Ч1. Гл. 4 Попутчица с фоторобота

Глава IV

1
Она стояла у обочины и голосовала. Я её сразу же узнал. Без фоторобота. Те же украшенные понизу нитяными висюльками джинсовые шорты. Та же майка с прищуренным, терзающим рогатую гитару монголоидным Цоем. Те же огненно-рыжие волосы. Тот же баул на плече! Те же умопомрачительно удлиняющие ноги котурны сабо. И только стильные узенькие тёмные очки, прикрывающие теперь уже воспроизведённую фотороботом и растиражированную милицией мордашку, были новой деталью.

«Спокойно!» — сказал я себе. Хотя какое там — спокойно! Если и была стрела, если и наличествовала тетива, то теперь сжимающие оперение пальцы готовы были разжаться. Цель поднялась передо мной, подобно плоскому, похожему на силуэт матрёшки «условному противнику» на стрельбищах в учебке. Разве что очертания были совсем иными, обманчиво-завораживающими. Нет, конечно, надо быть круглым идиотом, чтобы не задаться элементарным вопросом: а вдруг в кювете или вон за тем пожарно-красным, как божья коровка без пятнышек, «Запорожцем» залегли трое с «акаэмами» и нашей экспедиционной берданой? Они только и ждут того, чтобы ты клюнул на приманку, а там...

Бердану-то они, поди, уже утопили в водах моря Сурожского, и в стволе её поселился губастенько-глазастенький скользкий бычок, а вот автоматы! Что, если свернуть на обочину, залечь за куст, упрятаться, прижав спинные торчалки, втянув жабры и плавники — ведь машина им твоя нужна, машина! Чтобы бежать подальше от Таганрога-Танаиса. От этого греко-скифского некрополя, где обитали некогда прославившиеся в веках своей жестокостью воинственные особи женского пола. Им бы керченской сельдью — сквозь проливы и минные заграждения. Им бы, намыливая липучей слизью ладони незадачливого рыболова, — за борт и — залечь на дно. Они сейчас ни перед чем не остановятся. Так что — как там, в надиктованной аспирантом Славой газетной утке про Александра-освободителя? «Ноги у старика подкосились от страха, и всё остальное он наблюдал, лёжа за кустом. А наблюдать, судя по всему, было что! Шар опускался всё ниже и ниже, прямо в сад. У самой земли из него выдвинулись три тонких блестящих «ноги». …Ага! Как бы не так — шар и лесенка, выпавшая из небесной колесницы! А, впрочем, почему бы и нет? Ты входишь в капсулу, перемигивающуюся разноцветной гирляндой лампочек. Тебя подхватывают под руки очаровательные нимфетки. И — фьють. Главное не артачиться. А там тебя уже поджидают на планете Окончательного Блаженства.

Щас ты тормознёшься — она тебе дуло пистолетика под ребро, они выскакивают из кювета, и с тобою повторяется та же история, что и с продырявленным автоматной очередью на шоссе Таганрог — Мариуполь хозяином иномарки. Они давно бросили ту загнанную вусмерть тачанку-ростовчанку с пересохшим бензобаком, взорвали бензозаправку, покрошили таможенников, выработали моторесурс этого «Запорожца», чьего хозяина — тоже... А сейчас ловят очередного лоха, готового прокатиться до первых кустиков со смазливенькой автостопершей, в качестве приманки поджидающей жертву на обочине. Креветка, нанизанная на крючок, зависает перед выпученными глазёнками глупой рыбёшки — хвостатый головастик выстреливается из дула заржавелой, обросшей тиной гаубицы времен битвы за Керченский полуостров — и, трепыхаясь на острие, уже не вернуться в спасительную нору.

