Интеллигенция

                Какой я интеллигент! Я артиллерийский офицер.
                Л. Толстой. Дневники.




Эта «прослойка» существует в любом социокультурном классе, сословии, этносе: в среде крупных и мелких буржуа, в духовенстве, в крестьянстве, в пролетариате и даже в люмпен-пролетариате, как ни странно. Мало того: среди военных и невоенных чиновников и чинов, среди полицейских и среди функционеров и рядовых членов той или иной партии непременно есть эта «прослойка» - и именно её кодекс чести и совести определяет, вопреки или благодаря этой партии прогрессирует или деградирует общество в целом.
Это та самая соль соли, суть сути человечества, которая живёт и руководствуется в своих поступках и помыслах истиной и честью, чувством собственного достоинства, исконными и изначальными постулатами человеческого общежития, исключающими ложь, своекорыстие, мародёрство и подлость. Эта относительно немногочисленная среда отмечена высокой, высшей степенью глубины и широты мысли и чувства, абсолютным и естественным отсутствием глупости, пошлости и подлости: сама эта среда исключает автоматически возможность безмятежного и успешного существования в ней этих качеств и их носителей. Кто таков, тот уже не интеллигентен.
Это не клан, не секта, не орден. Интеллигенция не имеет ни устава, ни знаков отличия, ни регалий, ни знамён. Вся её боевая семиотика незрима, но осязаема. Само наименование «интеллигенция», «интеллигент», не говоря уже о публичном вынесении и присвоении этих характеристик, не говоря уж о превращении оценки в знак, в тавро, претит самим безусловно достойным их носителям. Рыбак рыбака видит издалека – таково же и единство и единодушие интеллигенции. Неисповедимыми путями идут эти витязи друг к другу – сквозь время и пространство, сквозь жизнь и смерть, вопреки предрассудкам и личным обидам, часто будучи даже и не знакомы друг с другом, часто никогда в жизни и не повстречавшись, но удивительными ворсинками соприкасаясь и взаимообогащаясь, напитываясь и получая мощь и силу сопротивления пошлости и обскуре…
На чём же стоит эта странная и вездесущая ипостась? И – всякую ли социокультурную среду, институт, партию, клан она благодушно и неизменно претерпевает? Стоит, как я уже сказал, на высоте и искренности отношения к миру и человеку, к среде и к себе. И как только среда, окружение понуждают интеллигента спуститься на грешную землю, снизойти к пошлости и прагме, он силою духа своего делает выбор между двумя перспективами: до конца пытаться преобразовать среду, согласно своим представлениям о долге, чести и совести, либо оставить подобные попытки и уйти, горько разочаровавшись в возможности эту среду нравственно преобразовать… Так интеллигент становится Дон Кихотом, странствующим рыцарем, притчей во языцех Бессмертной Пошлости, злорадствующей и процветающей.
Так делают свой выбор честный проповедник, писатель, священник, полицейский чин, врач, учитель, боевой офицер, просвещённый рабочий, просвещённый крестьянин, инженер, дворянин, министр, учёный, сенатор, депутат, губернатор, мэр, кавалер ордена и Герой России, спортсмен, журналист, актёр, артист эстрады, телезвезда и пр.

В каждой из этих относительно замкнутых категорий непременно есть специфическая иерархия, определяемая градацией идейности/безыдейности и духовности/бездуховности. В любой среде всегда будут два полюса отношения к извечным тезисам: своя рубаха ближе к телу; ну как не порадеть родному человечку; не украдёшь – не проживёшь; лови момент! не пойман – не вор. И как часто мы, наедине с собой, сами себе лукавим вот этой, последней «народной мудростью»! Тешимся безукоризненной, как нам кажется, репутацией безусловно порядочного человека, тешимся! самоутоляемся! блаженствуем! – не замечая в глупости своей, что ни комплименты извне, ни собственное наше самомнение никак не вяжутся с естественной и потому истинной и действительной порядочностью человека, которому просто некогда любоваться собою и умиляться собственному достоинству, как некогда человеку считать и анализировать собственные вдохи-выдохи, пока он здоров.

Интеллигент – не прагматик. Никакой целью не станет он оправдывать сомнительные средства. В крови у него сидит отвращение к прагматическому компромиссу с подлостью – даже на миг, на долю мига! Потому что грязь, безнравственное ничтожество мига этого раз и навсегда пачкает и дискредитирует честь и совесть интеллигенции, заставляя всякого из малых сих злорадостно либо разочарованно восклицать: а ещё интеллигент! а ещё в шляпе! все они такие!
Кстати: нет более грустного и поучительного зрелища, чем горькое разочарование простой и грубой души, подлой души! испытавшей на себе циничное вероломство того, кого эта душа худо-бедно почитала порядочным («не чета мне!») человеком, воплощением интеллигентности и незыблемости декларируемых принципов. Как мгновенно звереет и ожесточается дикарь, обнаружив на месте рафинированного высоконравственника такого же беспринципного подлеца, глумливого оборотня, сокрывавшего под овечьей шкуркой интеллигентности жёлтые клыки шакала! И как воодушевляется тут же убеждённый мерзавец, обнаруживши под тою лицемерной облаткой родственную душу: ага! все мы одним миром мазаны! нет праведников! есть мы! гуляй, рванина! воруй! хапай! лги и клевещи!
Ах как всё это соблазнительно! Не правда ли?
Неправда.