Охота на сына

(Рассказ основан на действительных событиях 1966, 1968 и 1970 годов.)

От души благодарю
Александра Ерофеева ( http://www.stihi.ru/avtor/dowmont),
Маринку Обыкновенную ( http://www.stihi.ru/avtor/formula34 ),
Татьяну Степанову 2 ( http://www.stihi.ru/avtor/tatyana34),
Екатерину Чечневу ( http://www.stihi.ru/avtor/chechnevakatja ),
Диего Гарсиа Маркес ( http://www.stihi.ru/avtor/apenko49),
Татьяну Большакову (http://www.stihi.ru/avtor/solnce36),
всех, кто добавил мне баллов для публикации на ГС этого рассказа.

                Disis et non est. (Lat) - Говоришь, но не существуешь.


История эта вспомнилась неожиданно, когда я прочитал в Интернете информацию о методах и средствах быстрого гипноза, в числе которых- кругообразное поглаживание спящего ладонью по лбу. Вдруг я вспомнил, что тогда всё с этого и началось...  Связанные воедино сюжеты стали всплывать, цепляться, тянуться. Да так навязчиво, что уже несколько дней подряд не могу отвлечься от этих жутких воспоминаний.

Только сейчас, в свои 53 года безотцовщины, я вспомнил, что несколько раз в своей жизни, всё-таки,  видел отца. И с ужасом осознал, что приезжал он вовсе не ради того, чтобы меня обнять, приласкать, дать мне ощущение отцовского тепла, как этого страстно хотел тогда я сам, девятилетний мальчик. А просто убить, оставив матери только  одного ребёнка, моего, старшего на год, брата. Видимо, потому, что к тому времени в другой семье имел ещё пятерых малолеток. А денег на их содержание катастрофически не хватало. В районе, где он промышлял на лесозаготовках, к началу шестидесятых сырьё закончилось, река Илеть, по которой сплавлялся лес, обмелела. Зарабатывать поблизости было негде. Да и возраст у него был уже пенсионный. Когда мать, глубоко верующая православная женщина, не согласившись на аборт, уехала, из-за его угроз по поводу беременности, в Ростовскую область и родила там меня, ему было почти 63 года. И я по всем параметрам был для него нежеланным. Как до рождения, так и после. А стало быть, виновен уже в том, что родился.

Появился он внезапно. Как гром среди ясного неба. В жаркое  июньское утро. Спустя несколько недель после того, как я, тайком изучив переписку матери с бывшей подругой, жившей в посёлке отца, и узнав его почтовый адрес, взял и впервые в жизни написал ему наивное детское письмо с характерным стилем для того периода: "Здравствуй, папа. Во первых строках своего письма сообщаю, что мы живы-здоровы. Мы с браткой Лёней стараемся учиться, помогаем мамке: косим траву для коровы, убираем навоз, кормим кур. Мамка говорит,что ты умер. А я не верю. Я знаю, что ты живой, что ходишь там на рыбалку и в магазин. Я тоже хожу на рыбалку. Мы с пацанами ловим краснопёрок,карасей и сазанов. Бывает, попадаются крупные. Папа, приезжай к нам, мамке одной очень тяжело." Примерно, так.

Ничего вызывающего в моём письме не было.Единственное, что могло привести не планировавшего мое рождение отца в ярость,- это  моя скоропалительная и дерзкая фраза, добавленная в конце: «Но если ты к нам не приедешь, - знай, что я буду  ненавидеть тебя за это всю жизнь.»  Её, конечно, не стоило было писать. И все же это случилось. Написал, запаковал конверт и, когда стемнело, втихаря,чтобы никто не видел,бросил письмо в почтовый ящик.

Но я, не знающий жизни мальчишка, даже и предположить-то не мог, что письмо откроют досужие до чужих тайн почтальоны того самого, незнакомого мне поселка, название которого я написал на конверте. А потом по округе пойдёт нехорошая молва о сексуальных связях моего отца, авторитетного в поселки пожилого мужчины, неизвестно с кем, и, в конце концов, об этом узнает его теперешняя молодая жена. А может, и дети. И чем всё это закончится, я не мог даже себе представить. Помню только, как в момент, когда протянул руку со своим злополучным письмом к почтовому ящику, в голове почему-то мелькнуло: "Убьет же!" Стало страшно, но я решительно подумал "Не убьёт!" и опустил письмо...

...Увидев его, в чёрном демисезонном пальто, решительно и хладнокровно входящим в наш двор, мать жутко испугалась, и подозвав меня, быстро прошептала в ухо: «Беги к тёте Нине, скажи, всё может быть, пришел злой человек.» А как злобно он зыркнул на меня, когда я пробегал мимо, к соседке тёте Нине! Никогда не забуду этот жестокий властный змеиный взгляд! «Ну, что ты, Дава, так тепло оделся, у нас ведь жарко.»- слащаво воскликнула мать, поспешив отвлечь его внимание от меня.

Посидев с матерью за летним обеденным столом во дворе, поизвинявшись густым мужским баритоном - «Маша, прости меня»-, мужчина исчез. Друзья, ссылаясь на своих взрослых, сказали, что это был наш с братом отец, во что я так и не смог поверить. Ибо такими отцы не бывают. Мы с братишкой Лёнькой тосковали об отце, который мог бы стать для нас авторитетом, опорой и надеждой. Мечтали о встрече, представляя её в теплых отцовских объятиях. А тут был какой-то изолированный от мира мрачный, озлобленный мужчина, даже не спросивший моего имени.

На этом бы всё и закончилось, если бы не начались совершенно странные для моей психики дни и ночи. Поразительно, что я это вспомнил. Хотя по логике не должен был. Потому что этот человек тогда ввёл меня в гипноз и, каждый раз после очередного сеанса, давал команды забыть обо всём. Но для начала он сумел покорить мою психику, которую потом искорёжил.

Как-то ночью, когда мы с братом спали,  я проснулся от странного шороха и материнского шёпота:"...А вот это - Вова." Услышав свое имя и открыв глаза,  я с удивлением увидел его рядом с матерью над нашей кроватью. Сонный, я повернулся, чтобы разглядеть их лучше, но они как испарились. Через сутки, ночью, в полусне я вдруг почувствовал, что чья-то мужская грубоватая ладонь гладит мой лоб, и услышал голос: «Спи, спи. Я тебе не мешаю. А когда я что-то попрошу, ты сделаешь. Хорошо?» Помню, как, радостный, я полусонно кивнул ему в ответ, слегка измяв подушку теплой щекой. В эти секунды я уснул самым счастливым человеком во Вселенной. Я подумал, что мой отец, пусть как-то странно, но ласкает меня, и любуется своим сыном, как это обычно бывает после долгой разлуки. Но в движениях его суровой ладони, к сожалению, был другой - прагматичный и жестокий смысл...
 
А под утро, снова был, похожий на мои мысли, но Его голос: «Вова, вставай, сходи попи'сай, под сирень.» Я встал, и совсем не подозревая об опасности чужого влияния, вышел на улицу и помочился рядом с сиренью. Мне стало стыдно, что я, вопреки запрету матери и житейским нормам, сделал это прямо у входа в хату, и теперь тут долго будет стоять тяжёлый запах мочи. Но это чувство быстро прошло. И преодоление мной стыда было,видимо, его сопутствующей целью. «Правильно. А теперь иди спать и забудь обо всём.» - прозвучал его, едва слышный, Голос. Так был сделан первый шаг покорения моей психики. Убедившись, что сигнал «вставай,пописай» был вызван, как мне показалось, внутренней потребностью, которую я, выйдя  во двор,  реально удовлетворил,  мое расслабленное во сне сознание, совершив роковую ошибку,  стало воспринимать посылаемые извне сигналы как свои собственные мысле-образы, возникающие,будто бы, по причине раздражения нервных окончаний организма. Но ощущение, что "тут что-то не так", тем не менее, не проходило.

