Признание - венок сонетов

                1
К себе не зная твоего участья,
но оценив твой непорочный взгляд,
я пожалел, что много лет назад
рождён был рано, к своему несчастью.

Тем потрясён, но в здравии рассудка
свою встречаю позднюю любовь,
чем потревожить твой очаг и кров
могу, пожалуй, только в форме шутки.

Ты вся в процессе бурного расцвета,
тебе молиться каждый был бы рад,
а мой уже листву роняет сад,
и скоро быть зиме по всем приметам.

И в этом смысле, чтоб молву пресечь,
с тобой упорно избегаю встреч.

                2
C тобой упорно избегаю встреч,
усвоив истины реальной жизни:
чужим рабам никто не ставит свеч,
за упокой их не справляют тризны.

Ты слишком хороша: вот в чём вопрос,
но в этом вовсе нет к тебе упрёка,
тому в глазах ты не прочтёшь намёка,
моей любви ты не увидишь слёз.

Они мешают мне и застят свет,
когда тайком рисую твой портрет.

И пусть похожа с ним ты лишь отчасти,
но в нём с тобой связующая нить,
её готов беречь я и хранить,
боюсь разбить последний замок счастья.

                3
Боюсь разбить последний замок счастья,
в котором безраздельно правишь ты;
к нему стремятся все мои мечты
и в день веселья, и в часы ненастья.

Его достичь, я знаю, не дано,
на это просто не имею права:
мне чужд цинизм и зависти отрава,
не для меня там пенится вино.

Но я бокал всегда поднять готов
за честь твою и за твою любовь.

За честь свою готов на плаху лечь;
чужой любви я не был мелким вором
и имя не покрыл своим позором,
пусть это всё, что удалось сберечь.

                4
Пусть это всё, что удалось сберечь,
но разве имя – это просто слово?
Пишу три буквы, не жалея свеч,
в молитвах их я повторяю снова.

Твоим потомкам донести хочу
легенду о твоём очарованье
и верю, что им будет по плечу
понять мои восторги и страданья.

Надеюсь, рядом с именем твоим
напишут и моё без лишних прений,
я верю в связь времён и поколений, –

бессмертно то, что мы любя творим.
Я с тем, кто этой верой одержим:
блажен перешагнувший круг сомнений.

                5
Блажен, перешагнувший круг сомнений,
всегда готовый встретить смертный час,
который в жизни любит только раз,
не тратя лишних слов для объяснений;

тот, кто мужскою твёрдою рукой
берёт, как крест на плечи в лихолетье,
ответственность за счастье и покой,
за то, чтоб мирно спали наши дети.

Не поминая нищему долгов,
свой дом он строит на семи ветрах;
лишь тот прощает искренне врагов,

кто бескорыстен в мыслях и делах.
Лишь он всегда к причастию готов –
раба преодолевший подлый страх.

                6
Раба, преодолевший подлый страх,
стою у ног небесной красоты;
впервые не стесняясь наготы,
читаю приговор в твоих глазах.

Как оценить, что я успел понять
в такой короткий миг немого взгляда?
Достичь не смог твоих секретов клада,
с моих своей рукой сорвал печать.

Безумец, чтобы сердца боль унять,
я сыплю соль на язвенные раны:
такое средство знают хулиганы.

Возможно, ты поймёшь меня, как знать…
но не поймёт меня, в том нет сомнений,
толпою признанный при жизни гений.

                7
Толпою признанный при жизни Гений
не в силах уберечь свой дар небесный;
со Славой обручившись в келье тесной,
из уст её, принявши яд растлений,
он отдаётся похоти телесной.

Как жалки мы в честолюбивых мыслях!
Не славу, а любовь хочу воспеть,
не покидаю дом, чтобы успеть,
ей все свои молитвы перечисля,
без страха и упрёка встретить смерть.

Никто не знает свой последний час;
я не герой, не гений и не маг,
но знать хочу сегодня без прикрас:
кто я, каких земных достоин благ?

                8
Кто я, каких земных достоин благ?
Кто мне ответит? Лишнего не надо;
неужто, мне и радость и отрада
в том, что живу, как изгнанный монах?

И, странствуя по жизненной реке,
я изучил в ней в основном лишь мели;
как птицы, годы мимо пролетели,
их крики затихают вдалеке.

