кочевая память 2005

натырив всевозможных истин
во тьме чердачной, из канистры,
на свалке обнаружив клад
(кошачий череп или фотку
с кошачьим черепом красотки),
я познавал закон утрат

посредством близости к змеиной
ремня премудрости, в обидах,
нерасщепляемых для слёз,
или когда подруга сердца
в детском саду могла присесть за
соседний стол, где сок берёз

любимчикам и подпевалам
педвоспиталка разливала –
я делал вид, что дела нет
моим слюням до их крысиной
возни, мечтая волосину
на воспиталкиной губе

поджечь, как фитилёк от бомбы,
но тлели дни, взрывались годы –
полуребёнок-полудед
по людным (оттого пустынным)
ширнепотребным магазинам
шатался, собирая медь

как незаслуженную манну,
кидал копейку – и в стакане
вода пускала пузыри,
шепча: «ты жив, ты не потерян,
простая, как копейка, вера
заначку духа сохранит»

14 января, Р


когда-нибудь устав от домогательств
второго я я-первое вернётся
в какой-нибудь такой сякой свой город
уверенной походкой гражданина
со среднестатистическим размахом
причалит в гладковыбритом пальто
к участку избирательному чтобы
свой дух мятежный в урну опустить
за пупкина конечно сумасшедшим
объявят прописав апартамент
с крахмальной тишиной прозрачным чаем
постелью со следами ватерлоо
тогда мелком вооружившись я
будет на белом рисовать экране
стихи о снеге белые стихи о с  н  е   г   е   б   е    л    ы      е     с     т     и   х 

и     о       с        н        е       г        е        б         е         л         ы           е    

   с         т          и            х           и             о              *            н               е

      г               е            б              е               *                ы                е             


 с                *                и                х                и                о


     с                н                *                г                е

 

        *                е                л                ы



                *                с                *                и

 



                х                *                *


20 января, Т


можно сжечь письмо или адресата,
но не выжечь из памяти его запах

так шальные молекулы сенокоса
брали в плен готовые отдаться ноздри

так нельзя ни бросить, ни насладиться
золочёными рукописями листьев

говорю с тополиным акцентом на мятном:
может быть, там, в скрипке живёт Вивальди

и подсказывает партитуру
для январских сумерек, перекуров

в камышовых зарослях и на пашне?
может, нас обманули, что был вчерашний

век? все дела с валерьянкой или
со всеобщим наркозом зимы приснились?

мы сказали "есть" – прозвучало "были"
тишина источает привкус полыни

20 января, Т


Г. Гессе

вода горячая живую плоть заменит –
ей не хватает где-то так всего
процентов двадцати до формы Евы
и восемьдесят лишних – до Него

скрипучий пол – не лучший собеседник,
но опустившись к уровню стопы,
ты более реален, чем с соседом,
живущим там, на уровне толпы

кругом пустырь, из зарослей свободы
не выбраться, поскольку весь пропах
дорогой, сумраком, вся шкура в репяхах
бесчисленного «я»… степные волки,

забравшись на глухие этажи, где
тепло и свет, и ванна в номерах,
мы также не умеем умирать,
как не сумели научиться жить в них

27 января, Т


ПО ПУТИ В К

но я люблю – за что, не знаю сам –
обезображенную тракторами землю,
лёд, гравированный затейливо
резцом мороза, утренний худсам
пропивших музыку оранжеворабочих,
мазута кляксы, вспаханные строчки,
коралловые рифы лесополос,
люблю из окон поезда по пояс
во встречный окунуться паровоздух,
люблю отдаться свежему уродству
чахоточных прокуренных скрипучих
морозных тамбуров, и чтобы в хвост и в гриву
комками грязи пацанва лепила
пощечину общественному вкусу –
полз по стеклу рисунок безыскусный
летучей картой выдуманных стран,
где у людей такой же точно выбор:
пред тем как стать кормильцами для рыбок,
влюбиться в восхитительную срань

3 февраля, Р – чу-чух – К


ИгорьКу

всю сладкотерпкость языка,
всю непотребность говорильни
я отдаю тебе, весна –
моих желёз крутой давильне

превозмогая бормотуху
прокисших улиц и галдёж,
ты умудришься нас прочухать,
перелистать и разберёшь

