***

Василий Дудин (Автор) 1974-1975 гг.

ВСЕГДА С ВАМИ
(Ответ на письма)

ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭМА

Я люблю тебя, жизнь,
я люблю тебя снова и снова.
              К. Ваншенкин.

Человек, пишущий о себе
и о своём времени — единственный пишущий
о всех людях и всех временах.
              Бернард Шоу.

Вместо предисловия.
1.
Приходят письма издалека —
Посланцы искренних друзей —
С Урала, с Дальнего Востока,
Со всех концов страны моей.
Андрюши, Нины, Тани, Вани!
Читая их, я снова с вами —
Вся в сборе школьная семья, —
И с нею молодость моя,
И годы яростной работы,
И наши планы и мечты…
Как много утекло воды,
Как промелькнули быстро годы…
Чем старше мы, тем нам милей
Сиянье наших юных дней.

2.
Для вас, для всех, мои ребята,
Ответ я этот написал:
Просили вы не раз когда-то,
Чтоб о себе я рассказал:
И почему я не строитель,
Не стал артистом, а — учитель,
И где случалось мне бывать,
И где узнал я «кузьки мать».
Я отвечал вам кратко, устно,
Теперь — подробнее. Спешу,
Торопит старость, но пишу
Правдиво, честно, безыскусно.
Пусть будет этот мой рассказ
Часть обо мне, а часть о вас.

Я любил своё дело.
3.
Ну, что ж, день добрый, ребятишки!
Я очень ясно вижу вас,
Мои девчонки и мальчишки.
Вот я вхожу к вам в первый раз.
Косички, ленты, кудри, чёлки,
Рубашки, платьица — с иголки,
И пламя яркое костров на них,
С призывом: «Будь готов!»
И смотрят на меня десятки
Пытливых и тревожных глаз.
«Сердитый. Выжмет сок из нас.
Слыхали. Берегись, ребятки…
Уж он наставит единиц…» —
Читал я в выраженьях лиц.

4.
Не выжимал из вас я соки!
Я вас любил, хоть был и строг.
А было много мне мороки
Частенько в дебрях ваших строк.
Шли в дело красные чернила.
Перо безжалостно разило
Всё те ж ошибки — в сотый раз!
Да, зол тогда я был на вас...
Но, с трепетом для вас читая
Творенья русских мастеров,
Часами видеть был готов,
Как вас чарует речь родная.
Я вдохновлялся и горел,
Я добивался, что хотел.

5.
Вам нравились мои уроки?
А я как свой предмет любил!
(Тем и « богаты» педагоги,
То и даёт им больше сил).
Читаю сцены « Ревизора»
И наблюдаю: ваши взоры
Следят за мимикой моей.
И с каждой фразой веселей
И напряжённей ваши лица.
Какая в классе тишина!
Лишь только муха у окна
О стёкла продолжает биться.
И вдруг « взрывается» весь класс:
Такой весёлый смех у вас!

6.
Урок прошёл, второй читаю,
У вас не гаснет интерес,
Я ж устали не замечаю.
Во мне сидит как будто бес,
Под рёбра так вот и толкает:
Махать руками заставляет,
Плечами дёргать, головой,
Пошаркать по полу ногой.
Вскачу, пройдусь, опять присяду,
То на колено упаду,
Глаза под брови заведу,
Чихну два раза громко с ряду,
Где надо — визг, где храп, где бас, —
И вновь хохочет дружно класс.

7.
И мне смешно не меньше было,
Хоть знал я сцены наизусть:
Уж так смешны « свиные рыла»,
А Хлестаков так глуп и пуст.
Смеялся и над вашим смехом,
Довольный сам своим успехом.
А вы просили под звонок:
«Читайте же! Ещё чуток!..»
Но вот комедии анализ
Ведём активно первый час,
И вижу ясно, что у вас
Отлично в памяти остались
И персонажи, весь их быт,
И мир, что Гоголем побит.

На все руки, но… не от скуки.
8.
И вне уроков, вечерами,
Всё так же, не жалея сил,
Я, ради дела, вместе с вами
Часы досуга проводил:
Был режиссёром и суфлёром,
Руководил ребячьим хором,
Кружком. Изо и лит кружком,
И оформлял его альбом.
«На всё, — мне говорили, — руки:
Умелец ловкий, швец и жнец,
Артист и на дуде игрец».
Пусть так, но это не от скуки!
Коль педагог — люби детей,
Учись, всё знай и всё умей.
 
9.
А наш оркестр, любимец школы,
Как создавали мы его!
Как говорят — на месте голом,
С трудом, почти из ничего.
Полуразбитая гитара,
Облезлых балалаек пара,
Альтовка — ржавые колки,
Обрывки струн и узелки,-
Мандолы — ветхие старушки,-
Пила двуручная, свисток,
С водой бутылки и звонок,
Кастрюля, ложки, побрякушки…
Зато желающих играть
Нам было некуда девать.

10.
Я ясно вижу ваши лица:
Румянец щёк, росою пот.
Тогда, в дни первых репетиций,
Казалось, дело не пойдёт.
А вы! Вы — чудо — музыканты!
Иного слова нет таланты!
Всё чище, лучше каждый звук
Шёл из-под ваших детских рук.
Стройней, ладней за нотой нота,
От грифов пальчики болят,
А инструменты вниз скользят.
Раз, два! Раз, два! Держаться счёта!
Вот и мелодия! Успех!
Глаза счастливые у всех.

11.
Вы каждый день тренировались,
Оркестр наш рос и богател,
Вы в нём не просто развлекались —
Он делом был средь школьных дел.
На каждом празднике ребячьем
Рукоплесканием горячим
Взрывался бурно школьный зал,
Когда кружок наш выступал.
Потом на детском фестивале
Наш разудалый краковяк,
«Шамиль», «Лявониха», гопак
Задорно, весело звучали.
(Теперь транзисторы хрипят,
А балалайки, домры спят…)

12.
Вы всё по-детски знать хотели:
Про Солнце, Землю, дождь и лёд,
И отчего туман, метели,
И «как летает самолёт».
Мы строить начали модели,-
Клеили, резали, потели,-
И вот резиновый «мотор»
Их вынес в поле на простор.
Летят невиданные птицы,
Бежит за ними детвора…
Темнеет уж, кончать пора,
А восхищенью нет границы…
Я сам, забыв про возраст свой,
Не шёл до вечера домой.

13.
А как старались вы, ребята,
Украсить новогодний зал!
На задней стороне плаката
Кто как умел, изображал
Избу Яги на курьих ножках,
Кота в сафьяновых сапожках,
Сугробы синие в лесу,
На них красавицу-лису,
Под инеем пушистым ёлки.
Вот красноносый Дед-Мороз
Мешок с подарками принёс.
Тут и медведи, зайцы, волки,
Девчушка в шубке снеговой,
С красивой русою косой.
Помощь родному колхозу.
14.
Мы в школе вас труду учили:
Всему основа — честный труд,
Трудом известно люди жили,
Даёт он пищу и уют.
В июне на колхозном поле
Мы свёклу тяпками пололи,
Лесные полосы, бахчи —
Нас жгли палящие лучи, —
Потом — картофель, кукурузу,
Пыхтя, несли металлолом,
Собирали сочные арбузы,
Морковь, томаты, огурцы.
Везде вы были молодцы!

15.
А в годы первые колхозов,
Когда вредил им злобный враг,
Порой до снега и морозов
Хлеб оставался на полях.
Комбайнов мы ещё не знали,
А «лобогрейки » поломали.
Ждала пшеница в воротах
И не молоченых скирдах.
И вы, оставив сумки в школе,
Наперекор и зло врагу,
Хлеб молотили на снегу
До темноты на дальнем поле,
А в поздний вечер — при огне,
При ясных звёздах и луне.

16.
Пылища — облаком над током,
А барабан что зверь ревёт,
И нескончаемым потоком
Солома жёсткая идёт.
Как муравьи, снуют ребята:
Один орудует лопатой,
Другой кладёт гигант-омёт,
А тот вязанки подаёт,
Те с громом веялку «гоняют»,
Мешки относят от весов —
И так по нескольку часов.
(А их уроки ожидают!)
Трудились вы на диво всем,
Ученики из ШКМ!

17.
Темнеют потные рубахи.
Долбит тяжёлый острый лом,
Со стен срывая брёвна, плахи.
(Добротен был кулацкий дом!)
Все эти брусья, рамы, доски,
Сложив на дроги и повозки,
Везли, где с раннего утра
Строгают, рубят мастера.
Вооружившись топорами,
Пилой, рубанком, долотом,
И вы трудились — с огоньком! –
Считаясь вправе мастерами.
Вам школа так была нужна!
И наконец-то — вот она!

18.
Теперь тот сруб, прогнивший, тесный,
Напоминает нам скелет,
Но он служил ребятам честно,
Как мог, без мала сорок лет.
Чернеют окна, как глазницы,
В них залетают смело птицы,
По классам носится сквозняк,
Гоня в углы клочки бумаг…
А в стороне, в зелёном сквере,-
В два этажа красавец — дом
(газон, цветы, цветы кругом!)
Открыл гостеприимно двери.
В нём солнце, воздух и простор.
За ним шумит спортивный двор.