И всё-таки я тормознул. Не мог не тормознуть. На плече девицы, оттягивая его вниз, видна была знакомая мне перемётная сума. Ну а в ней, понятно, сокровища погребения амазонки.
Да, ты все же сбросил газ и даванул по тормозам, Гаврюха! Ну кто ты — морской пехотинец, прыгун с парашютом и автоматом в люк заходящего на вираж самолёта, ушуист или фуфло в фуфайке — сопля-макаронина?! Ну что ты не выдернешь из ручонки ничего не ожидающей в этот момент, надеющейся на подкрепление из кювета горе-террористки её пистолетик? Что уж — такая она страшная?! Грудь, прижжённая калёным железом для удобства ведения боя? Меч-акинак? Лук со стрелами? Давай! Твоё дао в полном порядке. Мозг работает холодно и расчётливо. Ты зол. Ты очень зол. Неужели ты не отобьёшь у бандитов национальное достояние?! Ведь прав же, прав пацан-фээскашник, Молодой этот — уплывут бесценные артефакты за кордон, рассосутся по частным коллекциям. Ну! Тёмные очки — на нос, и так галантно, не подавая виду. Этаким скучающим Тригориным. Главное — пистолет у этой вождицы краснокожих выудить, а там — как бог на душу положит! Возьму её в заложницы или залягу в противоположный кювет и буду отстреливаться, пока прыщавый с подмогой не упадёт с небес на вертолёте с подразделением спецназа! Хотя о чём ты?! Ты ведь уже на территории незалежной Украины. И никакая чума тебе не поможет – ни Кончак, ни Кучма.
— Подбрось, шеф! — засунула девица голову в окно с опущенным стеклом, правда, пока не выхватив пистолета.
— Нет проблем, — с наигранным безразличием сказал супермен, выставив для обзора шпионские очки. Чересчур живое лицо и огненные волосы «резидентки» заслонили солнце рядом с фотографией головы мумии, помещённой мною под уплотнительную резину лобового стекла. Пока длилось это солнечное мини-затмение, можно было видеть, как скалится на отсвечивающей глянцем фотобумаге череп с кусочками кое-где не истлевшей кожи. Казалось, он улыбался. «Резидентка» тоже лыбилась. Череп и эта смазливенькая мордашка вместе с очками, в каких прячут вмонтированные микропередатчики, пока что существовали раздельно. Да я бы и не поверил в тот момент, что они могут каким-то образом соединиться. Хоть мне и мерещилось, что все проводки от всех колпаков ведут к одному компьютеру, у дисплея которого сидит ухмыляющийся Молодой, в этой промывочной мозгов меня всё же в большей мере устраивало амплуа умудрённого доводами ratio учёного книжного червя, чем участь подопытного кролика, напичкиваемого иллюзорными видениями. «А ведь такие же вот, как у неё, очочки используются и в шлемах для путешествий по виртуальным мирам!» — щекотнула извилины мыслишка. Но это потом я начал обращать внимание на то, что во время надоедливых мельканий моё подсознание выдает какие-то фантастические картинки, а тогда… Я отогнал мимолётное виденье зловещей ведьмы в электронном колпаке, созерцающей меня на внутренней поверхности виртуального забрала в виде смоделированной программистами цифровой функции.

Поймите, доктор, это была обычная для меня, чересчур склонного к психоанализу, внутренняя борьба с самим собой: как в компьютерной игре, на татами сходились два восточных единоборца — и колотили друг друга, пока один не оказывался поверженным. Эти двое были реалист и фантазёр. Существо, во всём рациональное, и создание, не подчиняющееся доводам логики. Были времена, когда разум торжествовал, празднуя ежесекундные победы, но после того, как я откопал Пазырыкскую принцессу, реалист всё чаще бывал побит, а подобные мистическим персонажам компьютерных «стрелялок» химеры подсознания, которые сынишка Сёмушка уничтожал легионами, не хотели превращаться в виртуальные брызги и преследовали меня не только на грани сна и яви — их излюбленного плацдарма, — но и средь бела дня, всеми нормальными людьми почитаемого за реальность. Я всё же отдавал себе отчёт: это последний бой, проиграв который я не только перестану быть учёным, но и из всесильного Фауста научного знания превращусь в жалкого Гомункулуса массовой культуры. Вот почему в этой «войне миров» меня куда больше устраивала роль зека на нарах, философически рефлектирующего насчёт относительности свободы чем отдавшегося на волю гипнотизёров пациента наблюдательной палаты психозов масскульта. На зоне меня спасало то, что я воображал себя то Диогеном в бочке, то опальным Меншиковым в Берёзове, в избушке у затянутого бычьим пузырём заиндевелого оконца, то сосланным в Сибирь чернокнижником екатерининских времен в продутом гиперборейскими ветрами остроге. Ни замкнутое, ограниченное кривыми досками, сдавленное обручами пространство, ни бескрайние просторы не могли ограничить или поглотить мою внутреннюю свободу.