за лицедействием пустячным,
в словесном фейерверке брызг
предназначения подсказки
и вдохновения каприз

bonus:
ведь вдохновитель с искуси-
телем почти один и тот,
когда пытаешься уйти,
то попадаешься в приход

14 февраля, И
27 февраля, М


ЭКСКУРСИЯ

– Мы с вами подъезжаем к Дому
Поэта. Здесь в степных предгорьях
Роились первые мечты,
Свершались первые шаги
На поприще прямохожденья.
Двадцати двух дней от рожденья
Перевезён сюда, малышик
Был первым долгожданным внуком
В породе дедовской. Вот вишня –
Мы входим в сад, где мальчик в куклах
Любил подолгу разбираться,
Меняя голову местами
С другими мёртвыми частями –
Так с детства необычный ракурс
Во взглядах проявлял поэт.
Пройдёмте дальше. Здесь минет
В укромном уголочке сада
Ему преподнесла красава
Под звуки трепетной синички,
О чём свидетельство – табличка:
"В такой-то день, в такой-то год..."
Теперь мы переходим в дом.
Зубная щётка, мыло, паста,
Стакан, которым полоскал свой
Полный небесных звуков рот, –
Здесь всё на месте, как и было
В тот день, когда его могила
Позвала в тёмные низы,
И он ответил на призыв.
Нет! НЕТ! Не смейте прикасаться
К предметам – отпечатки пальцев
Покрыты специальным лаком,
Но можно оцарапать след
Его высоких измышлений.
Задача нашего музея –
Хранить малейшую подробность
Такой особенной судьбы,
Преумножать её дары
И ретранслировать духовность!

Тим Ирис-Дрюков
14 февраля, И


ВИД ИЗ ОКНА В М

солнце краской масляной
на крыши намазывает
всякую вкуснятину –
мол, нате вам! нате вам!

девки зарумянились
снежные,
но им растаять надо 
в солнечной нежности, нежности...

сила притяжения
облака сильнее чем
грязи кариес,
но всё же падай вниз, падай вниз.

не спеши, не рано ль
укуриваться ладаном?
храни хладнокровие
оконное, ровное

в каждой малой истине
есть капля убийственного
зелья, ты пробуешь –
и тонешь в нём, тонешь в ней.

нарисуй нас, масленица,
самыми прекрасными
бликами в своей горсти
и отпусти, отпусти...

1 марта, М


когда ты завоюешь себе право
на рабство, возвратишься в отчий дом,
то соскобли с ножа сухую кровь
того, кто стал свободен, разотри
в ладонях порошок и в сок ребенку
добавь, чтоб он во многом преуспел –
в гордыне, в скуке, в алчности, но помни,
что только лицемерие даёт
тот сладострастный и животный привкус
обворожительному упоенью силой,
лишь в нём спасение, что совесть? совесть – щит
в руках, что острый меч держать не могут,
теперь молись себе, себе и только –
тогда ты настоящий победитель!

11 марта, М


отдав бумаге груз –
балласт чернильных пятен,
в единственном числе,
без толка и понтов
я по Москве пройдусь,
ей нелицеприятен,
ни перед кем ничем
не разбавляя кровь

со всеми незнаком,
то есть родной почти что
любому фонарю,
хмырю, хромой весне,
которая за мной
плетётся, как воришка,
исколотая вьюг
татуировкой вслед

мне обещала мать,
что всё узнаю в школе:
мороженого суть,
про сны, про мир, про птиц,
но не могла сказать,
что в этом мире кроме 
того, как спеет грусть,
нам нечего постичь

друг в друга мы, как сны,
перетекаем, малость
соприкоснувшись на 
границе забытья,
поспешнее, чем миг,
который почитает
минуту, о часах
не в силах помышлять

уже течёт вода,
в последнем воплощеньи
считавшая, что снег
её земной предел,
но будут облака
разбрасываться тенью,
забывшей о своей
возвышенной тюрьме

13 марта, М


НЕМОИМИ *

ОбмаНщиК, ЛицеДей и ШуТ –
когда ни смысла нет, ни драйва,
что остаётся, вас спрошу,
как не жонглировать словами?

