Голос

Из сборника Соглядатай


(Сон)

«Камнем  смерть твоя на грудь упала!
Не убила, но к земле прижала;
   оттолкнуть, –
думал я, – и сбросить этот камень
невозможно ни руками, ни ногами…
   Ноет грудь…

А во сне ты головой кивал… и долог
взгляд…» – «Две-три таблетки  валидола
   под язык
сунь, – раздался голос, – и отпустит!
Станешь свежим, будто бы в капусте –
   средь росы

и хрустящих, плотных листьев –  найден
только что мамашей!» – «”А у Нади
   пирожок
между ног не спереди, а сзади! –
говорил отцу я (шли мы в садик). –
   Иру жёг

лупой Глеб!.. Он – вождь… у краснокожих!”
Голос, и твои слова – такой же
   лепет. Нет!
валидол помочь не сможет сердцу:
очень слаб – напрасно не усердствуй!
   О пятне

на стене я думаю… и ватой
тёр и мокрой тряпкой…» – «Голова-то
   не пьяна?»
«Нет, а что?» – «Перекрестись или прочти стих!
Средство есть: чифирь тебе прочистит
   клапана!

Он продует разные аорты
и желудочки, где сырость, слизь – как в гроте,
   ибо кровь
еле движется: отсюда слабость, вялость,
боль в груди и общая усталость».
   «И багров

нос, – добавил я,– от пьянки». – «Белый! –
засмеялся он. – Клянусь Кибелой!»
   «Не знаком
с этой женщиною: кто такая?» – «Матерь».
«Чья?» – «Богов!» – «Не знал: родился – в марте.
    Дураком

овен слыл всегда!.. Ты сам-то – умник?..»
«И не примет ни душа твоя, ни ум, ни
сердце смерть его за факт; и вечно нюни
   распускать
будешь ты; но главное: отца ты,
глядя на восходы и закаты,
   будешь ждать

вечно... Камень?.. камень – ощущенье
тяжести в груди, хотя мучений
   от него
избежать нельзя… дыши ровней!» – «А груз-то
давит!» – «А костей не слышно хруста…
   Коновод

мук твоих, скорей, не мысль, а чувство
той утраты…» – «Я едва влачусь: два
  – или три? –
месяца я пил, чтобы забыться».
«За основу принял бы их быт…» – «За
   что Одри*

приняла поэзию, когда ей
шут** о ней рассказывал, гадаю –
   отгадать
не могу… а ты – о финском быте!»
«И чухонцы жили…» – «Да! под звон копыт те
   продавать

в Ленинград везли морковь, картошку, масло
из ближайших деревень…» – «Ага! кума шла;
   следом – кум:
сыт и в стельку пьян!.. Всё это было
до колхозов: было да и сплыло!..
    Едоку

нужно было кушать; он трудился
не за трудодень!» – «Остановился?
   Разве ж я
спорю!.. Ты представь: конец двадцатых.
НЭП. Ещё не целит в депутатов
   из ружья

вождь усатый (он потом бабахнет!).
Коллективизациею пахнет…»
   «Охватить
всю страну решил?» – «Простор. Скрипят телеги.
На одной из них – отец и сын…» – «Элегий
   разводить

незачем!» – «Я – про семью!» – «Про семьи…
про чухонские и я толкую!.. Всем им
   в паспорта
подлый штамп***  в милиции влепили!..»
«Я стеснялся финских слов… и выходили
   изо рта –

русские… Зато на всём готовом
в Хельсинки живу!» – «А-а! в продуктовый
   рай попал!»
«Для меня он адом обернулся:
мой отец ушёл – и не вернулся!»
   «Та  тропа,

на которую ступил он, возвращенья
не предполагает!» – «Воз вращенья
   ждёт колёс,
чтобы с места сдвинуться; но кто-то
должен этот воз толкнуть!.. Работа
  – на износ! –

моего отца предполагала
силу воли!.. Что его толкало
  – за гроши! –
так трудиться?.. чувство долга?» – «Верно,
что от Paradiso  до  Inferno –
   шаг. ”Суши

вёсла! – говорит Душа Харону. –
Берег!” А Харон: ”Довольно ровный.
   Вылезай!”».
«Мысль, что нет отца, в моём сознании
не укладывается». – «Тебе б со сна не
   голоса

слушать, а писать стихи о том, как
любишь ты его… Пиши: котомка
   за спиной;
я  иду…» – «Глумишься надо мною?»
«… волю мыслям тягостным  дам – ною!»
   «Да! иной

посмеётся: разольётся глотки устьем
смех язвительный… А я брусничный кустик
   для  отца
из-под снега – с ягодою алой! –
откопал… Да! ухожу на скалы».
   «Нет  лица

на тебе!.. взгляд дикий: ты испуган?
Ой, гляди! сойдёшь с ума, как Гуго
   ван дер  Гус!*»
«Да, горюю… Об отце я убиваюсь!
распускаю нюни и спиваюсь!..
   И не грусть,

а отчаянье терзает!.. Ну, так что же?»
«Дедом ты  уже давно быть должен
   и иметь
внуков от своих детей. Твой возраст…»
«Люди с вилами трудились – сена воз  рос.
   Но заметь!

