Капитан

Мгновение переплавилось в «однажды»
- Караван верблюдов,
Встав ненадолго на  постой,
Как царским блюдом
Норвежскою студеною водой
Гасил испепеляющую жажду
И вот опять в нетерпеливый  путь
С волнующим названием- домой!
Красавице случайной не заснуть
-короткой была встреча –
Пусть!
Ведь за моей неверною спиной
Не изгрызающая грусть,
А исцелованные плечи…
А я уже забыл и ночь и вечер-
Упругий ветер-забияка
Играя,  рвет мне паруса,
Однако!………………………………
Как больно жжет глаза…


       Лев  Михайлович Мухин выпивал. Это он сам так говорил. Как все нормальные люди.
Пьет! Горько констатировала факт Александра Ефимовна. Пьет….
    Судно неторопливо и плавно погружалось в изумрудную воду, потом так же медленно, неохотно восходило на волне к безоблачному небу. Хрустальные струйки соленой воды, закутавшись в белую шубку под крутыми подзорами штевня весело пробегали вдоль бортов, посверкивая под средиземноморским солнцем…
   Лев Михайлович выпивал… Это привычное для нас мероприятие обычно распадалось на несколько этапов. Все начиналось с давно уже ставшей расхожей, флотской шутки, которую инициировал кок. Почищенная и обложенная луковыми кружочками сельдь неожиданно и неурочно появлялась к обеду, иногда к ужину. Как красивый дополнительный аккорд к виртуозному гастрономическому ноктюрну…
    Грех без стопки!, обычно  произносил кто-то. Такая селедочка и без…
    Лицо капитана каменело. Товарищи, говорил он, товарищи, мы в море. Здесь каждый из нас – звено. Да, звено. Звено общей цепи и выпадение любого из звеньев ведет к общему сбою в работе… Без стопки… Понимаю, конечно.  Болезненно морщился.  Есть, наконец отпуск! Иногда и сам могу выпить. В меру, конечно. Вы знаете… Потом, даже в библии -, далее шла какая-то туманная цитата, перевранная, возможно даже его собственная давняя импровизация. Мы молча смотрели в свои тарелки. Смотрели, проклиная кока за неуместный разгул поварской фантазии. Он, как непорочный ангел в своем белоснежном переднике торчал в раздаточном окне, готовый переваривать наши благодарственные восторги…  Тот еще типчик, но это уже другая история.
   Принимать пищу капитан не спешил. Тяжкое единоборство соблазна и совести отражалось на слегка небритом лице. Каждый поступок взрослый разумный человек должен обосновать.
    Иван Григорьеви,  ронял наконец  Лев Михайлович, обращаясь к помполиту, я там набросал планчик, не планчик  даже, а так, кое-какие заметки… Надо посмотреть… Взглянули бы?
Клава нам обед ко мне в приемную… Принесешь, Клавочка?
- Конечно, Лев Михайлович, селедочки положить отдельно.?
 -  Несоленая? Хорошо, пару кусочков, для аппетита.
   Первый этап стартовал и благополучно закончился. За закрытой дверью капитанской каюты торжествовал дьявол. К вечеру Клава сидела, устало сложив руки на коленях. Судно плавно покачивало и немолодая, вымотанная беготней вверх-вниз по крутым трапам буфетчица клевала носом. На немытой тарелке кости чудовищного количества уничтоженной селедки…Для аппетита.
   Помполит давно уже малодушно сбежал. Облако ароматнейшего «клана» беспрепятственно выплывало через  приоткрытую дверь в проход. В низах  царило праздничное настроение. Торжество социального демократизма – боцман и начальник судовой радиостанции, оба некурящие, сосали из трубок капитанский табак. На уголке дивана настороженно примостился старпом -выжидал момента, чтобы ретироваться без потерь. Лев бушевал.
    Признаком тягчайшего преступления – неуважения к капитану,  являлся отказ от выпивки. Приходилось рассчитывать силы и выжидать момент. В четыре утра на вахту. Ему-то, что с гуся вода. Вот черт!
    Старпом – это я, незаметно приподнимаю задницу с дивана. Медленненько так, незаметно…
   Куда!? Суровая интонация смягчена  сквозящей горечью об утраченных традициях . Куда?
   - Лев Михалыч, начало третьего, мне же на мост с четырех…
    -Кто там  сейчас?
    - Как кто? Второй, Вовка Белявский.
    - Молодой, постоит
   - Нет, Лев Михалыч, твердое - нет. Вахта! Святое дело.
Задница перемещается по дивану к двери. Намечал поработать, Таррагона послезавтра, списочки хотелось бы  подбить…
    - Стоп! В своем уме! Ужаснулся Лев.   Кому? Мне! -   мне, капитану! Списочки! На ходовой!?!??
