папа

каждый раз, когда в бессонную ночь, вспоминаю отца,
это заканчивается одинаково –
тихими слезами и шепотом в ночь: папочка, родной мой, где бы ты ни был… – моя любовь с тобой…всегда…
вот и сегодня…
нахлынули воспоминания, и не унять их и не хочется их унимать,
ныряешь в боль и задыхаешься и тонешь, тонешь…

первое самое сильное воспоминание детства – папины руки.
Бежишь ему навстречу, а он раскинув руки в стороны широко улыбается,
и ты знаешь, что сейчас полетишь высоко в небо
и сердце будет замирать от восторга,
а потом прижмешься к его колючей щеке сильно-сильно,
чтобы колючки оставили следы,
под мамины «осторожно, осторожно, о щетину…поцарапаешь её…»,
потому что не больно, потому что самое дорогое что у меня есть – папа!
И мы смеемся неизвестно чему, будто знаем секрет, о котором не догадывается мама…
но это просто так, подтруниваем над ней, мы знаем, что она ревнует, но это она зря.
Мама для меня богиня.
Самая, самая! Красивая, умная, необыкновенная!
А папа – родной, мы одно.
И если бы мама поняла, не ревновала, мы бы все вместе были это одно…
но как это скажешь, как!
Когда маленький и чувствуешь больше, чем можешь сказать.
Папа и мама для меня неразрывное целое, как бы там ни было…

Папу убил человек, который потом сам повесился. Через несколько часов.
Это страшно и непонятно для меня до сих пор. Потом выяснилось, что у него не всё в порядке с головой, наследственное, но это ничего не меняет.

Когда на похоронах мы шли за гробом,
случайно, до этого не обращала внимания вокруг,
увидела, что плачет незнакомый мне человек,
я посмотрела еще вокруг – и увидела, как плачут вокруг незнакомые мне люди.
Много людей…
А потом оглянулась назад.
Улица, по которой мы шли на кладбище, перекрытая для движения машин,
была немного в горку, и эту улицу всегда было видно до конца далеко-далеко, в одну и другую сторону,
оглянувшись, я не увидела конца морю людей…
Это был конец мая.
В тот год был очень жаркий май.

За папой всегда хотелось идти на край света.
Куда угодно, просто за ним. Причем всем.
Даже когда он пел:) У него был сильный голос, но как говорят, медведь на ухо наступил,
но он все равно пел, и люди с голосом и слухом за ним пели неверно, не раздумывая :) мама потом всегда возмущалась, с ее природным слухом было тяжело это выносить :)
И только ее такую строптивую и мог пленить человек с таким безоговорочно вольнодобрым сердцем.

А в тот день, когда я еще не знала, что случилось, -
утром, мы с бабушкой, как обычно проводили папу, с балкона махали рукой…
а потом днем, я забеспокоилась и не могла сидеть дома,
ушла на Дворянку, (то самое - Тургеневское, лучшего парка в нашем городе вряд ли найдешь)
слушала, как омерзительно орали лягушки на реке,
и ужасно волновалась,
потом вспомнила, что папа обещал мне на плоту по реке в поход,
еще какие то его обещания,
и упрашивала его «давай, прям в эти выходные...»
 я взволнованно разговаривала с папой, будто уговаривала остаться,
это я теперь понимаю, а тогда ничего не понимала –
плакала в голос, выла,
лягушки заглушали, омерзительно орали перед грозой.
Потом был ливень.
И я возвращалась из парка босиком, без зонта
и хорошо, что был ливень – не было видно потока слез.
Я не могла их остановить.
Потом затихла, пришла домой и легла спать в ранний вечер.
Мамы не было, уехала на юг с подругой пять дней назад.
Только бабушка и я…
Папа не вернулся в эту ночь домой.
Но это не было чем-то из ряда вон выходящим, у него такая работа,
разъезды и люди всегда хотят с ним провести вечер, не отпускают,
выпить, поговорить за жизнь.
Куча родственников и друзей по всем районам.
Это было всегда. И как раз это не вызывало беспокойства.
С моим папой не может ничего случиться плохого!
и рядом с ним  - весь мир рухнет, а он будет стоять - гора!
Мысли о страшном не могло прийти в голову.
И причину своей истерики я так и не поняла.
Мы на второй день стали звонить на работу, секретарша сказала, что он на объекте, мы успокоились.
А потом  в пять утра к нам позвонили в дверь и сказали: милиция.
Поняла, что с папой случилось что-то ужасное…
«Я так и знала, - спокойно сказала я и села в кресло. Уже не плакала. Не могла.
Слушала, что милиционер рассказывает бабушке,
и думала, что теперь делать.
Бабушка, по деревенской традиции и постоянного хождения по похоронам,
подняла руки вверх и страшно заголосила,
до мурашек,
на верхней ноте я пресекла ее: замолчи!
и молчание повисло хуже крика…

А потом…
потом начались мои сны…
я не могла смириться, что моего папы нет.
Не смотря на то, что бабушка у нас была истинно верующая,
а может именно поэтому, она не насаждала веру насильно,
сама верила и верила в Бога,
но я 16-17лет даже не думала - есть Бог, нет ли Бога,
просто было не до этого – думать.
Три года просидела на могиле отца, разговаривала с ним…
сны, сны, в которых я постоянно искала папу…и нашла.
И успокоилась.
А однажды во сне он сказал, что снова должен уйти и мы не сможем встречаться даже во снах.
Мы сидели в какой-то комнате. Я взмахнула рукой и исчезла стена,
говорю, - смотри, тебе не надо никуда уходить,
мы можем просто перейти в другой сон, и не надо будет расставаться.
Он улыбается, как только он может улыбаться, и грустно отвечает:
ты же знаешь, что мы этого не сделаем,
есть обязательства, от которых, как бы мы не хотели другого,
мы не можем отказаться…

Он научил меня всегда идти до конца, всегда и во всем.
Не оставлять непрощений, и невыполненных долгов на сердце…
Быть легкой сердцем.
Он научил меня быть свободной не столько от других - это умела и сама, да еще и с лихвой,
быть свободной от своего хочу-не хочу, нравится-не нравится.
Смотреть и слушать не глазами и ушами, а тем, что обычно называют сердцем, а там кто знает, чем мы слышим и видим...

я, может быть, долго к этому шла,
но теперь знаю точно, чтобы мне ни говорили вокруг,
только свободное сердце может любить по-настоящему независимо ни от чего.
не за что-то, ни вопреки.
а просто всегда.
Я знаю, когда шепчу в ночь: папочка...
он слышит…
где бы он ни был…