— Мне до Бердянска! Плачу! — уже готовы были умоститься на сиденье узкие загорелые бёдра и линялые шорты.
— Отчего ж не подбросить?! — даванул я на двусмысленное словечко, имея в виду хороший дюль.
— Вот и здоровски! А то торчу тут, как дура, битых полчаса, — бухнулся гений чистой красоты рядом со мною и даже не ткнул мне в бок пистолетиком. Готовая мчаться в даль безбрежную, герла водрузила на колени брякнувшую сокровищами сумку с видом хозяйственной авоськи, отягощённой консервными банками, какими жена запасалась в столе заказов.
Пока никто не выскакивал из кювета. И стоило ли дожидаться...
— Где пистолет? — решительно положил я левую руку на сумку, словно спеша проверить её на предмет чего-нибудь вкусненького, правой по-джеймсбондовски сдёрнув очки...
— А, это вы?! — словно бы даже обрадовавшись старому знакомому, скинула своё «виртуальное забрало» и автостоперша. — Да в сумке он! А вот нож! — её глаза, в сине-зелёных радужках которых я отражался теперь, как рискующий стать козлёночком Иванушка в лужице-копытце, полезли из орбит. Расширенные зрачки зияли ужасом. — Этот нож из могилы! С ним странные штуки творятся! Он там — торчит... Я его бросила в «Запорожце»! Что с того, что ручка золотая... Боюсь я...
— Пистолет! — скомандовал я.
— Да вот он! Вот! Нужен он мне! — кинула она на мою жесткую, промозоленную археологическим заступом ладонь маленький пистолетик. Это был «Бэби» калибра 6,35 миллиметра, вернее его современная копия, изготовленная фирмой «Бауэр фарармз», как гласила гравированная надпись на боку. Вынув из рукояти обойму, я убедился в том, что одного патрона не хватает. Вколотив кассету со свинцово-медными «конфетками» назад в рукоять, оджеймсбондевший Гаврилов без лишних комментариев сунул миниатюрное оружие туда, где у пролетарского поэта грелся молоткастый-серпастый.
— Пойдем! Заберем нож. Это археологическая ценность, — кивнул я так легко сдавшейся в плен девице, обнаруживая в своем голосе кафедрально-преподавательские нотки.
Вот так они, все эти второкурсницы-лепетуньи, не умеющие отличить пирамиду Хеопса от мегалитов Стонхенджа, приходят в сессионные дни, едва прикрыв стыд зачёткой, а потом Гумберт-Гумберт обнаруживает себя в объятьях нимфетки где-нибудь в папоротниково-сосновых джунглях за пляжем или на острове, куда домахать с «преподом» на вёсельной лодке проще, чем вызубрить имена фараонов или друидических богов. По встречной полосе нёсся «КамАЗ». Глядящий на нас свысока грузинистый шофёрик-рефрижераторщик игриво подмигнул, видя, как дядя в возрасте понуждает выйти из машины проветриться на свежий воздух совсем юную фемину.

— Я боюсь! — опять зеркально отразили меня сине-зелёные.
— Ну ладно, сиди здесь! Подожди, я заберу нож и вернусь, — выдернул я из скважины ключ зажигания, где рядом с брелоком-Буддой, привезённым мною из чартерной поездки в Китай, болтались туда-сюда два ключа от нового замка, врезанного в двери обворованной квартиры перед самым отъездом на азовское побережье. Сейчас мне совсем не улыбалось, чтобы то же самое повторилось и с моим трудами праведными заработанным авто.
Пока что, в самом деле, никто не собирался поливать меня из брызжущих свинцовым дождиком брандспойтов, и поэтому с ключами зажигания в кармане, не боясь, что медноволосая мамзель улизнёт от меня с археологическими находками, проявив недюжинные способности в вождении иномарок, я двигался по песку и колючкам к красненькому «Запорожцу».