В поход по родному краю.
19.
Зима ли, лето — мне едино,
Наш край степной всегда хорош.
Бегут просёлками машины,
По сторонам склонилась рожь.
Пылят над пашней агрегаты
(не лёгок бой за хлеб богатый!)
На механических токах
Зерно в душистых воротах…
Ноябрь. Нахмурил брови север,
В снегу лесная полоса,
Мышкуёт рыжая лиса,
Там, где в стогах костёр и клёвер.
А на опушке, меж кустов,
Узоры заячьих следов.

20.
И пусть метель в степи гуляет,
Гудят тревожно провода,
И горы снега вырастают,
И крепко скована вода,
Пусть по ночам мороз лютует
И на стекле узор рисует,
А в небе полная луна
Цветным кольцом окружена —
 Всё хорошо, всё с детства мило,
Зима нас тешит и бодрит,
Зимою кровь сильней горит,
А поле набирает силы.
Теплей, метель, поля укрой
Попоной белою с икрой!

21.
Люблю приволжские просторы, —
Как верный сын, не всей душой, —
Поля, овраги, косогоры,
И сенокос, и хлеб большой,
Пруды по балкам с карасями
И вётлы с гнёздами, грачами
И рад я видеть у прудов
Стада упитанных коров.
Хотелось мне, и вы чтоб были
Волжане с головы до ног,
Старался я, как только мог,
Чтоб степи наши полюбили.
И понял: нравится и вам
Походы по родным местам.

22.
Вдали могильные курганы,
Над ними марево течёт.
Когда- то здесь свои арканы
Бросал монгол, гоняя скот.
Когда- то здесь, над дикой степью,
Лишь облака ходили цепью,
Под ветром кланялся ковыль
И от копыт вздымалась пыль.
Да семьи дружные сурочьи
Резвились у глубоких нор,
И вёл за кости жаркий спор,
В глухом овраге вывод волчий.
Теперь, смотрите, — хлеб стеной:
Растит богатство край родной.

23.
Чудесны просо и пшеница,
Овёс — красавец, богатырь!
И нет тебе конца — границы,
Моих полей, родная ширь!
Клубится туча грозовая,
Резвится молния, сверкая,
Нас хлещет ливень — мы идём,
Смеясь, довольные дождём.
Но ветер тучу прогоняет,
Блестит роса, и воздух чист,
Не шепчет кукурузный лист,
А в небе радуга сияет.
Вперёд по лужам, детвора,
Не страшны дождь нам и жара!

24.
Всё нипочём — овраги, балки,
Крутые берега реки.
В руках у нас ведёрки, палки,
А за спиною рюкзаки.
Вот, желтизною ослепляя,
Чудесный запах разливая,
Стеной подсолнечник стоит,
И густо в нём пчела гудит.
Над речкой пасека — красивый
Цветной пчелиный городок.
В тарелках свеженький медок
Приносит дед неторопливый.
Но кой-кому не в радость мёд:
Раздулся нос, скривило рот.

25.
Темнеет. Тихо над Терсою .
Щебечет пташка в лозняке.
Луг покрывается росою.
И будто шепчут в тростнике.
Мы у костра, нам светит пламя,
Течёт беседа между нами,
И «дух картошки у костра»
Нас манит всех, хоть спать пора.
Всю ночь мы ёжимся в соломе,
Пищат и жалят комары,
И мышь до утренней поры
Скребёт под нами в норке-доме.
Команда, солнышко встречай!
Всем мыться! И готовим чай!

Кстати о соломе.
26.
Солома! Пышная солома!
Твой хлебный запах, ясный цвет
Так дороги и так знакомы
Мне с ранних милых детских лет.
В тебе мы, дети, кувыркались,
Играя в прятки, зарывались,
И под дерюгою в избе
Вповалку спали на тебе.
Была ты крышею на хатах,
Тебя несли скотине в хлев,
Тобой пекли крестьяне хлеб
В домах и бедных и богатых.
И под окучки, под чулки
Стелили в лапти, в сапоги.

27.
Ругали мы свою Россию
За грязь, солому, за плетни,
Желали страстно, чтоб иные
Пришли скорей в деревню дни.
Они пришли. Теперь солому
С презреньем вынесли из дому:
Где электричество и газ,
Соломе места нет сейчас.
Со страхом сбросили и с крыши,
Железом прочным заменив.
Но я по-прежнему счастлив,
Когда скирды соломы вижу.
Коль скирд толпа стоит в полях,
Знай — хлеб горою в закромах.

28.
Не может быть, конечно, речи
О том, нужны иль не нужны
Мартены, доменные печи
Для процветания страны.
Нужна, чтоб мы сильнее стали,
Руда для производства стали:
Ведь, без руды, как «без воды —
И ни туды, и ни сюды…»
Но я от ужаса немею,
Когда, чуть выйдя из земли,
Хлеб гибнет в зное и пыли
Под чёрной бурей суховея…
Коль нет соломы — нет зерна,
Тогда бессильна и страна.

29.
Поставлен суховею злому
Заслон зелёный на пути,
Не страшен полю поливному
Его разгул. Хлебам расти!
Теперь все годы урожайны!
Всё больше нужно нам комбайнов,
Зерна всё больше в закромах,
Соломы на поле в скирдах.
И я горжусь тобой, Россия,
Моя великая страна,
Страна соломы и зерна,
Страна тяжёлой индустрии,
Грузовиков и тракторов,
Людей-героев, мастеров.

На лугу.
30.
…Потом ловили рыбу, раков,
Варили вкусную уху.
Достав съестное из рюкзаков,
Мы пировали на лугу.
Затем купались, в мяч играли,
Кружком на солнышке лежали,
Я слушал робкий ваш рассказ,
Кто кем желает быть из вас.
А вам рассказывал о дружбе
Людей великих и простых-
Из жизни нашей и из книг-
И о моей солдатской службе.
Вы всё просили: «О войне!» —
Что неприятно было мне…

Кстати о книгах.
31.
Мне ненавистны типы жадных,
Набивших «движимым» свой дом,
Тупых, но к людям беспощадных
В погоне тайной за рублём.
Ведь это те же браконьеры,
Для юных гадкие примеры!
Иную «жадность» признаю:
Всю жизнь, как есть всю жизнь мою,
Терзаюсь мыслью: «Мало знаю!
Невежда я! Мне книг бы книг!»
Я их ищу, живу средь них,
«запоем» по ночам читаю…
Живёт во мне, хоть стар уж я,
Вот этой жадности змея.

32.
Ах, книги, книги! Сколько ж дали
Вы мне за жизнь, за много лет!
Во мрак веков, в глухие дали
Я уходил за вами вслед.
Вершины гор, края морские,
И жизнь зверей, и бег планет
Узнал от вас я с юных лет.
Стихи, любимые в тетрадку
Я переписывал из книг
И иллюстрации для них
Сам рисовал и всё…украдкой:
Боялся, что за ту тетрадь
Меня девчонкой будут звать.

Кружком на солнышке.
33.
…Как жадны были ваши взоры!
Неловко было мне тогда…
Сводил я наши разговоры
На темы мирного труда.
Зачем вам смерть и кровь, и муки?
Вас ждут любовь, пути науки,
Труд в небе, в море, на земле —
В родных полях, в родном селе,
На магистралях, на заводе,
Пески пустынь, речной поток
И все заботы о народе.
Беречь вам Родину свою
Велели павшие в бою.

34.
Кирка, коса, кувалда, вилы
Кончают век печальный свой —
Машины мощные сменили
Их на земле и под землёй.
Велик успех советской власти!
Живём, трудимся в годы счастья!
Народ наукой овладел,
Продляет список славных дел.
И как же с песней не трудиться,
Коль нас не омрачает тень,
И не грозит нам «чёрный день»,
А труд так весело спорится!
Ведь за него, за вольный труд,
Кровь проливал восставший люд.

35.
Бессмертно всё, что сделал Ленин,
И слава всем, кто вместе с ним
Для счастья новых поколений
Отдал себя и был гоним,
Изведал каторгу и ссылку,
В кандальном звоне шёл на Шилку
И в Александровский централ,
Где гнил живьём и умирал.
Почтим же память и героев,
Кто перед Зимним ночью пал,
Кто о добре для всех мечтал,
Своей же жизни не устроив,
Кто бил в гражданской богачей
И банды белых палачей.

36.
Смелей на тракторы, комбайны,
Вас ждут и фермы, и стада,
Учитесь, познавайте тайны,
Культуру сельского труда.
Любите труд крестьянский, древний!
Ведь без него самой деревне
Пришёл немедленно бы крах,
Не говоря о городах.
Иные делают гримасу,
Морщиня кожу на носу
От этих слов, а колбасу
Все очень любят! Ну, а мясо,
Вареник жирный, сыр, пельмень
Жевать желают каждый день!

37.
А хлеб? Бесценное богатство!
Он — сила, слава и почёт,
Он заключает в мире братство,
В плен драгоценности берёт.
Дороже золота, брильянтов!
Он строит фабрики-гиганты.
В глуби земли сверлит гранит —
Пред ним ничто не устоит.
Мы все, кто стар, кто бодр и молод,
От колыбели хлеб жуём,
А хлеб жуём, то и живём!
И как же можно морщить нос,
Когда зовёт тебя колхоз?

Людской циклон.
38.
Что было в сказке, стало в жизни.
Идёт, кружит людской циклон,
В просторы дальние отчизны
Вас далеко развеял он.
Плывёте в буйном океане —
Точь-в-точь купцы в «Царе Салтане»,
За облаками «горбунок»
Вас мчит на запад, на восток.
Сидит «норушка» с чертежами
Многоэтажных теремов,
Ряды румяных колобков
На полках выставлены вами.
На вертолёте Айболит,
Товарищ ваш, в тайгу летит.