Днём, копаясь в шкафу, я увидел висящее на плечиках то самое демисезонное пальто. А в сундуке матери вдруг наткнулся  на большого размера рубаху, в мелкую красно-коричневую клетку. И смутно понял, что она куплена для Него. При этом, мать ничего о Нём не говорила. А Он не показывался нам прямо на глаза. И все же, по некоторым признакам я стал замечать, что мать с Ним общается. По утрам и вечерам она аккуратно складывала еду в тарелку, накрывала другой тарелкой, завязывала в белый ситцевый платок и куда-то относила. Это меня настораживало. И подозрения подтвердились. Однажды с друзьями, шагая рано утром к пруду, на рыбалку, мы увидели идущего навстречу хмурого мужчину. Кто-то из ребят сказал: «Вижу его уже не в первый раз, не наш мужик. Что он тут делает, непонятно.» Но я уже предчувствовал что-то недоброе. Это был Он.

В моё сознание стали входить какие-то странные видения, которым я не придавал особого значения, принимая их за сны. То я стою перед  деревянным фонарным столбом и по чьему-то указанию запоминаю извилины на его поверхности, то  уже от столба иду по тропинке, и, возвращаясь домой, слышу вслед: «скажи маме: гулял». Я ведь тогда не знал, что таким образом  гипнотизёры отрабатывают так называемые "якоря", опорные точки и маршруты своих  «подопечных». Да и о гипнозе слышал только в общих чертах.

Первое,что вспомнилось в этой истории, - это моменты, как мы шли по ночной улице в сторону реки, и как, всё время находясь слева и чуть позади, он торопил меня, когда мы оказывались под ярким светом фонарей. Когда улица закончилась, началась кромешная тьма. И это насторожило. Но я не воспринимал моего поводыря критически. Моё сознание прираввняло его к близкому старшему другу, которому следует доверять. И я думал, что если идём, то значит - так надо. Надо сделать что-то важное. 

Впереди, на высоком холме показались контуры начальной школы,где я учился. Мы обогнули огороженный штакетником школьный двор и, пройдя еще метров пятьдесят, остановились на краю двадцатиметровой кручи. Небо было затянуто тучами. Кое-где гремел гром и его, прозвучавший потом, вопрос показался мне вполне естественным:

-Видишь, вон там, впереди, темнеется поляна. Пройди по ней метров сто и проверь, есть ли на ней лужи. Потом вернёшься и раcскажешь мне. Понял?
-Понял.- наивно ответил я, даже не соображая,что эта поляна за рекой.
-Ну,иди.- Спокойно сказал он и слегка подтолкнул меня в спину.

И я шагнул вперёд. Грубо, как мешок с мусором, моё безвольное тело шоркнулось о стену обрыва, затем понеслось вниз головой, потом кубарем, и наконец, на более пологом, хотя ещё очень крутом склоне скатилось,как бревно. Следом же меня наполовину засыпало комьями сухой глины, а где-то за головой, глухо ухая, прокатилась  огромная глыба и с шумным всплеском упала в глубокую реку. Еще бы метра три и там бы оказался я. И спастись, ещё не умея плавать, в её быстром течении, наверняка, не смог бы...

Боли я не почувствовал. Было только очень обидно,что ОН меня обманул и захотелось отомстить.

-Вова.-Послышался сверху его громкий и настойчивый шёпот.- Вова.
Затаившись, я едва дышал, понимая, что если отвечу - это конец.
Помаячив немного на круче, Его фигура исчезла. И мне стало страшно от того, что лежу один в кромешной тьме. Пацаны рассказывали, что в таких местах водятся гадюки, и от каждого шороха вокруг я вздрагивал, вглядываясь в темень. Однако, выйти из-под омываемой рекой кручи самостоятельно побоялся,- мог подскользнуться и оказаться в реке. Надо было переждать ночь тут. И когда неподалёку загромыхало и засверкало в небе, я стал умолять Бога,чтобы холодный дождь не намочил меня. Удивительно, но так и случилось. Позже, сквозь сон я услышал, как ливень, очень сильный ливень прошумел буквально в десяти - двенадцати метрах от места,где лежал я.

На рассвете, окровавленного и наполовину погребенного глиной с песком, меня, спящего под кручей, увидел мужчина, выводивший на пастбище свою корову... Подробности описывать не стану. Спасли и спасли, спасибо. Мир не без добрых людей. И дай Бог здоровья этому человеку, если он ещё жив. Кое-как я дохромал с ним до дома. Со слезами на глазах и причитаниями меня встретила и обняла мать. Потом на дворовой печи она нагрела воды и искупала меня в большом оцинкованном тазике. После этого я уснул и напрочь, вот что обидно, напрочь забыл, что со мной произошло... Мать подумала, что я упал с кручи сам и запретила мне даже подходить к речке. А мой поводырь будто выветрился из памяти.

В другой раз, под утро, когда мы с братом спали, как обычно, валетом на кровати, слышу: «Вова, выйди.» Я встал, вышел. «Иди прямо.» Прошёл. Затем мы пошли в сторону огорода. Кто именно был со мной, я не понял, лица не видел, но этот мужчина уже управлял мной. Говорил Он спокойно, мягко, но по-мужски властно. «Где тут река?» «Вон там.» «Ну, пойдём к реке.» Я отметил только, что свернул он на дорогу, по которой мы, местные, на речку не ходим. И это несовпадение заставило меня подсознательно насторожиться. 

Странно, неправда ли? Глубокая предрассветная ночь, а двое идут на речку! Мы пересекли две улицы, прошли мимо стоявшего на стоянке сине-белого автобуса, который, обычно, в половине пятого отправляется в Ростов-на-Дону, миновали молочный завод,  и остановились у реки. Помню, как ярко светила луна и её блики на воде. «Тут глубоко?» «Нет, и топко. Мы тут не купаемся.» «А где вы купаетесь?» Я показал в сторону той самой кручи, с которой Он меня столкнул. И мы двинулись туда.

... У начала кручи, где обычно мы с ровесниками, войдя по пояс в воду, учились плавать вдоль берега, Он остановил меня, затем приказал раздеться и войти в воду. Я выполнил Его указание, и даже не почувствовал, что вода холодная. «Тут глубоко?» «Да.» « А ну, покажи.» Я отошёл вглубь, но остановился в месте, за которым начинался обрыв, и повернулся к нему. «Иди дальше.» «Нет, там уже обрыв.» «Иди дальше.»- холодно повторил Он густым властным мужским баритоном. Стоя на цыпочках и отталкивая воду ладонями, чтобы меня не снесло мощным течением, я едва держался, чувствуя, как вода уже наполняет мой рот.
 
И грех, и смех. Вспоминаю ситуацию, когда  я попытался выйти из воды и у меня это не получилось. Я захотел и уже собрался подняться на берег, но к своему огромному удивлению, не смог сдвинуться с места. Мышцы абсолютно меня не слушались.  Поняв, что нахожусь в полной Его власти, я решил, что передо мной сам Бог, который привёл меня сюда, чтобы  наказать за мои нехорошие поступки. И тогда, лихорадочно перечисляя все свои грехи в мозгу, я стал по–мальчишески хныкать:
« Отпустите меня. Пожалуйста.  Я  не буду больше воровать яйца из  мамкиного курятника и сдавать  их в магазин без её разрешения, буду хорошо учиться, вообще без троек. Буду верить в Бога, в Вас. Нам в школе говорили, что Бога нет, и когда  мамка молилась, я над нею смеялся. А теперь вижу, что Вы – есть».

Детально вспоминая  это, я неудержимо расхохотался. Конечно, это смешно: верить в Бога, который стоит в пяти шагах от тебя, и с которым разговариваешь. Да ещё и врёшь ему прямо в глаза. В моих воспоминаниях над водой сами собой  парили наивные детские слова, и попросту бессовестные, заведомо неисполнимые  радужные обещания. Конечно, смешно. Я надеялся, что исправлюсь, раз уж так получилось, но однозначно  в этом сомневался. А  обещал только потому, чтобы спастись.  Но как я  тогда ошибался, находясь во власти не Бога, а дъявола.