на искаженном поле битвы,
где ум играет в поддавки
с безумием, летят молитвы,
а параллельно им – плевки,

где лишь свихнувшиеся краны
твою ночную жажду гасят,
где всё пытаешься ты спрятаться
за строем звуков несогласных –

здесь, захлебнувшись от поветрий,
я умоляю вас: не верьте
словам, рисующим миры,
как вы не верите моим

апрель, Р

* немоими – произведения сознательно или произвольно стилизованные, являющиеся вроде как «не моими»


ОТЕЛЛО И ЯГО

особенно когда герой – дурак
и полон страсти, как с игристым фляга,
лжи остается только подыграть,
развинчивая нервы бедолаги

у ревности и верности одно
звучание, да и цена одна им:
завёрнутыми в драмы полотно
их вышвырнут на осмеянье зала

что скалишь меч, мечтательный вояка?
убийство на убийство будет ноль
прощения, к тому же нож кривой
в тебя уже вонзил – издёвку – Яго

неисправимый авторский азарт:
залить талантливое сердце желчью,
слепцу в вознагражденье – красота,
кроме которой ничего у женщин,

всех вывернуть из шкуры шутки ради,
сомнительным сочувствием лаская,
и к чёртовой праматери отправить
под гром и пузыри рукоплесканий!

11 апреля, И


ОФЕЛИЯ

не спрашивай, Офелия, о том,
зачем бассейн и венец чудачки
тебе досужий рок предуготовил –
дух женский водянист и неосознан,
он – дождь, слеза и молоко, и… так что
не спрашивай, Офелия, могла б
та родинка на шее стать звездою
для принца путеводною, но как
касаться звёзд, когда в крови рука?
слова любви? – тем более слова,
прогнило что-то на планете принца,
зацвел шиповник, а гербарий выцвел,
не спрашивай, Офелия – плыви,
ты – часть круговращения воды

11 апреля, И


"природа равнодушна, потому
как чувствует свою неуязвимость
в вопросе веры – в общем ей плевать
на то, что будет завтра, так как смерть
природе не знакома, также люди,
к работе пристрастившись земляной,
как хладнокровные чудовищные черви,
глядят на лакомство большой навозной кучи,
забыв о самом главном, лишь уход
кого-либо из близких в силах вырвать
оставшихся из круговерти будней,
первоначальный облик возвращая -
пусть плачут! пусть засаливают почву!
минута искреннего горестного чувства
неизмеримо больше пресных лет,
растраченных в беспамятстве" – вот так
я думал по дороге от погоста,
где вместо розовых кустов и прочих
как живописный символ посадил
цветы картофеля у деда в изголовьи

13 апреля, И


МАЙ 1992

и первый раз как в первый раз влюблённый,
и стопудово расцвели каштаны,
и только что был Питер на ладони
алмазной грязной льдинкою, и даже
такая кульминация разлуки,
какой способна наградить весна
четырнадцатизимнего поДонка!

а там, в экране стереооконном,
сбежавшие из южного гарема
две девушки расчёсывают косы,
и кудри их сплетаются от неба
до самого предсердия... о чём я?
контрольная по химии, прицел
указки скорострельной, иероглифы,
которыми не описать картину
пронзённого восторгом бытия

они хотят мне доказать, что это
не девушки, не дождь подслеповатый,
а просто параллельные отрезки
структуры H2O пронзают плоскость
асфальта, но, седлая скорость света,
фотоны излучают превосходство
в искусстве внеземного снисхожденья,

которого, увы, мне не дождаться
ни от училки, ни от одноклашек,
ни от тем более весны, эх, бесшабашный
оптимистичный срочный майский дождь! -
ты чертишь искушение сорваться
на улицу, послав уроки к чёрту,
а я ещё не в силах угадать,
что твоя мягкая прозрачная решётка,
почти такая ж клетка, как тетрадь

14 апреля, К


эта кость – полено, а мысль – труха,
так нередко бывает: летуч
серебристый плевок, а хозяин плевка
уже невесом ничуть

да и в сущности много ли надо нам? –
ходить от костра к костру
и, сжигая доисторический хлам,
караулить свою искру

