Не научившись (честно) служить
людям, можно ли (достойно) служить духам?»
Конфуций
ДУХ МЩЕНИЯ.
Роман.
Первая глава.
Махсуд ибн Саид был из знатного рода и являлся потомком древних феодалов, предки которых служили российскому трону, и в начале девятнадцатого века участвовали в освободительной войне против персов, которыми было завоевано Гянджинское ханство. После изгнания персов ханство вошло в состав российской империи, и прадед Махсуда еще долго оставался на службе. За заслуги перед российской короной ему были пожалованы огромные земельные угодья в долине реки Кура. Однако, злой рок судьбы сыграл злую шутку с его потомками - кто-то погиб на войнах, кто-то от болезней, и его род оказался на грани исчезновения. Только последний потомок великого рода, бек Махсуд, благодаря тому, что не служил и не воевал, уцелел. Он окончательно обосновался в крупном селении Арчыдан на самом берегу реки, которое было родовым поместьем, долгое время не был женат, жил один, с прислугами, нукерами и работниками, которые работали при его дворе, в огромном каменном доме.
Рамиз жил с семьей на берегу той же горной реки, где было много саманных домов, крыши которых были из черепицы и камыша, и работал во дворе батраком у бека. Рамиз родился в семье батрака, предки его тоже были батраками и служили местным бекам, еще тогда, когда они жили в древней Персии. Немногочисленные жители этого горного селения, расположенного у подножия горы, в основном занимались земледелием и скотоводством. Каждый день с рассветом Рамиз выводил из стойла овец и перегонял их на пастбище, к ущелью Истису. С восходом солнца туман над рекой постепенно рассеивался, и первые лучи начинали согревать за ночь остывшую землю. Уставший от постоянного недосыпания, юноша расстелил потрепанную бурку на камень, чтобы слегка вздремнуть, он знал, что нукеры бека, объезжая его владения, проверяют работу слуг, и в случае, если их заставали спящими, наказывали плетью, часто, избивая. Помня об этом, Рамиз сел на бурку и решил подождать, когда солнце прогреет холодные камни, остывшие за ночь. Предки его родом были из Тебриза, а когда началась междоусобная война шиитов и суннитов, отец его Аслан, боясь за семью, через горный перевал покинул Персию с женой Замирой и с малолетним сыном Рамизом и поселился в селении Арчыдан, у подножия Талышских гор. Жена Аслана красавица Замира была из знатной семьи и очень образована. Родители, узнав о ее сердечных влечениях к бедняку, выгнали из дома, разрешив взять только личные вещи, но любовь оказалась сильнее, и она осталась с ним. Аслан уже давно батрачил на бека за скудную еду и одежду. Жена бека, добрая персиянка Зейнаб, тайком от мужа помогала детям, часто подкармливая их и давая им старую поношенную одежду. У бека не было детей, и он за это часто упрекал жену. Бек был знатным торговцем и, постоянно покидая селение, с караваном уходил на восток. У него в саду росло много тутовых деревьев для шелкопряда, летом, когда защитная оболочка превращалась в кокон шелкопряда, он собирал их и двигался в путь, заезжая в богатые восточные города для торговли, и привозил много различного товара, золота, других драгоценностей. Бек был сказочно богат, огромный каменный дом, табун лошадей, много вьючных животных и домашнего скота, с которыми едва управлялись нукеры. Он был средних лет, а жена его, белокурая Зейнаб, была из богатой семьи, очень молода, образована, училась в духовной семинарии в городе Исфахан, в Персии, а затем в Европе, изучая европейские языки и латынь. Будучи шестнадцати лет, она, с подругами на базаре искала шелк на платье, и они остановились у торгового ряда, где торговали слуги бека, тогда, на удивление всем, он подарил ей несколько аршинов шелка, сатина и парчи, взамен не требуя оплаты. Как-то, однажды, прогуливаясь с ней по берегу мутной Куры, он, не надеясь на успех, предложил уехать с ним на другой берег Куры, в селение Арчыдан и, если понравиться, то остаться с ним там навсегда, и Зейнаб, поддаваясь его обаянию, ночью, когда бек собирался покинуть Исфахан, накинув на себя широкую чадру, тайком присоединилась к каравану. Караван бека, нагруженный товаром, не заезжал в другие города, а прямиком шел в Арчыдан. Она сразу влюбилась в вершины снежных гор, долго любовалась сказочной природой, как раз в то время, когда расцвели акации, мимоза, гранат, который развесил свои ярко-красные воушесцы. Больше всего Зейнаб полной грудью вдыхала одурманивший запах цветущего каштана. Скоро в селении разыгралась пышная свадьба. У бека не было родных, приглашенные кунаки из других селений привозили разные угощения, дорогие подарки жениху и невесте, и все дивились ее красоте. После женитьбы, бек не изменил привычкам, продолжил свое привычное занятие, каждый раз уезжая для торговли, и долго не возвращался, а делами занималась жена. Уставшая от его поездок, дел, в которых не понимала, решила попробовать поговорить с ним и однажды теплым вечером, сидя на веранде, начала осторожно.
- Ведь у нас всего хватает, зачем ехать куда-то, детей у нас нет, а богатства хоть отбавляй, только прошу, не раздражайся. Он, допив чай, положил пиалу.
- Разве все это тебя не радует?
- Радует, просто я подумала, может, нам хватит, отдохнул бы от всего, а?
Он, нахмурив брови, не стал дальше ей объяснять, боясь поссориться, а все-таки лежа на тахте, буркнул:
-- Эта поездка будет последней, соберу долги у должников, пожалуй, ты права кому все это нужно и ради кого я так стараюсь, приумножая наше богатство, детей-то у нас нет, - укоризненно произнес он. Ночь прошла, и наутро бек, собрав караван, двинулся в путь.
С рассветом Аслан и другие нукеры занимались хозяйством, конюх, пожилой горец, обращаясь к Аслану, озабоченно убирая стойло, как бы, между прочим, затеял разговор.
-- Ночью плохо спал, и как - то слышу во дворе посторенний шум.
-- А что за шум? Я часто выходил во двор, но ничего не слышал.
-- Это не хищник какой-то, а может быть, конокрады из дальних горных сел?- не договорил конюх, как прибежал мальчик, заикаясь, торопливо шамкал, что Аслана вызывает Зейнаб. Он не посмел войти в дом, боясь наследить сверкающий паркетный пол, и топтался у крыльца, пока она сама не вышла.
-- Я слушаю тебя, ханума, и жду твоих распоряжений, - с поклоном отчеканил Аслан. Она настойчиво приглашала его в дом, но он не стал заходить в дом, продолжая стоять на крыльце.
-- У меня плохое предчувствие, мне приснился сон, будто на бека и на его людей напали абреки и ограбили его караван, - плача, с тревогой причитала Зейнаб.
-- Успокойся, ханума, это только сон.
-- Нет, я чувствую, что-то случится, говорят, есть одна знахарка, лечит людей и гадает сны, ты, Аслан, привези ее, может, она погадает и растолкует мой сон, - продолжая плакать, огорченно сказала Зейнаб.
В ущелье Истису, в тихо журчащую реку с горных склонов впадал водопад. Здесь было удобное место для пастбищ, с одной стороны – высокие непроходимые горы, а с другой - бурная река, поэтому овцы и другие животные паслись спокойно, не было опасений, что их кто-то уведет, или они потеряются. Вздремнув на нагретых солнцем камнях, Рамиз решил спуститься вниз в ущелье, но увидев за скалой незнакомого горца в бурке, который шел прямо к нему, остановился.
-- Скажи, юноша, чье это стадо? а с какого селения ты сам? Накануне у меня пропали несколько овец и коз. Не знаю, может, их задрали волки, или они ушли к другому стаду, - устало произнес горец и скинул с себя тяжелую бурку, садясь на камень, жестом приглашая, Рамиза садиться рядом. Горец, достав из кисета большой лист табака, сделал скрутку и закурил.
\-- Не знаю, может, правда, что в ущелье орудуют воры и конокрады. Я как-то наблюдал этих пришлых людей, однажды ночью собака очень тревожно залаяла, я, быстро накинув бурку на плечи, взял ружьё, решил посмотреть, кому же ночью не спится, эти были чужие люди, вооруженные кинжалами, а главное, многозарядными ружьями и все это происходило недавно, и я их принял за пришлых людей или абреков.
-- Они пока мне не встречались, но Вы меня очень сильно напугали, теперь я буду их бояться, - волнуясь, сказал Рамиз, но горец дружелюбно хлопнул по плечу юноши, доставая из-под бурки ружьё – обрез.
-- Не бойся, мы сможем себя и свое стадо защитить, пока живы. Он открыл свой небольшой хурджун, достал большой кусок вяленого мяса, зеленый лук, чеснок, выложил на камень и острым кривым ножом разрезал мясо на куски.
-- Вот только хлеба у меня нет, когда собирался уходить, женщины начали топить тандир, но уже было поздно, и я не мог подождать.
-- Как раз у меня есть хлеб, сушеный сыр и айран, извините, больше ничего нет.
-- Видно, что тебя не особенно балуют твои хозяева, они-то, наверняка, богатые люди, если судить по стаду? просто не пойму, откуда у людей такая алчба, а?
-- Да, бек очень богатый и влиятельный человек, в нашем селении и в других ближайших селениях богаче его никого нет,- сказал юноша и взял кусок мяса и они, беседуя, принялись за еду. Солнце уже начало пригревать сильнее, овцы и козы, изнемогая от жары, сбились в кучи. Недалеко, на том берегу, скакал всадник, ища брод, и Рамиз по коню узнал приказчика Али, который проверял работников бека, всадник, слезая с коня, подошел ближе.
-- Нукер, почему тебя нет рядом со стадом? наверное, давно ты не пробовал плеть?- и, замахнувшись, кончиком плети, задел руку Рамиза и снова хотел ударить, но горец встал, поставив руку.
-- Ты что делаешь, изверг, он ведь еще ребенок? а стадо вот, рядом, куда оно денется-то в такую жару?
-- Ты, незнакомец, не вмешивайся в наши дела и иди к своему стаду, пока я добр, - злобно прошипел всадник. Горец, будучи гордым, смелым человеком, встал и вплотную подошел к всаднику.
-- Если ты еще раз его тронешь, тогда живым отсюда не уйдешь, - вытаскивая из-под бурки обрез, сердито произнес он.
-- Я с тобой потом поговорю щенок, когда вернешься домой,- убрав плеть, он трусливо отошел, пригрозив еще раз Рамизу плетью, сел на коня и ускакал.
-- Он ведь тоже из нукеров, - усмехнувшись, сказал горец, - вишь, какого хозяина из себя устраивает, глупец,- с презрением произнес он, собирая остатки еды в хурджун, оставляя несколько кусочков мяса юноше.
-- Что-то жара донимает, надо бы искупнуться, а потом перебираться на лужайку под деревьями. Ты не обижайся, брат, на этого урода, видишь как, себя меликом возомнил, дай волю таким, и они с нукеров три шкуры спустят. Они, не торопясь, спустились к реке, которая, злобно шипя, несла свои мутные воды к морю, будто спешила на свидание.
Стоял жаркий полдень, начинался зной, который слегка охлаждался ветерком с гор и караван бека приближался к селению Сальяны. Люди, вьючные животные, с рассвета идущие без остановки, устали и нуждались в отдыхе. Старший, он же проводник один из нукеров, просил бека, как можно быстрее, сделать привал, бек окликнул своего помощника, который находился впереди каравана.
-- Закир, если мы здесь остановимся на привал, как ты думаешь, это безопасно? Не нападут ли на нас абреки? - осторожно спросил бек.
-- В общем-то, здесь мирные люди, только с наступлением темноты нужно будет усилить охрану, на всякий случай, да был случай, когда на караван, шедший с шелком из Исфахана, напали абреки и ограбили, а людей увезли в горы, как пленников, до сих пор об их судьбе ничего неизвестно, - озабоченно ответил проводник. Получив разрешение на привал, нукеры освободили верблюдов от груза, распрягли волов. Для отдыха бека поставили шатер под чинарой, вблизи небольшой речки. У каждого из слуг была своя работа – накормить животных, приготовить еду на всех, охранять караван. Искупнувшись в речке, бек решил осмотреть лагерь и еще раз убедиться в безопасности каравана велел усилить охрану, особенно со стороны реки.
Предводитель местных горцев Герай был отважным молодым человеком, он часто захватывал идущие с востока караваны и добычу раздавал беднякам. У него было суровое правило – не убивать людей, захватив караван, он товар забирал, а людей отпускал, если кто- то пожелал остаться и жить в здешних местах или вернуться к себе на родину, этому не препятствовал, давал им одежду, еду и предлагал идти на все четыре стороны, многие оставались и начинали новую жизнь и на этот раз, как всегда, ему сообщили, что большой караван с богатым ценным товаром разбил лагерь недалеко на берегу реки.
-- Три больших обоза с парчой, сатином и много тюков с товаром. Наверняка, у них есть и золотишко, и другие драгоценности, может, ударим быстро, как обычно, - лежа на топчане после сытного обеда, предлагал его брат Исмаил.
-- А какая у них охрана, сколько людей, вдруг, начнут сопротивляться, стрелять? Ты возьми ребят, понаблюдайте за лагерем и, если все хорошо, тогда ночью и нападем, - перебивая брата, сказал Герай, неодобрительно посмотрев на него.
Приготовив на скорую руку еду, поужинав, нукеры, поудобнее устраиваясь рядом с тюками, выделив одного из слуг с ружьём для охраны, расположились для отдыха. После захода солнца быстро начало темнеть, бек, выпив тутовой водки, плотно поужинав, лег на пуховые подушки. Он еще раз вспомнил разговор с женой и решил, что это в последний раз, больше не станет заниматься торговлей. Недалеко паслись верблюды, волы и единственная лошадь бека. Он, еще раз предупредив проводника о бдительности, вернулся к своему шатру. Бек тоже был вооружен, пятизарядным карабином, правда, ему никогда не приходилось стрелять в людей, так как его поездки всегда заканчивались удачно. Ночью Герай и его абреки со стороны реки вплотную подошли к лагерю. В лагере царила полная тишина, только слышно было фырканье животных. Слуга, который охранял лагерь, прислонившись к дереву, стоя спал, вдруг послышался длинный свист удода, это был сигнал к нападению, горцы, стреляя в воздух, мгновенно окружили лагерь, обезоружив спящих слуг.Спросонья бек, выхватив карабин, начал беспорядочно стрелять, и был наповал убит одним из горцев. Захваченных в плен слуг привязали к дереву, Герай приказал зажечь факелы и при свете горящего факела в шатре увидел тело молодого бека, а под чинарой, лицом уткнувшись в густой клевер, лежал его младший брат Исмаил. Он понимал, что, если до сих пор эти нападения заканчивались без кровопролития, то сегодня произошла трагедия небывалых масштабов, и решил подождать до утра, чтобы всё внимательно осмотреть. Выставив охрану из своих людей, он вошел в шатер убитого бека и вышел, все же решил подождать до утра среди горцев, кому всегда доверял. С наступлением рассвета, когда полностью рассеялись утренние сумерки Никты, горцы отпустили пленных, дав им на дорогу всю еду, запас одежды и несколько золотых монет за работу, оставили только проводника - старшего, который всегда сопровождал бека. Герай внимательно осматривал тело бека и увидел не шее золотой медальон в форме овального футлярчика с изображением его жены Зейнаб, искусно выполненный персидским ликописцем. Он осторожно снял медальон и спрятал в потайной карман. Герай велел горцам и проводнику похоронить бека под огромным дубом и прочитал молитву. Мать и родные Исмаила, с воплями и исцарапанными лицами, встретили повозку с телом сына.
-- Я знала, что ты когда-нибудь погубишь его, мой мальчик родной, за какие грехи наказал тебя Бог, - уткнувшись в тело сына, причитала несчастная мать.
-- Прости, мать, это произошло случайно, никто не знал, что они вооружены и будут так яростно сопротивляться. Я очень жалею и вместе со всеми скорблю.
Началась похоронная процессия, по мусульманским обычаям тело нужно было предать земле до заката солнца. Готовилась обильная траурная еда, пожилые женщины принялись омывать тело, Исмаила похоронили на деревенском кладбище, рядом с отцом и другими родственниками на старом мазаре. Герай, едва оправившись после похорон, велел привести к нему проводника бека, он начал подробно расспрашивать его о том, что кто такой убитый бек и откуда родом. Проводник рассказал, что бек из горного селения Арчыдан, богатый и состоятельный человек, а о его жене промолчал.
-- Денёк отдохнешь, потом собирайся в дорогу, покажешь, где находится этот Арчыдан, и не вздумай меня обмануть, за твои услуги ты будешь щедро вознагражден, - произнёс горец, и проводник, повинуясь, молча, пожал плечами.
Вечерело. С крыш саманных домов струился дымок, из некоторых домов доносился шум веселья и песни горцев, молодые девицы танцевали иннаби, только одинокий соловей, старясь заглушить их пение, еще громче затевал свои трели, вставляя все новые «строфы». Жители постепенно погасили лампады, и селение начало погружаться в темноту, и новорожденный месяц попытался набрать силу, сопротивляясь облакам Нефелы, тускло освещал окрестности. В семье Герая все провели бессонную ночь, и только горная речка, которая была свидетельницей этих событий, тихо журча, уносила свои бурные потоки далеко на восток, похоронив навсегда в своих волнах эту страшную тайну…
Глава вторая.
На выступах скалы едва заметная саманная хижина, здесь и жила известная всем гадалка, она «лечила» безнадежно больных, готовила яды, любовные напитки и гадала сны, по-своему растолковывая их. Аслан, привязав коня у хижины, стал кликать гадалку.
-- Есть кто-нибудь дома? я из селения Арчыдан, слуга бека, приехал за помощью.
-- Я не глухая, чтобы так кричать, теперь ничем не занимаюсь, старая стала, что тебя ко мне привело?
-- Наша хозяйка Зейнаб просит тебя растолковать её сон, она готова щедро вознаградить, внизу у речки на лодке ждёт слуга, он быстро переправит нас на тот берег. После привезем тебя обратно, так что, прошу, собирайся в дорогу, а я подожду в тени. Недолго собиралась гадалка, они медленно начали спускаться вниз к речке, и Аслан улыбался ворчливой гадалке, успокаивая её.
Зейнаб, не торопясь, рассказала свой сон, гадалка не теряя время, деловито просила убить курицу, принести ей тушу и с ловким ударом острого ножа она вскрыла голову, достав из-за пазухи желтый порошок, высыпала его на капающую кровь. На удивление Зейнаб, в пиале образовался причудливый сгусток крови. Закрыв глаза, гадалка тихо шептала какие-то слова, понятные только ей самой, и начала бледнеть, впадая в транс, очнувшись, придя в себя, жалеющим голосом молвила.
-- Не сердись на меня, красавица, твоего мужа в живых нет, он убит, и его тело уже предано земле, очень соболезную и скорблю, такая молодая уже вдова, а теперь вели, чтобы меня накормили, и дай мне обещанный бакшиш. Едва удерживая слёзы, Зейнаб вышла на улицу и на ходу велела сделать все, что хочет гадалка.
Рамиз, с трудом управляясь с большим стадом, загонял его в летний загон. Отец ему сообщил, что теперь придется оставаться с отарой на пастбищах на летний период, и он привыкший трудиться, отцу ничего не ответил, смыв с себя дорожную пыль, надев чистую одежду, подошел к хижине, где его мать Замира на очаге готовила еду.
-- Приказчик Али, сегодня утром меня опять ударил плетью, если бы незнакомый горец не заступился за меня, наверняка, избил бы до полусмерти, - сказав, показал шрам от удара плетью.
-- А за что? – расстроившись, спросила мать.
-- Ни за что, я просто сидел на камне и смотрел за стадом, а он еще чуть не подрался с горцем, который заступился за меня, мне обидно, ведь я ни в чем не провинился, - чуть не всплакнув, произнес он.
-- Позови отца и братьев на ужин, а потом я поговорю с ханумой, мы больше терпеть его телесные наказания без причины, не будем.
Вся семья сидела за потрепанным дастарханом и ждала, когда мать подаст кушанье. Горячий бобовый суп, сваренный на кислом молоке, утолял их голод, но так и не приносил им желанную сытость. Экономя масло, которым заправляли лампу с длинным фитильком, после ужина её сразу же гасили. Уложив детей спать, Замира накинув на плечи узорчатую шаль с бахромой, вышла из хижины и направилась к дому бека в надежде поговорить с хозяйкой. Служанка сказала, что Зейнаб заболела и принять её не сможет. Она собралась было уже вернуться, вдруг услышала голос ханумы.
-- Замира, заходи, пожалуйста, и расскажи, какая же нужда заставила тебя прийти в такой поздний час?- сиплым голосом спросила она. Замира снимая свою потрепанную из сыромятины, чеботы, вошла в прихожую, а дальше не пошла.
-- Ханума, пожалейте моего сына, вашего чабана Рамиза, приказчик Али часто придирается к нему и избивает плетью, но ведь он, ни в чем не виноват, а сегодня Али снова без причины ударил его, - всплакнув, молвила она.
-- Я сейчас же вызову его и разберусь в этом, успокойся, он больше никогда не тронет твоего Рамиза.
-- Спасибо Вам, хозяйка, и простите меня за то, что в такой поздний час вынуждена была беспокоить Вас, - отвесив низкий поклон, она вышла.
С наступлением рассвета, Герай приказал двум своим приближенным собираться в дорогу, все тюки с товаром велел погрузить в повозку и отобрать молодых выносливых волов для поездки. Он никому не говорил о своем плане, кроме проводника, который сопровождал бека.
-- Ты покажешь дорогу на Арчыдан, где жил бек, и об этом никому ни слова, я хочу извиниться перед его семьей, если бы он не начал стрелять, тогда сам остался бы в живых, и жил бы и мой брат Исмаил. Какое горе для матери, вряд ли она переживет все это, - огорченно произнес этот исполин. Герай был коренным горцем, из древнего рода кавказских меликов, горных князей, предки которых еще служили русским царям. После долгой кавказской войны его предки окончательно порвали с военной службой и навсегда поселились в родовом поместье. Он сам в чине поручика подал в отставку и уехал из Тифлиса, где служил, по причине неудачной любви. После восхода солнца повозка с товаром в сопровождении четырех всадников двинулась в путь, нукер бека, он же проводник, показывал горцам короткую дорогу, минуя горы, к вечеру подошли к реке Агсу. Уставшие путники решили устроить привал и ночевать на берегу, а утром с рассветом, перейдя реку, двинуться в сторону Арчыдан. Блеснув последними ярко-красными лучами, солнце опускалось за лесистые горы, быстро темнело, горцы разожгли костер, чтобы приготовить горячую пищу. От жары спасал только прохладный ветерок, который дул с реки. Слышно было пение ночных птиц, вырвавшись из плена черных облаков, молодой месяц неуверенно плавал по небу среди облаков, тускло освещая окрестности.
Зейнаб, после ухода гадалки, сильно заболела, ведь она предупреждала мужа, что пора прекратить эти опасные поездки, а может, все это неправда, и бек вернется? Уже второй день она не принимала пищу и долго лежала на диване, смотря на их совместный портрет, нарисованный приезжим художником-ликописцем. Преданная служанка каждый раз приносила ей еду и подолгу уговаривала, чтобы она покушала, но все было тщетно. Причину её внезапной болезни никто не знал, только Аслан догадывался, что могла сказать ей гадалка. Наверное, с беком случилось что-то непоправимое, и все жили в ожидании неприятных вестей. Сама Зейнаб не верила, что кто-нибудь прояснит его исчезновение, а впрочем не рано ли печалиться, поверив сну? она его будет ждать, и он снова вернется, просто нужно надеяться и верить благоволению фатума.
Найдя брод в реке Агсу, горцы с повозкой, впереди которой шёл проводник, преодолев сильное течение, с трудом вышли на противоположный берег, отдохнув, направились в сторону Арчыдан. Герай опасался, что проводник оставит их и ускачет для того, чтобы предупредить односельчан или родных бека, поэтому он, не спускал глаз с проводника, все же велел ему слезть с коня и садиться в повозку. До Арчыдана оставалось полдня ходу, и Герай пока не знал, как себя вести в такой ситуации, и тревожные мысли не давали ему покоя, опасался, что их задержат и будут судить по суровым законам гор, будь что будет, решил он. Здешние горы были красивыми и покрыты густым лесом, на пути попадались вековые деревья - чинара, дуб и много диких фруктовых деревьев. Он решил еще раз поговорить с проводником бека, так как он был свидетелем этих трагических событий.
-- Может быть, ты был хорошим слугой и верно служил своему хозяину, в этом я не сомневаюсь, все же прошу тебя, никому не рассказывай о тех событиях, ты сам видел, что он первый начал стрелять в людей, а его смерти никто не хотел. Я сам расскажу его близким, как все было, дай мне слово, что ты исполнишь мою просьбу.
-- Покойный бек был хорошим хозяином,- сказал проводник, слезая с повозки, - а Вы мне сохранили жизнь, поэтому, не беспокойтесь, ведь было темно, и никто толком не знает, кто и в кого стрелял. Герай достал кошель и отдал несколько золотых монет проводнику. Наконец-то, за извилистой пыльной дорогой показались первые саманные дома, это была окраина Арчыдана, Гераем начала овладевать еще более сильная тревога, навстречу шли люди, и каждый был занят своим делом, некоторые обращали на них внимание и смотрели с интересом. Рядом протекал сильным течением один из рукавов Куры, образуя пучину. Проводник шел впереди, у подножия горы, на самом берегу реки показался огромный дом с хозяйственными постройками и садом, соседи и слуги бека выбежали, как всегда, когда встречали хозяина, который давал работу и помогал всем. Толпа стояла, не понимая, что же происходит, вместо бека приехал великан, красивый, крепкого телосложения горец, слегка смущенный, проводник, оставив Герая, через калитку вошел во двор, открыл ворота, и горцы с повозкой въехали во двор бека. Нукеры колебались, впускать непрошеных гостей или дать им отпор, но, увидев знакомого проводника, успокоились, не чувствуя никакой угрозы. Одни слуги распрягли уставших волов, уводя их в тень, другие, взяв лошадей за поводья, привязали в тени под дубом. Пожилой конюх, наливая воду в широкое деревянное корыто у колодца, начал поить волов и лошадей водой. Находясь в полном нервном срыве, проводник сказал работнику Аслану, что до распоряжения ханумы тюки, находящиеся на повозке, не трогать. Молодая служанка сообщила Зейнаб, что пришли чужие люди и вместе с ними проводник бека Закир. Она велела пригласить всех приезжих в дом, приготовить чай со сладостями для угощения, а сама ушла переодеваться. Проводник Закир, зная свое место, ушел к другим слугам, а горцы, встряхнув с себя дорожную пыль, уселись у постоянного открытого дастархана на веранде. Принесли дымящийся самовар, пиалы, на цветных подносах халву, шербет и другие сладости, отдельно в фарфоровом кувшине чахыр - крепкое домашнее вино. Служанка начала наливать чай, накладывала в блюдца сладости, но все горцы были озабочены, и никто не дотрагивался до угощения - все ждали хозяйку.
Герай понял, что Зейнаб жена бека и был потрясен её красотой, она появилась в дивном цветном платье из парчи, в ушах висели золотые с инкрустацией воушесцы, чудной работы персидских ювелиров, на шее знакомый ему медальон в форме футлярчика, похожий на медальон, который Герай снял с шеи убитого бека.
-- Надеюсь, вы еще останетесь погостить, у нас дом большой, для всех место найдется. А теперича, давайте поговорим, кто вы такие, откуда и с какими вестями посетили наши края, - допивая чай, нарушила тишину Зейнаб. Герай велел своим горцам выйти на улицу и прогуляться в саду, оставшись наедине с женой бека, не поднимая глаз, неуверенно, печальным голосом начал.
-- Я желаю, чтобы Вы внимательно выслушали меня, - чтоб не понимали его слов слуги, на латинском языке произнёс он,- а потом все сами решите, как Вам быть, сразу скажу, я умоляю Вас поверить в правдивость моего рассказа, иначе я не притащился бы в такую даль. То, что произошло, лишь трагическая случайность, не больше, недалече от селения Сальяны караван бека остановился на привал, а мои горцы часто нападают на караваны, которые с товаром возвращаются с востока, отбирая товар, животных, раздавая бедным, как Дубровский, а людей, снабжая деньгами и продуктами, отпускают на все четыре стороны, и на этот раз должно было случиться так, как мы планировали, никто не знал, что нукеры были вооружены, а сам бек безумно первый начал беспорядочно отстреливаться, убив моего брата Исмаила, сам тоже был убит кем-то из моих людей,- он умолк, услышав её вопли. Дальше продолжать не была смысла, он вытащил из потайного кармана медальон и положил на поднос со сладостями и, не дожидаясь её ответа, встал и, низко кланяясь, вышел на улицу, где его ждали горцы, держа лошадей за поводья, не спеша сели на коней и по той же дороге стали возвращаться домой, предстоял долгий путь до селения Сальяны. Проводник Закир, понимая причину быстрого ухода Герая, подошел к приказчику Али, который ничего не понимал.
-- Прикажи слугам разгрузить повозку и отнести тюки с товаром в амбар, потом ханума сама разберется, и не задавай никаких вопросов. Быстро облетел селение мольва, мол, бек решил-таки больше не возвращаться домой и остаться в городе. Многие не понимали его - богатый, любящий свою красавицу жену и все так бездумно бросить, заслуживал осуждение, а поступок вызывал сомнения, да и бек был не глупым человеком. После разговора с горцем Зейнаб окончательно слегла, обессиленная, потерянная, она неподвижно лежала на диване, обливаясь слезами. Кроме нукера Закира, никто не знал, что же произошло, и он сдержал слово, данное Гераю, никому ничего не сказав. Прибежав к амбару, где слуги разгружали повозку, мальчик, заикаясь, едва из себя выдавил.
-- Закир ага, тебя ханума просит прийти, она очень расстроена и постоянно плачет. Проводник в сопровождении мальчика подошел к дому, сняв на крыльце сапоги, босиком вошел в коридор, ожидая вызова.
-- Проходи, ханума тебя ждёт,- послышался голос служанки.
Он растерялся, ведь ему никогда не приходилось заходить в дом бека, и осторожно, боясь наследить, направился на голос служанки и при виде проводника, Зейнаб встала и села на диван на веранде, жестом отпустив служанку.
-- Ты, Закир ага, всегда сопровождал бека в дальние страны, он тебе доверял, зная, что ты честный и преданный слуга, мне думается, что горец говорил искреннее, а правдиво ли? я хочу знать и понять, что же произошло, в самом деле, - тяжело вздыхая, - проговорила Зейнаб.
-- Хозяйка, кормилица наша, Герай настоящий горец и рассказал Вам всю правду, как все было, ведь была ночь, и никто не понимал, что же происходит, горцы стреляли в воздух, чтобы посеять панику, а бек прямо в людей, но они никогда никого не убивали, наоборот, всех отпускали с добром, давая на дорогу продукты, может, и на этот раз тоже всех отпустили, даже весь товар привезли, я говорю Вам правду, а судить только Вам, Вы сами, наверняка, поняли, что он человек благородных кровей и бывший офицер русской армии. Герай принадлежит к древнему княжескому роду, я видел горе его несчастной матери, когда она оплакивала своего сына Исмаила, родного брата Герая, убитого Вашим мужем, вот все, что я знаю о тех событиях. Тюки с товарами мы разгрузили в амбар, вот ключи, и еще, прошу Вас, не особенно доверяйте приказчику Али.
-- Скажи, Закир, ты сам видел тело бека?
-- Да, хозяйка, не только видел, а сам с горцами и похоронил его под старым дубом. Она промолчала, потом велела служанке вызвать приказчика Али. Он, в кожаных сапогах, лощеных до блеска, с плетью, с которой никогда не расставался, красуясь, стоял перед этой хрупкой женщиной и ожидал её указаний.
-- Я тебе, Али, многое прощала, теперь не намерена терпеть твои дальнейшие мизантропические выходки, невинно наказываешь слуг плетью и штрафами, что несправедливо, поэтому я тебя увольняю и прошу все ключи от амбаров с товарами, с продуктами, прямо сейчас же отдать Закиру, ты здесь больше не работаешь, уяснил? А ты Закир, все проверь и мне доложи, если все будет хорошо, я сама щедро награжу его за службу, - резко сказав, отрезала она.
-- Ханума, умоляю Вас, не делайте этого, я не смогу управлять огромным хозяйством, у меня не хватит смекалки и опыта,- став на колени молящим голосом произнес Закир.
-- Возьми в помощники молодого чабана Рамиза, он смышленый и начитанный, во всем тебе будет помогать, а потом вместе зайдете, и ты, Али, получишь обещанное вознаграждение, да, чуть не забыла, Али, объяви об этом всем, пусть все знают и подчиняются новому приказчику и его помощнику.
Решение Зейнаб назначить Закира приказчиком облетело селение, все слуги и чабаны были довольны, что больше не будут терпеть от этого тирана Али унижений, еще больше всех удивило назначение молодого Рамиза помощником приказчика.
Глава третья.
После захода солнца жара утихала, северный ветер, который дул со стороны снежных гор, приносил прохладу и вместе с ней облегчение, на реку Агсу опускался туман, день начал вечереть, путники решили остановиться на ночлег на берегу, вокруг стояла тишина, только в лесу было слышно пение птиц. Горцы не разговаривали друг с другом, так как каждый очень переживал и жалел молодую красивую жену бека, а Герай был очарован ее красотой и не мог забыть ее переливчатый голос, похожий на пение пеночки. За свои тридцать лет он никогда не влюблялся, хотя у него была молодая женщина, красивая, из богатой русской семьи, когда он служил в Тифлисе в чине поручика, ее отец, ротмистр Баринов, зная о дружбе дочери Веры с Гераем, то ли в шутку, то ли всерьез, предлагал ему жениться и остаться жить в Тифлисе. Сидя в саду за обильной едой, будучи под хмельком, он порой настойчиво напоминал ему о женитьбе, Герай, как всегда, отшучивался, мол, еще не время. После долгих и постоянных встреч Вера забеременела, и ей пришлось сказать об этом Гераю и отцу, Иван Васильевич Баринов этому известию было, обрадовался и думал, теперь они всегда будут вместе, Герая это новость тоже обрадовал и он предложил ей выйти за него замуж и поселиться в Сальянах.
-- Я ухожу в отставку, и мы с тобой поедем ко мне, туда, где находиться мое поместье, дом, мои близкие, ты там не будешь испытывать никаких трудностей, и мы будем счастливы. Но Иван Васильевич об этом даже слышать не хотел и в бешенстве закричал:
-- Ты что, с ума сошел? она городской человек и ни сможет жить в селе, далеко, без удобств и привычного образа жизни, прошу тебя, эту тему больше не затрагивать.
-- Папа, я уже взрослая, сама могу решать, где мне жить и с кем, поэтому, прошу тебя, не вмешиваться в наши дела, - попыталась успокоить его Вера. Налив себе еще в стакан из графина охлажденной водки, и выпив, ротмистр Баринов окончательно вышел из себя.
-- Я не позволю тебе отнимать у меня мою единственную дочь, решайся, или остаешься здесь, или навсегда исчезаешь из ее жизни, выбирай! Это было уже слишком, Вера знала, что Герай человек гордый и подобного тона не потерпит, так и случилось, он, не дотрагиваясь до еды, вышел из-за стола, не попрощавшись, покинул дом Бариновых. С тех пор прошло четыре года, и Герай ничего не знал о судьбе Веры. Как-то заезжий офицер, с которым он служил в кавалерии, рассказывал ему, будто семья Бариновых собиралась уехать из Тифлиса и поселиться в родовом имении, где- то в Тверской губернии, больше он ничего о ней не знал, ему не было известно также, родился ли ребенок у Веры, и если да, то кто? Лежа под чинарой, Герай, еще сильнее почувствовал свое одиночество и тоску по своей первой любви. Любви? странное слово, наверное, он ее, все-таки, любил, и до сих пор не может найти точного ответа, правильно ли поступил, оставив Веру в таком положении? Теперь овдовевшая молодая Зейнаб, которая ему очень понравилась, что же со мной происходит, а? откуда и отчего вдруг нахлынули воспоминания, больно задевая незажившую еще рану? что с тобой, душа? ты снова стала волновать уже остывшую мою кровь? Ты, наверняка, никогда не сдаешься, не устаешь, и откуда, только берешь силы? Остановись, молю тебя, почему ведешь меня на край пропасти? Я уже было успокоился, а ты вновь возвращаешь меня в забытый мир страданий, взбудораживая мое остылое сердце, возбуждая давно потухшие желания, но я не хочу больше быть жертвой обмана неопытной души.
Утром с рассветом горцы, перейдя реку Агсу, направились в сторону Сальяны. Мать и родные Герая еще находились в траурном одеянии, он обнял мать и увидел, как она за последние дни постарела, гибель младшего сына обрекла ее на вечные страдания, и вряд ли эта боль, скорбь души когда-нибудь утихнет.
Умывшись с дороги и переодевшись, Герай сидел в саду, соседский мальчик с рыжими волосами помогал матери, собирая обед на стол. Герай всегда ел за столом и старался избегать многовековых традиций - кушать за достарханом на полу. Он выпил большой рог прохладного чахыра, крепкого домашнего вина, надеясь, что это ему принесет успокоение и снимет усталость. На столе, в фарфоровых мисках томился ароматный бозбаш, жареная баранина, свежие овощи, зеленый лук и кинза, но Гераю есть не хотелось, выпив еще вина, не дотрагиваясь до еды, он вышел из-за стола и, никому ничего не говоря, направился на берег реки. Мальчишки, голышом прыгая с невысокой скалы в воду, с восторгом визжали, поднимая невероятный шум, вот самая счастливая пора,- подумал Герай и направился в сторону гор. Он любил эти горы, их белоснежные таинственные вершины, где снег, а рядом цветок, дивное создание природы, там высоко над вершинами парит горный орёл, постоянно ища свою жертву, находя ее, издает победный крик. Он вспоминал, как в детстве с отцом ходили на охоту, он не мог смотреть, как отец стреляет в дичь и в диких животных, особенно, в неповоротливых кабанов, когда они жадно поглощали желуди, их любимое лакомство. А однажды, купаясь в речке, где течение было слабое, он не смог всплыть и чуть не утонул, до сих пор, вспоминая об этом, Герай всегда думал, насколько же хрупка человеческая жизнь. Когда шла кавказская война, приходилось воевать против своих соплеменников, и как это ни звучит странно, а он думал иначе, пусть это война, но она принесет народам Кавказа общение с великой историей и культурой русского народа, только через войну тысячи людей, находящихся в полнейшем невежестве, могли познать творчество величайших поэтов, писателей, композиторов, а через них в целом прикоснуться к европейской культуре. Тогда иного способа не существовало, этому пример мировая цивилизация смешанных народов в результате длительных кровопролитных войн. Он часто корил себя, может, поторопился-таки покинуть Арчыдан и убитую горем вдову, которую следовало бы утешить своим присутствием, а? Показалось, что она очень волевая женщина, как теперь-то быть, не может же он снова вернуться к ней, да и зачем, лучше постараться всё забыть и вернуться к обычному образу жизни, оставаться на грани определенной фатумом, смириться своей долей.
После ухода горцев несчастная вдова сильно заболела, верная служанка, вызвав Аслана, просила привести известную знахарку, которая лечила всех и всеми доступными зельями, жила недалеко в лесу в землянке. Аслан с трудом отыскал ее землянку, но колдуньи дома не оказалась, привязав коня к дереву в тени, он решил подождать. Недолго пришлось ему ждать, целительница, обвешанная разными травами, медленно шла к своей землянке и, опускаясь рядом с ним на траву, сняв пучки трав, обмотанные веревкой, тяжело вздохнула.
-- Кто ты и откуда, и что привело тебя ко мне, мил человек? - отдышавшись, спросила знахарка, косо смотря на незнакомца.
-- Я, Аслан из селения Арчыдан, приехал за помощью, наша хозяйка Зейнаб внезапно захворала, у нее жар, одышка, пищу не принимает, только пьет, прошу тебя, ведь ты целительница от Бога, поедем со мной, и помоги ей избавиться от ее недуга, без вознаграждения не останешься, она очень добрая и щедрая. Конечно, Аслан ей льстил, назвав ее целительницей от Бога, видимо, его лесть знахарке понравилась, и ее взгляд стал добрее.
-- Ты меня подожди, немного отдохну и соберусь, - сказала и пошла к своей землянке. Наконец-то, целительница вышла из землянки, у нее на поясе висели разноцветные мешочки со снадобьем и они со знахаркой медленно начали спускаться вниз, у подножия скалы их ждал двухместный фаэтон, запряженный двумя лошадьми. Зейнаб лежала на широкой тахте, обшитой бархатом, она была очень бледна и о чем - то неустанно невнятно шептала. По ее виду знахарка поняла, что предстоит нелегкое дело, у нее был жар, и она бредила. Старая колдунья приказала приготовить горячую воду, принести чистые пиалы и спирт для натирания, пока знахарка готовила лечебные настои, служанка сняла всю одежду с Зейнаб. Она начала натирать ее тело спиртом, одновременно напаивая настоями, что-то при себе причитая, похожее на заклинанье ведьмы.
Утром Рамиз, как всегда, начал выгонять овец и коз из стойла, к нему подошел приказчик Закир и передал приказ Зейнаб о том, что он больше не чабан, а его, приказчика, помощник. Вместо него стадо будет пасти другой, а он на коне будет объезжать и проверять их работу. Юноша растерялся, какой из него помощник, ведь в этом он ничего не понимает.
-- Конь Али теперь твой, скажи конюху, пусть запрягает телегу, и возьми кого-нибудь из слуг, отвезите шкуры в пункт, сдайте кожевнику, а потом объедешь поля, где покос, да, и заодно, отвезите работникам воду и продукты. Вот так начал Рамиз свой первый рабочий день в качестве помощника. Проезжая мимо будущей железнодорожной станции, он, красуясь на белогривом коне, хотел было показаться дочери станционного осмотрщика красавице Фариде, которая еще с детства ему очень нравилась, но у него не было возможности с ней часто видеться, так как он постоянно находился на пастбищах. Недавно она вернулась из города, где училась железнодорожному делу, то ли учетчицы, то ли весовщицы.
-- Ты, Керим, поезжай до пункта, и там меня подожди, я заскочу на станцию и за тобой следом, - покраснев, сказал юноша. А что Керим, он понимал, что мальчик еще с детства дружил с Фаридой и, конечно, ему хотелось с ней увидеться, и, усмехнувшись в усы, конюх двинулся в путь.
Станционный осмотрщик Муса со своей семьей жил в доме, пристроенном к зданию станции. Семья из четырех человек жила хорошо благодаря регулярному жалованью, которое получал осмотрщик. Рамиз, слезая с коня, подошел к дому и увидел Фариду, работающую в огороде. Она была в голубом ситцевом платье, которое плотно облегало ее тонкую фигуру.
-- Здравствуй, Фарида! как поживаешь? давно не виделись, пока ты училась, а теперича стала барышней, городской, не чета нам, сельским невежам.
-- А, это ты, Рамиз? боже мой, как ты за это время возмужал, и еще на коне, не огорчайся, я вся такая же прежняя, - радостно воскликнула она.
-- Я теперь не чабан, а помощник приказчика у бека, может, встретимся и поговорим, ведь давно не виделись, а? - решил похвастаться Рамиз.
-- А где? - смущаясь, спросила Фарида.
-- Как стемнеет, приходи к старой мельнице, посидим, поболтаем, как в детстве, - не дождавшись ответа, сел на коня и ускакал в надежде догнать телегу конюха.
Вернувшись, домой, Герай плотно поел и лег на тахту в саду, чтобы снять усталость. Стоял полдень, невыносимый зной, досаждая, одолевал все живое, одуревшие от жары куры, цесарки, искали спасение в куче пыли в тени, гуси и утки вовсе не вылезали из воды небольшого водоема, который служил для животных водопоем. Сосед и друг детства Герая, Тофик, который участвовал в тех кровавых событиях, сопровождал его в поездке в Арчыдан, открывая калитку, тихо вошел во двор. Все жители, укрывшись от полуденного зноя, отдыхали дома, так как каменный дом сохранял прохладу.
-- Герай, это я, Тофик, ты дома?
-- Да, Тофик, я в саду, что тебе тоже не до отдыха? - вставая, недовольно буркнул Герай.
-- Знаешь, как-то не по себе в последние дни, будто что-то в душе сломалась, я, наверное, больше не буду принимать участия в наших делах. Видишь, как все получилось, просто скверно в душе, - и поставил на стол кувшин домашнего вина и две серебряные чаши. Герай ему ничего не ответил, так как сам страдал, вспоминая эти события. Друзья выпили, Тофик сорвал несколько сочных плодов инжира, которые уже раскрылись, и из их сердцевины сочился мёд.
-- Просто жену бека мне очень жалко, такая молодая и красивая, а уже вдова. Уезжая, мы оставили ее, несчастную, на грани сумасшествия с таким горем, это было не честно. Я часто думаю об этом и очень жалею, что я так поступил, в душе противно, - с сожалением пробурчал Тофик.
-- Престань, думаешь, мне легче? ты даже не представляешь, каково мне. Я себе места не нахожу, когда думаю об этих событиях. Да, ты прав, не следовало мне торопиться покидать ее, теперь, кто знает, в каком она состоянии, жива ли? - с раздражением сказал Герай.
-- Ладно, чего нам ссориться, лучше поедем на рыбалку или на охоту и развеем тоску, как только спадет жара, я за тобой зайду, - допив вино, с облегчением выдавил Тофик и направился к своему дому.
У подножия горы, в долине тюльпанов, друзья разбили палатку на берегу, рядом шумел Аракс. Спускаясь вниз к заводи, они бросили сетку, сплетенную из конского волоса, привязав ее к дереву, потом решили с ружьем пройтись к верховью реки и вдруг за крутым берегом послышался истошный крик о помощи, кричала женщина, друзья, не мешкая, бросились на берег. Быстрое течение несло молодую женщину в их сторону, на пенистых волнах она- то исчезала, то появлялась снова, отчаянно борясь с течением. Тофик, недолго думая, бросился в воду и поплыл наперерез утопающей, он боролся с сильным течением и никак не мог настичь женщину, Герай бежал по берегу и старался не терять их из виду. Наконец, Тофику удалось схватить утопающую за одежду и подтащить ближе к берегу, женщина была без сознания и бледна, а сам Тофик лежал на берегу в изнеможении, ему еле удалось отдышаться. Герай, подняв женщину, положил на спину и направился к палатке, быстро из сушняка разжигая костер, не смея снимать с нее мокрую одежду, друзья подвинули ее ближе к огню, переворачивая на бок. Герай достал из хурджуна чахыр - крепкое домашнее вино, приподняв ее голову, влил в рот немного вина. Они долго ждали, когда она, наконец, очнется, Герай, как бывший военный, прощупывав ее пульс, с облегчением подумал, что она еще жива. На вид девушке было лет шестнадцать, может быть, даже меньше, она была красивая и стройная, Герай осторожно надавил на ее живот, изо рта и носа фонтаном брызнула вода, смешанная с вином, кашлянув, она медленно открыла глаза, придя в себя и увидев незнакомцев, отодвинулась от костра и попыталась встать.
-- Не бойся, мы тебя не обидим, как ты себя чувствуешь? ты, красавица, нас очень напугала, так можно и утонуть, вот твой спаситель, сам тоже чуть не утонул, - подбрасывая сушняк в костер, - сказал Герай, указывая на Тофика, но она ничего не ответила, еще опасаясь незнакомцев, продолжала дрожать.
-- Вот тебе сухая одежда, иди в лес и там переоденься, иначе простудишься,- доставая из хурджуна сухую одежду, рубашку и брюки, сказал Тофик, немного смутившись, девушка взяла одежду и ушла в лес. Герай достал из торбы вяленое мясо, овощи, лаваш и друзья вдруг, спохватились, может, она сбежала, испугавшись двух здоровенных мужчин, а? и переглянувшись, оба смотрели ей вслед, в сторону леса,, куда она ушла, но, к удивлению друзей, она вскоре вернулась и в мужской одежде смотрелась неуклюже и смешной.
--Теперь, красавица, садись за достархан и покушай с нами, чем богаты, тем и рады, как говорят русские и, желательно, как бы ни было дико для девушки, нужно эту пиалу выпить, совсем немного вина для восстановления сил, - протягивая ей пиалу, произнес Герай.
-- Я никогда не пила вино, мне сейчас лучше, благодарю вас за мое спасение, - смущаясь, впервые заговорила незнакомка, а выпив вина, сморщилась и закашлялась.
-- Теперь расскажи нам, что же с тобой произошло, как тебя зовут, откуда ты и как оказалась в воде?
-- Да не торопи ты ее, пусть она придет в себя, поест, а потом расскажет,- вмешался Тофик.
-- Тут особенно нечего и рассказывать, - начала была незнакомка, - меня зовут Наргиз, я из деревни Хачмас, работаю у местного бека служанкой, он часто приставал ко мне, и на этот раз, как всегда, я убежала от него на речку полоскать белье, но кто-то столкнул меня в воду, а остальное вы знаете,- опустив глаза, расплакалась, не дотрагиваясь до еды, все замолчали, доедали молча, только было слышно злобное шипение реки, она злилась, будто кто-то отнял у нее ее очередную жертву…
Рассказ Наргиз сильно задел горцев, они ничего ей не сказали, решили, потом между собой обсудят ее неприятности и примут решения, только обратно к беку ей никак нельзя возвращаться, это уж точно. Солнце скрылось за лесистыми горами, друзья решили проверить сетку, спускаясь к заводи, они увидели, что много разной рыбы попалось в сеть, вытащив сеть вместе с рыбой уложили в мешок и понесли вверх, где стояла палатка.
-- Мы думали, что ты уже сбежала, оставив нас, - пошутил Тофик, - для тебя есть работа, видишь, как много рыбы, будем пировать, надеюсь, ты умеешь чистить рыбу, а то мы от холостяцкой жизни устали, - с намеком произнес Тофик и все втроем взялись чистить рыбу, рыба была крупная и разная, кутум, шамай. Закончив работу, Тофик взял мешок и с Наргиз спустился на берег к воде, чтобы помыть рыбу, а Герай, смотревший им вслед, подумал, - какая прекрасная пара, - подбрасывая в огонь еще дров, сделал рогатину, чтобы повесить казан над костром. Вскоре Тофик и Наргиз вернулись с речки, а Герай, взяв флягу, пошел за водой, вернувшись, он увидел, что Наргиз надела свое простое из сатина платье, в котором была очень привлекательна, как хорошо было бы, если бы они с Тофиком подружились, - не покидала его мысль, ведь Тофик, как и он, тоже был одинок и, пожалуй, не влюблялся никогда. Наргиз стала варить рыбу, а друзья, выпив еще вина, вспоминали армейскую службу.
- Уха готова, - а где посуда, ложки, да и хватит пить, давайте кушать,- шутливым тоном, смеясь, тихо произнесла Наргиз, вытирая слёзы, выступившие на глазах от дыма.
-- У нас посуды-то нет, только две деревянные ложки, ты, Тофик, сооруди себе из прутика типа ложки, а мы с Наргиз пока поедим, - смеясь, сказал Герай, всем было весело, будто они знали её давно, и все общались друг с другом, как старые друзья…
Глава четвертая.
Закутанная в теплую шаль после натирания ее спиртом и выпитой настойки из трав, Зейнаб тяжело и отрывисто дышала. Служанка и знахарка от ее постели не отходили, постоянно заставляя ее пить, иногда предлагая бульон с красным вином для восстановления сил. Только на третий день наступило облегчение, Зейнаб пришла в себя, хвороба, которая свалила эту молодую женщину, постепенно начала отступать, а служанка всё настойчивее пыталась накормить ее свежим бульоном из баранины, по настоянию знахарки добавляя в бульон красное вино, все понимали, что ей необходимо хоть немного поесть, набраться сил, конечно, знахарка была довольна своей работой и с важным видом давала разные указания служанкам. Сняв с больной мокрую одежду, насухо вытерев тело, надели чистую, снова накрывая ее большой шалью. Служанке все-таки удалось плоской деревянной ложкой открыть ей рот и с помощью знахарки влить несколько ложек бульона. Целительница, по просьбе служанки, гадала на косточках, поправиться ли она, будет ли счастлива, ведь весь двор, даже в селении все знали, что с беком произошел несчастный случай, о чем многие печалились. Очередной раз, бросая косточки, знахарка от удивления приоткрыла свой беззубый рот.
-- Как ни удивительно, она поправится, снова безумно влюбится, будет счастлива и родит много детей, поэтому вы не волнуетесь, давайте пить чай с шербетом, и можно что-нибудь поесть, а то я очень проголодалась,- радостно сказала старуха. Служанка ушла на кухню, велела собрать все, что пожелает целительница и, откусывая халву одним передним зубом, знахарка восхищалась давно забытым вкусом, видно было, что ей здесь очень нравится.
