Судьба поэта

Поэт всегда в оппозиции и в претензии к миру. Как монах, анахорет. Но в подобном же отношении он и к собратьям по перу. Правда, здесь его претензии касаются не права на материальную и духовную независимость, не права на эпатаж обывательщины и пошлости своекорыстного обывателя. Здесь он  в вечном споре о качестве формы, об эстетике и о праве на самый статус замкнутого круга избранных ордена Художников. Такая конфронтация всегда смертельно опасна, чревата прямой дуэлью, убийством или самоубийством. Потому что неразборчивые и бесталанные «собратья» используют толпу и власть, к которым жмутся и которым льстят.
Вот почему поэты уходят рано – в гроб либо в психушку. В лучшем случае – в схиму, в иночество, в одиночество. И тут у них два собеседника: собственное «Я» да воображённые потомки – если эта зелёная бутылка с вещим словом сокрушённого до них доплывёт.
Прозаикам проще: их слово доходчивей и не столь претенциозно. Оно неспешно, обстоятельно и независимо. Независимо, по крайней мере, от жёсткой матрицы рифмы, ритма, орфоэпии.
Прозаика спасает острота, глубина и оригинальность взгляда на мир – даже если форма, речь корява, заскорузла. Так даже интересней.
Конечно, есть тьма примеров долгого жития поэтов и короткого века прозаиков. Однако в самом принципе странноречивые и противоречивые поэты гораздо уязвимей для упрёков и издёвок толпы, для окриков царя-батюшки, не признающего за поэзией труда во благо и во имя. Дармоеды! Тунеядцы! Что, собственно, одно и то же...
Цари боятся духовной власти пророков и провидцев. Вот почему им и выгодней и легче держать таковых в узде, под спудом, «для личного пользования», не давая огласки и воли бойкому петушку с золотым гребешком.