14 апреля, К


не каждому, отправившись на поле
удабривать пространство, удается
остаться в поле зрения других,
и то на время, время… время слепо,
и слепы все, кто временно живет,
так как же будет выглядеть тщеславье,
когда его волной аплодисментов
окатит благодарная галёрка –
восторженное воронье? какой
на вкус червей придется честь? легко ли
спать в яме, где закопан был талант?
каков период полного распада
привязанностей? страхов? озлобленья?
в квартире, где я вскапываю строки,
витает дух (во всех его значеньях)
хозяйки прежней, он на все вопросы
мои безмолвствует, ведь слово это путь,
которым ты бежишь от паутины,
увязнувший в хитросплетеньях духа,
но не когда ты стал одной из нитей

апрель, Т


ПЁТР

ветер бьёт по левой, бьёт по правой
мокрыми ладонями, под дых,
то за шкирку, как котёнка, схватит –
страшно, страшно, что и говорить!

если даже воду так колбасит,
по которой он, закон поправ,
мог гулять, но почему же властью
не воспользовался, как тогда?

«спрячь свой меч» - к чему это геройство?
неужели нужно так любить,
что позволить этим недоноскам…
холодно, куда теперь идти?

зуб на зуб не попадает, боже…
крошится молитва на зубах
петухи молчат, но от того лишь
громче одиночество и страх

27 апреля, Т


МАЙ  1995 

это было уже ровно десять сиреней назад:
я в палату входил с разноцветным салютом
подарить его девочке из  ч - ч - ч – ченского городка –
о, как пахли цветы вперемежку с лекарственной мутью! –
пахнут сладкою кровью, наверное, так
медицинские сестры и матери на перевязочных пунктах

ни твоей, ни моей, ни цветов красотой не спасётся
от парадов и варваров эта земля, ну и чёрт с ней –
пусть сиреневый вечный огонь обожжёт!
как распахнется, пыхнет, да как распахнётся
огнедышащий май, засыпая нас морфием, чтоб
не так больно разлука перерастала в сиротство

будет путь мой длиннее её бесконечных ресниц,
опалённых неловким впотьмах сигаретным обстрелом,
как охотника – дичь, будет запах преследовать,
будут сниться цветы, значит, меньше войны будет сниться

3 мая 2005, Т


СОН

чёрт, зачем я заснул?!
зачем провалился в кошмар –
урагановый зверь в шкуре хаки –
в униформе страдания –
бросился всех колошматить,
люди гибли, а я по привычке спасался...

а потом я сидел на руинах,
в руках подвенечное платье,
тишина занимала позиции,
и не знал: то ли здесь оставаться,
то ли проснуться туда,
где всё это должно повториться

16 мая, М



Давиду Самойлову

одновременно две судьбы не отхлебнуть
из переполненной руки дающей –
всегда один глоток, одна минута,
одно решение: ты гуща или юшка?

жив – не раздавлен - вздёрнута чека –
встать - выгнуться расплавленной дугою!
но этот самый главный миг броска
сознание растягивает в годы

27 мая, М

ИЗ ЧЕЙТА САМУАНА

пять клише музыкальных
выдает соловей -
он зовёт то ли самок,
то ли зри-те-лей-лей

от моих же напевов,
нескладухи сякой
разбегутся и девы,
и консьержка с косой

ну а если глухая
попадётся – фью-фью! –
по губам прочитает
два беззвучные лю

ты – умрешь, вы – умрёте,
он – умрет, я – умру,
на прощание ноту
отослав soloveyou

30 мая, М


лети скорее, жизнь! –
подарок денрожденный -
кому бы просто так
тебя передарить?
чтобы другому ты
взорвалась светом, прежде
чем стать рассыпанным
по кухне конфетти

сочись, хмельная жизнь!
пусть пенная поверхность
твоих пивных глубин
скорей сойдёт на нет -
не градус, не объём
определяют ценность,
а горечь лёгкости
и послевкусье лет

гони скорее, жизнь!
будь неэкономична,
безудержна, резка,
не разменяй мой шаг
на придорожный пыл,
бери меня с поличным,
когда притворственность
пытаюсь подмешать

кружись, шальная жизнь,
пушинкой электронной,
пусть в прятки призраков
переиграть не выйдет –
во тьме и на свету
я не был недотрогой,
пройдя тебя насквозь,
как ты меня – навылет

9 июня, М


ПО ПУТИ В Т
(скоростной пейзаж вечерней грозы)