    Тень глубочайщего разочарования пала на лице его… Списочки! Ни уважения, ни совести… Выпью…
     Наливает и скорбно выпивает фужер метаксы.  Моя правая рука…
     Все. Свободен. То есть именно несвободен. Через сорок минут на вахту. Вовка минутки считает.
    Мы любим Михалыча. Виртуоз. И рулем и телеграфом владеет в совершенстве, как штопором. Пожилой, видавший виды русский капитан. Совсем пацаном, после Речного техникума встал к штурвалу. Война. Под раскаленными чушками немецких зениток таскал из Кронштата баржи с порохом на крохотном «Темрюке». Ранен.
    Успел посидеть. За длинный язык, говорит. В 56-м  реабилитирован, заочно вуз,  дорос до капитана…
    В каюте затихает. Все. Медленно, опираясь на поручни разбредается гвардия. Начальник радиостанции, Геня, Геннадий Петрович, пожилой тучный весельчак, упал в открытую дверь своей берлоги.
 –Левушку уложил, шепнул помполит, скрываясь в своей.
    Дня два  Лева будет больным и тихим. И преувеличенно вежливым.   Общая атмосфера – как после похорон. Разговоры в пол- голоса и никаких намеков. Мы любим Левушку.
     Через пару дней, конечно, на очередном общесудовом(черт бы их побрал-обязательная, но совершенно пустая процедура) ничто Льву не помешает клеймить пьяниц, все еще позорящих коллектив,  задиктовывать гневную резолюцию –выжигать каленным прутом.
       Ежеминутно коррелировать речь, обращаясь к помполиту : А, Иван Григорьевич. А?
И солидный  Иван Григорьевич будет повторять- Да, да, кивая индифферентно…
    А пароходик качается себе и качается над пропастью в воде и зелено-голубая струя в белых хлопьях пены отстает от кормы и растворяется. Еще один день убежал к горизонту.
     Мы гордимся своим капитаном. Прирожденная крестьянская мудрость научила его умело лавировать в жизненном море, также, как прирожденная крестьянская смышленнось оказалась тем плодородным полем, на котором вырос, заколосился и возмужал один из лучших капитанов пароходства. Не без слабостей , конечно.
    Помню перед заходом в какой-то прибалтийский, тогда еще советский порт, капитан на очередном собрании долго и скорбно смотрел на нас. Потом сказал так.
- Иван Григорьевич, объясни мне пожалуйста, объясни мне, друг ты мой любезный, кстати и помощник по этой части… Почему? То есть почему не можем мы, как люди. Они не могут, поправился Лев Михайлович, кивнув на нас, смиренно сидящих на очередном осточертевшем собрании и лихорадочно прогоняя в уме привычную арифметику. Так, приход в семь. Комиссия. Еще час. Сколько там до вахты остается,  сбегать успею? И позвонить бы, конечно, обязательно. Пимензон опять нажрется, вон сидит и рожа сияет хитрая…
    Я к тому, Иван Григорьевич, что театры там,  или музей- они для кого? Для жидов?
Пардон, не для нас с вами. В экипаже три еврея – не обиделись. Лева в это сердца не вкладывает. Такое безобидное русское присловье…
    Ну разве не могут они как люди. Сходил, посмотрел на что-нибудь, отдохнул при этом, конечно, и обогащенный пришел во время на вахту? А Иван Григорьевич?
    - Да…да….да….да
    -Я, Иван, вот что сделаю. Я, вот,  любог из них возьму, ну, хоть того же Шилова (чему лыбишься?)  покажу как надо отдыхать на берегу. У  всех ведь у них дети, а, Иван Григорьевич?
     Конечно, Лев Михалыч, конечно,  а как жеж? -отвечает помполит не слушая, и думая о своем….
   Как это не удивительно, но Лев так и поступил!
   Через час быть готовым,  сурово приказал Сашке Шилову, когда схлынула с борта «комиссия», определилось время стоянки и береговой заполошный ритм сменил спокойный и привычный ритм перехода. Вернулись они на такси, но об этом позже…
   Потом, когда уже вновь грохотали под палубой гребные валы,  в каюте, где мы, как заговорщики, собрались проглотить по последней, кем-то заботливо припасенной,  Сашка рассказал следующие.
    Из музеев Лева, видимо, слыхал только про краеведческий. Сохранилось с детства. Так и сказал, пойдем в краеведческий. Мне, ребята, уже, хоть в церковь! Все! Потеряна стоянка. Позвонить бы, хныкал я, в надежде сорваться. Успеешь, отрезал Лев. После музея успеешь. Вижу – сам горит своей идеей. Т.е. идеей исправления человечества и духовного его обогащения… Кранты, братцы. Старинное кирпичное здание на тенистой улице. Кирпич почти черный от времени. Музей, кивнул таксист.  Краеведческий. Подходим к ступеням. Глазам не верю- ЗАКРЫТО! Выходной или там, к черту, переучет,
не знаю. Закрыто! Есть же Бог!