39.
Подняв лебёдкой трал, с улыбкой
Шутя, стараетесь вздохнуть:
«На счастье золотая рыбка
Нам не попалась как-нибудь?..»
Мы все пришли от сказки к жизни,
Чтоб жизнь любить, служить отчизне,
Чтоб человек счастливым стал,
О чём он сотни лет мечтал,
Чтоб получил «живую воду»
И скороходы-сапоги,
На самобранке пироги
И обуздал бичи природы.
Ах, сказки, как вы хороши,
В вас — сила разума, души!

40.
А сколько стало педагогов!
(Уж так мы любим детвору!)
А агрономов! Вот уж много! —
Все нужны нашему двору.
А уж шофёров, трактористов,
Путейцев, разных мотористов,
Животноводов — и не счесть.
Хвала вам, милые, и честь!
Среди военных — капитаны,
Майоры. Даже генерал!
А я две звёздочки «набрал»
Всего — такой я бесталанный…
Боюсь, прикажете: «Кру-гом!
Не разговаривать! Бе-гом!»

41.
Вас мамы в школу приводили,
Держа за руку, в первый класс,
Когда не все вы говорили:
«Я в первый раз», а — «пелвый лас».
Вы были слабы, ростом малы,
Во рту зубочков не хватало,
И три да пять иль семь да два
Слагали вы тогда едва.
Уж кто иной, а педагоги
(таков уж, видно, жребий их!)
За вас — и малых и больших —
Всегда в мучительной тревоге.
Вы — дети их, все как один,
От малых лет и до седин.

42.
Но быстро дети подрастают!
Уж «дочки» глазками косят
Или записочки бросают
Туда, где мальчики сидят.
Хотят помочь в правописанье?
Иль приглашают на свиданье?
Узнай тактично и реши,
Что; говорить, но не спеши…
Девчата, милые девчата!
Уйдя за школьный свой порог,
Вошли вы в мир любви, тревог
В душе своей с мечтой крылатой…
Пошли, судьба, вам женихов —
Хороших, умных пареньков!
 
44.
Роясь, летят весною пчёлы
Семьёю шумной из улья —
Так каждый год из милой школы
Вас провожал в раздумье я.
Вы получали аттестаты,
Волнуясь, были очень рады,
Звучал торжественно для вас
Традиционный «Школьный вальс»…
А впереди пути-дороги,
Быть может, очень не легки,
Друзья и скрытые враги,
Заботы, радости, тревоги.
Весёлый смех, сиянье глаз
Да будут до ста лет у вас!

43.
Пусть на верёвочках у печки
Цветные сохнут ползунки,
И спят в качалках человечки —
Дочурки-крошки и сынки.
А молодые их папаши,
Пусть гордо носят для красы
По моде пышные усы.
Усами муж жену щекочет,
Она лишь крутит головой
И, закрываясь чуть рукой,
От удовольствия хохочет.
Да будет так, мои друзья,
Лишь счастья вам желаю я.

45.
Да, кем ни стали б Люды, Толи,
В какую б высь ни вознеслись,
У них осталось место в школе,
Здесь их дороги начались.
Заходят в школу офицеры,
моряк, солдат в шинели серой
И мастер чёрной борозды,
И те, что чудные мосты,
Плотины строят над водами, —
По школе медленно идут
И педагогам руки жмут.
И тут слова приходят сами:
«Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут!..»

Бывало и… теперь.
46.
К концу мой отпуск. Август знойный
Прохладой веет по утрам.
Уже на сердце неспокойно,
И весь я помыслами там,
Где доски классные и парты,
Географические карты,
Читальный зал, портретов ряд
Погибших юношей-солдат.
Проверить надо Иванова —
Прочёл ли он, что я давал,
Все ль упражненья написал,-
Помочь Петрову и Козловой…
Так, нетерпением горя,
Я ждал прихода сентября.

47.
Промчались годы, как мгновенье,
(а время ускоряет бег!),
И замечаю с удивленьем:
Среди толпы я старше всех!..
Таков закон для нас на свете:
Недавно будто были дети,
Женились, кажется, вчера,
А глядь — на «отдых» уж пора…
Ослабли все мои пружины!
Утихли страсти, взгляд потух,
Порядком притупился слух,
Лицо изрезали морщины.
И всякий с плешью «молодец»
Мне говорит всерьёз: отец.

48.
А сколько было жару, рвенья,
Какой задор и сил запас,
Хоть мало опыта, уменья,
И знанья слабые подчас.
Пришли с годами и уменье,
Расчёт, начитанность, терпенье,
Но… ослабели страсть и пыл.
Не то мотор, каким он был!
Не распыляет карбюратор,
Свеча искрит и не искрит,
А фара вовсе не горит —
Дал течь и «сел» аккумулятор.
Цилиндр и поршень — всё менять.
А запчастей-то… негде взять.

Призванье или нет?
49.
Призванье ль это, не призванье,
Я не могу и сам сказать,
Но я трудился со стараньем,
Желая детям знанья дать.
От плуга, от борон, косилки,
Соломы пыльной, молотилки,
От потных тощих лошадей
Я призван был учить людей…
В волненье шёл я из райкома
С тяжёлой связкой новых книг,
Не зная содержанья их,
С программой школьной незнакомой
И со значком нагрудным КИМ.
Я в культпоход пошёл таким.

50.
Отец наш был в боях Германской ,
Пришёл калекою домой,
Войну звал бойнею гигантской,
Клял богачей и их разбой.
В большой семье крестьянской нашей
Лишь он один из членов старших
Едва читал, едва писал,
Но рубль последний отдавал
На книги нам: «Учитесь, детки!
На свет! Карабкайтесь из тьмы!»
Карабкаясь, кончали мы
За классом класс девятилетки.
А мужики язвили так:
«Вот тратит денежки чудак!»

51.
Как жалко было расставаться
С простором речки и полей,
Куда мы бегали купаться,
Где пас я в балках лошадей,
Где в небе жаворонки пели,
По скатам суслики свистели,
На пашне каркали грачи,
Где дождь мочил и жгли лучи,
И где «от снега и до снега»
С отцом я сеял и косил,
Вязал снопы, на ток возил,
Не зная, что такое нега.
Тяжёлый труд! Но я привык.
Отец бодрил: «Терпи, мужик!»

52.
Любил я летние ночлеги
В родной степи среди хлебов,
Где слушал дальний стук телеги
И ближний «бой» перепелов.
В высокой ржи, в густой пшенице
Тихонько тявкали лисицы,
У пруда чибис прокричит,-
И снова сон, и всё молчит.
Не отводил от неба взора,
Где ломтик месяца светил,
Искал Полярную, следил
За яркой вспышкой метеора.
И вот — заря во всей красе,
Трава — в сверкающей росе.

53.
Верхом я еду из «ночного»,
Продрог, одолевает сон.
Над крышами села родного
Кизячный дым, весёлый звон —
Мой звук любимый музыкальный:
То «голос» нашей наковальни —
Уже куёт, едва рассвет,
Трудолюбивый умный дед.
Хоть лето, хочется на печке
Согреться малость и вздремнуть —
Не удаётся отдохнуть:
Опять — за хомуты, уздечки…
Всё лето так, за днями дни.
Ох, то-то памятны они!..

54.
А сколько раз в ночном, бывало,
В степи, далёко от жилья,
Гроза мальчишек заставала.
И как боялся это я!
Окончив разные затеи,
Прослушав сказку о Кащее,
Мы хором пели «Ермака».
Потом команда: «На бока!»
Едва заснёшь — буран ужасный,
Над степью пыль, грохочет гром.
Хватаем узды и бегом
Искать коней. Но труд напрасный:
Такая темь — хоть глаз коли,
Ни неба нет и ни земли.

55.
Вот на секунду свет слепящий,
И виден каждый стебелёк…
Удар, раскат, воды шумящей
На землю рушится поток.
И вновь удары за ударом,
И фиолетовым пожаром
Пылают тучи в стороне…
Но мысли только о коне:
Свети же, молния, сильнее!
Вот он! Но мука для меня
Залезть на скользкого коня:
Я весь промок, стал тяжелее…
И ты продрог? Родимый мой,
Неси скорей меня домой!

56.
Пошёл, ищи дорогу, Рыжий,
«соображай», где север, юг,
А я в кромешной тьме не вижу
Своих окоченевших рук.
Прилипла мокрая рубаха,
Дрожу от холода и страха,
Ползёт из-под меня «постель» —
Отцова старая шинель.
Она была мне одеяло,
Матрац, палатка, простыня —
Другой постели у меня
В ночёвках в поле не бывало.
Ну, а подушкою всегда
Служила… жёсткая узда.

57.
…Итак, прощай, изба родная,
Остряк весёлый — мой отец,
И мать, сварливая, не злая,
Любимый дедушка-кузнец.
Прощайте, резвые сестрёнки,
Пусть не смолкает смех ваш звонкий,
И вы, братишки-рыбаки,
Да ждёт вас счастье у реки!
И с самодельным чемоданом
Да с балалайкою в руке
Я сел в телегу налегке
От слёз в глазах с густым туманом.
«На время»,- думал я тогда,
А оказалось — навсегда.