"Падаль"- вдруг сказал он. И я, подумав сначала, что он, как бы предупреждает меня, что в мою сторону плывёт туша дохлого гуся или барана, как это изредка случается на нашей речке, стал оглядываться,настойчиво продолжая своё хныкание. Но не заметив ничего подобного, начал  лихорадочно осмысливать это слово как оскорбление в мой адрес, и виновато выискивать в своем хныкании что-то уж совсем неприличное, побудившее его так низко меня оскорбить.  Но оказывается, как понимаю теперь, это был приговор, он произнёс слово "Падай", и мне просто повезло, что интерпретировал это слово иначе.  Как, впрочем, и другой, прозвучавший позже убийственный приказ. Потому и остался жив.

"Замолчи."- сурово сказал Он.- "Азырен." Я хотел было переспросить, что значит "Азырен", но побоялся. Стало страшно, я понял, что в ловушке, но упорно не хотел идти на глубину.

Теперь-то понятно, что так обеспокоило моего губителя в те минуты. Его озадачила моя неадекватная в данной ситуации реакция, из-за чего он не смог реализовать свой убийственный план. И произнесённое им слово "Азырен", означающее по- марийски "Смерть", стало показателем его замешательства. Он как бы начал мне пояснять, что ко мне пришла смерть и надо вести себя соответственно, а не болтать чёрт знает что, и не оглядываться по сторонам, когда приказывают падать. Но тогда до меня это просто не доходило. Я был настроен жить. И несмотря ни на что, слыша подсказки своего внутреннего голоса, оставался собой. 

Отец  присел и задумался. Как теперь понимаю, он, потерпев неудачу, начал подбирать формулировку, которая бы уничтожила меня наверняка.  А на это требовалось время.
Своего рода философская пауза появилась и у меня. С чувством обречённости и  разочарования в жизни, ясно понимая, что, скорее всего- в последний раз, я  посмотрел на  ночное небо. На Луну, висевшую в южной его части. Мой мозг, накрытый колпаком чужой воли, кипел от противостояния возможного и невозможного. С одной стороны, я  не допускал даже мысли о том,  что меня, ни в чём неповинного ребёнка, только ощутившего вкус жизни, можно так вот, запросто, даже не объясняя причин, лишить жизни. А с другой стороны, поняв реальность происходящего, я в считанные секунды повзрослел. И казалось, стал  даже ровесником своего убийцы. А когда представил, как мёртвый, плыву среди   бликов по поверхности воды, моё сознание не выдержало и...

Единственное, что я успел сделать перед тем, как оно померкло, – это  воткнул свои ноги в глину, чтобы не упасть, и сквозь внутренние слёзы, дал себе приказ: «Не подчиняться. Если Он привёл меня сюда только для ЭТОГО, то чего ради я должен его бояться? Стоять, несмотря ни на что. И будь - что будет." Всё это мелькнуло в моей голове мгновенной мысленной вспышкой. И я будто исчез...

...Небытие описать невозможно. Но невозможно описать и охватившую меня радость, когда под моим подбородком послышался ласковый перезвон огибающих шею струек речной воды! Луна, ставшая больше по размеру, была уже за спиной, ближе к западной части неба, и  уже клонилась к горизонту. Значит, папаша явно плохо знал русский язык, из-за чего я, благодаря какому-то чуду, потеряв сознание, простоял в воде больше часа.

Моя радость мгновенно сменилась досадой, как только до меня, в очередной раз, донёсся его  приглушённый, и какой-то озабоченный  голос: «Ты меня слышишь?». Что-то мне подсказывало,что на протяжении длительного времени, пока я, склонив над водой голову, находился в состоянии небытия, отец несколько раз окликал меня. И не услышав ответа, попросту запаниковал, не понимая, что происходит.

И придя в себя, я несколько минут не хотел ему отвечать. "Да" сорвалось с языка само, от страха, что этот высокий, стройный, подтянутый мужчина с крепким телосложением, может броситься в воду и запросто утопить меня руками.
 
Было мерзко на душе. И всё-таки,  от сознания, что ещё жив, я прибодрился и начал предпринимать новые попытки сопротивления. С трудом вытащив всосавшиеся в глину и почти по колено занесённые подводным песком ноги, я потихоньку, в минуты, когда луну закрывало тучами, начал перемещаться по течению воды, всё больше отдаляясь от своего губителя. Заметив это, он напрягся и, сквозь темноту, стал всматриваться в меня. И я, снова побоявшись чисто физической расправы под кручей, из-за которой не будет слышно моих криков, отказался от этой идеи.  Тут же возникла мысль - рвануть влево, против течения, и выскочив на берег, что есть силы заорать, чтобы услышали люди с ближней  улицы. Но закричать я не мог физически, что-то мешало, и я это чувствовал.

В следующий момент от света восходящего солнца глиняная стена кручи стала ярко-оранжевой и я рассмотрел лицо дававшего мне команды человека. Это был тот самый строгий и злой мужчина, который несколько недель назад вошёл в наш двор, и которого так испугалась мать. По его лицу было видно, что он о чём-то напряжённо думает.

Восход солнца добавил мне сил и уверенности в себе. Подсознательно понимая, что Он опасен, и что не могу Ему противостоять, я пошёл на хитрость. Я поднял глаза, будто увидел на круче женщину, и с трудом растянув губы, сделал вид, что ей улыбаюсь. Появилась ли она на самом деле, точно сказать не могу. Но до этого послышались стуки молотка о металлический кол и я понял, что там, за кручей, на склоне холма люди начали привязывать для пастьбы своих коров. То ли это была остро желанная галлюцинация, то ли явь, но мне показалось, как к краю кручи тихонько подошла молодая женщина в белом, с цветочками,  платье, поглядела на меня, купающегося в такую рань, что само по себе очень странно, и, заглянув под обрыв кручи, рассмотрев стоявшего там мужчину, также тихо удалилась.

Отец, заметив мой взгляд вверх, смутился, замешкался, и, задрав голову, тоже посмотрел. Затем попытался пройти в сторону кручи, на что я насмешливо заметил, что там выхода нет. Он снова присел, растерянно задумался. Потом встал, вернулся к краю кручи и посмотрел вдаль, есть ли там кто-нибудь. Свидетели, разумеется, ему не были нужны. Но хозяева коров ушли, и никого на склоне не было. Тогда он спешно стал карабкаться вверх, а мне сказал: «Ты тут немного похлёпайся и уходи». Сделал паузу и добавил: «Под воду».

... Спасло меня, видимо, опять только то, что фразу «Под воду» я тоже понял иначе. Оставшись один, я подумал, будто бы Он сказал, что пошёл искать подводу - так у нас называли конную деревянную тележку. «Зачем ему сейчас подвода?» - задумался я и….в этот момент, стоя по шею в воде, очнулся. В раздумье,  выбрался на берег. Дрожа от холода, надел кое-как майку, немного отогрелся под солнцем, и тут, оглядевшись, с недоумением спросил себя самого: «Странно, как я попал сюда в такой ранний час?» С этим недоумением дошёл до дома, свалился на кровать и мгновенно уснул. А проснувшись, напрочь забыл всё, что происходило со мной под Его управлением.

Наша детская жизнь, тем не менее, шла своим чередом. Спустя пару дней мы договорились с ровесниками пойти на рыбалку. Надо было встать в четыре утра. И я поставил будильник на окне, рядом с кроватью. Но желание порыбачить было таким острым, что проснулся и отключил будильник немного раньше. В эту секунду удивляющий меня властный зов повторился: «Вова, выходи.» Мое сердце бешено заколотилось. Я выглянул в окно. Ярко светила луна. Явно услышав, что меня зовут, я незаметно, прикрываясь тенью деревьев, вышел на улицу. Внимательно огляделся, но никого вокруг не увидел. Немного успокоившись, занялся подготовкой к рыбалке. А когда подошли друзья-удильщики, и вовсе отвлёкся от этой напасти.