Огромным хозяйством бека с трудом управлял пока ещё неопытный приказчик Заки
со своим помощником Рамизом. Сдав в пункт приема кожевнику шкуры, конюх Керим, возвратился на скотный двор, чтоб сообщить приказчику о проделанной работе и отдать квитанции о приеме, напоив лошадей, он занялся своими делами в конюшне, которые для него были привычными. Рамиз с другим слугой на маленькой повозке, наполнив бидоны водой, погрузив продукты, направились в долину к работникам, где, в долине на обширных зеленных лугах на покосах работали, в основном, местные, которые получали деньги или продукты за работу. Рамиз торопился, до вечера он должен был привести себя в порядок, ведь у него сегодня первое долгожданное свидание с Фаридой, он даже не знал, о чем будет говорить с ней, ведь она училась в городе, получила образование, и вообще, может, и не прийти. Он переживал, с нетерпением ждал вечера, а в сердце юноши бушевал огонь небывалой силы, не понятный ему. Что же со мной происходит?- задавал он себе наивный вопрос,- почему мне так тревожно и что за тревога наполнила мое сердце, взволновала мою кровь, кто объяснит, а? ведь я жил спокойно, теперь лишился покоя, что это - знак таинственных небес или шалости Парки, козни фатума а? о, судьба, куда меня ты неотвратимо ведешь? Если это зов моей судьбы, моя доля в жизни, тогда, куда бы ты меня ни вела, я принимаю твой вызов, я должен это испытать, пусть даже меня ждет заточение, пусть буду закован в цепи, если это любовь, но любовь ли это,? какое странное слово и чувство, мне неизвестна природа этого чувства, его рождения, его истоки, откуда оно исходит, может, оно рождается в глубине души, в ее тайнике и возможно, оно не подвластно человеку и им не управляемо? нет ответа, таинство души, куда еще никто не проникал. Юноша, впервые столкнувшись с такого рода сердечным влечением, родом недуга, как говорил Грибоедов, пока не понимал, что этот недуг таит в себе страдания, переживания, которые очень болезненны и, неизбежно, причинят ему боль…
Вечерело, с гор на долину опускался туман, принося желанную прохладу, все пастухи и работники, завершив свою работу, спешили по своим домам. Во дворе дома Зейнаб, в пристроенной к конюшне маленькой хижине, жил со своей семей Аслан, с женой Замирой и с двумя детьми. Старый конюх Керим был одинок, жил в конюшне, денно и нощно смотрел за чистотой и порядком во дворе за отдельную оплату, остальные две служанки жили в каменном доме, занимаясь уборкой, стиркой и приготовлением пищи. Рамиз, только что, вернувшись с поля, быстро, на ходу снимая рабочую одежду, окликнул мать.
-- Мать, приготовь мне, пожалуйста, чистую рубашку, я сейчас умоюсь, и должен буду уходить, вернусь поздно, не ждите меня, поужинаете без меня и ложитесь спать, - убегая на ходу, бросил он.
Старая мельница, уже частично развалившаяся, стояла на самом берегу реки и обросла кустарниками акации и мушмулы. Рамиз шел быстро, боясь опоздать на встречу, пока шел все время думал, а что, если она не придет? ему не очень-то верилось, что она способна на обман и на ум приходили пушкинские слова, может, это вовсе не любовь, а «обман неопытной души», а? но она обязательно придет, ведь обещала же. День очень быстро начал вечереть, на небе сверкали звезды, луна, борясь с облаками, тускло освещала берег, он желал, чтоб луна вовсе спряталась в облаках, чтоб их никто не видел, боясь последствий, мол, молва пойдет, но луна нарочито, будто желая быть свидетельницей их встречи, выходила из-за облаков, порой ярко освещая окрестности, оставляя слабые отблески на поверхности воды. Наконец, он дошел до старой мельницы, Фариды не было, Рамиз сел в тени плакучей ивы, нетерпеливо ожидая ее появления, недолго пришлось ему ее ждать, но вот она, крадучись осторожно в темноте, в очертаниях деревьев бесшумно подошла к мельнице, у него сердце замерло от охватившей тревоги, он не мог даже пошевельнуться, и она прошла мимо, не замечая его.
-- Я здесь,- тихо произнес он, не выходя из тени ивы. Она повернулась и пошла на его голос.
-- А что так спрятался-то, боишься, что ли?- спросила она, подойдя к нему.
-- Подойди ко мне, здесь на траве удобно сидеть, да и тень ивы заслоняет нас, - с дрожью в голосе едва произнес юноша. Она послушно села рядом, обдав его нежным запахом духов дикого жасмина, конечно, неизвестных ему, напоминающие запах дикого жасмина и от ее присутствие, от запаха ее духов он настолько растерялся, что промолчал, не найдя слов, а когда она села рядом, слегка коснувшись его плеча, его охватила волнующая дрожь. Они долго молчали, и каждый думал о своем, вот она, первая любовь, рожденная в глубине души, пока чистая, нежная и в их юных безвинных душах вспыхнул огонь, который будет преследовать их, не давая покоя и обжигая, будет причинять огорчение и радость. В отличие от Рамиза, Фарида чувствовала себя более раскованной и начала рассказывать о городе, о своей учебе на курсах.
-- Почему ты постоянно молчишь? - взяв его за руку, спросила она. От ее прикосновения он еще сильнее стал дрожать, держа его за руку, она вдруг засмеялась, теперь положив его обе руки на свои колени.
-- Очнись, Рамиз, расскажи, как ты жил все это время, вспоминал ли меня? а я никогда не забывала тебя, даже, бывало, что жалела о том, что ухала в город на учебу и все это время переживала, может, ты меня уже начал забывать? вот снова мы вместе, и я очень рада, что ты меня не забыл, пригласив на свидание, - положив голову на его плечо, тихим нежным голосом прошептала она. Наконец, Рамиз прервал молчание, еще сильнее прижимаясь к ней, дрожащим голосом произнес:
-- Я тебя никогда не забывал, ждал, когда ты вернешься, вот ты и вернулась, давай больше не расставаться, думать о нашем будущем хочу тебе открыть свою тайну, признаться, что я написал рассказ в виде дневника и очень прошу тебя, его прочитать, только дай слово, что не будешь надо мной смеяться, - смущаясь, сказал Рамиз. Она, еще сильнее прижимаясь к нему, двумя ладонями взяла его лицо и притянула к своим губам, и это был поцелуй, их первый, обжигающий поцелуй, таинственная сила этого прикосновения волной прошлась по их телам, еще сильнее возбуждая и волнуя их кровь. Они сидели неподвижно, и никто из них не промолвил ни единого словечка, но она его чувствовала, он еще сильнее возбуждался, надо бы остановиться, подумала она, но, как заколдованная, не могла ему сопротивляться. Расстегнув ее легкое платьице, Рамиз нежно гладил ее грудь, похожую на два нераскрывшихся бутона розы, она не сопротивлялась, так как уже не могла управлять собой, впадая в забытье, а он вновь и вновь обжигал горячими губами ее мягкие слегка умащенные помадою губы, лицо, грудь, едва слышно стоная. Вдруг она пришла в себя и, слегка оттолкнув его, обжигающим горячим дыханием взмолилась:
-- Остановись, молю тебя, мы не можем ЭТОГО себе позволить, потом будем оба обо всём горько сожалеть,- нежно убирая его руки от груди и застегивая свое платье, продолжала молить его она. Он настолько был одурманен происходящим, что просто ничего не соображал, а луна, которая украдкой выглядывала из-за облаков и была свидетельницей этой неуправляемой, полной нежности страсти, уже совершенно освободившись от облаков, ярко освещала весь берег.
-- Хорошо, я все понял и успокоился, пойдем, прогуляемся по берегу, потом я тебя провожу домой, наверняка, уже поздно, - протягивая ей руку, с трудом произнес юноша. И держась за руки, как это было в детстве, они, не торопясь, пошли в сторону селения, да, они были счастливы, им было все равно, если даже кто-то увидит их вместе, ведь они друг друга любили, да это было первое нежное и чистое, пока еще без печали, чувство, которое зародилось в глубине душ, охватывая их юные сердца.
После недели хорошо организованного лечения, Зейнаб полностью поправилась и знахарка довольная своей работой поторопилась домой, собирая свои пожитки, мешочки с травами, вышла в сад, где Зейнаб сидела в тени тутовых деревьев.
-- Ханума чувствует себя хорошо, и я, с твоего позволения, отправляюсь в свою хижину, пусть меня отвезут на фаэтоне, а то я не дойду,- с поклоном обратилась она к Зейнаб. Зейнаб, вставая, вплотную подошла к знахарке и, обняв ее, долго не выпуская из своих объятий, произнесла:
-- Я благодарю тебя за твою помощь, но зачем тебе уходить, оставайся и живи здесь, с нами, места всем хватит, будешь меня дальше лечить. В селении о твоих чудодейственных лечениях знают все, поверь мне, придут к тебе за советом и лечением, а там, в твоей хижине, никто тебя не ждет, зачем тебе жить в одиночестве, я выделю тебе новый дом, а ты там будешь жить, и заниматься, чем хочешь, - жалея эту пожилую женщину, произнесла Зейнаб. После теплых слов Зейнаб, знахарка прослезилась и, прижимаясь к ее плечу, долго рыдала. Да, она тоже была одинока, и торопиться ей было некуда, а в старой хижине ее, действительно, никто не ждал. Служанка позвала на обед, и они направились к дому, где на веранде их ждала вкусная еда.
Вечерело, собрав сети, одежду и посуду, друзья решили вернуться домой. Наргиз, уложив рыбацкую одежду в армейский вещмешок, смущенно поглаживая мокрое платье, стояла в замешательстве, теребя длинную косу, все, вдруг, поняли, что ведь ей-то обратно возвращаться нельзя, так как она считалась утопленницей, и снова станет приставать к ней бек. Тофик неуверенно, как бы нечаянно, сам не ожидая того, проронил:
-- Наргиз, скажи, пожалуйста, тебе есть куда итти? ты ведь понимаешь, что туда тебе больше возвращаться нельзя? может быть, больше тебе так не повезет, и все кончится фатально, скажи, нам правду. Она покраснела и, не поднимая глаз, смущенно, тихим голосом прошептала:
-- У меня нет родных, я сирота, где-то на берегу реки Агсу живет дальняя родственница по материнской линии, но я ее никогда не видела.
-- Раз так, тогда ты пойдешь с нами, не бойся, мы тебе зла не причиним, дома у нас большие, богатые, и ты поживешь с нами,- сказал Тофик, смотря на Герая, ища у него поддержку. Герай, странно посмотрев на Тофика, растерянно кивнул головой.
-- Да, да, ты нам не помешаешь, поживешь у нас, сколько тебе захочется, а потом разберемся, только, пожалуйста, не думай о плохом, мы с Тофиком соседи, как братья, живем с матерями и местными домработницами, которые помогают по хозяйству, обычный дом, сад и домашние животные, живем мы неплохо, там тебя никто не обидит, - поддерживая друга, тихо произнес Герай.
-- Вы меня, конечно, извините, но мне неудобно идти с вами, меня все засмеют, мол, подобрали нищенку, если я пойду, то в качестве служанки,- смущенно сказала Наргиз. Они согласились, радостно кивая головами, и каждый думал, мол, там будет видно и все трое направились в сторону села Сальяны, пока они шли, уже начались вечерние сумерки, Герай, оставив свои вещи в саду, пошел провожать Тофика с Наргиз в соседний дом, у калитки их встретила мать Тофика, Ирада ханум.
-- А ну-ка, покажите свой улов, так мне хочется отведать свежей рыбки, а ты, красавица, проходи в дом, скоро будем ужинать,- вежливо приглашая, Наргиз, сказала мать Тофика.
-- Я пойду, умоюсь и попозже приду, Ирада ханум,- оставив часть улова, быстро ушел Герай. Не обращая внимания на сына, Ирада ханум взяла за руки Наргиз и повела ее в дом, где рядом с кухней находилась маленькая комната и там все мылись и переодевались.
-- Ты входи в эту комнату, там есть все необходимое, умойся, а я тебе принесу чистую одежду,- сказала Ирада ханум и скоро вернулась, неся почти новое платье и нижнее белье,- от дочери осталось, бери, доченька, и носи на здоровье, - вздыхая, сказала она, положив белье и платье на тумбочку. Огромная чугунная ванна, похожая на широкое корыто, наполненная теплой водой, покрыла хрупкое тело Наргиз, придавая ей приятное ощущение чистоты. В это время Тофик помогал матери собрать на стол ужин в саду. Беседка ярко освещалась от множества свеч на высоких подсвечниках шандал и лампой со стеклом, заправленной маслом, привлекая разных бабочек и мотыльков, которые неустанно кружились вокруг лампы, описывая причудливые круги. Наргиз в голубом платье из парчи, отделанном бахромой, стесняясь, вышла в сад, Тофик и его мать не смогли сдержать своего восхищения, до чего она была красива. На столе в глиняных горшочках дымилась ароматная баранина с фасолью, спохватившись, Тофик быстро спустился в погреб и принес большой кувшин домашнего вина и не успел налить вина в пиалы, как появился Герай.
- Простите меня за назойливость, Ирада ханум, я тоже хочу присоединиться к вашему пиршеству, - смеясь, сказал он и положил на стол кувшин вина и лаваши, начиненные куриным мясом. Тофик, на правах хозяина, налил всем вина и, загадочно смотря на Наргиз, а потом на мать, тихо произнес:
-- Мать, я тебе все потом объясню, вот эта речная нимфа - наяда, которая сидит за столом, мне очень нравится, прошу тебя, относись к ней хорошо, как близкому человеку, пока она будет жить у нас, давайте выпьем вина и поужинаем, пусть все решит сама Фортуна. За столом говорили о разных делах, мать Тофика даже не стала расспрашивать, кто и откуда эта девушка, Ирада ханум была мудрой женщиной, понимала, что сын ей потом все расскажет. Наргиз, с присущий ей детской наивностью, все еще думала над словами Тофика и не понимала, что же он имел в виду. Ужин продолжался, пиала, налитая Тофиком для Наргиз, оставалась нетронутой уже захмелевший Герай, перекладывая на миску, Наргиз большой кусок мяса, недовольно пробурчал:
-- У нас, горцев, есть старинная традиция, как у русских, если вино налито, значит, следует его выпить, или хотя бы из уважения пригубить, а ты даже не дотронулась, мы все здесь свои, Наргиз, прояви к нам должное уважение,- все промолчали, только Тофик, недовольный его замечанием, решил заступиться за девушку.
-- Ты, Герай, долго жил и служил среди русских, их обычаи и традиции нам в пример не ставь, пусть не пьет, если не хочет, и никто не имеет права ее заставлять, - вставая, сердито произнес Тофик. Наргиз, чтобы положить конец, раздору друзей, подняв пиалу, выпила вино до конца, все понимали, что ей раньше нечасто приходилось пить вино, но Герай после слов Тофика встав из-за стола, низко поклонился Ираде ханум, попрощавшись, ушел к своему двору. Наргиз было как - то не по себе, ведь из-за нее друзья поссорились, и это сильно огорчило её, увидев ее смятение, мать Тофика начала успокаивать Наргиз.
-- Ты на них не обращай внимания, они очень близкие друзья, бывает, часто ссорятся и мирятся, а ты, Тофик, тоже хорош, Герай ведь никому не нагрубил, и не стоило тебе вести себя таким грубым образом. Да ладно, пойдем со мной, Наргиз, я тебе покажу твою комнату, пора всем отдыхать, - взяв ее под руку, повела в дом. Оставшись один, Тофик налил себе еще вина и, смотря на звездное небо, думал о Наргиз, она была красива, стройна и ему очень нравилась, а вот дальше - то, что? она, наверняка, надолго не останется, и это его очень огорчало.
Знахарку было теперь не узнать, на ней новое платье, на плечи накинута узорчатая шаль, видно было, что, пока она жила в доме Зейнаб, поправилась и стала радостной оттого, что кому-то нужна. Окончательно выздоровевшая Зейнаб вызвала приказчика Закира, чтобы он доложил ей о делах в хозяйстве, он, уставший от непривычной для него работы, быстро пришел и, снимая сапоги, прошел на веранду, где сидела Зейнаб.
-- Как дела в хозяйстве, Закир ага? знаю, тебе трудно управлять огромным хозяйством, не имея опыта, но думаю, что ты постепенно привыкнешь, теперь расскажи мне все по порядку, и мы вместе все решим, - сказала она, наливая в пиалы чай.
-- Сенокос идет своим чередом, уже часть сена уложили в копны, пока нет дождя, Рамиз шкуры сдал в пункт кожевнику, имеются накладные, они у меня, надо будет получить деньги после реализации, нам об этом сообщат, да, пока не забыл, нам с Рамизом нужны доверенности для ведения дел, кроме того, в амбарах накопилось много товара - парча, бархат, шёлк и много других материалов, если вы разрешите, в ближайшее воскресенье часть овец и коз, даже нескольких бычков, отвезем на базар для продажи, - неловко начал приказчик. Понимая его смущение, Зейнаб еще ближе подвинула к нему пиалу с чаем.
-- Угощайся, Закир, бери сладости, не стесняйся, а потом будем обедать, у меня к тебе есть еще один серьезный разговор, в амбаре есть новый сейф с секретным замком, ты его перевези в контору, и все документы, деньги и драгоценности храни там, а один ключ принеси мне, от старого сейфа ключ может, сохраниться у Али, бывшего приказчика, поэтому, все надо поменять, не удивляйся, пожалуйста, я тебе доверяю, если для дела нужны деньги или ты что-то соберешься продавать или покупать, можешь это решить самостоятельно, не спрашивая меня, потом просто сообщи о негоциях, которые ты совершил, зарплату работникам выдавай сам, помоги людям и с продуктами, особенно тем, кто добросовестно работает и не ворует. И ещё, посели, пожалуйста, в дом за садом целительницу, отныне она будет жить здесь, там отдельный дом, и пусть себе лечит людей, ее просьбам не отказывай, ведь она мне очень помогла,- наставляла она приказчика. Тут зашла служанка, спросила, когда и где собрать на стол.
-- Мы будем обедать в саду, и достань из погреба вина, снова обращаясь к приказчику, продолжила, - в селении есть искусный портной, который шьет одежду, отвези ему хорошую ткань на свое усмотрение и пусть сошьет тебе несколько костюмов и сертуков для работы и для выхода. Давай наш разговор продолжим за обедом в саду, - взяв его под руку, сказала Зейнаб. В саду, в тени под ореховым деревом был накрыт богатый стол с фарфоровой посудой, отделанной золотой каймой, дымился ароматный бозбаш, жареные цыплята с овощами и зеленью. Зейнаб сама налила вина в серебряные чаши, жестом приглашая обедать.
-- Закир, у меня к тебе есть одна просьба, ты помнишь то место, где бек погиб? я хотела бы посетить его могилу, и ты должен меня туда отвезти, не сейчас, позже, когда я окончательно поправлюсь, - пригубив вина, печальным голосом произнесла Зейнаб.
-- Я помню это место, где-то поблизости селения Сальяны, там, на берегу реки, огромный дуб, под ним и похоронили, - помрачнев, ответил бывший проводник бека Закир, так и не дотрагиваясь до еды.
-- Нам не следует так печалиться, то, что произошло, назад не вернешь, эта неизбежность роковой случай определенный фатумом и от судьбы не уйдешь, выпей, пожалуйста, вина, и давай поедим, а то я очень проголодалась.
После встречи Рамиза с Фаридой все заметили в нем перемену, да, он был влюблен, его сердце было наполнено неизвестным раньше ему чувством, и оно звало его совершенно в непонятный мир, заставляя думать о ней, лишив покоя. Да, это был безумный, сначала полный радости, а потом печали и страдания мир - мир любви, мир необузданных страстей, непокорных никому, это был пылающий адский огонь, перед которым устоять никому не под силу, это мир безумных переживаний, страданий, порой, необдуманных трагических поступков, убивающий душу и сердце, навсегда хороня ее и заставляя нас предать забвению всё, что было с нами, делая человека жалким и несчастным. Наверное, это и есть оборотная сторона любви, как бы там ни было, зная, что это ловушка, мы добровольно оказываемся в ее сетях, запутываемся, откуда уже выхода нет. Такое же чувство испытывала и Фарида, уже лежа в постели, находясь в состоянии возбуждения, через окно долго смотрела на звездное небо и на луну, которые были свидетелями их первого пылкого свидания.
Ночной туман, опускаясь с гор, приносил прохладу и вместе с ней облегчение. Ночью, сидя в саду при догорающей свече, Герай был огорчен тем, что поссорился с Тофиком, да притом в присутствии Наргиз, нехорошо получилось - выставил себя дураком, может, заревновал Наргиз к Тофику, а? еще что? вот какие шальные мысли, откуда они только берутся, плод больного воображения? нет, как бы ни было странно, ему очень нравилась Зейнаб, вдова убиенного бека, он не может ее забыть она, бедняжка, наверняка, после его рассказа вовсе возненавидела Герая, а так ли все, в самом деле?- вдруг, как молния, его мозг поразил душераздирающий вопрос, - любил ли он когда-нибудь по-настоящему, да и кого? еще тогда, когда был воспитанником кадетского корпуса, влюбился в совсем юную девчонку по имени Светлана, но это была детская любовь, и по окончании учебы сама собой распалась, даже, пусть был первый поцелуй, долгие прогулки, но больше ничего, конечно, он ее быстро забыл. А вот Вера Баринова другое дело, они друг друга любили, искренно любили, он готов был жениться на ней и уже после отставки, приехав в Сальяны, он от приезжего офицера узнал, что она беременна, но он об этом знал и, может быть, зря поторопился с решением оставить ее и уехать? так и не найдя ответа на свои вопросы, он ушел на веранду, где обычно спал на широкой тахте.
Ранним утром, когда окончательно исчезли предрассветные сумерки, как по команде, поочередно начали горланить деревенские петухи, извещая всех о наступлении рассвета. За горами рождались первые лучи утренней зорьки, соловей начинал сочинять свои новые утренние трели, искусно вставляя нюансы. С высокой мечети доносился громкий азан муллы, призывающий верующих на утренний намаз, каждый двор быстро оживал.
Приказчик Закир со скотниками отбирал животных для продажи на базаре, который находился в отдалённости, за рекой на майдане, куда обычно съезжались люди из ближайших селений. Погрузив овец и коз в повозку, привязав к ней молодых бычков, слегка перекусив, готовились в путь.
-- Ты, Керим, поезжай, а мы с Рамизом навестим косарей в долине, надо бы ускорить сенокос, а то скоро дожди начнутся, мы потом тебя догоним, - крикнул вдогонку конюху Закир. Не успели сесть на лошадей, как прибежал посыльный - мальчик, выполнявший разные поручения Зейнаб, торопливо выпалил, что хозяйка вызывает приказчика. Закир не ожидал, что Зейнаб встает так рано и поторопился к хозяйскому дому, но во дворе дома ему на встречу шла сама хозяйка.
- Закир ага, возьмите с собой на базар нашу целительницу, она хочет походить по базару, если что-то захочет купить, ты ей не отказывай, дай денег, - сказала Зейнаб, смотря в сторону дома, где жила знахарка. Целительница, не торопясь, шла в их сторону и, подойдя к Зейнаб, улыбаясь, спросила:
-- Я хочу, чтобы они купили мёд, и я с настоями трав буду делать тебе натирания, ханума, а мне самой разрешат купить себе что-нибудь?
-- Да, он сделает все, что ты хочешь, - смеясь, ответила Зейнаб, повернулась и ушла к дому. Довольная знахарка с помощью конюха села на повозку, и конюх Керим, слегка стегнув волов, двинулся в путь.
Проведав косарей и других работников, работающих на полях, в садах и виноградниках, приказчик со своим помощником заехали к кожевнику, чтобы узнать, не продал ли он шкуры. Пункт приема был открыт, но кожевника за прилавком не было видно, но им недолго пришлось ждать, кожевник скоро появился, он выходил из амбара, где обычно хранились шкуры.
-- Ты, Закир, наверное, за деньгами?- здороваясь, спросил кожевник, - шкуры были очень большие и хорошего качества, и их быстро скупили. Он открыл небольшой сейф, достал несколько пачек денег и начал отсчитывать положенную сумму за товар. Рамиз, до этого не видавший такой суммы денег, не смог скрыть своего удивления. Пока приказчик получал деньги, Рамиз отпросился по неотложному делу, ведь дом станционного осмотрщика находился недалеко. Приказчик понимал его и кивком головы одобрил его желание, улыбаясь в усы, не стал мешать юноше, отлучиться по «неотложному делу». Рамиз, слезая с коня, стоял у дома Фариды, его сердце от волнения бешено колотилось. Два ее маленьких брата шумно играли в огороде, он, не зная, как их зовут, обратился к обоим братьям:
-- Ребята, позовите Фариду, если она дома. Один из них, который был постарше, рванулся к дому, на ходу зовя сестру, и она, его юная кралечка, вышла, она в легком платье из парчи напоминала дивную фею, без которой он свою жизнь не представлял. Боже мой, какое счастье увидеть ее снова, услышать ее переливчатый голос, похожий на пение славки,- промелькнула мысль в голове юноши.
- Я проезжал мимо твоего дома, решил повидать тебя, потом поеду на базар, - с трепетным голосом с волнением произнес он. Она вплотную подошла к забору, где он стоял, но в это время из дома вышла мать Фариды, Фатима, увидев его, подойдя ближе, радушно воскликнула:
-- Боже мой, глазам своим не верю, это ты, Рамиз? Давно тебя не видела, боже мой, как ты возмужал, - а потом, обращаясь к дочери, упрекнула ее, почему, мол, ты его в дом не приглашаешь? Фарида от лестных слов матери в адрес Рамиза слегка, смутилась, но все, же быстро нашлась.
- А он торопится на базар, ведь теперь Рамиз помощник приказчика у бека, деловой человек, ему теперича некогда, - смеясь, шутливым тоном ответила его маленькая фея и сразу же осеклась. Рамиз ничего не ответил, поклонившись ее матери, с обидой сел на коня ускакал, а Фарида, коря свою оплошность, расстроенная, долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за деревьями, вот и первый разлад в их отношениях, и по ее вине.
Восточный базар, заполненный людьми, животными и товарами, гудел, Люди чего только не продавали, урожай, выращенный своими руками, от которого ломились полки, разную утварь, постоянно своим окликом призывая покупателей. Торговля шла бойко только с утра, так как люди все необходимое покупали сразу и постепенно расходились, не дожидаясь полуденного зноя. Успешно продав животных, приказчик Закир с Рамизом ждали целительницу, которая сразу же по приходу на базар исчезла в толпе, искать ее было бесполезно, оставалось только ждать, когда она соизволит явиться. Был полдень, стоял невыносимый зной, приказчик, не дождавшись знахарку, велел конюху со слугой ехать домой, предварительно напоив волов. Рамиз, взяв лошадей за поводья, повел их к реке, чтобы напоить, у него было скверное настроение, разрывалась душа от насмешливых слов и безразличного отношения Фариды, конечно, он был сердит на неё за ее насмешку и вовсе не собирался это ей прощать, будучи гордым юношей.
-- Рамиз, я иду в чайхану, а ты потом привяжи лошадей в тени, подходи тоже, перекусим что-нибудь съедобное или хотя бы просто чаю выпьем,- окликнул юношу Закир. Он не ответил, привязав лошадей, сам тоже решил лечь в тени. Удивленный его отсутствием, приказчик не остался в чайхане и подошел Рамизу, опытный в сердечных делах, приказчик по его лицу понял, что у юноши в душе происходит что-то неладное, наверное, сердечные дела, пусть переживает, не стал расспрашивать о причинах, все и так было ясно. А знахарки все еще не было, они не могли ее оставить, недолго думая, все же решили пойти на ее поиски и вдруг в конце майдана у самой реки собрались люди, о чем-то оживлённо говорили, подойдя ближе, они увидели целительницу, лежавшую на земле без сознания. Отодвинув зевак, оба наклонились над ней, испуганно трогая ее руки и лицо, поняв, что она дышит, облегченно вздохнули. Один зевак из толпы высказал свое предположение, мол, это солнечный удар, и другие утвердительно кивали головами, одна пожилая женщина в черном платке начала поливать на ее лицо прохладную воду и сказала, что лучше ее отнести в тень. Рамиз сбегал на речку, принес холодной воды, намочив платок, приложил ко лбу знахарки, она медленно приходила в себя, теперь возникал вопрос, как и на чем ее везти, ведь повозку-то они отпустили домой.
-- Рамиз, ты пока побудь с ней, а я посмотрю, нет ли знакомых селян с телегой, иначе, как мы ее отвезем, - вставая с колен, недовольно буркнул приказчик и второпях ушел, боясь, что никого из знакомых на базаре не застанет, а Рамиз продолжал мочить платок холодной водой, открыв рот знахарки, влил несколько глотков воды, в это время Закир вернулся в сопровождении высокого загорелого мужчины с седыми волосами, который был из соседнего села за Арчыданом.
-- Я сейчас напою лошадей и подгоню телегу, - растерявшись от увиденного, сказал знакомый приказчика. Наконец, все трое уложили знахарку в телегу, мужчина, чмокнув на лошадей, тронулся с места.
На незнакомом месте, после всех приключений, которые произошли с ней, Наргиз не могла заснуть и мучилась, что же делать дальше, решила завтра же она поговорит с Ирадой ханум и предложит ей свою помощь в качестве служанки, если нет, тогда она не останется здесь и уйдет. А полная луна, ожидавшая рождения месяца, своими лучами, сквозь окошечко, лаская лицо, успокаивала ее, нежно шепча, что у нее все будет хорошо…
Утром Герай, проснувшись, вышел в сад, чтобы полить деревья, невольно посмотрел на соседний дом, Тофика не было видно. Мать совершала утренний намаз, а служанка из соседнего дома, которая помогала по дому, подоив коров, выпускала их за забор, где их по дворам собирал деревенский пастух, часто махая кнутом-арапником. Герай был виноват, должен был извиниться, но гордыня ему не позволяла, и он вспомнил пушкинские слова: «гордыней обуянный, обманывал я бога и царей», усмехнувшись, никому ничего не говоря, он велел конюху оседлать коня.
-- Тебе неизвестно, куда, зачем и когда я уехал, конь накормлен, надеюсь, и здоров, - не глядя на слугу, сердито выпалил он,- ты его выводи на задний двор, я скоро подойду. Конь знал своего хозяина и, увидев его, громко фыркнул, мотая головой, пританцовывая на месте бил передними копытами, Герай прижался к его шее, поглаживая, нежно шептал только известные ему и коню слова, да, это была многолетняя дружба, слуга, зная привычки своего хозяина, приготовил ему хурджун с едой, ибо, не знал, долго ли он будет отсутствовать. Герай страдал, искал убежище для своей души, не находя покоя решил покинуть всех, чтобы остаться одному и разобраться во всем. Далеко у подножия горы в селе Малаканы, в каменном доме жил его друг и сослуживец Степан, который после отставки женился на сестре своего однополчанина и поселился в здешних местах. Он был родом из Астрахани, из семьи обедневших дворян, где провел свое детство, юность, а служили вместе в кавалерии, под командованием того же ротмистра Баринова, Герай подавший в отставку раньше, не знал, что Степан Курганов, бывший поручик, поселился по соседству. Однажды, как-то в Тифлисе, он в ресторане случайно встретил бывшего воспитанника по кадетскому корпусу, который и рассказал ему о Степане Курганове.
-- Я тебя рад видеть, Герай, а как там по соседству с тобой живет мой закадычный друг Степан? - выпив рюмку охлажденной водки, спросил однополчанин.
-- Почему по соседству, а разве он не уехал в Астрахань? говорил, что у него мать престарелая, ждет его и не дождется, - с удивлением смотря на приятеля, спросил Герай.
-- Знаешь, как-то его сослуживец пригласил Степана к себе погостить и познакомил с сестрой, после чего Степан приехал и решительно, не задумываясь, подал в отставку, когда собирался уезжать, тогда лишь сказал, что едет в Малаканы, все удивились, ведь никто не знал, что его пребывание там не прошло бесследно, наверное, шаловливый «проклятый амур» поселился в его груди, и сестра сослуживца, красавица, сказочная пери, влюбила его в себя, и тут ничего не поделаешь, тайна сердца, - еще выпив, вздохнул его сослуживец. Герай этот разговор помнил, теперь решил проведать своего боевого друга. В Малаканах, преимущественно, жили азербайджанцы, грузины и много русских - молоканов, старообрядцев, давно обосновавшихся на Кавказе. Он примерно знал, где находится это село, у самого подножия гор, и желательно, туда надо добраться, пока светло. В полдень он остановился, чтобы дать коню отдохнуть, сняв с него седло, узду и удила, отпустил его пастись, а сам сел под дубом, взглянул в хурджун, куда заботливый слуга положил прохладный айран, сыр и вяленое мясо, завернутое в большой кусок савана, только начал доставать еду, чтобы перекусить, как к нему приблизился мужчина, незаметно вышедший из леса в бурке. Такая жара, а еще и в бурке, неужели ему не жарко?- подумал Герай.
-- Приветствую тебя, уважаемый человек, откуда и куда путь держишь? Я местный, накануне потерял двух овец, теперь ищу, - скинув бурку на траву, сказал незнакомец. Доставая еду из хурджуна, Герай внимательно смотрел на горца, на его загорелое лицо, мол, не абрек ли.
-- Тут очень крутые берега, быстрое течение, есть ли поблизости брод, чтобы перейти на тот берег? пожалуйста, угощайтесь, вот мясо, сыр, лаваш. Незнакомец взял кусок мяса, отломив лаваш, внимательно посмотрел на Герая, не торопясь, разжевывая, рукой показал вниз по течению:
-- Там ниже река сужается, образуя несколько бродов, правда, там течение тоже сильное, но пройти можно, а куда тебе нужно, если не секрет? - я местный могу подсказать. Герай, выпив айран, сел поудобнее, смотря на тот берег, неохотно сказал:
-- В Малаканы, хочу проведать сослуживца, давно не виделись, правда, ни разу у него не был, даже не знаю, где его дом. Горец, взяв маленький кусок сыра, из-за пазухи достал небольшой кожаный мешочек с вином, протянул Гераю.
-- Тут немного вина, давай, за знакомство выпьем, я живу на том берегу, а в Малаканах редко бываю, и то по делам, в наших местах не потеряешься, всякий дорогу покажет, - откусив сыра, произнес горец. Герай, выпив несколько глотков, мешочек вернул горцу. Посидев еще немного, он коротким свистом позвал коня, скормив коню остаток лаваша, оседлав его, попрощался с незнакомцем. Внизу по течению, как говорил горец, он нашел брод, напоив коня, благополучно перешел на тот берег.
К вечеру знакомый Закира на телеге привез ослабевшую знахарку домой, приказчик поторопился сообщить хозяйке неприятную новость и, заодно, спросить ее, где больную разместить, коротко рассказав о приключении, которое произошло с целительницей. Зейнаб велела перенести больную в дом и отправить за деревенским лекарем, который после службы остался и жил недалеко, лечил безвозмездно сельчан. Он был русский, приезжий, когда-то служил фельдшером в походном лазарете и кое-что понимал в медицине, многие относились к нему с доверием, так как он жил один, но частенько выпивал, не смотря на свой «недуг», своё дело знал, старался многим помочь и никому, ни в чем не отказывал, а жил он бедно. Знахарка неподвижно лежала на тахте, где жили две служанки, прибывший лекарь, прощупав ее пульс, достал из маленького саквояжа стетоскоп, аккуратно уложенные шприцы, велел их прокипятить, как можно скорее. Все были удивлены его решительности и бросились выполнять его поручения. Зейнаб сидела рядом, наблюдала за действиями лекаря, который, слив кипящую воду, достал шприц, наполнив его прозрачной жидкостью, обратился к служанкам:
-- Засучите ей рукав, я сделаю укол, - после укола он обратился Зейнаб,- сердце у нее слабое, укол ей поможет, и она скоро придет в себя, а я пока буду рядом.
-- Как мне тебя отблагодарить? - спросила хозяйка, жалостно смотря на его неухоженный вид.
-- Деньги, которые я получаю, все равно трачу на лекарства и на хирургические инструменты, лучше я составлю вам список необходимых лекарств, вы поручите кому-нибудь из своих слуг, чтобы они привезли их из города, а сейчас, если вам не трудно, прикажите дать мне выпить, но только русскую водку. Зейнаб ничего не ответила и ушла, скоро вернулась, принесла бутылку водки, запечатанную сургучом.
-- Вот такую водку ты имел виду? Выпей на здоровье, - улыбаясь, сказала Зейнаб, потом обратилась к служанке,- не забудьте накормить лекаря, а как знахарка очнется, сразу же сообщите мне.
Огорченная своей неуместной шуткой, Фарида не находила себе места, ведь она пошутила, а он шутку за насмешку принял, хотела извиниться, но он так и не приходил, она очень жалела об этом и страдала, шальные мысли не покидали ее, - а вдруг, он вовсе больше не придет? тогда конец всему, неужели так быстро? а дальше-то что? нет, она не станет его просить и умолять, вишь, какой гордый, значит, не любил, и все-таки, хотелось встретиться и поговорить. Она вспоминала его прикосновение, его горячие губы, обжигающие ее лицо, губы, грудь... боже мой, какое неповторимое наслаждение, какая необузданная страсть! и тут же эти страдания, а ведь я не смогу без него, - в подавленном состоянии думала Фарида. Впервые девичье сердце очутилось в тисках противоречий, и она не могла это спокойно пережить и лихорадочно, в мучениях искала выхода, да, это было душевное страдание, болезненно - возбужденное состояние души, она была очень молода, еще не понимала и пока не могла объяснить свое нервное состояние, порой, удивлялась, откуда эта тревога ожидания. Может, это и есть то испытание, которое обрекло ее в тягостное переживание? Да, как это ни странно, даже мать приняла ее шутку за насмешку.
Наргиз давно встала, одевшись, ждала появления Ирады ханум, но во дворе было тихо, не видно было и Тофика. - Наверное, еще спит, - подумала Наргиз, да, вчера получилось нехорошо, друзья поссорились из-за нее, и ее тоже можно было бы понять, ведь она впервые попробовала вино и не думала, что так на это отреагирует Герай, дверь открылась, и вошла мать Тофика.
-- Доброе утро, Наргиз, наверное, беспокойно спалось на новом месте, да? не переживай, привыкнешь, пожалуй, пора нам позавтракать, а потом поможешь мне полоть грядки в огороде, а то всех служанок отпустила, одна не успеваю, - взяв ее за руку, привела в сад, где был накрыт стол.
-- А где Тофик, наверное, еще спит?
-- Какой там сон, он уехал в город по делам, вряд ли скоро вернется, - наливая чай в пиалы из самовара, сказала Ирада ханум. Наргиз решила сразу же после завтрака поговорить с ней, она просто так не может оставаться и жить здесь, быть нахлебницей. Самовар тихо «пел», на столе масло, сыр, мёд и другие яства, она никогда так вкусно не ела, и это было ей неприятно, так как пока себя чувствовала, дармоедкой, непрошенной, случайной гостьей.
-- Ирада ханум, прошу вас выслушать меня, постараться не обижаться на мои слова, я никак не могу остаться у вас, если только в качестве служанки. У меня есть опыт, я умею хорошо работать, все буду делать по дому и хозяйству, в противном случае, я должна немедленно покинуть ваш дом, - опустив глаза, Наргиз замолчала и тут же сникла, она не могла сдерживать слёзы и сильно разрыдалась. Это было так неожиданно, что Ирада ханум на какое- то время растерялась, а потом встала из-за стола, подошла к ней и, обняв ее, тоже заплакала.
-- Доченька, о чем ты говоришь? сам Бог послал тебя ко мне, ты напоминаешь мне мою доченьку Лейлу, безвременно покинувшую этот мир при родах, боже мой, как мне ее не хватает, умоляю тебя, не покидай меня, живи с нами, как тебе хочется и делай, что хочешь. Обе женщины, каждая по-своему обиженные судьбою, обнявшись, горько рыдали. Наргиз жалко было эту старую добрую женщину, пережившую личную трагедию, она пока останется, будет помогать ей во всем, но была и другая причина, в глубине души, в ее тайнике, зародилось новое чувство, пока не объяснимое, похожее на лучинку, ее слабый тусклый огонёк, которая разгораясь, постепенно нарастал, охватывая ее юное сердце…
Издали показалось множество саманных домов, крыши которых были из соломы или из тростника, все дома расположились беспорядочно у самого берега, у подножия горы и на лесистых холмах. Показалось стадо овец, впереди стада шел мальчик десяти или двенадцати лет, неся на спине скошенную траву, и негромко пел, это был напев на местном талышском диалекте, напоминающий песенку.
-- Мальчик, скажи, я нахожусь в Малаканах? если да, то ты случайно не знаешь, где здесь живет русский по имени Степан Курганов?
- Там, недалече увидишь каменный дом с крышей из черепицы, таких домов поблизости нет, - бойко ответил мальчик, махнув рукой, указывая направление, куда ему идти.
-- Спасибо, все очень точно описал, вот тебе за это мой серебряный пятачок, - сказал Герай и, спешившись, направился в указанном направлении по описанию мальчика и быстро нашел большой дом, который утопал в цветущим саду фруктовых деревьев, делавших его невидимым. Он стоял у забора, не решаясь войти во двор, где были слышны голоса. К забору подошла белокурая девочка и, увидев незнакомца, убежала, что-то неразборчиво крича, затем к забору подошла молодая красивая женщина с темными волосами, как смола и тихим голосом спросила:
-- Вам кого? Вы, должно быть, заблудились?
-- Может быть, я ищу Степана Курганова, соседский мальчик показал на ваш дом, - смущенно ответил Герай.
-- Тогда не ошиблись, он мой муж, проходите, пожалуйста, - открывая калитку, пригласила она. Во дворе крепкий загорелый мужчина, который рубил дрова с удивлением, смотря на Герая.
-- Неужели, я так сильно изменился, что ты, поручик Курганов, меня не узнаешь? - смеясь, воскликнул Герай.
-- Герай? боже мой, ты откуда и какими судьбами? - крепко обнимая друга и не выпуская его из объятия, радостно крикнул Степан,- давай сначала пристроим твоего коня, вот широкое корыто с колодезной водой, пусть пьет, ишь, как ты его взмылил. Напоив коня и расседлав его, привязал в тени, положив перед ним охапку свежескошенную траву.
-- Севиль, подойди к нам и познакомься, это мой сослуживец и друг Герай, а это маленькая и капризная Дарина,- обращаясь ко всем, по-русски произнес Степан,- ты, Дарина, сбегай к соседу Курбану, скажи, что отец зовет, он хороший мясник, пусть зарежет барана, кур и индюшек, будем пировать, а ты, Севиль, достань, пожалуйста, из погреба вино, и мы немного выпьем, пока еда готовится. В саду, в тени стоял огромный стол, и семья Степана тоже ела за столом, в отличие от многих, которые, придерживаясь обычая, кушали на полу за достарханом.
-- Остановись, Степан, ишь, как размахнулся, зачем такое обильное жертвоприношение, ведь сейчас не Курбан байрамы? лучше давай посидим и поговорим, - попытался его отговорить Герай. Не успели выпить, как появился мясник Курбан с женой, Степан налил ему вина и, обнимая за плечи Герая, подняв рог с вином, возбужденный от неожиданной встречи, сказал:
-- Приехал мой закадычный друг, Курбан, садись с нами и ты, Севиль, и мы все вместе отпразднуем нашу встречу. Сосед, выпив вина, вместе с Севиль и женой, ушёл в хлев. Пока друзья сидели, мясник Курбан, уже повесив на дерево, тушу молодого барашка, начал ее освежевать, жена Курбана, очистив мангал от старой золы, начала разводить огонь, укладывая поленья, стоя, чтобы они хорошо горели. Теперь на столе было все, кебав, сдобренный томатами, зеленью и приправами кавказской кухни, и запах от кушанья, одурманивая всех, распространялся по всему двору, извещая соседей, что у Кургановых празднуют какое-то событие. Всем было очень весело за столом, и друзья вспоминали годы совместной военной службы, которая им в молодости нравилась.
-- Слушай, Герай, ведь у тебя была девушка, кажется, Верой ее звали, и, если память мне не изменяет, ты на ней жениться собирался, - вдруг вспомнил Степан.
-- У нас ничего не получилось, и давай об этом больше не будем, - уклончиво ответил Герай, Степан понял, что личная жизнь друга пока не сложилась, при лунном свете и догорающей свече друзья сидели еще долго, вспоминая прошлое.
Знахарка поправилась и жила в отведенном для нее доме, по-прежнему люди приходили к ней за советом и лечением. Зейнаб, как это ни было странно, не могла забыть того, крепкого телосложения, красивого горца - Атланта, как она в шутку назвала Герая, который приезжал к ней, чтобы сообщить о гибели бека, этот титан сюда больше не вернется, да и зачем? Она давно хотела посетить то место, где погиб и похоронен его муж, якобы, «долг» звал и она сама того не ожидала, как вдруг в глубине ее души вспыхнуло небывалой силы чувство, с каждым днем набирая силу, она знала силу этого огня, это уже было когда-то, очень давно, снова болезненно кровоточило, поражённое «точеными стрелами» Овидия, сердце, ее звало, она и сама понимала, что хочет найти этого горца, и в этом мог ей помочь только один человек - приказчик Закир, который был проводником бека и, наверняка, знает, где живет тот Атлант, не откладывая, она послала мальчика за приказчиком, чтобы предупредить его, что вечером его ждет ханума для важного разговора. А что с ней происходит, а? ее снова, как когда-то, ведет неведомая сила, неподвластная ей самой, ох, эта тайна сердца, тайна души, недоступная нам, снова обрекаешь меня на страдания и будешь держать в плену сладких желаний,- вздохнув, подумала она.
Рамиз, только что, вернувшись из долины, устало, опустился на стойку рядом с колодцем, раздевшись до пояса, попросил младшего брата полить воды ему на спину и голову, чтобы помыться. Пыхтя самокруткой из свежесушеного табака, к нему подошел конюх Керим и, обдав его резким запахом табачного дыма, передал небольшую книжку.
-- Какой-то мужик проезжал мимо и просил передать тебе, - затягиваясь, сказал конюх.
-- А кто этот мужик, и что это за книжка? - недоумевая, спросил юноша, в ответ, конюх, только пожал плечами, Рамиз, недолго думая, открыл книжку, и оттуда выпала записка, эта была короткая прощальная записка от Фариды, полная печали, которая было написана быстрым детским корявым почерком.
« Я больше не стану причинять беспокойство тебе. Мне очень хотелось извиниться за свою «шутку», но ты, будто искал повод, чтобы расстаться со мной и это тебе удалось, поздравляю тебя, и прощай!». Прочитав эту записку, ему показалось, что он сходит с ума и, будто, весь мир перевернулся, да, он обиделся, но при чем здесь какой-то повод расстаться с ней? это очень странно и глупо, может быть, наоборот, она пожелала со мной расстаться, а? Бред, какой-то, и хочется крикнуть ей грибоедовские слова: «да полно вздор молоть!»,- юноша впервые в своей короткой жизни ощутил свою беспомощность и ненужность, если это была игра, тогда что же делать? Его звали на ужин, но его мозг напряженно искал одно единственное правильное решение, в висках стучало: нет, и нет, это так оставлять нельзя и он, надев чистую одежду, никому ничего не говоря, решил немедленно с ней увидеться и объясниться, требуя ответа на ею, же затеянную игру. Выйдя со двора, торопливо направился к дому станционного осмотрщика.
Зейнаб сидела за столом в саду и нетерпеливо ждала появления приказчика Закира, но он опаздывал, но, не выдержав томительного ожидания, она подошла к служанке и спросила, готов ли ужин, хотя, недавно сама служанка говорила ей, что ужин готов, и спрашивала, где же накрыть на стол. Напряжение ожидания было настолько велико, что ее по- настоящему охватила дрожь, а на ум приходили грибоедовские слова: «а меня, так пробирает дрожь, и при мысли трушу...» Наконец-то, служанка, выйдя в сад, сообщила, что приказчик пришел и ждет ее вызова и, сгорая от нетерпения, она сама вышла к нему навстречу, приглашая его в сад за стол. Служанка подала ужин и принесла запас свеч, и Зейнаб просила служанку зажечь еще лампы, чтобы было светло. Приказчик видел, что она чем-то взволнована и готовился к худшему, наверное, по неопытности сморозил какую-то глупость, но она сама первая взволнованно нарушила молчание.
- Ты хорошо работаешь, Закир, стараешься, и к тебе претензий не имеется, честно говоря, не думала, что у тебя так быстро и хорошо получится, я рада этому, но мне не дает покоя несчастье, которое произошло с беком, я хочу посетить, то место, где он погиб и похоронен, ведь кроме тебя никто это место не знает, а ты мог бы найти это место? - нервно спросила Зейнаб. Голос ее дрожал, он это видел и спокойно ответил:
-- Конечно, ханума, я это место помню.
-- Тогда сделаем так, ты подготовь фаэтон с двумя выносливыми лошадьми, а двух возьми на всякий случай, как запасных, возьми для себя запас одежды, а я возьму свой кофр с моими вещами, наверное, будем отсутствовать несколько дней, да, не забудь про питание и прошу, немедля начинай собираться, через два дня тронемся в путь и еще вот что, как думаешь, Рамиз справится с делами, пока ты отсутствуешь? ты сам поговори с ним и подготовь его, - успокоившись, выпалила она,- а теперь, давай ужинать, - наливая в рог красное вино, продолжила она, но, выпив вино, приказчик не стал дотрагиваться до еды.
-- Я все сделаю, ханума, как приказали и доложу, когда все будет готово, - встав и попрощавшись, с поклоном решительно покинул сад. Она осталась в недоумении, может, он не хочет снова возвращаться в гущу тех неприятных трагических событий, которые произошли вблизи селения Сальяны? а может, даже догадывается, какие же силы уводят меня в неизвестность, оставляя насиженное место, брезгуя моим поведением, не стал ужинать, - с горечью подумала она.
Рамиз подходил к дому станционного осмотрщика, и чем ближе подходил, тем сильнее его охватывало беспокойство. В доме осмотрщика всегда горел свет, да это было и понятно, там был будущий железнодорожный узел, и фонарщик часто менял масло в лампе. Рамиз смело открыл калитку и вошел во двор, стоя в нерешительности, постучаться или сразу зайти, а может, подождать, пока кто-нибудь не выйдет из дома. Нет, та неведомая сила, которая неудержимо вела его, не давая покоя, постоянно подстегивала, и он постучался, на стук дверь открыла мать Фариды.
-- Вот нежданный гость, проходи, Рамиз, мы как раз собираемся ужинать, и ты поужинай с нами, - радостно воскликнула она.
-- Спасибо, Фатима ханум, я ненадолго, позовите Фариду на минутку, - взволнованным голосом сказал Рамиз. Она ведь слышала его голос, а почему не вышла к нему? он слышал их разговор, она явно не хотела выходить, и он не мог больше ждать, захлопнув за собой дверь, тихо вышел и покинул двор. Ему все было понятно, вот теперь все закончилось скверно, уродливо: «и плачь, и взрыд, и хохот», как говорил Жуковский, его бросили, предали забвению его любовь, и, сам не ожидая того, начал успокаиваться. Она его не любит, и ее насмешки в его адрес были не случайными, оказывается, есть презренная игра - занозить чужую душу. Ему никак не хотелось оставаться одному в эти минуты невзгод, и, не зная, что же делать, он, вдруг, вспомнил девушку по имени Зари, которая жила за селом в лесу, на самом берегу реки. Она успела выйти замуж за городского парня, который потом, бросив ее, снова уехал в город, и теперь, после смерти родителей, жила одна, она была очень красива, но намного старше его. Из окна ее дома едва пробивался тусклый свет, наверное, горела свеча. Постояв немного в нерешительности, Рамиз поднялся на крыльцо дома и тихо постучался, за дверью послышался ее голос:
-- Кого диавол несет в такой поздний час?
-- Зари, это я, Рамиз, - еще больше волнуясь, едва выдавил из себя юноша.
-- Рамиз? вот чудеса, откуда ты взялся в нашем богом забытом крае,- открывая засов, улыбнулась она, поднеся свечку ближе к его лицу, в темноте нащупав его руку, повела за собой в комнату.
- Я слышала, что ты теперь у бека чуть ли не приказчиком работаешь, если так, тогда, молодец,- зажигая большую свечу, шепотом сказала она, - еда на очаге еще не остыла, не ахти, какой богатый ужин, но есть можно, голодный, небось, али тебя есть, кому накормить, а? - пошутила Зари.
-- Нет, спасибо, я есть не хочу, если, выпить немного вина,- запнувшись, неуверенно произнес Рамиз. Она поняла, что с ним что-то произошло, молча, вышла в другую комнату и принесла оттуда большой кувшин домашнего вина и две пиалы. Он залпом опустошил пиалу и сам налил вторую, а Зари только пригубила вино, поставив обратно на стол пиалу, с любопытством смотря на юношу. Вдруг он зарыдал, как ребенок, так громко и жалобно, что Зари была потрясена увиденным.
-- Если бы ты знала, как мне плохо, мне жить не хочется, - твердил он, как заклинание, впадая в истерику больше и больше, она ничего не спрашивала и только, пытаясь его успокоить, начала снимать его пиджак, вытирая своим платком его слёзы. Он не мог успокоиться, и тогда она, приподняв его со стула, поддерживая, привела к широкой тахте, которая стояла у окна и, приложив свои горячие губы к его щекам, нежно шептала:
-- Успокойся, прошу тебя, ложись, отдохни немного, это от усталости, наверное. Он не сопротивлялся и сам начал снимать свои брюки и рубашку, оставаясь в одних подштанниках. Уложив его на тахту, сама тоже легла рядом, он чувствовал ее плоть, легкий возбуждающий женский запах, ее мягкое белоснежное тело, начал было возбуждаться. Она, развязав шнурки на его подштанниках, рукой слегка коснулась его полового члена, но он не знал, что же дальше делать, ведь это было впервые, все остальное сделала она сама, войдя в нее, он почувствовал ее влажную усладу, теперь он знал, что дальше делать, начал с трепетом услаждать ее, прислушиваясь к ее тихим вздохам и нежным стонам. Да, это был для юноши неописуемый восторг сладострастия, куда он продолжал погружаться всё глубже и глубже…
Тофик, вернувшись из города, застал мать и Наргиз, работающими в огороде и, подойдя к ним, попросил мать полить воды, чтобы умыться.
-- У меня руки грязные, пусть Наргиз польет,- сказала мать и испытывающее посмотрела на нее. Наргиз послушно подошла к колодцу, набрав воды, улыбаясь, ковшиком начала поливать на его загорелую спину и голову, а он, притворно визжа, кричал ей, мол, еще, еще, тогда она вылила все ведро ему на голову. Потом собирались обедать, все сидели за столом, и вдруг, Тофик достал из кожаной сумочки две коробки, где лежали новые туфли, голубое ситцевое платье, и платье из шанжана.
