Морис Роллина Мельница и др. , 128-133-е

Морис Роллина Баллада о Каштане, 128-е.
(Перевод с французского).

Под вечер на лугах шумел со скрипом дрок,
как будто кто-то там свой гребень чистил яро.
Потух зелёный цвет - серел любой листок,
хотя на небесах уже висела фара,
согнутая в дугу, как сабля янычара.
Я шёл тогда один путём, где жабий крик
тоскливо оглашал сомкнувшийся тростник,
шёл около стогов; в полях; среди бурьяна -
туда, где я мечтать до полночи привык:
в таинственной сени премудрого Каштана.

Неясыть подала плаксивый голосок,
пророча, будто то набатные удары,
над блеяньем отар, застрявших вдоль дорог.
И дрожь меня брала. Казалось, что из хмары
вещала эта тварь о страхах близкой кары.
Был час волков и ведьм да колдовских интриг.
И кто-то звал меня, чуть было не настиг.
Сверчок застрекотал, но тихо и не рьяно.
И светлячок во мху, в густой тени возник:
в таинственной сени премудрого Каштана.

Вдруг Эльфы, прилетев, нашли тот огонёк.
Мне танец их помог рассеять злые чары.
Слетались Души тех, кто бросил нас не в срок.
Во мне угас огонь душевного пожара.
Все чувства улеглись. Умчались прочь кошмары.
Я забывал удел всех смертных горемык.
Не думалось, что мир коварен, зол и дик.
Забылись сразу все измены и обманы,
и я воспрял и взмыл, избавясь от вериг
в таинственной сени премудрого Каштана.

Посвящение.

Принцесса грёз моих ! Как знать, настанет миг:
я здесь, в селе, умру... Вели, чтоб гробовщик,
закрыв меня в гробу, довёз до той поляны
и, ночью, закопал, где вереск - что цветник:
в таинственной сени премудрого Каштана.

Maurice Rollinat Ballade du chataignier rond, 128-e.

Le rale de genets croassait dans les pres
Comme un peigne qu’on racle au milieu du mystere ;
Le soir decolorait les arbres effares,
Et lentement la Lune, au ras du ciel austere,
Se recourbait en arc ainsi qu’un cimeterre.
C’est alors que, tout seul dans la vallee, au bruit
Du crapaud des etangs qui flutait son ennui,
Par les taillis scabreux, les labours et le chaume,
Je m’en allais parfois rever jusqu’a minuit
Sous le chataignier rond dresse comme un fantome.

Aux belements lointains des moutons egares,
Plus fatidiquement qu’un glas de monastere,
Le chat-huant melait ses sanglots aceres,
Si tristes, qu’un frisson de peur involontaire
Vous prend, lorsqu’un mauvais echo les reitere.
C’йtait l’heure des loups que le sorcier conduit ;
De la voix qui vous hele, et du pas qui vous suit ;
Le grillon n’avait plus qu’un murmure d’atome ;
Et la mousse enchassait le petit ver qui luit
Sous le chataignier rond dresse comme un fantome.

Le court vacillement des farfadets soufres
Annoncant des esprits qui revenaient sur terre,
Dansait au bout des joncs des chemins engouffres ;
Puis, a la longue, tout finissait par se taire,
Et le silence entrait dans la nuit solitaire.
Et j’oubliais la tombe ou la Mort nous reduit
En cendres ! J’oubliais le monde qui me nuit ;
Le sommeil des buissons me charriait son baume,
Et je m’evaporais avec le vent qui fuit
Sous le chataignier rond dresse comme un fantome.


envoi

Princesse de mon coeur, si, par un cas fortuit,
Je meurs a la campagne, ordonne que celui
Qui vissera sur moi le long couvercle en dome
M’emporte par la brande et m’enterre, la nuit,
Sous le chataignier rond dresse comme un fantome.

Морис Роллина Мельница, 129-е.
(Перевод с французского).

Верть-круть, верть-круть ! Здесь звон со стуком.
Вся мельница - в сплошной муке,
и даже совы на коньке,
и сад вокруг, и грядки с луком.

Тростник здесь выглядит бамбуком.
Ему привольно на реке.
Верть-круть, верть-круть ! Здесь звон со стуком.
Вся мельница - в сплошной муке.

С осла снимают груз над люком,
и мельник в рыхлом порошке,
с мукой на лбу и на щеке -
ни дать, ни взять, ПьерО под вьЮком.
Верть-круть, верть-круть ! Здесь звон со стуком.


Maurice Rollinat Le Moulin, 129-e.