2

Ну, вот и он. Двери — на себя. Вот оно что! Вытаращив глаза, на меня валится с сиденья труп лысого мужчины в белой майке-безрукавке и норовит уткнуться шарообразно-безобразной башкой прямо мне в колени. Посредине майки, плотно натянутой на жирноватом торсе, под горловиной, откуда выглядывает курчавый ворс, ниже двойного подбородка — мокрое пятно, а в его центре торчит знакомая мне рукоять ножа из могильника. Золото, инкрустированное вкраплениями лазурита. Клювастая морда грифона с алым рубиновым глазом.

— Я не хотела! — раздался у меня за спиной голосок певички парижских кабаре. — Он сам в сумку лапу запустил… Когда он схватил кубок, его рука стала покрываться зелёной чешуёй, ногти начали стремительно отрастать и превращаться в когти. Он отбросил кубок, обозвал меня гипнотизёршей, а потом свернул сюда и сказал, что не заявит в милицию, если... Мне показалось, нож сам мне в руку влез, а он... Он был такой страшный... Он мне напомнил... Он был весь в червях — из глазниц опарыши валились. И вонял покойником.
И в самом деле — слегка подванивало. Вились мухи.

Ухватив меня за руку (не покрывшуюся пока что чешуёй и не отрастившую загнутые когти), ещё вчера бесстрашно нападавшая партизанка-куртизанка давилась слезами.
Поверьте, отец Иоанн, когда я взялся за рукоять ножа, ощущая, как клюв грифона вонзился в тыльную сторону ладони, и, словно не желая доставить боли убиенному, осторожно потянул нож на себя, я думал только о культурной ценности этого предмета. Всё-таки историческая реликвия!

— Линяем отсюда, пока нас никто не застукал! — тащила меня за руку моя невольная соучастница заметания следов преступления.
Она была права. Надо было «линять», и как можно скорее. Хорош же я был с ножичком в руке, с лезвия которого стекали бурые сопли! С сумкою, набитой умыкнутым сокровищем в моей машине. Топчущийся у трупа, свисавшего с сидения драндулета. В рое внезапно налетевших откуда-то мух и мушек, быстро облепляющих шевелящейся маской лицо покойника, лезущих ему в рот, уши, нос, обследующих лысину, сбивающихся в ком на расплывающемся пятне под вырезом горловины майки.

+++
Откроюсь, доктор. Надеюсь, как психиатр вы меня поймёте. Но кроме надоедливых насекомых присутствовали при этом и некоторые иные свидетели. Отец Иоанн совершал крестное знамение и, вынув карманную Библию, прочел стих из Откровения. Да и вы… Да, да, не улыбайтесь! Вы отодвигали пальцами веки усопшего, щупали пульс, разжав покойному ложечкой зубы, заглядывали в его далеко не благоуханный рот. Вы, уважаемый консилиум, уже, видимо, взяли на заметку мои ни с того ни с сего возникшие обращения к этим двоим? Суть в том, что их не видел никто. Даже созерцающие вечность глаза покойника (а им ведь недаром кладут на глаза медяки) не могли узреть. Поэтому никто не может свидетельствовать. И здесь самое время внести ясность — кто же эти доктор и отец Иоанн, которым адресовались мои «внутренние монологи». Я бы с вами согласился, доктор, уважая ваши познания не только в психологии, но и в парапсихологии, и в эзотерических науках, если бы не… Нет, пожалуй, они не были порождениями торсионных вихрей вакуума. Вряд ли их излучали тела посвящённых в тибетские таинства, отрешённых от мирской суеты монахов. Скорее всего, они не потянули бы и на то, что вы называете мыслеобразами. Они приходили откуда-то вместе с другими, называвшими себя эвелейнами и меняющими обличия. Но откуда — неясно… Просто я их видел. Они стали являться мне на зоне, во время отсидок в ШИЗО. То батюшка Иоанн в чёрной рясе, бархатной скуфейке и при кресте на цепи, с Писанием с серебряными застежками в руце выйдет из бугристо-морщинистой, как шкура динозавра, стены, то… Ну, не совсем вы, доктор, а некое ваше подобие возьмёт да и снизойдет с потрескавшегося потолка. Было время — на вас кучерявился буклями парик с косицей, при вас имелся саквояж с клистиром, скальпелем для кровопускания, корпией, царской водкой, нашатырём, шпанскими мушками в пузырьке. Часто вы передавали мне книжки, раскрывая которые я видел пентакли, тетраграмматоны, знаки зодиаков. Потом вы переоблачились в белый халат и обзавелись касторкой, наборами пилюль, мазей, ампул с антибиотиками, шприцами и стали вворачивать в свою речь латинские и санскритские словечки. Но во все времена при вас была ваша серебряная ложечка с вензельной монограммой «К». Приходя и уходя, и вы, доктор, и непрестанно анафематствующий и обзывающий вас на Сократов манер «даймоном» батюшка были моими постоянными соглядатаями…