-- Это мой подарок тебе, иди, примерь, пожалуйста, - нежно сказал он, протягивая ей коробки, она смутилась, не знала, что делать, ее выручила Ирада ханум:
-- Пошли в дом и примерим, посмотрим на его выбор, - взяв ее под руку, повела в дом. Он, выпив холодную колодезную воду, ждал, когда она выйдет, она была очень привлекательная в новом платье из шанжана, которое хорошо облегало ее плотное тело, подчеркивая стройную красивую фигуру. Она растерянно подошла к столу, где сидел Тофик, он долго не мог оторвать от нее взгляд,- боже ты мой, какая же она красивая, подумал он, пристально глядя на Наргиз, продолжая этим смущать ее.
-- Тебе очень идёт это платье, носи, пожалуйста, - сказала Ирада ханум смущенной Наргиз, а потом, подойдя ближе к Тофику, похлопала его по плечу,- у тебя хороший вкус, Тофик, и цвет подходящий,- сказала мать, нежно обнимая сына. Наргиз сидела напротив Тофика долго молчала, потом едва вымолвила:
-- Спасибо тебе, Тофик, за заботу, но я бы хотела пойти переодеться, а потом, Ирада ханум, соберу на стол.
-- Не нужно переодеваться, зачем? - чуть ли не крикнул Тофик,- давайте обедать, а то я очень проголодался, - тут же добавил Тофик.
Погостив у своего друга Степана Курганова, Герай вернулся домой отдохнувшим и спокойным и сразу же наткнулся на упреки матери. Он не стал ничего объяснять ей, а просто суховато извинился, не обращая внимания на молодую служанку, которая помогала матери по дому, готовила обед. Умывшись с дороги, он спустился в погреб за вином, которое хранилось в бочках, отдельно от бочек с коньяком, в больших глиняных кувшинах, а коньяк, кроме больших дубовых бочек, и в пятилитровых дубовых бочках. Выходя в сад, он увидел своего соседа и друга Тофика, который шел к ним.
-- Здравствуй, друг, заходи, мы как раз собираемся обедать, и выпей со мной вина или коньяка, я только что вернулся из Малакан, куда ездил проведать сослуживца. У него прекрасная семья, они меня хорошо приняли, и мы славно отдохнули, - обнявшись с другом, весело сказал Герай, они были большими друзьями и не стали бы, вспоминать ту ссору, которая произошла между ними.
-- Нет, я есть, не буду, только что обедал, а выпить немного вина можно, а с коньяком жарковато будет, вишь, как парит, если хочешь, пойдем ко мне, я сегодня с грядки срезал большой спелый арбуз и опустил его в колодец, чтобы охладился, потом хочу поехать в ущелье, отвести продукты пастухам и табунщикам и проведать их. Мы с тобой давно не были на охоте, может, как-нибудь соберемся и проведем в горах несколько дней, отдохнем, а?
-- Ладно, соберемся, только попозже, в хозяйстве накопилось много работы, мать и соседка не успевают, хоть снова нанимай служанок и работников, - недовольно произнес Герай, - Я тоже хочу поехать к косарям и пастухам, узнать обстановку,- сказал Герай, наливая вина из кувшина в большие серебряные чаши. Тофик, выпив вина, попрощавшись, направился к своему дому. Был полдень, стоял невыносимый зной, в это время всякая работа на солнцепёке прекращалась до спада жары, все старались работать, начиная с рассвета и вечером, когда становилось прохладно, но часто с гор дул прохладный ветер и, частично, остужал нагретый солнцем воздух, принося всем желанное облегчение, поэтому, во дворах и на полях редко можно было увидеть людей за работой.
Глава пятая.
Фарида выбежала из дома за Рамизом сразу же, как только он захлопнул дверь, но было поздно, его уже не было. Она была очень расстроена, и даже без упрека матери, которая была, не менее огорчена, чем Фарида. - Теперь все, - подумала она, - он больше не придет, это не гордость, - с горечью продолжала думать она, а самодурство, это правда, потому что он, получив ее записку, все-таки пришел, что за скверный характер у меня, ведь он мне ничего плохого не сделал, а наоборот, я его первая обидела,- так корила себя Фарида, огорченная своим глупым легкомысленным поведением.
Рамиз, проснувшись утром, рядом собой Зари не обнаружил, она была в хлеву и доила корову, скоро деревенский пастух должен был увести ее на пастбище до вечера. Когда же Зари пришла, он не мог на нее смотреть, было стыдно, но снова и снова вспоминал этот сладкий миг наслаждения.
-- Ладно, Рамиз, не кори себя, пожалуйста, тебе было очень плохо, и я тебя пожалела, не страдай, пожалуйста, на-ка, лучше, выпей парного молока,- и протянула ему деревянную чашу с теплым молоком. Он залпом выпил молоко, быстро накинув на себя пиджак, подошел к ней и нежно обнял.
-- Прости меня, это со мной было впервые, а теперь мне надо бежать, наверняка, дома и на работе меня потеряли, - все еще стыдясь, произнес он. Она, провожая его и целуя в глаза, шепотом произнесла:
-- Вечером приходи, я приготовлю ужин. Но он ничего ей не ответил и выбежал из комнаты.
Приказчик Закир с нетерпением ждал Рамиза, да и родители, не дождавшись его к ужину, обеспокоенные его долгим отсутствием, успокоились, увидев его. Конечно, он не должен никому ничего объяснять, где же он так долго пропадал, где ночевал, это его сугубо личное дело. Приказчик Закир, едва дождавшись его, сообщил, что их ждет хозяйка для важного разговора, и следует поторопиться. Они вдвоем направились к каменному дому Зейнаб, где она сидела в одиночестве, ожидая их. На веранде вместо достархана на ковре стоял большой откидной стол ручной работы и несколько мягких стульев со спинками, которые были бережно покрыты белыми чехлами. Войдя в веранду, они стояли в нерешительности, потом, по ее приглашению, сели на мягкий кожаный топчан.
-- Рамиз,- начала была хозяйка, мы завтра утром на рассвете с Закиром уезжаем в сторону Сальяны, где погиб и похоронен бек,я давно решила посетить его могилу, и вот время и настало. Ты остаешься в хозяйстве один, скажи, управишься ли ты? и вот еще что, скажи отцу, что он освобождается от разной работы во дворе и будет помогать тебе, а твоя семья переезжает в новый построенный дом за садом, по соседству с домом, где живет знахарка. Все это надо сделать сегодня, а если я там задержусь, то Закир вернется обратно, если возникнут трудности или кто-то посмеет тебе угрожать, поедешь к становому приставу Трубину Ивану Сергеевичу, который живет в большом кирпичном доме за железнодорожной станцией, и он тебе поможет. Деньги и драгоценности, полученные от продажи товаров и животных, храни в сейфе в конторе приказчика. Кстати, Закир ага, сейф желательно замаскировать так, чтобы никто не видел и не знал о его местонахождении. Теперь идите, все организуйте, как мы обговорили, не робей, Рамиз, все будет хорошо, ты справишься, и отец тебе в этом поможет, - она дала понять, что разговор, окончен, они, поклонившись, вышли из дома и направились во двор.
-- Голова идёт кругом, я один не справлюсь, - тяжело вздыхая, обреченно сказал Рамиз. Известие о том, что семья Рамиза переезжает в новый дом, всех крайне удивило и обрадовало, а то, что Аслан отныне будет помогать сыну, вызвало у многих недоумение, но распоряжение хозяйки следует, выполнять, как можно скорее, так как на рассвете она уезжает и хочет посмотреть, как Аслан и его семья обстроились. Собственно говоря, много вещей у семьи и не было, старая посуда, поношенная одежда и никакой мебели. Во дворе кипела работа, каждый занимался своим делом, закончив с переездом, Рамиз с конюхом уехал в долину к табунщикам, нужно было осмотреть табун и выбрать пару молодых гнедых, чтобы их объездить. Как-то было очень странно, что он вовсе не вспоминал о Фариде, которая своими насмешками его унизила, оттолкнув от себя, не пожелала увидеться с ним. Чёрт с ней пусть теперь мучается, а что я могу сделать, если она сама с презренным равнодушием отталкивает меня? А ведь мне хорошо было с Зари,- вдруг, он поймал себя, на том, что теперь его тянет к ней, и хочется ее увидеть,- если в деревне узнают, наверняка, засмеют, мол, позарился на женщину старше себя, ну и пусть,- подумал он, махнув рукой.
Наргиз нетерпением ждала, когда Тофик вернется с поля, она, приготовив обед, поливала огород, заодно решила помыть стол и полить вокруг водой, чтобы не было пыли. Услышав фырканье коня, подбежала к воротам, чтобы встретить Тофика, он, весь в пыли, улыбаясь ей, слезал с коня, напоив и накрыв его войлочным покрывалом, привязал в тени, положив перед ним охапку свежескошенной травы.
-- Пусть немного остынет, потом надо будет задать ему немного овса, я сейчас разденусь, а ты полей мне воды, чтобы помыться, - смерив ее взглядом, сказал Тофик. Он стоял, наклонившись, а она намыливала ему голову и спину, потом полила теплый водой, специально нагретой на солнце.
-- А теперь давай холодной водой из колодца, как тот раз, - смеясь, пошутил он.
-- Нет, давай вытирайся, и будем обедать,- вытирая ему спину, ответила Наргиз.
-- Наргиз, а где мать? - вдруг, спохватившись, беспокойно спросил он.
-- Ирада ханум устала и плохо чувствует себя, - коротко ответила Наргиз. Тофик быстро вошел дом, где на полу на подушках лежала мать.
-- Не беспокойся, Тофик, все хорошо, это от жары, начинайте обедать, я скоро подойду, - не вставая, произнесла Ирада ханум. Он понимал, что Наргиз постепенно привыкает к нему, вот только одна мысль не давала покоя - она была очень молода и почти на пятнадцать лет моложе его…
Вечерело, с гор опускался туман, больше и больше окутывая долину, только одинокий соловей, испытавший на себя коварную силу любви, снова посвящал свои новые, полные печали, трели, вставляя новые «строфы», розе, в которую он был влюблен с давних пор и, сидя на соседней веточке, не осмеливался подлететь ближе, боясь ее шипов, он с грустью смотрел на нее и жалобно пел. Все в деревне еду готовили на очагах, оборудованных во дворах, из каждого дома, с каждого двора тянулся дымок и, подхватываемый ветерком, уносился на восток, туман приносил прохладу и, порой, вечерами и холод. Издалека доносилась грустная песня юной девицы о не состоявшей любви, поддерживаемая музыкантом, который играл на таре, от далеких домов слышался грустный хоровод юных девиц, танцующих иннаби, мечтающих о пылкой любви и счастье.
Герай, объезжая свои земли, не успел возвратиться домой, день начинал быстро вечереть, решил вернуться в ущелье к табунщикам, переждать ночь и на рассвете вернуться домой, по горящему костру он быстро нашел их и вплотную подъехал к навесу, сооруженному из деревянных кольев с крышей, крытой соломой. Три табунщика только что закончили табунить лошадей и отдыхали, увидев всадника, один из них, подняв охотничье ружье, окликнул его, чтобы тот остановился.
-- Эльдар, это я, Герай, уже поздно возвращаться, я решил у вас переночевать, - слезая с коня, произнес он.
-- Правильное решение, хозяин, зачем ночью куда-то тащиться, поужинаете с нами, чем Бог послал, и на рассвете поедете, - взяв его коня за поводья, одобрительно сказал молодой табунщик. Один жеребец постоянно громко ржал и бил копытами по сухой земле так, что далеко слышно было.
-- А что с ним? - подойдя ближе, спросил Герай.
-- Да, молодой, наверное, кровь играет, - ответил опытный табунщик, бывший кавалерист, показывая на молодого жеребца. Он был хорош, его лоснящаяся спина, широкая грудь и длинная шея говорили о том, что его пора объездить.
-- Он мне понравился, Эльдар, ты начинай потихоньку объезжать его, только не ломай, а потом приведешь ко мне домой.
Он, не смотря на уговоры, не стал ужинать, лежа на мягком сене, смотрел на безоблачное небо, мерцающие звёзды и, как луна плавает по небу. Герай думал о Зейнаб, и какое-то неведомое, странное чувство, вселившись в его душу, наполнило его сердце и кровь, не давая ему покоя. Может, милостивый Бог, который по-разному расписывает судьбы людей, на этот раз пожалел меня и доброжелательно отнесся ко мне, пробуждая во мне давно забытое чувство? А что дальше делать-то, не поехать же снова к ней и признаться в любви, разве женщина, у которой он убил мужа, которая, должно быть, его презирает и ненавидит, сможет понять его чувство, которое он испытывает к ней? Нет! поехать к ней, значит, совершить безрассудный поступок, наверное, мне суждено остаться в плену своих желаний, и этот злой рок, фатум или, как там его, «безумец», будет преследовать меня всюду,- подумал он и, дрожа от холода, укутался в свою черкеску.
Рамиз, завершив свои дела, зашел к приказчику Закиру, который уже успел лично распилить стену, сделал тайник для сейфа, замаскировав его большим ковром, который повесил на стену.
-- Здесь товарные накладные, квитанции и расписки должников, в маленьком верхнем отсеке хранятся деньги и другие ценности, нижний и верхний отсек открываются поворотом двух ключей в противоположные стороны одновременно. Показываю, а ты постарайся запомнить, эту комбинацию никто не знает, даже, хозяйка, будь осторожен, на рассвете будь во дворе, чтобы проводить нас,- отдав ключи, приказчик удалился. Теперь он был свободен, оседлав коня, и взяв его за поводья, бесшумно покинул двор, Зари его ждала. Она отвела коня в хлев и, крепко обняв его, потащила за руку в дом. Да, ему, уже познавшему вкус сладострастия, неги трудно было отказываться, это было сильное сердечное влечение, она снова и снова услаждала его, еще больше и глубже втягивая его в свою одинокую жизнь, и он пока не мог устоять перед этим наваждением, перед одурманившими его чарами, это было похоже на внезапную бурю, и никто из них не знал, когда наступит затишье. А наступить ли?
За горами показались первые лучи зари, утренние сумерки Никты и туман начали быстро рассеиваться, наступало утро, Рамиз второпях завел коня в конюшню, где конюх чистил стойло, и попросил расседлать его, дать отдохнуть, а потом напоить и задать ему овса. Все было готово к отъезду Зейнаб, фаэтон был нагружен продуктами, теплой одеждой, Закир помог перенести небольшой кофр с личными вещами и одеждой хозяйки в фаэтон.
-- Закир ага, пока не поздно, проверьте, все ли мы взяли, продукты, запас одежды и деньги, здесь мой ридикюль, по-нашему, ручная женская сумка, она мне всегда будет нужна. Тут и Рамиз подошел, теперь она, обращаясь к обоим, продолжила, - думаю, что вы все вопросы обговорили, так?
-- Да, ханума, у меня все готово, скоро тронемся в путь, мы все сделали так, как Вы велели, ведь мы же ненадолго, он справится, и все будет хорошо, - ответил приказчик, привязывая запасных лошадей к фаэтону. Зейнаб была одета по-походному легко, только на ногах выделялись новые чувяки. Она прощальным взором окинула свой дом, двор и людей, там работающих, вздохнув, велела трогать, в глубине души она понимала, что какое-то неведомое чувство, тайное желание, которое вселилось в её сердце, заставляет ее ехать, в те края, где погиб бек. Причина была не только в этом, было еще какое-то наваждение, которое не давало ей покоя и звало ее в неизвестность, Зейнаб не хотела признаваться себе в том, что это чувство зародилось в ее душе вскоре после ухода того красавца Герая, да, именно так. Если так, тогда не знала, радоваться этому открытию или печалиться, с другой стороны, зачем ей эти переживания? Но тайный голос души шептал и призывал, ты еще молода, пусть твое сердце в печали, ну и что, а зачем тебе сердце без печали? Оно не может биться спокойно без любви, без тревоги, а главное - без страдания, иначе нас изнутри источит одиночество и душевная пустота, как ненасытный червь. Она многое стала воспринимать по-другому, когда училась во Франции, изучая латынь, совершенно другая культура, другая цивилизация, изучая творчество Вольтера и немецкого философа Шопенгауэра, она удивлялась их аскетизму, отречению от жизненных удовольствий, и до сих пор удивляется. В данном случае, в ее положении, это представлялось ей безумием, добровольно лишить себя чувства радости, приятных ощущений и переживаний, было бы для нее предвестником ее кончины, вот что звало вдаль, в неизвестность, эту молодую женщину. Жребий брошен, пусть все решает и расписывает сама судьба.
Тофик и Наргиз вдвоем сидели в саду почти до рассвета, пока спросонья не начал дико горланить сначала свой, а потом и соседский петух. Она сидела, укутанная в шаль, которая покрылась инеем, и еще теснее прижималась к Тофику. Он чувствовал ее плоть, ее неровное дыхание и еще больше возбуждался.
-- Ты мне очень нравишься, Наргиз, оставайся жить со мной, как муж и жена, правда, есть одна причина, которая может оттолкнуть тебя от меня, я старше тебя намного, мне скоро двадцать восемь лет, а тебе еще шестнадцать, большая разница в возрасте, - как-то растерянно сказал Тофик.
-- Ты прости меня, Тофик, но я пока не готова к этому, и не сердись на меня, прошептала она, прислонив голову к его плечу, он, внезапно повернув ее лицо к себе, дрожащими губами обхватил ее тонкие теплые губы, нежно целуя их, она не сопротивлялась, не отрываясь, он двумя пальчиками незаметно расстегнул две верхние пуговицы на платье и рукой коснулся ее твердой груди, держа пальцы на соске, еще больше возбуждая ее, от неожиданного приятного прикосновения ее бросило в дрожь, и он слышал, как она отрывисто дышит, нет, нет, он так не хочет, он желает, чтоб это было красиво, страстно и с чувством любви. Он выдернул руку, встал, подняв шаль, накинул на ее плечи, она сидела тихо, не смея поднять глаза, ей было стыдно.
-- Прости, не смог сдержаться, - виновато сказал он,- я пройдусь до речки, после завтрака поеду в долину, надо проведать пастухов и осмотреть урожай на бахчах, если хочешь, можем поехать вместе.
-- Я не умею ездить верхом на лошади, - с досадой произнесла Наргиз, - но мне очень хотелось бы посмотреть твое хозяйство.
-- Это поправимо, у нас есть небольшой лёгкий фаэтон, и мы на нем можем поехать, давай, прямо с утра, а в полдень вернемся, я сейчас же займусь приготовлениями, а ты продуктами, только не забудь взять холодного вина, - улыбаясь, ответил Тофик и ушел конюшню. За горами показались первые ярко-красные лучи, утреней зорьки, прочь отгоняя утренние сумерки. Каждый двор быстро оживал, у каждого была своя работа, которая никогда не кончалась. Они ехали на легком фаэтоне по дороге, которая тянулась ленточкой посредине долины, а потом разветвлялась в разных направлениях. Кругом были фруктовые сады, виноградники и луга, на которых паслось бесчисленное количество разных животных. Внизу, в ущелье, обмывая крутые берега с цветущими акациями, текла быстрая река, которая служила водопоем для животных. Он привез ее в свои виноградники, а рядом на бахче созревали бахчевые, обильно политые речной водой. Два сезонных работника, которые постоянно ухаживали и охраняли урожай, были на месте и орошали с помощью арыков виноградники. Тофик им не платил. Они выращивали урожай, собирали, и от продажи каждый брал свою долю, а сама земля принадлежала Тофику и передавалась по наследству. Они сели под навесом, чтобы позавтракать.
-- Мужики, давайте немного перекусим, выпьем холодного вина, которое приготовила моя невеста Наргиз, - сказал Тофик, загадочно смотря на нее и выкладывая лаваш и сыр из торбы. Она покраснела, когда он ее представил, как свою невесту. После Тофик предложил Наргизу спуститься к реке и, распрягав коня, взяв за поводья, они пошли к реке. Берег был крутым, и им пришлось обойти его и по тропинке спуститься в низ.
-- Я сейчас буду купать коня, а потом сам чуть поплаваю, если хочешь, искупнись тоже, - раздеваясь, предложил Тофик, но она покачала головой.
-- Понимаю, стесняешься, вот там дальше кусты, и никто не увидит, а я смотреть не буду, только осторожно, а то здесь течение очень сильное. Она послушно ушла, после купания он отпустил коня пастись, а сам лег в тени под акациями, ожидая Наргиз, и вдруг он услышал ее истошный крик, быстро побежал в ту сторону, откуда доносился голос Наргиз, она стояла раздетая, руками прикрывая груди и свою усладу, и никак не могла дойти до своей одежды.
-- Тофик, осторожно, там, рядом с одеждой, огромная змея. Тофик осмотрелся и увидел свернувшуюся в клубок гюрзу, которая от брошенного камня забеспокоилась и отползла в кусты, Тофик отвернулся, чтобы дать Наргиз возможность спокойно одеться. Одевшись и обняв за шею Тофика, все еще дрожа от страха, она хотела скорее отойти подальше от места, где только что была змея, Тофик, взяв ее за руку, повел по берегу.
-- Да не дрожи ты так, она больше не вернется. Наверное, грелась на солнце, а ты ее встревожила, - успокаивая ее, смеясь, сказал Тофик.
-- А какая она змея и, наверное, ядовитая, да?
-- Это гюрза, из семейства гадюк, очень ядовитая, да и хватит об этом, давай, немножко посидим в тени, когда ты успокоишься, тогда и поедем домой. Но она была озабочена тем, что оказалась неожиданно в глупом положении, что Тофик ее увидел совершенно голой, боже мой, какая срамота! Тофик, обнимая ее за плечи, притянул к себе, ощутил прикосновение ее прохладного тела после купания в холодной воде, еще сильнее прижимая ее к себе.
-- Ты сейчас меня задушишь, давай, посидим в тени, а то меня бросает в дрожь, наверное, замерзла, прижимаясь к нему, тихо прошептала она, но он ее уже не слышал и, опрокинув ее голову назад, начал страстно целовать в губы, она не сопротивлялась и не могла устоять перед его страстным порывом и тихо легла на спину. Он, расстегнув пуговки на ее платье, одной рукой тискал ее грудь и начал жадно целовать соски, слегка покусывая их зубами.
-- Что ты делаешь, ведь кто-то увидит, опозоримся же, - издавая стоны, взмолилась она, но он уже не мог остановиться, плотно смыкая ее рот горячими губами, дрожащими пальцами слегка коснулся ее влажной услады и почувствовал страстное половое влечение, его половой член выпрямился, наполняясь кровью. Наргиз дрожала, ее тело горело, будто охваченное внезапным неведомым бушующим огнем, огнем страсти. Он неумело начал снимать ее трусики и с трепетом вошел в нее, услышав ее болезненный негромкий вскрик и это должно было случиться, рано или поздно, ничто и никто не в силах остановить приближение мига сладострастных желаний, его волшебную силу - предвестие любви и услаждения.
После ухода Рамиза Фарида изнемогала, понимала, что теряет надежду на взаимное примирение с ним и, наверняка, не удастся сгладить возникшие противоречия в их отношениях, что привело к неожиданному разладу, даже мать ее, терпеливая, умудренная опытом женщина, не могла понять поведения своей дочери.
-- Знаешь, Фарида, сейчас ты настолько была не права и не справедлива к Рамизу, что у меня нет слов, я просто не понимаю, как без причины можно обидеть молодого человека, который к тебе относится хорошо, - укоризненным взглядам смотря на дочь, покачивая головой, сказала Фатима ханум, - смотри, так недолго засидеться в девках.
-- Мне и так тошно, а ты еще коришь меня, я все равно вышла бы к нему, зачем сразу убежал, ну и пусть, больше я с ним мириться не буду. Мать понимала, что она расстроена и страдает, но ничем помочь ей не могла, и юная девушка, еще не имеющая опыта в кознях судьбы, сидя у окна, грустно смотрела в темноту, думая о том, как быстро радость ощущения душевного удовлетворения сменяется огорчением, заполняющим душу страданием, а ее юное, доброе, отзывчивое сердце не стало принимать ее гнев и обиду, боясь сорваться.
Фаэтон, управляемый приказчиком Закиром, где в середине на мягких сидениях, обшитых бархатом, удобно устроилась Зейнаб, по извилистой горной дорогой двигался в сторону Сальяны.
-- Мы должны до вечера дойти до реки Агсу, там устроим привал, а на рассвете перейдем реку, - нарушил молчание приказчик, громко понукая лошадей,- там уже берег от нас будет близок, где бек устроил привал в тот неблагоприятный день, который был омрачен несчастьем. Зейнаб ему не ответила, ей больше об этом не хотелось говорить, вспоминать, тем более, ведь, вспоминая эти события, ты снова переживаешь их, может быть, еще болезненнее. Проезжая мимо небольшого ручейка на лужайке, Зейнаб попросила приказчика остановиться, сняв свои дорожные чувяки, босиком пошла к ручейку, чтобы умыться, долго держа свои ноги в холодной воде, наслаждаясь прохладой.
-- Ханума, не желаете ли слегка перекусить? если да, то устроим небольшой привал, как раз жара спадет, - вдогонку ей произнес Закир и, не дождавшись ее ответа, достал разборный стол и начал выкладывать еду. Она продолжала босиком ходить по воде, не торопясь, осматривая окрестности, окрестность - отнюдь не могила, уважаемый Жуковский, как вы изволили выразиться. Закир ее такой печальной никогда не видел, она всегда была жизнерадостна, отзывчива, доброжелательна, пожалуй, последние трагические события сильно изменили ее. Он распряг лошадей и, отвязав и двух других запасных, отвел к ручейку, чтобы напоить. Зейнаб сидела в тени и что - то торопливо записывала в свою дорожную карманную записную книжку. Напоив лошадей, Закир выпустил их на лесную лужайку, чтобы пастись. Стоял жаркий полдень, нагретый солнцем сухой воздух затруднял дыхание и становился нетерпимым, Зейнаб подошла к фаэтону, открыв свой кофр, достала закрытый купальник, привезенный еще из Франции, переодевшись в лесу, она вошла в воду и начала купаться, чтобы не смущать ее, Закир отошел подальше в лес. Гуляя по лесу он наткнулся на лещину, поросль кустарника орешника, и сорвал несколько ещё неспелых орешков. Зейнаб,
уже переодевшись, сидела в тени.
-- Мне очень полегчало, искупался бы и ты, Закир ага, сразу легче станет, а теперь я буду обращаться к Вам на «ты», и прошу не обижаться, давай, чуть перекусим и двинемся в путь.
-- Вот лесные орехи, фундук называется, правда, еще неспелые, - наливая холодный айран в серебряные чаши, сказал Закир, но она думала о том, как там ее примут, и все же, это есть ее падение, удар по ее гордости, может быть, и утрата доброго имени.
Герай, завершив свои дела, возвращался через лес и свои земельные угодья, которые принадлежали еще его предку по величайшему веленью русского царя за заслуги перед Россией, услышав стук топоров, понял, что кто-то рубит лес. Оставив коня подальше, он, крадучись, пошел на стук топоров и увидел трех лесорубов, а рядом лежали несколько срубленных деревьев - вековые дубы и чинара - восточный платан, не задумываясь, он, вскинул карабин, а сам отошел за большой дуб.
- Меня зовут Герай, я из села Сальяны, я хозяин этой земли, естественно, и леса, по какому праву вы рубите мой лес? Если кто шевельнется, я начну стрелять, собирайтесь в кучу, и чтобы я вас всех видел,- не успел он сказать, как услышал пронзительный выстрел из дробовика и жгучую боль под правой лопаткой, понял, что кто-то выстрелил ему в спину, потеряв сознание, он долго лежал под дубом, очнувшись, попытался свистом позвать коня, не получалось, наконец, приложив все усилия, он все же подозвал коня, истекая кровью, едва держась на ногах, дотянулся до стремени и с трудом перекинул непослушное тело поперек седла, верный конь вынес своего хозяина из леса и, не спеша, двинулся в сторону села. Идущий навстречу горец, увидев истекающего кровью человека, лежащего на седле, поспешил помочь, но он не знал, откуда этот незнакомец и, взяв коня за поводья, заставил его идти трусцой. Недалеко в своем роскошном доме жил отставной военный фельдшер Иван Лукич, который лечил своих односельчан, остановившись у его дома, горец долго стучал в железные ворота, пока хозяин не открыл, увидев истекающего кровью человека, выругался неприличной руганью и отчаянным криком окликнул домашних, чтобы помогли снять и занести раненного в дом.
-- Он много крови потерял, вряд ли выживет, - с досадой произнес фельдшер. Уложив Герая на топчан, первым делом попытался остановить кровь, которая продолжала сочиться из раны, наложив тугую давящую повязку, он достал из своего ручного походного саквояжа шприц и, засучив раненому рукав, впрыснул морфин для болеутоления, осматривая тщательно его рану, снова выругался:
-- Мать твою, это же дробовик! Надо дробь срочно извлечь и очистить рану, терпи, парень, на войне не такое еще бывало. Слухи в селе распространяются молниеносно, но здесь никто Герая не знал, и все надеялись, что кто-то его узнает и сообщит родным. Старший сын фельдшера, расседлав коня, случайно на уздечке и сбруях увидел клеймо со словом «Герай», на седле тоже было выбито такое же слово, значит, его зовут Герай, и поспешил сообщить это отцу.
-- В селе не так уж много людей с таким именем, - обрабатывая рану, не поднимая головы, сказал Иван Лукич, давай, садись на коня и скачи в село и поспрашивай, может, кто признает. Фельдшер, вынимая мелкие свинцовые шарики - дробинки из раны Герая, бросал их в пиалу, чтобы потом показать ему, конечно, если выживет.
Рамиз, оставшись на хозяйстве один, да с неопытным в делах отцом, не знал, за что браться, он оставил отца во дворе смотреть за порядком, а сам ускакал в долину осмотреть виноградники, бахчу, где были засеяны арбузы, дыни, а сенокос уже подходил к концу. Южное солнце нещадно выжигало зеленную траву, а сухую траву трудно было косить. Рамиз, побыв на бахчах, где уже созревал урожай, все же решил навестить косарей и спросить, когда они намерены перевозить часть сена для хранения на зиму.
-- Еще рано, надо хорошенько просушить, должны успеть, вроде, дожди пока не ожидаются, мы все равно большую часть сена оставляем на поле, - не отрываясь от работы, сказал пожилой косарь. Они в этом деле были опытными, поэтому он больше ничего не сказал и, сев на коня, уехал. Он спешил домой, по требованию знахарки, которая уже полностью поправилась, пасечник из соседнего села должен был привезти мёд для хозяйки. Полуденная жара уже спадала, и во дворе каждый занимался своим делом, вот только Аслану было неловко - из батраков, чуть ли не в приказчики, Рамиз его успокаивал, мол, это решение хозяйки, и тут оспаривать нечего. Теперь его семья жила в просторном доме по соседству со знахаркой, после смерти бека они лучше стали жить, теперь у Рамиза и у его отца иногда появлялись деньги, и они могли позволить себе купить детям одежду, вроде в семье все постепенно налаживается, а вот с Фаридой их отношения никогда не сладятся; она стала очень высокомерной и с неуважением стала относиться к нему, не говоря уж о любви. Он ей все ее выходки, капризы с ехидцей больше не простит, но сердце его трепетало при одном воспоминании о том безумном вечере, который они провели на берегу, освещенном луной, наверное, не так-то легко будет забыть ее, все же, искринки внезапно возникшего пламени по-прежнему обжигали, не давая покоя. Забыть? А что, разве любовь, конечно, если это любовь, а не обман чувства, «обман неопытной души», как говорил классик, не плод воображения, можно ли ее предать забвению? Нет, это невозможно, если это любовь, а любовь ли это, если после небольшой ссоры он пошел к другой женщине, и с ней ему было хорошо? Теперь как ему быть, а? Он больше не собирается унижаться перед ней и будет пока с Зари, пусть пока страдает, если она любит, тогда любовь не даст ей покоя, и будет волновать кровь, возбуждая желание, ее сердце будет испытывать ко мне взаимное чувство. Если этого нет, значит, все пусто, нет в ней душевной тревоги, страдания, влечение и, наконец, того большого чувства, которое называется любовь, как бы это ни прискорбно, но здесь другое не дано, и это правда.
Глава шестая.
Мать Тофика, после возвращения его и Наргиз, почувствовала перемену в их отношениях и поняла, что-то необычайное произошло между ними. Наргиз, взяв чистую одежду, ушла в маленький домик в конце сада, который использовался для стирки и, чтобы помыться, для этого летом пользовались водой, нагретой на солнце, а при необходимости использовали маленькую переносную чугунку для подогрева воды или же зимой чугунок с колонкой. Тофик сам часто мылся в саду, обливаясь колодезной водой. Наргиз, помывшись, вышла из домика, на ходу причесываясь гребенкой.
-- А почему ты такой мокрый сидишь, давай спину вытру, - подойдя ближе, спросила она.
-- Не, мне так прохладно, я сам схожу в погреб за вином и айраном, а ты, Наргиз, принеси, пожалуйста, сыр, - вытирая голову, сказал Тофик.
-- Я сейчас приготовлю обед, подожди.
-- Честно говоря, мне пока есть не хочется, а ты у матери спроси, не голодна ли она? У Тофика было скверное настроение, он корил себя зато, что насильно овладел ею, этой юной беззащитной девушкой, даже не спросив ее, любит ли она его? А что, если нет? Она ему нравится, но он не сможет жить с женщиной, которая его не любит, надо же, откуда-то взялся этот неуправляемый, животный инстинкт, превратившийся в необузданную похоть, задев мой рассудок, повиляв на поведение, а каково теперь ей? он не понимал, как горец и как отставной прапорщик русской армии, наконец, как мелик, для, которого честь превыше всего, как мог этот постыдный поступок себе позволить и опозориться. Наргиз принесла сыр, фрукты и, положив на стол, тихо произнесла:
-- Ты извини меня, Тофик, я пойду, немножко прилягу, что - то мне нездоровится, а потом приготовлю поесть, - и она тихо ушла в дом, где было прохладно. Ирада ханум, выйдя с сад, с укором посмотрела на сына.
-- Наргиз что, заболела? - осторожно спросила она.
-- Мы купались, может быть, простыла, да, она еще змеи испугалась, это нервное, пройдет, - неохотно ответил Тофик, выпив большую чашу вина, он пошел в конюшню, чтобы задать овса лошадям вперемешку с мелко нарубленной свежей травой. Надо будет нанять служанку, да конюха, - подумал Тофик. Наргиз не вставала, к вечеру у нее начался жар, войдя в дом, Ирада ханум нашла Наргиз в болезненном состоянии, ее лихорадило, она бредила, увидев ее в таком состоянии, мать Тофика испугалась, с криком выбежав во двор.
-- Тофик, где ты, Наргиз заболела, у нее жар, сейчас же позови того русского фельдшера, который живет по соседству, - растерянно закричала Ирада ханум. Тофик не стал мешкать, выйдя за ворота, побежал за деревенским фельдшером, который жил недалеко, но часто выпивал, а свое непростое дело знал хорошо, лечил всех бескорыстно, фельдшер был занят, он перевязывал рану на ноге маленькой девочки, Тофик, подойдя ближе, с нетерпением ждал, когда тот закончит перевязку.
-- У девушки моей сильный жар, бредит, выручай, пожалуйста,- в сильном нервном возбуждении выпалил он. Фельдшер, внимательно осмотрев, Наргиз, дал ей жаропонижающий порошок.
-- Скоро полегчает, это не солнечный удар, постоянно давайте ей обильное питье, а я пока буду здесь, - успокаивая их, сказал он и вышел на улицу, чтобы покурить. На столе увидев кувшин с вином, вопросительно посмотрел на Тофика и, выпив полную чашу, громко крякнул от удовольствия.
Вечерело, фаэтон Зейнаб, управляемый приказчиком Закиром, подходил к реке Агсу, где он намерен был устроить привал.
-- Ханума, мы здесь на берегу устроим привал, а завтра, как начнет светать, перейдем реку и направимся в сторону Сальяны и к вечеру будем на месте. Не беспокойтесь, я здесь брод хорошо знаю, все пройдет гладко, сейчас откину сиденья, и Вы располагайтесь поудобней, а я тут же рядом с фаэтоном останусь, только вот напою лошадей и задам им овса, здесь есть стеганое одеяло, а то в горах ночи холодные, - деловито сказал приказчик и, отвязав лошадей, повел их на водопой. Зейнаб, уставши за целый день от поездки, начала укладываться спать, из ручной дорожной сумки достала маленький заряженный револьвер, который подарил ей отец, откинув вращающийся барабан, проверив заряды, положила под подушку, а Закир, завершив свои дела, расположился на куче сена под фаэтоном, положив рядом дробовик. Ему слышно было, как лошади шершавым языком и мягкими губами подбирали овёс и с хрустом поглощали его с добавкой свежей травы. Их фаэтон стоял на поляне среди кустарников белой акации, и издалека его трудно было обнаружить, хотя белая акация уже отцвела, все равно стоял душистый аромат ее сухих цветков. Ночь прошла без происшествий, Зейнаб долго спала, наступал рассвет, из-за гор показалось ярко - красное зарево утренней зорьки, начало первыми, ещё слабыми, лучами освещать окрестности, рассеивая утренние сумерки и туман, который всю ночь висел над рекой. Закир, не спавший всю ночь, колдовал у костра, готовя завтрак для Зейнаб, которая была уже одета.
-- Ханума, завтрак уже готов, чай пока горячий, его сахарить?
-- Пока нет, я сейчас сама подойду, ты себе можешь сахарить, и начинай завтракать. Закончив с завтраком, Закир начал готовиться к переправе, он это делал много раз, когда был постоянным проводником бека, другого пути не было, поэтому он хорошо знал брод и на фаэтоне спустился еще ниже по течению, где река сужалась, а берег был менее каменистым. Две сильные и выносливые лошади без особого труда легко вынесли легкий фаэтон на противоположный берег - на берег ее печали, надежды, а может быть, и счастья, тут как решит фатум, который уже отнял ее мужа, алчного торгаша, ставшего жертвой своей алчбы и скупости.
Гераю становился лучше, очищенная и умело обработанная рана больше сильно не кровоточила. Старший сын Ивана Лукича еще продолжал объезжать ближайшие села в надежде отыскать родных Герая, остановившись у большого каменного дома, он, не слезая с лошади, окликнул хозяев, из дома вышла пожилая женщина, прихрамывая, подошла к забору.
-- Кто тебе нужен, сынок, - шепеляво спросила женщина.
-- Бабушка, вы, случайно, не знаете человека по имени Герай?
-- Проедешь еще два дома, справа увидишь большой кирпичный дом, там и найдешь его. На зов юноши вышла мать Герая, Биби ханум, опираясь одной рукой на трость, а другой на посох.
- Я ищу родных Герая, с ним беда, он ранен и лежит у нас дома, - тихо произнес сын Ивана Лукича, не успел закончить фразу, как услышал громкий душераздирающий вопль отчаяния этой старой женщины, которая рухнула на землю, как срубленное дерево, на крик прибежали служанка и старый конюх, работающий в саду, крик услышал и Тофик, который сидел в саду с фельдшером. Сын Ивана Лукича подробно рассказал Тофику о том, что произошло, Тофик поспешно подошел к лекарю, вытащив из кармана деньги, положил на стол.
-- Прошу тебя, не покидай больную до моего возвращения, я буду твоим должником, - умоляющим голосом обратился он к фельдшеру.
-- Убери деньги и не позорься, я буду находиться у больной, пока она не поправится,- сердито на русском языке ответил фельдшер. Тофик зашел в дом посмотрел на Наргиз, поцеловав ее в щеку, быстро выбежал из дома.
Герай лежал на животе неподвижно, сквозь марлю еще сочилась кровь, не смотря на усилия Ивана Лукича, который часто бранился.
-- Рана из дробовика очень характерна обильным кровотечением, вроде всю рану очистил, но кровь не останавливается, и это плохой симптом. Внутренние органы, похоже, не задеты, все дробины я вытащил, теперь вся надежда на Бога и на него самого,- объяснял фельдшер Тофику. Смотря на истекающего кровью друга, Тофик мучительно думал, кто мог стрелять в него и за что? Руки и одежда Ивана Лукича были в крови, снимая пенсне, он окликнул жену Марфу Петровну, чтобы она приготовила чистую одежду и помогла ему помыть лицо и руки. Когда он переоделся, жена уже собрала на стол полный графин водки и закуски.
-- Не убивайся, парень, теперь от нас ничего не зависит, надеюсь, организм его выдержит, ведь молодой еще, да титанического роста, должен выжить, давайте выпьем, кажется, Вас зовут Тофик? - и, не дожидаясь ответа, залпом опрокинул рюмку водки в широко открытый рот, Тофику тоже пришлось выпить, по кавказскому обычаю в гостях нельзя отказываться от угощения.
-- Надо его отвезти домой, - нерешительно начал было Тофик.
-- Никоим образом, молодой человек, кровотечение может вновь открыться, пусть полежит денька два, а потом посмотрим, - выпивая вторую рюмашку, покачав головой, ответил фельдшер.
Мать Герая, Биби ханум, после потери сознания лежала на топчане в саду, фельдшер, прибежавший на крик, старался всячески помочь этой старой женщине, но тщетно, она дышала тяжело и отрывисто, с хрипом, он попробовал дать ей нюхательного порошка, чтобы привести ее в чувство, пока безрезультатно.
-- Давайте перенесем ее в дом, там прохладно и будет ей удобно, - предложил фельдшер,- вот ты и попался,- сказал он самому себе,- сколько больных и надо им всем помочь, жалко было пожилую женщину, похоже, ее хватил удар, парализовав все тело, пожалуй, ее не спасти, - с грустью подумал опытный фельдшер, прислушиваясь к ее предсмертным хрипам.
-- Моя помощь здесь не потребуется, всем вам надо готовиться к худшему, - обреченно, тихо вынес он свой суровый приговор и вышел на улицу, направился к дому Тофика, чтобы навестить, Наргиз, которая была молода, сильна и должна была выздороветь.
По пути в Сальяны путники, переждав полуденный зной, сделали еще один привал, дав отдохнуть лошадям, вроде Закир помнил дорогу, но самое главное, не мог найти ту небольшую речку с высокими крутыми берегами, где все и произошло. Потом найду, - успокаивал он себя - и речку, и тот большой дуб, под которым был похоронен бек. Зейнаб, видя его озабоченность и замешательство, начала была тревожиться, подумав, что они заблудились.
-- Что-то не так, Закир ага, мы заблудились?
-- Нет, ханума, мы скоро будем на месте, я на том дубе сделал зарубку, и он величественный, нетрудно будет его найти, только нам надо бы до наступления вечерних сумерек туда добраться, боюсь, что не успеем, - озабоченно произнес приказчик, громко понукая лошадей.
-- Закир, у меня есть план, все равно в темноте трудно будет найти это место, вечером как- то неудобно, да и потеряем напрасно время, поэтому, может быть, проедем прямо в Сальяны, к тому горцу, а днем вернемся и найдем этот дуб, а? Ведь ты, наверняка, помнишь, где он живет. Приказчик внимательно посмотрел на Зейнаб, надеясь, правильно ли понял ее, и не стал возражать.
-- Его зовут Герай, я хорошо помню дорогу к его дому, Вы правы, завтра, не торопясь, все и сделаем, - одобрительно сказал Закир. Он, не поворачивая коней, медленно поехал в сторону Сальян, остановив лошадей у большого кирпичного дома, сошел с фаэтона, увидел, что навстречу идет другой горец, друг Герая, Тофик.
-- Это ты, проводник, какими судьбами к нам? - удивленно спросил Тофик, но в фаэтоне увидев Зейнаб, смутился и осекся.
-- Лучше поедем ко мне, вот мой дом, мы большие друзья и соседи,- растерянно выпалил он и взял лошадей за поводья, потом помог Зейнаб выйти из фаэтона привел ее домой к матери:
-- Мать, помоги расположиться Зейнаб ханум, мы лошадей напоим и подойдем, - нервно отчеканил Тофик. Дом был большой трехэтажный и состоял из семи комнат, все комнаты были обставлены старинной мебелью, выполненной в стиле интарсии, всюду царили порядок и чистота. Ирада ханум привела Зейнаб в просторную комнату, где был чувал дымоволоком и камин - камелёк, которые использовались только зимой, широкий кожаный с откидной спинкой диван, позолоченная посуда.
-- Здесь гостиная, располагайтесь, пожалуйста, а потом будем ужинать. Зейнаб не понимала, почему Тофик их привел к себе и не пустил к Гераю, что же происходит? Оставалось только ждать, должно же все проясниться, наверняка, что-то случилось, она села на диван, стала ждать. Ирада ханум с помощью служанки и соседки готовила ужин, подойдя к Зейнаб, она предложила ей умыться с дороги и проводила ее в маленький домик, где была чугунная ванна и чугунок с колонкой для подогрева воды, где все обычно мылись. В одной из комнат, освещенной масляной лампой, множеством свеч, постелив на стол узорчатую скатерть с бахромой, начали накрывать на стол. Когда все собрались за столом, Тофик, не спеша, поведал о печальных последних событиях, о том, что произошло с Гераем. Фельдшер, выпив полный стакан водки, отказался от еды и удалился в сад, чтобы покурить. Рассказ Тофика потряс всех присутствующих, особенно Зейнаб.
-- Тофик, я могу попросить тебя об одном одолжении?
-- Конечно, Зейнаб ханум, о чем угодно, - настороженно ответил Тофик.
-- Ты можешь отвезти меня в дом фельдшера, где лежит раненный Герай?
-- Сейчас запряжем новых лошадей и поедем, а ты, Закир, просто помоги мне, потом отдыхай, - пожимая плечами, ответил Тофик.
-- Нет, я Вас, ханума одну не отпущу,- вмещался было Закир.
-- Отдыхай, Закир ага, со мной ничего не случится, - поспешила успокоить его Зейнаб, взяв свой ридикюль, поблагодарив Ираду ханум за ужин, вышла на улицу.
Герай лежал неподвижно, на его красивом бледном лице застыла боль, которую причинило ранение. Зейнаб была сильной женщиной, видя его беспомощное состояние, обреченно смотрела на него и, не выдержав, всплакнула. Увидев ее состояние, все вышли из комнаты, для одной семьи слишком много горя - гибель младшего брата, внезапная смерть матери Биби ханум, теперь он сам находится между жизнью и смертью. Она поняла, что над этой семьей витает дух, бумеранг мщения - зло возвращается злом, добро - добром, и всему этому виной та роковая ночь, когда бек был убит. Подойдя еще ближе, она пальцами пригладила прядь его волос на голове, едва слышным шепотом призналась ему в любви. Да, да, именно в этот момент, когда он беспомощно лежал на тахте, и это было вызвано не чувством жалости, а искренней любовью, которая зародилась в ее сердце еще тогда, в Арчыдане, когда она впервые его увидела, и она будет беречь этот нежный росток новорожденной любви, чего бы это ей ни стоило. Еще раз, проявляя свой сильный характер и волю, она вышла на улицу, где все молча, стояли и, подойдя к фельдшеру Ивану Лукичу, обратилась к нему на чистейшем русском языке, желая поговорить с ним наедине.
-- Я хотела бы знать, каковы его шансы на выздоровления и можно ли его отвезти в город в лечебницу, - как-то неуверенно начала она.
-- Я сделал все, что мог, думаю, что операция прошла удачно, во всяком случае, его состояние стабильное, а пока перевозить его нельзя, снова откроется рана. Хочу заверить вас, что он поправится, хотя я не Феб - целитель, - уверенно сказал Иван Лукич.
-- Если вы позволите, я хотела бы остаться здесь, чтобы ухаживать за ним и, заодно, помогать вам,- умоляющим голосом сказала Зейнаб, боясь, что он ей откажет.
-- Хорошо, только в комнате поставим еще одну кровать, чтобы вы могли отдохнуть, а сами потеснимся, - одобрительно ответил Иван Лукич. Она в знак благодарности из ридикюля достала несколько золотых монет империал и протянула их фельдшеру.
-- Мы не богатые люди и таких монет никогда не видели, но, давно живя среди этого гордого народа, тоже сумели сохранить свою гордость и достоинство, поэтому, не унижайте меня, пожалуйста, - обиженно, тихо сказал фельдшер. Оставалась еще одна проблема - похороны матери Герая, Биби ханум, тело которой должны предать земле до захода солнце. Тофик задумчиво сидел в сторонке на лавочке, опустив голову. Она подошла к нему и села рядом.
-- Тофик, нам надо заниматься похоронами Биби ханум, ты сможешь все организовать? я все расходы беру на себя, мне печально, что мой приезд совпал с такими трагическими событиями, о чем очень сожалею. Я сама буду его выхаживать, и он должен поправиться, поэтому я решила остаться здесь, а ты поезжай домой, ведь Наргиз тоже больна, - и достала из сумочки пачку денег в больших купюрах.
-- Спасибо, Зейнаб ханум, мы тоже не бедные люди, справимся, там уже похоронами занимаются, и завтра, ближе к полудню, я за вами заеду, - с потерянным видом, тихо произнес Тофик, вставая. Да, это был злой рок, «безумец» - фатум, который висел над головой и тяготел над ней, подавляя ее волю. Оставшись наедине с Гераем и, вытирая влажной марлей с его лица капли пота, она отчетливо понимала, что он ей нужен и, если кто-нибудь предсказал бы, какие крутые повороты судьбы ее ожидают, то она никогда не поверила бы и сочла бы это за бред. Вот так судьба с нами жестоко играет, расписывая все по-своему, и тут мы абсолютно бессильны, нам только остается мириться с этим и ждать перемену - очередные козни судьбы. Поразительно, как, когда и где это произошло, что меня подстерег этот маленький, безжалостный, коварный божок любви со своими стрелами и пронзил мое неуязвимое сердце? Я знаю цену этой любви, сначала всходит, как безобидный нежный росток чего - то нового, а потом, нарастая неуправляемой волной, разрушает твою душу, леденя сердце, нет, я не поддамся соблазну, не стану затевать игру с судьбой, и буду глуха к призывам ангелов, если даже стану их пленницей, и закуют меня в цепи на вершине снежных гор, я готова жить в цепях, быть рабыней у самого царя небесного, а вы, небеса, не смейте отнимать мою последнюю надежду на любовь, и прошу, сжальтесь надо мной. А ты, Эрот, остановись, я твой неудачный выбор, и не трать на меня свои стрелы. Здесь обмануться нельзя, принимая похоть, вожделение, за любовь, впрочем, она тоже основана на страстном половом влечении, здесь нетрудно ошибиться и потом пойди, разберись, была ли она? В любом случае, сначала нужно разобраться в своих чувствах, чтобы потом не страдать, мол, они оказались химерными. Если любовь - сердечное влечение, значит, следует прислушиваться к зову своего сердца, оно-то уж, наверняка, не обманет, а?
Наргиз очнулась и окончательно пришла в себя, все это время рядом с ней безотлучно находились фельдшер и Ирада ханум. Внезапная смерть подруги Биби ханум, потрясла ее. Всю ночь в доме Герая его родные и близкие готовились к похоронам. Деревенский фельдшер дал еще жаропонижающего порошка Наргиз.
-- Ирада ханум, желательно, чтобы она что-то покушала, это необходимо, - обращаясь к ней, весело сказал фельдшер, - теперь-то она поправится, это точно. В это время зашел Тофик и попросил мать принести бульон, чтобы покормить Наргиз. Фельдшер вдруг громко засмеялся, он искренно радовался своей победе, ни к кому не обращаясь, вышел на улицу и пошел домой, это была его очередная победа, и он гордился своей работой. Приподняв голову Наргиз, Тофик, тихо шепча ласковые слова, кормил ее ложкой свежим бульоном.
-- Боже ты мой, как ты напугала всех нас, - целуя ее бледные губы, тихо сказал Тофик,- теперь все будет по-другому, и я прошу меня извинить за мое похотливое поведение и сразу хочу сделать признание, Наргиз, я тебя очень сильно люблю! эти слова я никогда никому не говорил. Вдруг она громко разрыдалась, так громко, что даже прибежала Ирада ханум.
-- Тофик, что опять ты сказал ей, что она так расстроилась и заплакала, а? дай мне пиалу, я сама буду кормить ее, а ты определи место, где будет отдыхать гость из Арчыдана. Тофик послушно вышел и подошел к Закиру, который сидел в саду при догорающей свече.
-- А куда наш лекарь-то делся? - удивленно спросил Тофик.
-- Он очень долго хохотал и, ничего не говоря, пошел домой. У вас столько неприятностей, и тут мы не кстати, наверное, не во время приехали, - устало сказал Закир, закуривая привычную скрутку из листьев табака, - а Зейнаб ханум не сказала, когда она вернется?
-- Завтра в полдень, я привезу ее на похороны Биби ханум, а там пусть сама решает, - уклончиво ответил Тофик, - ты тоже устал от дороги, пойдем, покажу комнату, где ты будешь отдыхать.
На долину с гор опускался густой туман, принося с собой прохладу, медленно стелился над рекой, окутывая своим холодным дыханием дома. Полная луна готовилась к рождению месяца и среди тысячи мерцающих огней, плавая по небу, искала убежище.
У Рамиза дела шли хорошо, косари закончили сенокос, часть сена оставили в копнах на поле, часть увезли в хозяйство Зейнаб, а сами, немного отдохнув, приступили к сбору фруктов и бахчевых. Несколько обозов были подготовлены для вывоза и продажи урожая, Рамиз не знал толк в таких делах и полагался на знания и опыт работников, которые из года в год занимались этим. Когда часть урожая была собрана, шесть обозов, нагруженные фруктами и овощами, двинулись в сторону города Елизаветполь, который находился на реке Гянджачай. Само Гянджинское ханство, центром которого был город Елизаветполь, располагалось в долине реки Кура, и было освобождено русскими войсками от персидской оккупации в начале девятнадцатого века. Елизаветполь был крупным промышленным городом с многочисленным населением, и там легче и быстрее можно было продать собранный урожай. Рамиз просил отца ехать с обозом, оставаться там до осени и ждать других обозов с урожаем. Пока не была Закира, он не мог оставить хозяйство в разгаре сбора урожая и отлучиться надолго, кроме того, надо было заниматься продажей крупного рогатого скота и других животных на местных базарах, он был не опытен, поэтому часто прибегал к помощи работников, которые давно работали у бека, среди работников был толковый мужик, бывший офицер по имени Таир, который всегда давал деловые советы.