Но не жалею я о том, не плачу,
пусть не стихает боль от старых ран;
как бочки омулевой капитан,
ещё не разуверился в удачу.

Решаю для себя одну задачу, –
какую роль я сам себе назначил?

                9
Какую роль я сам себе назначил?
Ищу в жестоком мире след добра,
и нет важнее для меня задачи,
дороже нет улыбки серебра.

Прошу у близких ласкового слова,
но до сих пор пуста моя сума,
в молитвах к Богу повторяю снова:
«Дай силы мне, чтоб не сойти с ума».

Брожу в лесу без края и названья,
где шепчутся в болотах камыши,
ищу тропу в нехоженой глуши,

надеясь на желанное свиданье.
Но что скажу себе я в оправданье,
избрав тебя судьёй своей души?

                10
Избрав тебя судьёй своей души,
у ног твоих я положил сонеты;
как перед казнью узники рассвета,
ждут твой ответ они в немой тиши.

Они друзья и цель у нас одна –
тебе служить надеждой и опорой,
рождённые нелепой нашей ссорой.
Мне с ними пить все горечи до дна.

Союзники моих печальных дней…
Я их готовил к тяжким испытаньям;
благословляя первое свиданье,

я им велел быть гордостью твоей,
ещё узнать, что для тебя я значу,
что мне теперь считать своей удачей?

                11
Что мне теперь считать своей удачей,
как оценить твои и да, и нет?
Тебя, встречая, становлюсь незрячим,
а мой язык несёт кошмарный бред.

Ты жжёшь меня дыханием горячим,
сам не пойму: зачем мне столько бед?
Сидеть бы мне за печкой, осторожно
пить чай, жевать с начинкой пироги;

в том убедить себя совсем не сложно,
что нет друзей; вокруг одни враги.
Однако, мысль в висок стучит тревожно

и, как набат звучат твои шаги:
ведь не простишь ты, знаю, лень души,
скажи как есть, лукавством не греши.

                12
Скажи как есть, лукавством не греши:
тебе бывает сиро, одиноко?
Мне не дано судить тебя жестоко,
меняющему жалкие гроши.

Всегда любуюсь и горжусь тобою:
твои славянки гордые черты,
в моём понятье, – символ красоты,
вполне под стать былинному герою.

Ты мне мила от каблуков до чёлки,
всегда одета строго, как с иголки,
как удаётся это Вам, мадам?

Как, при такой загруженности дня
ему звонишь и дразнишь тем меня?
Но, что мне твой ответ; я знаю сам…

                13
Но, что мне твой ответ; я знаю сам,
как гордым в жизни всё даётся с кровью,
я от тебя секрет свой не укрою:
твою судьбу читаю по глазам.

Но прячу от тебя смущённый взгляд,
и в том моя неловкость и смущенье:
перед тобой и Богом виноват,
что нет моей любви благословенья.

И, веря только логики весам,
что позволяют быть твоим изгоем,
на этот счёт иллюзий я не строю:

не верю я бесплатным чудесам.
И это всё, что для тебя я стою:
я узник твой, так надо небесам.

                14
Я узник твой, так надо небесам,
тюрьма моя – мой стол и лист бумаги,
прислушиваясь к тайным голосам,
я часто слышу жалкий вой дворняги.

Я добровольно заточил себя,
чтобы уйти от суеты греховной,
чтоб научить детей своих, любя,
беречь цветы на ниве бездуховной.

Тебя канонизировав в сонетах,
я лирой освятил твой черты;
теперь для них иконой будешь ты,
живым лучом божественного света.

Я убеждён, что без любви нет счастья,
к себе, не зная твоего участья.

                15
К себе, не зная твоего участья,
с тобой упорно избегаю встреч;
боюсь разбить последний замок счастья, –
пусть это всё, что удалось сберечь.

Блажен перешагнувший круг сомнений,
раба преодолевший подлый страх,
толпою признанный при жизни гений;
кто я, каких земных достоин благ?

Какую роль я сам себе назначил,
избрав тебя судьёй своей души,
что мне теперь считать своей удачей?
Скажи как есть, лукавством не греши.

Но что мне твой ответ, я знаю сам:
я узник твой, так надо небесам.
Май – июнь 2000 года