Элегия Каллимаха и Береники

Элегия Каллимаха и Беренике.
               
                Четверо стало Харит, ибо к трем сопричислена прежним
                Новая; миррой еще каплет она и сейчас.
                То - Береника, всех прочих своим превзошедшая блеском
                И без которой теперь сами Хариты ничто.
                Каллимах [БЕРЕНИКЕ].





Каллимах.               

Капризы Мебиуса – дорога возвращает нас
балюстрада –
      чтоб перегнутся – перечитать
               сбегающий перечень деревьев
                в синий  просвет
                мочки предутренних

                с суетливой побудкой птиц

                жидкие хлопки листьев

                тяжелые ото сна веки неб.

Лаврокусты в бумажном пакетике набережной похрустывают
растекаются вязкие смолы солнца - бьются янтарной жилкой
в абхазские мараны мер.

У коры особе зрение –
               по тесненному ридеру
                как по обложке ладонь
                пока не начнешь листать
                очередную книгу.
Но все равно – ничегошеньки не поймешь в ней.
*Авелю еще предстоит бегать кругами
прикрываясь околесицей своей избранности
подступает к жертвенному горлу –
вместе с квантовой амплитудой

слишком близко к забережью –
слишком далеко до пляжных развалов.
Флагелландские излишества душе
не по карману
ходили в овощной за слипшимися финиками
целый кулек сладкого счастья за пару драхм-то.
                По песку – как по латыни – идем

                незнакомый шрифт [боргес]?

Свежеотпечатанный – тарабарский язык
говорят о пиве – об эмиграции в Адлер.

Бросая зёрна камушков  в шелк   жатый  ряби волн

Оглядываясь – меня спрашивает 

и  сама же отвечает - «а потом вернемся»

Неровная  как лист   вырванный   пламя   обволакивая
промоин    ресничных    стволов
от самых корней 
до кончиков пальцев
птаха – с рисунком когтей
с приорским – безнадежного отклика – взглядом   
следит – насколько далеко мы зайдем в любви               
                маятником  со стебля овсянки

                клубок теней наших – открещивая

                «потом пойдём купаться»

От плавок – пробелы на теле
по форме  контурного листика
здесь невозможного дерева.
Вязкий вкус фиговых
              вино допили
облизывая внутренние края губ
в сторону волн говорит
"вино – единственная хорошая вещь
от этих  франчезе"

Осадок потерпит еще

кастильский камушек

погладит рукой ручей.

Её орхидные лепестки ещё привлекают
моих пчёл – роятся
в облепиховой полости

притяжение играет с грудью
                уже у самого дна
                вылавливаю медузу и вторую 
в размер       ладового      пенья       волн.

Пальцы больно – словно сжимая
каротиновую мякоть
раздавливают слезную каплю
с твердой косточкой семени

скоро переменятся рыбы
                плыть
                не придётся
                в руках твоих
                [временно].
***

Ответ Береники.

Получила твои стихи на другой день по приезде в Крым
и ничего в них не нашла
«Чорт мне в них – свои надоели».
Стихи это зараза - не открестишься от них.
В море не очень-то сейчас накупаешься, но ты ведь меня знаешь
все равно ведь полезла.
Холодно не только море и ты,
да ты - как всегда все боишься приличия
и у тебя какой-то...
гандольерский речитатив, как галлицизмы на пьянке
как ананасы в квасе
[ну-ну  не дуйся, это я от  зависти]
Ну, правда – на наше море это совсем не похоже.
Будь счастлив, на почтительном расстоянии.

Когда это было?
В одном из 90 х - мы спускались к морю
тропинкою
и вновь, по дороге, возвращались назад –
ты молчал и был отстраненным
и я выдерживала паузу,
но чувствовала, как внутри ломаются ветки
словно сбегаю вниз, не пытаясь ухватиться за стволы деревьев.   
Вниз, на самое дно утра или вечера.   

Что-то происходило,
с нами всегда что-то происходило.
Словно мы двигались по граням, иногда по разным.

А то вдруг оказывались на одной плоскости
ограненного лета – короткого как перебежка
от одного дерева к другому.
Я словно цеплялась платьем за край чего-то внешнего
и вдруг останавливалась.
Или убегала дальше – как сейчас
и оттуда смотрела на нас.
Оттуда, где все безнадежно меняется,
Где, может нас и нет,
в том – что происходит сейчас.

Словно наказывала себя за ту беззаботность
 с какой мы предавались друг другу.
 За все дурачества – за все неразрывные минуты –
 детского удержания счастья.
 
"На вас необычно смотреть.
Вы, словно что-то создаете вокруг себя".
слова твоего друга - как там его? - Кингиныча Юрика?
Что-то. Что это «что-то»?
Словно мы получили другие глаза,
 другие тела.
Без прошлого.
И нас не занимала эта фальшивая игра влюбленных
- А ты когда?
- А кем ты?
Мы не задавали этих глупых вопросов.
 
Мы узнавали все  в глазах – вернее – узнали сразу
при первой встрече.
Узнали и не смогли разойтись – не наша воля.
Это было то, что стало сразу сильнее нас.
 
Я словно окунулась в тебя, что-то страшное меня подхватило.
Меня пугала твоя безоглядность – как ты просто – шагнул в пропасть.
Нырял, черт знает с каких скал.
Та доверчивая  ребяческая открытость,
на которую я была не способна.

 Ты превращался в слух, в заговоренный оберег, в яростного волка.
 В воздух, которым я дышала.
В тебе я поняла, как это прикоснуться
 к этому миру – это как тьма.
Тьма - в которой маленькая жилка жизни пульсирует.
 Крохотный мосток, лист, готовый сорваться в бездну
за так - за зря.
 
 Когда мы выбирались к твоим друзьям –
Аркан терзал гитару – «Как здорово, что все мы здесь»
Битлы, Окуджава и пр.
Пили молодое вино или чачу,
ты  казался беззаботным
как мальчишка, подшучивал над Коричем.
Он  показывал свои этюды, с какими-то античными
 головками полубогинь, с яблоками похожими на хурму
с кособоким морем, с висящими домами Семирамиды
Ну, а этот этюд, как вам?
– Этот да… Хуже некуда!
– Ну, тогда я вам его подарю.

Ты его повесил над плитой
- пусть закоптится
сойдет под старину.
Через год подарю  Коричу, как малых голландцев. 

 Как это было – как прибой, то яростный, то - как зыбка.
Ты качал меня как маленькую девочку, не отрываясь,
смотрел в глаза, трогал губами мои ключицы, прикрыв веки.
Держал  запястья у своего виска,
словно что-то, выслушивая в моей крови.   
А я боялась, что ты увидишь мое отчаянье
и этот губительный страх
потерять тебя –
на минуту, на час – навсегда.
 
В тот день я мыла полы, загнала тебя с ногами на диван.
Ты шутил, что плохая примета, мыть полы
До скончания дня,
до скончания лета.
Потом вдруг засобирался.
И во мне что-то оборвалось.
На пороге я тебе сказала, не знаю почему?
Но если ты сейчас уйдешь,ты уже никогда не вернешься.
– Ты что дурочка, придумываешь,
Я не надолго, вечером  я буду тут, не успеет пол высохнуть.
Ты еще сам тогда не знал.
Что все будет по-другому.
Только тогда ты впервые увидел мое отчаянье.
Может надо было тебя удержать.
Плыть не придется в твоих руках [временно].