Закавыка

В начале семидесятых годов ушедшего века происходили какие-то судорожные попытки наладить взаимоотношения с капиталистическим окружением. Конечно, враждебным, видящим во сне и наяву крах и гибель нашего дружного социалистического лагеря, но это ему, капитализму грозит крах и гибель, когда мировой пролетариат очнётся от навеянных Голливудом (читай – ЦРУ) грёз и своей могучей рукой, в которую мы вложим нашу… (ЗАПРЕЩЕНО ЦЕНЗУРОЙ)

А пока два мира/две системы пытались как-то сосуществовать. Вот, к примеру, французы предложили  на крупнейшем в Европе цементном заводе близ города Волгограда автоматизировать одну из двух линий.

Автоматизировать?

Ну да – полностью! Для начала одну, а если вас всё устроит, то и вторую.

Что ж, это соответствовало нашему социалистическому принципу: главное – забота о человеке труда.

Рискуя сбиться с ёрнического тона всё же поясню: цементное производство – это пыль и грохот. Пыль такая, что над каждым проводком в цеху по всей его длине возвышается двухмерный пылевой барханчик до полуметра высотой. Грохот от гигантских барабанов-дробилок заставляет общаться знаками, если нет возможности орать прямо в ухо. Представили? Тогда продолжим.

После подписания в Москве договора о намерениях группа специалистов выехала на место для разработки детального проекта. К их приезду местный Дом колхозника был ударными темпами реконструирован в почти приличную гостиницу, из Волгограда командирован повар, спец по французской кухне, а местное население мобилизовали отлавливать для повара лягушек.

Подготовка проекта заняла два месяца. Наконец, чиновники из министерства, эксперты из различных НИИ, а также руководство завода принялись изучать подготовленные материалы. Что тоже потребовало не один день.

Согласование проходило в духе курса родной Коммунистической партии на политическую разрядку и ослабление международной напряжённости. Все принципиальные позиции удалось согласовать, специалисты-эксперты тоже были довольны. Зашёл разговор о перспективе полной автоматизации завода. «Легко!» – со свойственной им легкомысленностью ответили французы. Тон общения  в последние дни стал вообще более свободным. И во время очередного перерывчика на кофе кто-то из представителей завода непринуждённо поинтересовался, а сколько человек нужно для обслуживания полностью автоматизированной линии?

Французы стали соображать: ну, должна дежурить бригада ремонтников, человек десять, а поскольку завод непрерывного цикла, то три бригады, значит, тридцать; плюс дежурный на пульте, но, чтоб он не скучал в одиночестве,  посадите парочку, пусть поболтают, в шахматишки там сразятся, значит, этих тоже на три умножаем, получаем шесть; итого, –тридцать шесть. И три бригады уборщиков, это уж сами посчитайте.

Осмыслив сказанное, наша сторона уточнила, следует ли понимать, что автоматизировав всё производство, потребуется всего человек сто или чуть больше?

Да, или чуть меньше, если автоматизировать и труд уборщиков, – подтвердила французская сторона и осторожно напомнила, – ну и плюс «Администрация».

(Дело в том, что при первом посещении завода французы были обескуражены, когда в ответ на вопрос «А что находится в том большом здании?» услышали «Администрация». Они попросили устроить им экскурсию, чтобы понять кто всё-таки заполняет многочисленные комнаты. Но посещение административного корпуса не прояснило для них ситуацию.)

Представители министерства переглядывались с представителями завода, представители завода с экспертами. Французы пили кофе, понимая, что у русских происходит очередной сеанс телепатического общения, к которому они уже привыкли.

Наконец, после молчаливой, но оживлённой дискуссии, старший по чину представитель министерства пошёл звонить в Москву. На следующий день Москва дала отбой.

И в самом деле, а куда прикажете девать остальных без малого две тыщщи человек, чуть ли не всё взрослое население станицы вблизи которой возведён завод?! У нас всё-таки не капитализм, где человек человеку – люпус эст, мы людей за заводские ворота массовым порядком не вышвыриваем, у нас главное – забота о человеке труда.