-- Таир, мне одному очень тяжело, просто не успеваю, ты поезжай к пастухам, пусть отберут несколько молодых бычков и баранов для продажи, сам же их и привези, потом отвезешь на базар, бери в помощники, кого хочешь, и занимайтесь пока этим. Рамиз, помывшись, переоделся, и никому ничего не говоря, незаметно покинул двор, он торопился к Зари, похоть зажигала кровь юноши, и он никак не мог удовлетворить свое сладострастие, а Зари, будучи мужелюбивой женщиной, старалась его ублажать и с нетерпением ждала, чтобы вместе предаваться неге. Вспыхнувшая между ними пламенная страсть с каждым днем разгоралась всё сильнее, полностью овладевая их сердцами. Он испытывал к ней сильное чувственное влечение и, порой, даже забывал о существование Фариды, конечно, Зари была его первая женщина, он постепенно начал привязываться к ней, и с каждым разом она становилась ближе ему, она в томном ожидании ждала его прихода и была счастлива с ним, они были молоды и наслаждались друг другом, обжигая друг друга страстными поцелуями, ласками, передаваясь неге. Зари смотрела на него с вожделением и испытывала к нему сердечное влечение, часто говоря о своей любви, а он, наоборот, о любви вообще не говорил, может, не понимал, что это такое? Как бы ни было, ему с ней было хорошо.
-- Зари, только не обижайся, - сидя за ужином, неожиданно, неловко начал он, я привез тебе немного денег, купи себе что-нибудь из одежды, продукты, в общем, что тебе хочется. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака несколько купюр и положил их на стол.
-- Зря ты меня унижаешь, мне всего хватает, и я не бедно живу, - с обидой сказала она. Он, обняв ее, крепко поцеловал в губы. Из домов за рекой громче доносился хоровод - иннаби девиц вокруг костра, может быть, для кого-то этот вечер станет судьбоносным, кто знает. И никто из них не знал, какие же удары готовит им капризный, порой, безжалостный злой рок судьбы, он же «безумец».
Глава седьмая.
Родные, близкие и соседи, одетые в черные траурные одежды, прощались с Биби ханум. Завернутое в саван тело покойной лежало на широких носилках, и все громко оплакивали ее. Пожилой мулла, держа в руках потрепанный молитвенник, трясущимися пальцами перелистывая его, тихо читал молитву. Хоронили Биби ханум рядом с умершими близкими родственниками на мазаре, где были похоронены предки, муж, сын Исмаил, несколько пожилых плакальщиц, исцарапывая лица, истошными воплями придавали процессии еще больше печали и скорби. Зейнаб, целую ночь, сидевшая рядом с раненным Гераем, тяжело переживала смерть его матери и была огорчена тем, что даже не успела с ней познакомиться. После поминального обеда в память усопшей Зейнаб отозвала в сторону Закира, и объявил ему о своем решении.
-- Закир, ты возвращайся домой один, я решила остаться и помочь Гераю поправиться, Тофик потом мне покажет место, где похоронен бек, - успокаивая себя, произнесла она, - наверняка, я буду долго отсутствовать, поэтому хозяйством будешь заниматься ты сам. Ты знаешь свое дело, и я тебе доверяю, надеюсь, все будет хорошо, деньги увези обратно, занимай любой дом, который тебе понравится и живи там постоянно, если мне что-то понадобится, я дам знать. Арчыдан не покидай, никому ничего не объясняй, назойливым людям ответишь, что уехала в город лечиться. Возьми двух лошадей, если, конечно, хочешь, отбывай завтра на рассвете и береги себя. Золото, деньги в одном месте не держи, в доме в спальной есть личный сейф бека с набором цифр, воспользуйся им, а ключи я тебе отдам, да, чуть не забыла, в гостиной имеется большая коллекция холодного и огнестрельного оружия, очень старинные и ценные, пусть останутся, как память о беке, вот моя именная печатка с сердоликом, покажешь ее Лейле. Ты помоги мне, пожалуйста, сейчас ничего не могу объяснить, может, потом, - волнуясь, произнесла Зейнаб. Он впервые увидел ее такой опечаленной и, опустившись на колени, с горечью произнес:
-- Я все исполню, хозяйка, как вы велели, и благослови Вас Бог. Она, наклонившись, помогла ему подняться, и увидела слёзы в его глазах. Он не хотел оставлять ее среди этих когда-то враждебных людей, но это было ее решение, и он должен подчиниться. Закир остаток ее личных вещей перенес в дом и решил задать овса своему коню, высыпая из мешка в корыто зерновой фураж. Тофик, увидев все это, понял, что Закир готовится в дорогу, и один. Зейнаб подошла к Тофику, садясь рядом, проговорила:
-- Прошу, не осуждай и отвези меня в дом фельдшера, еще вот что, ты привези побольше продуктов Ивану Лукичу, а то мы, наверное, обременяем его семью. Я предлагала ему деньги, а он наотрез отказался, поэтому, еще раз тебе предлагаю деньги и настаиваю, чтоб ты их взял,- вытащила из кошеля пачку денег и положила на его колени. Тофик был удивлен ее настойчивости, и ему нравился ее волевой характер.
Иван Лукич делал новую повязку Гераю с помощью Зейнаб, которая помогла ему перевернуть Герая на левый бок, кровь из раны больше не сочилась, и уже образовался рубец, и фельдшер обрабатывал рану какой-то жидкостью.
-- Это настой из горных трав, он сушит рану и не дает образоваться инфекции, он должен скоро очнуться, и надо будет хоть насильно влить ему в рот несколько ложек жирного бульона, смешанного с красным вином, я сейчас принесу бульон и маленькую деревянную ложку и помогу вам это сделать, он плоской деревянной палочкой разжал зубы Герая, а Зейнаб влила его открытый рот несколько ложек бульона, после перевязки он лежал на боку и больше не стонал.
- Вот и славненько,- довольно сказал фельдшер и вышел из комнаты.
Вечерело, Зейнаб с фельдшером и его женой сидели на скамеечке в саду, у дома остановился фаэтон, которым управлял Тофик, с ним был Закир и еще один горец. Горец на спине нес две бараньи туши, а остальные сахар в мешках, крупы и два не больших бочонка мёда. Иван Лукич укоризненно посмотрела на Зейнаб, мотая головой.
- Зачем столько, ведь все испортится, мясо надо срочно опустить в ледник в погребе. Он окликнул старшего сына, чтобы тот показал, куда сложить продукты. - Вы очень настойчивая дама, все равно сделаете по-своему, - мотая головой, произнес фельдшер. Разгрузив продукты, Закир принес кофр с одеждой Зейнаб.
- Прощай, хозяюшка, с тяжелым сердцем покидаю Вас. Горцы меня проводят до реки Агсу, а там до Арчыдана рукой подать, - низко поклонившись ей, огорченно сказал Закир. Она, обняв его за шею, со слёзами на глазах грустно молвила:
- Поезжай, да поможет тебе Бог, может, еще свидимся.
Вернувшись, домой, Тофик увидел Наргиз, сидящей в саду, она еще была очень бледна, но уже начала поправляться. Горец попрощался со всеми и заверил Закира, что он с другом придет на рассвете, чтобы его проводить, как договаривались.
- Давай, Закир, выпьем вина и все вместе поужинаем, а потом я помогу тебе собраться,- сказал Тофик.
- А что мне собираться-то, сел на коня и поехал, но есть к тебе одна просьба, Тофик, - Закир достал из кармана сверток, не разворачивая, положил на стол, - эти деньги отдай, пожалуйста, Зейнаб, хотя она не велела оставлять, она остается, и они могут пригодиться ей. Тофик молча, взял сверток и отдал Наргиз:
--Потом напомни мне, пожалуйста, а пока спрячь, когда поеду, верни мне, чтобы я их отдал Зейнаб.
Ирада ханум начала собирать на стол, Тофик принес большой кувшин вина и запечатанную сургучом бутылку водки.
-- Нервы на пределе, сколько всего навалилось, и сразу, - наливая себе водки, а остальным вина, сказал он. У калитки показался силуэт человека. Это был деревенский фельдшер, Тофик, встретив его, крепко обняв, поблагодарил за помощь, а он, смотря на Наргиз, только улыбался.
-- А водку я, пожалуй, выпью, если, конечно, нальете, - продолжая улыбаться, сказал фельдшер. Потом все помянули память усопшей Биби ханум.
-- Никто и ничто на этом свете не вечно, за нас все решает фатум, - философски заметил фельдшер и выпил очередную рюмку водки.
Горцы, проводив Закира до реки Агсу, тепло попрощались с ним, он же, тронутый их заботой, пригласил их приехать в гости. Еще до начала вечерних сумерек он решил перейти реку и по знакомой дорогое двинуться в сторону Арчыдана. Он не находил себе места от мысли, что оставил Зейнаб среди незнакомых людей и не смог ее переубедить, да и вряд ли она отказалась бы от своего желания, мечты, он понял, что она безумно влюбилась в Герая и готова на все ради него, и нет на свете силы, которые бы остановили ее, это и есть сердечное влечение, и тут все бессильны, и надо же такому случиться, увидев его всего один раз, не смогла забыть. Что ж тут поделаешь, это тайна сердца, зов ее судьбы, и она откликнулась на этот зов, а остальное пусть решает сама ее величество судьба.
Рамиз, находясь в плену вожделения и страстного полового влечения, снова и снова услаждал Зари, и она, целуя все его тело, с дрожащим трепетом в голосе просила еще, еще. Он, находясь в ее власти, был, не удержим и еще сильнее возбуждался. Да, он был молод, в рассвете сил, и его юношеский задор и пыл не возможно было остановить, увы, таковы уж законы природы. Утром, с рассветом, он покинул дом Зари, еще находясь в пылу страстной ночи, целиком отдавшись похотливому желанию этой молодой женщины, Рамиз спешил, у него сегодня было много работы. За горами рождалась утренняя заря, прохладный ветер, который дул с гор, подхватывая туман, уносил его на восток. Во дворе каждый занимался своим делом, с вечера накормленные волы, сопя и выпуская из ноздрей струи пара, стояли в открытых стойлах в упряжке, готовые к запряжке. Еще вчера привезенные из стада для продажи животные, лениво жуя свежее сенцо, обреченно ждали своей участи. Ехавший всю ночь без отдыха приказчик Закир, увидев большой и давно ставшим ему родным дом, облегченно вздохнул, устало слез с коня и увидел, как конюх Керим, спешит к нему.
-- Ехал всю ночь без отдыха, Керим, ты коня напои и хорошенько почисти, видишь, как взмылился от быстрой езды, потом задай ему овса и фуража, на завтра мне подготовь молодого жеребца, которого недавно объезжал, пошли кого-нибудь к Рамизу, пусть придет в контору, - устало сказал приказчик, не успел он зайти в контору, как прибежал Рамиз.
-- Я очень устал, Рамиз, о делах потом, занимайся тем, что запланировал, надеюсь, все в порядке, скажи плотникам, пусть посмотрят дом на берегу за садом, наведут там порядок, поставят мебель и все необходимое, я буду жить там, так велела хозяйка.
-- А что, разве она не приехала?
-- Нет, скажем так, нет, она поехала в город лечиться, больше ни слова, понятно? Рамиз покорно кивнул головой, оставив своего помощника в конторе, приказчик направился к дому Зейнаб, две служанки, как обычно, занимались своими домашними делами, одна из них, Лейла, которая считалась подругой Зейнаб, довольно-таки привлекательная женщина лет тридцати, занималась хозяйством в доме в качестве экономки, она была не местная, ее, по просьбе жены, привез бек из Тебриза, местный язык она знала плохо и с Зейнаб разговаривала на фарси. Честно говоря, она очень нравилась Закиру, но он стеснялся и избегал ее, даже, когда она обращалась к нему, она стояла во дворе и разводила самовар и утюг углём.
-- Вы уже вернулись, Закир, а где хозяйка?
-- Она уехала в город лечиться, и некоторое время будет отсутствовать, и все вопросы буду решать я, для доказательства вот ее именная печатка с сердоликом и ключи от сейфа в спальной, а ты узнаешь этот красный драгоценный камень?
-- Да, да, это ее печатка, Вы, наверное, с дороги очень устали, давайте я Вас накормлю, - застенчиво сказал Лейла.
-- Если есть горячая вода, я бы сначала помылся, а потом ты меня накормишь, очень проголодался, - устало ответил приказчик. Лейла сбегала в комнату, где стоял чугунок с колонкой, вернувшись, пригласила приказчика.
-- Пойдемте в дом, где все моются и стирают, вода еще теплая, там имеется мыло, полотенца, и, пока Вы моетесь, я принесу чистую одежду,- и быстро убежала. Помывшись, в чистой одежде, он сидел на веранде и обедал, недалеко сидела Лейла и ласково смотрела на него, как он с аппетитом ест. Он к кувшину с вином так и не притронулся, полулежа, опираясь на продолговатую подушку, закрыл глаза. Закир был бывшим военным и служил в кавалерии в чине прапорщика, его дальний родственник, который жил в С. Петербурге, при помощи своих влиятельных друзей устроил его учиться в военную семинарию, где он получил хорошее образование, после окончания семинарии по личной просьбе был направлен на службу в кавалерию, в небольшое конное войско, мать и жена с дочерью жили в ущелье Истису, у самого берега, отца он не помнил, по рассказам матери, он погиб на войне. Несколько лет назад при сильном наводнении, бурные потоки Куры смыли его дом, и погибла вся семья, после этих трагических событий он уволился и у, попытался скрыть факты службы в армии, но выправка, умение хорошо стрелять и хорошее знание русского языка вынудили его признаться, после этого он всюду сопровождал бека и был его проводником в дальних его поездках. Лейла, увидев, что он заснул, покрыла его легким тканевым одеяльцем, она, в отличие от других слуг, его воспринимала совершенно по-другому, но он почему-то ее постоянно избегал, а знал ли он, что, когда его долго не было, она скучала и ждала его? конечно, она любила и жаждала его ласки, но это была безответная, несчастная любовь. О, она все отдала бы на свете, чтобы объясниться с ним, рассказать ему о своих страстных чистых чувствах, к нему, не дающих ей покоя. Да, это было сердечное влечение, которое звало ее в тот прекрасный мир - мир неги, в тоже время страданий и потрясений, сердце ее жаждало печали - предчувствия любви, и она должна была произойти.
Рамиз, отправив Таира с несколькими повозками на базар, решил проверить, как идет стрижка овец и направил коня в ущелье Истису. Под навесом несколько чабанов уже начали стричь овец, собирая шерсть в льняные мешки.
-- Работы много, не хватает рабочих рук, ты, Рамиз, пошли к нам еще людей, а то мы не успеваем, эта работа очень срочная, каждый день надо вывозить шерсть, чтобы случайно под дождь не попала, - начал было жаловаться старший чабан.
-- Сегодня ничего не получится, а завтра пусть часть шерсти привезут, чтобы ее просушить, сами сделайте дополнительные навесы, это ускорило бы работу, - недовольно ответил Рамиз. Стоял полуденный зной, Рамиз, держа коня за поводья, спустился к реке, чтобы искупать коня и самому искупаться. Шумела Кура, неся свои мутные холодные воды к морю, спешила встретиться с Араксом. Найдя заводь с медленным течением, Рамиз начал купаться, вода была холодная, и конь, отрывисто фыркая, не хотел идти глубже. После купания он лег на зеленную траву в тени дуба, отпустив коня пастись, ему было хорошо, жизнь его пока радовала, наконец, вернулся Закир, теперь ему легче будет, да и с Зари был счастлив. Он, конечно, поедет на базар, чтобы самому проверить продажу животных, хотя Таиру доверял, но все-таки ему спокойней будет. Монотонный шум журчанья реки, ласкающий его слух, успокаивал и вселял в него надежду на будущее, что он ещё молод, и все у него впереди.
Переждав полуденный зной, отдохнув, Рамиз на коне, не торопясь, направился в сторону базара, который расположился на другом берегу реки, дорога к базару шла через станцию и, естественно, мимо дома Фариды, ему не хотелось, чтобы она его видела, и он попытался быстрее оказаться за деревьями, где он был бы уже невидим, но, как назло, в это время мать Фариды, Фатима, вешала на забор плетеные половички, чтобы их просушить, а Фарида сидела на крыльце и что-то стирала. Увидев его, подошла к забору и пристально посмотрела на него, но Рамиз не мог выдержать ее растерянного взгляда, и сердце от тревоги начало бешено биться. Да, на ее глазах стояли слезы, это было отчаяние, справиться со своим душевным состоянием она не могла. Но он не мог знать, что же творится в ее юной безвинной душе, и глупый бездумный поступок, как червь, точил их сердца, разрушая их отношения. Он не остановился, продолжая свой путь, оставив ее стоять у забора в удрученном состоянии. Когда Рамиз подъезжал к базару, работник Таир продавал последнего молодого бычка, он не стал вмешиваться в сделку, сделал ему знак, мол, буду в чайхане, получив деньги у Таира за продажу, дав ему бакшиш в виде небольшой суммы для всех, никому ничего не говоря, уехал домой.
После хорошего отдыха, приказчик сидел в конторе и ждал возвращения Рамиза, пока его не было, открыл сейф, будто проверяя, все ли на месте, все документы, деньги и ценности были на месте, только в нижнем отсеке сейфа лежала большая сумма денег, ладно, Рамиз приедет, все объяснит, - подумал приказчик. К нему заглянул один из плотников.
-- Закир, мы навели порядок в доме, там всего хватает: ковров на пол, мебели, нет только дивана и на окнах занавесок, может быть, на складе или в амбаре что-то найдется.
-- Ты иди к складам и позови туда Лейлу, я сейчас приду, вместе и посмотрим, - не отрываясь от бумаг, сказал приказчик, в это время зашел Рамиз, и по нему видно было, что он чем-то сильно взволнован. Закир из сейфа достал связку ключей и обратился к Рамизу:
-- Пойдем, сходим на склад, хозяйка приказала мне занять дом на берегу и жить там, не хватает мебели и прочего. Большой склад был пристроен к амбару, там было практически все.
-- Лейла, подбери для дома то, что не хватает, вот тебе ключи, я за ними потом зайду,- сказал Закир, отдавая ей связку,- а вы помогите перенести все, на что она укажет. Уже в конторе, Закир, показывая на деньги, спросил:
-- Рамиз, откуда эти деньги, тем более, такая большая сумма?
-- Пока ты был в отъезде, я продал лишних животных, сам же велел, - с обидой ответил он,- не доверяешь, что ли? Стараешься, а потом тебе начинают учинять допрос.
-- Да ты не обижайся, просто, в последнее время голова кругом идет, произошло столько неприятных событий, что я в растерянности, может быть, как-нибудь расскажу, - обняв его за плечи, грустно сказал Закир,- тебе надо научиться стрелять из пистолета, завтра и начнем, это только для безопасности, ведь мы в любое время суток находимся на работе, да и с деньгами имеем дело, винтовка винтовкой, а пистолет - другое дело, сегодня посмотрю в сейфе бека, может, там что-то подходящее есть, ты не думай, мне хозяйка разрешила и дала ключи, - дружелюбно сказал приказчик.
-- Вот сегодняшняя выручка от продажи, - произнес Рамиз и выложил деньги на стол приказчика. Закир, взяв деньги в больших купюрах, протянул их Рамизу, а остальные положил в сейф.
-- Отец твой уехал надолго, и ты остался за хозяина, вот и порадуй свою мать, пусть сошьет ребятишкам добротную одежду, купит хорошую обувь, не переживай, эти деньги заработал ты сам. Закрыв контору, они пошли к дому Закира, где Лейла и служанка наводили порядок. Рамиз повернул к своему дому, он сегодня не собирался идти к Зари. Лейла подошла к Закиру, отдавая ключи, переходя на русский язык, чтобы другая служанка не смогла понять, как бы, между прочим, заметила:
-- Конечно, дом не обжит, и тут не хватает женских рук, уважаемый Закир, здесь две комнаты, - замявшись, продолжила, - из большой комнаты можно сделать спальную, или вы собираетесь жить бобылем?
-- Лейла, прошу тебя, во-первых, не обращайся ко мне на «Вы», во-вторых, не смейся надо мной и, главное, ты обо мне ничего не знаешь, и легкомысленно судить не стоит, - грустно, печальным голосом ответил Закир,- если мы здесь закончили, то пойдем в большой дом, мне нужно кое-что посмотреть. Он в ее сопровождении зашел в спальную комнату Зейнаб, которую хозяева постарались обставить по европейскому стилю, Закир такую роскошь видел раз в жизни, и то в С. Петербурге у состоятельных людей. На стенах, увешанных персидскими коврами, висели шашки, сабли с позолоченным эфесом, украшенные драгоценными камнями, мушкеты и винтовки разных времен, много разных кинжалов, ханджары дивной работы. - Надо бы нанять хорошую охрану, - решил Закир, - ведь очень большая и ценная коллекция, - подумал он, восхищенный увиденным, достал ключи, начал подбирать комбинацию, которую неоднократно напоминала Зейнаб, полки сейфа до отказа были набиты деньгами, золотыми монетами империал, разными золотыми украшениями, на нижней полке лежали несколько пистолетов и патроны к ним, вот это и интересовало Закира. Лейла, увидев пистолеты, сильно испугалась, но продолжала смотреть, что же он будет делать дальше, Закир взял два револьвера и несколько коробок патронов, закрыв сейф, ключи отдал Лейле.
--Возьми эти ключи и спрячь их в надежном месте, я взял то, что хотел, - улыбаясь, сказал Закир. Она, пожимая плечами, взяла ключи, поманивая его, увела к окну и, отодвинув ковер, показала на стену:
-- Ты здесь ничего не видишь?
-- Конечно, нет, стена, как стена, только какая та странная картина, - пожимая плечами, ответил Закир. Она пальцем нажала на середину картины, и на стене открылся небольшой тайник.
-- Об этом тайнике даже бек не знал, здесь Зейнаб хранит свои документы, письма и фамильные драгоценности, которые для нее дороги, теперь об этом знаешь и ты, - тихо сказала она и закрыла тайник, опуская ковер. - Кругом тайники, боже мой, как все это непривычно для меня, - подумал Закир, и они вместе вышли из спальни и прошли на веранду, где он устало, рухнул на тахту.
-- Я очень устал и, наверное, пойду «обживать» свой дом, как это стараются делать бобыли.
-- Останься, что тебе там делать одному-то? Сейчас принесу ужин, а потом постелю, где хочешь, на диване или на кровати в комнате, только не уходи,- взмолилась она. Он ей не ответил, и в глубине душе вспыхнул тусклый огонек надежды, манящий его в мир давно потухших желаний и воспламенил мечту, которая теплилась, долгие годы в его воображении и казалась несбыточной. Не дожидаясь его ответа, Лейла принесла ужин, вино и фрукты, но Закир отказался от ужина и вина, тогда она смело подошла к нему, взяв за руку, повела вглубь дома, там была небольшая, но уютная комната.
-- Ты здесь хорошо отдохнешь, а я пойду в свою комнату, и хороших тебе сновидений. Он грустно смотрел на белое постельное белье, опасаясь испачкать, решил раздеться полностью и быстро заснул. Посреди ночи, она тихо пришла к нему и легла рядом, обдав его одурманившим запахом своих духов, и принялась ласкать его, целуя крепкое волосатое тело, мягкими нежными пальцами коснулась его полового члена, он сразу же возбудился и, еще сильнее притягивая ее к себе, в темноте нащупав ее усладу, сильно вошел в нее и, услаждая, прислушивался к ее шепоту, похожему на бред…
Герай очнулся, открыв глаза и увидев рядом сидящую Зейнаб, принял ее за ангела, который наконец-то прилетел за его душой, чтобы забрать на небеса, появление ее настолько было неожиданно и неправдоподобно, что он снова закрыл глаза в надежде, что это мистическое существо пери исчезнет, но она сидела на месте, теперь, наклонившись, губами почти касаясь его лица, шепотом, спросила:
-- Слава богу, ты очнулся! как себя чувствуешь, Герай? Он снова закрыл глаза, едва шевеля губами, попытался что-то сказать, но не смог. Она бегом бросилась к Ивану Лукичу, чтобы сообщить ему радостную весть, что больной очнулся. Иван Лукич был опытным лекарем и только теперь отчетливо осознал, что-то ожидаемое чудо произошло, и по-детски радовался этому, он положил свою ладонь на его лоб, чтобы проверить, есть ли у него жар, другой рукой щупая пульс.
-- Ну, ты, братец, даешь, искренно всех обрадовал, теперь его надо хорошенько покормить, - обращаясь к Зейнаб, радостно произнес Иван Лукич, прибежала и жена Ивана Лукича, Марфа Петровна и, по знаку лекаря, принесла на подносе графин с водкой и закуски.
-- За это чудо грех не выпить, - весело сказал лекарь, наливая всем водки. Герай глаза больше не закрывал, но то, что происходило, воспринимал плохо. - Ты, Зейнаб, пока покорми его, а потом поможешь мне сменить повязку. Он, последний потомок древних кавказских феодалов, по воле судьбы, выжил, наверное, такова была воля фатума. Бульон был горячий, и Зейнаб настойчиво кормила его из ложки, часто вытирая платком лицо и рот, он попытался что-то сказать ей, и она еще ближе наклонилась к нему.
-- Платок приятно пахнет, - едва шевеля губами, наконец-то выдавил он из себя, она, поцеловав его в бледные губы, громко засмеялась, это были его первые слова, да и в таком шутливом тоне, единственно, что тревожило Зейнаб, как потом ему сказать о смерти матери, пусть окончательно поправится и окрепнет, может быть, тогда? В любом случае, это будет для него болезненным ударом, и постепенно придется его подготовить к этому печальному событию, наклонившись к нему, нашептала:
-- Если мой платок так приятно пахнет, значит, ты и меня чувствуешь, так? - он, чуть наклонив голову, утвердительно кивнул.
Наргиз от нервного перевозбуждения полностью оправилась, она знала причину своего болезненного состояния, это понял и опытный деревенский фельдшер. Он знал, что это ее первое половое отношение с мужчиной и присуще всем девственницам, ее внезапное заболевание только для Тофика осталось загадкой. И Ирада ханум тоже догадывалась, что причина ее болезни только в этом. А дальше что? потом она поговорит с Тофиком, и как следует. Все трое сидели в саду и ужинали.
-- Наргиз, давай, завтра проведаем Герая, а потом поедем в долину, наверное, бахчевые овощи поспели, надо заниматься продажей, поголовье овец, крупного рогатого скота возросло, на зиму лишнюю скотину нужно продавать, все это мне надо организовать, поможешь мне? Никто сам не будет делать, раз сенокос закончили, пусть занимаются стрижкой овец и просушкой шерсти, скоро из города приедет оптовик и все закупит оптом, желательно, чтобы все для продажи было готово, да, еще Гераю надо помочь, правда, у него есть молодой помощник табунщик Эльдар, который тоже все продает оптом, мы завтра с тобой его тоже навестим и попросим вплотную заняться сбором, пока Герай не поправится, - как бы с досадой, проговорил Тофик. Ирада ханум собирала посуду и обратила внимание, что Наргиз мало покушала.
--Успокойся, Тофик, конечно, она тебе будет помогать, Наргиз, что-то ты совсем ничего не поела, Тофик, а что, если попросить фельдшера, как его зовут, кажется, Семён, пусть тебе поможет, конечно, за хорошую плату, может, он сможет совместить эту работу со своей основной работой? Он же на службе не состоит, а всех лечит добровольно, ты просто поговори с ним, может, и согласится, - спокойно сказала Ирада ханум. Тофик сейчас же захотел воспользоваться подсказкой матери.
-- Я сейчас же пойду к нему и поговорю, Наргиз, давай вместе прогуляемся, - нетерпеливо сказал Тофик, вставая из-за стола,- Наргиз, ты пока накинь на себя джемпер, а я ему выпить возьму. Фельдшер сидел с женой в саду в беседке, бренчал на балалайке, тихо пел грустную песню, увидев соседей, очень обрадовался и тут же, обращаясь к жене, попросил ее сообразить насчет выпивки.
-- Не беспокойтесь, Ирина Ивановна, я ненадолго, - сказал Тофик и поставил на стол поллитровку, запечатанную сургучом, жена Семена, все-таки, ушла за закуской, дождавшись ее, Тофик изложил цель своего прихода. Разговор начался на русском языке, которого Наргиз не знала. Семен и его жена хорошо знали азербайджанский и, поэтому, перешли на местный язык, чтобы Наргиз не было неловко. К удивлению Тофика, Семен быстро согласился, тогда Тофик, вытащив из кармана пачку денег, отдал Ирине Ивановне, сказав, что сделка состоялась, и эти деньги - аванс, все, кроме Наргиз, выпили за сделку. Тофик поспешно встал, попрощавшись, напомнил, что утром они выезжают в долину. Стояла редкая тишина, в домах и во дворах не горел свет, жители села рано ложились спать, чтобы начинать работу на рассвете, новорожденный месяц, медленно плавая по небу, то исчезал в облаках, то появлялся, иногда тишину нарушал ночной соловей, затевал свои трели, снова посвящая их своей возлюбленной розе. Тофик с грустью смотрел на огромный дом друга, который пустовал и выглядел мрачным, оставшись без хозяев, конюх, он же садовник, поддерживал порядок во дворе. Тофик всегда в летнее время спал на веранде и, как обычно, хотел было направиться в свое привычное место, как вдруг его руку схватила Наргиз.
-- Потом мне можно посмотреть, где ты спишь?
- Конечно, приходи в любое время, смутившись, ответил Тофик. Он, не торопясь, зажег свечу, разделся и лег на широкую тахту, он твердо решил, как бы ему ни стыдно было, но извиниться за свое похотливое поведение перед Наргиз он должен, это было грубое половое влечение, пусть даже сладострастное, хотя, он испытывает к ней нежные чувства, природу которых объяснить пока не в состоянии, получается, что он совершил насилие по отношению к ней. Послышались едва уловимые звуки ее шагов, наверняка, она шла босиком. Она была в ночной сорочке, подошла и села на край тахты.
- Наргиз, я прошу…
Она не дала ему договорить, зажав рот ладонью, в нём, будто, неожиданно проснулся огнедышащий вулкан страсти такой силы, что им вновь овладело вожделение, сделав его неуправляемым, он, зажав ее губы своими горячими губами в долгом поцелуе, снял сорочку и начал целовать ее плотные груди, напоминающие два нераспустившихся бутона розы, иногда слегка покусывая соски, он слышал ее тихий стон, похожий на нежный лепет, пальцами нежно гладил ее влажную усладу, слегка сжимая клитор, еще больше возбуждая ее, и тихонько вошел в нее, долго - долго услаждая. Утром мать Тофика Ирада ханум, с укором смотря на сына, с обидой заметила:
-- В доме семь комнат с прекрасной обстановкой, а ты, как абрек, ее на веранду приглашаешь, позор! Он не ответил матери, покраснев, вышел из дома и удивился, увидев в саду на столе готовый завтрак, а Наргиз разводила самовар с углём, в это время вдоль забора к их дому подходил фельдшер Семен, после завтрака они вдвоем быстро запрягли фаэтон двумя лошадьми, по настроению матери Тофик понял, что Наргиз вряд ли с ними поедет.
-- Наргиз, мать очень сердится и меня уже выругала, наверное, ты остаешься дома, она сказала тебе об этом?
-- Да, не нервничай ты так, она просто попросила остаться, и все, подожди меня, я сейчас принесу те деньги, которые оставил Закир для Зейнаб, - смеясь, ответила она.
Зейнаб, полностью раздев Герая, решила его протереть влажным мягким полотенцем, ему было стыдно, и он не решался открыть глаза. Дойдя ниже пояса, она нарочито коснулась его мужского полового члена, будто проверяя, действует ли он и неожиданно почувствовала, что он начинает возбуждаться, и у него начинается эрекция, что означает по латыни - выпрямление. Она неподдельно громко засмеялась и, наклонившись к нему, шепнула:
-- «Он» большой и в хорошем состоянии, и ты можешь не беспокоиться. Тофик с фельдшером вошли во двор, где их встретил Иван Лукич.
-- У нас есть хорошая новость, - радостно воскликнул лекарь,- Герай очнулся, и теперь есть все основания полагать, что он полностью поправится.
-- Здорово, уважаемый Иван Лукич, - обнимая его, сказал Тофик, и все они втроем прошли в комнату, где лежал Герай. Он лежал тихо, держа за руку Зейнаб, увидев Тофика, его глаза заблестели, и слеза покатилась по щеке, Тофик, расстроенный его беспомощным состоянием, подошел к нему, обняв за шею, произнес: - все хорошо, Герай, ты только поправляйся, и я клянусь честью горца, прахом наших предков, мы найдем тех, кто стрелял в тебя и сурово их накажем. Он отозвал Зейнаб в сторону и, с жалостью, смотря на ее усталый вид, негромко сказал:
-- Мы поехали в долину, ведь у Герая большие земельные угодья и много живности, и я хочу поручить его помощнику Эльдару, чтобы он занялся всеми вопросами его хозяйства, ведь скоро из города приедут оптовики для закупок, сама понимаешь, я один не успеваю, вот деньги, которые оставил Закир, уезжая, - и протянул ей большую пачку денег.
-- Вот упрямец, сказала же, что их у меня пока достаточно, а вот что мы сделаем, - и, повернувшись к дому, крикнула,- Иван Лукич, вас можно к нам на минутку? - Почему бы нет, - ответил лекарь.
-- Вот ваше вознаграждение, и сразу вынуждена предупредить, если и на этот раз не возьмете, тогда я прямо сейчас же увезу Герая,- жестко сказала она и протянула лекарю деньги. Конечно, для фельдшера, который не состоял на службе и жил с семьей, это были большие деньги, и он вынужден был их взять. Попрощавшись, Тофик с Семёном уехали в долину, по пути завернули к ущелью, где находились Эльдар и несколько табунщиков с табуном, в это время Эльдар, по указанию Герая, объезжал для него молодого жеребца, увидев Тофика, он поспешил к нему, на ходу спросив, мол, хозяин обещал приехать, но так и не приехал. Тофик отвел его в сторону и сообщил то, что произошло, с Гераем, а потом при всех объявил, что Эльдар, хозяином назначен приказчиком и будет вести дела в хозяйстве, пока не вернется он сам.
-- Бери себе помощника любого, только чтобы не воровал, и организуй сбор урожая, вообще всю работу, ты уже занимался этим, пока можешь жить в доме Герая, помоги, пожалуйста, видишь, что происходит, главное, не забудь, что скоро из города приедут оптовики. Потом он поехал к своим табунщикам, чтобы представить нового приказчика, тут же выделили Семёну коня, седло, наборную уздечку с поводьями, на которых стояло клеймо с буквой »Т».
-- Отныне этот конь твой, Семён, это мой тебе подарок за твою помощь Наргиз, а потом получишь еще и других домашних животных, не обижайся, это по дружбе, и я намерен с тобой и дальше дружить. Они на фаэтоне, к которому был привязан конь Семена, объезжали земельные угодья Тофика, чтобы он мог знать их места расположения, и он представлял его всем работникам, как нового приказчика, ненадолго остановились у пастухов, которые стригли овец, пастухи помогли распрячь лошадей и отвели их под навес.
-- Познакомьтесь с нашим фельдшером Семёном, он мой новый приказчик, поэтому, как говорят в армии, прошу любить и жаловать, отныне все его распоряжения будут исполняться так же, как мои. Теперь попить что-нибудь холодненькое, - обращаясь к старшему чабану и к другим чабанам, сказал Тофик. Старший чабан из-под копны достал большой глиняный кувшин с широким горлышком и две деревянные чаши, налил в них мацони.
-- Я сейчас поеду к лесникам, а ты, Семён, поезжай к бахчам, мимо которых мы проезжали. Пусть занимаются сбором бахчевых, и надо будет отвезти в город для продажи, ты сам не езди, там есть опытный человек, он поедет и сдаст все оптом, - вставая, напутствовал его Тофик, затем, обращаясь к чабанам, - а вы его пока покормили бы, что ли? Оставив Семена, Тофик направил фаэтон к лесникам, они не занимались рубкой леса, а просто его охраняли, один лесник оставался у сторожки, другие на конях объезжали границы леса. Лесник готовил еду у костра, увидев хозяина, засуетился. Поздоровавшись с лесником, Тофик, слезая с фаэтона, спросил:
-- Скоро ли вернутся другие с обхода? - они давно уехали и должны вот- вот вернуться, - ответил лесник. Тофик вынужден был ждать, он хотел в сопровождении одного из них осмотреть лес Герая и место, где в него стреляли, наверняка, там остались следы вырубки, и его легко можно будет найти, и снова обратился к леснику:
-- Здесь рядом проходит граница леса моего друга Герая, ты, случайно, не слышал, кто его лес рубил?
- Мы слышали стук топоров, а когда подъехали, кроме поваленных нескольких деревьев никого не видели,- как-то уклончиво ответил лесник.
-- И стрельбу, конечно, не слышали, что-то ты темнишь, братец, а ведь от дробовика раздается сильное эхо, - продолжал допытывать лесника Тофик. В это время два наездника показались из лесной чащи, увидев хозяина, поклонились, гадая, что же его привело к ним. Взяв коня у отдыхавшего лесника, Тофик велел показать то место, о котором спрашивал, двое, непонимающее пожимая плечами, смотрели то на Тофика, то на другого лесника, выручил лесник, пояснив им, о чем идет речь. Тофик с помощью лесников нашел поляну, где лежали несколько срубленных деревьев, оставив коня и лесников, обошел поляну и у старого дуба на траве увидел следы запекшейся крови. Да, это кровь Герая,- подумал он и пошёл в том направлении, откуда могли произвести тот роковой выстрел, метрах в десяти увидел пустую гильзу, а рядом пыжа из войлока, подобрав, положил в карман брюк, подошел к двум его ожидавшим лесникам и, отозвав в сторону старшего, жестким голосом сказал:
-- Здесь стреляли в моего друг из дробовика, и вот улики, - показывая гильзу и пыж, - если тебе что-нибудь станет известно, то дай мне знать, разумеется, за большое вознаграждение. Старший лесник покорно кивнул головой, все втроем вернулись к сторожке, и Тофик, попрощавшись, уехал. Начинался полуденный зной, и он решил поторопиться домой, проезжая мимо дома Ивана Лукича, остановился проведать Герая и спросить Зейнаб, какая еще нужна помощь. Марфа Петровна во дворе на очаге в двух казанах готовила обед, Зейнаб и Иван Лукич сидели в саду в беседке и о чем-то оживленно беседовали, Зейнаб была в хорошем настроении, она сообщила, что Гераю только что сделали перевязку, и он спит. Она поняла, что Тофик чем-то встревожен и с тревогой спросила:
-- Ты чем-то озабочен, Тофик? - нет, все хорошо, просто жарко и голоден, сейчас поеду домой, - спокойно ответил Тофик и пошел к фаэтону. Он успокоился, все у него хорошо, всю работу организовал, и Герай идет на поправку, а вот с Наргиз, что дальше-то будет? Вот глупец, еще спрашивает, это, братец, сердечное влечение и его зов, может, и оказаться зовом твоей судьбы, пусть она сирота, не богата, и не образована, зато юная, красивая, умная, а остальное не важно, а ты просто люби ее и не ломай ей душу.
Закир привел Рамиза к большой скале на берегу реки, из маленькой кожаной охотничьей сумочки, висящей у седла, достал два револьвера, завернутых в промасленную тряпку и, с помощью чистой тряпки, начал снимать с них заводскую смазку.
-- Здесь, как бы, низина и эхо от выстрелов, отражаясь, не будет далеко распространяться, я буду делать и показывать тебе, а ты постарайся запомнить, тут сложного ничего нет,- и Закир начал объяснять принцип действия шестиствольного револьвера, поочередно вставляя пули в барабан, Рамиз, возбужденный от метких выстрелов Закира, спросил:
-- Закир, откуда у тебя такие, как у профессионалов, навыки, ты бывший военный, да? Все говорили об этом, и я теперь убедился, что это было правдой.
-- Это долгая история, брат, может, когда-нибудь, расскажу, мы часто будем приезжать сюда, чтобы потренироваться, я из жесткой кожи сошью для револьвера кобуру, похожую на чехол или футляр, как у нас в кавалерии, типа кожаной сумки у седла, только надо его носить постоянно с собой, желательно, на брючном ремне, потом привыкнешь, и все будет в порядке, - деловито произнес приказчик, укладывая револьверы обратно в сумку, - да, чуть не забыл, сегодня вечером приедет оптовик за партией шерсти, ты съезди к пастухам, и пусть все готовое привезут в большой дом, меня пока не будет, но он цену знает, цену когда-то установил еще сам бек, а я поехал в долину, посмотрю виноградники.
На этом и расстались, и каждый поехал по своим делам.
Лейла, после долгих и томительных услаждений, чувствовала себя счастливой и была под впечатлением его мужской силы, да, надо признать, что он это умеет делать, и делает страстно. Он мне нравится давно, и я люблю его, а почему бы нам не создать семью, если позволит Гименей? она наводила порядок в гардеробе бека и была удивлена, сколько новой одежды: сюртуки, кафтаны и много разных костюмов, главное, теперь зачем все это ему, беку-то? Надо сегодня же предложить Закиру, пусть выберет себе любую одежду. Подошла кухарка с вопросом, что же готовить на ужин, но Лейле самой хотелось накормить его чем-то вкусненьким, и поэтому попросила ее приготовить долму и принести из погреба коньяк, шоколат и водку, запечатанную сургучом, а сама пошла, выбирать для вечера платье, сегодня она должна выглядеть, как мистическая пери и делать все для любимого человека, в этом и есть ее счастье. Он мне нравится, а, насколько мне известно, Зейнаб не любила бека, сама, как-то, говорила мне, мол, по привычке живет, это тоже правда, что тысячи людей живут по привычке и по-своему счастливы, да, по-своему, а не по-настоящему, не всегда все решает любовь, и часто мы устоявшиеся привычки принимаем за любовь.
«Привычка свыше нам дана: Замена счастию она»,- утверждал великий русский Поэт, обманчиво, но они не разделимы, именно поэтому мы не можем понять природу своих чувств и точно определить, где любовь, а где привычка, может, со временем любовь иссякает, чувства притупляются, и она, коварная, многоликая, непостоянная, покидает наше сердце, уступая место печали, боли и страданиям взамен себя, заставляя жить нас по привычке. Тогда зачем, понимая ее коварство, мы идем у нее на поводу и позволяем ей затащить нас в бездну, поднять в душе бурю, которая безжалостно разрушает все, убивая душу навсегда? Ради чего мы снова добровольно попадаем в ее ловушку, позволяя ей вновь и вновь овладеть нашим сердцем? Пожалуй, мы тут не найдем точного ответа, да, я его желаю, мне с ним хорошо, и в общении тоже, разве этого мало? Наверняка, мы до конца своей жизни так и не познаем этот феномен, его сущность, как необычайное явленье души, и тут тысячи раз прав Катулл, говоря, «Одi ет амо», то есть, «ненавижу и люблю…», та пылкая страсть, и тот огонь любви юных лет уже никогда не зажжется в сердце с былой силой, и это, как бы ни было печально, останется в прошлом.
Долгое отсутствие Рамиза, неясность их отношений разрывала влюбленное сердце Зари, и угнетала мысль, что ее снова бросили, порой, временами успокаивала себя, может, заболел или работы много, может, она, легко отдавшись ему, вовсе оттолкнула его, не дав ему возможности понять, что вовсе это у нее не похоть, а сердечное влечение? Она была уверена, он придет и, как говорили мудрецы, тот, кто однажды сорвал сладкий плод и познал его вкус, вряд ли остановится, а вообще-то, следовало бы вводить его в искушение, держать в плену соблазна и одновременно в пределах недозволенности, но, к сожалению, она сама этого захотела, пошла на поводу похоти и жалости, и это, как бы, ни было досадно, но правда.
И другое юное сердце тоже страдало, Фарида теперь была уверена, что это любовь, и именно она заставляет ее так страдать. Так недолго и с ума сойти, порой, старалась выкинуть его из головы, изгнать из сердца, но оно ныло, будто он вселился в ее юном сердце, там живет и чувство тревоги ее не покидало. Вот так же от любви сошла с ума Лейли, влюбленная в Меджуна. Когда она впервые читала эпос Низами («Хамсе»), легенду - эпос «Лейли и Меджун», то была восхищена силой и чистотой этой несчастной любви, долго и горько плакала, теперь же все это происходит с ней самой и если он меня любит по-настоящему, значит придет, иначе, другого не дано. Только мать понимала ее душевное состояние и жалела свою хрупкую юную дочь, которая уже испытала на себя силу этого огня и, пожалуй, вряд ли скоро найдет покой.
Рамиз сидел в конторе, считал деньги от продажи шерсти приезжему купцу, который только что уехал и попросил Рамиза, чтоб шерсти больше никому не продавали, и он через неделю приедет снова, и на прощание подарил Рамизу золотую монету. Рамиз волновался за судьбу отца, который с обозом поехал в город, чтобы заняться продажей бахчевых и овощей. Аслан с обозом и другими работниками не доехали до города Елизаветполь, а остановились в небольшом городке, где, прямо на базаре, один местный купец купил все оптом и пригласил их переночевать у него дома. Утром Аслан работников отправил домой, а сам остался, все деньги он отдал Таиру, которому Рамиз доверял, так что груженый обоз должен был появиться скоро. Вернулся из долины и Закир, Рамиз коротко рассказал о сделках с купцом и показал монету и Закир, повертев в руке монету, старался вспомнить, где он видел такие же монеты.
- Такие монеты я видел в сейфе бека, когда пистолеты брал, надо у Лейлы спросить, наверняка, она знает. День подходил концу, подъехала повозка, привезли несколько бидонов молока, в деревне некому было продавать молоко, поэтому из него делали мацони и масло. Под складами имелись большие погреба, часть которых использовалась, как ледник, и все скоропортящиеся продукты закладывали туда. Для ледника зимой рубили большой толщины лёд, который образовывался в заводях реки при температуре десять - пятнадцать градусов мороза, еще замораживали воду в деревянных бочках и весной вместе со льдом из реки закладывали в ледник, почти все сельчане старались сохранять летом продукты таким образом. Закрыв контору, приказчик и его помощник решили сделать обход двора, навстречу шла, слегка прихрамывая, знахарка и с ней несколько пожилых женщин.- Наверное, лечились,- улыбаясь, подумал Закир и, сделав несколько распоряжений на завтрашний день, они направились в сторону дома Закира, Рамиз, попрощавшись, пошел домой. А Закиру интересно было узнать, что за монету дал купец Рамизу. Всюду стоял дурманящий запах мяса и приправы, Лейла в красивом голубом платье из парчи стелила белую скатерть на большой стол, платье плотно облегало ее тонкую изящную фигуру, подчеркивая ее стройность. Услышав шаги, она вышла в коридор и увидела Закира, от возбуждения сердце ее начало бешено колотиться, подойдя к нему, она нежно обняла его за шею, поцеловав, взял за руки, и привела на веранду.
-- Я тебя очень ждала, любимый, родимый мой,- по-русски начала лепетать она, он, устало опускаясь на стул, показывая монету, спросил: Лейла, ты все знаешь, - начал он, - а это что за монета?
- Это древняя арабская золотая монета, динар называется, там, в сейфе, их много, хочешь посмотреть?
- Да, хочу, - ответил Закир, и они вдвоем пошли в спальную комнату, где стоял сейф, в нижнем отсеке сейфа рядом с маленькими кожаными мешочками россыпью лежали такие же монеты, Закир, развязав тонкий шнурок, заглянул в мешочек, там лежали такие же монеты.
- Да это же несметное богатство,- подумал Закир, отдавая ключи Лейле.
-- Тебе надо помыться, ужин уже готов, давай, я тебе помогу помыться, - будто упрашивая его, сказала она. Он не ответил и пошел в маленький дом, чтобы помыться, там все было готово, вплоть до чистого белья. На столе в большой глубокой фарфоровой посуде дымилась долма, рядом фарфоровые блюда с ложками и вилками, серебряные чаши стояли на серебряном подносе, а в хрустальных графинах водка и коньяк, он, конечно, никогда не видел, чтобы с таким вкусом украшали стол.
-- А что, у нас сегодня свадьба? - Да, почти угадал, - улыбаясь, ответила она. Он несколько лет не пил коньяк и, наливая себе, спросил: а тебе что налить, Лейла? - То же, что наливаешь себе, - сказала она, показывая на графин с коньяком. После ужина он, полулежа на подушках, вдруг сказал:
--Я не могу остаться здесь и ночевать, хозяйка мне выделила дом, и я буду жить только там, надеюсь, ты меня понимаешь, я не хочу, что ты на меня обижалась, и это правильно,- вдруг он увидел, как она руками закрыла лицо и разрыдалась. Он растерялся и не знал, что делать, вот тебе и «свадьба», она так старалась, а он взял, и сморозил какой-то вздор, огорчив ее, и он встал, подошел к ней и, обняв, искренно произнес:
-- Лейла, у меня кроме тебя никого нет, я один на этом белом свете, прости меня, если я тебя обидел, ты мне нравишься, и я тебя сильно полюбил, но ты должна понять, для меня этот дом чужой. Но она не могла успокоиться и, издавая рыдающие звуки, сквозь слезы, жалобным голосом молвила:
-- Я люблю тебя больше жизни, и давно люблю, молю тебя и заклинаю духами снежных гор, во имя творца, не бросай меня, я уже не смогу жить без тебя и прошу, пожалей меня, ни одна женщина не заменит меня, потому что не будет любить тебя так, как я люблю. Чем же я плоха? тем, что я все это время в своем сердце несла и берегла эту для меня губительную, молчаливую и безответную любовь? О, за что меня карают небеса? Я больше не хочу жить в мучениях, страдать, лучшее пусть меня навечно примут мутные воды Куры. Ведь ты тоже одинок, я все знаю о тебе, как твоя семья погибла, как ты служил и образован, мне все это рассказывала Зейнаб, она очень хотела, чтобы мы были вместе, я дождусь ее и больше здесь не останусь, уеду домой, где остался один брат и смирюсь с коварной игрой, той неизбежности фатума, который меня довел до этой черты судьбы, определив мою долю, сделав несчастной. Ему было жалко ее, и, не выпуская из своих объятий, он обреченно сел рядом, налил себе полную чашу коньяка и залпом выпил, ее плечи еще продолжали вздрагивать, но она уже начала успокаиваться, он первый нарушил молчание.
-- С завтрашнего дня мы будем жить в моем доме, как муж и жена, ты посмотри в доме, чего еще не хватает, ключи от складов и амбаров оставлю тебе, как жене, а сюда можешь приходить, когда хочешь, если ты согласна с тем, что я тебе предложил, давай выпьем на брудершафт, как говорят русские, в знак примирения, одновременно целуясь, идёт? - Идёт, - тихо ответила она. Она снова привела его в ту комнату, где они первый раз наслаждались друг с другом. Конечно, может быть, она поняла, что для полного счастья у них должен быть свой дом, свои пенаты, свой домашний очаг, как у любой семьи, но он, одурманенный запахом ее духов, подняв ее на руки, снова перенес на веранду, где был накрыт стол.
-- У нас свадьба или нет? И вообще, я очень голоден, будем, есть, пить и веселиться до самого утра, а ты, как на это смотришь?
- Положительно, о, мой господин, повелевайте, - шутливо, уже весело ответила она. Да, с ней было интересно, она была умна, очень образована и умела пошутить.
-- Ну как, теперь я уже не бобыль? - Нет,- ответила она и громко засмеялась. Им было хорошо, тот тусклый огонек, который зажегся в его сердце по воле судьбы, как светоч, уже ярче освещал и грел его заледенелую душу.
Рамизу не спалось, он не знал, к чему прислушиваться, к голосу разума или к зову сердца, он так и не смог логически обобщить результаты событий последних дней и разобраться в своём отношении к Фариде. Любовь - это что, то чувство, которое волнует твою кровь, не давая покоя, и ты не можешь жить без нее? Я не только могу жить без нее, еще хуже, пошел к другой женщине, и мне было хорошо с ней, значит, во мне к Фариде любви нет? или это было похотливое желание и любовь здесь не причем, тогда, почему я думаю о ней, и что за таинственная сила неустанно, настойчиво притягивает меня к ней, вот, это, как объяснить, а? И с Зари он поступил не честно, своим поведением обнадеживая ее, не гадко ли? Он своим глупым, необдуманным поступком навлек на себя ее недоверие, вот это не честно, и она этого не заслуживает. Он, как одержимый, находящиеся во власти нечестного отношения к Зари и жаждал искупить свою вину перед ней, решил извиниться и загладить свою вину, а вот, только как? Быстро одевшись и покинув двор, он поспешно направился к ее дому, маленькое окно тускло освещалась свечкой, и тут он вспомнил, что обещал ей принести свечи. Тихо постучал в окно, где горела свечка, отодвинулись короткие занавески, и он увидел ее силуэт, он отчетливо слышал громкие удары своего сердца, не понимая, от чего оно так бьется, и откуда-то налетело такое внезапное волнение, она, открывая дверь, крепко обняла его, осыпая лицо и губы поцелуями. Боже мой, какая необузданная страсть, ее душевная скорбь, ее чувственное влечение, заполнившие ее сердце, смешались и, превратившись в огненную бурю, видимо, давно искали выхода. Она даже не спрашивала, почему его долго не было, на ее лице видны были следы переживаний, которые он ей причинил, если это не любовь, тогда что? Проделки каких-то нам неведомых сил? Нет объяснений, потому что еще никому не удавалось разгадать тайну души, взглянуть в ее кладовую, сокровищницу, побывать на ее маленьком островке, где витает только она сама, и туда дорога открыта только ее избраннику. И часто путаясь в своих чувствах, мы даже и не подозреваем о существовании этого островка любви в глубине души и никогда не найдем туда дорогу, именно поэтому мы порой несчастны и других делаем несчастными.