Лучший клёв чаще всего бывает на рассвете. А крупные сазаны - обычно в утренней тени. И как только взошло солнце, мы уже сидели каждый на своей подгадке, из подгнивших в воде вонючих жердей белой акации и снопов старого жёлтого камыша. Я оказался на крайней. Всё живое проснулось. Началась обычная какофония из голосов птиц и лягушек, послышались всплески ондатр. А поплавки, будто по рыбьему сговору, без движения. Слышу, как самый старший из нас Витька говорит: «Надо перебираться». Это значит, надо перейти на вторую сторону пруда.

Все прекрасно поняли, как это сделать  бесшумно, чтобы не распугать рыбу, и где. У каждого пруда есть свои особенности, знают о которых только местные жители, излазившие его вдоль и поперёк. Так и наш заросший камышом Старый пруд давал нам, ещё не умеющим плавать, подросткам, возможность перебираться на другой берег по старинной затопленной плотине. Делали мы так. Дойдя до середины пруда, глубина которого в этом месте была примерно полтора метра, набирали в лёгкие побольше воздуха, поднимали руки, и держа в них одежду с рыболовными снастями, быстро проходили опасный участок по дну, погрузившись в воду с головой. И поскольку одежда оставалась сухой, то, выйдя на берег и сразу одевшись, мы быстро отогревались под утренним солнышком.

Через минут пять все, кроме меня, уже сидели на залитом солнечными лучами противоположном берегу и, одну за другой, таскали краснопёрок. «Вов, иди к нам, тут полно рыбы!»- крикнул Витька. Я же ещё надеялся на крупный улов и оставался на своём месте. И тут, спустя какое-то время вдруг снова чувствую властный взгляд отца-маньяка. Я догадывался, что ночует он где-то тут, в нишах между сваленными в кучу выкорчеванными яблонями. А может, опять выследил. Я осторожно вышел и осмотрелся. Но что можно увидеть в зарослях камыша и густой травы? Однако интуиция все же не подвела. Когда колыхнулся свежий ветерок, я почувствовал запах Его одежды. И понял, что откуда-то из своего укрытия Он смотрит прямо на меня. «Вов!» - снова позвал меня Витька,- «Зря теряешь время.» «Нет, я еще немного тут посижу.»,- нарочито громко произнёс я, чтобы услышал мой Хищник. И в зарослях, откуда шёл Его Запах, послышался легкий шумок. Видно, Хищник захотел сделать бросок. Я же, по пояс в воде, обогнув подгадку, бесшумно прошёл под трехметровыми камышами к месту перехода и совершенно беззвучно окунувшись на середине пруда, пересёк его, как это сделали все остальные. А потом, как на ладони, с особым чувством наслаждения, по лёгкому, перетекающему шевелению камышей наблюдал с другого берега  Его, едва заметные, тигриные движения к моей, уже пустой подгадке. И, ха-ха-ха, громкий треск камыша от нервных, быстрых шагов в обратную сторону. Никого не обнаружив, Он, вероятно, понял, что я разгадал Его замысел.

В следующую ночь я решил вообще не спать. Но в девять лет выдержать такое испытание невозможно. К часам трём меня всё-таки склонило ко сну. И... я вышел во двор.
Все повторилось, как по сценарию. «Иди прямо». «Иди справа от меня». Мы опять пошли в сторону реки. Но уже на огороде, ощущая голыми ступнями резкую физическую боль от колкой стерни, я стал сомневаться, что нахожусь во сне. В эту минуту, глядя вперёд, Он задумчиво произнес: «Значит, говоришь, я - твой отец...».

Воспринял я только последнюю часть фразы. Потому, что очень сильно хотел услышать именно слова: "Я - твой отец". И меня это так проняло, что от волнения я попытался взять Его за руку. К тому же, обратив внимание на рукав той самой рубахи в клетку, которую мать, очевидно, купила ему и держала какое-то время в сундуке, я окончательно убедился, что всё происходит наяву. И подумал, что, возможно, он, отец, собирается  сейчас увезти меня в свои края, потому что матери воспитывать нас двоих очень тяжело. И ведёт к автобусной стоянке. Однако, отец грубо, нервно и пренебрежительно отдёрнул свою руку и произнёс: «Не надо.»   «Нет, отцы так не поступают.» Я окончательно понял, что со мной рядом человек, не желающий мне добра.

Всё, что произошло затем, в полном смысле слова, стало революцией моего характера. В сонном и гипнотическом состоянии, преодолевая жуткий страх, я решительно развернулся и пошёл назад, сказав на ходу, что на речку идти не хочу... Испытывая неестественное оцепенение, скованность мышц, усилием воли растягивая свои сухожилия, как резину, я всё же ускорил шаг, и вдобавок, оглянувшись, крикнул, что сегодня же заявлю об этом в милицию. Но фигура отца уже исчезла под холмом.
Вернувшись в дом, я упал в постель с твёрдым намерением пойти днём к участковому милиционеру. С трудом представляя, как буду объяснять всё это участковому,- какой дядя вёл меня к реке, как он выглядел, были ли свидетели, почему я шёл с ним рядом,- я мертвецки уснул.

Но спустя, как мне показалось тогда, мгновение, в нашей, тускло освещённой электролампочкой, хате я проснулся от его разъярённой речи, обращенной к матери, лежавшей на своей кровати, за ситцевой шторкой:
- Ты рожаешь, рожаешь. Шире ноги, ещё шире...
Поражённый сценой, я стал расталкивать пятками Лёньку, но он крепко спал, и в ответ на мои толчки, сладко улыбался. В этот момент отец громко и нервно приказал мне: «Вова, вставай», и резко дёрнув меня за руку, толкнул, как телёнка, к лежавшей на кровати матери. Между её широко раздвинутыми ногами я увидел кругообразный тёмный проём, со стыдом и страхом понимая, что это такое.
-А ну-ка, - дрожащим басом приказал он, показав пальцем на проём.- лезь теперь туда головой. Да, да, туда, откуда ты вышел.
Чувства во мне мгновенно смешались. Одновременно я испытывал и жалость к покорно лежавшей на кровати матери, которая, видимо, тоже была в состоянии гипноза, и жуткий страх, и кипевшую во мне ненависть к обезумевшему отцу. Заметив моё замешательство, отец гаркнул:
-Я сказал, суй туда голову.- и  стал толкать меня в шею.

Я наклонился и сделал вид, что выполняю его приказ. На самом деле едва лишь прикоснулся к животу матери. Моё сознание было изменённым, но при этом я всё же соображал, что делаю.
-Не проходит.- произнёс я, надеясь, что сам факт остановит его, и напряжённо готовясь к силовым действиям отца. От него воняло водкой, по искажённым губам текли слюни. И я понял, что от человека в таком истерическом состоянии можно ожидать что угодно. И, слава Богу, что вовремя погасло моё почти неудержимое желание схватить с печи железную кочергу, ударить его по башке и выбежав, поднять на улице крик. Ни разбить окно, ни скинуть внутренний крючок с двери я бы точно не успел.

-Дава, не надо. Отпусти его.- взмолилась мать  каким-то странно мягким, лишённым эмоций голоском.
-Отпусти?,- остервенело переспросил он маму и выхватил из грудного кармана конверт с моим почерком,- А вот это кто диктовал? Не ты ли?
-Марш спать!- рявкнул он мне, продолжая говорить с матерью:
- Сейчас ты сядешь и напишешь отказ от алиментов.
- Хорошо, Дава. Я всё напишу.