58.
В бедняцком маленьком посёлке,
Совсем безусый паренёк,
В степи, где ночью выли волки,
Провёл я первый мой урок.
Тридцатый год, год дел огромных!
В те дни в деревнях наших тёмных
И стар и млад — все поднялись,
С упорством за букварь взялись.
С трудом слагая буквы в слоги,
Потели все, и я потел,
Но уходить я не хотел
С тяжёлой, новой мне дороги.
И что ж? Стал грамотным за год
Весь поселковый мой народ!

59.
Кривые тесные хатёнки,
Всего десятка полтора,
Зато мальчишки и девчонки
Бежали с каждого двора.
Шли бородатые мужчины
В дырявых шубах из овчины,
Собрал я баб, парней, девчат —
«учеников» под пятьдесят.
В «передней» маленькой избушки
Был «класс», в углу топчан стоял.
Здесь я работал, ел и спал
Под ковром ласковой старушки.
С утра я мучился с детьми,
При лампе — с взрослыми людьми.

60.
Какой порыв был к знаньям, к свету!
С тех пор прошли десятки лет,
Но не забыл я зиму эту,
Дни первых радостных побед.
Корявой жёсткою рукою
Старик трудился над строкою,
И карандаш, гранёный друг,
Был тяжелей ему, чем плуг.
Вот муж с женой крючочки пишут,
Неловко ей одной рукой:
Ведь на другой сынок грудной
Во сне с улыбкой мерно дышит.
Зато у девок и парней
Всё шло быстрее и ладней.

На бой со старым.
61.
Потом я громко «чёл в газетке»,
Как говорили мужики,
О стройках первой пятилетки,
О том, как массой средняки
Идут решительно в колхозы,
Как с хлебом «красные обозы»
Приходят в город из села,
Чтоб крепче дружба их была.
И заключали вечер длинный
Мы дружно песней громовой
И русской пляской удалой
Под балалайку с мандолиной.
Моя «квартира», то есть класс,
Был агитпункт и клуб для нас.

62.
В колхоз, в колхоз, брат-хуторянин,
Иначе — вечный ты бедняк!
Ты слышишь партию, крестьянин?
Нельзя же жить и дальше так!
Да сгинет «милая картина»:
Мороз, метель — в избе скотина,
Навоз и вонь от поросят,
Овец, телёнка и ягнят.
Тряпьё на печке, на полатях,
Одна шубёнка на двоих,
Сапог две пары на троих,
И те дырявые, в заплатах.
На стёклах толстым слоем лёд,
Вода всю зиму с окон льёт.

63.
Учить других, самим учиться —
Таков был лозунг боевой,
По-комсомольски храбро биться
С невежеством и темнотой.
Враги кругом кишмя кишели:
Грозили, злобствуя, шипели
Попы, сектанты, кулаки,
Кликуши, просто дураки.
Трясясь, хватались за иконы,
«вещали», скоро-де «творец»
Нашлёт на комсомол «конец»
И на советские законы.
Легко ли было нам, юнцам,
Давать отпор «святым отцам»?

64.
А мы их за «вещанья» эти.
Хоть и пугали нас грехом,
Хлестали больно в стенгазете
Рисунком, прозой и стихом…
Театр наш был в пустом амбаре.
Беснуясь в творческом угаре,
Надев сермяги, парики,
Мы были «бабы», «старики».
«Попы» кадилами махали —
И «обновлялись образа»,
«слепцы» таращили глаза
И «снова» видеть начинали.
Так ловко вековую ложь
Разоблачала молодёжь.

65.
За всё мы брались рьяно, смело.
Театр-амбар всегда битком!
С задором, хоть и неумело,
Читали лекции о том,
Чему нас учат агрономы,
Что говорят нам астрономы,
Зачем должны мы руки мыть,
Зачем нам армию крепить,
О равноправии народа
В стране родной — СССР,
Что на земле она — пример
Всем тем, кто бьётся за свободу,
О вреде комаров и мух,
Гаданий хитрых злых старух.

66.
А после лекции вопросы
«зал» сыпал, только отвечай:
«Ученики вон наши босы,
Где обувь взять? Где сахар, чай?
Когда на трактор сядет пахарь?
Причём знахарки тут и знахарь?
Что означает: «госзаём»?
На что мы деньги отдаём?
Что обобщается в артели?
Детясли сделает колхоз?
Кто ж будет вывозить навоз,
Коль все учиться захотели?
Что за штукенция «торгсин»?
Куда девался керосин?..»

Педсовет.
67.
Забыв уроки, развлеченья,
Вы спали, погасивши свет,
А мы до умопомраченья
«вели обычный педсовет».
Папаша с пьяными глазами
И мать с «невинными» слезами
Сказать не могут толком нам,
Где сын их бродит по ночам.
А он, косматый, долговязый,
Не знает, где его дневник,
И почему портфель без книг,
Молчит и косо «режет» глазом.
«Ну, что же? Как же? Почему?» —
Вопросы сыплются ему.

68.
А у отца трясутся руки:
«Я целый вечер тут сижу!
Вы собрались сюда от скуки,
Вам делать нечего, гляжу!
Ребёнка вы совсем заели:
«тетради где» да «что в портфеле…»
Пошли вы все… Сынок, идём.
Мы без наук не пропадём».
И не сказав нам «до свиданья»,
Уходят, двери не прикрыв…
Нам объявляют перерыв,
И продолжаем заседанье…
Ах, сколько этаких отцов,
Мамаш и этаких сынков!

69.
Директор школы смотрит грозно,
Сжимая крепко карандаш:
«Я говорю вполне серьёзно,
Таких процентов вот, как наш,
Нет в ни одной, быть может, школе.
Работать так нельзя нам боле,
Нам право это не дано!
Побьёт нас больно районо!
Пересмотреть в журналах двойки,
Всех отстающих вновь спросить,
Домой к родителям сходить!..
Неправда! Знают все на тройки!
Кто против? Возражений нет!..
Мы продолжаем педсовет.

70.
Идёт отчёт библиотеки —
Какой класс больше прочитал,
(У физрука сомкнулись веки,
Биолог сладко позевал),
Как пятиклассники-мальчишки
О космонавтах любят книжки,
Что просят сказки малыши,
Но мало их, хоть сам пиши.
Потом о ёлке новогодней
Подробно завуч рассказал,
Что будет утренник и бал
И что закуплены сегодня
Кульки для яблок и конфет…
Мы продолжаем педсовет.

71.
План старшей пионервожатой
Был так детален и велик!
(За шкаф с «наглядностью» зажатый
Дремал учитель-трудовик).
Насчёт каникул предложенья,
О вечерах «соображенья»
Внёс комсомольский комитет.
Кто против? Возражений нет…
А кто снегурочку сыграет?
Один ли будет дед-Мороз?
Забыли! Важный ведь вопрос!
Кто их готовит, одевает?
Что скажет детям белый дед?..
Мы продолжаем педсовет…

Глубокой ночью.
72.
Давно за полночь. Спит селенье.
А я, склонившись над столом,
Едва живой от утомленья,
Устало двигаю пером.
Диктанты, планы, сочиненья…
Терпи! Побольше, брат, терпенья!
Ты ж знаешь, лишь оно и труд
Всё перемелят, перетрут…
Мелькают пёстрые страницы.
Фу, плохо: бедно, почерк — дрянь,
Ошибок тьма, куда ни глянь…
А из-за строк ребячьи лица
В глаза мне сонные глядят
И ожидающе молчат…

73.
Опять придётся с вами, братцы,
Хотите вы того иль нет,
Вновь дополнительно заняться,
Как каждый день, как много лет.
Вам могут быть за эти двойки
От пап и мам головомойки,
А я тревожусь больше всех,
И на душе как будто грех…
Но вот с надеждой и волненьем
Беру работы Б и Ц.
(Читаю их всегда в конце,
Чтоб вновь наладить настроенье).
Я торжествую, восхищён,
Исчезла усталь, с нею сон!

74.
Потом ещё пяток тетрадок —
В них та же ясность, простота,
Богатство мыслей и порядок,
Ошибки редки, чистота.
Ах, просто прелесть! Вновь читаю.
Смотрю на кипу и мечтаю:
«Вот все бы так писать могли —
Как праздник дни б мои текли!..»
Два-три из этих сочинений
Читаю утром снова я,
Чтоб их прослушала семья:
Каких она об этом мнений?
Кладу в портфель. Протяжный вздох:
Эх, если б каждый этак мог!

Молодцы!
75.
Ах, старость! Многое забыто…
Но что давало радость мне,
Туманом времени не скрыто
И часто видится во сне.
Не счесть проверенных тетрадей
Серёжек, Гришек, Галек, Надей
И не забыть мне тех имён,
Кто был прилежен и умён.
У них глаза горели жаждой
Всё видеть, слышать, точно знать,
Не надо было повторять
Для них задач и правил дважды.
Какой бы ни был дан урок,
Всё выполняли точно, в срок.

76.
По школе на таких ребятах
Лежит весь груз полезных дел:
Они и в качестве вожатых,
Без них и песню хор не спел,
Они чтецы, они танцоры,
Ведут на классном часе споры,
Игрою тешат октябрят,
Готовят выставки, парад,
Участвуют в олимпиадах,
Без них не будет стенгазет,
На вечерах веселья нет,
Они с концертами в бригадах —
Всегда, везде, во все концы.
Уж молодцы так молодцы!