Тофик не сказал Зейнаб, что он был в лесу, где стреляли в Герая, он был убежден, что все равно кто-то проболтается о том, что случилось, не так-то часто люди стреляют друг в друга. Наргиз несколько раз предлагала ему поесть, но он пил только холодный айран или мацони, она поняла, наверняка, что - то случилось и, садясь рядом, ласково спросила: ты чем-то озабочен, Тофик? - Я сегодня был в лесу, который принадлежит Гераю и нашел вот что, - показывая гильзу и пыж, - конечно, наверняка, стреляли с близкого расстояния, поэтому рана оказалась тяжелой,- мрачно ответил он. Тут подошла Ирада ханум, села рядом, загадочно смотря на Тофика и Наргиз, спросила, будут ли они сегодня обедать. Наргиз послушно встала и пошла в дом, чтобы собрать на стол.
-- В доме прохладно, может, на веранде будем обедать,- обратилась она к Тофику, который шел позади, чтобы помочь ей.
-- Нет, давай все-таки в саду, - целуя ее, ответил он. Ирада ханум, которая все это время молчала, неожиданно обратилась к обоим.
-- После обеда мы все займемся перестановкой мебели в одной из комнат, и она будет вам, как спальная, Наргиз, ты сама, пожалуйста, выбери любую комнату, которая тебе нравится. Она растерялась от предложения Ирада ханум и покраснела, Тофик стыдливо опустил глаза и догадался, что мать обо всем знала. Наргиз было вдвойне стыдно, как-то все получилось внезапно и скоротечно, он был настойчив в своих желаниях, испытывал сильное половое влечение, а она не смогла противостоять его неуправляемой страсти, вызванной вожделением, и, овладев ею, он подчинил её своему влиянию, но ведь не насильно же? Она сама тоже хотела испытать это искушение и впервые окунуться в негу, сладострастия, тогда там, на берегу, ЭТО получилось стихийно, как-то болезненно, да, да, она потом уж почувствовала это сладостное мгновение, которое длилось у нее недолго, в момент завершения полового акта. Теперь, понимая, что они уже в близких интимных отношениях, Ирада ханум, желая счастья для единственного сына, хотела, чтобы им было хорошо, и в этом доме они могли быть счастливыми. Да и Наргиз ей очень нравилась, красивая, чистоплотная и добрая вот только очень молода и не опытна, но опыт дело наживное, и со временем придет. Для чертога любви выбрали самую большую дальнюю комнату, которая тоже была меблирована, и утопал в роскоши, стены и пол были украшены персидскими коврами ручной работы, в углах стояли старинные двухстворчатые шкафы для посуды и белья, у стены мягкий широкий диван для сиденья и сна с приподнятым изголовьем, обитый красным бархатом. Вся столовая посуда была покрыта тонким слоем золота, что придавало ей золотистый оттенок, с дивной каймой по краям, такая редкая, уютная сказочная обстановка настолько сильно задела Наргиз, что она расплакалась и начала растерянно лепетать:
-- Ирада ханум, я сирота, к такой роскоши не привыкла и мне, право, совестно, я не стою всего этого и не достойна Вашего сына, я завтра же должна уехать к дальней родственнице, которая живет на берегу реки Агсу, - истошно рыдая, сказала она, закрывая лицо руками. Все были поражены таким поворотом событий, а Ирада ханум даже присела от неожиданности, Тофик с потерянным видом смотрел то на Наргиз, то на мать, не понимая, что же происходит.
-- Я тебя полюбила, Наргиз, ты мне напоминаешь мою дочь, и Тофик тебя любит, зачем нам кого-то из богатой семьи, если не будет любви и счастья? Вас сама судьба свела, живите вместе, любите друг друга, и ты родишь ему много детей, ведь я очень старая стала, хочется внуков, клянусь тебе, никто тебя притеснять не будет, и ты в этом доме будешь счастлива, - держась за сердце, тихо произнесла мать Тофика. Наргиз, не выдержав ее жалостливого вида, выбежала из дома во двор, Тофик обреченно пошел за ней, она сидел в беседке и тихо плакала.
-- Наргиз, все же было хорошо, я просто не пойму, что происходит, при чем здесь твое сиротство, я же не какой-нибудь арабский шейх, который хочет заманить тебя в свой гарем, а простой горец. То, что ты видишь, нажито многими поколениями и по воле судьбы досталось мне в наследство, потому что я последний в роду. Все мы - я, мои предки, служили российской короне, и все земельные угодья досталось нам по величайшему повелению, я потом тебе все подробно объясню, - расстроенный случившимся, огорченно сказал Тофик, но она продолжала плакать, и он сквозь ее слезы едва улавливал отдельные фразы.
-- Я тебе не чета, ты образован, богат, а я останусь такой же нищенкой и не образованной, какой и была, и ты, потом, разочаруешься во мне и меня выгонишь, хорошо, если одну, а если с детьми? прошу тебя, отпусти меня. Он встал и, злобно посмотрев на нее, громко сказал: ну и уходи,- оставив ее, ушел, он вышел со двора и пошел к берегу, мир, свой счастливый мир, который он хотел создать, обрушился в одночасье, угнетало то, что он не понимал причину ее внезапного решения, ведь все так было хорошо. Глупость или порыв отчаяния? Нет, ни то и ни другое, просто она поняла, что не сможет меня полюбить, но я-то ее люблю, зачем ломать мне душу, разрушать все мои мечты, превращая их в химеру? это не честно, по крайней мере, не справедливо. Он долго бродил по безлюдному берегу, прислушиваясь к тихому шёпоту Куры.
Герай начал поправляться, он спрашивал Зейнаб о причине ее неожиданного решения приехать в Сальяны и остаться здесь, она успокаивала его, мол, потом обо всем поговорим, когда он окончательно поправится. Иван Лукич принес в чаше немного красного вина и протянул Зейнаб.
-- Немного красного вина ему не повредит, - и, обращаясь к Гераю,- настоятельно требую, чтоб ты уже начинал вставать и, с помощью Зейнаб, начинал ходить, сначала по комнате, затем и по двору, рана твоя зарубцевалась и больше не откроется, одним словом, как говорят медики, я тебя выписываю из лазарета, и это долгожданное событие надо как следует отметить. По этому случаю, Марфа Петровна приготовила праздничный ужин, - весело сказал фельдшер и вышел из комнаты. Марфа Петровна на подносе несла несколько жареных цыплят и тушеные овощи, на этот раз Иван Лукич расщедрился, неся в графинах водку и коньяк и три серебряные чаши. Особенно веселился фельдшер, он гордился тем, что ему удалось в домашних условиях спасти этого молодого великана с тяжелым огнестрельным ранением. Зейнаб помогла Гераю приподняться и, сидя, опереться на продолговатую подушку, да, она была безмерно счастлива, что её возлюбленный выздоравливает и в знак благодарности, держа за руки фельдшера, неожиданно поднесла его руку к губам, но Иван Лукич, как ошпаренный, выдернул руку и недовольно посмотрел на нее.
- Ты это зря, барышня, я очень рад, что мне удалось справиться с его раной, теперь все позади, уверен, что он физически сильный и быстро придет в норму, - недовольный поведением Зейнаб, сказал Иван Лукич. Но она не унималась.
- Мы вам очень благодарны за Ваше лечение, заботу и никогда этого не забудем, завтра мы с Гераем переберемся в его дом, а там родные стены помогут ему быстрее поправиться.
Тофик сидел на берегу и смотрел на реку, водная гладь, освещаемая лунным светом, сверкала причудливыми отблесками, напоминающими сияние, откуда-то недалеко, из саманного дома, доносилась жалобная, полная печали, песня юной девицы.
Песня незнакомки:
На долину опускается туман,
В юной душе бушует гроза.
Любовь моя, как весной каштан,
Она расцвела в сердце, как мимоза.
Может, наступит мучениям конец,
Сжалится над судьбою творец.
Ждет, не дождется влюбленный юнец
Соединения наших двух сердец.
Увы, проходят наши года,
Наши сердца в плену пока.
Только снится нам свобода,
Разрушает юные сердца тоска.
Пусть не остывает в жилах кровь,
Перестанет страдать юная душа.
Пусть не покидает нас любовь,
Будем ее нести, хоть тяжела ноша.
Мы тебя просим, о, господи,
Наши сердца от оков освободи.
Возьми в небеса, дай свободу,
Останови злой рок, измени судьбу.
Тофику, сидящему в одиночестве на тихом берегу, ярко освещенном луной, впервые в жизни от бессилия и навалившейся на него, как тяжелый груз, тоски, захотелось плакать. Домой не хотелось, ему был противен дом, который утопал в роскоши, оттолкнув его возлюбленную, опустошил душу. Он пошел в сторону дома, откуда доносилась эта грустная песня, хотя, трудно было его называть домом, скорее всего, он походил на обветшалую лачугу. Из маленького окна едва пробивался свет, наверняка, в таких домах всегда витает счастье, хоть они живут бедно,- подумал он, подходя к дому, - я не прав, счастье не измеряется материальным состоянием человека, его благополучным положением. Постояв у калитки, нерешительно открыл ее и направился на свет, постучался в маленькое окошко, за окном послышались женские голоса, грубый женский голос спросил: кого шайтан несет в такой поздний час? - Я ваш сосед, не бойтесь, пожалуйста, и пустите меня, - как можно спокойней ответил Тофик. Слышно было, как изнутри открывается засов, дверь открылась, на пороге стояла пожилая женщина с маленькой догорающей свечкой. Тофик, не перейдя порога, сделал вид, что, мол, ошибся.
- Я сидел на берегу и слушал песню, но ее пела юная девица, наверное, перепутал дом, - извиняясь, произнес Тофик.
- Вы не ошиблись, - вежливо ответила женщина, - это пела моя дочь Тамара, проходите, пожалуйста, все равно у нас нечего воровать. Тофик прошел в дом, наклонив голову, так как потолок был очень низким, у окна в полумраке стояла высокая девушка лет шестнадцати с распушенными длинными белокурыми волосами, как ночная пери. Он подошел к окну, где стояла она.
- А нельзя ли принести еще свечи, а то темновато, - обращаясь к женщине, спросил Тофик, - У нас осталась одна последняя свеча, и мы ее оставили на всякий случай, - неохотно ответила женщина, и все же разожгла большую свечу. Комната была маленькая и хорошо освещалась, теперь он их мог хорошо разглядеть.
-- Свеча пусть горит, я вам завтра пришлю дюжину свечей, вы русские?
-- Да, но мы здесь родились и, наверное, здесь и умрем, - быстро ответила женщина. Он в руках девушки увидел маленькую книжку и, переходя на русский язык, спросил:
-- Значит, тебя зовут Тамара, а меня зовут Тофик, и я живу недалеко, в большом доме, как называют его односельчане, а можно поинтересоваться, что за книга?- он взял книгу, поднес ближе к свечке.
- О, боже мой, глазам своим не верю, Ш. Руставели « Витязь в тигровой шкуре» на русском языке, откуда у тебя такая редкая книга?
- Я училась в С. Петербурге в семинарии, но не успела закончить, вернулась, мать тяжело заболела, - бойко ответила Тамара. Тофик, повернувшись к матери Тамары, протянул руку, - давайте знакомиться, я уже представился, а Вас как зовут? - меня зовут Светлана Андреевна, Скрябины мы. В комнате стоял широкий топчан, у окна и очага стояли два небольших стульчика.
-- Присаживаетесь, пожалуйста, я Вас теперь узнала, но только, извините нас, угощать-то Вас нечем.
-- А вино домашнее, наверняка, у вас есть, если можно, я бы выпил, мне сейчас очень плохо. Светлана Андреевна рядом с топчаном отодвинула старый половичок, где на полу была небольшая крышка в погреб.
-- Тамара, спускайся в погреб, там есть кувшин с вином, достань его. Тофик вынул из кармана кожаный кошелёк, достал пачку денег в больших купюрах, не считая, половину положил на небольшой столик у окна. Светлана Андреевна держала в руках кувшин с вином и две деревянные чаши.
-- Мы с гостя за вино деньги не берём, - недовольно буркнула она, - тем более, таких больших денег никогда не видели. Тофик налил в чаши вина и доброжелательно сказал:
- Вы же мне доверились, впустив меня в дом, и угощаете вином, а почему я не могу подарить вам свои деньги? Не обижайтесь, пожалуйста, Светлана Андреевна и примите, это от чистого сердца, а ты, царица Тамар, очень хорошо пела и слова песни грустные, меня очень затронули, вызвав у меня «nostoc algos», то есть, ностальгию, тоску по утраченному? а, что с Вашим здоровьем, Светлана Андреевна, если не секрет?
- Да сердце, что - то, пошаливает, и приходится постоянно пить настойку валерианы, других лекарств не имеется - неохотно ответила Светлана Андреевна. Он встал и направился к выходу.
- Я благодарю вас за угощение, завтра к вам придет военный фельдшер, принесет Вам лекарство и будет Вас лечить, если необходимо будет, то он съездит в город и купит нужные лекарства, а ты, царица Тамар, жди портного, он сошьет тебе несколько платьев, - не дождавшись ответа, тихо вышел.
Ирада ханум нашла Наргиз в беседке, где она сидела в одиночестве до полуночи, и едва уговорила ее пойти домой. Тофик, вернувшись, домой, сразу пошел на веранду, закрыв дверь на задвижку. Из шкафа достал графин с коньяком и, налив в большую серебряную чашу, залпом выпил. Конечно, он очень сердился на Наргиз за ее поведение, ей предлагают все блага, жить с ним и быть счастливой, а она, как сумасшедшая, от всего отказалась, растоптав ростки его надежды. В дверь постучали, а он не хотел открывать и ни с кем не желал разговаривать, так она и он провели в одиночестве томительную ночь в огромном, почти пустующем, доме, где до покоя и счастья было еще далеко. Утром, на рассвете, Наргиз, надев свое старое платье и старые чувяки, тихо вышла из дома и ушла в неизвестном направлении, так как, пока не знала, где же находится река Агсу.
Зейнаб, увидев огромный кирпичный дом Герая с восьмью комнатами, которые были меблированы мебелью старинной ручной работы, была удивлена царившей там чистоте, уюту и роскоши. Герая осторожно положили на широкий диван в гостиной комнате. Его приказчик Эльдар, заранее зная о возвращении хозяина, снова пригласил прежних местных служанок для работы. Старый конюх, он же садовод и сторож, постоянно безотлучно жил и работал во дворе и обрадовался приезду хозяина.
-- Вот ты и дома, Герай, - осматривая его рану после переезда, - воскликнул Иван Лукич, - теперь все зависит от тебя самого, настоятельно прошу, прогулки и еще раз прогулки, Зейнаб, о смерти его матери следует сказать ему прямо сейчас, пока я здесь, - тихонько сказал фельдшер, но Герай сам вспомнил об этом, приподнимаясь, обратился к Эльдару.
-- Эльдар, почему меня не встретила мать и, кстати, ни разу не посетила меня в доме Ивана Лукича, - спохватившись, с трудом, слабым голосом выдавил он из себя. Все переглянулись, и Зейнаб, садясь ближе к нему, тихо произнесла: крепись, Герай, Биби ханум не стало в тот же день, когда о твоем ранении ей сказали, я сама была на похоронах, ее похоронили рядом с отцом на семейном мазаре. Он ее уже больше не слушал, и она почувствовала, как вздрагивает его тело, и текут слёзы по его красивому лицу, все присутствующие вышли из комнаты. Зейнаб, лаская его, тихо шептала: не убивайся так, это закономерно, кто-то говорил, что жизнь состоит из потерь, и с этими потерями нужно смириться. Конечно, она понимала, что вряд ли эти слова принесут ему утешение, уткнувшись ей в грудь, он тихо рыдал, приговаривая: вот теперь я остался совсем один, наконец-то, и на меня обрушился гнев небес, и я чувствую, что надо мной витает злой дух, дух мщения, и карает меня за Вашего мужа, не пойму толком, зачем он начал стрелять или это божеская кара за деяния моих предков? простите меня, и благодарю за сочувствие, за помощь, теперь можете вернуться домой. Вот это да, в одно мгновение случай безжалостно разрушает все твои мечты и, боже мой, как это ни справедливо, нет, она не станет с этим мириться, не даст ему убить ее сокровенное желание - любить, она встала, отошла чуть в сторону, чтобы он мог ее хорошо видеть.
-- Я жалеть тебя не стану, потому что ты не слабый человек, я люблю тебя больше всего на свете, с того дня, когда впервые увидела, ради тебя приехала, бросив все, это ты с отчаяния и горя отвергаешь меня, сам прекрасно понимая, что я уже не смогу без тебя жить, не гони меня, я все равно не уйду, по крайней мере, пока ты не выздоровеешь. Я только здесь, от Тофика узнала, что ты ранен, и Биби ханум скончалась, а не от жалости к тебе приехала, как ты думаешь, теперича, не время выяснять отношения, прошу, давай отложим, - с обидой сказала Зейнаб, садясь рядом с ним на диван. Зашел Тофик, обняв друга, громко воскликнул: с возвращением тебя, друг мой Герай, но по глазам понял, что он плакал и вопросительно посмотрел на Зейнаб. Иван Лукич, еще раз осмотрев рану, обещал прийти через неделю, чтобы снять швы. На кухне домработница готовила обед. Тофик, отозвав в сторону фельдшера и взяв его под руку, отвел в сторону беседки.
- Иван Лукич, у меня к Вам есть одна просьба, недалеко отсюда, у самого берега, стоит небольшой саманный дом, там живут мать с дочерью, русские, и живут очень бедно, ее зовут Светлана Андреевна Скрябина, она постоянно болеет, вроде, сердце, я прошу Вас, загляните к ним и осмотрите ее, а я все расходы беру на себя. Иван Лукич сел на скамейку и, дружески хлопая по плечу Тофика, одобрительно кивая головой, сказал: непременно, друг мой, сегодня же навещу ее и помогу, как ты думаешь, Тофик, есть ли у нас здесь шанс немножко выпить и закусить?
- Не обижайтесь, сейчас будет,- ответил он, ушел в сторону дома и скоро вернулся с графином водки и закуской на подносе. Тофик даже не поинтересовался, ушла, Наргиз или передумала, его во дворе ждал Семён, они собирались обсудить дела, поэтому, он попрощался с Иваном Лукичом и ушел. Семён в рабочее время не пил и работал усердно, даже, иногда, оставаясь ночевать в долине.
-- Коней я оседлал, куда мы сначала поедем? - здороваясь, спросил Семен.
-- Семён, ты ведь знаешь, где живет портной Марат? - Конечно, только недавно заказывал ему шить одежку ребятишкам, - ответил Семён,- а что, хотел его проведать? - Да, сначала заедем к нему, а потом по делам, - садясь на коня, сказал Тофик. Мастер Марат, как называли его односельчане, шил всякую одежду и, в том числе, чувяки из кожи. Односельчане, у которых не было денег, расплачивались вином, сеном и разной продукцией. Увидев знакомых, он подошел к забору и пригласил зайти, но Тофик поблагодарил его:
-- Марат, мы ненадолго, ты знаешь, недалеко от моего дома, у самого берега в лачуге живут две женщины - мать с дочерью, русские?
- Да, Тофик, приблизительно. - Вот, Марат, прошу тебя, - продолжил Тофик,- сходи к ним и сними у них мерки и сшей по мерке девушке несколько платьев из разной ткани и чувяки, а женщине, Светлане Андреевне, по ее желанию, материал твой и прими это, как срочный заказ, идёт?
- Идёт, - ответил портной.- Да, чуть не забыл, отдай им эти свечи,- садясь на коня, добавил Тофик.
Рамиз, после бурной ночи, проведенной с Зари, решил вечером навестить Фариду и объясниться с ней, он, наверняка, останется с Зари и хочет с ней попрощаться, это будет не честно, но правильное решение, да и зачем обнадеживать ее, она очень высокомерна, очевидно, никогда не изменится, и всегда будет искать причину для ссоры, как сварливая баба. Обоз вернулся, и работники, отдохнув денек, погрузят и снова повезут продукцию в город, где остался и ждет обоз его отец. Сейчас был разгар летнего сезона, и поэтому работы было много. Закир вернул Рамизу золотую монету, которую подарил ему купец.
-- Лейла сказала, что это старинная арабская монета, и называется динар, знаешь, таких монет в сейфе бека много, ты дождись купца, он должен приехать за шерстью, после сделки объезди поля и поторопи работников, занятых сбором бахчевых. Да, чуть не забыл, Лейла больше в большом доме не будет жить, и ты подумай, кому можно поручить охрану дома, желательно, день и ночь, поэтому, может быть, нанять сразу двух? Привлекать кого-то со стороны, думаю, не стоит, лучше из числа старых работников, надежных и проверенных. Все, Рамиз, я поехал, деньги, которые привез Таир, пересчитай и запиши, чтобы потом сверять, - долго напутствовав своего помощника, приказчик вышел из конторы. Рамиз думал о том, кому можно доверить охрану дома, все старые работники были пожилыми, а молодые находились на пастбищах и полевых работах. Для охраны нужны люди, которые постоянно живут здесь, одним словом, надо подумать. Зашел конюх Керим и сообщил, что из города приехал купец за шерстью, в это время Лейла, проводив Закира, занималась уютом в доме, она была счастлива и, конечно, согласилась жить с ним в его доме, как жена, она была под впечатлением его мужской силы, ведь он занимался с ней любовью часто и долго, да, это и есть то женское счастье, о котором мечтает любая женщина. Она подошла к конторе, чтобы Рамиз послал мальчика, который был при Зейнаб посыльным, чтобы он помог ей перенести вещи из большого дома, в дом Закира, то есть в их дом. Но Рамиза в конторе не было, он с купцом находился в складе, когда она уже возвращалась, встретила Рамиза.
-- Рамиз, мне нужен мальчик, тот посыльный, чтобы он помог мне перенести некоторые вещи домой, - обратилась она к Рамизу. - Ты иди домой, его сейчас найдут, и он придет и поможет тебе, только скажи кухарке, чтоб она не забыла его накормить, - на ходу сказал Рамиз. Лейла хотела из большого дома перенести некоторые свои вещи, уже в свой дом, только боялась рассердить Закира, одобрит ли он ее затею? И, наконец, эти вещи были подарены Зейнаб, и тут ничего особенного нет, она хотела взять несколько хрустальных ваз, позолоченные подсвечники шандал, фарфоровые кувшины и чаши, сделанные китайскими и персидскими мастерами, решила взять часть посуды, ведь отныне она будет готовить ему еду сама. Она не забыла и про музыкальную шкатулку, где хранились ее ценные вещи и старинные позолоченные карманные часы, подаренные ей отцом, Лейла решила эти часы подарить Закиру, тем самым исполнить наказ отца: «эти часы являются семейной реликвией, подари их тому, кого полюбишь». Остался только платяной шкаф, где была вся ее одежда и белье, но шкаф потом, нужно до его возвращения все перенести в дом, а потом приготовить ужин. Купец зашел к Рамизу, чтобы расплатиться за шерсть и, напоследок, снова подарил ему золотую монету - динар и обещал, что скоро приедет, вдруг Рамиза осенила шальная мысль.
-- Скажите, пожалуйста, Вы можете привести то, что я Вас попрошу, например, какую-нибудь вещицу?
- Конечно, юноша, что Вам захочется, просите, ведь мы деловые партнеры, - весело ответил купец. Рамиз замешкался с ответом и сказал, что он подумает и в следующий его приезд скажет. Завершив свои неотложные дела, он выехал в долину, решив в первую очередь пообщаться с работниками, которые были заняты сбором бахчевых, и выдать им аванс деньгами, ведь, наверняка, у каждого есть какая-то нужда. Подъезжая ближе, увидел, что собрано много арбузов, и подумал, надо бы соорудить еще одну дополнительную мажару. Несколько работников сидели под навесом и разрезали крупный арбуз с ярко-красной мякотью.
-- В этом году хороший, богатый урожай, успеть бы, собрать, - обратился к Рамизу один из работников, приглашая его под навес.
-- Готовится еще один обоз, должны успеть, не дадим погибать урожаю, тут я вам привез аванс, получите, и пусть каждый ставит свою подпись или крест против своей фамилии, - взяв дольку арбуза, сказал Рамиз. Они такого от юноши вовсе не ожидали, всегда деньги давали в конце сезона, а тут - в самый разгар, подходили, получали и одобрительно кивали головами. Начинался полуденный зной, и нужно было поспешить, чтобы переждать жару где-нибудь в прохладном месте, в первую очередь, надо искупать коня, затем искупнуться самому, а потом сесть в тени и перекусить едой, что мать собрала. Сидя в тени под чинарой, достал из мешочка лаваш с мясной начинкой, зеленый лук и мацони, разложил всё на траве, нет, он лук есть не будет, вечером предстоит встреча с Фаридой, прощальная встреча, и он должен будет выговорить ей все свои наболевшие обиды, которые, как шашель стачивает его изнутри, не дают покоя. Вдруг он услышал победный крик горного орла, который нёс свою жертву, вцепившись в нее когтями мертвой хваткой. Конечно, он встретится с Фаридой, если она выйдет, если нет, тогда о ней никогда не будет вспоминать, вечерами будет ходить в кружок, изучать литературу и, в том числе, русский язык. Эти встречи организовал в своем доме ссыльный Роман Лихоедов, который пребывал на поселении и жил с вдовой в ее доме, правда, желающих почти не было, но трое уже посещали его занятия и одобрительно отзывались о его знаниях, особенно своеобразным знанием истории. На том берегу женщины жали серпом яровую пшеницу, а дети собирали в охапки срезанные стебельки, вязали снопы и укладывали друг, к другу стоя, вот так жила долина, которая приютила всех, давая им разнообразную пищу. Погода начала меняться, сильный западный ветер принес черные тучи, которые постепенно обволакивали небо, и откуда-то издалека доносилось эхо грома, сопровождаемое отблесками сверкающей молнии, начал накрапывать дождь. Рамиз решил посетить табунщиков, чтобы обновить свои записи о поголовье лошадей с учетом изменений, то есть, отметить появление новорожденных жеребят. Дождь усиливался, и он пришпорил коня, чтобы успеть укрыться от дождя у табунщиков. Хлынул ливень, который, будто, долго находясь в плену у черных туч, и, наконец-то, освободившись, пришёл на замену зною, поддерживаемый громом, молнией и шквальным ветром. Он еще больше злился и торопился обрушить свой гнев на долину, пусть и ненадолго. Все табунщики, укрывшись от ливня, сидели под навесом, Рамизу пришлось раздеться и повесить мокрую одежду на палки вокруг костра, чтобы просушить. Старший табунщик сам рассказал Рамизу, что за это время ожеребились семь кобылиц, и показал свою тетрадку с записями. Гонимый сильным ветром, ливень волнами перемешался на восток, чтобы дальше оросить необъятную долину. В это время и Закир, застигнутый врасплох ливнем, сидел под навесом у сборщиц чайных листьев и пил чай. Здесь, в Арчыдане, с учетом местных условий, не было возможности обработать чайные листья, поэтому всю продукцию сдавали оптом закупщику, который хорошо платил и увозил в город для обработки. Для Закира вся торговля с закупщиками, оптовиками, было новым делом и, порой, ему не с кем было посоветоваться относительно цен, выручали сами закупщики, расплачиваясь по цене, которую установил еще в свое время бек. Доходы были огромными, чем глубже он вникал в дела, тем отчетливей понимал и не находил ответа, зачем бек еще занимался шелкопрядом и ездил на восток для торговли, когда имел такое несметное богатство? Алчность? Наверное, вот это и есть одна из причин, которая и погубила его, он понимал, вряд ли Зейнаб в ближайшее время вернется домой, может быть, потом, когда пройдет время, и забудутся те трагические события, которые еще были свежи в памяти людей, и она была очень умна, чтобы не понять это. Он сразу все понял, когда она сказал, что хочет посетить могилу бека, что ее звало не чувство горя вдовы, а любовь, сердечное влечение, и она не смогла противостоять своим чувствам, душевной скорби и чувственному влечению, которые смешались в ее сердце, превратившись в бурю, конечно, она влюбилась в этого красавца Герая и, бросив все ради него, последовала зову сердца. Да, тайна души, а сколько она хранит в своих тайниках безнадежно погубленных ростков новорожденной любви? Поэтому, если внимательно будем прислушиваться к ней, то мы услышим, ее плачь, хотя вряд ли до конца поймем ее страдания. Так что, нам только остается мириться с душевной болью, ждать и надеяться, когда же появятся новые ростки новой любви, и тот огонек, который, разгораясь, осветит и согреет нашу многострадальную душу, избавляя от печали. Дождь кончился, и Закир, поблагодарив сборщиц чая, решил вернуться домой. Наконец-то, после долгого зноя, ливень, орошая долину, освежил ее, пропитав землю долгожданной влагой. Он ехал по берегу реки, слышал ее рёв, а она, насытившись ливнем, несла свои бурные потоки к морю. Дождавшись своего часа, солнце лениво вышло из-за туч, день начинал вечереть. Уставшие пастухи подгоняли овец, стада крупного рогатого скота разводили по дворам.
Лейла старалась полностью изменить обстановку в доме к приходу Закира, все было на месте, только ей не нравился половичок на полу в комнатах. Мальчик нес последний подсвечник, и она сама, взяв его, отнесла в спальную комнату и поставила на тумбочку, стоявшую у дивана.
-- Мы еще не закончили, сейчас пойдем на склад и принесем два небольших коврика,- просительным тоном обратилась к нему Лейла. Наконец, все было так, как она этого хотела. Закир и Рамиз сидели в конторе, где Таиру давали наставления перед тем, как обоз двинется в сторону города, где их ждал отец Рамиза, Аслан. Во дворе несколько работников продолжали ворошить сено после дождя. Рамиз, отчитавшись за работу, поспешил домой, умывшись, он переоделся, на этот раз, надевая новую косоворотку, которую привез Таир из города по настоянию его отца, правда она была большого размера, и пришлось ее заправить в брюки. Он, как в первый раз, волновался, но решительно направился в сторону дома станционного осмотрщика. Закир нес целую охапку полевых цветов Лейле, которых нарвал еще на берегу, конечно, здесь не было принято дарить женщине цветы, но он помнил, как это приятно женщине, когда сослуживцы всегда дарили своим возлюбленным цветы, это подчеркивало их теплые отношения и поднимало настроение, приводя в восторг, тогда он жил и служил в России. Сняв сапоги на крыльце, он зашел в дом, увидев его с цветами, Лейла бросилась к нему, крепко обнимая, поцеловала.
-- Спасибо тебе, родной, за цветы, я этого никогда не забуду, - всплакнув, шепотом сказала она.
-- Ну что ты расстроилась, я хотел, чтоб тебе было приятно, я вижу, что ты сделала перестановку, и появились новые вещи, да?
- Только не сердись, молю тебя, эти вещи в свое время мне подарила Зейнаб, и я их перенесла в наш с тобой дом, чтобы нам было уютнее. Любовь моя, душа моя, я для нашего счастья сделаю все, что в моих силах, только не гневайся на меня. Клянусь небесами, святым храмом Каабы, ты для меня дорог, без тебя мне жизни нет, и лучше пусть меня проглотят мутные воды Куры, - молвила она, обливая его лицо горячими слезами. Он, сильно прижимая ее к себе, нежно целовал в глаза, приговаривая: ради Бога, делай все, что хочешь, и как тебе хочется, я больше никогда тебе обидных слов не скажу, ты навсегда вошла в мою жизнь, облегчив мое душевное страдание, уняла скорбь, разъедающую мое сердце, ты подарок небес за мое страдание, избавила меня от одиночества, медленного сумасшествия и смертельной тоски и я благодарю тебя за твою любовь, за твои старания сделать меня счастливым. Вот так долго стояли две в одиночестве страдающих души, наконец - то, нашедшие друг друга.
Рамиз стоял у дома Фариды, было темно, и он не знал, как ее вызвать из дома, как назло, пока никто из дома не выходил. Вдруг открылась дверь, Фарида с матерью шли к хлеву, мать тут же вернулась, и Фарида оставалась там одна, воспользовавшись, случаем, он вмиг очутился у хлева.
-- Фу- ты, напугал меня, что ты здесь делаешь? - Выйди, нужно поговорить, я буду на берегу, - резко сказал он и исчез в темноте. На берегу стояли несколько копен, и он сел у одной из них, прислонившись спиной. Придет, не придет, нервно гадал он, увидев ее тень, успокоился, встал, чтобы она его увидела, она подошла к стогу, и они сели рядом. Она первая нарушила молчание.
-- Говори, что хотел, только не побей меня, - язвительно сказала она, но он молчал, и все его красноречие пропало, опомнившись, все-таки нашелся.
-- Я пришел с тобой попрощаться, - неуверенно начал он, - я не смогу встречаться с девушкой, которая меня не любит, мало того, стремится меня унизить и хочу спросить прямо - а за что?
- Потому что очень сильно люблю,- почти выкрикнула она, оборвав его речь. Она, обняв его, начала страстно целовать, расстегивая ремень на брюках, это было так неожиданно и быстро, что он не успевал ей сопротивляться, ее губы были горячими и дрожали, опустив его брюки, она добралась до его подштанников и дрожащими пальцами коснулась его полового члена, и он начал возбуждаться, скинув свою косоворотку, он, как одержимый, пальцами провел по влажным лепесткам её услады, она тихо стонала и, как помешанная, пыталась окончательно сдернуть свои трусики. Он, сняв с нее платье, как пиявка жадно присосался к ее груди, слегка покусывая соски, еще больше возбуждая ее. Она, как в бреду, шептала: люблю, люблю и молю, не останавливайся. Он нежно, двумя пальчиками нащупав ее усладу, сначала чуть, а потом со всей силой вошел в нее, услышав ее вскрик, он уже не мог остановиться и, прислушиваясь к ее стонам, еще глубже и глубже входил в нее, услаждая ее. Если в первый раз она остановила его, когда он испытывал к ней сильное половое влечение, то сейчас сама отдалась, идя на поводу похоти, и оказалась в плену сладострастия, не думая о последствиях. Вот что такое губительное, грубое половое влечение для юной девушки, которой всего шестнадцать лет, хорошо, что все обойдется, а если нет? Трудно представить себе, что ждет ее в дальнейшем, и, даже, предстоящая неизбежная трагедия этого потрясающего события не могла ее остановить. Что ее подтолкнуло на совершения этого поступка - любовь, сильное грубое половое влечение или злобное желание досадить этому юноше, тем самым окончательно привязать его к себе?
Закир теперь убедился, что Лейла его по-настоящему любит, и она есть его судьба, его счастье. За ужином она ласков, смотрела, как он ест, встала, пошла в спальную комнату, которую она старалась в течение дня благоустроить, чтобы создать полный уют, взяв шкатулку, вернулась к нему.
-- Закир, скажи, пожалуйста, ты меня любишь?
- Да, очень сильно, но я не люблю каждый раз повторять это слово, - ответил он, но она не унималась.
- Если ты не возражаешь, то я эти слова буду повторять часто, хорошо? чтоб они услаждали твой слух. Она достала из шкатулки, позолоченные карманные часы и протянула их Закиру.
-- Эти часы подарок моего отца, и я должна исполнить его наказ и подарить их человеку, которого безумно люблю, только прошу тебя, не сердись на меня. Он взял часы, но не знал, как открыть крышку, она помогла, нажав на маленькую кнопочку рядом с заводной головкой, крышка часов открылась, и оттуда послышалась дивная мелодия, он был изумлен увиденным, часы тикали, показывая точное время.
-- Они ходят, боже мой, какая редкая вещь, - по-детски радуясь, сказал он,- спасибо тебе, но я их не буду носить, боюсь, потеряю.
-- Ты их не потеряешь, вот цепочка, видишь, закреплена у заводного колечка, а на другом конце цепочки имеется фермуар обычный крючок, только с пружиной, который можно прицеплять, где угодно, понял? - Ладно, пусть пока лежит на тумбочке, я буду ими любоваться, - засмеявшись, сказал он, - теперь давай праздновать, если разрешишь я немного бы выпил коньяка вместе с тобой.
-- Разрешаю, о, мой господин, - шутя, ответила она,- в большом доме в моей комнате остался платяной шкаф с одеждой и бельем, нужно его перенести сюда.
-- Завтра утром мы с Рамизом и перенесем, моя госпожа, и ждем другие указания.
Сменив Гераю повязку, Зейнаб на подносе принесла ужин, после известия о смерти матери он вообще не притрагивался к еде, настойчивое желание Зейнаб покормить его вызывало у него раздражение.
-- Герай, прошу тебя, поешь немного и выпей красного вина, это предписание Ивана Лукича, - как бы умоляя его, тихо говорила она. Герай, выпив чашу вина, от ужина категорически отказался, не смотря на настойчивое требование Зейнаб.
-- Хотя бы бульон, молю тебя, так надо, просто нужно пересилить себя, - не уступала Зейнаб, он, морщась, брезгливо сделал несколько глотков и повернул голову на бок, - ты меня извини, пожалуйста, правда, мне не хочется, и прошу, не обижайся, - виноватым взглядом смотря на нее, сказал он. Проснувшись ночью, Герай увидел, что Зейнаб сидит рядом и засыпает.
-- Зейнаб, прошу тебя, иди спать и выспись, как следует, уверяю, со мной ничего не случится, - слегка подтолкнув ее, шепотом произнес Герай.
- Я никуда не пойду и, пожалуйста, не уговаривай меня, - борясь со сном, ответила она. Но он был неумолим, - тогда ложись рядом, ведь диван-то широкий, и меня что-то знобит. От неожиданности она даже привстала, сняла платье, оставаясь в тонком прозрачном нижнем белье из кисеи и, приподняв край одеяла, легла рядом, обдав его приятным запахом своих духов. Он чувствовал ее отрывистое дыхание, и запах духов, смешанный с запахом ее тела, что неудержимо возбуждало его. Она понимала, что ЭТО может, произойти, но боялась, что рана может открыться, ее с небывалой силой охватило страстное чувство, сильное половое влечение, и она начала дрожать и, повернувшись к нему, начала его ласкать. Он попытался повернуться к ней, но она остановила его: я сама, Герай, лежи спокойно, но он все-таки приподнялся и, опираясь на высокую продолговатую подушку, принял полусидячее положение, она села на него, вставив свои колени по его бокам, он дрожащими пальцами гладил ее влажную усладу, иногда средним пальцем входя внутрь, еще сильнее возбуждая ее, она помогла ему войти в нее, нежно шепча: боже мой, какой ОН большой! Он почти не двигался, она сама легкими движениями, сильнее прижимаясь, позволила ЕМУ полностью войти в нее. Он, полностью находясь во власти сладострастия, будто впал в забытье, он и она, вливаясь в сладострастный единый бурный поток, в конце полового акта почувствовали долгое мощное семяизлияние, похожее на извержение вулкана. Гераю снился странный сон, будто, он на рассвете сидит на берегу реки и смотрит, как туман поднимается над рекой и тихим прохладным утренним ветерком уносится на восток. При зарождении первых лучей утренней зари утренние сумерки исчезают, и соловей начинает сочинять свои новые трели, посвящая их своей новой возлюбленной, вставляя новые «строфы». Утром, при дневном освещении, Зейнаб, еще находясь в плену ночного чувственного и полового наслаждения, осматривала рану Герая.
- Все хорошо, Герай, скажи, пожалуйста, тебе со мной было хорошо?
- Да, очень хорошо, только я вот пока беспомощный, думаю, ты, потом позволишь сделать ЭТО мне самому, и как мне хочется, да? Прости меня за мои необдуманные грубые слова, которые в сердцах наговорил тебе, не обижайся на меня и постарайся меня понять, я тебя никогда не забывал и, надо же, черт побери, влюбился с первого взгляда, сумасшествие, какое-то необъяснимое чувство все время неудержимо преследовало меня, боже мой, как я мучился, как хотел увидеть тебя, сердце заполнила небывалая тоска, теперь я знаю, что это такое, это любовь, родной ты мой человек, похожая на неугасимое пламя, сердечное влечение, ты оживила во мне те чувства, которые я давно считал безнадежно потухшими, - возбужденно говорил он, отвечая на ее вопрос, а потом рассказал ей о своем сне.
-- Боже мой, это так поэтично, какой же ты романтик, а сказал почти по-грибоедовски: «ах, Амур проклятый!» и засмеялась,- и я тебя, тоже, безумно люблю, ради тебя готова на все, я не могла дождаться того дня, когда увижу тебя, ты подарок моей судьбы, и я его буду оберегать и сохранять в тайнике своей души,- со слезами в глазах произнесла она, обнимая его за шею. В это время в дверь постучали, это был его приказчик Эльдар.
-- Прошу извинить меня, хозяин, я собираюсь в долину, там у меня встреча с закупщиками, которые хотят закупить оптом шерсть, бахчевые и несколько бычков и овец, жеребца я объездил, сегодня табунщик приведет его, зашел узнать, будут ли какие - либо распоряжения?
- Нет, Эльдар, занимайся своими делами, только у домработниц уточни, каких продуктов не хватает, - ослабшим голосом ответил Герай. Кухарка сообщила, что завтрак готов, после завтрака Зейнаб, тихо приговаривая, что утром прохладно, через голову надела на него теплую вязаную фуфайку-рубашку с высоким воротником.
-- Теперь потихонечку встанешь, и мы выйдем во двор, дойдем до беседки и обратно, и не смей меня ослушаться, иначе накажу, - смеясь, сказала она. Он с трудом, с помощью Зейнаб, встал, слегка опираясь на нее, сделал первый шаг, вроде, ничего не болит, подумал он и продолжил итти. Они медленно дошли до беседки в саду, где он давно не сидел, Зейнаб была счастлива и, даже, не допускала мысли о том, что ей помог сам случай, да, «всё на свете случай». Говорил великий словесник, это проделки судьбы, ведь она сама все расписывает, ведь фатум не всегда же злой, мстительный, и даже, потусторонняя сила, как хочешь, назови, ведь они меня вели и привели к долгожданному счастью, о котором я мечтала, если признаться самой себе, я с беком и любви-то не знала, сначала было влечение, которое сменила привычка, хорошо, что я сразу же отвергла пагубный для моей души аскетизм, не отказалась от удовольствий и счастья, что дало мне любовь, ведь я сразу поняла, что это сердечное влечение, его зов, и я же не была обманута, уверена, что и Герай меня любит, мы будем счастливы, и у нас будет много детей, как у Ниобы, конечно, я восхищена его мужской силой, когда он вошел в меня, у меня чуть дыхание не перехватило. Она, поправляя воротник его свитера, спросила: дорогой мой, как ты себя чувствуешь? Наверное, устал, может, пойдем домой? - Нет, давай еще посидим, знаешь, как-то странно, что у меня ничего не болит, только немножко ноет плечо и слегка голова кружится, - устало ответил он. Подошел конюх, который служил еще при его отце и стал справляться о здоровье хозяина и, пожелав скорейшего выздоровления, ушел поливать сад.
Глава восьмая.
Наргиз дошла до села Ахчылы, которое расположилось на берегу реки Агсу, пройдя по всем дворам, спрашивала, знают ли ее тетю - родную сестру ее матери, Гюнеш ханум. Да, односельчане знали ее и показали дом на окраине, на самом берегу. Она долго стучала в дверь, в окно, но никто не открывал, она решила посидеть на крыльце и подождать. Недолго пришлось ждать, открылась калитка, и Гюнеш ханум загоняла овец и несколько коз во двор, увидев незнакомку, удивилась, потом признала ее и радостно воскликнула:
-- Глазам своим не верю, Наргиз это ты?
-- Да, тетя Гюнеш, это я.
-- Говорят, ты утонула, нет, жива и здорова, я очень рада, доченька, проходи в дом, я сейчас овец загоню в хлев и подойду. После ужина начали чаевничать, и Наргиз рассказала Гюнеш ханум свою историю, как она была прачкой у бека, как ее подтолкнули в реку, только свое пребывание в Сальянах и происходившие там события утаила.
Вечерело, Тофик с Семёном из долины возвращались домой, проезжая мимо дома Скрябиных, Тофик, неожиданно загадочно посмотрев на Семёна, предложил зайти проведать мать и дочь. У забора слезли с коней, открыв калитку, зашли в их небольшой двор, у окна горела яркая свеча, значит, портной Марат был здесь, подумал Тофик. Он постучался в окно, половинка короткой занавески отодвинулась, и Тамара, увидев Тофика, пошла, открывать дверь.
-- Я тебя здесь подожду, неохотно произнёс Семён.
-- Да ты что, мы же ненадолго, давай, заходи. Зашли в дом, здороваясь со всеми, Тофик представил Семёна.
-- Светлана Андреевна, это мой друг и приказчик фельдшер Семён.
-- Но здесь был другой, его зовут Иван Лукич, - разглядывая Семёна, сказала Светлана Андреевна. Тофик обрадовался, что Иван Лукич тут был, и спросил: он Вас начал лечить? - Да, он мне сделал укол, дал порошки, мне лучше и легче, спасибо тебе, Тофик, только вот, думаю, нам ведь нечем ему платить, - беспокойно ответила она. Тут вмешалась Тамара и рассказала о приходе портного.
-- Он снял у меня все мерки и обещал очень скоро сшить платье, а я хочу платье из парчи, и он обещал, - радостным голосом, скоропалительно выговорила Тамара.
-- Вам, Светлана Андреевна, о плате не следует так беспокоиться, я сам все эти вопросы решу, у меня есть одно предложение, может быть, даже просьба, сегодня у жены Семена день рождения, Вы не смогли бы отпустить Тамару в гости, безопасность гарантируем, если припозднимся, она останется там ночевать, а завтра утром, когда поедем в долину, ее привезем домой. Светлана Андреевна не успела вставить слово, как Тамара радостно воскликнула: я согласна, мама, прошу, отпусти меня. Мать Тамары промолчала, тогда Тофик скомандовал: Ну, царица Тамар, собирайся, а Вы лечитесь, и не волнуйтесь, Светлана Андреевна. И они вышли во двор, стали ждать Тамару, скоро она вышла и была в легком ситцевом платьице, которое плотно облегало ее тонкую фигуру. Подходя к своему дому, Тофик неожиданно предложил.
- Семён, ты, давай, домой за Ириной Ивановной, а потом к нам, у нас ужин, наверняка, готов и, пока домработница на месте, пока мы сидим, она приготовит все, что пожелаем.
-- Ну, ты даешь, хоть предупредил бы, что ли, - укоризненным взглядом посмотрев на Тофика, качая головой, тихо сказал Семён.
-- А зачем откладывать, мы сейчас ей правду скажем и, повернувшись к Тамаре, - царица Тамар, это просто ужин ты не возражаешь?
- Конечно, нет, я постоянно дома одна и от одиночества устала, - спокойно ответила она. Тофик, отдав поводья коня конюху, пригласил Тамару в дом и, увидев домработницу, спросил, где мать, а потом добавил, - мы очень голодны, и сейчас придет приказчик с женой, нам нужен вкусный и обильный ужин, мы будем ужинать в саду в беседке. Он провел Тамару в гостиную, - ты посиди здесь, пожалуйста, а я схожу к матери и подойду, - повернувшись, вышел. Ирада ханум, услышав голос сына, сама вышла к нему, он подошел к ней, почтительно поклонился и поцеловал в щеку.
-- Как дела, мама, я знаю, о чем ты горюешь, успокойся, пожалуйста, очень устал, и сейчас Семён с женой придет, мы поужинаем и, заодно, обсудим дела, мама, у нас в гостиной гостья, наша соседка, познакомься, пожалуйста, ее зовут Тамара, - нежно обняв мать, просительно сказал Тофик. Ирада ханум зашла в гостиную и, увидев хрупкую белокурую девчонку с красивым лицом, вежливо сказала: добрый вечер, Тамара, я мать Тофика, очень рада знакомству, располагайтесь, пожалуйста, будьте, как дома,- и вышла. Тамара была восхищена роскошью и уютом гостиной. Тофик, увидев ее замешательство после встречи с матерью, подойдя ближе, сказал: потом я тебе все покажу, а пока пойдем в погреб за вином. Домработница и другая служанка, которая помогала матери по дому, уже собирали на стол. Тофик и Тамара сидели вдвоем в ярко освещенной свечами беседке, в тот незабываемый прохладный вечер в ее юное сердце тайно и вероломно вкралось какое-то необъяснимое беспокойство, природу которого пока трудно было понять.
-- Царица Тамар, а сколько тебе лет, думаю, шестнадцать не более, ты выпьешь со мной, если да, что тебе налить, может, немного коньяка? - вдруг спросил Тофик.
-- Нет, Вы ошиблись, мне недавно исполнилось восемнадцать лет, - смеясь, ответила она, - а коньяк я никогда не пила. Он налил в хрустальные рюмки коньяка и пододвинул блюдце с инжиром ближе к ней, ему было с ней хорошо, весело и он, выпив очередную рюмку, положил в ее фарфоровое блюдо целого жареного цыпленка.
-- Вы что, это много, я лопну,- и, чуть погодя, шутливо добавила,- наверное, Вам так хочется, да?
- Конечно, нет, ты ешь, пожалуйста, что хочешь и сколько хочешь, - успокаивая ее, ответил Тофик. Пришел Семён с женой Ириной.
-- Мы уже начали с конька, тебе, наверное, больше по душе водка, да, Семён? а Вам, Ирина Ивановна, что налить?
- Пожалуйста, немного вина, - смущаясь, ответила жена Семёна.
-- Теперь пора знакомиться, это Тамара, моя соседка и Ирина Ивановна, жена Семена, - все в сборе, можно маму приглашать,- вдохновенно произнес Тофик и пошел в сторону дома, конечно, Ирада ханум отказалась, ссылаясь на плохое самочувствие, она очень тяжело переживала внезапный уход Наргиз, Бог ее послал, и он же отнял,- с досадой думала она, она знала, что Тофик не пойдет на ее поиски, и, конечно, она тоже не права, причем здесь сиротство или родовитость, если любишь? Я не сержусь на Тофика, он хотел, как лучше, и здесь его вины нет, она сама так решила, видать, не судьба. Гости посидели допоздна и разошлись, а Тофик пошел провожать Тамару, подойдя к берегу, он показал, где сидел, слушая ее пение.
-- Скажите, Тофик, откровенно и честно, почему все это делаете для нас с мамой? Объясните прямо, и, уверяю Вас, я пойму, - вдруг спросила она. Он не ответил, вместо ответа взял ее за руки, она положила голову на его грудь, сильно прижимаясь к нему. Он наклонил свою голову, в темноте губами нашел ее тонкие сухие губы, и оба они застыли в долгом горячем поцелуе. Он руками нежно проводил по ее маленькой твердой груди, она не сопротивлялась, наоборот, еще сильнее прижималась к нему. Вдруг молнией пронеслась в голове, - нет, ты должен остановиться, ведь она абсолютно беззащитна, и не следует поступать с ней так же, как с Наргиз и с огромным усилием воли он заставил себя поднять голову и убрал руки, слегка отстранив ее от себя.
-- Пойдем, я тебя провожу домой, а то мать будет беспокоиться,- тихо, едва слышно произнес он, взяв ее под руку. Мать не спала, и Тамара сама постучалась в окно, и дверь, скрипя, открылась.
-- Вот, Светлана Андреевна, все, как обещал, я пойду, спокойной ночи вам, но Тамара следом вышла на крыльцо и тихо, как бы боясь, что услышит мать, прошептала: Тофик, мы еще увидимся?
- Непременно, царица Тамар, - ответил он быстро ушел в сторону реки. Но та искра уже, казалось бы, потухшей надежды, снова сияя, сверкнула, и ее отблеск вновь осветил его израненное сердце, молнией прошлась по крови заживляя, залечивала рубец, оставленный Наргиз. Да, он тоже, зажег этот, пока слабый огонек надежды, в ее давно пустующем сердце, которое не знало и не испытывало силу этого сокрушительного огня - любви, и билось, не зная ни печали, ни страдания, это уж потом он наберет силу и начнет разрастаться, превратившись в бушующий огонь, лишая покоя. Сидя за маленьким столиком у окна, Тамара грустно смотрела на луну, которая, каждый раз, вырываясь из объятия облаков, неторопливо привычно плавала по небу. Откуда он взялся, этот чудо посланник небес, вселивший в ее юную душу непривычное беспокойство? Если бы она не была в гостях у него дома, то, наверняка, его появление приняла бы за сон, а его за призрак, но он и есть призрак, призрак ее будущего, ее мечты, ее желаний, это вовсе не плод воображения и отнюдь не видение, а реальность, и он существует. Вдруг ее обуял страх, может, это и есть обман чувств, ошибочное восприятие действительности, если так, тогда все останется несбыточной мечтой, и тут вряд ли мне повезло, значит, все пусто, ложь, и она не поможет мне осуществить мою мечту, нет, все-таки, он посеял эти семена в ее сердце, и, как ни странно, они дали ранние всходы, и теперь она должна их оберегать, храня в глубине души, в ее тайнике.
После того, что случилось, Рамиз сидел, прислонившись к стогу, и подавленно смотрел в темноту, Фариды не было, наверное, она спустилась вниз к речке, чтобы привести себя в порядок, он корил себя за то, что не смог совладать с собой и дал волю похоти, теперь он не знал, что же будет дальше, но точно знал, что больше с ней встречаться не будет и был уверен, что она это сделала от злости к нему, и тут настоящая любовь ни при чем. Она пришла и села рядом, молчала, потом первая нарушила молчание.
-- То, что произошло, тебя ни к чему не обязывает, потому что я сама этого хотела и, как видишь, добилась своего, - ослабшим голосом прошамкала она. Тут он уже не выдержал и взорвался: ты что, дура, не понимаешь, что произошло?