+++

Так что вы оба могли видеть: к счастью, «Запорожец» располагался относительно автомагистрали так, что проезжающим было невдомёк, что здесь происходит. А происходило, если говорить, руку на сердце положа, чёрте что! Из центра сукровично-вонючей кляксы сочилось и стекало струйкой на мои голые, едва прикрытые сандалиями ноги. Я глянул поверх крыши «Запорожца» на свою торчащую на фоне азовской лазури, серую от пыли, япономарку. В голове стало ясно, как в безоблачном небе.
Нельзя терять ни минуты! Заталкиваю труп назад в «Запорожец». Прихлопываю дверцу. Всё! Теперь весь узюзюканный в гноище — вон пальцы в сандалиях склеиваются! — да ещё и в одной компании с этой рыжей-бесстыжей, ты, Гаврилов, — верный клиент товарища Сухова — Степана Богдановича Загоруйко из таганрогского уголовного розыска и шанс на повышение по службе для мальца из Федеральной службы. Наследил ты тут! Наоставлял отпечатков на никеле ручки, на дверце, не говоря уж о пистолете и вот этом «ножичке» из раскопа! Да и паранджи у тебя нет, чтобы прикрыть личико звезды не твоего гарема Гюльчатай на случай столкновения с сотрудниками органов.
Так соображал рационалист, пока спешным ходом бежали мы к машине, оставляя позади и металлическую божью коровку с пятнышками чёрных колес — не там, где надо, и не в том количестве, и уложенный мною на руль труп: спит человек, притомился в пути!

3
Только я собрался завести мотор, как откуда-то сзади и сбоку прошелестела мимо нас капельно-заострённая малиновая «Вольво» и резко остановилась, прирулив к обочине.
— Проблемы? — сдав назад, притормозил рядом с нами окно в окно спортсменистый парняга с «бобром» на мощном калгане. Через край окна свешивался локоть человека, водящего дружбу с тренажёрами для самоусовершенствования телесного рельефа, штангою размерами с задний мост «КрАЗа» и гантелями чуть меньших габаритов. Дискобол как-то подчёркнуто ласково держал в руках оплетенный руль и, жуя резинку, приводил в движение прижатые к черепу уши.
— Может, с бензином помочь? Я тут проскочил две бензозаправки — и ни капли! Там, на выезде из Таганрога, с заправочной станцией такое учинили! Груда обгорелого искорёженного металлолома! Теперь и остальные позакрывались: боятся террористов. Могу поделиться, у меня ещё есть запасная канистра, — прекратил жевать парень.
— Нет, благодарю! — принуждённо улыбнулся я и захлопнул бардачок, куда сунул нож, кое-как успев пучком подвернувшейся под руку травы тирануть по лезвию.
— В Бердянск едешь? Или дальше? — легко перешел на «ты» незнакомец.
— В Бердянск, — готов я уже был послать его куда подальше в степь половецкую, но знал, что это не понравится моим «даймонам».
— А мы с Кларой думаем три дня отдохнуть в каком-нибудь санатории. Не нужно никаких путёвок, клиент платит — и всё. А потом двинем дальше. Знаешь — небольшой такой круиз по азовско-черноморскому побережью. До Одессы, думаю, доберёмся, там прикуплю товара — и назад в Астрахань. А ты с дочкой надолго?
— На недельку.
— Меня зовут Олегом. Олег Глобов.

