Крысы и я

Я  люблю крыс. Не двуногих вредных тёток, которых обзывают крысами, а настоящих грызунов с четырьмя лапками, глазками - бусинками и  хвостиками.
Они умны, проворны и умеют любить своего двуногого друга.
Первую мою крысу звали Людвиг, по-домашнему Люся. Его купили в зоомагазине и принесли домой  в маленькой коробочке. Это был незапланированный ребёнок. С шерстью голубого цвета, как норка. Больше всего на свете Людвиг любил спать на голове у человека. Он ходил на прогулки, сидя в моём капюшоне. Мы не закрывали дверцу его клетки никогда и ни одна вещь в доме не была им сгрызена. Самым большим подвигом, совершённым Люсей, был его поход с кухни в одну из комнат, к людям. Поход ночью, мимо спящего кота и мимо двух собак, одна из которых была бультерьером-крысоловом.
Следующими были, притащенные дочкой Сид и Нэнси. Понятное дело, в честь Сида Вишеза и Нэнси Спанджен. Сида иногда звали Яшей. Почему? Не знаю. По своим размерам и окрасу он вполне тянул на пасюка. Повадками он был Сидом, внешним видом –Яшей. Сид отзывался на своё имя. Он уходил погулять по квартире и возвращался по первому зову. Нэнси не блистала особыми талантами, но принесла 12 крысят, которых я раздала по объявлению в газете. Разошлись, как горячие пирожки в холодный день.
Холодным ноябрьским днём, на улице я нашла Глафиру. Её выбросили вместе с железной клеткой. Просто поставили возле мусорного контейнера. Она замерзала. Я взяла её и положила к себе за пазуху. Глафирой она стала потому, что очень напоминала героиню Марины Ладыниной из «Свинарка и пастух» - Глафиру Андреевну Новикову. Такая же белобрысая и красноглазая. Глафира прожила в нашем доме долгую жизнь. Была достаточно зловредна и перекусала всех доброхотов, совавших к ней в клетку пальцы. Особенно не любила подростков, видимо настрадалась от них в детстве. Панки-друзья моей дочери ходили периодически с запластыренными пальцами. Не кусала Глафира только меня. Она позволяла мне делать с собой, что мне заблагорассудится. Глафира умела вытягиваться у меня на сгибе локтя. Она прикрывала глаза, вздыхала и затихала. Казалось, что на руках не живой зверёк, а шкурка. Глафира же оседлала буль-терьера. Крыса прыгала на собачий круп и ездила по комнате на бедной псине. Сначала буля пыталась скинуть нахалку, вертелась волчком, но поскольку все усилия были тщетны, а люди смеялись, то привыкла к наезднице, смирилась.
После Глафиры у нас жил Крыс – Крысик. Он был такой обыкновенной, неприметной зверушкой, что рассказывать о нём нечего. Нет, вру. Крыс больше всего любил проводить время в своём гамачке, который я смастерила и подвесила к верхним прутьям клетки.
Он лежал в гамачке, свесив с одной стороны хвост, положив умную мордочку на лапки и смотрел, наблюдал за нашей суетливой жизнью.
Каждый раз, когда какая-нибудь наша крыса умирала, мы говорили, что больше не возьмём. Каким-то невероятным образом, очередной питомец оказывался  в нашем доме.
Крыс был последним. Мы устроили его проводы на старом строительном карьере. Он отправился в последнее плавание на горящей ладье викинга. Был погребён вместе с клеткой.
Я люблю крыс. Небольшое неприхотливое животное, хорошо поддающееся дрессировке,  которое легко содержать. Животное, которое даёт радости от общения с ним не меньше, чем кошка или собака. Одна причина почему у нас снова не бегают по полу маленькие лапки: крыски живут намного меньше, чем другие животные. Три-четыре, максимум пять лет и потом умирают с почти человеческими мучениями. Болеют всеми нашими болезнями. А мы привыкаем к ним, помним их имена, их привычки и особенности.
Вот и задумаешься: стоит ли вообще привыкать к кому-либо, если можешь потерять. Если знаешь, что твоё сердце вновь и вновь будет горевать по потерянному товарищу.
«Тот, кто одинок, не может быть покинут», так сказал Ремарк в одной из своих книг.