ведь оно не навсегда...

«Детство кончится когда-то, ведь оно не навсегда…» прохрипело радио и затихло, закончилась третья смена в пионерском лагере «Лето». Большой костер, объятия, адреса на галстуках – «частице красного знамени», слезы «ятебенапишу, ятебялюблюатыменя?». Последний автобус отчалил от причала лета и запылил по грунтовой дороге. До ближайшего поселка семьдесят км. В лагере остался персонал. Директор – «пионервожатая вечности» собрала всех на центральной площади, та же линейка, только пионэры очень взрослые – пять мужчин, восемь женщин и двое детей.
Дети персонала – это привилегированная часть пионерской массы. Кто еще мог в сончас притащить в палату ведро вареных сухофруктов из компота? Или после отбоя увести половину отряда за кислой жимолостью, а потом гордо стоять перед вожатым с фиолетовым языком? И кого еще не приводила в священный трепет грозная фраза «отправим к родителям»? У Аринки родители всё лето были здесь. Отец – водитель дежурного автобуса, мама – повар-кондитер. Михалыч был авторитетом для всех, честный, прямой, открытый, безотказный. А мама…её и дети, и взрослые звали просто «мама Люся».
- Внимание! Мы все можем считать себя строителями светлого будущего. Наши дети за это лето получили запас здоровья на весь учебный год! Подводя итоги летней оздоровительной компании, хочется отметить…
Аринка стояла за спинами отца и матери, прислушиваясь, через штампованную, пафосную речь директора, к дальнему перестуку. Там за седьмым домиком, у забора яростно работал дятел. У Аринки в голове закрутились строчки в такт пернатому столяру, она трясла головой и старательно пыталась вернуться в реальность.
- Благодарю всех за самоотверженный труд! А теперь награждение лучших работников!
Один за другим к трибуне потекли люди, получая рукопожатие, глянцевую грамоту и «ценный будильник в коробочке»
Мама вернулась на место. Румянец во всю щеку. Михалыч за «ценными подарками» не пошел. Тракторист и балагур Сашка, пощупав бланк с символикой атрибутикой и золотыми буквами «Почетная грамота» изрёк: «Мдаааа…Мам Люсь, премии не будет... а в туалет с такой скользко…аж до шеи развезешь» Взрослые захихикали. Аринка хмуро зыркнула на Сашку: «Тут же знамя, и герб, и Ленин»…
- Банкет через два часа в столовой! – лязгнула фальцетом напоследок директриса и удалилась «наводить красоту».
Аринка с Серегой побежали за седьмой домик.
- Здесь!
- Какой красивый!
- Какой большой!
- Тссс….
…Вода в реке холодная. Тайга темнеет, только яркие красноватые листики жимолости, да желтеющая лиственница яркими мазками.
- И что вы тут делаете, пионеры юные – головы чугунные? – пробасил лесник.
- Ку-куп-купаемся- отдробил Серега посиневшими губами.
Аринка, одеваясь, краем глаза, заметила четырех незнакомцев за молодыми ветками сланца.
- Уже уходим!
- Ну, ну…
Это странное слово «банкет». Аринка представляла себе что-то вроде бала или свадьбы…
Мужская половина персонала была в изрядном подпитии, женская не отставала. Детей усадили за стол, холодные котлеты, картошка и салаты.
- Михалыч, а пусть твоя Аринка стихов почитает!
- Нет. Не будет она.
- Ну, Михалыч. Забавно же. Талант растет.
- А я шоколадку дам. Большую.
Отец вопросительно посмотрел на Аринку. Серега тронул за руку: «Ариш, может не надо, а?
Директриса просверлила взглядом.(«Нечаева, помни ты член пионерской организации…»)
Аринка шепотом: «Не надо шоколадки. Я так» - и громко:

Дети – это взрослые с маленьким ростом
Взрослые, которые вернулись назад.
Всё что вам кажется сложным, так просто
Но мы не умеем всего рассказать.
Если утром весь мир в росе или чьих-то слезах,
Вы ругаетесь «мокро» и «слякоть»
Взрослые – это дети, у которых большие глаза,
Но они разучились плакать…