Жаль, что не Жлобов, подумал я, злясь на словоохотливого бугая, как видно, принявшего меня за своего. Хотя, впрочем, он и недалёк был от истины. Ведь я же мотался с чартерами в город белоэмигрантской романтики Харбин. Да и с тренажёрным железом был в ладах, следуя принципу древних греков: гармония духа плюс гармония тела. И, конечно же, — дао. В годы гонений и преследований его приходилось укреплять, прячась в переоборудованном в спортзал подвале. На зоне между Барабинском и Каинском, где за дощатым забором с «колючкой» под током на некитайского фарфора изоляторах поверху не предусматривалось спортзалов с саунами, — повергающим в изумление как зеков, так и лагерный персонал рекордным количеством приседаний и отжиманий.

— Ну, за неделю отдохнёте, тут чудесное место, — продолжал Олег Глобов. — У нас до Каспия рукой подать — и то вот едем. Правда, и бизнес делать надо. Чтоб хотя бы бензин оправдать. Закупился тут шортами и солнцезащитными очками. Немного в Таганроге толканул. Вот смотрю, и на вас мои очки. Так очко к очку — и, глядишь, капиталец! Влёт очочки уходят! Что говорить — солнце-то вон как слепит! А вот на таможне — никогда такого не было! Всё перерыли. Говорят, вчера там была перестрелка. Вас-то с дочерью, не знаю, как зовут, не сильно шмонали? — остановил он взгляд на сумке на коленях у «моей дочуры».
— Нет, не сильно, — вставил я на прежнее место ключ с хорошо ощутимым, придающим чувство спокойствия рельефным брелоком-Буддой на колечке и, заводя мотор, подумал, что у слова «очко» есть и значение «параша». И хотя вместе с мотором я заводился теперь совсем по иному поводу — ничего не мог с собой поделать.
— Вам повезло, а нас с Кларой и на таможне трясли, и на выезде из Мариуполя. Говорили — Клара похожа на фоторобот сбежавшей особо опасной преступницы.
— Ой! А я вас видела по телевизору в гостинице, в Таганроге! — вклинилась раскрашенная, как погребальная маска Тутанхамона в Каирском музее, Клара, в самом деле, отдалённо напоминавшая составленный на компьютере фоторобот. — Вы как раз и есть руководитель той ограбленной археологической экспедиции? Вы давали интервью... Олег! Помнишь, я тебе говорила! Журналист-комментатор был в купленных у нас шортах с пальмами. Ваша фамилия, по-моему, Чурилов? Или Голилов?