Спрятавшись под простынь, в полусне я слышал, как он, взяв из рук матери расписку с отказом от алиментов и немного успокоившись, стал говорить мягче и что-то вспоминать из их, с матерью, общей жизни. А потом, когда она уже сидела за столом, посмеялся, как коряво мать пишет. Подонок, он даже не знал, что в четырнадцать лет оставшись сиротой после того, как по фактически сфабрикованному делу был репрессирован её отец и умерла  её мать, а следом и взявшая её на воспитание бабушка, мама, в это хвалёное советское время, не смогла получить даже начальное школьное образование. А письму научилась сама. С четырнадцати лет, когда  беспечные ровесницы начинали заглядываться на мальчиков и приукрашиваться за счёт обеспеченных родителей, ей, сироте, пришлось испытать массу унижений от клейма "ДВН"(*) и от жутких условий, в которых оказалась...

К утру я опять всё забыл. И совсем не обратил внимания, что мои ступни, которые перед сном я обычно мыл в тазике, были испачканы, что запах водки  детям не снится. Даже всхлипывающая за нашим обеденным столом мать и стоявший на столе,собранный в платок завтрак, не разбудили мою память. По щекам матери бежали слёзы, а губы то и дело подёргивались...

...История эта, конечно же, имела и другие сюжеты, не попавшие в мой рассказ. Я не рассказал о том, что, со своей маниакальной идеей убить меня, отец приезжал в наше село ещё два раза: летом 1968-го и, как раз, в день рождения матери -1 апреля 1970 года. И сняв на краю улицы летнюю кухоньку (так у нас называют флигель), позагорав на берегу реки и  не показываясь нигде днём, словно хищный зверь, незаметно подкрадывался по ночам к нашему дому.

Несколько месяцев копаний  в собственной памяти принесли  мне  очень  много страданий и бессонных ночей.  Подробно анализируя  истории, связанные с тайными визитами отца, я был вынужден  одновременно  освобождать свою психику  от  сохранившейся гипнотической зависимости, целенаправленно менять семантику  угнетающих меня образов, искусственно  пристраивать к вспоминающимся ситуациям  того периода  свои фантазии и вымышленные ощущения, так или  иначе  сдерживающие гипнотическую энергию, исходящую от  фантома. Кроме того, некоторые мои тогдашние поступки были аморальными, антиобщественными, отчего теперешние мои переживания усиливались и подолгу не давали покоя. Об этих поступках не то,чтобы рассказывать- и вспоминать-то не хотелось.

Я не рассказал, как отец заставлял меня, находящегося в гипнотическом состоянии, пробираться сквозь открытую форточку тыльного, тёмного внутри шиферного пристроя, в магазин, чтобы обчистить кассу.
Дверь магазина,что я понял на ощупь, была, слава богу,заперта изнутри. И я сказал ему об этом. Но схватив за ладони и буквально выдрав меня из форточки, до крови разодрав мне кожу, отчего даже в состоянии гипноза, я ощутил сильную боль, отец все-равно проверял мои карманы, думая, что я его обманываю. При этом ко мне, нывшему от жгучей боли, не было ни капли снисходительности и сострадания...

И былые обиды, раны будто бы повторялись, и  было мучительно стыдно воспоминать то нехоршее, что я натворил  тогда по его указаниям.  Тогда я не мог анализировать происходящее. А теперь, понимая  невольную аморальность  некоторых своих поступков, к сожалению, не мог изменить память. 

Вспомнилось, как  ночью, в поисках добычи, отец  схватил кусок красного керамического  кирпича и запустил его в  толстое стекло тыльной стороны  недавно построенного Дворца культуры.  В бодрствующем состоянии я бы, наверное, оглох от  звона  упавших на асфальт кусков  этого стекла.  Потому, что  вместе с тысячами односельчан  сам радовался, когда Дворец культуры  отстроили и торжественно открыли. Потому что  у нас, наконец, появилась возможность смотреть широкоформатные кинофильмы, приходить в крупную библиотеку и читать интересные книги, проводить вечеринки, дискотеки.  Но тогда я  был не более чем бездушным фотоаппаратом и магнитофоном, содержимое которых потом  отключил хозяин.   

В  огромном окне, на уровне второго этажа  образовалась  дыра. Мой властитель спокойно  выложил из остатков других , валявшихся вокруг кирпичей, тумбу, встал на неё и  тихо произнёс: «нормально».  Затем схватил меня и засунул в эту дыру: «Найди кассу, забери деньги и принеси мне».

В темноте я едва увидел только лежащий на полу обломок кирпича, брошенный отцом, и мелкие осколки стекла.  Но  передо мной стояла задача и её надо было выполнить.  Я встал и пошёл понемногу вперёд, ощупывая какие-то конструкции. Я-то не знал, что в этом помещении Дворца культуры никогда не было никакой  кассы. А там, где она была, хитроумные контролерши никогда  не оставляли на ночь ни копейки. Получая от зрителей деньги за проход в кинозал, они  часто не давали им билеты и попросту клали деньги в карман.  А потом всё пересчитывали и делали свои лживые отчёты дома. Но тогда я этого не знал и шёл вперёд.

Вдруг передо мной широко распахнулась дверь и в глаза ударил поток яркого света от электролампочки. В освещённом проёме я увидел другого мужчину. Это был учитель рисования Алексей Савельевич.
- Ну, проходи.- нарочито спокойно , будто ничего страшного не произошло, сказал он.- Как тебя зовут?
-Вова.- доверчиво ответил я.
-Проходи, Вова.
Он провёл меня в кабинет и показал план  аллеи, которую  предполагалось заложить в центре села к какому-то празднику.
- Вот видишь, в этом месте будут деревья, а вот это – скамейки. Я тут остался на ночь, чтобы закончить план. И скоро в нашем центре будет очень красиво, сам увидишь. А ты хочешь что-нибудь дорисовать?
- Хочу.
-Ну, тогда вот тебе карандаши, рисуй. А я пока пойду посмотрю,что там загремело.  На всякий случай я тебя запру.
Не придав  абсолютно никакого значения тому, что   в двери  прозвучал мелкий рокоток  засунутого снаружи и поворачивающегося ключа,  я  самозабвенно взял карандаши и принялся рисовать на плане дополнительные деревья.
-Воваааа! Воваааа!- послышался  снизу громкий  шёпот.
Я выглянул в окно. Там стоял отец.
- Вылезай в окно и прыгай ко мне.
Я вылез, переместился на козырёк подъезда и  прыгнул в его широкие ладони, с радостью ощутив объятия отца. 
-Пойдём  отсюда.- сказал он.- Быстрее.
Мы прошли мимо больницы, потом пошли по асфальтированной дороге.
- Давай спустимся.- сказал отец, увидев далеко впереди огни автомобильных фар.
Мы спустились с насыпи и двинулись по изрезанной  узкими и глубокими колеями от бидарок и подвод грунтовой дороге, то и дело обходя многочисленные лужи.
Огни фар быстро приближались к нам. И уже впереди были чётко видны очертания милицейского автомобиля, который через минуту на большой скорости промчался мимо.
- Все нормально,- выдохнул отец, - опасность миновала.
В течение всего следующего дня мы с одноклассниками  горячо осуждали вандалов, разбивших окно Дворца культуры и пытавшихся его ограбить.  И почти все были уверены, что свои   сделать это не могли:  практически все односельчане хотели, чтобы в селе работал  Дворец культуры . Искренне, горячо ругал преступников и я. Вот ведь как бывает.

Потом учитель рисования Алексей Савельевич Жиляев и учитель физкультуры Анатолий Леонтьевич Клоков добились, чтобы период летних каникул я провёл в трудовом пионерском лагере, где некоторое время, оберегаемый от своего маньяка  учителями, был под присмотром, и отец не мог меня заполучить своими слегка приглушёнными командами. В таких случаях меня, крепко спавшего в палатке, чтобы не смог встать и выйти на его оклики, держали за руки старшие парни. А дежурившие по ночам учителя только и могли, что - припугнуть отца милицией. Милиция-то его забирала, но он, не знаю - как, изворачивался, лгал и  снова возвращался. А милиция, судя по тому, как нагло и самоуверенно он вёл себя прилюдно, работала явно неграмотно. Да и придраться к нему по внешним признакам было не за что: выглядел всегда опрятно, разговаривал вежливо,отвечал корректно:" Приехал отдохнуть, порыбачить", " Кто этот мальчик(на вопрос милиционера обо мне) - не знаю".