Господи! бля буду! – это прекрасно!
это такое…  такое…       такое…
это не «синее» и не «красное»
небо неописуеваемое

это высокой свидетельство ругани,
где синяки и румянец, и вспышки
ненависти, ни с врагом, ни с подругой
так не подраться, так вор не попишет

молниеносную грудь, под которой
клонится сердце к закату так ярко!..
жаль, электричка свою киноплёнку
тоже отправит в депо без проявки

11 июня, Р – чу-чух – Т


у Меркури и Dostoevskiy Фёдоров
по-разному болит душа, склонясь
над голубым и над столом зелёным,
каждый свою раскручивает страсть

в двадцатом веке, предыдущем, после
казнён и в то же время всепрощён
любой из победителей, чертовской
улыбочкой отмеченный, а шоу

не остановится, пока ролей осколки
в лучах полурастрёпанного света
вращаются калейдоскопно
в руках, что, балуясь игрушкой этой,

убийц не ставят в угол и стрелять
в стащившего морожено соплёнка
не посоветуют, ведь мы же все и так
осуждены пожизненно, поскольку

не выдумать изящней наказанья,
чем чувствовать, что ты хитросплетён
из совести, одновременно зла и
чёрт знает из чего, что есть закон

фатального распределенья спектра,
которым ты до тех пор озарён,
пока орбиту трущая планета
не угодит в бесцветное зеро

3 августа, Фео


Никите

пророк и мегафон несовместимы,
ведь сверху тоже шепчут кое-как,
отцеживая мысль за каплей каплю,
и надо бы изобрести прибор
для усиления чутья и слуха,
а чтобы не скакало напряженье,
установить его антискакатель -
всё это маловероятно, для науки
куда заманчивей борение с прыщами,
клонирование биомассы
и прочие полезные открытия,
как это завещал великий Нобель

ещё не представляется возможным,
но очень бы хотелось получить
такой простой и чуткий-чуткий датчик
для выявления фальшивых божествов,
здесь есть опасность: вряд ли кто-то будет
заглядывать в инструкцию, к тому ж,
боюсь, что гениальное устройство
появится на рынках и в ларьках,
где, перестроенное на волну картошки
и сигарет, попеременно станет
определять их ценность бытия

мой друг, пусть мы не метили в пророки,
но и картошкой – быть иль не быть? –
уже не сможем, знаешь, я подумал,
что так и надо – чаще расставаться
с друзьями, домом, самым дорогим –
оно от этого и таковое,
что нас к себе умеет возвращать,
и если завтра, странствуя один
по малой родине воспоминаний,
взойдёшь на наш двухпалубный гараж,
то помяни всех добрым полусловом –
задует ветер в парус и фарватер
проявится самим собой – удачи!

18 августа, Орджо


Симу Фёдорову

когда огонь, как заводной подросток,
кривляется, шипит, плюётся, плачет,
путь охлаждения проходят мысли, воля
следит за существом твоим, как завуч
в углу девятибалльной дискотеки,
наоборот: из самых ледяных
и непоколебимых рассуждений,
как правило, рождается та страсть,
способная затмить любое пламя,
и каждый жёсткий омертвелый тезис
старой идеи ей идёт на розжиг

поэтому огня я не боюсь,
но избегаю умников горячих
и типа справедливых, справедливость
имеет много версий, например,
в одной большой-большой семье уродов
распределить детали для Строительства
Всеобщего Протеза, а инструкцию по сборке
на языке слепых вручить глухому,
чтоб тот не чувствовал свою неполноценность,
глухие правят - процветает гласность

но этот тип распределенья средств
не в моде, современность предпочтёт
рассыпать хаотично по паласу
запчасти от протезов – пусть уроды
(по мере сочетания уродств,
доставшихся от предков) собирают
отдельные конструкции, глухой
следит, чтобы одни уроды не мешали
творить другим уродливые вещи

есть в этих и любых других системах
один негласно принятый закон,
систему приводящий в равновесье:
не можно выбиваться из уродов,
ты урожден им, чтобы им остаться,
уродливо и сыт, и благодарен,
случись, что недостаточность уродства
вдруг станет очевидною, тебе
бесплатно помогают возвратиться
на длительный неоднозначный путь
общественного совершенства

