреннем настроении людей. А настроение было прекрасное. Святослав надеялся размять в это утро кости – потренироваться во дворе,  привести себя в порядок, а потом, после лёгкого завтрака, отправиться на реку, дабы искупаться в свежей воде после лёгкого утреннего дождика.
- Бог один знает, как я долго не был в этих местах, где ещё ребёнком играл со своими братьями… Где наслаждался теплом родного очага и заботой любящих родителей, где познавал искусство жизни и толику войны, когда тамплиеры жестоко убили отца с матерью в лесу, за городом, а я чудом остался жив, забравшись в берлогу медведя. С тех пор я долго скитался по русской земле, зарабатывая на пропитание, и, в конце концов, в двадцать два года, стал попом монастыря киевского княжества… Ну а потом…
       Епископ замолчал, размышляя о своём прошлом. Казалось, он проживал жизнь заново.
       Наступила полуминутная пауза, после которой араб, допивая кувшин холодного молока, задал вопрос:
- А что было в берлоге медведя?
       Святослав отвернулся в сторону окна, не сказав ни слова.
- Я отправляюсь сегодня, после обеда.- проявил уважение и не стал настаивать араб – Через Кхерсон, в Багдад. Дождусь подкрепления и буду ожидать тебя.
- Салахаддин, ты веришь ему?
Тот задумался…
- А что такое мудрость и вера? – начал араб – Ты знаешь, друг мой, однажды, очень давно, я был на грани самоубийства. И в самый роковой момент, на меня, откуда – не знаю, будь то проведение судьбы или воля Всевышнего, думай что хочешь, снизошла одна мысль, которой я следовал всю свою жизнь, и которая сделала меня таким, каков я есть: «Богатство можно занять, дружбу можно получить, но мудрость не займёшь нигде и ни от кого не получишь. Мудрость нужно воспитывать в себе. Мудрость человеческую можно воспитать, невежеству своему можно дать волю, но веру можно только принять… Принять на веру». Главное – не ошибиться в выборе. – после некоторого молчания араб спросил – А что для тебя есть вера, друг мой?
       Русский странник дал единственно правильный, по его мнению, ответ на столь неожиданный вопрос:
- Верить.
- Верить!?
- Да, верить. – неуклонно подтвердил он – Верить в то, во что должен, в то, что  считаешь правильным.
- А чем для тебя является правда? – спросил с явным арабским акцентом азиат.
- Тем, чем и должна являться – правдой.
       Пришелец с Востока задумался. Его лица не было видно, но по позе, которую он принял, можно было понять, что ответ, который дал его собеседник, был столь же неожиданным, сколь и вопрос, который задал араб. Через некоторое время азиат ответил в пол голоса:
- А для меня вера – это я сам, и сам я – это вера. Верить в себя, в свои собственные силы, верить, что ты сам можешь творить чудеса своими благими поступками, не взирая на трудности. Можно верить в любого бога, в любого его пророка, но нужно так же не забывать, что в тебе самом царство небесное, не в храмах, не в городах и государствах, а в тебе самом, в сердце твоём. – он опустил ладони на грудь – Ты создаёшь в нём царство, своими делами создаёшь, царство небесное или царство шайтана. Вот что есть вера для меня. Может, поможет эта мудрость на твоём пути. Салам алейкум.
- Алейкум асалам. – попрощался епископ.

                2.

       Утро Прошло как нельзя лучше. После долгих бессонных ночей и испепеляющего солнца пустыни, Святослав впервые хорошо выспался, освежился в утренней прохладе речной воды, и был готов к новым подвигам. Теперь, когда он стоял без своего плаща, закрывающего всё тело, его мог хорошо разглядеть любой, кому доведётся пройти мимо. А мимо как раз проходил седобородый купец, должно быть, повидавший за свою долгую и нелёгкую жизнь многое. Торговец заметил на берегу одинокого мужчину, лет тридцати, который сушил, намокшую от воды, загорелую кожу. Ростом незнакомец был под два метра, волосы русые, заплетённые сзади в две короткие косы. Человек весь был покрыт шрамами – на спине, на руках, на ногах. Один шрам, средних размеров, но явно приобретенный очень давно, потому как успел затянуться и стал еле заметным, расположился на предплечье. Мускулы его играли под лучами вышедшего внезапно из-за туч солнца. Он создавал впечатление воина, прошедшего не одно сражение, поэтому купец, от греха, не стал заводить с ним знакомства, а отправился дальше, в хижину на берегу реки, где он и остановился неделю назад после долгого путешествия из Китайских гор в Новгород.
- Добрый человек. – окликнул епископ – Долго здравствовать тебе. С каких мест путь держишь, купец?
- Приветствую тебя. – отозвался торговец – Веду свой караван из Индии, мимо снежных гор Китая, через степные равнины, где обитают кочевники, называемые монголами, с остановкой в великом городе Новгороде. Конечный путь мой в Риме, туда и направляюсь.
- А что нового в мире, поведаешь?
- Войны, ужасные войны.
- Нет мира без войны. Мудрые люди пытаются сделать мир лучше.
- Мудрый человек нашёл бы способ войны избежать. Сомневаюсь я, что мудрые люди начинают их.
- Ты мудрый человек, купец. Может, ты смог бы избежать войны?
- Я всего лишь купец. Жизнь купца, когда тот в походе, стоит не более этого песка. – торговец присел, взяв песок под ногами в руку, сжал кулак и стал медленно сыпать его на землю.
- Да, но ты ведь ещё и человек. А человеческая жизнь стоит многого, и стоит того, чтобы за эту жизнь бороться. А песок… - епископ нагнулся, аккуратно сгрёб в две руки песок у себя под ногами, и протянул его торговцу – Песок сей стоит всех богатств мира.   
- Быть может, ты и прав мудрый воин… И я хочу тебе верить… жизнь рассудит.
       Епископ решил, что на этом их внезапный разговор на столь жизненные темы должен закончиться, потому как…
- Жизнь рассудит… Добрых дел тебе торговец.- положив правую руку на сердце и чуть кланяясь попрощался епископ.
- Ратных подвигов, воин. – торговец уже стал поворачиваться дабы продолжить свой неспешный ход, как вдруг произнёс – Если будет твой путь сегодня пролегать через городскую площадь, мимо ярмарки, найди мою лавку… Я угощу тебя славным восточным щербетом, чью диковинную сладость, я уверен, ты ещё никогда не вкушал.
        Епископ, конечно же, имел удовольствие попробовать разнообразные сорта  этой восточной сладости, но вслух ничего говорить не стал. Он лишь чуть наклонил голову, прикрыв на мгновение глаза, давая понять тем самым своё одобрение.