Разжимаю ладонь, и на пол осыпается кожа...

Разжимаю ладонь, и на пол осыпается кожа,
пересохшая жизнь; катаклизм моих нервных клеток.
Утешают меня, мол, проплачешься,
А чуть позже
Будешь новой без странных торчащих из мозга веток.

Винни-Пух бы зарделся. Ведь в этом его ипостась,
чтобы ворох опилок. (И синий воздушный шарик)
Нас спасали, но не..
Не спасли; или я не спаслась.
Светом в темном туннеле оказался обычный фонарик.

Разжимаю ладонь, как тиски, и ломается кожа.
Руки нервно скользят, кулаком прикрывая мой кашель.
Я такая как все;
я на всех нихрена не похожа.
В ванной плачут, а я кулаками бью в гладкий кафель;

(На могилы идут, чтобы память почтить. А я
там ищу тишину, и покой, что другим не ведом.
Называют родными
тех, с кем кровью они едины.
Я семьёю зову тех, о ком говорят, что друзья,
и по осени их укрываю я на ночь пледом... )

Я проплачусь до ран. До кровавых тонких дорожек.
Прослыву сумасшедшей с бочкой дёгтя на слабой спине.

У тебя нет меня. У меня нет обычной кожи.
И не знаю, прости,
что болит из двух зол больней.

6.11.10