поэтому газетные обёртки
я скармливаю языкам костра,
но пристально слежу за ходом дел
в моем недолгом своевольном царстве,
и если в нём запахнет самосудом,
газетной уткой или революцией
с каким-нибудь очередным протестом,
я объявляю свой декрет о мире,
о Моцарте, Ван Гоге, Пастернаке,
о чаепитии или о прогулке
с любимым другом

23 августа, Орджо
31 августа, К


1.
в откате волны предыдущей волна захлебнётся,
по этому принципу, в тьму отступая, отцовство
гасит невольно стремительный импульс сыновий,
сын растворяется в массе и снова, и снова..._.- = -

._..---.._.-==-._ ._. _.-=-.__ . - = - __ . - . _ ..---.._.-

.---.._ . - = = - . _ _ _. - = - . __ .-.._ _...---.._.- = = -.


_ . - = - . __ . - = - __.-._.. - - - . . _ . - = = - . _ _

.-._..---.._.-==-. _ ...---..._ . - = = - ._ ._ .._.-=-.__.-=-_ ...

. - = - ... рушатся волны, такое топтанье на месте
одни называют упадком, другие – прогрессом;
по мне водяная волна с электромагнитной
мало разнятся, скорость любых жерновов
второстепенна в сравнении с запахом хлеба
или тем более мякотью кисти его преломившей

конец августа, Фео

2.
дом, если он не достроен, сильнее подвержен разрухе:
снег и дожди проповедают сырость, мальчишки
будут, играя, выламывать камни и вскоре
дом позавидует участи старой усадьбы

сердца очаг полон страстью, способной обжечь
равно хозяина и для строительства глину,
но при отсутствии общей сверху защиты
слёзы и шум посторонний, и ветер, и нечисть проникнут,
крыша должна быть, пусть даже она подъезжает

13 сентября, И


ПРОЩАНИЕ С КЕДАМИ

всё, что вы мне говорили: вперёд и вперёд! –
зная, что каждый мой шаг приближает вас к смерти,
это похоже на то, что зовётся любовь,
бег завершен, провожаю в последний:
мусоропровода бездна – чистилище – свалка – геенна...

я вас топтал – вы меня всё сильней обнимали
белыми дланями, чтоб не споткнулся, по лужам
переносили безропотно, в этом внимании
есть что-то рабское, то же бывает и в дружбе

родственность форм создаёт ежедневная близость,
стал ваш портрет отражением ног, расставанье -
это потеря собственной части и/или же
клеток судьбы* обновление; я вам

не обещаю ни верность хранить, ни из мрамора,
ни из осколков привязанности устанавливать
«вечную память», но вашему сходно терпению,
сам обреченный по жизни испытывать трения,
буду ведомо стремиться вперёд и вперёд, и вперёд...

1 октября, М

* сейчас под судьбой я подразумеваю не хронологию событий (это удел биографических справок), не какое-то особо удивительное стечение жизненных обстоятельств, к которому  причастен рок, а то последовательно восходящее понимание, приливы и откаты ощущений, что оживляют человека, меняют, строят или разрушают его, это развивающийся организм, возможно, он и есть настоящий человек


фантазия для летающей без оркестра видеокамеры

когда я стану ангелом (осталось
совсем немного: подучить псалтырь,
наворотить десяток добрых дел и
прожить всего лишь навсего один 
безгрешный день - придётся просто дрыхнуть),
все сложные воздушные фигуры
освою первым делом - петли, штопор -
буду взмывать и снова падать духом!
а что такое ангел? - дух и перья -
самый пригодный для полётов материал

смотря на человеков свысока,
я прямо вмешиваться в их удел не стану,
ведь ежели поможешь, скажут, что
так и должно быть, ангельски пошутишь -
гляди, пошлют ко всем чертям поближе,
да, благодарность там плотней и звонче,
где более разряжен воздух -
ух! - замирает дух, а с ним и перья:
какая красо тыща метров над
обыденностью, а ведь можно выше

поскольку стану ангельски невинен,
мне сразу разрешат ходить сквозь стены:
к кому бы просочиться? - а, читатель!
какую ерунду ты выбрал, впрочем,
Бог твой судья, а критик - прокурор,
а любопытство, скука, мода, праздность,
учёность с выводком вечноголодных мыслей,
вагон, бессонница, красивая обложка
и... автор сам? - присяжные твои,
я думаю, что будешь ты оправдан