Девочки должны писать стихи про любовь. Тишина рухнула. Мужики пошли покурить на улицу.
Выстрел распорол вечер. Один из охранников боролся с лесником. Обрез остался у охранника, и они с подругой скрылись в одном из домиков. Появились еще четыре человека в серых фуфайках с оружием. Странное кино…очень всё по настоящему, слишком. Персонал бросился в рассыпную. Все пытались добежать в свои временные «крепости».
В комнате оказались Аринка, мама, Таня, Зина…отца не было. Еще один выстрел и вскрик…мужской…от боли. Мамин крик в спину: «Аринка, куда!?»
Раненого Сашку вдвоем с матерью успели затащить в комнату. Стреляли дробью, крупной, по ногам. Аринка минуту смотрела, как из ноги молодого парня, пульсируя, текут струйки крови, подумалось: «как из пакета молоко». Сняв с пионерской юбки пояс, перетянула ногу повыше. Сашка сквозь зубы проскрежетал: «Пионер – всем ребятам пример. Спасибо, сеструха»
В окно поскреблись. Отец подтянулся и влез в комнату.
- Парни на пожарке прорвались, им окна перебили, но они прорвались. Скоро будет помощь. Автобусу колеса прострелили и двигатель. Сигареты забрали, а так ничего.
- Пап, кто они? Пап, мне страшно…
- Не боись, Ариш. Прорвемся. Из зоны они. Сбежали. Лесника нашего приятели.
- Пап, а мы им зачем?
- Не знаю, доча, пока не знаю.
Смешное укрытие – эти двухэтажные бараки…стены – слоеный пирог, две доски посередине стекловата, двери – каркас из бруса с мягкой обшивкой из ДВП.
Парус двери в сторону. Отец успевает сдернуть Аринку вниз и литой жакан раскалывает подоконную доску именно в том месте, где только что был затылок девчонки. Мать спиной закрывает дверь. Голос лесника.
- Мама Люся, ну и что ты прикрыла собой. Пройдет и через дверь, и через тебя… между лопаток. Пусть Михалыч с Танькой выйдут они знают, где Толян обрез спрятал. Или тебя с дочкой вытащим, ты баба ладная, да и девчонка зреет уже. Седьмой закончила? Мужикам твоя лялька понравилась.
- Сволочь ты, Степан, я ж тебя своими руками выхаживала. Кормила. Отвары готовила.
- Ты, сука, на совесть-то не дави. Барак бензином уже полили, сейчас чиркну спичкой. Будете прыгать, а мы на лету, как белок…мужики готовы.
Отец берет Татьяну за руку. Мать не пускает к двери. Они вдвоем выбираются через окно. Там их ждали. Как громко стучат зубы. Шаги и голоса под окном стихли. От начала кошмара прошло уже часа два…Помощи нет…
- Давай в окно. Нужно пробраться в медпункт. Там телефон.
- Высоко. Прыгайте, тёть Зин.
Аринка прыгала последней, внизу остатки рамы…Проклятый гвоздь прошел через подошву резинового сапога легко. Из-за угла появился силуэт. Раздался выстрел. Как больно, хорошо, что дробь. Бежать не останавливаться. Ну, почему на поварихе тёте Зине такое светлое платье?! На фоне черной тайги она мечется, как огромный снеговик…
- Оторвались. Или плюнул просто.
- Куда бежать? Тайга кругом…
- Давайте пробираться к телефону.
- Зин, ты в белом. Посиди здесь.
- Яяяяя, с ваааамииии
- Идем, только не вой.
Как громко скрипит гравий. Полный сапог крови. Боли нет. Голова кружится. Окно высоко.
- Мам, там только форточка открыта.
- Я стекло разобью.
- Услышат. Мам, я потихоньку, я смогу.
- Нет.
- Мам, ты не пролезешь. Они всех убьют, мам.
Снять сапоги. На карниз, нога скользит, мокрая. А вот и комната. Каким ярким бывает внезапный свет.
- Какая смелая девочка. Иди сюда. Я тебя не обижу.
- Маааааамаааааааааа, мамочкаааааааа.
Страшно. Окно бьется. Вещи рвутся. Потеря сознания и тяжесть рухнувшего мужского тела наступает одновременно. Отец с остатком керамического бюста Ленина в руке…успел… Телефон не работает.
Помощь пришла в 15.00…на следующий день. Четверо успели уйти в тайгу. Пятого забрали из медпункта.
Арину, Зинку, маму Люсю нашли в узкой душевой кабинке санитарного блока, завернули в одеяла и усадили в автобус, где уже сидели остальные измученные люди. Человек в форме зачем-то глупо улыбался.
- Почему так поздно?!
- Так эти уроды ночью звонили вертолёт и дружков хотели. Мы думали, балуется кто.
- Почему так поздно?!
- Так ваши оба пьяные были. На битой пожарной машине. Чушь мололи. Их в вытрезвиловку до утра. А они и утром своё…Кто ж знал, что, правда.
- Почему так поздно?!
- так ориентировка, что и правда сбежали, в двенадцать пришла.
- Почему так поздно?!
- Так собирались пока. Пока доехали.
- Они троих ранили…они мою дочь чуть не испоганили…

До ближайшего поселка семьдесят км. Все живы, все почти живы. А говорить Аринка научится…заново, как взрослые,…которые опять научились плакать.

«Детство кончится когда-то, ведь оно не навсегда…»