Вас было много…
77.
Вас у меня так было много
На протяженье долгих лет!
На грозных фронтовых дорогах
Мы вместе оставляли след.
Мы были в танках и пехоте,
Артиллеристами, на флоте,
И каждый думал лишь о том,
Как отстоять родимый дом.
Сражались на Дону, в Полесье,
На Волге и у стен Москвы,
Сражаясь стойко, гибли вы
В горах, в болотах, в поднебесье…
Мои питомцы и друзья,
Не помнить вас могу ли я?

78.
На стенде вижу ваши лица
Не день, не месяц — много лет,
Но вновь хочу остановиться,
Вглядеться в каждый ваш портрет.
Ты, Ваня , в школе был примером,
На фронте смелым офицером.
Алёша  — медик, лейтенант
И одарённый музыкант.
А Петя  с Мишей  — педагоги.
А ты, Иван , был тракторист,
Неугомонен и речист.
Василий   проводил дороги…
Ах, сколько славных вас, ребят,
С победой не пришло назад…

Мечтал сержант…
80.
В часы затишья меж боями
Солдат с солдатом, точно брат,
Делился мыслью в грязной яме,
Прижав винтовку, автомат.
Мечтал сержант — добрели лица:
«Я доживу: сотрём границы,
Покончим с войнами, враждой,
С гадюкой — вечною нуждой!
Мне всё равно: ты чёрный, белый,
Живи, пожалуйста, как хошь.
Твой дом хорош, и мой — хорош,
Мне не мешай и зла не делай.
Ведь можно же разумно жить —
Не бить друг друга, а дружить!»

81.
«Вот скрутим голову фашизму,
Придём с победою домой —
И скорым маршем к коммунизму!
Я доживу! Я молодой!..
Ведь у меня большие планы:
Язык Гюго, Ромен Роллана
Я в совершенстве изучу.
Язык Шекспира знать хочу,
А также Шиллера и Гёте.
Поеду в университет
На иностранный факультет…
Окончу — и опять к работе!
К ребятам в школу, их учить
Читать, писать и говорить…»

82.
Коллега мой, сержант  весёлый!
Нет, не сбылись мечты твои…
Ты, как и я, оставив школу,
Ушёл в походы и бои.
Пехота! Шире шаг, пехота!..
Гнёт спину «тело» пулемёта,
В мешке солдатском сухари,
Бельё, тетрадь и… словари.
Бойцы просили ради шутки,
Когда ты книги открывал,
Остановившись на привал:
«Отдайте нам их на закрутки!..»
Налёт фашистских батарей,
И — ни тебя, ни словарей…

83.
Я счастлив тем, что жив остался,
Здоров, почти что невредим,
За прежний труд с любовью взялся.
Вы счастливы, что едкий дым
Пороховой и дым пожаров,
Фонтаны бомбовых ударов,
Фашистских холеных зверей,
Кошмар их страшных лагерей,
Бинты кровавые на ранах,
Убитых ни за что людей,
Умерших с голоду детей —
Видали только на экранах.
Следите зорко за врагом,
Чтоб он опять не влез в наш дом!

Назад ни шагу.
84.
Война, война… При этом слове
Всплывают в памяти моей
Воронки, трупы, лужи крови
Врагов проклятых и друзей,
И жуткий визг летящей мины,
И треск, и — столб огня и глины,
Осколков режущий полёт,
И… мой умолкший пулемёт…
Звенят, поют шальные пули…
Удар жестокий по ноге,
Ручей горячий в сапоге…
Противник прёт в дыму и гуле…
В глазах зелёные круги…
Враги, враги… Кругом враги…

85.
С утра ни облачка, ни тучи,
К полудню воздух жжёт огнём,
Воды ни капли, жажда мучит…
В ночи отход — сраженье днём.
Сухие губы, сухо в глотке…
Как на горячей сковородке
Ведём огонь, бежим, ползём
И лёжа роем чернозём…
Как дорога была лопатка
С коротким прочным черенком —
Дороже ложки с котелком,
Милей, чем скатка, плащ-палатка.
Воды нет — можно потерпеть,
А без окопа в поле — смерть.

86.
Приказ суров: назад ни шагу,
Не отдавать реку Айдар,
Расчёт на мужество, отвагу,
Но нанести врагу удар…
Нас обошли, мы в окруженье,
«в мешке», в кольце ведём сраженье…
Рвёт душу этот минный визг…
Мой РПД… один бы диск!..
Заметно очень: реже, реже
В ответ стреляет батальон —
Редеет он, слабеет он…
Неравны силы… Помощь, где же?..
Ах, как горит, болит нога…
Ужель в руках я у врага?..

87.
Уже темно. Лежу в кювете.
(Богат теплом степной июль!)
При ярко вспыхнувшей ракете
Всё так же видны трассы пуль…
Над Старобельском у Айдара
Полнеба в зареве пожара,
А бой по-прежнему жесток,
Уходит дальше на восток…
Ну, наконец: не косят мины!
Ползти, ползти.… Но как? Куда?..
К одной беде ещё беда:
Идут с фонариком румыны,
Прикладом «щупают», ногой,
Всех поднимают, кто живой…

88.
Когда-то думал я с тоскою
О том, что жизнь моя бедна:
Мальчишкой был я, стороною
Прошла гражданская война.
Рассказы тех, кто был в сраженье,
Меня вводили в восхищенье,
Я слушал их, разинув рот:
Вот то-то доблестный народ!
А я… Что я? Мне не придётся
Винтовку брать, врагов громить,
Защитником Отчизны быть…
А молодость к геройству рвётся…
Теперь? Будь проклят весь кошмар —
Бомбёжки, трупы, кровь, пожар…

89.
И где ж вы, мирные денёчки?
Заботы милые жены,
Забавы, куклы, лепет дочки,
Пельмени, мягкие блины,
Борщок, лучок, окрошки миска
Да с грядки свежая редиска,
Сирень, колодец во дворе,
Вода прохладная в ведре,
Ты, наша старенькая школа,
Ворчанье нянек и звонки,
Тетрадей кипы, дневники,
И спор ребят вокруг футбола,
А в праздник шум и теснота,
И всё и всё — одна мечта…
Кузькина мать…

90.
Пошли дни каторжных мучений:
Чужбина, голод, тяжкий труд,
Побеги, ужас избиений,
Болезни, вновь за трупом труп.
Тоска и стыд, и жажда мщенья…
Бежать! Туда, где гром сраженья!
Но чутки уши палачей,
И силы нет от их «харчей».
Конвой, полиция, овчарки,
Бараки, жгучие клопы.
А для «арийских» глаз толпы
Мы были звери в зоопарке…
Да будет проклята она,
На веки вечные война!

91.
И всё же пленные бежали,
Хотя удачно редкий раз.
Настигнув, их уничтожали,
А нам в бараки «на показ»
Тряпьё кровавое бросали,
Чтоб мы «на ус себе мотали»:
Из «рейха», дескать, не уйти —
Закрыты прочно все пути.
Патруль с собаками ночами
За каждой тропкой и кустом,
За перекрёстком и мостом
Следил звериными очами.
Нас закрывали на засов,
Оставив на ночь… без штанов.

92.
Я видел, как теряют разум.
Солдат, опухший и седой,
Смотрел единым страшным глазом
На котелок помятый свой.
В его руке обломок ложки.
«Готово… Ни, ще, мабуть, трошки…
Не лезь! Кому я говорю!
Чи бачишь, я кулиш варю…»
И, грязь старательно мешая,
Невнятно что-то бормотал,
Брал в рот «кулиш» свой и жевал…
За ним пришли два «полицая»
И увели с собой в «санчасть»,
Откуда путь… в печную пасть.

93.
Германия! Каких поэтов,
Учёных миру ты дала!
Им благодарна вся планета
За их великие дела.
Теперь «чистейшие арийцы»,
Манья;ки, фюреры-убийцы,
Народ трудолюбивый свой
Погнали в касках на разбой.
Открыто, рядом с городами,
Где чистота, порядок, блеск —
Надо рвами автоматный треск,
Колючка длинными рядами
И от «печей особых» смрад,
Где трупов тысячи горят…
Не все немцы — фашисты.

94.
А немцы старые — вначале, —
Потея с нами наравне,
Как будто нас не замечали,
Болтая тихо в стороне.
Их лица бритые суровы,
Худы, бледны, хоть и здоровы,
Кругом с опаской бросив взгляд,
Сказать вдруг что-то нам хотят.
Слова чужие непонятны,
Но помогают яркий жест,
Знак на песке — фашистский крест —
И тон бодрящий, взгляд приятный.
Старик сутулый не речист,
Но ясно нам — антифашист.

95.
Ах, как ругал я ум свой детский
За то, что он «решил» тогда,
Что мне французский и немецкий
Не нужны будут никогда.
А как понадобились! Снова
Пришлось учить за словом слово:
Победа, мир, работа, друг,
Звезда и молот, серп и плуг…
И скоро стали мы друзьями,
Сойдясь на том, что криг них гут ,
Фашизм — чума, ему — капут.
Камрады  согласились с нами.
Он бутерброд свой-суррогат
Делил со мной как с братом брат.

96.
Он предлагал мне сигарету,
Хоть не курил я, он уж знал,
Прося, чтоб о стране Советов
Ему я правду рассказал:
Как строим фабрики, заводы,
Как вместе многие народы
Живут у нас одной семьёй
И правят мастерски страной,
В какие школы ходят дети,
И как воспитываем их,
И о лечении больных,
Кто может в университете
Образованье получить —
За всё не надобно платить.