когда я стану ангелом, молитвы,
которые неловкие, с трудом
карабкаются вверх по синеве,
смогу подсаживать на перышко - вот парус,
что их домчит, а встретятся проклятья -
перенаправлю друг навстречу взрыву,
ведь если бы не ангельский кордон,
тысячелётиями стерегущий
взрывоопасные характеры, мы все
погибли б от реакции претензий

"служить посредником по середине
усердия сердец и непосредственно
перед Престолом не простецкое
занятие, быть средством милосердия -
дело серьёзное и не последнее,
соответственно, на место вестника
не взяли бы посредственность, и я,
естественно..." о, сбереги меня
от умствований эдаких крыла
упругость, и сейчас, и после

когда я стану ангелом, ночное
светило фонаря приму за солнце,
скользнувший по его орбите лист -
за брошенное в космосе воззванье
умов поменьше, то есть недалёких,
к своим разумным запредельно братьям,
я не увижу в этом лоскутке
всю жёлтую материю печали,
накрывшую осенний город - вот
прерогатива ангельского счастья

14 сентября, И


БЕГ ПО НАД КЛАДБИЩЕМ
(иронический комментарий бытия)

кто позавидует богам? –
на таракании бега
живучих смертных им давно
смотреть пристало и а но –
какой союз бы не поставил,
не отразится в нём нимало
цепочка нервных оконча
от тех, кто свыше, к тем, кто ча-
ет для своего пуза
блаженств от этого союза

в руке ещё дрожащей немца
зажат резиновый Освенцим -
он избавитель? он мерзавец?
всё повторяется, всё взаи-
мосвязанно: реки рука
перетекает в облака,
те, обагрённые закатом,
в русло артерии стекатто,
ведя круговращенье от
подножья до лица высот

здоровье поднебесной кровли
издревле держится на крово-
пускании, и счастлив тот,
кто перейти сумеет вброд
загустевающую массу,
история цивилизаций
напоминает клан родных,
что помогают хоронить
друг друга, тряпки разделя,
последний роет под себя

бег по над кладбищем полезен
костям бегущего, как песне
терапевтична тишина –
её прабабка, так жива
слепая набожность, чей сон –
монтаж инстинктов, бой часов
земную облекает тщетность,
в ритмический рисунок, с тем чтоб
ничуть не сомневались листья,
в какую кучу им свалиться

мир, как задумано, красивый,
на брата Каин строчит ксиву,
мужчины, глядя на Юдифь,
теряют голову, сходив
к законникам за предоплатой,
Иуда, будто так и надо,
перстами грязными насущный
таскает хлеб – за что он ссучен?
через кого он стал предатель?
чёрт? божий промысел? характер?

выходит на опушку заяц:
всё повторяется, всё взаи-
мосвязанным его несут,
наипоследнейший в лесу
он, как обещано, стал первым
на праздничном столе – над верой
грешно смеяться, но к иронии
Господь, надеюсь, благосклонней,
чем к отдающему приказы
об обесшкуриваньи зайцев

мир, впрочем, как и был прекрасен:
врач восхищён палитрой язвы
на сером теле, как известно,
реклама – сутенёр прогресса,
tempora mutantur, и мы
мутируем – теперь штаны! –
не то, что прежние туники,
хотя под теми и другими
всё те же общие места,
копните глубже – то же са

дискуссия стены глухой
с другой стеною, что выхо-
дит окнами во двор – вот сущность
общения полов, несущей
скорей окажется не та,
что свет пускает, а стена
им озарённая, и верно,
если они не параллельны,
не противостоят друг другу,
то, значит, ищут общий угол

в миру по-прежнему плекласном;
ещё за партой в первом классе
очередной тиран и в ус
невыросший не дует, ту, с
которой суждено сразиться,
он атакует за косичку,
скучный не слушая урок –
двадцатый век успешно пок-
азал, что совместимость есть
у гениев и их злодейств

в ряду общедоступных празднеств
(по умолчанию прекрасных)
мы выбираем тот из жанров,
где симпатичней прихожане,
доступная за вход цена,
всё повторяется, всё вза,
кружит сансары колесо,
чиновник преподобный, со-
Весть приспосабливая как-то,
барсеткой освящает танки