Я не описал в рассказе, как однажды, уже во второй половине августа, ему, путем обмана и гипноза, удалось среди бела дня, прилюдно, увезти меня на автобусе в другое село, где он собирался  организовать видимость несчастного случая, а фактически толкнуть меня под проходящий поезд, что, к счастью, не получилось: в это воскресенье поезда почему-то долго не ходили.

Заманил он меня туда в одну из ночей, когда, в очередной раз, зашел к матери, а мы с Ленькой уже спали. Наклонившись над ухом, он полушепотом дал мне, спящему, установку: " Завтра утром встань пораньше, погладь брюки и к десяти часам выходи на пустырь. Поедем в Развильное, купим тебе все необходимое для школы." Помню, как я тогда, наивный мальчик, спросил: " А конфет купим?" "Купим. И конфет, и тетради купим, и карандаши. Всё тебе будет".

Село Развильное - это бывший районный центр, где в магазинах всегда было больше товаров, чем в нашей Красной Поляне. Поэтому многие односельчане в шестидесятые и семидесятые годы за покупками чаще ездили туда.

В итоге я снова оказался жертвой обмана. Когда приехали, он вывел меня на окраину села Развильного, и на краю лесополосы, рядом с железной дорогой, приказал остановиться. Затем срезал перочинным ножом ветку молодой акации, присел в тени и начал строгать её край. А я по его воле стоял под невыносимым ярким солнцем, и тупо смотрел на блестящие впереди рельсы. Было очень жарко, и я попросил пить. Отец иронично ответил :"Будет тебе и вода". Потом я захотел есть и тоже попросил его об этом. Он в том же тоне, с ухмылкой, ответил:" Будет тебе и еда". "Ты обещал мне конфет". "Будут тебе и конфеты". Затем, дострогав ветку, самодовольно добавил:" Будут тебе и карандаши. Вот такие, заточенные, острые". И я почувствовал, как по моей спине и по ткани белой, одетой по важному случаю рубахи, поползла кровь. "Ух ты, в самом деле, острая", - уколов меня выстроганной веткой, удовлетворенно заключил мужчина. Понимаю теперь, что он хотел толкать меня под поезд именно этой акациевой веткой.

Мать, давно уже понявшая замысел обезумевшего отца, пошла с моей рубахой к участковому милиционеру, чтобы показать ему пятно крови, как хотя бы одно вещественное доказательство, на котором до этого, когда она неоднократно просила его защитить от действий бывшего мужа, настаивал милиционер. Но участковый, как и прежде, оставался обычным, кондовым советским ментом: " У нас за намерения не судят. Пятно крови - это еще не доказательство. Может, сын ваш зацепился за что-то." Ему, вечно пьяному, придурку в погонах, даже в голову не приходило, что слова беззащитной, одинокой женщины - чистая правда, и что за действиями гостя надо бы проследить, убедиться во всем воочию.

Не рассказал я и  отдельную историю о том, как в том же августе, ночью он вызвал меня и на выходе из хаты, быстро залепив лицо белым носовым платком, усыпил меня хлороформом.( Это я понял только спустя много лет, когда начал детально вспоминать все, что случилось.) Затем, сонного и с изменённым сознанием, посадил на сидение междугороднего автобуса и привёз в Ростов. В Ростове какое-то время по его заданию я был превращен в беспризорного сироту, собирающего в тени Собора на Центральном рынке подаяние в его фуражку, на краю которой лежал кусок картона с просьбой о помощи. Я отрешенно сидел на траве, ни о чем не думая и ничего не понимая. Прохожие пытались со мной поговорить, кидали в фуражку монеты, а я безучастно молчал. И, видимо,  таким образом насобирал ему необходимую для дальнейших действий сумму денег. Потом, не помню - как, отец снова усыпил меня хлороформом, уложил в купе поезда, и под видом больного довез до Казани. Когда на пути в Казань,лежа на нижней полке, я проснулся и открыл глаза, сидящий ко мне спиной отец это не заметил, а женщины напротив сразу с сочувствием заговорили: " Вы покормите его, он ведь больше суток ничего не ел!" "Ему нельзя, он болен."- ответил отец. "Да неправда это!- воскликнула одна из спутниц, пристально рассмотрев меня,- Нормальный, здоровый мальчик. Посмотрите, как бодро он потягивается." При этих словах отец испуганно обернулся в мою сторону и спешно положил мне на лоб свою ладонь: "Спи..." В этом слове не было заботы о моём здоровье, а был гипнотический приказ. Он старательно следил, чтобы я не приходил в себя ни на минуту. И все же мне удавалось это.

Вспомнился эпизод, как ( это, похоже, было в Казани) сидя на стуле, отец разговаривал с каким-то стройным мужчиной в белом халате и в очках.
-Что-же вы, Давид Спиридонович, так долго не заходили? Мы же условились, что Вы будете посещать нас регулярно.- с упрёком сказал мужчина в халате.
-Болел, извините.- склонив голову мягко ответил отец.
-Ну, рассказывайте, что нового, что Вас беспокоит?
-Шпионы с Сатурна, сволочи. Думаете, огурцы вянут случайно?
-Пока не знаю, но проверить информацию надо.- в тон отцу, задумчиво  ответил очкарик. И взглянув на меня, спросил:- А это кто с Вами?
- Внук. От сына по второму браку.
- Давид Спиридонович, мы же договаривались, что Вам общаться с детьми не следует.
-Понимаю. Но сын попросил побыть денёк с малышом, у них с невесткой какие-то срочные дела появились. И я не мог отказать.
- Ладно, но это - в последний раз, хорошо?
- Да, понимаю, конечно... Мне ещё от Вас справка в собес нужна.
-Хорошо, я скажу, чтобы Вам выписали справку. Но ребенка вечером обязательно верните родителям...
( Спустя годы, сопоставив этот эпизод с многими другими, в которых отец, в критических для него ситуациях общаясь с неудобными для него учителями нашего села и другими взрослыми, вёл себя так же самонадеянно и нагло, я понял, откуда эта самоуверенность. На всякий случай, он, похоже, всегда мог получить такую справку о своей недееспособности. Он  просто прикидывался умалишённым, шизофреником, чтобы в случае возможного или очередного преступления попасть не за решётку, а в психушку, выбраться откуда в те годы он мог проще пареной репы. Ведь при мне же он запросто врал врачу-психотерапевту, и тот ему верил. В то же время, в других эпизодах, я видел, как ему подчинялись, как безропотно слушались его трое молодых парней, которым он,в той же Казани, совершенно не придавая значения моему нахождению рядом, отдавал команды: отвести кого-то куда-то и приковать наручниками к батарее, "пока не скажет...", "взять", в конце концов, какой-то магазин... Вероятно, он был руководителем какой-то небольшой бандитской группы. И, похоже, не случайно, как я потом узнал из его архивного дела, работал воспитателем детского дома в том посёлке, где проживал...)

...Из Казани километров восемьдесят мы ехали на трясущемся, жёстком пазике до его бревенчатого дома - это я вспомнил благодаря тому, что пришёл в сознание, когда отец задремал от качки в автобусе. С интересом разглядывая уже желтеющие вдоль извилистой дороги ясени, я понял, что нахожусь где-то севернее родных для меня мест, так как у нас, что я уже не раз наблюдал, деревья остаются зелёными вплоть до ноября. А заметив стоящее особняком, незнакомое мне тёмно-зелёное лохматое дерево ( невысокую, приземистую сосну ), мимо которого проскочил пазик, я будто протрезвел и стал оглядываться, запоминая местность. Бросилось в глаза и то,что местное солнце было ниже. Всё это меня однозначно насторожило.