97.
Старик, работая лопатой,
Сутулясь, слушал и молчал,
Он превосходно понимал.
Лишь нервно дёргая усами,
Взглянув холодными глазами
На «полицаев» в сторон,
Он горько жаловался мне:
«А нам, рабочим, счастья горы
Сулили эти молодцы:
Работу, хлеб, жильё-дворцы,
А принесли одно лишь горе —
Расстрелы, тюрьмы, лагеря,
Уж о войне не говоря…»

98.
Предупредил меня сурово,
С кем говорить, а с кем молчать:
За антирейховское слово
Повесить могут, расстрелять.
И делал жест, что он стреляет,
На шею петлю надевает.
Спросил меня: я офицер?
Кем дома был, в СССР?
Я отвечал: я сельский житель,
Мужик, степняк, поля пахал,
Скотину пас, косой махал,-
Земли хозяин и служитель.
Он погрозил мне пальцем: «Врёшь.
Мы видим, нас не проведёшь.»

99.
Случилось же как раз такое
На счастье: в прошлую войну
Из стариков угрюмых двое
В России побыли в плену.
Хвалили русскую природу,
Видали схватки за свободу
Рабочих наших городов,
Разруху, голод, слёзы вдов.
Делились шёпотом секретом:
У них и дети — сыновья —
Нацистам тоже не друзья,
Исчезли с фронта прошлым летом.
Довольны старые отцы:
Удрали к русским удальцы!

100.
«Нойбранденбу;рг… Дас ист шлехьт лагер.
Дорт комманда;нт ист зер нихьт гут.
Ир а;лле зайд зо швах унд ма;гер…
Ир ве;рдет ште;рбен, бальт капут…»
Так говорил нам немец рыжий,
Который был ко мне всех ближе,
Понизив хриплый голос свой,
Чтоб не услышал часовой.
Ах, добрый Бутлер! Знаем сами!..
Мы из барака «Лазарет»
Выносим мёртвых на заре
К фургонам целыми возами.
Кидаем трупы, как дрова,
И сами движемся едва.

101.
Что ж, лагерь новобранденбургский,
Страшней, выходит, прочих всех?
Во всех них и поляк, и русский,
Немецкий коммунист и чех
Кой-как обуты и одеты,
Все превращаются в скелеты,
Как тени, бродят до тех пор,
Пока не бросят их в костёр…
Зверьё — молодчики гестапо.
А кто же русский полицай?
Вот уж кому не попадай
В его предательские лапы!
Как он хлестал больных ремнём,
Не вставших на ноги при нём!

102.
Он без конца орал «приказы»:
«Ахтунг!  В шеренгу становись!
Из вас советскую заразу
Я скоро вышибу. Ложись!
Ты почему ещё не в строе?
Тебе строй — место не святое?
Ложись! И — встать! Ложись! И — встать!
Бегом! Бегом! Не отставать!
Эй, криволапый красный сокол!
Ну, шире шаг,- и палкой хрясь.
Хромой плашмя свалился в грязь.-
Вперёд, пока я не укокал!..
Короче шаг! Колонна, стой!
Ну, ясно, что такое строй?»

103.
А комендант курил сигарку.
Он, с пистолетом на ремне,
За поводок держа овчарку,
Стоял, как циркуль, в стороне.
При нём вся лагерная свора,
В углу колючего забора.
«Алё, Ифан! На, закури!
Ешчо свой… иу;бунг  повтори!»
Глаза горят у полицая:
«Яволь! Герр лагерфюрер!  Есть!
Я их заставлю землю есть.
Я их, мерзавцев, загоняю!
Ложись! На брюхе до ворот!
Потом назад, потом вперёд!»

104.
В широкой ямине-карьере,
В кольце конвоя, бок о бок,
Худые, злые, точно звери,
Копают пленные песок.
Французы, русские, поляки
(У всех свои на спинах знаки!)
В рванье, в колодках на ногах,
С тоской, с проклятием в глазах…
Какой позор быть в этой яме!
Могу ходить, а там бои
Ведут товарищи мои…
Ужель не буду снова с вами?
Что ж, под колёса от стыда?..
Нет! Жить! Фронт движется сюда!

В донецкой степи.
105.
…Я не забуду миг тот жуткий:
Мы погрузились в эшелон,
В толпе рыданья, стоны, шутки.
Вот с места двинулся вагон.
Худая женщина, седая,
Бежит, за грудь себя хватая:
«Сынок! Родной мой! Берегись!
Лишь в плен… ох, в плен не попадись!..»
Кто сын её был — неизвестно.
Но я решил, что застрелюсь,
А к немцам в плен не попадусь,
Коль не умру в сраженье честно.
Я сам себе «издал закон»:
Всегда беречь один патрон.

106.
Вот я и в схватках. Смерть грохочет.
И знаю — встретится со мной,
Но сердце умирать не хочет,
А потому и рвётся в бой.
В бою и мысли нет о плене!
Грудь как в тисках, сердцебиенье,
И сдавлен мозг, и дрожь, и пот,
А мысль одна: огонь! Вперёд!..
Да постоянная тревога
Терзала душу день за днём:
Второе лето бой ведём,
А сзади скоро Дон и Волга…
Остановить, остановить!
Не дать им из Айдара пить!

107.
Ах, степь донецкая родная,
Простор, куда свой взор ни кинь,
Хлеба созревшие без края,
Душистый донник и полынь…
Лежат под шапками курганов
Войска степных жестоких ханов —
Лихие конники, стрелки —
И — храбрых русичей полки…
Теперь «испить шеломом Дону»
Пришла фашистская орда.
Чтоб угостить её, сюда
Стянулись наши батальоны.
Знай, фриц, что над тобой Иван
Не будет насыпать курган.

108.
Коль на земле своей немецкой
Не захотел спокойно жить
И тут, у нас, в степи донецкой
Решил ты голову сложить
«во имя фюрера», — так что же,
Мы с удовольствием поможем,
Как очень многим помогли,
Добыть квадратный метр земли.
Пусть немки льют потоком слёзы,
Справляют траур в городах,
Считая каски на крестах
Из русской тоненькой берёзы.
(Ругать мне их иль не ругать?..
И у меня жена и мать…)

109.
Лежат убитые в бурьяне
И те, кто двигаться не смог
С однополчанами-друзьями
По звёздам дальше на восток…
Не торопясь, румыны группой
Идут, осматривая трупы,
Порой команда в тишине.
И вот направились ко мне.
«Живой? Встать можешь?»- Я без стона,
Превозмогая боль в ноге,
Стою, держа сапог в руке…
Стреляться? Да!.. — но — ни патрона.
Хоть в пору у врага просить,
Чтоб лоб несчастный свой пробить.

110.
Один сказал по-русски ясно,
Светя в лицо мне фонарём:
«Сопротивляетесь напрасно,
России скоро заберём.»
Второй кулак мне сунул в зубы,
Разбил до крови нос и губы.
Отняли компас неспеша,
Планшет и «мёртвый» пепеша…
Держусь за плечи помкомвзвода,
Вдвоём на трёх идём к шоссе…
Кто жив, кто мёртв — прощайте все,
Прощай победа и свобода…
Шепчу: «Потише, Михалёв…»
«Иди. В зад бахнут — и готов.»

111.
…От гнойной раны и печали,
Чтоб не коптить мне белый свет,
Хотел повеситься вначале,
Коль так «подвёл» мой пистолет.
Но, сам «врачуясь», понемногу
Уже хожу, таская ногу,
Душой помалу «воскресал».
На фрицев глядя, рассуждал:
«Спокойны, варвары, бандиты!
Не стыдно, знать, — по их вине
Всё гибнет в дьявольской войне,
И миллионы перебиты…
А мой в чём стыд?.. Нет, буду жить!
Дождусь — вас снова буду бить!»

112.
Пока ж я — без вести пропавший
И для семьи, и для страны,
Как ключ, на дно реки упавший,
Как крошка в месиве войны.
Одно б хотел я знать, поверьте,
Хотя б уже и в пасти смерти,
Что победил социализм,
А не кровавый зверь — фашизм.
И если б совершилось чудо,
Что мне пришлось бы снова жить,-
Как стал я б жизнью дорожить!
Клянусь: за двух трудиться буду
И весел до последних дней,
Как в майской роще соловей.

113.
Ослаб совсем… так мучит голод…
За жизнь хватаюсь всё сильней.
Мне кто-то шепчет: «Ты так молод,
Борись, но в петлю лезть не смей.
Настанет наконец же время,
Когда пробьют фашизму темя!
Ты гражданин большой страны,
Сюда идут её сыны…
Не мудрость — чувств своих лишиться.
Ты любишь мать свою-страну,
Дочурку-крошку и жену…
Умри — попробуй вновь родиться!..»
Так Голос Жизни мне твердил
И он меня разубедил.

114.
Осенней ночью в «туалете»,
Где гвозди в стене,
Покончил жизнь при тусклом свете
Солдат на узеньком ремне…
Зайдя за дверь, где больше тени,
Он стал на острые колени,
Легонько петлю затянул,
Склонился тихо и… уснул.
А утром друг его беззлобно
Сказал: «Согнулся, как крючок…
Что ж ты надумал, дурачок?
Тебя нести-то неудобно…
Ты ж утверждал, что в двадцать лет
Нам умирать расчёта нет.»