сентябрь, И


ДЕКАБРЬ 1997

сорокалетний чеховский герой
без будущего – только с прошлым,
без шапки и зонта, одет в старьё,
привычно одинокий и промёрзший,
он шёл там, за границею стекла,
в которое прицельно колошматил
нервозный дождь

я вслед смотрел, кляня
себя, что не впустил его, уткнувшись
в тепло подруги, будто нет меня –
сыновний стыд, бессилье, страх и чувство
невыносимой горечи сплелись
тугим узлом, стянувшим изнутри
всё существо

наверно, так в Адаме
любовь к творцу вдруг заразилась мыслью
отцовского несовершенства – зная,
что ты придуман по ошибке, злиться,
любить, бояться, прятаться за дверью –
мы оба изгнаны! – вот острое прозренье
и плата за него

и если жалость это форма страха
за самого себя, тогда я трусил
за нас обоих: за него – ушедшего,
за будущий свой безответный стук,
за то, что только тёплые большие
две капли с этой стороны стекла
могу противоставить тем, холодным,
размывшим его слабый силуэт

19 сентября, М


взяв светлую золу погасших лет,
я посыпаю лысину в надежде,
что был небесполезен мой скелет,
не только оправданием одежды

служивший, но ещё дарил тепло
другим скелетам, выделив его
в момент сгоранья, и немножко пепла –
присыпкой на последующий череп

5 октября, М


БИОГРАФИЯ РОЗЫ

человек политическим взглядом
окинул розу – она завяла

на неё подышал поэтический,
заключённый в собственной фантазии ящик –
стала роза свежее и чище,
да только ненастоящей

сорванная влюблённым
в растение своего рода,
из благовония,
из эталона гармонии
превратилась в изнанку природы,
одеревенела вместе с его мечтами и письмами

но воскрешённая
жалостливым гринписовцем *
пустила в последнего корни,
затем колючки,
стала розовощёкой барыней,
увенчала собой мемуары-гербарии

10 октября, М

* в далёкие 20-21 века существовала всемирная организация "зелёных", созданная в качестве альтернативы или в дополнение, что одно и то же, "голубым", "красным", "желтым", "коричневым" и прочим радужным объединениям, своим названием "Грин пис" обязана весёлой случайности: члены организации, проповедовавшие растительный образ жизни, отказались от целого ряда "прельщений цивилизации", в том числе от защитной функции нижнего белья, отсутствие которого вкупе с использованием традиционной зелёноштанной линяющей униформы явило эффект зелёного членства, то есть "Грин Пис" (с лёгкой руки известной международной общественницы Маньки Сэконд Хэнд), в конце 21 века произошло идеологическое и административное слияние "зелёных" с обществом неограниченного сознания "Global Plants", этот альянс вызвал небывалый всплеск органического искусства, гиперсимволическая тайнопись которого никогда не будет разгадана


я убиваю сталина в себе
я убиваю сталина в тебе
я в вас увидел сталина и целюсь
я изымаю сталина как ценности
у церкви отбирали – на крови
а как еще можно его убить?
в любом учителе и каждом президенте
есть сталинские страшные проценты
я убиваю сталина в коране
в гранате и в усатом таракане
но даже самый безобидный выстрел
является эпохой сталинизма
и я увы до сей поры не знаю
как сталина убить не убивая
его не высечь не дезодорировать
он испаряется а после конденсирует
не обличить не перевоспитать
он прячется к любовникам в кровать
в зародыш проникая лишним геном
я убиваю сталина на небе

19 октября, М


МАГДАЛЕНА

развратно солнце, каждому давая,
невинен камень, потому что мёртв -
за что же мёртвым камнем избивают
живую, да! – да, горькую! – любовь?

да, плоть моя не вписана в ячейку,
всеобщую изведав принадлежность,
я остаюсь по-прежнему ничейной,
я недоступной остаюсь по-прежнему,

за что и ненавистна вам, которые
в костюм добропорядочности прячут
тупую зависть, чтоб в официальной оргии
швырнуть в меня, из всех, быть может, качеств

моих греховно разве только то,
что я боюсь, что я слаба, растеряна,
что не решаюсь плюнуть вам в лицо
и рухнуть, помолившись, на колени