К шестидесятию Победы
В июне 1941 года мне исполнилось 11 лет. Мой отец Давид Гершкович Гостинский после ареста 1 сентября 1937 года находился в одном из конц. лагерей. В лагере знали, что в случае приближения фашистских войск, все заключённые будут расстреляны.
Во время первой эвакуации мы с мамой и ещё двумя семьями выехали из села Ново – Златополь Запорожской области 3 или 5 октября 1941 года. Одна из семей состояла из отца семейства Моисея, беременной жены, шестилетней Клары, и четырёхлетнего Изи (Израиля). Клара и Изя были очень тихими, ласковыми и застенчивыми детьми. Ежедневно я по нескольку часов рассказывал им сказки, а они слушали, прижавшись ко мне…
Все три семьи до начала событий под Сталинградом оставались в селе Аксай Сталинградской области. Моисей на второй день по прибытии в Аксай был мобилизован в действующую армию.
Получилось так, что беженцы из села Аксай двигались навстречу фашистским войскам. Только две последних подводы, запряженные лошадьми, не успели попасть в полосу осветительных ракет, выпущенных немцами. Одна из этих подвод была наша. Семья Моисея осталась в Аксае. Мы видели людей, бежавших в обе стороны от дороги, и слышали автоматные очереди. Думаю, что среди убитых были не только евреи… Были те, кто помнил ужасы гражданской войны – насилия, работники советских учреждений… Нам удалось вернуться в спящее село и выехать по другой дороге. В селе оставалась моя старая няня, Ксения Андреевна, украинка. На утро она узнала о том, что все бежавшие от фашистов расстреляны и отправилась искать меня, чтобы похоронить. Когда мы вернулись за ней, она рассказала, что прошла восемь или десять километров. По обе стороны дороги и дальше насколько хватало глаз лежали убитые женщины, дети, старики… Ещё она рассказала, что в селе фашисты расстреляли примерно 600 евреев. Проходившие мимо домика, где оставалась Ксения Андреевна женщины похвалялись – одна, что из чуть присыпанной общей могилы стащила с одной из убитых шаль, а другая сапожки…
В селе Ново – Златополь, из которого мы во - время успели бежать, было расстреляно примерно 1000 евреев. Знаю, что в их числе было трое моих одноклассников. Нам неоднократно чудом удавалось избегать гибели.
В 1993 году после посещения Яд Ва Шем (рука и имя) я написал следующее:
Попал я на землю своих праотцов,
Увы, лишь на склоне дней.
Дошёл тысячелетний зов
До самой души моей.
Нелёгок в hаарец насущный хлеб,
И кровью сочится страна,
Не потому ли в рыжий цвет
Окрашена эта земля.
Палачей никто сосчитать бы не смог
И жертвам нет числа.
Суров и грозен Израиля Бог,
И кара Его тяжела…
Когда же смягчится сердце Твоё,
Исполнится Твой завет?
За что же, за что же, за что же, за что
Караешь нас тысячи лет?
Умом и сердцем мне не понять,
В чём наших детей вина,
За что было детские души терзать,
Их души и тела…
За что же детей…за что их казнили?
Мне слышатся их голоса…
Шесть лет было Кларе, а Изе четыре.
Запомните их имена!
В безбожной стране я родился и вырос,
Моя ли в том вина?
А детям было шесть и четыре…
Как могу я поверить в Тебя?
Ведь это были просто дети,
Ясно смотрели глаза,
Кларе шесть, а Изе четыре.
Запомните их имена…
Остались лишь их имена…
У меня нет точных сведений о судьбе этих детей, их мамы и новорожденного. Несомненно, статистика числа погибших в войне не бывает полной, а в СССР эти сведения были не только приблизительными, но и сознательно занижалось число погибших…
Как - то в разговоре о потерях СССР в войне с фашистами я сказал, что погибло гораздо больше, чем объявлено, и добавил: важно ещё, кого считать погибшими. Моя собеседница согласилась и рассказала о своём отце.
Об этом я написал почти с точностью протокола.
Памяти молодого ветерана
Войну он начал с первых дней,
И не было тех дней страшней.
Но никаких следов от ран
Не нёс на теле ветеран…
Ни разу не был он контужен,
Казалось, смерти он не нужен…
И в плен он чудом не попал,
Хоть от границы отступал,
И гибель многих повидал…
Он три страны пешком прошёл,
Чуть - чуть до Эльбы не дошёл.
Солдату, знали, повезло:
Он выжил всем смертям назло…
Его жена и дочь дождались
Среди счастливиц оказались…
Но ночью каждой слышал он Товарища предсмертный стон
И видел вырванный живот И широко раскрытый рот.
Вслух о войне не вспоминал,
Он только по ночам стонал.
Война всё шла для ветерана.
В душе не заживала рана…
И хоть закончилась война,
Он погибал, не зная сна.
Неизгладим проклятый след.
Так умирал он десять лет…
Его как жертву той войны
В число погибших не внесли…
Свидетельство о публикации №110101504356