— Александр Данилович Гаврилов, — намеревался я трогаться, уже прогрев и без того раскаленный на тридцатиградусной жарище движок; мне совсем не улыбалось в моём положении стать телезвездой. Но телевизионщик с пальмами на шортах, продолжавшихся двумя волосатыми, кривыми, как кокосовые стволы, ногами крепко потрудился над этим. Он ошивался везде, где появлялась газетчица Ирина Шлимман. И вначале лез в раскоп, отснимая мумию и золотые украшения, чтобы бандиты, сидя где-нибудь в своем логове и глядя телек, могли вернее сориентироваться — чего там и сколько. Затем он примчался в одной команде с товарищем тамбовского волка Суховым-Загоруйко из уголовного розыска и чего-то там наговаривал на микрофон, пока оператор держал его в кадре, пользуясь суматохой, разгромом и догорающим грузовиком как декорацией. Всё это было посерьёзнее воспроизведённого Ириной Шлимман в «Таганрогском вестнике» видения старика-садовника на тот счёт, как «Александр, подойдя к огненному шару, был неведомой силой поднят над землёй и слился с сияющей громадой…» В пору было, как тому легендарному садовнику Фёдору, потерять сознание. Как двойнику Александра, по одной версии — монаха, по другой — солдата, запаковаться в гроб и попросить, чтоб не раскрывали.
— А как звать вашу дочь? — обнажила Клара ряд белых, как эмалевая инкрустация на погребальной маске, зубов. — Почему-то её не показали в репортаже...
— Меня зовут Мариной. Я не очень люблю сниматься на видеокамеру. Мы с папой стараемся не надоедать друг другу. Он копал… А я всё это время провалялась на пляже, — включилась в игру «папа-дочь» моя «подельница», не дожидаясь, когда я выдумаю ей имя.
— Ну ладно, Гавриловы, будьте! Увидимся на Бердянской косе. Я только хотел спросить — чего там этот хохлятский «Жук-Фольксваген» в бурьяне забыл? — продемонстрировал любитель поиграть словечками-гантелями Олег образчик автомобилистского юмора вкупе с незлобивым кацапским шовинизмом. — Может, ему чем помочь?
— Да нет! Мы ему уже помогли. Масло мужик менял, умаялся, вот и прикемарил. Лучше не будить...
— А я смотрю, у него какой-то интересный номер — на букву «вэ». Ворошиловградский что ли?
— Это у него спросить надо.
— Да ну, пусть спит человек, что надоедать-то. Ну, пока!

4

Клара помахала ладошкой, и малиновая «Вольво» тронулась, стремительно набирая скорость. Я тоже потихонечку отъезжал от этого треклятого места, где натоптал возле машины с трупом. Надо было поскорее улепётывать отсюда, пока никто не заинтересовался — отчего это «Запорожец» так долго отдыхает в зарослях верблюжьей колючки? И пока опять не возникло надобности пояснять кому-нибудь, что ты не одногорбый с пачки «Camel». Непонятно было и то, куда подевались дружки моей «дочи». В кювете их не было.
— А эти, с автоматами-то, в белых масках, где? — разгоняя «японку», не спешил я бомбить вопросами девицу, как американцы Хиросиму, по той простой причине, что Марина-сан пребывала в полной прострации. Впрочем, и затягивать с выяснением обстоятельств не стоило.

Откуда ей могли примерещиться черви на трупе? Пока что там только мухи вились. А чтобы опарыши вывелись, нужно как минимум дня два. Не значит же это, что моя Марина Мнишек каким-то образом уже побывала в недалёком будущем! Таинственные чернокнижники, так любившие глядеть на мир сквозь пронизанные пламенем свечи магические кристаллы и прорицать, верили, что они перемещаются во времени. Может, разудалое «кумпанство» по отъёму археологических бесценностей до того, как грабануть твою экспедицию, слямзило и шкатулку с раритетом Якоба Брюса? Этого соратника потешных игрищ и всепьянейших ассамблей Петра I, устраивавшего магические сеансы во время тайных заседаний «Общества Нептуна» в Сухаревой башне. Вот, Гаврилов, — и ты туда же. Куда масскультовский конь с копытом, туда и учёный рак с клешнёй! Магия, чудеса, масонские заговоры… Как бы тебе с этой Мариной-полячкой историю беглого дьяка Гришки Отрепьева не повторить! Сожгли, забили в пушку — и выстрелили… Ну, а допустим — дева этого беднягу только-только прирезала из-за того, что он пытался её изнасиловать? А то отчего у неё, судорожно вцепившейся в сумку, такой отрешённый вид? Может, и правда нечаянно ножик в насильника воткнула? Защищалась... А что, если эта девочка — наркоманка? И у неё галлюцинации?
— Не знаю я, где они! — с каким-то отставанием по фазе ответила девушка, не глядя на меня. — Я от них оторвалась, от дружков этих. Достали они меня. Конкретно. Особенно Есаул. От него тоже воняет трупом. А этот Серёжа — он... И с золотом они толком не знали что делать. И потом, они обещали стопудово никого не убивать, а сами… А теперь вот и я. Мне такое снится, мерещится всякое... Я больше не могу!