115.
И заключил земляк словами:
«Войну закончим, отслужу…
Но про тебя старушке-маме,
Твоей родимой — что; скажу?..»
Один в ответ: «Нам всем так надо»
Второй ко всем: «Слыхали гада?
На радость фрицам что ль, дурак?» —
И гвалт пошёл на весь барак.
Все осудили этот случай:
Французский, русский, польский «блок»,
И немцы, рывшие песок
Недалеко отдельной кучей,
Нам передали мысль свою:
«Смерть для солдата лишь в бою»

Барачный комитет.
116.
Сутулый Бутлер, немец рыжий,
Упорно веско убеждал,
Что крах Германии всё ближе,
Что в стране Гитлера развал.
Ура! Фашисты отступают!
И ежедневно сообщают
Сам Бутлер и француз Моро;
Нам сводки Совинформбюро.
И мы вполголоса в бараке,
Чтоб нас не слышал часовой,
Под частый дождь порой ночной
Митинговали в полном мраке.
Барачный тайный комитет.

117.
Товарищ, слабый для работы,
Не мог идти, больной лежал,
И комитет о нём заботы,
Какие можно, проявлял.
Несли французы сигареты,
Кусочки сахара, галеты,
А то и плиткой шоколад —
И был до слёз бедняга рад.
И пусть побега — страшный, дальний —
До Польши, дальше и — к своим —
Неспешно составлялся им, —
Разумный, смелый и детальный.
Для всех нас этот комитет
Из всех секретов был секрет.

118.
Опасно было, трудно, — очень! —
Как разъяснить и передать
Старухам, вдовам и рабочим,
Что не казнить и убивать
Идут советские солдаты.
Их танки, пушки, автоматы
Должны смести с земли фашизм,
Неравноправие, расизм…
Всё ж забелели густо флаги
На кирхе, башнях, с чердаков:
Тессин  сдаваться был готов
 Без боя, крови, контратаки.
И Бутлер радостно сказал:
«Ми тож ваш армий помогаль!»
Наши!

119.
Свобода! Радостное слово!
Но может суть его понять
Лишь тот, кому в бою суровом
Пришлось свободу потерять.
И тем милей освобожденье!..
Весь лагерь в яростном движенье,
У полицейских и солдат
На изготове автомат.
Орёт начальник ошалело.
А на востоке слышен бой,
Нам звук знакомый, фронтовой…
«Товарищи! Держаться смело!
Упрёмся твёрдо на своём —
На запад дальше не пойдём!»

120.
Но тут вблизи, из-за опушки,
Два танка — звёзды на броне.
И, наведя на лагерь пушки,
Остановились в тишине…
Нет слов сказать, что дальше было!..
Смеялось, плакало и выло
Всё стадо серое людей:
«Не упускай их, гадов, бей!»
На вышках бросив пулемёты,
Ворота, прочие «посты»,
Охрана бросилась в кусты.
И началась за ней охота.
От танка, врёшь, не убежишь,
Хоть жизнью очень дорожишь!

121.
И вот сменялись мы ролями.
Полдня на лагерном дворе
Винтовки немцев штабелями
Сжигаем в яростном костре.
Бараки длинные с клопами,
Тряпьё постельное со вшами,
Дизентерийный «лазарет» —
Пусть всё горит, пощады нет!
Смотрите ж, пойманные гады:
Обезоруженных не бьём,
В огонь не бросим вас живьём,
Как вы детей сжигали в хатах
И как в пожарах городов
Жгли стариков, несчастных вдов.

122.
И не обидно ль, не досадно:
Вы жгли в огне, морили нас,
Топтали, били беспощадно, —
Мы ж оскорбить не смеем вас…
Ведём зелёную колонну
Угрюмых немцев к эшелону:
Дорога пленным — на восток,
И в ранце каждого…паёк.
Паёк! Наш сахар, хлеб, консервы
Для наших были бы детей,
Для голодающих людей…
Ах, нервы! Будьте крепче, нервы!..
Так знайте ж, звери, наш закон:
Он справедлив, гуманен он.

Друзья-иностранцы.
123.
Вы говорили: «Рядом Польша,
А Франция — рукой подать.
Зачем терпеть неволю больше,
В сыром бараке голодать?»
И вы ушли… Как партизана
Поймали в первый день Марьяна,
За Эльбою дня через три
Был схвачен в поезде Анри;…
Нечеловечески жестоки
В мундирах чёрных молодцы!..
На рёбрах страшные рубцы
И на лице кровоподтёки
Принёс Марьян: «Умеют бить…
Пся крев. Мне это не забыть…»

124.
Не оттого, что вновь в неволе,
Заплакал добрый наш Марьян,
Не от обиды, жгучей боли
На теле многих чёрных ран,
А оттого, что он о сыне
И о жене, что жили в Гдыне,
Узнал недавно: там их нет,
И неизвестно, где их след.
И будто бы (вот это больно!),
Оставив Польшу, третий год
У гутсбейзитцера  живёт
Жена в батрачках «добровольно».
Рабами быть у них — для них
И есть «арбайтен фрайвиллиг» .

125.
Мы люди вновь, не в парке звери,
Мы снова Родины сыны!
На фронт! Сочтёмся за потери!
Но мы слабы, истощены…
Прощайте, немцы Бу;тлер, Гля;зен,
Спасибо вам, я вам обязан,
Прощайте, друг-поляк Марьян,
Французы Пьер, Анри и Жан!
Не может быть язык барьером
Для дружбы истинной людей —
Дружили мы здесь много дней,
И это будет пусть примером.
Нам жизнь милей теперь втройне.
Да будет мир! Война — войне!

126.
С тех пор, как мы расстались с вами,
Минуло /шутка ль?/ тридцать лет!
И все мы стали стариками,
А многих и на свете нет.
Вы далеко, но вы и близко:
Нас держит вместе переписка,
Гордимся всяк своей страной,
Довольны мирной тишиной.
Вам милы Сена, блеск Парижа,
Варшава, Висла, Рейн, Берлин.
А я — советский гражданин
И выше звания не вижу.
Иноязычные друзья,
Люблю мой край — волжанин я!

Волжанин я!
127.
Саратов! Милый берег Волги!
Здесь на студенческом пайке
Я срок учебный мой недолгий
Провёл от школы вдалеке.
Весной на горке Соколовой
Мечтал о том, как буду снова
Средь сельских стриженных ребят,
Каким был сам пять лет назад.
Как расскажу про жизнь студентов
И о седых профессорах,
О знаменитых их трудах,
О чудных лекциях доцентов.
Мужи учёные!  Я вас
Благодарю в который раз!

128.
По залам выставок, музеев,
До боли в шее и спине,
Бродил по целым дням, глазея,
В их величавой тишине.
Спешил в театр, махнув на ужин
(а ужин был тогда так нужен!)
И со «студенческих» рядов
Смотреть до утра был готов.
В дни ледохода я — у Волги.
Какая даль, какой простор!-
И не сводил с неё я взор,
Хоть жёг лицо мне ветер колкий.
И плыли, мнилось, средь волны
Не льдины — Разина челны.
Имени Октября.
129.
Зачем высокие награды?
Чем отличился очень я?
Всю жизнь была моя отрада
Труд кропотливый муравья.
Давно те люди поседели,
Что предо мной детьми сидели,
Пришли их дочки, сыновья,
Потом учил и внуков я!
Как хорошо при встречах с вами
Поговорить, как мы живём,
Какие планы создаём
И сколько сделано уж нами.
Довольны вы, а я так рад!
Милей мне это всех наград.

130.
Механизаторы, шофёры,
Потомки бывших хуторян,
С кем вёл я яростные споры
О жизни будущей крестьян!
Для вас богатые колхозы,
Электропоезд, тепловозы,
В вагонах плавная езда —
Всё было будто бы всегда! —
Путь от вола до мягкой «Волги»,
До «Ка-семьсот» и «Москвича»
Скачком не сделан, сгоряча, —
Он был мучительный и долгий…
Давайте вместе бросим взгляд
Вокруг и несколько назад.

131.
Тогда Октябрь совсем был молод.
Едва прошло двенадцать лет
С тех пор, как наши Серп и Молот
Зажгли над миром правды свет.
Как растревоженные пчёлы,
Гудели хутора и сёла.
В раздумье тяжком мужики
(особенно середняки!)
Шли вечерами по сугробам
На сходки обсудить вопрос:
Не время ль им создать колхоз,
Чтоб облегчить жизнь хлебороба,
И там поспорить, погадать,
Как позвучней колхоз назвать.

132.
Так точно было и в Песчанке.
Народу — не вмещает клуб.
Галдят крестьяне и крестьянки.
Табачный дым и запах шуб…
«Итак, колхоз мы наш назвали,
За что сейчас голосовали,
В честь годовщины Октября.
Всё. Отдыхать пора — заря,» —
Сказал устало предсовета.
Он задержал ещё актив,
И, в лампу керосин подлив,
Просовещались до рассвета…
Да будет памятен тот год:
На новый путь вступил народ!

133.
На новый путь, путь неизвестный…
Сводил свой скот на общий двор,
Свозил зерно колхозник честный,-
Ему вредил кулак и вор.
Пошли просчёты, неполадки,
Мешали бедность и нехватки.
И год, и два, и три всё так,
С нуждой не справиться никак.
На лошадёнках не работа
И не работа на волах:
Когда в делах такой размах,
Потей хоть до седьмого пота.
И вывод только был один:
Нельзя жить дальше без машин.

134.
И вот: есть пахари стальные,
Комбайны и грузовики.
В восторге парни молодые,
Даются диву старики.
Растёт колхоз и богатеет,
И люди словно молодеют.
И вдруг — удар, огонь! Война!..
В беде село и вся страна…
Ушли на фронт сыны колхоза,
Его опора, сила, цвет…
И вновь нужда на много лет,
Вручную труд и вдовьи слёзы.
Но дело партия ведёт,
И победил беду народ.