Tic tac, tic tac ! Le moulin sonne,
Enfarine par tous les bouts,
Pres du donjon plein de hiboux,
Dans la verdure qui frisonne.

Au bord du torrent qui faconne
Les joncs hauts comme des bambous,
Tic tac, tic tac ! le moulin sonne,
Enfarine par tous les bouts.

L’ane qu’un rien caparaconne,
Suit dans l’herbe et le long des trous
Le meunier si bleme et si roux
Qu’on dirait Pierrot en personne :
Tic tac, tic tac ! le moulin sonne.

Морис Роллина  Песня воды, 130-е.
(Перевод с французского).

Новая песня, но вечно всё то же -
то что река поверяет ветрам:
вечером, днём, по утрам, по ночам,
в мерном теченье, души не тревожа.

С речью людской для меня ты не схожа.
Та лишь досаду приносит всем нам.
Новая песня, но вечно всё то же -
то что река поверяет ветрам.

Мне в одиночестве любо и гоже -
ты потакаешь и снам, и мечтам.
Ты успокоишь меня, как бальзам,
грустный и гневный настрой изничтожа...
Новая песня, но вечно всё то же.

Maurice Rollinat Le Bruit de l’eau, 130-e.

Chanson neuve et toujours la meme
Que la riviere dit au vent,
A l’objet inerte et mouvant,
Au soir brun comme au matin bleme.

Pour moi, tu n’es pas un embleme
Du bruit humain si decevant,
Chanson neuve et toujours la meme
Que la riviere dit au vent.

Dans la solitude que j’aime
Tu berces mon esprit revant,
Et tu m’apaises bien souvent
Quand je grince ou quand je blaspheme,
Chanson neuve et toujours la meme.

Морис Роллина Мергельные карьеры, 131-е.
(Перевод с французского).

В карьерах внизу каменюки.
Карьеры - жёлтые ямы.
Подальше от них упрямо
сбегают ужи и гадюки.

Зато лягушки без скуки
там хором выводят гаммы.
В карьерах внизу каменюки.
Карьеры - жёлтые ямы.

С рассвета там громкие звуки
веселья - возни да гама.
Оранжевые пижамы
дарит им закат при разлуке...
В карьерах внизу каменюки.

Maurice Rollinat Les Marnieres, 131-e.

Les marnieres mornes et creuses
Sont les gouffres jaunes des champs.
Jamais de reptiles mechants
Dans ces caves si peu pierreuses !

Mais pour les grenouilles peureuses
Quels marecages allechants !
Les marnieres mornes et creuses
Sont les gouffres jaunes des champs.

L’aube y met ses clartes heureuses,
Ses voix, ses rires et ses chants ;
Et par les beaux soleils couchants,
Elles ont des rougeurs ocreuses,
Les marnieres mornes et creuses.

Морис Роллина Овраг, поросший маками, 132-е.
(Перевод с французского).

Посвящено Жюлю Бретону*.

В одном из диких уголков,
где ни пастьбы, ни лесников,
где не услышишь рёв быков
и лай собаки,
во впадине, где нет дорог,
где вряд ли сыщешь василёк,
разросшись, как сплошной лужок,
густеют маки.

Там, между скал, где есть зазор,
предстанет взору рябь озёр.
Там вьются ящерки у нор,
как бедолаги.
Они пугливы. Их страшит
и дрок, что, где ни глянь, кишит,
и старый выцветший самшит,
в сыром овраге.

Зато всё небо - как витраж,
и солнце летом входит в раж,
а в мак вселяются кураж
и злые чары.
Среди овражных чёрных скал
он вымахал не хил, не мал -
и, будто в поле, запылал
свежо и яро.

Он любит чистый небосклон,
а хлынут ливни - угнетён.
Когда холодный Аквилон
задует хлеще,
земля от лепестков пестра,
черна, кровава и сыра,
и мгла зловеща.

Но если тихо всё вокруг -
в овраге никаких докук,
лишь от крутых холмов вокруг
ложатся тени.
Сюда, в ярчайшем блеске лат,
спешат стрекозы на парад
и возле венчиков кружат,
не зная лени.

Здесь много всяких птиц-зануд.
У каждой пташки - сто причуд.
И маки весело цветут,
вертя головки.
Горят кармином лепестки
и, если дуют ветерки,
колышутся, как мотыльки
на их массовке.

Их яркий, будто пурпур, цвет
бодрит и тёрн, и бересклет,
им даже здешний уж согрет
и дуб болезный.
От них здесь даже камню прок.
Вид скал не слишком дик и строг,
когда вблизи растёт цветок,
рождённый бездной.