    Лев стоит мрачный. Не повезло.
    -Может в библиотеку, а. Лев Михайлович, или в театр успеем? - а у самого фанфары в груди, до самого неба в груди фанфары, если бывает так… Надежда затлела.
    Солнце уже высоко над головой. Погода чудная. Полдень.
   - Обедать пора, раздумчиво пробормотал Лев.  Пойдем, приличное место знаю,  до войны был, кормят неплохо, говорит, и мы  все идем и идем по улице. Подошли к центру.
   -Точно не помню, кажется здесь, замечает капитан перед входом в первый же попавшийся кабак. Кажется здесь… Точно. Сюда.
   Входим в прохладный зал. Лев уверенно к столику, навстречу официант.
    - Покушать прилично можно?
   - конечно, очень все качественно, держим марку. Алкоголь с семи…
    - Как с семи? Впрочем, не важно, мы только поесть. Садись,  Саша…
   Официант забегал на мягких лапках, салатики там,  нарезочка., горячее позже.
    Ты, Сашка, на меня не обижайся. Тебе сколько осталось? Два курса…  Да, Макаровка. Капитаном станешь, а я, Саша, свое откапитанил… сорок лет, без малого. Кто же вас, дураков, учить-то будет, когда мы поуходим. Вот и сегодня… ты и другим потом расскажешь, как отдохнуть можно… без водки.  Что за манера – вечно нажраться, как свиньи. Столько вокруг всего. Те же бабы…Или там, орган послушать. Видел вывеску?
    Я опустошен и раздавлен. Безразлично киваю.
    - Эй, паренек, -это Лева официанту, друг любезный, как там насчет горячего?
- Будет, через мгновение будет. У вас соляночка…
     Принесли дымящиеся горшочки – внутри сказка. И маслиночка по верху плавает, как лодочка подводная, блестящая, круглая….
   Лев смотрит раздумчиво и брезгливо… жирновато!
   Вот, Сашка, умные французы люди! У них к каждому блюду свой сорт вина существует. Шато называется. Здесь мясо и жирное, значит сюда красный портвейн, шато я имею ввиду, полагается. Но вино, Саша, дрянь! Любое. Думаю и шато дрянь… Никогда не употребляю, дарят часто, а я не употребляю… И тебе смолоду не советую…
-Эх , сейчас бы стаканчик этого самого, шато, думаю, выбрасываешь, что-ли? Как раз! Держи карман! Шура всегда вон какие пакунки к поезду прет… Шура это жена, в совпортах контролтрует Левушку…
    Куда, как лучше просто стопочка. Одна! Под горячее…- Эй, паренек!
    Вкралась надежда…
Слушаю-с!, игриво, на старинный манер отозвался официант, подлетая. К вашим услугам-с. Озорные глаза с веселым пониманием. Еще что-нибудь?
    Мы, вот тут с Сашей-его Сашей звать, Меня Лев Михайлович, решили под горячее, поскольку жирновато, грамм по 50 водочки из холодильничка. Как?
     Понимаете, замялся официант, делано посерьезнев, у нас с этим строго… с семи, если только, сейчас начало второго …
    Изогнулся, выжидая.
   -Господи, да не напиваться же! Мы интеллигентные люди. Сашка вот студент, я, извиняюсь, вообще – капитан… Так, для аппетита. Перед театром… Строго по пятьдесят, понял? В голосе – металл,– это он уже мне.
    Официант заговорщицки оглянулся. Идет, но за риск, сами понимаете…можно, ведь, и место потерять. Правила!
    Лев размашисто хлопнул себя по карману, какие проблемы! Повеселел.
     -Так, затараторил официант, так. Принесу в уксуснике, там, где-то так и будет, граммов сто….
   -Два неси, отрезал Лев, два для начала. А более емких нет?
   -Нет, к сожалению, из стандартного сервиза.
   Живо, чтоб!  Остывает.
К горячему Лева так и не притронулся. Еще до семи, до официального времени снятия табу он  спел, не имея слуха, вместе с дамочкой на крохотной эстраде. Потом на салфетке неверной рукой вычерчивал  диковинные схемы небесной сферы, пытаясь растолковать какому-то чудаку принцип определения широты по солнцу, который сам уже забыл давно и напрочь…
   Я под шумок в меру набрался. Не позвонил домой, но день даром не пропал. Пол-кабака провожали нас перед закрытием. В такси Лева заснул. Дальше вы знаете, сказал Сашка, заканчивая – сами грузить по трапу помогали.
   После этого случая Лев Михайлович уже никогда не предлагал нам сопровождать себя  в своих культурно ознакомительных походах по местным достопримечательностям. Возможно утвердился в мысли о безнадежности попыток наставить нас на путь истинный…Или разуверился, что наши твердые порочные шкуры можно чем-то пронять…