Конь стоял и, позабыв про сено,
смахивал хвостом слепней рассеянно
   с крупа. Конь,
синь небес окидывая взглядом,
размышлял: ”Вот где бы погулять!.. да
   испокон

веку человек за скот рабочий
держит нас. А сколько у обочин
   черепов
и костей валяется! но редкий
конь вздохнёт и скажет: ”Наши предки!”
   Мы в рабов

превратились!..  лупят плёткой нас!.. душа вся
истомилась: ешь, работай, размножайся!..
    Я жевал,
трус, работал…”». – «Не отведал ли конь плётки?»
«Конь заржал!» – «Готовится в полёт?.. Тки
   кружева,

тки, паук!» – «Поэт!» – «Поэт, скажи-ка,
где твоя весенняя брусника?
   где ж она?»
«В чашечке с водою на отцовской
тумбочке». – «Где дети?.. внучка с соской?..
   Где жена?!

Где друзья? Где дом родной твой?.. Ну-ка,
отвечай!» – «Нет ни детей, ни внуков!»
   «Под каблук
опасаешься попасть?.. И подкаблучник
мечет семя, будто стрелы лучник!
   Кушай лук

и чеснок. А женщины бояться
нечего: полюбит и паяца!
   Знай бросай
”палку”». – «Как?.. и никакого гнёта?!»
«Для поэта женины тенёта –
   паруса!..

Муж с женой –  представь! – идут: утиный
шаг…» – «Паук осу опутал паутиной:
   ”Пой, оса!” –
говорит». –  «А всё-таки пора бы
и жениться. Русские, арабы
   пояса

затянуть всегда готовы туже
ради собственных детей. Тигрица к туше
   кабана
подзывает и тигрят: вы ешьте, дескать.
Павиану – одному! – прискучит трескать:
   свой банан

детям…» – «Знаю я, куда ты клонишь!
Продолжай... О материнском лоне ж
   ты пока
ничего не сообщил, а это – тема
увлекательная!.. Мы вокруг тотема
   трепака

спляшем, говоря: ”Вот рода предок!”
Кстати, от тотема до запрета
 – до табу! –
шаг один. Когда глаза запустим
в даль туманную, того коня отпустим
   не в табун,

а на волю...» – «Конь-то твой  не мерин?»
«Нет». – «А ты?» – «Жениться не намерен.
   ”Пропадёт
род  наш!” – сокрушался он». – «Отец-то?
И не зря: ты из другого теста!
   ты урод!»

«Я не знаю, кто я!.. Отвращенье
чувствую (пожалуй, от  вращенья
   и земли
и луны – вокруг земли) к телам, к их дырам,
щёлкам, выпуклостям, впадинам, где сыро».
   «Не  мели

вздора!.. вишь, герой какой!.. Повсюду
люди размножаются!» – «Сосуду,
   что дерьма,
крови и мочи, слюны и пота
полон, я подобен. Да и плоть-то
   есть тюрьма

для  души!» – «Да разве сквозь оконца
глаз она не видит неба, солнца?!
   Ведь стена,
потолок, пол в тюрьмах – камень мёртвый;
плоть – жива!» – «Где много плоти – спёртый
   дух. Стенай

не стенай – не скинешь шкуру: с этой
мыслью и живу!» – «Душе  рассветы
   наблюдать
помогает плоть: глаза – её частица.
Мир в душе способен уместиться:
   голодать

не приходится!.. А ты назвал тюрьмою
плоть живую». – «Руки дай умою!
   Я к телам
прикасался!» – «А не мёртвое ли тело –
твой отец?» – «Отец – душа!» – «Задело!
   По делам

вы и получаете: витает
в облаках душа, а плоть глотает
   водку: то 
в грязь – лицом, то – к небу!.. Неразрывна
связь души и тела». – «Тело – рынок,
   где скотом

скот торгует!» – «Мог сказать бы лучше:
ярмарка!.. У! взгляд какой колючий!»
   «Разлучить
нас нельзя, отец! Что мне его наскоки!» –
крикнул я  и… на пол рухнул с койки…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
   «Раз лучи

из себя вытягиваешь, будто
нить паук, лучами и опутай
   дурака! –
обратился к Месяцу. – На вербе
не сиди!»  А Месяц: «На ущербе!
   и рога
заострились»…

2006


  *Одри – крестьянская девушка из комедии В. Шекспира
 «Как вам это понравится».

 **Шут – Оселок.

***Подлый штамп – 58 статья.

 *Гуго ван дер Гус – фламандский живописец (ок. 1435 – 1482 гг.).