135.
Мы мир крепим, с боями взятый,
И годы птицами летят:
Идёт колхозу сорок пятый,
А Октябрю — под шестьдесят.
Как говорится, возраст мудрый.
Трудом колхоз встречает утро:
Дел неотложных и хлопот
С утра до ночи полон рот.
Слепит глаза электросварка,
Железо плавится, искрит.
В столярной злобствует, визжит,
Опилки мечет циркулярка.
Стопою рамы и бруски,
Горою стружки и куски.

136.
И в летний зной, и в холод зимний
Кипит работа кузнецов:
Пылает ярко горн их дымный,
И звон, и лязг у молодцов.
Станок токарный. Блеском стали
Сверкают чистые детали:
Он знаменит на весь колхоз,
Почётный токарь-виртуоз.
На стеллажах молчат моторы,
Но скоро снова зазвучат:
Хлопочут возле них, стучат
И трактористы, и шофёры.
Товарищ, торопись: весна!
Не терпит медленных она.

137.
Восславим труд животновода:
Он не был лёгким никогда.
Погода или непогода —
Идут работники туда,
Где ждут их свиньи, поросята,
Телята, овцы и ягнята.
Их надо вовремя кормить,
Почистить стойла, напоить.
На дойку просятся коровы.
Идёт отёл, идёт окот…
И должен быть таким приплод,
Чтоб малыши были здоровы.
Всех надо вырастить, спасти:
Число скота должно расти.

138.
Ушли на отдых ветераны,
Отдав колхозу много лет,
И льют в их комнатах экраны
Свой голубой игривый свет.
На смену им пришли их дети.
Взгляните на портреты эти,
Что скромно смотрят со стены,-
Следы труда на всех видны.
Успехи их нам всем известны:
Уборка, пахота, надой.
Недаром флаг наш трудовой
Взвился и славит труд их честный.
Какие люди! Вы не зря
Несёте имя Октября!

139.
Веками люди трудовые
Твердили: «Голод да нужда…»
А мы, колхозники простые,
От них свободны навсегда.
Наш дом — отличное жилище,
А стол уставлен доброй пищей,
Одежду ж требует народ
Не кой-что — по журналу мод!
И молодое поколенье
Растёт куда счастливей нас:
На чудо-школу, светлый класс
Мы смотрим с радостным волненьем.
Ты, возмужавший наш колхоз,
Такое счастье нам принёс!

140.
Сложны задачи у хозяйства
На пятилетье и на год,
И не поможет краснобайство
При выполнении работ.
Мы это знаем. Срочно — сеять,
Полоть, косить, возить и веять,
И обеспечить кормом скот —
Не перечислить всех работ!
Колхоз подобен организму:
В нём бьётся сердце, он живёт,
И сельский труженик идёт
С ним вместе твёрдо к коммунизму.
Теперь ли в радости не жить?
О чём печалиться, тужить?

На отдыхе.
141.
И всё ж бывает так тоскливо,
Что начинаешь и вздыхать…
Висит портфель мой сиротливо —
Ушли мы вместе «отдыхать».
На вечный отдых… То-то мило!
(Тьфу! Рифма просится: могила!)
Нет! Грудью полною дышать,
Чтоб без кавычек отдыхать!
Всё позади: нужда и горе.
Чо мне тужить? Я не забыт:
Бывает пачками набит
Для писем ящик на заборе:
Желают благ ученики —
Различных лет выпускники.

142.
Нередко, в отпуск приезжая,
Приходят запросто в мой дом,
И мы, шутя за чашкой чая,
Беседу долгую ведём.
Один, загруженный работой,
Большой и важной, не с охотой
И скромно говорит о ней.
Второй поёт, как соловей:
Он знаменит, он дельный, важный,
Что; все ему? — он не таков!
Вглядишься — вот он, Хлестаков,
Или крыловский змей бумажный.
И вспомнишь тут: ведь в школе он
Уж был хвастун и пустозвон.

143.
А третий ставит мне упрёки,
Что, в общем, мало был я строг,
Что «жать» бы надо на уроке —
И он учился б, он ведь мог.
А потому-то он, негодник,
И озорник, и второгодник,
Уроки часто пропускал
И развлечения искал.
«А впрочем, надо было б строже,-
Сказал,- отцу со мною быть,
Следить за глупым, а не пить,
И я бы десять кончил тоже.
Теперь мне тридцать. День тружусь,
А ночь приходит, я учусь.»

144.
«И что за люди педагоги!
Что за терпение у них!
Они и ласковы, и строги
С детьми при случаях любых.
Меня «пекли» на педсовете,
Не раз «тянули» в стенгазете,
А я упрямился, осёл,
И на экзамены не шёл…
Теперь уже я сам родитель:
Сынишка кончил первый класс…
В трёх лицах я в семье сейчас:
Кормилец, школьник и учитель!..
Конечно, глуп тогда я был,
Работу школы не ценил…»

145.
И задают «вопрос законный»:
Не открывая в классы дверь,
В работу школьную влюблённый,
Как чувствую себя теперь?..
Для рядового человека,
Чья жизнь текла в труде полвека,
Стать в положении таком —
Серьёзный в жизни перелом…
Дружу, как прежде, с балалайкой,
Литературой увлечён:
Пишу, читаю. Ужин, сон.
И каждый день, взяв друга Лайку,
В лесу, на поле, на пруду
С природой разговор веду.

146.
А летней ночью на рыбалке,
Ухи отведав у костра,
На берегу широкой балки
Ведём беседу до утра.
Мне, в «звании пенсионера»,
Друзья всё так же пионеры.
Лежим на сене, взор в зенит,
Где спутник-звёздочка летит…
Рассказ мой будто на уроке:
О притяжении земли,
Как люди полететь смогли
В простор безжизненный, далёкий,
Как движется семья планет,
И есть ли жизнь на них иль нет.

147.
И было ли «начало света»,
И будет ли «конец» ему,
И отчего с хвостом комета,
И солнце светит почему —
Всё для мальчишек интересно,
Всё объясни им просто, честно…
А звёзды светят в вышине,
Спят ребятишки…
Теперь не воют в поле волки,
Не лают лисы — степь молчит,
Порой лишь где-то прозвучит
Песнь одинокой перепёлки
Иль пискнет маленький зверёк
Да протрещит вблизи сверчок.

148.
Теперь и жаворонков мало —
Певцов родных моих полей —
Ни дроф, ни стрепетов не стало,
Не слышно в небе журавлей…
Мы распыляем в поле яды,
Уничтожая без пощады
В посевах крохотных зайчат,
Перепеляток, чибисят…
Но почему-то сорным травам
И луговому мотыльку,
И колорадскому жуку
Не очень-то страшна отрава…
Скажите, люди, как же быть,
Чтоб степь совсем не умертвить?..

Ещё пожить бы…
149.
Ещё пожить бы на досуге!..
Отбросив мысли о войне,
Вдвоём с седой своей подругой
Сидеть над книгой в тишине.
И увидеть, как наши внуки,
Освоив сложные науки,
Трудиться будут на земле:
Зажгут огни в полярной мгле,
Заставят цвесть сады в пустыне
И как осушат топь болот,
И в них поднимется завод —
Всё то, что в планах наших ныне.
Да, хорошо на свете жить,
Когда полезным можешь быть.

150.
Итак, спасибо за вниманье!
Моя вас утомила речь?
Я ваше выполнил заданье,
Всё рассказал. До новых встреч!
Где б вы ни были: на Арале,
На Белом море, на Байкале
Или во льдах у полюсов —
Я с вами связь держать готов.
Уверен, что вы не забыли,
То скромный уголок земли,
Где вы учились и росли,
Где в жизнь путёвку получили,
Где у родительских ворот
Начало Родина берёт

Александру Сергеевичу.
151.
Прости меня, бессмертный Пушкин,
Что я пишу твоим стихом…
И днём, и ночью на подушке
Немало думал я о том,
Каким стихом, какой строфою
(хотелось ясной и простою)
Мне мысли выразить мои.
И вот они! Стихи твои,
С какими в жизнь пришёл Евгений,
С другими можно ли сравнить?
Не меркнуть им и вечно жить!
Создать их мог твой только гений.
Прости ж меня: я выбрал их —
Строфу-брильянт и жемчуг-стих.

152.
Благодарю за всё: за ямбы,
За слог твой светлый, как хрусталь,
Без них, хромая долго, я бы
Добрёл до финиша едва ль.
Суровый критик скажет строго,
Что у тебя я «занял» много…
А у кого ж мне было брать?!
У нас в стране поэтов — рать,
Больших и малых, и в кавычках,
И наподобие меня, —
Мы все идём занять огня
К тебе — впервой и по привычке.
На то ты был и есть для нас,
Чтоб жар поэзии не гас.

И кстати о рати…
153.
А сколько же средь этой рати
Задир, крикливых петухов!
Они калечат формы ради
Чудесный строй твоих стихов.
Да как уродуют безбожно!
Им всё дозволено, всё можно:
Кидают в строку ямб, хорей —
Пошёл, гони! В печать скорей!
В одном стихе слогов под двадцать,
В другом пять-шесть, а в третьем — два…
Не в состоянье голова
До мысли автора добраться.
И что уж тут таить греха:
Да есть ли мысль у петуха?