- Не ори на меня,- она, плача, попыталась унять его гнев, но он продолжал:
- Ты хоть знаешь, что такое беременность? Это позор, проклятие твоих родителей, и тут, пожалуй, без трагедии не обойтись.
- Если узнают, я все равно тебя не выдам, так что успокойся и живи дальше, - вставая, спокойно, с сарказмом сказала она и, не смотря в его сторону, тихо ушла, растворившись в темноте. Он после ее слов долго не мог прийти в себя и решил пойти к Зари и напиться.
Лейла при Закире впервые разделась догола, и Закир, смотря на ее наготу, восхищался красотой ее тела и белизной кожи. Она настойчиво просила его тоже раздеться, но он наотрез отказывался, она не унималась: ну чего тебе стоит, сжалься надо мной, и я тебе покажу один фокус, представь себе, ты украдкой, втайне от всех, зашел в гарем, где находятся наложницы, и куда мужчинам заходить строго запрещено, но многих женщин давно никто не ласкал, и они схватили тебя, и как ты думаешь, что они с тобой будут делать, а?
- Ну уймись ты, Лейла, давай ложиться спать, - сказал Закир, удивляясь ее способности перевоплощаться. Но она опустилась на колени перед ним, опуская его трусы, мягкими пальчиками нежно гладила его половой член, слегка касаясь губами. Ее выдумки потрясли Закира, это непривычное поведение было так неожиданно, весьма приятно и соблазнительно, что он не хотел, чтобы она останавливалась.
Зари не спала, у окна горела большая свеча, и тусклый свет пробивался сквозь короткие занавески. Он постучался в окно, через мгновение дверь со скрипом открылась. Она была в нижнем белье, целуя его, взяла за руку и повела в комнату.
-- Сейчас мне очень плохо, прошу, ни о чем не спрашивай и принеси мне водки, вроде, я приносил несколько бутылок, - устало садясь за стол у окна, тихо произнес он. Она поняла, это что- то личное, и ничего не стала спрашивать. Он залпом выпил целую чашу, поморщившись, зарыдал, как ребенок она, обняв его за шею, попыталась его успокоить. - Успокойся, молю тебя, все пройдет, главное, я рядом и люблю тебя безумно, и всегда буду любить, сейчас я тебя накормлю, наверняка, голодный. Но он, как помешанный, плакал и твердил: зачем я это сделал, боже мой, что же я натворил,- и никак не мог унять свою досаду и боль в душе, она оказалась еще коварней, чем он думал, все же, ей удалась использовать его слабость, втянуть в это неприятное и грязное дело, безжалостно растоптав его светлые чувства к ней. Он не допускал, что она настолько оказалась коварной и так ненавидела его, что решилась на такой поступок, она даже не понимала, что таким легкомысленным поступком навсегда оттолкнула его и обрекла его на душевное страдание, убив в нем его мечты, ведь он ее все-таки сильно любил, пусть небеса насылают ей свои кары, и злой рок судьбы преследует ее всегда и, как бумеранг, вновь и вновь возвращается к ней, за то, что она убила мою любовь к ней. Зари, чтобы успокоить его, дала пить ему отвар горных трав, потом, раздев, уложила спать.
Тофик вернулся домой и, как всегда, пошел на веранду спать, Ирада ханум его ждала и следом зашла к нему и, садясь на край тахты, не поднимая глаз, тихо, чтобы не рассердит его, сказала:
- Конечно, ты ее не будешь искать, я знаю, в ее уходе твоей вины нет, ты мой единственный сын, и я желаю тебе счастья. Но ее мне не хватает, что нам делать-то, где ее искать?
- Мама, я не собираюсь ее искать, ушла, пусть уходит, она просто ненормальная, при чем богатство здесь, знаешь, я просто этого не понимаю, значит, не любила, мне не нужна женщина, которая меня не любит, лучше я один буду жить, прошу тебя, успокойся, Бог дал, он и забрал, сейчас сезон, и у меня много работы, - раздраженно сказал он, дав понять, что разговор окончен. Да, он тоже страдал, она ведь бросила его, даже не смотря, на то, что было между ними, все, я просто хочу ее забыть, будем считать, в моей жизни ее вовсе не было, теперь одиночество меня не будет угнетать, в душе зародилось новое чувство, которое, надеюсь, вытеснит окончательно из моей жизни Наргиз, и я все, с нею связанное, постараюсь предать забвению. Если одному гениальному русскому поэту, Лермонтову,по его словам, Бог не дал забвенья, как он утверждал в своей восточной повести, - «Забвенья? - забвенья не дал Бог», а мне он его дал. Его душу охватила уже другая волна, и он намерен принять ее удар, пусть она уносит его к мечте - мечте быть счастливым.
Утром, на рассвете в дверь дома Герая громко постучали. Полусонная домработница, открывая дверь, увидела незнакомца, который держал в руке казенный, запечатанный сургучом, пакет и сразу зычным голосом спросил:
-- Здесь проживает поручик в отставке Герай Тахирзаде?
-- Да,- испуганно ответила домработница и посторонилась, пропуская незнакомца, дрожащими пальцами разожгла лампу со стеклом, заправленную маслом для освещения жилья. На шум, накинув на себя домашний халат, вышла Зейнаб.
-- Я вестовой уездного начальника и от пристава Горина привез пакет для личного обозрения поручику Тахирзаде, приказано передать лично в руки, - по-военному отчеканил незнакомец.
-- Герай болен и лежит в постели, Вы можете пройти к нему,- сказала Зейнаб, открывая дверь в гостиную, вестовой подошел к Гераю, который лежал в постели, и доложил: Ваше благородие, пакет от пристава Горина, извольте получить.
-- Может быть, чаю или откушаете с дороги? - предложил Герай, взяв пакет.
-- Нет, благодарствую, приказано прибыть обратно немедля. После ухода вестового Зейнаб принесла лампу, Герай открыл пакет, там было письмо от Веры Бариновой, и он отдал письмо Зейнаб, чтобы она его прочла. Письмо было короткое и написано на русском языке.
«Здравствуй, Герай! Пишет тебе Вера Баринова, надеюсь, ты меня помнишь, наверное, к тому времени, когда мое письмо дойдет до тебя, я умру, у меня скоротечная чахотка, и я лежу в лазарете. Нашему сыну Юрию уже три года, он живет пока у сестры, отец мой умер год назад от сердечного приступа. Юрий твой сын, и ты это точно знаешь, поэтому ты должен его забрать к себе, адрес ты знаешь. Я тебя очень сильно любила и свою любовь унесу собой в могилу, очень жаль, что жизнь оказалась так коротка, береги его, да поможет вам Бог. С любовью, Вера». Зейнаб не смогла сдержать слезы и начала плакать навзрыд, Герай молчал, настолько он был ошеломлен содержанием письма, Зейнаб продолжала плакать, всхлипывая, жалостливым взглядом смотрела на Герая.
-- Я не знаю, как быть, ведь я сам - то не могу ехать, - подавленно сказал он, посмотрев на Зейнаб.
-- Я могу поехать, а кто с тобой останется, хотя дорога до Тифлиса не займет много времени, но ты как останешься один? - Не знаю, Зейнаб, давай поговорим с Тофиком, пошли, пожалуйста, кого-нибудь за ним. Впопыхах прибежал Тофик и, увидев всех живыми и здоровыми, вздохнул, - ну, вы меня очень напугали, что случилось? Все промолчали, Зейнаб протянула ему письмо Веры, Тофик, прочитав письмо, обратился к Зейнаб,
-- Зейнаб скажи, чтобы принесли водки и закуски, иначе эта новость повредить моему здоровью. Выпив почти полную чашу водки, он с недоумением посмотрел на них.
-- Я тебя поздравляю, Герай, ты отец и имеешь наследника, и не понимаю твоего замешательства, очень жаль, что она такая тяжелобольная, но мальчика надо привезти сюда, это факт, - удивляясь, сказал Тофик. Герай привстал и, с помощью Зейнаб, присел на краешек дивана.
- Дело в том, что я сам ехать не могу, а Зейнаб не захочет меня оставить одного в моем состоянии, а тогда как быть?
- Давай, я поеду, если не ошибаюсь, они в Тифлисе, да? Герай промолчал, но вмещалась Зейнаб,- нет, Тофик, у тебя и так много дел, свои, да и Герая, ты не знаешь, кто может остаться с Гераем, пока я несколько дней буду отсутствовать? Подумав Тофик, вдруг, воскликнул,- есть такой человек, и она живет рядом, Ирина Ивановна, жена моего приказчика фельдшера Семёна, она обеспечит уход Гераю, пока ты будешь отсутствовать несколько дней, тем более, Семён, ведь, фельдшер, да и Иван Лукич будет его посещать.
- Вроде решение найдено, но согласиться ли Ирина Ивановна,- подумала вслух Зейнаб. Тофик торопливо вышел и через некоторое время вернулся с Семеном и Ириной Ивановной, Семен, опустив рубашку с плеча Герая, осмотрел рану, а Зейнаб все дела, связанные с уходом, объясняла Ирине Ивановне. Тофик налил водку себе и Семёну, но тот наотрез отказывался, все-таки уступая настойчивости Тофика, махнув рукой, тихо прошептал, - раз начальство велит, тут ничего не сделаешь,- и ловко опрокинул водку, широко открыв рот. Ирина Ивановн ушла, обещая скоро вернуться, Семён вытащил из портсигара пахитоску, вышел во двор, чтобы покурить, Зейнаб начала собираться, приказчик Герая Эльдар, постучавшись, зашел комнату.
-- Несколько дней состоялись выгодные сделки, и я принес вырученные деньги, - как бы извиняясь за беспокойство, сказал приказчик, положив деньги на стол, и вышел. Герай позвал Зейнаб и попросил её помочь встать и он, взяв деньги, опираясь на ее плечи, повел Зейнаб в свою комнату, у стены, под ковром находился сейф, из тайника за сейфом взяв ключ, открыл его, сейф был забит бумагами, деньгами и драгоценностями.
-- Вот сейф и ключ к нему, теперь знаешь, где что находится, и он в твоем распоряжении, возьми на дорогу деньги, сколько хочешь, а я пока напишу записку и адрес.
-- У меня деньги есть, и они мне пока не нужны, - ответила Зейнаб, прикрывая дверцу сейфа. Герай начал злиться: если мои деньги тебе не нужны, значит, я тебе тоже не нужен, ты сегодня же покидаешь Сальяны и уезжаешь к себе домой, и никаких возражений я не потерплю. Значит, я ошибался, думая, что теперь мы одна семья, всё, разговор окончен, и я больше не хочу тебя видеть и слышать, - сурово сказал он, развернувшись, с трудом поплелся к дивану. Она стояла, как потерянная, со слезами на глазах.
-- Я понимаю твое состояние, не нужно на меня обрушать свою злость и гнев, и это, правда, что у меня есть деньги, давай, я помогу тебе лечь на диван, - плача, с трудом произнесла она.
-- Не нужно мне помогать, выбирай: или, или, - еще больше раздражаясь, почти выкрикнул Герай, потом добавил,- ты уже свой выбор сделала, собирайся домой, прав был Гомер, «бойся данайцев, дары приносящих», и, едва держась на ногах, вышел во двор. Тофик с Семёном сидели в беседке, и Герай, держась за перила, знаком позвал Тофика, нарочито громко, чтобы она слышала, сказал: ты мне друг?
-- Конечно, хотя и глупый вопрос, - ответил Тофик, не понимая, что же происходит.
-- Давай двух слуг, пусть запрягут фаэтон и отвезут ее, она хочет домой, и это надо сделать прямо сейчас, а потом все остальные вопросы решим сами, не спеша. Да, и помоги мне добраться до беседки и скажи служанке, пусть принесет графин с коньяком. Тофик помог Гераю добраться до беседки, а сам послал конюха в соседний дом за молодыми горцами. Фаэтон, запряженный двумя лошадьми, ждал во дворе, Тофик помог вынести кофр Зейнаб и положил в фаэтон, она хотела подойти к Гераю и что-то сказать, но он отвернулся от нее. Фаэтон двинулся с места и направился в сторону реки Агсу, а затем в Арчыдан, увозя с собой её окончательно разбитые и погубленные мечты. Тофик подошел к беседке, обращаясь к Семёну, сказал,
- Семён сходи, пожалуйста, к царице Тамар, пусть оденет, что есть новое и скажет матери, что поедет в город на несколько дней и, конечно, одна, а ты, Герай, пиши записку и адрес. Вскоре подошли Семён с Тамарой, в руках которой была небольшая старенькая дамская сумочка. Герай подробно объяснил ей, как в Тифлисе найти эту улицу и дом, и они, с поддержкой Тофика, пошли в дом. Герай отдал Тамаре несколько пачек денег и записку с адресом, при этом шутливо намекнул, что, лишь бы никто не ограбил. Тофик, оставаясь с ней наедине, часть денег положил в сумку, а остальную сумму денег порекомендовал вшить в нижнее белье, чтобы не мешать ей, отвернулся. Когда все было готово, он поцеловал ее в губы и прошептал, - я на тебя очень надеюсь и жду, побереги себя, пожалуйста. Горец, который был приглашен Семёном, уже ждал у легкого шарабана у ворот, чтобы отвести ее в город, откуда до пригорода Тифлиса на перекладных, как объяснял Герай, а дальше на пролетке. Дождавшись Ирину Ивановну, Тофик и Семён поехали по своим делам.- Вот и все,- подумал Герай,- теперь ему есть ради кого жить, надо же, ведь есть сын Юрий, и уже ему три года, ведь Вера как-то могла бы об этом сообщить, тем более, отец ее, Иван Васильевич Баринов, умер, наверное, они так и не уехали в Тверскую губернию. Известие о тяжелой и неизлечимой болезни Веры болезненно отразилось на его душевном состоянии, и он, закрывшись в своей комнате, пил коньяк и, как странно, не пьянел. Тот злой рок, который медленно уносил его родных в небытия, продолжал еще витать и над его судьбой и, сжалившись, неожиданно преподнес ему подарок - его сына Юрия. Но он, потомок древнейшего рода кавказских феодалов, поручик русской армии, умный, образованный человек, как поваленный стихией дуб-великан, сидя на маленьком диванчике, хотя ему было стыдно, тихо и горько плакал. В дверь постучали, Ирина Ивановна спрашивала, где Герай собирается обедать, он просил накрыть на стол в беседке и предложил ей вместе с ним пообедать, если есть желание, и она не занята. Она вкратце знала об утренних событиях, но не знала, что Зейнаб уехала не в Тифлис, за Юрой, как планировалось, а к себе домой. Подошел Иван Лукич и, увидев Герая в беседке, обрадовался.
-- Вот это по-нашему, значит, Вы молодой человек, безукоризненно придерживаетесь моих предписаний, - весело произнес он,- давайте-ка, взглянем на Вашу повязку и потом ее сменим, повязка чистая, и это хорошо. Герай обратился к Ирине Ивановне.
--Ирина Ивановна, пожалуйста, скажите служанке, пусть поставят еще один столовый прибор и принесут Ивану Лукичу обед, да, чуть не забыл, еще и графин с коньяком. После обеда Иван Лукич достал из маленького походного саквояжа чистые бинты и настойку горных трав, сначала намочил старую повязку, чтобы ее легко и безболезненно можно было снять, потом обработал рану жидким раствором и настойкой, дав немного подсохнуть, наложил чистую повязку.
-- Рана очень чистая, рубец румяный и окончательно затянулся, теперь больше ходить, и еще раз ходить, вот и все, Герай, я пойду тут недалеко, по просьбе Тофика надобно навестить одну даму и сделать ей укол, - вставая, сказал фельдшер, довольный тем, как идет лечение.
- Иван Лукич, если не затруднит Вас, проводите меня домой, только не помогайте мне, я сам, - попросил его Герай. Он попросил Ивана Лукича подождать его в гостиной, а сам прошел в свою комнату и вернулся, держа в руке большую пачку денег в крупных купюрах, - это Вам за Ваши труды, отдавая ему деньги, сказал Герай, но фельдшер не взял деньги, объяснив, что те деньги, которые дала ему Зейнаб, составляют целое состояния, так что, хватит, но Герай все-таки деньги успел засунуть в наружный карман его пиджака, Ивану Лукичу оставалось только покачать головой.
Рамиз не мог успокоиться и простить себе, что так легко поддался соблазну, идя на поводу похоти, но все то, что произошло, обратно уже не вернешь, надо успокоиться и жить дальше. Он точно знал, что между ними все кончено и решил сегодня же посетить курсы Романа Лихоедова. У него с Зари теплые отношения, да и она его горячо любит, и, главное, им хорошо, он останется с ней, подумаешь на пять лет старше его и он был крайне удивлен одержимостью Фариды и не понимал, откуда у нее к нему такая злоба, ладно, хватит об этом, она для него умерла.
Роман Лихоедов, организовавший кружок для молодых сельчан, жил недалеко от большого дома и находился на поселении в качестве ссыльного, которого принудительно выдворили из С.Петербурга, как он выражался, за революционный бред. Он жил с вдовой бывшего торговца в ее доме. Муж Азизы, мелкий торговец, погиб при невыясненных обстоятельствах, оставив своей жене хороший дом и много живности, тридцатипятилетняя Азиза детей не имела, и, когда Роман искал жилё, пожалев его, пустила на постой. В скором времени между ними начался бурный любовный роман. Он был очень образован, когда-то доучился до третьего курса Московского университета, изучая философию, и хорошо знал французский язык, местный язык знал плохо, но говорил и понимал сносно. Трех своих школяров он обучал русскому языку и рассказывал много интересного о жизни в столице, о жизни и творчестве великих поэтов, философов, рассказывал он увлеченно, и даже Азиза, плохо зная русский язык, восхищалась его знаниями. И Рамиз решил сегодня после работы посетить его курсы, если понравится, привести и Зари.
Приказчик Закир после представления, которое устроила Лейла и ее перевоплощения в роль жрицы восточных гаремов, почти, что не спал, он восхищался ее фантазией, артистизмом и изобретательностью, ну что ж, и надо мной сжалилась судьба, дала мне возможность влюбиться и быть любимым, может быть, это и есть счастье, которого нам так не хватает?
Зашел Рамиз, не поднимая головы, спросил, какими неотложными делами сегодня следует ему заниматься.
-- Я поеду в долину, а ты сверяй все записи продажи и полученные от нее деньги, они должны соответствовать, занимайся этим, хотя бы, до обеда, потом по своим делам. Ты молодец, нашел подходящих сторожей, они живу во дворе и пожилые, надо их освободить от других работ, пусть только сторожат, но охрана должна быть круглосуточная, пусть они сами определяются, как. Ты сегодня очень хмурый, что-нибудь случилось?
- Нет, просто личная жизнь пошла на перекос, - неохотно ответил он. Но приказчик старался его успокоить,- если всегда будут солнечные дни, они быстро начнут надоедать, захочется дождика, личная жизнь, тоже, должна быть переменчивой, так что, не унывай, как говорят русские, все перемелется.
Зейнаб просила горца развернуть фаэтон и отвезти ее в город, чтобы уехать в Тифлис, нет, не за Юрой, она просто решила посмотреть город и там пожить некоторое время, чтобы обо всех последних событиях поразмыслить в спокойной обстановке. Конечно, ей было обидно, что он не хотел ее понять и, не справившись с навалившимися на него невзгодами, просто взял и прогнал ее, тем самым растоптал те нежные ростки любви, которые уже дали ранние всходы. Она теперь понимала, что всему конец, но, все-таки, жалко было оставлять его в таком беспомощном состоянии. Всему есть простое объяснение, он просто ее не любит, хотя, находясь во власти сладострастия, эти и другие нежные слова говорил. По своей природе он властный и жесткий человек, чтобы с ним жить, надо его очень сильно и безумно любить, значит, она оказалась к этому не готова, но он-то не понял, что она его очень любит, однако без его извинения и зова к нему не вернется, только вопрос в том, позовет ли? Она надеется что, это произойдет и будет ждать, когда он решится на это, а ей надо успокоиться и жить дальше.
Тамара по записке Герая нашла улицу и двор, где жила двоюродная сестра Веры Бариновой, Нина с мужем грузином, у которых было шестеро детей, они жили в старом двухэтажном доме с соседями. На её вопрос, где живет семья Суладзе, мальчик с босыми ногами, часто вытирая сопли, на ломанном русском языке ответил, - там,- показывая на их дом. Дверь открыла худая белокурая женщина, пропуская Тамару в комнату. Тамара представилась и, убедившись, что перед ней Нина, сказала о цели своего визита.
-- Я приехала по просьбе Герая, наверное, Вы его знаете, которому Вера написала письмо с просьбой забрать Юрия, его сына, сам он не смог приехать, очень болен, вот его записка для достоверности, - робко начала Тамара и протянула записку Герая.
-- Давайте лучше пойдемте к ней, еще раз уточним у нее, не передумала ли она, это здесь рядом, много времени не займет, - предложила Нина. Вера Баринова когда-то славилась, свей красотой, а теперь лежала тихо, неподвижно, с закрытыми глазами, часто облизывая сухие растрескавшиеся губы. Тамара протянула ей письмо Герая и на словах от себя добавила, что он на охоте был ранен, не смог приехать и теперь поправляется. Вера, взяв письмо, обращаясь к сестре, попросила дать ей перо и бумагу, она хотела написать предсмертное письмо своему возлюбленному. Да, она умирала, и здесь витала смерть, и скорбь души этой молодой женщины потрясла Тамару. Вера, повернув голову в сторону сестры, едва слышным голосом, похожим на шепот, произнесла,
- Нина, иди, собирай Юру и приведи сюда, но Нина в ответ покачала головой и сквозь слезы сказала:
- Вера, да пусть он останется, прошу тебя. Две крупные слезинки, похожие на бусинки алмаза скатились по щекам Веры:
- Я настаиваю, молю и призываю тебя уважать и исполнять последнюю волю умирающего человека, - устало закрывая глаза, повторила она. Нина вышла, тем временем Вера спросила:
- Ты ему жена?
- Нет, я соседка, он так и не женился, а мать его, Биби ханум, недавно скончалась, - плача, ответила Тамара. Вера дописала Гераю свое последнее письмо и сняла золотой перстень с алмазами, где были буквы «Г» и «В», а в середине было выгравировано сердце, которое пронизала маленькая стрела. С шеи сняла золотой медальон в форме овального футлярчика, где на каждой половинке были крошечные портреты Веры и Герая и, отдавая Тамаре, шепнула:
- На память, а то он свой медальон потерял в походе, когда служил. Пришла Нина с мальчиком с русыми волосами, и он сразу же прижался головой к груди матери.
-- Юра, это тетя Тамара, она отвезет тебя к твоему отцу, и ты будешь жить с ним, пока я не поправлюсь, прошу тебя, слушайся ее и теперь отойди от меня, пожалуйста, - совсем уже охрипшим голосом, тихо произнесла Вера. Потом она достала из-под подушки какие-то бумаги и отдала их Тамаре, добавив, что это документы на Юру. Тамара попрощалась с Верой и Ниной, взяв Юру за руку и его маленький чемоданчик, вышла из лазарета. Они шли пешком, минуя маленькие лавчонки в рядах, зайдя в лавку, обратилась лавочнику, пожилому мужчине с седыми волосами:
- У вас для этого мальчика найдется одежда по его росту, конечно, летняя?
- У нас, красавица, все найдется, - ответил владелец лавки, показывая несколько видов детских костюмов, - пожалуйста, выбирай, только они дорогие, - предупредил он. Она выбрала два летних костюма - рубашку с короткими рукавами и шорты, наклонившись к мальчику, спросила:
- Юра тебе такой костюм нравится?
- Да, тихо сказал он. Затем, повернувшись к лавочнику, спросила, - можно, мы один костюм примерим?
- Конечно, - ответил он, раздвигая занавеску на углу. Надев на Юру голубой костюмчик, она не стала его снимать, а старую одежду уложила в его чемоданчик. По пути, в продуктовой лавке, купив продукты и сладости на дорогу, она подошла к одному из извозчиков и спросила, может ли он за повышенную плату отвести их в Сальяны. Пожилой извозчик засомневался, что у этой молодой особы есть такие деньги, и она сможет оплатить такую дальнюю поездку.
-- У меня есть деньги, назовите сумму, половину сейчас, а остальную часть, когда приедем, - сказал Тамара, показывая извозчику несколько крупных денежных купюр. Извозчик, который давно не видел таких денег, быстро согласился,- мы туда только ночью приедем, устраивает? - Устраивает,- коротко ответила Тамара, садясь в экипаж.
Герай переживал разлуку с Зейнаб и жалел, что отпустил ее, даже не попрощавшись, разве так поступает мужчина, когда к нему приезжает женщина, признается в любви, ухаживает за ним, а он в одночасье разрушает их отношения, прогоняя ее, прочь? Что с тобой происходит, поручик, дворянин и потомок древних феодалов, не ты ли признавался ей в любви, говоря, что она разожгла в твоем сердце маленький огонек, который начал освещать и греть твою душу, тогда зачем сам же, собственноручно, глупо погасил этот огонек, не дав ему разгореться, а? Глупость? Прав был великий Гёте, как там у него, конечно, на память не помню, но звучит приблизительно так: человечеству надо бы страшиться не разума, а глупости, вот и я совершил ее, даже, мудрые грибоедовские слова меня не остановили: « я, глупостей не чтец, а пуще образцовых» и всё произошло вот таким непростительно глупым образом, сам же, своими руками свое счастье разрушаешь, а потом всю вину перекладываешь на плечи злого рока судьбы, мол, он постоянно витает над тобой и мстит, нет, братец, тут ты сам, только сам виноват и признайся честно хотя бы самому себе, ведь хорошо же было тебе с ней? Ладно, что теперь переживать, уже поздно: чего теперича хандрить, оплакивать потери, говорил «деревенский староста» Некрасов. Известие о неизлечимой болезни Веры и то, что у него есть сын, его ошеломили, теперь он займется своим сыном и пригласит из города всесторонне образованную и знающую иностранные языки гувернантку, и она займется его воспитанием и обучением. Когда Зейнаб читала письмо и узнала, что у меня есть сын, у нее загорелись глаза, нам втроем было бы очень хорошо, и она могла еще родить, уже наших детей, пусть их было бы много, как у Ниобы, не то, что я один. Огромное хозяйство, земельные угодья и, наконец, все богатство, унаследованное от предков и приумноженное поколениями, должно развиваться наследниками. Жаль, что мать не дожила до этого дня и не знала о существовании внука.
Рамиз, завершив свои дела, переодевшись, направился к дому вдовы Азизы, где ссыльный Роман Лихоедов сидел на веранде со своими учениками и что-то увлеченно рассказывал. Учеников было уже четверо, пришла новая ученица, русская, с белокурыми волосами девушка лет пятнадцати, которая жила на окраине.
-- В наших рядах пополнение, прошу знакомиться: Рамиз, помощник местного феодала, он же приказчик, хотя сам из бедной семьи, а это Наташа, очень сильно желает изучить французский язык, язык великого Вольтера, автора трагедии «Заира», а ты, Рамиз, с какой целью будешь посещать мои кружки? Рамиз впервые слышал эти новые слова и растерянно сказал, - я как все, но в первую очередь хочу хорошо изучить русский язык. Он осмотрелся всевозможные полки, подоконник и стол были завалены книгами. Он сам, этот Лихоедов, был худощав, небольшого роста и в пенсне, которое смешно висело на его переносице, он, когда быстро говорил, сразу же начинал шепелявить, но всегда говорил вдохновенно и интересно.
-- Наташа, по русскому языку тебе придется взять шефство над Рамизом и дополнительно заниматься с ним, вроде, хороший, симпатичный молодой человек, сможешь?
-- Да, только вечерами, а днем я работаю, - еще раз, оценивающим взглядом посмотрев Рамизу в глаза, ответила Наташа.
Предки Наташи были из дворян и давно жили здесь, и она хорошо знала местный язык. Лихоедов, порывшись в своих беспорядочно лежащих книгах, отыскал тонкую книжечку «Краткий курс изучения русского языка» и протянул Рамизу,- ты сносно говоришь, чтобы закрепить то, что придется усваивать, эта книжка тебе поможет, да, и постарайся чаще разговаривать на русском языке, - отдавая книжку, добавил, - больше языковой практики. Говорили долго, о разном и интересном, и Рамиз твердо решил, что он будет посещать его курсы. Пора было расходиться, и трое ребят быстро исчезли в темноте, выходя со двора, Наташа неуверенно, застенчиво спросила:
- А ты, Рамиз, в какую сторону пойдешь?
- Я тут недалеко живу, если боишься, то могу проводить.
- Да, сегодня очень темно, и заодно, посмотришь, где я живу, - соглашаясь, уже весело сказала Наташа. Они медленно шли в сторону новой водяной мельницы, которая в летний период работала редко, а после сбора урожая почти круглосуточно.
- А ты, в самом деле, работаешь приказчиком, - шутливо спросила Наташа, - надо же, как он тебя назвал - феодалом, - смеясь, добавила она.
- Я не знаю, что означает феодал, но правда то, что я работаю помощником приказчика у жены покойного бека, - неохотно ответил Рамиз.
- Да тут ничего оскорбительного-то нет, феодал тот, кто владеет землями, домашней живностью и другими богатствами, в данном случае они и есть феодалы, понял?
- Теперь да,- без обиды, тихо сказал Рамиз. Они незаметно подошли к большому одноэтажному дому, который был обнесен высоким забором.
- Вот мой дом, я живу здесь с матерью вдвоем, - как-то невесело сказала Наташа и добавила, - если не торопишься, можешь зайти, я тебя угощу чаем с добавлением чабреца. - А это удобно?
- Удобно, и не надо бояться матери, она ничего не скажет,- беря его за руку, ответила она. Они жили бедно, так же, как семья Рамиза, мать Наташи, довольно-таки красивая, средних лет, женщина с белокурыми волосами, приветливо принимая его, пригласила в одну из трех комнат. Когда подходили к дому, он обратил внимание, что во дворе больше никаких строений не было. Она торопливо начала бросать тонко строганные небольшие поленца уже в затухающий очаг, чтобы оживить огонь. Он неуверенно сидел на небольшом старом диванчике, оглядывая комнату.
- Наташа, может быть, не стоит, чай - это долгое дело, давай, просто посидим, и я пойду.
-Нет, я хочу, чтобы ты попробовал мой чай, уверена, он тебе понравится, - настаивала она. Да, в самом деле, чай был вкусным.
- Тимьяном отдает, - отпивая, сказал Рамиз.
- Это растение еще называют богородской травкой, - заметила Наташа. С ней было интересно, и не хотелось расставаться.
- Говорят, старую лавку снова открыли, надо сходить, купить свечи, масло закончилось, и заправить лампу нечем, - с досадой проговорила Наташа.
- Не надо покупать, я завтра днем заскочу и привезу, - успокоил ее Рамиз. Прощаясь с ним, Наташа, наклонившись к нему еще ближе, застенчиво тихо шепнула:
- Ты мне очень нравишься, и я очень хочу с тобой подружиться. Рамиз ничего не ответил и скрылся в темноте. Боже мой, какая она красивая, аж дух захватывает, и я буду с ней дружить.
Истомина Дарья Семеновна была вдовой ротмистра Сергея Истомина, который погиб на кавказской войне, и осталась с малолетней дочерью Наташей. Ее отец, Гончаров Семен Ильич, тоже жил и служил в городе в не большом гарнизоне и внезапно умер от удара, гарнизонный лекарь - хирург, осмотрев его, беспомощно пожимая плечами, констатировал прекращение деятельности головного мозга в результате кровоизлияние в мозг. Военное ведомство ей назначило небольшой пенсион за потерю кормильца и выплачивало скудное ежемесячное пособие, и то с большой задержкой, а других доходов у семьи не было. Вокруг дома был большой сад фруктовых деревьев и маленький огород, где они выращивали овощи.
Наконец-то Зейнаб добралась до Тифлиса, подойдя к пожилому извозчику, попросила отвезти ее в центр города и, как бы, между прочим, спросила, не знает ли тот, где сдается большая квартира с мебелью и удобствами на постой. Пожилой извозчик, подумав, вспомнил, что недалеко от храма Метехи сдается особняк из нескольких комнат.
- Вы сразу туда и отвезите меня, - доброжелательно попросила Зейнаб. Особняк был двухэтажный старинной постройки, с колоннами и утопал в саду. Извозчик, остановив экипаж у ворот, спустился и пошел к калитке, к воротам подходила пожилая женщина и на ходу по-русски спросила:
- Чего изволите?
- Особняк на постой сдается?- Вопросом на вопрос ответила Зейнаб. Женщина изучающим взглядом обвела Зейнаб и сказала, что сдается, только плата за наём дорогая.
-- Меня любая цена устраивает, - ответила Зейнаб, выходя из экипажа.
-- Тогда я сейчас пришлю слугу, подождите. Извозчик поднес ее кофр к воротам, получив плату, уехал.
Ночью в ворота дома Герая громко постучали, приказчик Эльдар, спавший на веранде, и конюх подошли на стук одновременно и, увидев стоящий экипаж у ворот, не медля, открыли их. Тамара несла на руках сладко спящего Юрия, шутливо приговаривая: вот ты и дома, молодой барин. Проснулись и служанки дома, а Герай, который крепко спал в гостиной, не слышал шума. Тамара просила всех помолчать, во-первых, ребенок спал, а во-вторых, она хотела сделать сюрприз Гераю. Тамара прошла по коридору, постучалась в дверь комнаты и, открыв её, вошла и положила Юру на небольшой свободный диванчик. Герай, увидев своего сына, попытался встать, и Тамара помогла ему встать и снова сесть на диван. Пересилив боль, которая незнамо откуда взялась, Герай подошел к дивану, где спал его отпрыск, встав на колени, прислонил свое лицо к его лицу, выдыхая родной, еще детский запах. Тамара показала на его маленький чемоданчик и достала из своей сумки Юрина документы и остаток денег, положила на стол.
-- Вот его документы и остатки денег, я в Тифлисе купила ему два костюма и продукты на дорогу, он вообще-то умеет говорить. Герай подошел к Тамаре, наклонившись, поцеловал ее в щеку.
-- Тамара, я никогда не забуду то, что ты сделала для меня, огромная тебе спасибо тебе не следует передо мной отчитываться, и эти остальные деньги твои, бери, пожалуйста. Но она категорически отказалась.
-- Здесь много денег, мы очень бедные люди, но нас не надо унижать, я это сделала не ради денег, да, среди документов есть последнее письмо Веры, которое она написала при мне, и я не могла смотреть на страдания этой молодой красивой женщины, измученной болезнью, - совершенно расстроенная, сказала она. Только теперь она увидела его влажные глаза, этого сильного человека - великана, страдающего от неизбежной потери своей возлюбленной.
- Тамара я думаю, что тебе сейчас не стоит уходить, ложись с ним вместе, отдохни, а то он завтра проснется, а тебя не будет. Ведь он здесь кроме тебя никого не знает, и ты должна меня ему представить, пожалуйста, останься, сейчас скажу, чтобы тебя накормили, - украдкой утирая слезы, предложил Герай. Она отказалась от еды, не раздеваясь, легла рядом с мальчиком. Эта поездка, главное, трагедия, душевная скорбь и печаль, заполнившие душу, и сердце Веры, потрясли Тамару и, несмотря на усталость, она не могла заснуть и, вдруг, вспомнила о перстне, и о медальоне, которые отдала ей Вера. Она встала и, достав из сумки перстень и медальон, вышла в коридор, чтобы отыскать Герая. Он сидел на крыльце, склонив голову, печально смотрел в темноту.
- Герай, вот что еще передала Вера, - тихо сказала Тамара, положив в его ладонь перстень и медальон. То, что увидел он, еще больше потрясло его, надо было увезти ее силой, против воли отца, и она хотела этого, но он, глупец, не согласился, его дурацкое самолюбие и гордость не позволили ему смириться с обидой, и подгадили ему, теперь он пожинает плоды своей нерешительности, обрекав эту несчастную женщину на мучительную смерть, навсегда лишив родного сына матери, неизбежно, его легкомыслие по отношению к женщине, которая его, несомненно, любила, превратилось в небывалую печаль и скорбь, заполнив его сердце, и вряд ли он это когда-нибудь себе простит. Да, он плакал, это были слезы отчаяния, собственного бессилия перед ударом жестокой судьбы, наконец-то, злой рок его сломал, и он заслужил гнев богов, и они отомстили, бросив его в Тартар, бездну, где его душа будет подвергаться вечным мучениям. Утром Тамара привела мальчика к Гераю.
-- Юра ты помнишь, мама говорила, что я тебя отвезу к папе?
- Да, - тихо произнес Юра.
-- Вот он, твой папа, Юра, иди к нему, - сказала Тамара, еще ближе подводя его к Гераю. - Правда, что ты мой папа? - запинаясь, неуверенно тихо сказал Юра. Он, приподняв его на руки, прижал к себе,
- Да, Юра, я твой папа, и теперь ты будешь жить со мной, - дрожащим голосом, прижимаясь губами к его лицу, сказал Герай. Тамара не смогла смотреть на страдания Герая, подошла к мальчику, поцеловав его в щечку, вышла.
Наргиз, пока, жила с Гюнеш ханум и помогала ей по хозяйству, только ей как-то нездоровилось, порой мучила тошнота до рвоты, она была очень молода, неопытна, поэтому, причину не понимала и думала, что это простое недомогание и само собой пройдет, но не тут-то было, ее «недомогание» с каждым днем усиливалось. Только Гюнеш ханум догадывалась о причинах ее «болезни» и решила об этом ее спросить. Наргиз, будто осенило, она поняла, что происходит с ней, и вынуждена была все рассказать Гюнеш ханум.
-- Девочка, конечно, я не осуждаю тебя, если хорошо было, тогда не следовало бы, уезжать, ведь сама говоришь, он и мать его любили тебя и души не чаяли в тебе и твое сиротство и твоя гордость здесь ни при чем, ведь родится ребенок, и ему нужен будет отец. А каково его матери Ираде ханум? Только начала привыкать, и ты все бросаешь и внезапно покидаешь их. Ты боялась, что они тебя могли выгнать, но так не бывает, привычка в жизни людей играет решающую роль, тем более ты была похожа на ее дочь, и они тебя вовсе не обижали и не упрекали, думаю, ты здесь не права. Да ладно, теперь уже поздно об этом говорить, поживем, увидим, думаю, мы в состоянии вырастить одного ребенка, почти дворянина, - прижимая ее к себе, успокаивая, с улыбкой сказала Гюнеш ханум.
Тамара отсыпалась, а когда пришла, на расспросы матери отвечать не стала, да и Светлана Андреевна не стала настаивать, только напомнила лишь, что приходил портной Марат, привез платье и чувяки для примерки. Не посоветовавшись с дочерью, она решила сама расплатиться с портным деньгами, которые оставил за вино Тофик. В жаркий полдень в дверь постучали, пришел портной и сходу спросил, как мол, примерка, громкий голос портного разбудил Тамару, он поторопил ее, - давай примеряй, пожалуйста,- и вышел в сени. Она надела новое голубое платье и чувяки и крикнула, - готова, можно заходить. Портной опытным глазом по внешнему виду определил, что все хорошо и воскликнул, - все превосходно! В это время Светлана Андреевна развязывала узелок на платке, доставая оттуда деньги, протянула портному. Он не понимал, что происходит.
-- А что за деньги, Светлана Андреевна, - пожимая плечами, с изумлением спросил портной. - За материал, за работу, и посчитай, хватит ли? - Вы что, хотите меня подвести? - почти выкрикнул портной, - мне заказ сделал Тофик, и он будет оплачивать все расходы, мне не хотелось бы с ним ссориться, с таким своенравным человеком, и мы так не договаривались. Тамара, завтра я все платья привезу, наверное, вечером, - нервно произнес Марат и поспешил покинуть дом. Не успел портной покинуть двор, как к дому приблизился Иван Лукич, держа в руке свой саквояж, с которым почти никогда не расставался. Заходя в дом, где было менее прохладно, вытирая пот с лица, обращаясь к Светлане Андреевне, спросил,- как вы себя чувствуете? Сегодня очень душно, мы больше уколов делать не будем, а через некоторое время курс повторим, аритмия у вас прошла теперь все в норме, но таблетки, которые я Вам оставил, надо будет до конца принимать, - закрывая саквояж, сказал фельдшер и, попрощавшись, быстро ушел. Светлана Андреевна, недовольная, с укором смотрела на дочь.
-- Мне просто интересно, почему Тофик все это для нас делает, хоть убей меня, не могу это понять, - вздыхая, произнесла Светлана Андреевна.
- Может, он хочет на мне жениться, - смеясь, ответила Тамара,- пожалуй, я за него пошла бы, а что, молодой, красивый, богатый и потомственный дворянин, да и смешанным браком теперь никого не удивишь, ведь много же смешанных браков.
- Да ты глупая девчонка, он тебя потом бросит, тогда что?
- Не бросит, если полюбит, - не унималась Тамара.
Рамиз, утром отправив второй дополнительный обоз, Таира оставил, чтобы он здесь помогал ему по хозяйству.
- Таир, ты знаешь дом за новой мельницей, где живут русские, мать с дочерью Истомины Дарья Семеновна и Наталья?
- Да, конечно, у самого берега.
- Отвези им продукты, мясо, крупы, овощи, а главное, свечи и масло для лампы, а остальное по-своему усмотрению, да, чуть не забыл, вот ключи тебе, иди, собирай, потом на фаэтоне отвезешь, только прихвати немного вина и несколько бутылок коньяка, а ключи принеси обратно мне, пока я в конторе, - сказал он, отдавая ему ключи. Рамиз терпеть не мог богатых и всегда хотел помочь бедным и помогал им, он считал, в жизни не все справедливо распределено, и особенно жестко говорил об этом ссыльный Роман Лихоедов, приводя в пример Герцена - отца «русского социализма», одного из основоположников народничества. Рамиз, конечно, не понимал значения этих слов, но гордился тем, что богатые ему тоже не по душе, как и многим другим. Скоро вернулся Таир и сообщил, что собрал все, и с лихвой.
- Ты отвези, а я буду ждать тебя, а потом поедем в долину, фаэтон оставишь во дворе, пусть Керим распрягает и оседлает тебе коня, чтобы время не терять. Подошел конюх Керим, сообщил, что пришел горец, просил передать тебе, что с Закиром случилось несчастье, и он лежит у орлиной скалы раненный. Это известие ошеломило Рамиза и он, садясь на коня, велел конюху передать Таиру, чтоб он на фаэтоне срочно приехал к орлиной скале, где он будет ждать его. Закир лежал на спине, и у него из левого бока текла кровь, заливая одежду и траву, увидев Рамиза, он прошептал: Рамиз, я их запомнил. Рамиз осторожно разрезал одежду, чтобы осмотреть рану и, хотя бы, попытаться остановить кровь. В боку из маленького отверстия сочилась кровь, и Рамиз, порвав нижнюю часть рубашки, туго зажал рану, тряпка мгновенно пропиталась кровью. Стоящий рядом горец ничем помочь не мог, подъехал Таир, и они вдвоем положили Закира в фаэтон и направились в сторону села. - Таир, ты знаешь, где живет тот русский фельдшер? - Да, конечно.
-- Тогда возьми коня, поезжай к нему и привези его в большой дом и сразу объясни ему, что к чему. Лейла встретила раненного Закира слезами и чуть ли не в обморочном состоянии. Фельдшер, как всегда, выпивши, приказал принести горячую воду и чистую тряпку, бегло осмотрев рану, приказал всем выйти, оставив только Лейлу, а потом облегченно вздохнул, - это пуля, и она, к счастью, прошла навылет, не задев жизненно важных органов и кость, достав небольшой шприц, засучив Закиру рукава, вспрыснул морфин. Перевязав рану, фельдшер велел принести простыню и сам с помощью Лейлы разрезал ее пополам, обвернув вокруг пояса Закира, туго завязал и добавил, - самое главное, остановить кровотечение, потом повязку сменим. Фельдшер, подойдя к Рамизу, замялся, но все-таки сказал:
- Вы его быстро доставили, незначительная потеря крови, должен поправиться, мне немножко выпить бы, - добавил он.
- А что ты хочешь, наверное, водку?
- Да, желательно, - радостно подхватил лекарь. Выпив целую чашу водки, и хорошо расположившись на кухне, фельдшер, жалостливо смотря на Лейлу, утешал ее.
-- Ради Бога, успокойся, сказал же, поправится, я пока буду здесь, и ты потом поможешь мне сменить перевязку.
Станционный осмотрщик Муса ужинал, неожиданно за стол к нему присела дочь Фарида, не поднимая голову, подавленным голосом сказала:
- Я хочу уехать в город и работать там, не могу больше здесь жить,- и неожиданно разревелась, да так громко, что прибежала мать. Отец растерянно смотрел на дочь, не понимая, чем вызвано ее такое внезапное решение, мать ее, Фатима ханум, тоже с недоумением смотрела на Фариду.
-- Ты толком объясни, что случилось, - допытывался отец, но мать Фариды понимала причину, наверное, из-за Рамиза, с которым отношения окончательно разладились.
-- Ты же можешь меня устроить на работу в паровозное депо, ведь я оканчивала специальные курсы, папа, прошу тебя, помоги мне, - сквозь слезы говорила она. Отец, посмотрев на Фатиму ханум, ничего не понимая, пожимая плечами, неуверенно произнес, - я не знаю, как получится, но поговорить, поговорю. Фарида была умная, и все это затеяла на всякий случай, после того, что произошло, она может забеременеть, и тогда всем все будет ясно, от кого, а она хочет уехать в город и, если это случиться, то на Рамиза никто не подумает. Может быть, таким путем можно будет избежать злоехидных насмешек односельчан и, конечно, позора, она твердо знала, если забеременеет, то будет рожать назло ему. Назло ему? Сама не понимала, откуда к нему такая неприязнь, и когда в ее душу вкралась, прямо скажем, эта ненависть и злоба. Ведь именно, идя на поводу злости, она позволила произойти тому, что произошло, в одно мгновение, похоронив свои светлые мечты, ведь безумно любила же, но тогда почему ее любовь превратилась в злобную месть, которая и разрушила ее чувства? Может быть, это было лишь влечением, в котором она просто не разобралась и обманчиво приняла за любовь? Да, это игра разума, его шалости, которые часто противоречат чувствам и, порой, любовь бывает здесь ни при чем, и вряд ли она так обезумела от любви, что, испытывая сладострастие, пошла на поводу у похоти, отдаваясь Рамизу, это тайна ее души и вряд ли даже она сама когда-нибудь разгадает эту тайну.
Таир зашел в контору и сообщил Рамизу, что в Арчыдан приехал пристав Трубин с двумя полицейскими, и они направились к дому Азизы. Пристав с полицейскими, по наводке тайного филера, учинили обыск в доме, где живет ссыльный Роман Лихоедов, найдя запрещенную литературу, и за организацию кружка посадили на повозку и увезли в уезд. Рамиз теперь отчетливо понял, что такое «революционный бред» и что за это бывает.
Посетив Закира, еще раз успокоив Лейлу, Рамиз, оценивающее, смотрел на больного, стараясь, как бы, определить его самочувствие, фельдшер, уже изрядно приняв водочки, готовил какой-то порошок, все-таки, ему удалось остановить кровь, и теперь Закир, после морфина, крепко спал. Решил зайти домой, узнать, привозил ли Таир продукты, и еще что ещё требуется. Мать занималась стиркой, а братья играли у дома. У конторы его ждали Таир и трое незнакомых мужчин. Один из них, пожилой, с длинной седой бородой, подойдя ближе, обратился к Рамизу с просьбой:
- Сына женим, не продашь ли, сынок, несколько молодых барашков, свадьбу пышную хотим устроить.
- Здесь барашков нет, стадо находится ущелье, придется туда ехать, - сказал Рамиз и, обращаясь к Таиру, добавил,
- Таир вечером меня не будет, ты остаешься за меня, если понадоблюсь, то буду в доме за новой мельницей. День начал вечереть, и прохладный туман, опускаясь с гор на долину, постепенно окутывал ее, делая все вокруг непрозрачным. Рамиз торопился к Наташе, чтобы сообщить ей новость, как обыскивали дом Азизы и арестовали Романа Лихоедова, дверь открыла мать Наташи, Дарья Семёновна.
-- Дарья Семёновна, добрый вечер, Наташа дома?
- Да, только пришла с работы, умывается, проходи, Рамиз, - ответила она, проводя его в ту же комнату, где он сидел, когда приходил в первый вечер, вошла Наташа с длинными распушенными волосами и села рядом, подошла и Дарья Семёновна, с укором посмотрела на Рамиза и тихо, с обидой, сказала,
- Рамиз, ты хороший парень, поэтому, не обижайся и постарайся понять меня, мы ведь не нищие, чтобы нуждаться в подачках, главное, этот парень столько привез, что нам на долгое время хватит, скажи, ты зачем это сделал?
- Но, мама, - начала было вмешиваться Наташа, но мать ее снова повторила свой вопрос.
-- Дарья Семёновна, я даже не знаю, что вам привез Таир, я сказал, привезти свечи и масло для лампы, давайте, посмотрим, что же он еще начудил, - решил схитрить Рамиз. Все то, что привез Таир, лежало в сенях, куда нельзя было подступиться, пробравшись к мешкам с продуктами и потрогав мешок, Рамиз весело произнес:
- А вот и мясо, и вообще, я очень голоден, может, приготовим что-нибудь, а?
- Конечно, - громко подхватила эту идею Наташа. Потом Рамиз добавил: а остальные продукты торжественно выбросим. Все засмеялись, и Дарья Семёновна, грозя ему пальцем, уже спокойно, сказала,- ну хитрец же ты, Рамиз. Рамиз разрезал мясо на куски, в очаге уже трещали поленца, и Наташа, смеясь, подразнивала мать,- мы жареного мяса хотим. Уже аппетитно пахло жареным мясом и тушеными овощами, Дарья Семеновна собирала на стол, доставая из шкафа самую лучшую посуду, ведь в доме у нее находился гость, друг ее дочери.
-- Давайте, отпразднуем наше знакомство, а, Дарья Семёновна, что Вам налить, вино или коньяк?
- Я коньяк не помню когда и пила, - смущаясь, сказала она. Рамиз за ужином рассказал о событиях дня, как был обыск в доме Азизы и как Романа Лихоедова увезли в уезд.
-- А ты не отчаивайся, я буду учить тебя, да и ты неплохо говоришь по-русски, да ведь, мама? - сказала Наташа, ища поддержки у матери.
-- Надо больше разговаривать, не хватает языковой практики, - ответила из своей комнаты Дарья Семёновна. Наташа сидела с ним рядом, да так близко, что он чувствовал ее горячее тело.
-- А ты где работаешь, Наташа, если не секрет?
- Да какой там секрет, у одного зажиточного, ухаживаю за садом, огородом, за сущие копейки, - с досадой, смущаясь, ответила она.
-- Наташа, ты можешь, не перебивая, выслушать меня и не обижаться на мои слова?
- Да, конечно, не думаю, что ты меня можешь обидеть, - ответила она, внимательно посмотрев на него.
-- Я считаю тебя своим другом и, поэтому, не хочу, чтобы ты работала на этого зажиточного, как ты его назвала, давать деньги тебе буду я, пусть, за обучение, что ли, как ты смотришь на мое предложение?
- Да я-то ничего, а вот мама как на это отреагирует, не знаю. Он взял ее за руки, они от работы были грубые и в мозолях, она поспешно отдернула руки и от стыда опустила голову, он был очень расстроен и зол.
-- Может, мне поговорить с твоей мамой?
- Нет, Рамиз, пожалуй, она тебя не поймет, - не поднимая голову, прошептала Наташа.
-- Но я должен это ей сказать, пусть сюда уже больше не приду.
- Ты что, с ума сошел? Я уже не смогу без тебя жить и не хочу тебя потерять, - неожиданно обняв его, тихо произнесла она. Он, обняв ее за худые плечи, сильно притянул к себе, от нее пахло солнцем. Постучав в дверь комнаты, где вышивала Дарья Семеновна, Рамиз, не торопясь изложил суть своего предложения.
-- Это исключено, молодой человек, она должна работать… но он ее жестко перебил, - но не служанкой же, Вы посмотрите на ее руки, которые напоминают руки рабыни, неужели Вам ее не жалко? - Другой работы в селе нет, - не сдавалась мать Наташи.
-- Я просто не понимаю, какая Вам разница, она меня будет учить, и Вы это можете сделать, вишь, сколько у вас книг, или хотите, чтоб я остался невеждой? Вы знаете языки, много читаете и, говорят, что изучали философию, да обучите и меня. Вот толстая книга «Энциклопедия философских наук», написанная Гегелем, о чем она, эта книга, и кто такой этот Гегель? Вы закрываете мне дорогу к знаниям, в мир познания, и это, с Вашей точки зрения, справедливо? Да дайте же мне, простому деревенскому парню из бедной семьи, посетить этот загадочный мир знания, пока не поздно, а ведь мне уже шестнадцать лет? И все это пусть бездарно глупо проходит мимо меня, потому что так хочет образованная аристократка Истомина Дарья Семёновна, которая принадлежит к привилегированной части общества, и ее единственная дочь занимается прополкой сорняка в огороде какого-то местного мелкого рабовладельца за сущие копейки, так, что ли? Я читал великого Шекспира, его «Гамлета», наверное, и Вы помните его слова отчаяния, О, стыд, где ты? Простите меня, если Вас обидел, я, вероятно, сюда больше не приду. Прощайте, как говорил лорд Байрон, прощайте, если навсегда, то навсегда прощайте, точно не помню, где-то, приблизительно, так, - повернувшись, вышел на крыльцо. Дарья Семеновна и Наташа были потрясены его речью. Наташа, подойдя к нему ближе, чтобы и мать слышала, крикнула,- если ты завтра вечером не придешь, я на рассвете утоплюсь. Рамиз, прощальным взглядом посмотрев на нее, так же громко сказал:
- Остерегайтесь глупости и еще раз на досуге почитайте «Фауста»,- и растворился в темноте.
