Мёртвая птица

    Мёртвая птица. Я – мёртвая птица. Можно, конечно, много говорить о достоверности этого утверждения, но умоляю вас – оглянитесь вокруг! Вы-то все люди, вы больше видели, чем я, потому что птицы мало видят. Особенно мёртвые. Проснусь завтра и снова… Я – мёртвая птица.

    А ещё, когда я был птенчиком, меня часто закрывали в скворечнике и хотели бросить... Но мороз заставлял их вернуться и они говорили, что вернулись из-за меня... Знаешь, как больно? Как больно, когда тебя потом каждым съеденным червячком попрекают.
    А завтра всё будет также. Только меня-то у них уже нет - я вроде бы прожил своё, правда слишком рано меня кошка съела... Зато, хотя бы кому-то хорошо.
    Не все птенцам масленица. В луже чьей-то птичьей крови побарахтаюсь, да тоже затихну.

    Потом, помню, было темно. Так темно и одиноко, как тебе однажды... Не потому что никого кругом нет, а потому что очень устала. Люди спят в квартирах, а ты всё бежала и бежала, правда пешком так бежала, но ножками всё-таки... А я тоже где-то птичкой метался.
    Пока меня кошка не съела. Да бог с ней, с кошкой-то! Только забыть трудно даже мертвой птице о том, что её-то полюбить толком и не успели... На распев потом все говорили, что одна птица - не важно...
    А если бы это были они? Ну, боже мой, неужели, если бы это был кто-то из них, им тоже было бы всё равно? Не важно...
    Снег уже начинал падать, а я тенью мёртвой птички метался по промышленным свалкам...

    Засыпая в густом тумане, каждой хотелось бы оказаться на моём месте - мне туман видеть не мешает, я летаю почти также, как и при жизни, да только ветра не слышу и не чувствую. Да и воздух всегда сухой. Да и не видит меня никто... Да и нет меня вовсе.
    Я, зарывшись в листья, спрячусь от осенней непогоды по-привычке и отчаянно буду звать того единственного друга, который, надеюсь, придёт.
    И придёт. Кошка.
    Потом кто-нибудь мне выключит солнце... Боже мой, оно ведь устало.

    Ой, как же больно было... Буран крики заглушал, но от того, мне ведь легче не становилось, я метался, как одержимый от стенки к стенке, пёр стенкой на стенку, а потом меня взяли и прижали к стенке... Как собаки глупые иногда прижимают к стенке подъездной, так и меня прижали. За горлышко взяли так и всё... А шейка-то у птичек тоненькая, хрупкая... И сколько бы мужества у птички не было, ей всё уже трах-тибидох...
    А потом они снова летят. Все эти птички летят. Да так, как и не снилось им раньше, по пограничной территории каких-то странных, но совершенных для птичек, миров...
    Врачи-ветеринары говорят, что птичек не смысла лечить...
    А ведь они просят иногда. Зовут на помощь... А всем нет дела, ведь даже если бы им нужна была помощь, они бы все сказали, что это не важно...

    А никто и не знал, что лишь голубей хоронят в опилках, чтобы перья не смялись... А ведь так и было - остальные птички с потрёпанными крыльями так и не научились летать снова. Зато начали падать... С крыш, с обрывов, с мостов... Шарики стеклянные. Они ведь также - прыгают и разбиваются... Это всё их чувство долга. Их, стеклянных шариков, чувство долга.
    И, о боже, как невыносимо бывает этим шарикам, когда миллиарды молекулярных соединений перестают существовать... Как и у птичек перья.
    Перебиты, да не перебинтованы...

    А мне просто не было смысла бороться. Я растворялся каждый день, как фруктовый лёд на летнем солнце... И эти же солнцем, но осенним, залитый, снегом припорошенный, я лежал под кучей промышленного хлама... Я так сожалею, что здесь и сейчас нет со мной одного человека, он так часто мне сниться...
    Я уже не живу, и лишь думаю, я плакать ещё могу, но уже, отнюдь, не слезами, и когда надо мной студенты столпились, я лишь кружил вокруг и рвался на части...
    А потом я стану так далеко, что буду скучать по морю, по кусочкам парусников, по осколкам стеклянных шариков.
    Отчаявшись вернуться домой, родных провожаю на юг...
    Знают ли люди, что такое юг? Знают ли они, как выжжены южные степи? Какой там ветер? Какой там воздух?...
    Тени фонарные моих крыльев уже коснуться не могут, но я-то их чувствую... А он далеко...
Быть может, под небом Исландии? Как же я хочу, чтобы и мои крылья кто-то сберёг в опилках...

    Помниться мне, как я летал над библиотекой и высматривал его... Понимать я никак не мог - он это или она, поскольку я птица и к роду человеческому отношения не имею, но всё-таки, думается мне, что и меня это человек замечал тоже.
    Я метался за ним каждый день, я ел крошки возле его дома, и лишь рядом с библиотечной пылью, которая была столь прекрасна в ночные часы, я не чувствовал тоски по дому и той обиды, которая меня терзала...
    Помнить о том, кто я нельзя. Мне так сказали незадолго до появления кошки... Спасибо ей, милой кошке за свободу. За свободу, как и он, пусть в силу сломанных перьев, ходить пешком.

    Всех людей окружают такие прекрасные птицы... Не такие, как я. Как я глупые, как я бедные и некрасивые.
    Зато больше нет таких свободных птиц, как я. Как я шагающих пешком и смотрящим на мир из вне... Так странно бывает смотреть на звёзды - они похоже на рассыпанную соль, но почему-то считают себя самым прекрасным, что в мире есть... И даже люди так считают, и даже он так считает.
    Хотя мне кажется, что дождь гораздо красивее - он на стёклах умеет писать...
    Я теперь люблю кругами бегать под дождём... Правда не чувствую его совсем. И дождя не чувствую.