Через часа полтора автобус остановился и мы вышли в каком-то поселке с редко стоящими домами. Я осмотрелся, приметив  ещё несколько таких же, как у дороги, одиноких тёмно-зелёных, лохматых деревьев, а далее, за дорогой - речку, за которой виднелся лес. Отец, заметив, что я озираюсь, молча показал рукой на дом, где у крыльца нас ожидала стройная, молодая, красивая, как показалось мне тогда, женщина в светлой блузке и обтягивающей юбке. Чуть погодя, я понял, что это его жена.  С удивлением посмотрев на меня, она сказала: "Это что за номера?" Отец растерянно ответил что-то вроде того, что вот, мол, "наша семья пополнилась еще одним сыном". Она возразила: " Мало мне своих, что ли? А потом ему ещё и наследство подавай, так, что ли?" Затем спросила, откуда я взялся. Он ответил: "Это моя ошибка". "Ошибки надо исправлять."- холодно взглянув  на меня, сухо ответила она ему. Я почувствовал, что моё существование  снова под вопросом и что, возможно, отец сейчас поведёт меня к той самой речке, которую я только что увидел невдалеке.

Но сложилось всё  несколько иначе.  Я стал, похоже, очередным  ребёнком, кого криминальная группа, возглавляемая отцом,  использовала как зомби.
Тем предрассветным утром отец и его дружки при мне спланировали и реализовали план ограбления расположенного где-то рядом с подъездными железнодорожными путями Казани заготовительного пункта «Стимул». А я в этой истории сыграл роль подсадной утки.

Практически ничего не осознавая, я покорно сидел рядом с ними в машине, когда они обсуждали  план отца, возвращаясь в Казань. Это происходило после того, как меня чуть было не сбросили в реку Кужерку, в завязанном мешке с камнями, на чём настаивал приятель отца. И наверное, сбросили бы, если бы не отец.

-  Пацан этот мне ещё нужен.- Задумчиво произнёс отец.- Есть хорошая идея.
- Какая идея, Дава,  в такую рань!- недовольно произнёс сидящий за рулём.
- Именно в рань.- лишь слегка повысив голос, ответил отец и спокойно добавил:
- Заприметил я  там (имелась в виду Казань)  одного толстячка, он  принимает на  заготпункте всякую дребедень, за плату. Так вот хорошо бы взять его пораньше, пока он не растратил деньги. И я предлагаю сделать так...

Я молча сидел на заднем сидении. Слева от меня  находилась та самая женщина, сожительница или жена отца, которая  при первой встрече сказала в отношении меня, что «ошибки надо исправлять». Вместо её правой руки был протез, что я ощутил своей ладонью, когда машину покачивало на кочках.  Она тоже молчала. Разговаривали только отец, сидевший передо мной, и водитель.
 
-Теперь объясняю, зачем мне нужен пацан. – продолжил отец.-  Если мы просто войдем в вагончик и потребуем деньги, заготовщик  может нажать тревожную кнопку и вызвать лягавых. Это нам не нужно. Поэтому надо с помощью пацана как-то выманить его из вагончика.

Стало светлее. В Казани мы остановились под горой с одиноко стоящим  старинным полутораэтажным домом наверху.  Поравнявшись с домом, взрослые осмотрелись. Затем прошли ещё немного вперёд, к прорехе в заборе, за которым была видна площадка с огромными кучами костей, бутылок, тряпья… Кто-то из взрослых мужиков толкнул меня в прореху и, глянув в щель забора,  шепнул:

-Иди погуляй.

Я прошёл прямо,  в сторону подъехавшего грузовика, совершенно не понимая, зачем и куда. Грузовик развернулся и уехал, а ко мне, оторвавшись от вагончика,  подошёл  пахнущий одеколоном полный мужчина в шляпе и пиджаке с галстуком:

-Мальчик,- сказал он каким-то женственным голоском,- А ты как сюда попал? Где твои родители?

В этот момент за забором, где остались отец  и его  приятель, как бы проходя мимо, стала  громко кого-то окликать его жена:

-Петя, Петенькааа, мальчик мой, куда ты подевался? Петяааа!

Петей, как теперь понимаю, для конспирации, она назвала меня. На призывы женщины и клюнул  заготовитель.

- Ну, понятно,- сказал он, услышав оклики, - тебя потеряла мама.

 И взяв меня за руку, повел к прорехе в заборе. Но едва он просунул голову в прореху, как его тут же схватили  организаторы ограбления.
-Иди сюда - насмешливо сказал водитель, дернув заготовителя за галстук, да  так, что грузный мужчина аж вывалился через прореху.
- Ты чё там делал с нашим ребёнком, пидор? А?
Женщина, вернувшись, поспешно схватила меня  за руку и уводя к машине,  начала  для вида причитать:
- Ну, наконец-то.  Мальчик мой, ты нашёлся. Откуда эти царапины на лице? Где ты пропадал? Что с тобой делали? Как ты себя чувствуешь?
А отец и его приятель уже расправлялись над толстяком, нагоняя на него несусветный страх.
-Ты чё, спрашиваю, сука, делал с ребёнком?- грозно повторил водитель, прижав к его щеке финку.
- Мужики, это ошибка, я просто хотел вернуть мальчика маме,- начал было оправдываться толстяк.
- Молчи, пидарюга. Знаем мы, что вы с пацанами делаете, суки.  Вернуть он хотел... За удовольствия платить надо, скотина. Строишь тут из себя невинную овечку.
Затем, обращаясь к отцу по другому имени,- проговорил:
- Федя, посмотри-ка, что там у него в нагрудном кармане.
Отец молча вытащил из пиджака толстяка надутый от денег бумажник, открыл его и произнёс:
-Ладно, не мочи его.  Тут есть немного – загладить вину.
Заготовитель взмолился:
- Мужики, пожалуйста,  возьмите себе немного, но не забирайте всё, мне же рассчитываться надо.
- Потом рассчитаешься. Пщёл вон, пидор.- зашипел водитель, толкнув толстяка в прореху.

Через минуту машина со всей бандой уже мчалась по Казани. А Давид,  мой отец, тихо ликовал, разглядывая содержимое бумажника:
-У-ууу, да тут одни десятки. На наш век хватит.

До деталей вспомнив этот эпизод, я окончательно убедился, что умалишённым отец не был. А прикидывался шизофреником только для того, чтобы в трудную минуту, если вдруг его схватит милиция, выкрутиться. И похоже, таким циничным сделала его социальная среда.  Потеряв возможность зарабатывать легально, понимая, что за плечами у него  несколько детей( меня и Лёньку он не считал), которых надо содержать, он категорически отказался жить на мизерную пенсию, плюнул на  социалистическую мораль,  и включив свои знания гипноза, навыки былого военного разведчика, о чём я ещё скажу позже, опыт руководителя, занялся криминальной деятельностью. Стал грабить, воровать, а возможно, и убивать ради денег.

А чем больше появлялось возможностей делать это безнаказанно, тем более циничным становился отец, уже мнивший себя всесильным судиёй.  Деньги, как я понимаю, периодически  появлялись у отца  большие. Но после того, как от него уехала  наша с Лёнькой мать, он не передал ей ни копейки. Видимо так возненавидел и таким образом наказывал её  за  то, что не покорилась его воле – сделать аборт, и родила меня.  Дерзкого пацана,  который не имея отцовского права на жизнь, осмелился заявить в письме, что будет всю жизнь его ненавидеть. Впрочем, может это и хорошо,что мы не получали от него денег. Такие деньги добра не приносят.
 
Вспоминая Его, я часто употребляю слово "отец", потому что и тогда, будучи ребенком, находясь в ясном или даже в слабом сознании, воспринимал его именно так. Может быть, именно потому он и овладевал моим сознанием, что я в мечтах и подсознании сам с радостью доверял ему себя, тянулся к нему как к отцу. Но когда оказывался под его жёстким гипнозом, я все время, причём достаточно спокойно, готовился к тому, что в любую минуту он меня может убить.