Мак воплотил огонь страстей,
цвета убийства и смертей
и кровь коварнейших затей
в себя вбирая.
Зато, когда цветок раскрыт,
коровок божьих он манит,
как заколдованный магнит,
как двери рая.


Maurice Rollina Le Ravin des coquelicots, 132-e.
A Jules Breton*.

Dans un creux sauvage et muet
Qui n’est pas connu du bluet
Ni de la chevre au pied fluet
Ni de personne,
Loin des sentiers des bourriquots,
Loin des bruits reveilleurs d’echos,
Un fouillis de coquelicots
Songe et frissonne.

Autour d’eux, d’horribles etangs
Ont des reflets inquietants ;
A peine si, de temps en temps,
Un lezard bouge
Entre les genets pleins d’effrois
Et les vieux buis amers et froids
Qui fourmillent sur les parois
Du ravin rouge.

Le ciel brillant comme un vitrail
N’epand qu’un jour de soupirail
Sur leurs lamettes de corail
Ensorcelees,
Mais dans la roche et le marais
Ils sont ecarlates et frais
Comme leurs freres des forets
Et des vallees.

Ils bruissent dans l’air leger
Sitot que le temps va changer.
Au moindre aquilon passager
Qui les tapote,
Et se demenent tous si fort
Sous le terrible vent du Nord
Qu’on dirait du sang qui se tord
Et qui clapote.

En vain, descendant des plateaux
Et de la cime des coteaux,
Sur ces lumineux vegetaux
L’ombre se vautre,
Dans un vol preste et hasardeux,
Des libellules deux a deux
Tournent et vibrent autour d’eux
L’une sur l’autre.

Froles des oiseaux rebacheurs
Et des siderales blancheurs,
Ils poussent la dans les fraicheurs
Et les vertiges,
Aussi bien que dans les sillons ;
Et tous ces jolis vermillons
Tremblent comme des papillons
Au bout des tiges.

Leur chaude couleur de brasier
Rejouit la ronce et l’osier ;
Et le reptile extasie,
L’arbre qui souffre,
Les rochers noirs prives d’azur
Ont un air moins triste et moins dur
Quand ils peuvent se pencher sur
Ces fleurs du gouffre.

Les carmins et les incarnats,
La pourpre des assassinats,
Tous les rubis, tous les grenats
Luisent en elles ;
C’est pourquoi, par certains midis,
Leurs doux petales attiedis
Sont le radieux paradis
Des coccinelles.

Справка.
*Жюль Бретон (1827-1906) - Jules Adolphe Aime Louis Breton - звестный художник,
жанрист и пейзажист. Рисовал обычно идиллические картины из реальной жизни, был
натуралистом, но с некоторым идеалистическим уклоном. Его излюбленные темы:
природа, сельский быт, религиозгые праздники. Учился у Энгра и Ораса Верне. Был
другом Леконта де Лиля и Ж.-М. де Эредиа. О нем хорошо отзывались Виктор Гюго и
Анатоль Франс, но его же критиковали Бодлер и Золя. С 1886 г. Бретон был членом
Академии Изящных Искусств. Сохранился рассказ о том, что Ван Гог шёл на поклон
к Ж.Бретону около 200 километров пешком, но, добравшись, постеснялся войти.
Названия нескольких картин Ж.Бретона: "Возвращение с жатвы" (1853), "Песня жаворонка" (1884); "Первое причастие" (1886).

Морис Роллина Похороны королевы, 133-е.
(Перевод с французского).
Посвящено старому доброму Лафонтену.

У муравьёв - большой аврал.
Преставилась их королева.
Под деревянной дверью хлева
вершится церемониал.

А ветер холодом обдал,
задул не сдерживая гнева.
У муравьёв - большой аврал.
Преставилась их королева.

И катафалк, как он ни мал,
скользит направо и налево.
Несут и напрягают чрева.
Блюдут строжайший ритуал.
У муравьёв - большой аврал.

Maurice Rollinat L’Enterrement d’une Fourmi, 133-e.
Au bon La Fontaine.

Les Fourmis sont en grand emoi :
L’ame du nid, la reine est morte !
Au bas d’une tres vieille porte,
Sous un chene, va le convoi.

Le vent cingle sur le sol froid
La nombreuse et fragile escorte.
Les fourmis sont en grand emoi :
L’ame du nid, la reine est morte !

Un tout petit je ne sais quoi
Glisse, tire par la plus forte :
C’est le corbillard qui transporte
La defunte au caveau du roi.
Les fourmis sont en grand emoi !