Смазливенькая её мордашка сморщилась, и девушка затряслась в рыданиях, как будто студентка, не знающая ответа на билет, но желающая получить если не пятёрку, то хотя бы «удочку».
— Ладно, не плачь. Давай будем думать, что делать, — приобнял я её по-отечески, раз уж такие дела.
— А что думать?! — не воспротивилась она порыву «родительской нежности». — Они, если догонят, — убьют. И зачем я ввязалась? Сначала всё было вроде рисковой игры. Знаешь, в Таганроге недавно салон игровых автоматов и виртуальных игр открыли? Надеваешь на голову колпак с очками-телевизорами — и несёшься по лабиринтам, отстреливаясь от монстров и инопланетян… Суперско! Но… Думала — с Сергеем у нас всё наладится. А что вышло? Тут вот баксы, золото, — крепко вцепилась она в суму, так что я уже и не знал, как буду совершать изъятие награбленного, — но что с ними делать? Повсюду мильтоны с моим фотороботом! Теперь я — слышал вон от Клары? — особо опасная! Потом — таможенники эти! Обгорели, как головёшки, будто кто спецом эту цистерну с горючкой подсунул. Есаул гранату кинул. Так ахнуло! А цистерна как раз — рядом, бензовоз этот. Я уж молчу про фейерверк на бензозаправке. И опять обгорелый труп — зажаристый такой, с корочкой, как курица гриль... А ведь была красивая девушка. А этот мужик перед въездом в Таганрог! Махнул рукой — довезите, мол. Зачем они в него стреляли? Непонятно мне. А потом, когда из него кровища сочиться начала, сняли маски и давай отсасывать! Они ведь масок не снимают, нельзя им! Так что если не Есаул, Молдаванин и Серый, так мильтоны. Или Яша Остапенко на вертолёте. Босс наш. Увози, увози меня отсюда поскорее.

— Ты, девочка, заварила со своими дружками крутую кашу! — сделав паузу и ощутив нечто вроде тошноты с одновременным покалыванием в висках при напоминании о виртуальном колпаке, прокомментировал я эту смесь компьютерных «стрелялок» с криминальной хроникой из таганрогских газет. — Вашими подвигами заинтересовалось КГБ, то есть, тьфу ты, ФСК, контрразведка. Всё-таки в этой вот сумке не «металлолом», как вы, девушка, изволили выразиться намедни, а художественно-исторические ценности.
— Так вот и надо поскорее продать, раз ценности! — внезапно оправившись от рыданий, заблестела назвавшаяся Мариной сине-зелёными радужками, втягивая меня в это мокрое дело зрачками, расширенными не то от запоздалого страха, не то от алчности.
«Может, и правда — уколотая?» — шевельнулся червячок сомнения.
— Какой бред! — возразил даже как будто бы и не я, а кто-то подселившийся в меня второй или третий.
— Почему — бред?
— Да потому что это не продается и не покупается. Это бесценно!
— Ничего. Покупателя можно найти. Богатые иностранцы интересуются стариной.
— Да я сейчас до ближайшего отделения милиции, — заводился я теперь уже из-за беспросветной тупости девицы, не выучившей первого параграфа из истории нашей Родины, кажется, за седьмой класс, где изображены далёкие, обряженные в шкуры предки, копьями-зубочистками ополчившиеся на хобото-бивневую шерстистую гору.
— Ты этого не сделаешь. Они тебя вместе со мной...
— Много понимаешь!
— Понимаю!
Она была права: сдаваться ментам, тем более украинским? Нет уж! В конце концов, археологические находки были при мне. Остальное...
— Лучше подумай, где нам отсидеться! А там видно будет, — прижалось беззащитное создание к моему могучему плечу.
И тогда я въяве увидел Абсолютно Необитаемый Остров. Причудливая грёза из песка цвета ванильного печенья, набегающих одна за одной волн, после каждого нахлёста оставляющих на берегу шампанскую пену, и хижины, крытой пальмовыми листьями.
Остров возник над миражным шоссе вроде чего-то неопознанно-летающего и тут же истаял…