И всё же, странно, что при всём этом отец ни разу меня не ударил, не сделал ни единой попытки, чтобы расправиться со мной физически. Случаев, когда моя жизнь буквально висела на волоске, за всю эту историю было несколько. Отец мог бы легко утопить меня руками в реке, когда в безлюдной ночной глуши произнёс странное для меня слово "Азырен". Мог бы зарезать меня острым и хорошо заточенным складным ножом, когда, в ожидании поезда, мы стояли в лесополосе и он строгал ветку акации. В Ростовскую область он возвращал меня на легковом автомобиле, в котором, на полпути, меня стошнило, я упал в обморок и чуть было не помер из-за частого применения хлороформа. И, наверное, помер бы, если бы засуетившийся на дороге отец не выпросил у какого-то по счету проезжавшего мимо автомобилиста нашатырь... А мог ведь оставить меня и поминай, как звали.

Зачем он играл со мной, как кошка с пойманной мышкой? На этот вопрос я не могу ответить до сих пор. Но тогда я об этом даже не задумывался. А после нескольких попыток увести меня куда-то сонного, вопреки моей воле, просто его возненавидел. Возненавидел всеми фибрами своей души. И, как мог, боролся.

Спустя некоторое время, я начал догадываться о происходящем. В бодрствующем состоянии, я стал предугадывать действия отца, и стал уже сам следить за своим преследователем. Потом начал просить друзей понаблюдать, кто и куда отводит меня сонного в ночную мглу. Почти все либо струсили, либо смалодушничали. На мою просьбу откликнулся только один Юра Иванисов, парень с нашей улицы. Ближе к полуночи он затаился в недостроенном соседнем доме и спустя час-полтора, смог увидеть, как я вышел к мужчине, стоявшему в тени фонарного столба и как мы прошли по улице. Но потом получилось так, что Юра, торопившийся за нами с огородов, неожиданно вышел из проезда впереди нас, и я его окликнул. Юра, явно перепуганный нашей встречей, общаться не стал, сказав только, что хочет спать. И отец, поняв, что у его действий появился свидетель из числа моих друзей, спешно отходя, дал мне установку - идти домой. А на следующий день, или через день, когда мы с Юрой встретились снова, на мои распросы он только и мог - что описать, как я вышел из дома, подошел к какому-то ненашему мужику и мы пошли по улице. Всей глубины ситуации Юра, конечно, не понял. Но я и по сей день бесконечно благодарен ему за это потому, что отец попался тогда в поле зрения свидетелей, что мне и было нужно. 

А как-то утром я осмелился и зашёл на двор семьи Галуцких, где отец снимал флигель, чтобы, глядя ему в глаза, высказать свое презрение - так мне это всё опостылело. Хозяйка, пожилая женщина, сказала, что он только что умылся и сейчас должен быть в кухне. Но ни там, ни во дворе мы его не нашли: видимо, услышав наш разговор, отец где-то спрятался. "А что ему передать?"- спросила хозяйка, заметив,что я собираюсь уйти. " Передайте, что он - козёл!"- крикнул я и, взглянув в глаза изумлённой женщине, убежал.

В те времена такое поведение детей было неслыханной дерзостью. И удивлённая моим поступком, хозяйка рассказала об этом своему мужу, а затем - своему крепко сложенному сыну - Павлу, который потом установил за постояльцем слежку. А спустя какое-то время,свидетелями проделок отца стали и другие мои односельчане: мастер по ремонту часов Виктор Блынский, соседи по улицам, друзья по детству, видевшие, как отец сопровождал меня куда-то глубокой ночью. И по селу пошли слухи о каком-то странном мужчине, преследующем меня.

Одним из последних эпизодов всей этой истории была случайная встреча 1 апреля 1970 года у нашего дома. Возвращаясь из школы, я вдруг услышал истошные и какие-то визглявые крики перепуганной матери с глубины двора: " Не входи, тебе тут делать нечего. Я сказала - не входи, сейчас позову милицию!" Подходя ближе, я понял, что визг матери был направлен на высокого, стройного мужчину, пытавшегося открыть нашу калитку с улицы. Я сразу узнал в нём отца и почему-то сразу понял, что ночью он непременно придёт за мной. Заметив меня, он спешно отошёл от калитки и прошагал мимо, лишь на миг взглянув на меня с мыслью, что я почти уже догнал его по росту. Это я буквально прочитал по глазам своего старого знакомого, когда наши взгляды встретились.

Мать со двора как ветром сдуло. Видимо, убежала через огород. Потом ни её, ни Лёни не было дома до самого утра. Как выяснилось позже, они переночевали у соседки - тёти Нины. А меня оставили в качестве приманки, предупредив Пашу Галуцкого и других односельчан, вызвавшихся схватить незваного гостя.

Я этого не знал, да и было мне, честно говоря, не до этого. Прохаживаясь по двору, до глубокой ночи я ждал своего противника, держа в руках украденный прошлой весной в цыганском таборе обрез одноствольного ружья, на случай защиты. Но так и не дождавшись, положил обрез под подушку и крепко уснул.

...Односельчанам удалось выследить и поймать маньяка на месте преступления под утро 2 апреля 1970 года, когда он, приглушенным голосом с улицы внушил мне, сонному, (сквозь окно!) - выйти во двор и помочиться. Как заводная игрушка, я бессмысленно встал и вышел в темень, ошибочно и наивно полагая, что опасность визита отца  миновала, что наступило утро, пора собираться в школу, но для начала попИсать - это моя личная потребность. Об оружии в эту минуту я даже не вспомнил.

Подкравшись, отца схватили крепкие парни с нашей и соседней улиц. А я, не обратив внимания на шум в кустах напротив, где всё это происходило, сделал свое дело и вернулся досыпать, поняв-таки, что встал слишком рано, что до рассвета ещё далеко. Жестоко избив, земляки заставили отца подойти поближе к моему окну и извиниться передо мной со двора,- так, что даже в полусне, я  услышал суровый, неискренний, но его голос: "Вова, прости меня." Голос отца, о котором мечтал все свои детские дни. Последним было слово "Забудь". Затем отца отвели к стоянке ростовского автобуса, откуда он и уехал домой. Навсегда.

Думаю, что в это утро ему, несмотря на избиение, очень сильно повезло. Пусть избитый, но, все-таки, уехал живой. Если бы его не остановили земляки и он бы окликнул меня, уже проснувшегося и бодрствующего, я бы, не раздумывая, заскочил бы в дом, схватил бы обрез, и точно бы его застрелил. И стрелял бы, скорее всего, не один раз: накануне, не получив возможности купить в магазине большие охотничьи пули ( "Недорос ещё", - сказала продавщица.), я зарядил несколько патронов сантиметровыми стальными шариками от подшипников, которые наверняка бы сделали своё дело. Одно меня смущало, когда глубокой ночью я держал обрез в руках и ждал своего губителя:" Как потом, я, худой мальчишка, в одиночку, поволоку эту огромную тушу? И где спрячу, чтобы не нашел милиционер?"

...Похоронили его в 1972 году, с медалями и орденами за участие в Великой Отечественной войне.

* * *

Послесловие.

Спустя годы, собирая архивную информацию об отце, я наткнулся на справку из военного ведомства, из которой следовало, что в свои молодые годы он учился в разведшколе, где, видимо, и овладел гипнозом. Не знаю, где в страшное сталинское время сложился его жестокий, начисто лишённый совести и человечности менталитет, но судя по тому, как грамотно, методично, умело он "работал" со мной, видно, погубил, сволочь, не одну невинную душу...


А об эпизоде, когда он  на моих глазах глумился над матерью, ( царствие ей небесное, святая женщина ),  я долго не решался рассказать  из уважения к её памяти. То, что он вытворял с нею, было страшнее смерти.
_____

* ДВН - Дочь врага народа. Это клеймо буквально преследовало детей, чьи родители, часто без вины, были репрессированы в годы сталинского режима.


Берегите своих детей!