предрешенное

В одном из лакричных городков, затерянных на пестрой карте Восточной Европы,
Будут сверкать под апрельским солнцем квадратные метры площади,
Мощеной камнями круглых форм ,заполоненной людьми и скамьями,
Снующими между ногами тенями изможденных котов,
Ночами стаей сидящими у пяти ступеней
Аптеки, в чьих дубовых панелях
Веками блуждает, отражаясь от стекол
Запах корня валерианы – да, даже котам
Известно, что легче всего быть довольным жизнью и миром,
Сбежав от них в объятья дурманящих трав.

Скатерть на крайнем из разбросанных в тени Ратуши столиков о трех ногах
Будет идти пузырями и волноваться углами при появлении ветра,
Посмеявшись о чем-то любезно с официанткой, ты скажешь заказ
И замрешь в одиночестве, вдыхая и выдыхая певучий, слегка сладковатый воздух, медленно.
Всё так же прям вопреки и благодаря
Прошедшим, текущим, грядущим дням,
Пахнущим вербеной, цвета зеленых вод
Италийских озер, отразившихся в долгих глазах,
Влюбленный в гамбиты, обдумаешь следующий ход
Очередного партнера повергнуть призванный в прах.

Длинный пашминовый шарф, дважды обмотанный вкруг теплой шеи,
Цепкий спокойный взгляд, перчатки на пальцах, неровный бьющих ритм –
Всё выдает чужестранца, иновременца, сошедшего с гобелена,
Всё выдает гостя, идеально вписавшегося в городскую систему:
Ты и сам нутром чуешь, что Толстая Маргарита,
Длинный Герман и рыжие башни, гордящиеся флюгерами –
Это очень твоё, только в меньших масштабах.
Совершенное место для выходного штаба.

В городе, в который можно завернуться, как в ноябрьский плед,
Мы столкнемся в проулке Pikk jalg через пару десятков лет.
Я буду бежать по курсу север-восток,
Как всегда, надеясь первой увидеть новый восход,
Ты будешь идти из Нижнего Города вверх,
Не оборачиваясь, думая о своем, отстраненно вслушиваясь в шелестящий смех.
Самые лучшие встречи – всегда на чужой земле,
Там, где не быть стабильности, а если и быть, то беде
(Впрочем, беде краткосрочной, как всякая командировка);
Быть разве что меченой карте, в колоду ввернутой ловко.