Возвращаясь из долины, где они у табунщиков провели ночь, Тофик с Семёном по пути зашли к Скрябиным. Тамара радостно встретила Тофика и сказала, что поездка была удачной, и она все сделала.
-- Да, еще приходил портной и принес на последнюю примерку платье и чувяки, почти все готово, сегодня вечером все привезет, - сказала Тамара, нежно смотря на Тофика. Тем временем в разговор вмешалась Светлана Андреевна, развязывая узелок на платке, где она хранила деньги, которые давал ей Тофик.
-- Вот Ваши деньги, Тофик, этих денег не хотят брать ни портной, ни фельдшер, и нам они не нужны, - и брезгливо их положила на стол. Наташу охватил ужас, разве можно на доброту, щедрость человека, отвечать неблагодарностью? Тофик ничего не ответил и, уже развернувшись, на ходу, бросил,- я все понял, Вы не хотите, чтобы я к вам приходил, и, видать ошибся, прощайте. Он был очень зол и предложил Семену после того, как он приведет себя в порядок, зайти к нему на обед, на этом и расстались.
Герай и Ирина Ивановна сидели в беседке, а Юра издали смотрел, как конюх чистит молодого жеребца, которого недавно объездил Эльдар. Юра, наверное, впервые видел лошадь и с интересом наблюдал за происходящим.
-- Вот он каков, твой наследник, - зайдя во двор, воскликнул Тофик и подошел к мальчику, протягивая ему руку, - давай знакомиться, я самый близкий друг твоего отца, и мы почти братья, зовут меня дядя Тофик,- потом, обращаясь к Гераю, спросил, как он себя чувствует. Ирина Ивановна ушла домой, и, вслед за ней, Тофик тоже покинул Герая. Оставшись один, он вскрыл письмо Веры и начал читать. По почерку видно было, что она писала дрожащей рукой.
«Здравствуй, Герай! Благодарю тебя за твой отзыв, я другого и не ожидала. Хочу перед смертью просить у тебя прощения за то, что в свое время ослушалась тебя и не поехала с тобой, может быть, тогда судьба сложилась бы более удачно, и мы могли быть счастливыми, но, увы, этому не суждено было случиться - я жестоко наказана. Я поняла, что ты сам не смог приехать, как сказала эта девушка, в связи с ранением и, конечно, хотелось бы увидеть тебя в последний раз. Береги себя и Юру, любовь моя, и прощай. Вера».
На листке видны были следы ее слёз, конечно, она плакала, когда писала, боже мой, какое несчастье, какая несправедливость и не ошибаемся ли мы, думая, что Бог к нам терпелив и милосерден? Почему он нас так жестоко наказывает за наши ошибки, ведь мы с ней расстались, разве этого не достаточно было считать за наказание? Печаль и скорбь заполнили его душу и сердце, он с тоской и надеждой смотрел на своего сына, который должен помочь ему пережить эту трагедию, и, может быть, эта боль когда-нибудь утихнет.
После неприятного разговора и ухода Тофика, Тамара с укором во взгляде смотрела на мать и просто не понимала, почему она так нагрубила ему.
-- Мама, я поражаюсь тебе, и, конечно, ты всех дико удивила, как можно так бездушно проявлять свою неприязнь к человеку за то, что он хочет нам добра? Ты прямо скажи, почему он тебе не по душе и чем же не угодил?
- Я старый человек, но из ума еще не выжила, он с тобой поиграет, а потом бросит, об этом я тебе уже говорила, ты пока молодая и не понимаешь все это. Он молод, красив и, конечно, богат и, поверь мне, найдет себе достойную пару, а ты не играй с огнем, ох, обожжешься, Тамара, смотри, - устало произнесла Светлана Андреевна, садясь на топчан. Мать не понимала ее и знать не могла, что ее юное, доверчивое, пока не испытавшее печаль, сердце уже отчаянно сопротивляется ее разуму, зовя в тот блаженный мир чувств, которых она еще не испытывала. Да, что-то произошло, что-то таинственное вкралась в ее душу, посеяв там свои семена, которые уже дали ранние всходы, и она намерена их беречь, а уничтожать не собирается и страшится, вдруг, это и есть любовь, и она может больше ее не посетить. Он сюда больше не придет, а мне хочется с ним увидеться, и я это должна сделать. Она оделась, ничего не говоря, матери, тихо ушла. Стоял полуденный зной, она, дойдя до берега, решила искупнуться и прошла в кусты, где река рядом поворачивала, образуя заводь с медленным течением, здесь она купалась, всегда раздеваясь догола. Лежа в холодной воде, она смотрела на безоблачное небо и вершины снежных гор, которые слегка были окутаны туманом и дымились. В ее заполненном тревогой сердце теплилась надежда быть любимой, а сама она его любит, с той минуты, когда его увидела, жребий брошен, пусть теперь все определяет и расписывает сама судьба, только ей мы подвластны, и я смирюсь с тем, какую бы участь она для меня ни уготовила. Она хотела узнать, как Юрий, и помнит ли он ее, пройдя по берегу, она очутилась у забора и, обойдя его, оказалась у калитки, Юра играл в саду, а Герай в одиночестве сидел в беседке и читал трагедию «Магомет» французского писателя и философа Вольтера на французском языке. При виде ее, он встал, вежливо поцеловав ей руку, пригласил присесть рядом.
-- Герай, Вы знаете французский язык? - Да, говорю, читаю и пишу, - неохотно ответил он и, повернувшись, позвал сына.
- Юра посмотри, кто к нам пришёл, ты узнаешь ее? Юра прибежал и, запыхавшись, тихо произнес:
- Да, это тетя Тамара и, залезая на скамеечку, сел ей на колени. Подошел Тофик, присел рядом с Гераем и увидел, что тот читает книгу, посмотрев на обложку, что-то спросил по-французски, и они начали разговаривать. Тамара сидела, смотрела на них с удивлением и не понимала, о чем они говорят. Тофик потом, переходя на русский язык, спросил Тамару,- мы с Семёном собираемся обедать, не присоединишься ли и ты?
- Охотно, если ты уже не сердишься, - ответила Тамара. Служанка собирала на обед в беседке, и Тамара решила проведать Ираду ханум, которая истолкла зеленные стебли хны, чтобы покрасить седые волосы.
-- Я сейчас Вам помогу, Ирада ханум и, взяв гребенку для расчесывания волос, не дождавшись ответа, начала расчесывать ее голову, разглаживая волосы, - у меня есть опыт, я маме часто крашу волосы. Ирада ханум не возражала.
-- Вы с матерью вдвоем живете? Кажется, я вашу семью знаю, вы Скрябины, жена и дочь Пётра Скрябина, так?
- Да, ответила Тамара, Вы моего отца тоже знали?
- Еще как, - печальным голосом ответила Ирада ханум, потом продолжила, - Тамара, это старая история давно минувших дней, ни к чему теперь ее ворошить, а может быть, когда-нибудь, расскажу эту печальную историю. Подошел Тофик, увидев, что они заняты делом, снова ушел, напомнив, что обед остывает. Семен тоже не пришел, и Тофик ограничился, выпив чашу холодного вина, и стал ждать, когда подойдут мать и Тамара. После обеда Тофик предложил Тамаре прогуляться до дому портного и забрать готовые платья и чувяки, они шли по берегу, и Тофику захотелось искупаться.
- Я недавно искупалась, больше не хочу, искупайся один, - сказала Тамара, подталкивая его к воде.
- Я ведь голый купаюсь, это нечего?
- Нечего, давай, только не трусь. Он не стал купаться, и они пошли дальше. Портной Марат их ждал и, пригласив домой, вынес из мастерской завернутые в ткань готовые платья и чувяки и, получив солидное вознаграждение сверх платы, поблагодарил Тофика, пожелав удачи.
-- Давай, я тебя провожу домой, и, пока светло, померь все, как следует. Царица Тамар, давно хотел спросить тебя, у вас кроме кур нет живности, а чем вы питаетесь?
- Овощной похлебкой, как говорят русские, ты же знаешь, что такое похлебка, - смеясь, ответила она.
- Завтра скажу Семёну, чтобы привез вам продукты, главное, пусть мать не ругается. Тамара остановилась, посмотрев Тофику прямо в глаза, спросила,- я прошу тебя, ты ответь прямо и честно, зачем нам помогаешь?
- Потому что ты мне нравишься, и я хочу на тебя жениться, ты пойдешь за меня? Она вдруг громко расплакалась.
- Никогда так не шути, пожалуйста, прошу тебя, и не убивай мою душу, дорогой мой дворянин, как говорит мама, поиграешь, потом бросишь, зачем это тебе? Он обнял ее и, вытирая слезы, прижался губами к ее светлым, мягким, как бархат, волосам, которые пахли солнцем.
-- Никогда, слышишь, я не причину тебе зла и при этом не стану использовать твою беззащитность, если так думаешь, значит, ты ошиблась во мне, принимая за другого человека, - огорчаясь, произнес Тофик. Но она не могла остановиться и продолжала всхлипывать.
- Я завтра вечером приглашаю тебя в гости, тогда серьезно и поговорим, и для тебя у меня есть подарок, теперь успокойся, прошу тебя, и вот что еще, какую еду тебе заказать? - Какую сам захочешь, - прижимаясь к нему, ответила Тамара.
Глава девятая.
Вечерело, обеспокоенная истеричным состоянием дочери, Дарья Семёновна заперла на ключ Наташу в комнате, опасаясь, что она исполнит свою угрозу утопиться и с нетерпением ждала, придет Рамиз или нет. Она начала готовить ужин и решила пойти на хитрость.
-- Наташа, прошу, помоги мне, пожалуйста, приготовить ужин, а то скоро Рамиз должен прийти, - ласково сказала она, выпуская из комнаты Наташу, чтобы она постоянно была рядом. Она не разговаривала с матерью, сидела и смотрела в окно.
-- А у него пытливый ум, да, Наташа? Ведь он не невежда, как сам себя назвал, а меня просто разнес - нашел мне, тоже, аристократку, откуда у него такие обширные знания классиков, тем более зарубежных? Но Наташа все еще молчала. На крыльце послышались шаги, и Наташа выбежала в сени, да, это был он, ее возлюбленный, ее надежда.
-- Я очень торопился и боялся, что ты передумаешь и, вместо рассвета, утопишься вечером - смеясь, сказал он. - Ага, испугался! А может, я пошутила, - уже веселее и радостнее произнесла Наташа. Рамиз подошел к Дарье Семеновне, сделав низкий поклон, просил извинить его за дерзость.
-- Ладно, Рамиз, я тоже была не права, и правда, что эта работа ей не подходит, а что делать-то?
- Давайте вместе думать, уверен, найдется приемлемый вариант, у вас кстати сегодня очень светло, просто приятно, а у нас дела плохие, подстрелили приказчика Закира, наверное, кто-то из должников. Дарья Семеновна, Вы когда-нибудь держали животных? Если нет, тогда то, что я задумал, не получится.
-- А что ты задумал, а ну-ка, быстро изложи суть своих задумок, - сразу же подхватила Наташа.
-- Это сугубо творческая задумка, суть изложить пока не могу, можно надорваться, потому что голоден, - шутливо ответил Рамиз. Все засмеялись, веселее всех было Наташе, ведь он, все-таки, пришел. Дарья Семеновна сообщила, что ужин уже готов, и можно приступать к трапезе, и за трапезою, как говорят в монастыре, и поговорим. Рамиз ел с аппетитом, он сегодня вообще не кушал в связи с ранением Закира.
-- Суть моего предложения заключается в том, что, если вы, предположим, приобретете какую-то живность, сможете ли вы её содержать? Мы могли бы вам построить небольшой хлев и дать овец, коз и других животных, я стал бы помогать, и все получилось бы, - сказал Рамиз и загадочно посмотрел на Дарью Семеновну.
-- У нас никаких навыков по содержанию животных нет, и у нас ничего не выйдет - поспешила возразить Дарья Семеновна, и добавила,- нам и не на что приобретать- то животных, да и строительные материалы тоже, тем более, нанимать людей.
-- Не торопитесь отказываться, мы людей наймем и все остальное обеспечим сами. Есть у меня один приятель, которого Вы уже знаете, да, да, Таир, который привозил вам продукты, он из бывших военных и год назад пережил личную трагедию, молодая жена умерла при родах, теперь живет один в хорошем доме у старой мельницы, думаю, он Вам уже понравился, Дарья Семеновна, всегда опрятный вид, усов не носит и гладко выбрит, пусть он приедет к вам и на месте посмотрит и определится, тогда видно будет, насколько моя задумка содержательна, идет? - Идет, тихо ответила Дарья Семеновна и ушла в свою комнату, оставшись наедине с Рамизом, Наташа дала волю чувствам и, нежно обнимая, Рамиза, начала целовать его, но он ласково отстранил ее, а про себя подумал, что с него хватит этих «любовных романчиков», и конец этим забавам. Он вытащил из кармана две золотые монеты, держа на ладони, спросил, - догадайся, что за монетки? - Не знаю, - пожимая плечами, ответила она.
-- Это монетка называется динар - старинная арабская золотая монета, а эта империал, русская, достоинством десять рублей. Я тебе их дарю на память, еще хотел тебя просить вот о чем, Таир продукты будет привозить, а эти деньги, - он достал большую пачку и отдал ей,- ты можешь потратить на себя, говорят, есть хороший портной, который недалеко от лавки живет, и он что угодно может сшить, даже бек и его жена ему одежду и чувяки заказывали, чем хуже мы? Послезавтра в полдень встречаемся у лавки и идем к нему, закажем тебе несколько платьев и чувяки из хрома, идет? - Идет, только вот что означает хром, если не ошибаюсь, это химический элемент? - Да, но есть и такой сорт мягкой, тонкой кожи.
-- Восхитительно, он все знает, - громко воскликнула Наташа и снова начала целовать, возбуждая его, нет, он больше не пойдет на поводу у похоти, она ему дорога, и все это у него серьезно.
Утром Тофик наказал служанке приготовить ужин из жареных цыплят, кебав и тушеные овощи, а сам с Семеном уехал по делам.
Герай с каждым днем чувствовал себя лучше, боли больше не было, и он теперь каждый день с сыном прогуливался по берегу реки, Но, по настоянию Ивана Лукича, оберегал руку, не нагружая ее. При первой же возможности он намерен был ехать в город к другу, тоже бывшему поручику, Крылову Ивану Петровичу, за помощью, чтобы он порекомендовал ему гувернантку - молодую, образованную и владеющую иностранными языками, желательно, русскую. Юра получит превосходное начальное образование, затем продолжит обучение в одном из вузов С. Петербурга, может быть, даже за рубежом. Потом они поедут в Тифлис, где Юра родился, а Герай служил и был счастлив с его матерью, которую он когда-то очень сильно любил. А Зейнаб, неукротимая, своевольная, приехала и вела себя, как гетера - не жена, не любовница, а просто женщина, которая тут же отдалась, и до сих пор не понимаю, ради чего же она приехала, не ради богатства, это точно, может быть, я все-таки ошибся в ней и не сумел разглядеть ее внутренний мир, понять ее желание создать семью? А если это была любовь, тогда я тут допустил очередную непростительную глупость, снова начал дразнить «безумца», злой рок судьбы, который и так витает надо мной и никогда не упустит свой шанс, чтобы отомстить, постоянно висит над головой, как дамоклов меч, и нет спасения.
Закир, после большой дозы морфина, которую щедро впрыснул в него деревенский фельдшер, медленно приходил в себя, очнувшись, он увидел фельдшера, который склонился в изголовье, и услышал его тихий голос, - очнулся-таки, молодец! Лейла все это время находилась на кухне и кипятила воду и вырезанные из простыни куски ткани, чтобы пользоваться ими, как бинтами. Услышав возглас фельдшера, она с восторгом подбежала к дивану, опускаясь на колени, обняла своего возлюбленного, от радости громко и горько начала рыдать, причитая, - Бог сжалился надо мною и вернул его мне, - и, как в бреду, поднимая руки к небесам. Даже изрядно выпивший фельдшер, видя ее жалостливый вид, не выдержал и прослезился. Закир, облизывая пересохшие губы, еле шевеля рукой, дотянулся до ее головы и тихо прошептал,- не плачь, родная, все будет хорошо и по-прежнему.
-- Теперь можно напоить его горячим бульоном, и он быстро пойдет на поправку, - спокойно сказал довольный фельдшер.
Рамиз, утром посетив Закира, который уже сидел, опираясь на большие продолговатые подушки, коротко рассказал о делах и, ссылаясь на неотложные дела, удалился. Он сегодня ждал приезд купца за очередной партией шерсти и возвращения обоза из города. Таир разговаривал с пастухами, которые с пастбища привезли шерсть в тюках и Рамиз окликнул Таира, чтобы тот зашел.
-- Таир, надеюсь, ты мне доверяешь, я знаю, ты бывший офицер и человек чести, и ты можешь выполнить мою просьбу? - Конечно, Рамиз, хоть ты моложе меня, но мы друзья, этого достаточно? - Да, спасибо тебе, в доме, куда ты отвозил продукты, кроме матери, живет и ее дочь, я смотрел ее руки, все в мозолях, а живут они очень бедно, ты съезди к Истоминой Дарье Семеновне и внимательно посмотри, где можно построить небольшой хлев, лучше за домом, ближе к реке, там свободная земля, если чуть перенести забор. Она неплохая женщина, почему бы тебе с ней не подружиться? Давай, поможем им, ну, ты согласен? - Рамиз, не переживай, я понял, все сделаю и сейчас же еду к ним, потом все подробно обсудим, поможем,- уверенно ответил Таир и вышел из конторы. Приехал купец и, посмотрев на тюки, одобрительно кивнул головой, он велел взвесить шерсть и погрузить в повозку, а сам пошел в контору.
-- Вы, молодой человек, еще в прошлый приезд хотели меня о чем-то просить, я готов выслушать Вас.
-- Скажите, пожалуйста, у вас в городе, чем обогревают жилище? - спросил купца Рамиз. - Есть разные способы, но камелёк, небольшой камин - печь, эффективнее всего, - ответил купец.
-- А можно мне заказать такой камелек, что на нем можно было и пищу приготовить, - допытывался Рамиз. - Я в мастерских закажу Вам такой камелек и в следующий раз привезу, есть еще пожелания, юноша? - Привезите одно колечка по этому размеру, - показывая мерку из нитки, произнёс Рамиз,- и три кулона с крупным бриллиантом на цепочке для подарка, это возможно? - Конечно, мой юный друг, ведь мы деловые партнеры, так? - Может, у вас есть ко мне какие-то пожелания? - Есть, но это потом, мне нужны будут два-три породистых жеребца, тоже для подарка, - смеясь, ответил купец. На прощание купец снова подарил Рамизу монету, сказав, что это персидская золотая монета - туман.
В гостиной комнате было светло, горели лампы со стеклом и множество больших свеч в позолоченных подсвечниках шандал, большой стол, отделанный малахитом, при свете сиял блеском красно-зеленного цвета, на столе была серебряная столовая посуда с золотой каймой по краю, которая дивно искрилась блёстками при свете. Все было готово, и Тофик сбирался идти к дому Скрябиных, чтобы встретить Тамару, но прежде, чем итти, он зашел к матери и попросил ее с ними поужинать, Ирада ханум в знак согласия кивнула головой. Тамара надела новое голубое платье из парчи, которое плотно облегало ее стройную фигуру, в первую очередь, она зашла к Ираде ханум, которая теперь знала, кто она, и доброжелательно относилась к ней. Тамара понимала, что существует некая тайна между ее отцом и этой властной женщиной, и что она об этом непеременно расскажет когда-нибудь. Служанка, все приготовленное расставив на столе, ушла на кухню. Ирада ханум с интересом смотрела то на Тамару, то на Тофика, это что, проказы судьбы, которая, снова витая над ее семьей, готовит очередные потрясения, которые она пережила в свое время? Надо же так случиться, что судьба нашла их и свела вместе, и не грозит ли её единственному сыну месть злого рока, который все перевернул у нее в душе, сделав ее несчастной?
-- Тамара, если не ошибаюсь, у тебя должен быть еще брат, но постарше тебя, почти ровесник Тофика, - неожиданно для всех спросила Ирада ханума.
-- Да, был, но он тоже погиб на войне, как и мой отец, правда, позже, после этого мать совсем слегла и тяжело заболела, а вы, наверное, хорошо знали нашу семью, да? Но Ирада ханум вопрос Тамары оставила без ответа и обратилась к Тофику с укором, - мы ждем, ты нальешь нам вина? - Конечно, мама, - опомнившись, ответил Тофик, наливая им вина, себе коньяк. Ирада ханум внимательно смотрела на Тамару, будто искала в ней черты его отца - Петра Скрябина, в которого она была влюблена, да, есть едва уловимая схожесть черт лица, она помнила все это и до сих пор не смогла предать забвению. Да, порой нас охватывает чувство недоумения - зачем нам память, которая, как кладовая души, все собирает, хранит и помнит, пока мы не уйдем в небытие. Они с Петром встречались долго и тайно, и, когда она от него забеременела, чтобы скрыть тайну их встреч и избежать мести ее семьи, он вынужден был уехать в места боевых действий и там погиб. Когда пришло известие о его гибели, горе и скорбь наполнили ее душу и сердце так, что у нее случился выкидыш, и все эти долгие годы она свято хранила память о возлюбленном, которого безумно любила и вот теперь его дочь сидела перед ней, снова возвращая ее к прошлому, к тем печальным событиям и личной трагедии, которые она пережила в свое время. Прервав свои, полные печали, вспоминания, Ирада ханум обратилась к сыну,- Тофик, мы с Тамарой покинем тебя ненадолго и скоро вернемся. В своей комнате она открыла небольшой, красиво отделанный, ларец, где она хранила фамильные драгоценности и достала из ларца кулон в виде сердца, украшенный бриллиантами, обозначавшими две буквы - «И» и «П». Края кулона были отделаны изящным узором, каймой, это был его подарок, и долгие годы она хранила его, этот подарок напоминал ей о нем, и историю об их любви. Да, она плакала и, поднимаясь сзади, подошла к Тамаре, расстегнув фермуар, надела цепочку на ее шею, долго и громко рыдая. Все это было так неожиданно и трогательно, что Тамара тоже не смогла сдерживать слезы и, обняв эту пожилую женщину, громко разрыдалась. Вот так излила свое душевное состояние, боль и горечь давно минувших дней Ирада ханум, которые пришлось испытать ей самой, раскрывая Тамаре тайну своей души. Вытерев слезы, Ирада ханум попросила Тамару позвать Тофика, а самой продолжать угощение. Тофик, увидев заплаканные глаза Тамары, не сдержался, - ты плакала? - Ничего не спрашивай, иди, мама тебя зовет, - печальным голосом сказала Тамара. Ирада ханум сидела на диване и, сурово посмотрев на входящего Тофика, устало выдавила из себя,- если ты Тамаре причинишь зло или неприятности, я этого тебе никогда не прощу, ты понял? - Да, мама, - покорно ответил Тофик, затем она добавила,- а теперь иди, я хочу отдохнуть. Тамара сидела, навзрыд плакала, Тофик растерянно и обреченно смотрел на нее, не понимая, что же происходит он, попытался ее успокоить, но она, не поднимая головы, продолжала громко плакать, судорожно издавая рыдающие звуки. Тофик налил себе полную чашу коньяка, выпив, сел напротив Тамары.
-- Сегодняшний вечер похож на поминки, опять я в чем-то провинился, но, пока, не понимаю свою вину, может, подскажешь, - начал раздражаться он. Тамара молча подняла голову, закрывая лицо руками, коротко, тихо произнесла,- ты тут ни, причем и, прошу тебя, не приставай ко мне со своими вопросами. Он через стол обнял ее, поцеловав в губы, пробормотал, - хорошо, я тебя больше раздражать не буду, давай есть и пить,- и пододвинул блюдо с цыпленком ближе к ней.
-- Твое присутствие меня никогда не будет раздражать, это потому, что я тебя безумно люблю, пусть ты даже никогда не полюбишь меня, ты моя жизнь, ты моя первая любовь, только молю тебя, не ломай мою душу, не подвергай печали и скорби мое любящее сердце, иначе мне не жить, ведь ты не хочешь, чтобы я, как Лейли, героиня эпоса Низами, обезумела от любви? Ну что ж, если суждено, я буду нести в своем сердце молчаливую и безответную любовь к тебе, пока оно не разорвется от тоски и печали и не иссохнет от скорби, ты мой ангел, ты мой златокрылый херувим с добрым красивым ликом, ты подарок моей судьбы, только прошу тебя, не разрушай ее, - неустанно, как в бреду повторяла она, еще громче рыдая. Да, сколько любви, сколько страсти было в ее словах, которые, очевидно, давно искали выхода и, превратившись в огненный поток, обжигали его душу, непоколебимое сердце и заставляли заволноваться кровь. Тронутый до глубины души, Тофик поднял ее на руки, отнес к дивану и, уложив, закутал в шаль.
-- Тебе нужен отдых, царица Тамар, постарайся хоть ненадолго заснуть, уверяю тебя, все будет хорошо, я не так красноречив, как ты, но скажу одно, я тебя тоже люблю, мы поженимся и будем счастливы. Он долго сидел рядом с ней и гладил ее белокурые волосы.
Зейнаб жила одна в благоустроенном особняке, полностью отдавшись чтению. В особняке была большая домашняя библиотека собранная знатоком, где были избранные произведения русских и зарубежных классиков. Она начинала ощущать странные изменения, которые происходили в ее организме, ее часто тошнило, и по другим признакам женского организма она поняла, что беременна. Надо же так, она долго жила с беком и ничего, а тут сразу все произошло, о чем она мечтала последние годы. Конечно, она не собиралась возвращаться в Арчыдан, знала, что там Закир не позволит развалиться хозяйству, да и, в случае возвращения, ей насмешек не избежать. Она его по-прежнему любит, и думала выйти замуж за него и жила бы с ним счастливо, но он не захотел, да еще ее при всех унизил, может, потом все образуется, не останется же он, равнодушен к своему ребенку. Вроде шла и долго шла, но дойдя до конца пути, поняла, что вовсе не туда пришла, ведь доверилась зову сердца, которое ее вело. Нет, она не сердилась на этого титана и вполне допускала, что он ее позовет, это уж точно, остается только ждать и надеется.
Вечером Рамиз ждал Таира, но не дождался, спрашивал у других, все говорили, что он приходил за повозкой и, взяв троих работников, тут же уехал, и больше его никто не видел. Завершив свои дела, Рамиз поспешил, строну дома за новой мельницей, который уже становился ему родным. Знакомство с Наташей отодвинуло в небытие все его мысли и переживания о Фариде и Зари, с которыми он больше не хотел встречаться. Наташа была красивой, изящной, и он в нее влюбился, это было сердечное или чувственное влечение, как хочешь, назови, и вообще, зачем эти лишние слова, когда есть одно волшебное и таинственное слова - любовь, и не нужно тут чего- то мудрить. Подойдя к дому, он увидел отъезжающую повозку с тремя работниками, но среди них Таира не было, ему не хотелось им показываться, тем более, спрашивать о Таире. У дома лежали строительные материалы - круглый лес, доски. Он начал действовать,- подумал Рамиз и зашел во двор и не успел он подняться на крыльцо, Наташа встретила его с восторгом.
-- Восхитительно, что у нас тут твориться - кавардак, хаос, ты, что вытворяешь, молодой человек, тебе сейчас еще и от мамы попадет, - смеясь, воскликнула она, хлопая в ладошки. Дарья Семеновна и Таир на кухне готовили ужин и, увидев Рамиза, Таир по-военному четко отрапортовал, - попозже подробно доложу,- и продолжал вертеть деревянный вертел, на котором жарились цыплята.
-- Ну, у тебя хватка, Рамиз, твои слова с делом не расходятся, да? Я, честно говоря, все приняла за шутку, а сегодня твой друг Таир нас удивил. А Наташа никак не унималась, - а слоны и верблюды у нас будут? - Будут, Наташа, - поддерживая ее, сказал Таир. Теперь была очередь Рамиза, - мы сад будем ликвидировать, а вместо него сделаем водоем, проложим оросительный канал с речки и пустим туда несколько крокодильчиков, а дрессировать их будет Наташа. Все громко засмеялись, и Наташа, дружелюбно кулаками стуча по спине Рамиза, с задором произнесла, - восхитительно, какой же ты выдумщик и фантазер. У Дарьи Семеновны тоже было хорошее настроение, Таир ей нравился, и, впервые после гибели мужа, ротмистра Сергея Истомина, ей было весело, и появление Таира разожгло в ее сердце тусклый огонек - огонек надежды и радости. Все дружно сидели за столом и ужинали, вдруг в дверь постучали, Таир, взяв лампу, вышел в сени, там стоял мужчина и спрашивал Наташу. Наташа узнала своего работодателя и заявила, что работать больше не будет, на шум вышел и Рамиз, а Таир, подойдя ближе и освещая лицо мужчины, громко и жестко произнес, - ты мужик, сюда дорогу забудь, если еще раз увидим, просто убьем, уяснил? - Конечно, ребята, я все понял, - заикаясь, сказал мужик и торопливо исчез в темноте. Дарья Семеновна и Таир уединились в ее комнате, она показывала ему кружева, которые вязала.
-- Вот только досадно, что нити закончились, Таир, ты не слышал, говорят, лавка снова открылась, надо будет сходить, посмотреть, есть ли там нити, - сказала Дарья Семеновна. Таир с восхищением смотрел на искусно плетеные кружева и, взяв ее за руку, тихо, почти шепотом, произнес, - очень красиво и изящно, Вам никуда не нужно ходить, я сам привезу нити, только какие? - Разноцветные, и только текстильные, в крайнем случае, и другие пригодятся, хотя, немного грубоваты. Он еще держал ее руку, и она не торопилась ее убрать. От прикосновения его рук ей стало тревожно, и возникшее внезапное волнение, будто молнией, прошло по всему телу, пробуждая давно погасшие желания.
-- Дарья Семеновна, я тоже одинок, у меня прекрасный дом на берегу за старой мельницей, я там не бываю после смерти жены, которая умерла при родах, а затем умерла и мать, не смогла пережить это горе, та печаль и скорбь обледенили мою душу и сердце, я думаю, и Вы тоже находитесь в таком душевном состоянии, и хочу добавить, Вы мне очень нравитесь, - волнуясь, произнес Таир. Она поспешно убрала руку, - Вы меня извините, Таир, я еще не готова к такому разговору, - спокойно ответила Дарья Семеновна. Он резко повернулся и вышел из комнаты и, ни с кем не попрощавшись, покинул дом. Вот и обиделся,- расстроившись, подумала Дарья Семеновна. Подошли Рамиз и Наташа, Дарья Семеновна стояла у окна и смотрела в темноту.
- Наверное, я тоже пойду, - тихо произнес Рамиз и направился к выходу. Утром Рамиз не стал спрашивать Таира о причине, которая вынудила его покинуть дом Дарьи Семеновны, а спросил, чем он намерен сегодня заниматься.
- Выполнять твое поручение, если еще не передумал, я возьму троих работников и плотника, у него пока срочных дел нет, и за два дня построим все. Мы забор уже передвинули к берегу, и за садом этой постройки не будет видно, - вставая, сказал Таир.
- Подожди, пока не уходи, - остановил его Рамиз и, открыв сейф, достал деньги и протянул их Таиру, - мой друг не должен жить и работать без денег, - обнимая Таира, сказал Рамиз, - Но здесь очень много, - хотел было возразить Таир, но Рамиз не стал его слушать.
Лейла с ложки кормила Закира, который, опираясь на подушки, сидел на диване, только что подошедший фельдшер готовился сделать перевязку Закиру. Он какой-то коричневой жидкостью делал примочки на засохшем старом бинте, чтобы безболезненно их оторвать от раны. Рамиз вкратце, чтобы не утомить больного, рассказал о делах и, пожелав скорейшего выздоровления, направился в контору. Из города вернулись два обоза и работник, которому доверял отец Рамиза Аслан, доставая из-за пазухи туго набитый деньгами сверток, протянул Рамизу. Он, отпустив работника, запер дверь изнутри, чтобы спокойно посчитать выручку от продажи бахчевых и сделать запись, чтобы потом сверить с записями отца, который тоже записывал, какую сумму отдал работнику. Закончив с подсчетом, он вышел из конторы и направился в сторону лавки. У лавки толпились люди в надежде приобрести кое-какие товары для быта, но лавочник, человек алчный, в долг не хотел отпускать. Надо бы его выгнать и открыть свою лавку,- подумал Рамиз. Был жаркий полдень, у лавки Наташи не было, Рамиз решил посидеть в тени и подождать её. Вдруг кто- то сзади ладонями закрыл ему глаза, да, эта была она, его возлюбленная, его маленькая пери, они дошли до дома портного Саркиса, и старая горбатенькая женщина с самодельной тросточкой, которая сидела на крыльце, едва слышным голосом спросила, кого надо.
- Нам нужен портной Саркис, у нас есть срочный заказ, позовите его, пожалуйста, - обращаясь к женщине, громко сказал Рамиз. Женщина, не вставая, своей тросточкой постучала в окно, и из дома вышел мужчина средних лет, видимо, портной, подойдя к забору, с сильным акцентом по-русски спросил,- вы хотите что-то заказать? - Да, хотим, - громко ответила Наташа. Портной провел их в просторную комнату, которая служила мастерской.
- И так, из какого материала и что будете заказывать? Есть парча, сатин, атлас, ну, молодые люди, решайте, - суетясь, поторопил их портной.
- А вы чувяки тоже шьете? - Да, - ответил портной.
- Тогда мы хотели бы посмотреть хром, из которого хотим заказать две пары чувяков. Хром был отменного качества, мягкий и отливался блеском, и Рамиз, загадочно посмотрев на Наташу, обратился к портному,- значит, заказываем три платья - из порчи, сатина и атласа и две пары чувяков из черного хрома, и все это срочно. Портной, недоумевая, спросил, хватит ли у молодых людей денег, на что Рамиз ответил,- давайте снимать мерку и назовите сумму, половину получите авансом, Вас это устраивает? - Восхитительно, меня это очень устраивает, о, сударь мой! - вместо портного с восторгом ответила Наташа. Портной быстро и профессионально взялся за дело, сняв мерку и получив аванс, назначил срок первой примерки. Они, довольные, шли по берегу реки, пробираясь сквозь кусты акаций.
-- Жарко, давай искупнемся, - предложила Наташа,- правда придется в нижнем белье, а потом ждать, когда подсохнет. Рамиз в коротких штанишках уже залезал в воду.
-- Если ты не будешь смотреть на меня, я бы могла купаться голая, чтобы потом одежду не сушить, - просительным тоном, неуверенно сказала Наташа. Он послушно уплыл дальше и старался постоянно находиться к ней спиной. Искупавшись, Наташа надела нижнее белье и громко крикнула, - восхитительно, подойди, я уже оделась. Ее нижнее белье быстро намокло от мокрого тела, плотно облегая ее стройную фигуру. Он, как завороженный, смотрел на нее и восхищался ее красотой, ее фигурой и тонким девичьим станом. Она стояла, как дивная пери, подставляя лицо солнцу и, прищурившись, смотрела в его сторону. Он зашел в кусты акации, чтобы снять и выжать штанишки. Выпрямившись, он увидел ее рядом и инстинктивно старался руками закрыть свои половые органы. Он чувствовал ее приближение и отрывистое дыхание. Нет, он с ней ЭТОГО не допустит и не пойдет на поводу вожделения. Но она, еще больше завораживая, начала целовать его сначала в губы, затем в грудь, опускаясь ниже и ниже. Он одной рукой попытался отстранить ее от себя, и она, воспользовавшись этим, рукой нежно провела по его половому члену, а другой рукой, взяв его свободную руку, поднесла к своей усладе. Он начал возбуждаться и, как в бреду, прошептал, - Наташа, прошу тебя, опомнись, нам ЭТОГО делать нельзя, я люблю тебя, и мы поженимся, а сейчас лишь опозоримся, и я не смогу смотреть в глаза твоей матери. Его половой член полностью выпрямился, и он не мог устоять перед ее ласками, они оба опустились на колени, и он видел, что она крайне возбуждена, теряет самообладание, и в этот миг она была похожа на сладострастную женщину и доводила себя до исступления. Он, проявив огромную силу воли, резко встал, надев штанишки, пошел к своей одежде, но Наташа тоже пришла в себя и, надев платье, подошла к Рамизу.
-- Прости меня, пожалуйста, я совсем голову потеряла, какое-то неудержимое половое влечение, хорошо, что ты остановился, мне стыдно, но, все-таки, это было восхитительно. Рамиз, родной мой, любимый, скажи, ты на меня не сердишься? - Нет, успокойся, я ЭТО не сделал, потому что люблю тебя, и все у меня серьезно, ты поняла? - Поняла, надеюсь, ты меня простишь, - прижимаясь к нему, тихо прошептала она, - Мне тебя не за что прощать,- ответил он, обнимая ее за плечи. Они пошли по берегу в сторону дома, обоим сильно есть хотелось, да и день начинал вечереть.
Тофик долго сидел на диване рядом с Тамарой, у которой нервное возбуждение, похожее на истерию, прошло, и она заснула. Тофик, не раздеваясь, лег рядом и попытался заснуть, однако мысли о существовании некой тайны между матерью и Тамарой не давали ему покоя. Самым необъяснимым было то, откуда взялся этот кулон, которого он ни разу не видел, и почему мать так сурово предупредила его, чтобы он не посмел обижать Тамару, наверное, имея ввиду его поступок по отношению к Наргиз, так и не найдя ответа на свои умозаключения, под утро заснул. Утром Ирада ханум, зайдя в гостиную комнату, нашла их спящими в одежде, ага, испугался и не посмел ее трогать,- улыбнувшись, подумала она. Во дворе все занимались своими делами, только Семен в одиночестве сидел в беседке, курил пахитоску и, увидев Ираду ханум, вставая, с почтением
отвесил поклон.
-- Доброе утро, Ирада ханум, Тофик, наверное, еще спит, тогда я поехал к пастухам и табунщикам, много работы, надо везде поспеть, - садясь на коня, уехал. Проснувшись, Тамара увидела лежащего рядом Тофика в одежде и покрыла его шалью. Тамара стояла перед зеркалом, осуждающе смотрела на себя, мол, испортила вечер, и, наверное, Тофик на нее будет сердиться. Она вышла во двор, подошла к беседке, где сидела Ирада ханум и обняла ее, и они долго сидели, обнявшись.
-- Я знаю, он к тебе не приставал и, надеюсь, ни о чем не спрашивал, - поправляя ее волосы, сказала Ирада ханум.
-- Нет, не спрашивал, просто был огорчен, что я плакала, и не мог понять причину, Ирада ханум, я пойду домой, наверняка, мать вся изволновалась. А что мне ответить, если она будет спрашивать про кулон?
- Скажи, что Тофик подарил, - не задумываясь, ответила Ирада ханум. Тамара направилась к воротам, и все время думала, известна ли матери эта тайна, тайна любовных отношений отца с Ирадой ханум? Возможно, она даже не знает, кто такой Тофик, и о том, что Ирада ханум живет по соседству, ведь они до этого жили на окраине города, где их дом сгорел и их приютил бывший сослуживец отца, а сам ухал в город к сыну. Интересно было бы знать, что сказала Ирада ханум Тофику, когда попросила меня позвать его? После разговора Тофик стал смирненьким и боялся прикоснуться ко мне, наверное, у нас ничего не получится. А как я буду жить без него, нет, не смогу, это точно, тогда мне вообще не стоит жить. Светлана Андреевна неподвижно лежала на топчане, осуждающим взглядом посмотрела на дочь.
-- Я думала, ты вовсе не вернешься домой, ты сегодня же вернешь ему эти деньги, нам не нужна его помощь. Он сюда больше не должен приходить, если ты думаешь по-другому, то можешь уходить к нему и жить с ним в его доме, - дрожащим голосом произнесла Светлана Андреевна и отвернулась к стене. Тамара не ответила матери, обреченно думая, что даже мать не хочет ее понять, и тот мир, куда она стремилась, мечтая о любви и счастье, в одночасье стал рушиться. Почему судьба ко мне так не милостива, и чем же я вызвала гнев богов, которые незаслуженно насылают кары, наполняя мое сердце печалью? Может, всему этому виною мое сердечное влечение и моя первая, чистая любовь, которая становится предвестием печали? Нет, она никому не позволит вторгаться в островок ее души, цинично и злобно растоптать всходы ее чувства, вырвать из сердца ее любовь и разлучить с возлюбленным. Постучали в дверь, на пороге стоял Семен.
-- Тамара, сейчас работник должен привезти продукты, ты посмотри, пожалуйста, что еще нужно, - прямо с порога, торопливо сказал он.
-- Спасибо, Семен, нам ничего не нужно, скажи им, пусть зря не приезжают, да, еще вот что, отдай эти деньги Тофику. Семен, ты можешь еще одну минутку подождать?
- Конечно, Тамара. Она быстро вернулась, отдавая сверток Семену, добавила, - и это тоже отдай, пожалуйста. Семен, пожимая плечами, повернулся и молча вышел. Тофик сидел в беседке, завтракал. Семен подошел и молча положил сверток на стол перед Тофиком, он, как-то странно посмотрев на него, спросил,- что это?
- Не знаю, Тамара отдала, я опаздываю, оптовик должен приехать, - не дождавшись ответа, быстро ушел. Тофик развернул сверток и, увидев деньги, платья и чувяки, обомлел. Он чувствовал, как кровь сильно пульсирует в висках, и усиливается сердцебиение. Он, взяв сверток, пошел в сторону дома и, неожиданно грубо открыв дверь в комнату матери, с порога начал,- вот результат твоих ночных общений с Тамарой. Полюбуйся, она вернула все, ты слышишь меня, неужели не понятно, что я люблю ее, и она выбор моей судьбы. А ты все уничтожаешь, лишаешь единственно сына, последнего потомка древнейшего рода, любви и счастье, в таком случае, я здесь, с тобой жить не смогу, и поэтому ухожу, - в гневе выпалил он, швырнув сверток на пол, и, сильно хлопнув дверью, вышел. Ирада ханум не понимала, что же произошло в эти утренние часы, ведь она недавно тепло рассталась с Тамарой. Что же так ее вынудило вернуть деньги и одежду, которую он сам ей заказывал? Она знала вспыльчивый и своенравный характер сына и опасалась, что он в порыве гнева способен натворить такое, что потом не исправить. Но она со строптивым сыном ничего сделать не сможет, он был одержим и не стал даже слушать ее объяснения. Она понимала его, сначала Наргиз, а потом и Тамара. Все говорили, что они живут в совсем обветшалом доме недалеко, но она не хотела видеться со Светланой, женой Пётра, которая знала об их любовных отношениях, наверняка, не простила, да это и невозможно, ведь Пётр-то уехал из-за нее и там погиб. Вслед за мужем она потеряла и сына Андрея, вот так злой рок судьбы превратил эту, некогда красивую женщину, в несчастного больного человека, если Тофик любит Тамару и рассчитывает на взаимную любовь, может, искупить ей свою вину, если можно так сказать, перед Светланой Скрябиной и соединить два любящих сердца? Хотя какая тут моя вина, мы любили друг друга, ведь я просила его, ради семьи нам желательно расстаться, он ни в какую, твердил, как помешанный, нет, и нет. Видимо, так все расписала сама судьба, и мы, порой, бессильны перед ее выбором и не в состоянии противостоять ее козням. Все это уже эхо прошлого, и никто не в состоянии его изменить, да и нужно ли? В любом случае, я готова на все ради счастья наших детей.
Тамара думала, что Тофик, недовольный ее выходкой, придет, чтобы объясняться с ней, уже позже поняла, что он не придет, и все так нелепо закончится, все-таки, она поспешила, поступила необдуманно и совершила коварный поступок, и это, должно быть, его очень сильно задело. Перед ней стоял выбор - или оставить все как есть, похоронив навсегда свою любовь, или же просить прощения.
У Тофика на самом берегу реки, в лесу, был небольшой охотничий домик, где он иногда рыбачил и охотился на дичь, прежде чем ехать туда, он решил найти Семена и сказать ему, где он будет жить и попросить, чтобы он привез продукты и все необходимое. Он пока будет жить в лесу, в своем домике, и постарается обо всем забыть. После окончания сезона, на зиму, уедет в город, где у него был большой особняк, и проживет там. Семена он нашел у пастухов, где тот вел торг с оптовиками по продаже шерсти и живности, увидев Тофика, Семен подошел к нему, и Тофик попросил его ненадолго поехать с ним. Он привез Семена в охотничий домик и, обращаясь к нему, тихо сказал,
- Семен, я считаю себя твоим другом, а не работодателем, поэтому, доверяю тебе. Делами будешь заниматься ты один, а я пока буду жить в этом домике, и никто не должен об этом знать. О домике знает только Герай, прошу, привези мне продукты и все, что считаешь нужным ,тут запас должен быть, поэтому, не торопись, а вечером привезешь, и моего коня перегони к табунщикам. Ружье у меня с собой, и снасти рыболовецкие имеются, буду охотиться и рыбачить, ну и к черту всех. Здесь две комнаты, если захочешь, присоединяйся, выпьем, отдохнем. Семен, внимательно выслушав Тофика, кивая головой, сказал, что понимает его и все сделает, как он просил, и ни о чем расспрашивать не стал.
Герай почти полностью поправился, и Иван Лукич, в последний раз осматривая его, проявил бурный восторг по поводу того, что он теперь может заняться, чем хочет, ведь рана уже опасности не представляет. Первым делом, Герай хотел поехать в город к своему другу и сослуживцу Крылову Ивану Петровичу, который поможет ему найти гувернантку для Юры и будет заниматься только воспитанием сына.
Во дворе Дарьи Семеновны работа по строительству хлева и бытового помещения к нему шла полным ходом. Таир и трое работников знали свое дело, и постройка была почти готова. Дарья Семеновна несколько раз подходила к Таиру с просьбой, чтобы он зашел в дом и пообедал. Однако он ей не отвечал. День начинал вечереть, работники собрались ехать в большой двор и спросили Таира, поедет он с ними или останется. Таир ответил, что пойдет домой. Не успели отъехать, как подошли Рамиз с Наташей, которая была удивлена, что так быстро все построили. Таир собирался идти домой, но Рамиз его остановил.
-- Слушай, Таир, так есть хочется, давай, прямо во дворе приготовим кебав, если, конечно мясо есть, вон, сколько дров, - показывая на обрезки досок, сказал Рамиз.
- Нет, Рамиз, я собираюсь идти домой, давно не был, если хочешь, пойдем вместе, - неохотно ответил Таир. Вышла Наташа, известив всех, что мама их приглашает на ужин. Но Таир направился в сторону калитки, не отвечая на приглашение Наташи. Они поняли, между Дарьей Семеновной и Таиром произошла размолвка, и она сохраняется с того вечера, когда он, неожиданно для всех, не попрощавшись, быстро ушел. Дарья Семеновна, расстроенная, сидела на кухне и смотрела на огонь в очаге.
- Мама, я не знаю, чем ты так обидел Таира, но ты должна сама его пригласить, а то, он собирается уходить домой, - молящим голосом просила мать Наташа. Дарья Семеновна, ничего не говоря, встала и вышла во двор, Таир уже открывал калитку, чтобы уходить, но услышал ее голос.
- Подождите, пожалуйста, не уходите, прошу Вас, давайте, обо всем поговорим после ужина. Таир ел молча и не проронил ни единого слова, после ужина они пошли в комнату Дарьи Семеновны, которая, со слезами, подошла к окну, закрывая лицо руками. Таир видел, как у нее дрожат плечи, он, молча, подошел к ней сзади и обнял за талию, от нее приятно пахло мягким нежным запахом духов, от которых он уже давно отвык. Она повернулась лицом к нему, положив голову на его плечо, тихо, молящим голосом, сразу переходя на «ты», проговорил, - не обижайся на меня, пожалуйста, я уже отвыкла от мужской ласки и, боюсь, покажусь тебе холодной, и тебя после этого ждет разочарование, и как я буду жить после всего этого?
- Ты давно одна, да и я один, ты мне очень нравишься, и давай создадим семью, хочешь, я буду жить здесь, или у меня, мой дом тоже пустует, ты ни в чем нуждаться не будешь, и, скажу прямо, я влюбился в тебя, а ты не хочешь меня понять, - взволнованно говорил Таир.
- Пока я не могу, извини меня, - опять, решительно, сказала она.
- В таком случае, полагаю, в вашем доме я персона не желательная, прощайте,- он развернулся, но она его не хотела отпускать, легким движением руки он освободился и вышел из комнаты. Рамиз не хотел бросать друга и, на удивление всем, быстро пошел за Таиром. Наташа обомлела от того, что он так неожиданно уходит, расплакалась.
- Боже мой, какая ты бездушная, холодная, человек нам помогает, а ты с ним обращаешься, как с холопом. Ты ведь еще молодая женщина, неужели все твои желания погасли, и навсегда безвозвратно зачерствела душа? Ты ему нравишься, ну дай же ему возможность растопить лёд в твоем душе, который сковал и твое сердце, и ты снова будешь счастлива, - со слезами на глазах, нервно, говорила она. Дарья Семеновна дочери не ответила, только промелькнула мысль - ведь она права, она еще в тот раз пожалела, что так обошлась с ним, человек признается в любви, а она ему отказывает. Он ведь моложе меня, красив, стройный, да и я сама неравнодушна к нему, и все-таки, ему удалось взволновать меня, посеять в душе беспокойство, а, когда, его нет, будто, мне чего-то не хватает, и я его жду. А что это, разве не сердечное влечение, если мои чувства волнуют мою кровь и заставляют думать о нем? Пожалуй, больше никто этих слов мне не скажет, и в скором времени я совсем зачахну от одиночества, а там уже никому не буду нужна, это точно, прежнее безнадежно и безвозвратно потерянное счастливое время уже никогда не вернуть, тогда зачем приносить себя жертву и жить воспоминаниями, добровольно обрекая себя на страдания? Все уже в прошлом, кто-то из древних говорил, все течет, все изменяется, точно не помню, кто, но, приблизительно, так, не пора ли предать все прошлое забвению, да, когда-то была счастлива, любила, но я же не могу прожить остаток своей жизни эхом минувших лет, отголосками прошлой жизни, значит, нужно все решительно изменить.
Утром Таир отправил работников, чтобы они завершили постройку хлева, а сам не поехал, одному из них отдал сверток с несколькими клубками текстильной и жемчужиной нити и просил их передать хозяйке дома. За садом, ближе к реке, был оборудован и летний загон для живности. По просьбе Рамиза, пастух должен был пригнать несколько десятков овец, коз, кур, индюшек и цесарок. Таир для домашней птицы уже сделал небольшой участок, огороженный металлической сеткой. Когда работники приступили к работе, пришел пожилой мужчина и стал спрашивать Дарью Семеновну и, постучавшись в дверь, продолжал стоять в сенях, наконец, Дарья Семеновна вышла и, увидев мужчину, спросила, кого ему надо.
-- Мне Дарью Семеновну, это Вы?
-- Да, это я. Тогда он, на ломаном русском языке, продолжил,- меня прислал Таир, я живу рядом и буду смотреть за вашими домашними животными и выполнять все работы по хозяйству. Подошел и работник, отдал сверток, сказав, что это прислал Таир. Она в своей комнате развернула сверток и увидела клубки разноцветных ниток,
- Он не забыл о своем обещании,- тепло подумала Дарья Семеновна, выкладывая клубки.
Тофик не появлялся дома уже несколько дней, на расспросы Ирады ханум Семен отвечал уклончиво, мол, сам его ищу. Тамара, тоже, не получив вразумительного ответа от Семена, пришла к Гераю, который сам чистил жеребца, чтобы тот начал привыкать к хозяину.
-- Герай, пропал Тофик, уже несколько дней не приходит домой, уехать он не мог, вся одежда на месте, ты, наверняка, знаешь, где он, может быть, прошу тебя, подскажи мне, как его найти, - молящим голосом обратилась она к Гераю.
-- Это наша тайна, и об это никто не знает, но ты меня однажды сильно выручила, и я скажу тебе, где он, может быть, знаю, потом сердиться будет, ну и пусть. Это место называется соколиная гора, там у него охотничий дом, который находится в лесу прямо на берегу реки, а дом можно увидеть только с противоположного берега, поэтому, дом тебе не найти, я сейчас поручу конюху, и он тебя отвезет до соколиной горы, а там выйдешь на берег и пойдешь по берегу, и дом увидишь, - улыбаясь, подробно объяснил Герай. Она шла по берегу, всюду паслись животные, дети и взрослые купались, почти не вылезая из воды. Она дошла до леса и, поднявшись на крутой берег, пошла по тропинке, которая увела её вглубь леса, а Герай говорил, что домик находится на самом берегу, поэтому, она снова вышла на берег и, уже не входя в лес, пошла по берегу. Наконец, она увидела домик, и сердце начало биться так громко, что она отчетливо слышала его стук. В домике никого не было и, садясь на скамейку, сделанную из теса, стала ждать. Тофик внезапно появился из леса, так бесшумно, что она даже не слышала его шагов.
-- Значит, Герай, - недовольно сказал он, положив на траву несколько куропаток,- и зачем ты здесь после твоих унизительных глупых выходок?
- Я долго шла, путалась, устала и хочу, есть, - сурово посмотрев на него, ответила Тамара. Он быстро разжег костер, налив из бидона воды в чугунный казан с ножками, поставил на огонь, окунул в кипящую воду куропаток, чтобы их легче было ощипывать. Тамара с интересом смотрела, как он умело ощипывает рябчиков, уже готовые туши нанизал на деревянные вертела и, положив между двумя колами жердь, подвесил над углями. Она, чтобы слегка прогневить его, нарочито зашла в дом и, выйдя, тихим голосом спросила:
- А что, у тебя больше поесть нечего?
- Нет, я гостей не ждал, - злясь, ответил он. Вдруг она громко засмеялась и подошла к нему, нежно положила голову на его грудь.
