Полет
Начало пути казалось таким сладостным. Я купила билет. В один конец. Купила как никогда дешево. Очереди не было. Я была одна. В этом пустом зале, где недавно толпились люди и откуда был такой чудесный вид на набережную.
Почему я пришла туда? Блеск огней не прельщал. Хотелось уехать.
Уехать? На море? Шум прибоя наводил бы тоску. И воспоминания. Особенно по вечерам.
В большой город? Там все будет так же шумно. Все будут такие же веселые. Такие же одинокие. Среди друзей и тех, кого называют врагами. А в воздухе будет стоять запах бензина, денег и водки. И душить будет облик презрения к человеческой судьбе, прошлым событиям и достижениям.
На природу? Говорят, она лечит. Но среди пения птиц, журчания ручья, яркого света солнца часто слышен выстрел охотников. Инстинкт уничтожения. И здесь от него не убежишь, о нем не забудешь.
И я взяла билет. В неизвестность. В никуда. В один конец. Потому что обратных билетов не было. Их можно получить по специальному предложению. Может, потом оно мне будет нужно. Может потом, мне его вышлют.
Летим. Казалось, что в воздухе нас держит невидимое крыло, взмахов которого не слышно. Я боюсь высоты. И боюсь полетов. Но мне было не страшно. Я знала, что ошибиться пилот не может. Он был слишком профессионален. Неумолим. Холоден.
Дуло в лицо. И кончились одеяла. И вина при взлете не предлагали. И салфеток, чтобы утереть слезы.
Я не думала, что это будет таким долгим.
Я видела огни. Сотни раз они меня не замечали. Сотни раз я видела их, но снизу, они казались сотни раз яркими, ослепляющими, пронзающими. Но впервые я видела их маленькими, ничего не значащими точками, которые не могут развеять сумрак летней ночи.
Я видела улицы. Маленькими змейками, тонкими струйками дыма они ползли, растилались по большой черной земле, на которой неразличим был асфальт и на которой незаметны были толпы бегущих, торопящихся жить и любить букашек-людей. Я могла только угадать их. Чутьем. Чем-то бессознательным, сверхсознательным. Они были здесь, эти люди, заполняющие все вокруг. Все, что казалось таким пустынным.
Я видела дома, вернее, их крыши, отражающие лунный свет, как маленькие лужицы. Внутри, наверное, суетились. Но как могут они суетиться без света, под искусственным освещением спичек-огней, которые сгорают быстрее, чем их жизни, длинной в одно мгновение.
Я видела шум всей этой гурьбы, кутерьмы, суеты. И я слышала шум. Только один шум воспринимали мои уши. Дождь. Мелкий, моросящий, промозглый, леденящий. Капли хлестали. Птицы не пели. Они все спрятались под этими исполинами-деревьями, тянувшимися по паркам и садам.
И запах мокрой листвы заглушал запах выхлопных труб.
Я думала. Никогда не могла вообразить себе, что так много можно передумать за какие-нибудь секунды объективного времени.
Я вспоминала детство. Чистые, разбитые надежды. Эгоистичные мечты. Самонадеянность. Самоуверенность без какой бы то ни было видимой причины. Иной, кроме живого воображения. Запах травы (почему-то именно он запоминается всего сильнее). Запах желтого, как теплое масло солнца. Запах молока, белого, умиротворяющего, обволакивающего, как теплое пуховое одеяло. Голос бабушки, рассказывавшей сказки, похожие больше на реальность или казавшиеся таковой. Мой капризный визг, от которого в глазах моих дорогих появлялись невидимые слезы. Я будто слышала его со стороны. И будто наблюдала, как вода течет по их лицу. И была бессильна высушить ее. Хотя все понимала. Где-то там. В глубине души. В глухом детском сердце. В окаменевшем детском мозгу.
И вспоминала юность. Такую полную по началу. Полную моей любви к Ним, а потом уже любви к Нему, одному, который постоянно менял облик и уходил, возращаясь с новым букетом и приносившим новое расставание. Полную мнимых друзей, как и я искавших крепкой защиты от одиночества, которую мы называли дружбой. Надежд, убывавших постепенно, как полная луна на темном небосводе. Улыбок, неискренних и вынужденных… И искренних, грустных. Слез, подростковых, неоправданных, физиологических. И такого же смеха. Тоски, сменявшейся волнением. Воодушевлением. Запаха сладкого кофе, мяты и мороженого. Страхов. Бессонных ночей… Опустевших ночей. Потом и все опустело. Почтовый ящик, телефонная книжка, дневник, фотографии города, все чаще из групповых портретов превращавшихся в дождливые пейзажи.
Этот полет. Такой длинный, что словно я прожила все это снова. И снова стало пусто. Разбилось.
Мама, прости меня когда-нибудь за эту боль, которую принесла я тебе еще до рождения и после него. И мама, прости меня за ту боль, которую причинила тебе моя смерть. Этот полет с крыши.
Свидетельство о публикации №110110505983