--Боже мой, какой же ты злюка, а я все равно люблю тебя, и если ты еще раз позволишь себе исчезнуть в неизвестном направлении, то я больше искать тебя не буду, а просто утоплюсь, уяснил?
-- Ты что, с ума сошла? А как я буду жить без тебя?
-- Не знаю, выбор за тобой, - отойдя к костру, ответила она. Они сидели вдвоем в лесной тиши, вокруг слышен был только птичий гомон. Вечерело, солнце садилось за горами, и начало смеркаться, он зажег несколько свечей и начал собирать на стол.
-- Старайся, и хорошо старайся, надо же искупить свою вину и заслужить мое прощение, дорогой мой, все это тебе даром не пройдет, и я по-своему накажу тебя, - воспитывала она Тофика, помогая ему. Он налил в серебряные чаши коньяк и примирительно сказал,- давай больше не ссориться. Было жарко, он скинул свою косоворотку, она сидела напротив него и любовалась его сильным стройным телом.
-- Мне тоже жарко, - вдруг сказала она и, вставая, начала снимать легкое, без рукавов, платьице, оставшись в нижнем белье. Тофик подошел к ней, на ходу скидывая брюки и трусы, и, опустившись на колени, неуклюже просунув руку под ее трусики, медленно опустил их вниз, а тем временем, Тамара сама, наклонившись, нежно провела рукой по его половому члену, который уже начал выпрямляться. Он на полу лег на спину, и Тамара начала целовать его в губы, грудь, опускаясь ниже и ниже, она мягкими нежными губами и язычком слегка касалась его полового члена, еще сильнее возбуждая его. Да, они оба были в плену вожделения, и в эти минуты сладострастия он пальцами гладил ее усладу, прислушиваясь к ее тихому стону и шепоту, - пожалуйста, сначала чуть - чуть, и не делай мне больно. Он, послушно, слегка ввел свой половой член в ее усладу и, услышав громкий стон, с полной силой и восторгом вошел в нее и начал услаждать сильнее и сильнее, в конце полового акта они оба ощутили полное удовлетворение полового чувства, его сладостный и восторженный миг - семяизвержение, вливаясь в единый поток, похожий на бурю.
Утром приехал Семен и крайне был удивлен, увидев Тамару, слезая с коня, он виновато посмотрел на Тофика, мол, не я сказал ей о твоем местонахождении.
-- Да ты не волнуйся так, это сделал Герай, больше некому, ты зайди, пожалуйста, к матери и сообщи ей, где я нахожусь, должно быть, переживает, а мы пока несколько дней поживем здесь, - смеясь, успокоил его Тофик, наливая в чашу Семена коньяк, - давай, выпьем, ты оказался настоящим мужиком и близким моим другом. Семен достал свою маленькую походную сумочку, которая была набита деньгами.
-- Вот выручка от вчерашней негоции, - показывая на сумку, проговорил он.
-- Зачем мне здесь деньги, - продолжая смеяться, сказал Тофик, - ты отвези их к себе домой, а потом разберемся. Семен, выпив еще коньяка, закусив дикой алычой, поморщился и, попрощавшись, двинулся в путь.
Два пастуха пригнали небольшое стадо овец и коз к дому Дарьи Семеновны, работник Теймур, которого нанял Таир для работы во дворе, помогал пастухам загонять в стойло под навесом измученных от жары животных. Подошла повозка, огороженная сетью, где томилась разная домашняя птица. Дарья Семеновна с удивлением смотрела на происходящее и не могла понять, как она будет управляться с этой работой, понимая ее замешательство, Теймур объяснил ей, что он завтра на рассвете со стадом уйдет на пастбище и вернется только на зимовку, когда снег выпадет, а его жена Заира, которая так же нанята на работу Таиром, как домработница, будет выполнять все работы по дому и во дворе. Дарья Семеновна настолько была растеряна, что не понимала, о чем говорит, как его, Теймур, какая еще домработница, и вспомнила слова Рамиза, что она аристократка, интересно будет узнать, как он теперь ее назовет. Придя домой, Наташа посмотрела на стойло за садом, где томились животные, в это время Теймур черпал воду из колодца, выливая ее в широкое корыто, чтобы напоить животных, и она, заходя в дом, с порога воскликнула, - восхитительно! то, что происходит понять невозможно, ясно одно, теперь мы бедствовать не будем, а лавку снова закрыли. В дверь постучали, Дарья Семеновна в сенях увидела Теймура и с ним худощавую женщину средних лет.
-- Дарья Семеновна, эта моя жена Заира, Ваша домработница, которая будет готовить, стирать, одним словом, всю домашнюю работу будет выполнять она, - как бы, неуверенно начал он. Дарья Семеновна вообще не соображала, что же происходит.
-- Вы меня извините, но я еще не готова к такому обороту дел, может, потом обсудим это? -- Но Таир нам заплатил за месяц вперёд, ведь у нас работы вообще нет, и мы бедно живем, прошу Вас, не откажите нам в работе, - чуть ли не моля, поспешил ответить Теймур. Она быстро их начала успокаивать, мол, согласна, а все условия следует обсудить позже. Ближе к вечеру на маленьком фаэтоне подъехал портной Саркис. Увидев во дворе Теймура, спросил, здесь ли проживает девушка по имени Наташа и, в сопровождении его, поднялся на крыльцо дома и попросил ее вызвать. Наташа, увидев портного, обомлела и от радости хлопнула в ладошки.
- Восхитительно, неужели все готово?
- Да,- ответил портной и добавил,- пока светло, надо все мерить. В это время к дому подъезжала еще одна повозка, где сидели Рамиз с Таиром и работник, который, разгрузив печь- камин камелек, тут же уехал. Таир остался во дворе, чтобы посмотреть на выполненные работы, а Рамиз зашел в дом, где в гостиной сидели Дарья Семеновна и портной и ждали Наташу, которая примеряла по очереди платья и чувяки. Все работы по шитью были выполнены искусно и безукоризненно. Наташа осталась в платье из парчи и в новых чувяках, вертелась перед зеркалом, любуясь собой, и часто спрашивая всех,- ну, как? Рамиз, расплатившись с портным, поблагодарил его, вдруг его осенила внезапная мысль, и он обратился к Дарье Семеновне:
-- Не хотите ли Вы заказать себе что-нибудь, пока портной здесь?
-- Нет, Рамиз, спасибо, расходы, наверняка, и так большие. После ухода портного Рамиз, загадочно посмотрев на всех, громко и торжественно произнес:
-- У нас осталось еще одно мероприятие, но без Таира оно состояться не может,- и вышел, чтобы позвать его.
-- А разве он здесь? - растерянно спросила Дарья Семеновна. Во дворе слышно было, как Рамиз уговаривает Таира зайти в дом.
-- Если ты мне друг, значит, ради меня, зайди, пожалуйста, и Таир, не устояв перед просьбами своего друга, и, вместе с ним, вошел в дом.
-- Первая Дарья Семеновна, встаньте, пожалуйста, и закройте глаза, Таир, давай, - отдавая ему, кулон с большим бриллиантом, сказал Рамиз. Таир взял кулон, расстегнув фермуар, надел на шею Дарьи Семеновны, Рамиз тут же добавил:
-- Вы пока не открывайте глаза, теперь ты, Наташа, тоже закрывай глаза,- подойдя ближе, надел на ее шею второй кулон.
-- Теперь обе подойдите к зеркалу и смотрите, - сказал он, ведя их за руки. Мать и дочь, увидев кулоны на шее, от восторга охнули, и в первую очередь, Наташа, как всегда:
-- Восхитительно, боже мой, какая красота! А Дарья Семеновна, расплакавшись, ушла в свою комнату, все помолчали, и Рамиз первый нарушил молчание.
-- Наташа, вы с Таиром идите, успокойте ее, ведь это подарок, - в сердцах, оборонил Рамиз. Наташа посмотрела на Таира.
-- Пусть Таир один пойдет, тогда она быстрее успокоится, - неуверенно сказала Наташа. Таир нервно пожал плечами и направился в комнату Дарьи Семеновны. Она сидела на диване, уткнувшись лицом в подушку. Он сел рядом с ней, сильными, огрубевшими от работы руками, проводя по ее белокурым волосам, тихо проговорил:
-- Не обижайся, Дарья, мы хотели, чтобы тебе было приятно, а не с целью обидеть тебя. Она медленно легла на спину, и неожиданно, крепко обняв его за шею, поцеловала в губы, он своими губами обхватил ее мягкие сочные губы и замер в долгом поцелуе, приятный запах ее тела начал сильно возбуждать его, и он, не отрывая губ, дрожащими от волнения пальцами расстегнув верхние пуговицы платья, сначала рукой провел по груди, а потом, целуя ее грудь, тискал рукой, слегка покусывая соски, чем вызвал у нее глубокий вздох, похожий на полный нежности стон. Он, запустив руку вовнутрь ее трусиков, пальцами нащупал ее усладу, слегка касаясь похотника, еще сильнее возбуждая ее, она, не переставая стонать, поверх его брюк, рукой гладила его половой член, который, наполняясь, выпрямлялся.
-- Не сейчас, молю тебя, остановись, - стоная, шептала Дарья Семеновна. Тем временем, Рамиз и Наташа собирали на стол в гостиной комнате и запах душистой, отстоявшиеся долмы, наполнял весь дом. Дарья Семеновна стояла перед зеркалом, смотрела на себя.
-- Таир, скажи, пожалуйста, этот кулон с бриллиантом, наверное, дорого стоит, да?
-- Я, правда, не знаю, Рамиз заказывал купцу из города, но без меня, он еще заказывал печку, камин-камелёк называется, в сенях стоит, - пожимая плечами, ответил Таир. Но Дарья Семеновна не унималась и, ласково обнимая его, спросила:
-- Ты все это делаешь для меня, да? Ты даешь мне слово, что не бросишь меня? Боюсь, ты используешь мою беззащитность и втянешь меня в кабалу, то есть, в зависимость, и я стану кабальной. Таир рукой провел по ее груди, поцеловав в губы, шепча, ответил:
-- Не надо меня унижать, я тебя не в рабство тяну, даю тебе слово чести и офицера, я тебя сильно люблю и хочу, чтобы ты после долгих лет была счастлива и жила в достатке, идёт?
-- Идёт, я тоже хочу этого, и спасибо тебе за твою заботу, - довольная ответом, сказала Дарья Семеновна. Все видели, что у Дарьи Семеновны угнетенное состояние прошло, и Рамиз, наливая всем коньяк, а Наташе чуть вина, вставая, радостно произнес:
-- Поздравляю Вас, Дарья Семеновна, теперь Вы тоже стали феодалом, мы с Таиром будем стараться приумножить Ваше богатство, да, Таир? Он в знак согласия кивнул головой.
-- Ты, Рамиз, больше не смей меня обижать, у меня есть близкий человек, который сможет меня защитить, - шутливым тоном ответила Дарья Семеновна, целуя в щеку Таира. Все выпили, и Наташа, обняв мать, сказала, что очень рада за ее решительность.
- Да, долма отменная, давно не ел такую вкусную домашнюю пищу, - наслаждаясь едой, сказал Таир. После ужина Дарья Семеновна и Таир уединились в ее комнате, а Рамиз остался с Наташей.
-- Я не успела тебя поблагодарить за нитки, которые ты прислал Таир, а вот, зачем нам домработница, ведь я сама управляюсь, может, не стоит? - как можно мягче, спросила Дарья Семеновна.
-- Стоит, я буду привозить продукты, а она будет готовить кушанья и смотреть за домом, ты не беспокойся, она чистоплотная женщина, и в дальнейшем, тебе понравится, да, и они очень бедно живут, - успокаивая ее, ответил Таир. Она устало опустилась на диван, приглашая и его садиться.
-- Жарко тебе, может, разденешься? Давай, помогу,- она непослушными руками начала расстегивать его брючный ремень, а он, быстро скинув свою рубашку, второпях, неловко, попытался снять ее платье. Его сильно возбуждало ее белоснежное тело и большие твердые стоячие груди. Она, восхищалась его большим твердым половым членом и сама ЕГО ввела в свою усладу, нежно стоная, как в бреду, шептала:
-- Боже ты мой, я уже отвыкла от всего ЭТОГО, только прошу тебя, не торопись, дай мне почувствовать ЕГО и насладиться ИМ, а он входил в нее еще сильнее, и глубже, и глубже, услаждая ее, они долго находились в плену сладострастия, полового влечения, наслаждаясь друг другом.
Ирада ханум успокоилась, когда Семен сообщил, что Тофик находится в своем охотничьем домике и занимается охотой и рыбалкой. Она решила поговорить со Светланой Андреевной о судьбе детей, чтобы хоть они не повторили их ошибки и были счастливыми. Опираясь на свой длинный посох, она медленно вышла за ворота своего дома, и направилась к домику Скрябиных. Она не знала, как ее примет Светлана Андреевна и допускала, что чувство злобы и ненависти, которое она испытывала к ней в те годы, наверняка, еще ею не забыты. Она же должна была понять, что сама судьба все так расписала, против их воли, сделав их несчастными, этих двух женщин, которые безумно любили одного человека. Это уже в прошлом, теперь от них зависит счастье их детей, которые друг друга любят, она опасалась, что Светлана Андреевна ее не поймет, и по-всякому будет противостоять их отношениям, и вряд ли Тамара получит благословление своей матери, и в таком случае, она не согласится на брак с Тофиком. Дойдя до дома Скрябиных, Ирада ханум с болью смотрела, в какой лачуге живет эта многострадальная женщина, и почему бы им не помириться, ради счастья своих детей, и жить вместе в достатке в ее большом доме. Она посохом постучала в дверь, но дверь никто не открыл, и она, смотря в окно, увидела Светлану Андреевну, лежавшую на полу, она на оклик Ирады ханум не отвечала, и, почувствовав неладное, Ирада ханум поспешила домой, чтобы позвать на помощь. Она отправила конюха за фельдшером, а сама с другим работником снова подошла к дому. Дверь была заперта изнутри, и работник попытался ударом плеча открыть дверь, но дверь не поддавалась, подоспели Иван Лукич с конюхом, и фельдшер, недолго думая, выбил стекло в окне и проник в дом. Вслед за Иваном Лукичом в окно влез, и работник и открыл дверь, в дом зашла, и Ирада ханум и увидела лежащую на полу бессознательном состоянии Светлану Андреевну. Иван Лукич, открыв свой маленький саквояж, набрал в шприц какую-то прозрачную жидкость и ввел в руку Светланы Андреевны, она перестала хрипеть, медленно начала открывать глаза, Ираде ханум невыносимо больно было смотреть на ее беспомощное состояние.
-- Иван Лукич, - обратилась она к фельдшеру, - у дома стоит фаэтон, может, перенесем ее туда и отвезем ко мне в дом, там обеспечим ей лечение и уход в полном объеме, как Вы думаете, это возможно?
-- Да, но, думаю, что она еще долго не придет в себя, - пожимая плечами, ответил фельдшер. Светлану Андреевну поселили в одной из комнат, уложив ее на диван. Иван Лукич попросил служанку принести деревянную ложку с плоским концом и попросил помочь ему разжать ей зубы и влить в рот заранее приготовленную жидкость, чтобы облегчить сердечный приступ.
-- Теперь ей нужен покой, хорошо, если это временный сердечный приступ, возможно, она, может быть, очнется, а если её хватил удар, тогда последствия будут очень тяжкими и необратимыми, - как бы, неуверенно сказал Иван Лукич.
Тофик и Тамара, сливаясь воедино с природой, наслаждались друг с другом и полностью находились в плену сладострастия. Тофик, не смотря на уговоры Тамары, попросил Семена в следующий приезд пригнать фаэтон, чтобы они могли уехать домой.
-- Давай, поживем еще, прощу тебя, ведь нам так хорошо, и я счастлива с тобой, может быть, это сон, а уедем, и все исчезнет, как мираж, - взмолилась Тамара. Тофик попытался охладить пыл Тамары, но она не унималась.
-- Это не мираж и не сон, царица Тамар, - уже начал раздражаться Тофик, ты же матери не сказала, куда и зачем исчезаешь, и, поди, теперь она, наверняка, волнуется, поэтому, никаких больше возражений, едем домой, и все. Вечером, приехав домой, Тамара видела осколки разбитого стекла и новое стекло в окне, которое вставил работник по велению Ирады ханум, на дверях висел замок, что было необычно, ведь мать вообще никуда не ходила, поэтому, никогда не запирала дверь на замок. Осмотрев всё вокруг дома, и почувствовав что-то неладное, Тамара поспешила к Тофику, но он уже шел ей навстречу.
-- Только спокойно, - обняв ее, произнес Тофик, - с матерью случился приступ, она находиться у нас в доме, Иван Лукич уже оказал ей первую помощь, но пока ей лучше не стало, он будет находиться рядом с ней, пока ей не станет лучше.
-- А как она очутилась у вас? - пойдем к нам, и мать тебе все расскажет, - беря ее за руку, ответил Тофик. Ирада ханум и Иван Лукич сидели рядом с диваном, где, хрипя, лежала Светлана Андреевна. Увидев свою мать, лежащую без сознания, Тамара упала на колени и громко разрыдалась.
-- Я сама во всем виновата, ушла надолго, не предупредив ее, мама, прости меня, пожалуйста, - сквозь слезы причитала Тамара.
-- Не нужно так расстраиваться, она все равно тебя не слышит, - вмешался Иван Лукич,- нам всем тут пока делать нечего, ей необходимая помощь оказана и потребуется время, чтобы лекарство начало действовать, в остальном мы бессильны, будем ждать, и надеяться, да поможет ей Бог, - перекрестившись, тихо сказал фельдшер и вышел из комнаты.
Отец Фариды, станционный осмотрщик Муса, уступив мольбам дочери, увез ее в город, устроив на работу в мастерские в качестве учетчицы - весовщицы с небольшим жалованьем. Жила она в небольшом доме дальнего родственника, который жил с дочерью - подростком и также работал в мастерских разнорабочим. Как ни странно, она постепенно начала забывать о своих взаимоотношениях с Рамизом и о той ночи, когда, находясь во власти неудержимой похоти, в отместку ему пошла на поводу сладострастия, тем самым, оттолкнув его от себя навсегда. Но судьба все решала по-своему, после той безумной, полной страсти, ночи на берегу бурной реки, когда она находилась в плену сильного полового влечения, она начала ощущать некоторые изменения в своем организме. Она пока не понимала природу этих изменений, но догадывалась, что это может означать, и мысль о том, что она могла забеременеть, приводила ее в ужас, и этот сильный страх бросал ее в дрожь, превращаясь в лихорадку, приводил в суетливо-беспокойное состояние. Она прекрасно понимала, что начнутся расспросы, и она не станет признаваться, чем вызовет гнев и презрение родителей, становясь предметом насмешек в деревне. Больше всего ее волновало то, что ее могут больше не пустить домой, и она вынуждена будет скитаться, и вряд ли кто-то проявит милосердие, приютив ее, даст ей кров. Теперь она отчетливо понимала гнев Рамиза, который попытался остановить ее в минуты слабости и уговаривал не допускать губительную половую близость. Да, в этом тоже есть безжалостное противоречие разума и сердца, и в этом часто победа остается за чувственным влечением, продиктованным сердцем.
Наргиз теперь не сомневалась, что она беременна. Гюнеш ханум, смотря на ее живот, который с каждым разом становился больше, попыталась вразумить ее, мол, может быть, стоит сообщить Тофику и его матери, что она ждет ребенка, но Наргиз, находясь в тисках ложной гордости, которая и заставила ее отказаться от любимого человека и более благополучной жизни и уехать из Сальян, категорически отказывалась от предложения Гюнеш ханум и просила больше этой темы не касаться.
Герай велел приказчику Эльдару подготовить фаэтон, чтобы, кто-то из слуг, отвез его в город, где находился его особняк, в котором никто не жил, кроме садовника, который смотрел и за домом. Его друг и сослуживец, бывший поручик, Крылов Иван Петрович, жил недалеко в своем большом каменном доме, полностью предаваясь игре в карты, другим потешным забавам и развлечениям. Жена его, Зинаида Ивановна, была не красива, но из богатой семьи, которой родители оставили большое наследство. Детей у них не было, и это больше огорчало его жену, нежели его самого. Он, как-то однажды, при встрече, выпивши, признался, что у него есть другая женщина из простой бедной семьи, которая родила ему сына, и он всячески помогает им и заранее подготовил завещание на право наследования его имуществом сыну, и это завещание заверено нотариусом, во избежание судебной тяжбы. Конечно, Зинаида Ивановна знала о его разгульных любовных похождениях и молила его, чтобы он привел сына для совместного проживания. Он всячески отшучивался, просил ее оставить свои нравоучения и грозился, что оставит ее. Она, боясь остаться одна, и, чтобы, его не раздражать, терпела и больше этот вопрос не затрагивала. Герай хотел его попросить, что он помог ему найти молодую гувернантку для Юры, обязательно русскую, знающую иностранные языки и он, приехав в свой особняк, попросил садовника отнести записку Крылову Ивану Петровичу, а Юру положил спать на диван, где обычно спал сам. Послышался звон колокольчиков, это был фаэтон Ванюши, как ласково называл его Герай, он всегда ездил с колокольчиками под дугой и никогда не менял своих привычек.
-- Ты, Герай, почти не изменился, только похудел, - заключая Герая в свои объятия, громко произнес Ванюша. Герай, приложив палец к губам, тихо прошептал, - тише, Ванюша, там, на диване, спит мальчик, мой сын Юра.
-- А ну, покажи,- уже тише попросил Ванюша и, увидев Юру, с неподдельной радостью воскликнул:
-- Вот и твой наследник, хороший мальчик, боже мой, неужели от Веры Бариновой?
-- Да, от Веры, - грустно ответил Герай. Уже сидя за столом, Герай коротко рассказал печальную историю, связанную с Верой, о ее смертельной болезни, очень расстроенный рассказом Герая и трагической судьбой молодой, необыкновенной красоты, женщины, Ванюша был потрясён, он, молча, поднялся и печальным голосом произнес:
-- Прости меня, друг, не хотел задевать твою душевную рану, которая еще не зажила и кровоточит.
-- Спасибо, Ванюша, за сочувствие, - выпив рюмку коньяка, сказал Герай,- скажи, пожалуйста, ты мог бы мне порекомендовать молодую образованную гувернантку для Юрия, желательно, русскую, со знанием, хотя бы, французского языка?
-- Ты ведь сам прекрасно владеешь французским языком, - переходя на французский язык, ответил Ванюша.
-- Да, именно поэтому, чтобы он мог быстро усвоить этот язык, так как языковая практика имеет определяющее значение, - убеждал своего друга Герай.
-- Это не проблема, друг мой, у Зинаиды круг общения большой, и мы быстро найдем такую гувернантку, - выпив, уверенно ответил Ванюша.
Закир после ранения, благодаря усилиям деревенского фельдшера и заботам Лейлы, постепенно поправлялся. Сквозная рана, оставленная пулей, затягивалась и больше не кровоточила, и, по настоянию фельдшера, Закир, с помощью Лейлы, вставал и начинал прохаживаться. Двое из старых работников, которые поочередно занимались охраной двора, особенно дома, день и ночь, пришли в контору, чтобы получить полагающееся им небольшое жалованье. Рамиз сам их с трудом упросил, чтобы они оставили свою привычную работу и сторожили дом, при этом обещал прибавить им жалованье. Сторожа, получив солидную сумму с обещанной прибавкой, довольные, поблагодарив Рамиза и отвесив поклон, ушли. Вообще, никто из работников двора не знал о существовании несметного богатства бека, и многие, наверное, только догадывались об этом, но попыток проникнуть с целью грабежа еще не было, потому что в свое время все очень боялись бека. Рамиз часто думал об этой несправедливости и неравенстве, которые существовали меду бедными и богатыми. Именно поэтому он решил помочь всем работникам, прибавив им жалованье, не спрашивая разрешения у Закира. Он решил помочь семье Дарьи Семеновны и, пока есть возможность, создать там для них и Таира хоть какую-то материальную базу, тем самым, вытащить всех их из нищеты. Он сам всерьез намеревался жениться на Наташе и создать для нее с матерью материальное благосостояние, чтобы они в дальнейшем ни в чем не нуждались, и такая возможность существует, остается только ею воспользоваться. Зашел Таир с двумя скупщиками, которые хотели оптом скупить фрукты и овощи и заключить соглашение на скупку винограда.
-- Винограда мы много продавать не собираемся, - попытался объяснить купцам Рамиз, - мы сами делаем большие запасы вина разных сортов и конька, а вот относительно бахчевых - это, пожалуйста, хоть самим не надо этим заниматься. Оставшись наедине с Таиром, Рамиз загадочным тоном сказал:
-- Таир, ты без меня не уходи, вместе пойдем, есть серьезный разговор, возьми ключи и сам лично отвези продукты в дом за новой мельницей, а я тебя подожду здесь. Таир, взяв ключи, ушел и, оставшись наедине, Рамиз думал, привезет ли купец обещанные золотые монеты империал взамен денег, и ждал его приезда. Он решил создать небольшой запас золота, на всякий случай, и отдать их на хранение Наташе, но об этом никто не должен знать, даже мать Наташи. Зашел работник, сообщил, что приехал купец, который всегда покупал шерсть, занимался также торговлей золотом и драгоценными камнями, и он сам предложил Рамизу надежный вид оплаты, то есть золотом.
-- Я готов к новой сделке, молодой человек, - тихо сказал купец, доставая из кармана сюртука два небольших кожаных мешочка.
-- Здесь, в мешочках, сто золотых монет империал, достоинством десять рублей каждая монета, и это оплата за будущую партию шерсти, за кулоны, которые я Вам привез, Вы сполна рассчитались, обещанных мне трех молодых жеребцов я заберу осенью, и за отдельную оплату, могу оплатить также золотом. Рамиз развязал шнурок, достал из мешочка несколько сверкающих монет, рассматривая их.
-- У меня есть небольшая сумма денег, Вы не смогли бы в дальнейшем их обменять на такие же монеты?
-- С легкостью, молодой человек, мы же деловые партнеры, и хотелось бы знать, о какой сумме приблизительно идет речь? Рамиз достал из сейфа несколько отдельно лежащих пачек денег и протянул их купцу. Купец быстро, профессионально посчитал все деньги.
-- Здесь две тысячи рублей, это большая сумма, и я думаю, мы их постепенно обменяем, - уверенно сказал купец. Потом, внимательно посмотрев на Рамиза, добавил:
-- Я могу эти деньги взять с собой и в следующий приезд и привезти монеты, это Вас устроит?
-- Я согласен, только при одном условии, что Вы сами не останетесь в накладе, - добродушно ответил Рамиз, убрав мешочки с монетами в сейф.
-- Есть еще одна просьба, - как-то неуверенно начал Рамиз, - но это не срочно, желательно к зиме. Вы могли бы узнать, продается ли в городе усадьба, чтобы было два больших дома рядом, и с садом, где-нибудь поблизости от леса и на берегу реки?
-- Да, такая возможность есть, много уезжающих, и можно выбрать подходящий вариант, я поручу своему приказчику, чтобы он вплотную занялся этим делом, - деловито ответил купец. Купец, тепло простившись, ушел, и Рамиз, пока не было Таира, решил навестить Закира и зайти домой. Мрачные мысли порой одолевали Рамиза о том, как он поступил в отношении Фариды и Зари и не понимал, почему так быстро иссякла его любовь к Фариде, неужели, всему виной ее наполненное злобой самолюбие и ложная гордость. Значит, по-настоящему не любил, не было той привязанности, взаимной симпатии, и она вовсе не пылала любовью к нему. Да, это так, значит, все-таки, мимолетное увлечение, а последний раз коварное проявление губительной похоти, вызванное ее необъяснимой злобой. Все равно, он не мог найти оправдания своему безнравственному поступку, который, наверняка, сделает Фариду несчастной, и теперь он хочет построить свое счастье на доверчивости маленькой безобидной и беззащитной девочки, при этом сам еще не убежден, любовь ли это? А каково теперь Зари? Он бездушно, жестоко омрачил ее радость, сначала зажег в ее душе огонек, а потом коварно погасил его, тем самым навсегда похоронил ее надежду быть счастливой, вселив в ее душу смятение. Теперь пора ему разобраться в своих чувствах к Наташе, чтобы не обмануть ее ожидания и, тем самым, избежать трагической ошибки, но она уж точно не выдержит их разлуку и выберет крайнюю меру - покончит с собой, о чем она ему уже однажды говорила. Вот это да, он, сам того не ожидая, оказался на распутье, загнал себя в тупик и теперь лихорадочно должен искать выход. Кто-то из работников говорил, что, мол, Фарида уехала в город, если так, она, наверняка, больше в деревню не вернется. Он все равно чувствовал угрызения совести за случай на берегу и презирал себя за то, что поддался соблазну и потерял нравственный самоконтроль, хотя она сама настойчиво добивалась своего, идя на поводу полового влечения. Он обязан был противостоять ей и не должен был допускать того, что произошло между ними. Интересно, почему, вдруг, мне стало так тоскливо в душе, вдруг, фатум снова начал свои козни и что с тобой, душа? Это уж ее тайна, и вряд ли она когда-нибудь откроет ее нам, никогда не даст покоя, обрекая на долгое душевное страдание, еще хуже, его аморальный поступок превратится в дух мщения и, как злой рок судьбы, будет витать над ним, как бумеранг мести, преследуя всюду. Он удивлялся тому, как эта маленькая фея, сразу же, своими волшебными чарами смогла так околдовать его, вытеснив из сердца других, о которых он даже думать перестал. Это что, предчувствие печали или то чувство, семена которого она посеяла в его сердце, и они уже дали ранние всходы? Но такое с ним уже было, и, может быть, его любовь снова окажется химерным плодом воображения, еще хуже - начнет искажаться под влиянием сильного чувства? Так и не покинув контору, грустно сидел юноша, запутавшись в играх разума, и пока не был в состоянии разобраться в противоречиях своего внутреннего мира, которых душа не принимала, а рассудок был бессилен определить его дальнейшее поведение. Приехал Таир, оставив повозку во дворе, зашел в контору.
-- Ты со мной о чем-то хотел поговорить, - обратился он к Рамизу, - Дарья Семеновна готовит обильный ужин, может быть, все обсудим за ужином? Сегодня ты какой-то странный и мрачный, случилось что?
-- Ладно, Таир, потом, - неохотно ответил Рамиз. Они вместе вышли из конторы и направились к дому Истоминых
-- Мы друг другу доверяем, да, Таир? Ты, наверняка, не хуже меня знаешь, с каким богатством мы дело имеем. Я как-то хотел поговорить о своих задумках с Закиром, а потом передумал, боялся, что он меня не поймет. Я много думал о той несправедливости, которая существует - одни живут в нищете, а другие тонут в роскоши. Мы с тобой тоже вышли из бедной семьи, а почему бы нам не использовать свое положение для того, чтобы выйти из нищеты, я один ни смогу сделать то, что хотел бы. Всего так много, что, если, мы хотя бы немного позаботимся о себе, с такого несметного богатства не убудет. Сейчас ничего не говори и, пока мы идем, подумай над моими словами, а потом все подробно обсудим, - устало произнес Рамиз. Во дворе дома Истоминых на двух очагах варилась еда. Домработница Замира, у которой вовсе не было много работы, вытирая слезы от дыма, «колдовала» у небольших казанов, о чем-то оживленно разговаривала с Наташей. Дарьи Семеновны не было видно, и, воспользовавшись ее отсутствием, Наташа подошла к Рамизу и чмокнула в щеку.
-- Наташа, принеси, пожалуйста, бутылку коньяка и две чаши, нам с Таиром нужно поговорить, - попросил он Наташу, а сами вдвоем ушли вглубь сада.
-- А что ты имел в виду, говоря, нам следует использовать свое положение, и как ты это себе представляешь? Мы с тобой друзья, и, в любом случае, мы вместе, - начал было Таир, наливая коньяк в чаши.
-- Понимаешь, по сути, нет никакого контроля, отчетности, тем более, когда продаем оптом. Закир ведет какие-то записи, но и он не в состоянии все контролировать, почему нам часть этих денег не обменять на империалы, и тем самым создать свою семейную материальную базу, на всякий случай, а? Думаю, ты намерен навсегда остаться с Дарьей Семеновной, или я ошибаюсь? Она еще детородная женщина и способна родить тебе полноценных детей, вот о чем следует задуматься, чтобы ни твои, ни мои дети не нищенствовали, как наши предки, и мы тогда не будем роптать на судьбу, - выпив целую чашу коньяка, с присущий ему одержимостью, говорил Рамиз. Мы только вместе это сможем сделать, - продолжал он, - и в этом нам поможет купец, который у нас покупает шерсть. Оказывается, он занимается и торговлей золотом, и мы через него попробуем частично осуществить свои задумки, и тем самым, мы разрушим предначертание судьбы, бросив ей вызов, и не позволим, чтобы она расписала наши судьбы так же, как судьбы наших предков. Таир с удивлением смотрел на этого молодого человека и был потрясен его предприимчивостью и дерзкими умозаключениями, которые, по определению философов, в логике называются силлогизмом, и он из своих суждений делает правильный вывод. Вот так, неожиданно для себя, Таир открыл в своем друге его природный ум, мыслительную способность логически рассуждать. Пусть это и неожиданно, но факт.
-- Хорошо, я согласен, но буду делать то, что ты скажешь, идёт?
-- Да, идёт, - задумчиво ответил Рамиз. Подошла Дарья Семеновна и, подойдя к Таиру, поцеловав его в щеку, пригласила их отужинать. Она это делала открыто, так как понимала, что их близкие отношения с Таиром уже ни для кого не тайна. После ужина Дарья Семеновна и Таир уединились в ее комнате. Наташа настороженным взглядом смотрела на Рамиза, который за ужином больше молчал,а иногда ограничивался несколькими незначительными фразами, чтобы поддерживать разговор. Все понимали, что с ним что-то происходит, но никто не хотел его об этом спрашивать, но только не Наташа.
-- Я хотела бы знать, что произошло и почему у тебя такой подавленный вид, - спросила маленькая фея, опускаясь перед ним на колени.
-- Я хочу с тобой серьёзно поговорить, и ты должна меня выслушать внимательно, не перебивая, а после этого решить, нужен я тебе или нет. Я тебе предлагаю на выбор два противоположных предложения, по которым ты должна принимать решение прямо сейчас, так как потом уже будет поздно. До нашего знакомства с тобой у меня была девушка, которую я знаю с детства, она жила с родителями в своем доме , ты, наверняка, знаешь этот дом - дом станционного осмотрщика. У нас с ней не сложились отношения, и она вынуждена была уехать в город. В этом есть и моя вина, а, когда мы с тобой встретились, ты вытеснила ее из моего сердца основательно. Много раз задавал себе один и тот же вопрос, была ли это любовь или влечение, и все же, наверняка, было влечение, которое было обречено, и вскоре, без сожаления, перестало существовать, и разлука была без печали, как говорил классик. Наташа, я тебя очень сильно люблю, и ты это знаешь, принеси мне, пожалуйста, выпить, а то, душу начинает охватывать смятение, - выпив коньяка, он, так же возбужденно, продолжал, - главное заключается в моем безрассудстве, я не удержался и, подаваясь соблазну, не смог противостоять ее похоти. Теперь ты все знаешь, и выбор за тобой. Я мог это не рассказывать тебе, но хочу на тебе жениться, и именно поэтому наши отношения должны быть прозрачными, - устало выговорил Рамиз, полностью опустошая чашу с коньяком. Наташа снова опустилась перед ним на колени и положила голову на его колени.
-- Дорогой мой мальчик, благородный и честный, спасибо, что ты рассказал мне эту историю, но она меня вовсе не волнует, потому что я в тебя верю и люблю и, наконец, это было до нашего знакомства и уже осталось в прошлом, вот тебе и мой выбор, - тихо и грустно произнесла Наташа. Вот теперь он успокоился и может приступать к осуществлению своих задумок.
-- Хочу, чтобы ты знала, любовь моя, я тебя никогда не брошу и сделаю все для того, чтоб мы были счастливы, - гладя ее белокурые волосы, ласково сказал Рамиз, доставая из кармана брюк два небольших кожаных мешочка. Развязав шнурок, он высыпал на ее ладонь монеты, которые сверкали при свете лампы.
-- Это золотые монеты империал достоинством десять рублей каждая, и они принадлежат тебе, будущей хозяйке нашего дома. Эти мешочки тоже надо припрятать в тайнике, где и деньги лежат, только маме ничего не говори, придет время, и она обо всем узнает, - отдавая Наташе мешочки, тихо произнес Рамиз. Она, как завороженная, смотрела на манящий таинственный блеск золотых монет, рассматривая их вновь и вновь.
-- Восхитительно, - воскликнула она, наконец, выйдя из оцепенения, - боже мой, какой блеск, какая чистота, и они горят, как огоньки.
-- Вот в этом блеске и заключатся манящая, волшебная и одновременно губительная сила золота, которое вызывает у человека приступ безумия, - улыбаясь, заметил Рамиз.
Глава десятая.
Не смотря на старания фельдшера Ивана Лукича, Светлана Андреевна не приходила в сознание. Иван Лукич опасался, что это может быть не сердечная недостаточность, а все-таки, ее хватил удар, что может привести к необратимым последствиям. Тофик, извинившись перед матерью за свою глупую грубую выходку и несдержанность, с приказчиком Семеном уехал в долину, где он не был уже много дней. Царица Тамар, как ласково называл её Тофик, безотлучно сидела рядом с матерью и причитала, будто это произошло по ее вине. Ирада ханум, нежно гладя ее белокурые волосы, старалась успокоить ее и надеялась на благоприятный исход. Она сама желала ее выздоровления и хотела, чтобы она ее простила и благословила Тамару на брак с Тофиком. Она хочет, чтобы дочь ее возлюбленного Петра была счастлива с ее сыном, тем самым, хотя бы частично, искупить свою вину перед этой многострадальной женщиной, которая, как ни странно, стала для нее роднее. Может быть, только к старости, мы, наконец-то, обретаем мудрость, которой нам не хватает в молодости, и поэтому, совершаем фатальные ошибки, только беды и несчастья быстрее делают нас мудрыми, и мы приобретаем хороший жизненный опыт, и очень жаль, что это приходит поздно, и, когда начинаем все понимать, уже изменить что-либо не в состоянии. Увы, мы не в состоянии вычеркнуть прошлое из кладовой нашей памяти, и плохое, как бумеранг, возвращается в нашу жизнь, вселяя в душу и сердце тревогу и смятение, заставляя нас заново переосмыслить наш образ жизни и необдуманные поступки в сложных жизненных обстоятельствах. Тут ничего не поделаешь, и с этим, неизбежно, приходится мириться, порой, с сожалением продолжать жить дальше. Вот так мы и живем, не сумев вскрыть свои внутренние противоречия, и даже и не думаем во время делать логические выводы, во избежание ошибок и их тяжких последствий.
-- Тамара, тебе непеременно следует немножко отдохнуть, а я пока посижу с ней, скоро из города приедет Иван Лукич и привезет более эффективное лекарство, и поверь мне, девочка, она обязательно поправится, - обеспокоенная усталым видом Тамары, тихо произнесла Ирада ханум. Тамара, изнемогая от бессонницы, послушно ушла в гостиную комнату, чтобы, хоть немножко, отдохнуть до приезда Ивана Лукича. Светлана Андреевна тяжело дышала, больше всего беспокоил частый хрип, который, порой, мешал ей свободно дышать, переходя в удушье.
В честь приезда Герая чета Крыловых, устроила грандиозную увеселительную вечеринку, куда были приглашены вся городская знать, друзья - сослуживцы поручика Крылова и подруги его жены Зинаиды Олеговны. Уставшие от веселой и не в меру шумной компании, друзья решили уединиться в беседке в глубине сада.
-- Расскажи, Герай, как ты жил все это время, - отпивая глоток шампанского из хрустального бокала, спросил уже изрядно выпивший Иван Петрович.
-- Ты знаешь, Иван, - как-то грустно начал Герай, - после отставки и, тем более, разлуки с Верой, можно сказать, что я просто не жил. До сих пор простить себе не могу, почему я тогда не увез Веру с собой, а прислушался к пьяным выходкам ее отца. Удивительно то, что Вера уже родила сына и, побоявшись отца, не сообщила мне об этом, не могу понять, почему даже после смерти ротмистра Баринова, она этого не сделала, а только перед смертью сообщила о своей неизлечимой болезни и существовании Юры, - с досадой в голосе, проговорил Герай. Подошла жена Ванюши, Зинаида Олеговна, и недовольный муж что-то буркнул и осуждающее посмотрел на нее, мол, нарушила уединение друзей, которые не виделись долгое время. Зинаида Олеговна, боясь гнева Ванюши, поспешила его успокоить.
-- Герай, ты просил Ивана поискать для твоего сына молодую и образованную гувернантку, так? Есть такая женщина, филолог по образованию, ей двадцать пять лет, зовут ее Любовь Ивановна Светлова, если хочешь, можешь поговорить с ней сейчас и здесь, - быстро выпалила Зинаида Олеговна, боясь, что начнут ее перебивать.
-- Конечно, он хочет, моя Зинуля, - чмокнув в щеку жену, восторженно ответил Иван, - вот ты молодчага, быстро исполнила мою просьбу. Мы с тобой оставим Герая здесь, и ты пригласи ее сюда в беседку. Через несколько минут в сопровождении Зинаиды Олеговны к беседке подходила красивая худенькая женщина с белокурыми волосами и, сделав реверанс в адрес Герая, тихим мягким голосом, похожим на щебетание, быстро представилась, протягивая руку Гераю, который при появлении женщин уже встал.
-- Я - Любовь Ивановна Светлова.
-- Ладно, Герай, вы тут обсудите свои вопросы, а я пойду к гостям, - сказала довольная Зинаида Олеговна и быстро ушла. Герай, ошеломленный молодостью и красотой, особенно вьющимися белокурыми волосами, гувернантки, похожей на гетеру, наконец-то вышел из оцепенения.
-- Любовь Ивановна, моя усадьба находится здесь недалеко, если Вам удобно и не затруднит Вас, мы могли бы продолжить наш разговор у меня в доме, - как-то неуверенно начал Герай, - заодно и посмотрите на Юрия, с которым Вам придется заниматься и воспитывать, конечно, если Вы дадите согласие. Любовь Ивановна, подходя к усадьбе, оценивающе смотрела на дом, который утопал в саду и стоял на самом крутом каменистым берегу бурной реки. Она, съежившись от вечерней прохлады, молча шла позади Герая. У порога их встречали слуга и служанка, которые жили поблизости и были вызваны садовником по случаю приезда хозяина. Юрий крепко спал в гостиной комнате, и Герай, боясь его разбудить, осторожно поднял его и, в сопровождении Любовь Ивановны, отнес в другую комнату, где он должен будет стать, когда они будут находиться в усадьбе. Герай попросил служанку приготовить ужин и посмотреть за Юрой, пока они с Любовь Ивановной погуляют в саду.
-- Любовь Ивановна, хочу, чтобы Вы все знали, я сюда приезжаю очень редко, постоянно проживаю в Сальянах, в своем наследственном имении, там большой дом, земельные угодья, одним словом, все хозяйство, поэтому, если мы придём к согласию, то Вам придется жить в Сальянах и, чтобы наш разговор получился содержательным и предметным, давайте сразу решим все вопросы. Мне говорили, что Вы владеете французским и итальянским языками, это очень хорошо, хочу Вас сразу успокоить относительно оплаты Вашего труда и желаю, чтобы Вы сами назвали любую сумму, наверняка, Зинаида Олеговна Вам рассказывала, что у Юрия мать умерла от скоротечной чахотки и, очевидно, в дальнейшем вся забота о его воспитании основательно ляжет на Вас, конечно, если Вы согласитесь на эту работу. В любом случае, решения остается за Вами, - садясь на скамеечку в беседке, озабоченно сказал Герай. Густой туман опускался с гор, принося с собой прохладу, и Любовь Ивановна, которая была одета в легкое платьице, садясь рядом с Гераем, неуверенно, но шутливым тоном проговорила:
-- Герай, а нельзя ли нашу беседу продолжить в доме, где должно быть, теплее?
-- Конечно, я думаю, за ужином, разговор получится более приятным, и Вы в этом правы, - вставая, произнес Герай. В гостиной комнате служанка собирала на стол ужин - фрукты, коньяк и вино.
- Хозяин, чуть позже будут готовы жареные цыплята, с тушеными овощами, может, еще что-нибудь желаете? - виноватым тоном, тихо спросила служанка.
-- Все хорошо, больше ничего не требуется, - успокоил ее Герай. На большом столе, покрытом бархатной скатертью с бахромой, на серебряном подносе стояли хрустальные графины с коньяком и вином, а рядом рюмки, фужеры, серебряные чаши и широкое фарфоровое блюдце, полное фруктами. Стол и вся гостиная освещались несколькими лампами со стеклом и свечами в высоких позолоченных подсвечниках. Любовь Ивановна, удобно расположившись на стуле с высокой мягкой спинкой, продолжала с нескрываемым любопытством осматривать гостиную.
- Любовь Ивановна, Вам, что налить, коньяк или вино? - улыбаясь, спросил Герай.
-- Я очень замерзла, желательно, что-нибудь покрепче, - еще съеживаясь от холода, тихо произнесла Любовь Ивановна и, выпив глоток коньяка, продолжила, - Герай, наверняка Вам очень интересно, кто я и откуда и что собой представляю, так?
-- Вы можете ничего не рассказывать, о неприятном, тем более, - пожимая плечами, ответил он, пододвигая блюдце с фруктами ближе к ней.
- В моей короткой биографии нет никаких примечательных и особенных неприятных эпизодов, о которых стоило бы говорить. Я родилась в семье военного в селе Михайловское Псковской губернии, где, как Вам известно, родовое имение Ганнибалов - Пушкиных, и там, когда-то в ссылке находился сам гениальный русский Поэт. В разгар кавказской войны отец привез маму и меня в этот город, где я, после смерти матери, живу и поныне, а что касается моего отца, штабс-капитана Светлова Ивана Михайловича, то он пропал безвестно в походе в горах. Училась я на словесном отделении Московского университета, в настоящее время без работы и, если интересно, то в браке не состою, - смеясь, загадочно посмотрев на Герая, ответила Любовь Ивановна. Служанка принесла на серебряном подносе ужин с еще дымящимися цыплятами и положила на середину стола. Герай положил целого цыплёнка в блюдце и преподнес Любовь Ивановне.
- Вы думаете, я этого цыпленка одолею? - громко засмеявшись нежным голосом, похожим на пение пеночки, произнесла она.
-- Во всяком случае, Вы должны постараться съесть его, - наливая в чаши коньяк, весело ответил Герай, - но, Любовь Ивановна, Вы на мои предложения никак не ответили и стараетесь любезно избегать прямого ответа.
- Хорошо Герай, я согласна и поеду с Вами в Сальяны, только мне следует собрать свои вещи, и на это потребуется некоторое время, - задумчиво сказала Любовь Ивановна.
-- Вот и прекрасно, я рад, что Вы согласились, и прямо завтра же начните собираться, а сегодня можете оставаться здесь и расположиться в комнате, где спит Юра или в других комнатах, как Вы желаете.
Вернувшись из города, Иван Лукич недовольно бормотал под нос, вслух обрушая свой гнев на производителей лекарственных препаратов.
-- Едва удалось достать нужные лекарства через знакомого провизора-рецептурщика в казенной аптеке, а вот в лазарете, где я имел честь служить, дали мне все, что я хотел, значит, помнят еще старого военного фельдшера,- то ли с огорчением, то ли с радостью, приговаривал Иван Лукич, набирая в шприц кристально чистую жидкость для инъекции и, не торопясь, медленно ввел содержимое в мышцу Светланы Андреевны. Ирада ханум, развязав уголок головного платка, достала несколько купюр бумажных денег и протянула Ивану Лукичу.
-- Не обижайтесь на меня, Иван Лукич, огромное Вам спасибо за Ваши старания, убеждена, что без Вашей весьма грамотной и своевременной помощи мы все не выжили бы, - с искренностью и с поклоном произнесла Ирада ханум, тронутая заботой фельдшера. Иван Лукич растрогался от лестных слов этой на вид суровой женщины и был удивлен её сердечности, задушевности, которые проявились так неожиданно, что он в растерянности, неловко, поспешил переменить тему разговора.
-- Ирада ханум, премного благодарен за Вашу оценку моего скромного труда, я уверен, что после лекарства, которое я ввел в мышцу Светланы Андреевны, она, непеременно, очнется и постепенно начнет поправляться. Я еще долго буду находиться здесь и, с Вашего позволения, я бы не отказался слегка перекусить, чем Бог послал, - покраснев от смущения, произнес фельдшер. Иван Лукич, взяв руку Светланы Андреевны, тихо прошептал:
- Светлана Андреевна, если Вы меня слышите, то, прошу Вас, сожмите мою руку или приоткройте глаза. Военный фельдшер хорошо знал свое дело, и, на удивление Ирады ханум, как по волшебству, Светлана Андреевна слегка шевельнула пальцами, а затем и рукой.
- Волшебник, чудотворец, Феб-целитель, - громко воскликнула Ирада ханум, - она приходит в себя, слава тебе, господи. Подошла Тамара, узнав новость, опустилась на колени у постели матери и, уткнувшись лицом, громко зарыдала.
-- Ирада ханум, наверняка, найдется свежий бульон и красное вино, желательно, хоть немного постараться как-нибудь вылить ей в рот, чтобы организм получил какое-то питание, - успокаивая Тамару, тихо произнес фельдшер.
- Тамара, ты сходи и принеси то, что я сказал и, заодно, прихвати, пожалуйста, плоскую деревянную ложку. Когда все было готово, Иван Лукич приподнял голову Светланы Андреевны, слегка опрокинув назад, плоской ложкой с трудом разжав ее зубы, поспешно обратился к Тамаре, - теперь ложкой понемногу эту смесь выливай в рот и постарайся, как можно подальше. Подошла служанка и сообщила, что в беседке накрыт стол для Ивана Лукича и спросила, сколько еще столовых приборов нужно поставить на стол.
-- Пусть Иван Лукич откушает, а мы с Тамарой будем пить чай с вареньем и с мёдом, - велела Ирада ханум, довольная проведенной фельдшером процедурой. Вечерело, ранними вечерними сумерками с гор опускался прохладный туман, медленно окутывая долину. За воротами послышались голоса и конский топот - из долины вернулся Тофик с приказчиком Семеном. На стук Тофика конюх, он же сторож, открыл ворота, впустив хозяина во двор и взяв коня за поводья, ушел в сторону конюшни. Тамара, которая в последнее время находилась в центре неприятных событий, выбежала навстречу Тофику, обняв за шею, громко зарыдала. По ее поведению Тофик понял, что состояние здоровья Светланы Андреевны не улучшилось.
-- Царица моя, не расстраивайся так, пожалуйста, все образуется, - устало проговорил Тофик, затем обратился к Ивану Лукичу, - может, ее следует отвезти в город, в лечебницу? -- Категорически нет, - с возмущением в голосе сказал фельдшер,- любое движение, тем более, транспортировка, ее просто убьет. Да всё, что можно было сделать, я уже сделал, и теперь нужно проявить терпение и ждать, уверен, что улучшение наступит. Все одобрительно и с надеждой смотрели на Ивана Лукича, который отчетливо понимал, что Светлана Андреевна находится между жизнью и смертью, и если в ближайшие дни улучшение не наступит, то оно не наступит никогда, как бы это ни было прискорбно.
Фаэтон с Любовь Ивановной Светловой остановился у ворот усадьбы Герая. Горец, который управлял фаэтоном, нес небольшой кофр с вещами Любовь Ивановны. Во дворе ее встретил Герай, держа за руку Юру.
-- И это все Ваши вещи? - удивленно спросил Герай. Любовь Ивановна, растерянно посмотрев на Герая, смутившись, тихо произнесла:
-- У меня немного вещей, и все необходимое в моем волшебном сундучке. Он жалостливым взглядом смотрел на эту молодую красивую женщину и, не скрывая своей досады, достал из кармана рубашки толстую пачку денег в больших купюрах и половину протянул Любовь Ивановне.
-- Возьмите эти деньги, сейчас же поедем в город, и Вы купите всё, что Вам хочется и, заодно, Юрию запас одежды. Она, выдержав его колючий взгляд, застенчиво, но твердо произнесла:
-- Я не могу взять эти деньги, так как их еще не заработала, да и здесь мое годовое жалованье. Герай, еще больше раздражаясь, продолжал протягивать деньги.
-- Если Вы отказываетесь их потратить, значит, считайте, что мы с Вами ни о чем не договорились, - жестко, едва сдерживая свой гнев, сказал Герай. Любовь Ивановна, растерявшись от его неожиданного жесткого тона, подошла ближе и поспешила успокоить Герая.
-- Хорошо, хорошо, только не сердитесь, пожалуйста, и давайте все вместе дружно поедем за покупками, пожалуй, так всем будет удобно, - взяв Юру за руку, скороговоркой начала говорить Любовь Ивановна, виновато смотря на Герая, и пошла в сторону фаэтона.
Приказчик Закир полностью оправился после ранения и, сидя в конторе, занимался бумажными делами, исполняя предписание фельдшера, который временно запретил ему ездить на коне. Лейла, которая, после его ранения, очень боялась за его жизнь, была рада, что он находится дома, поблизости и в безопасности. По-прежнему от Зейнаб никаких известий не было, и все думали, что она живет в городе по причине плохого здоровья, и Лейла с Закиром верховодили работниками пока успешно, управляя огромным хозяйством. Однажды на рассвете, когда начали таять утренние сумерки, ночной сторож постучал в дверь дома, где жил Закир.
-- Из города приехал гонец с сопровождающим, стоят у ворот и тебя желают увидеть по срочному делу, - извиняясь, тихо прошептал сонный сторож.
-- Приводите их сюда, узнаем, кто они и по какому делу спозаранку притащились из города, - спросонья зевая, ответил сторожу Закир. Он из тумбочки достал револьвер, проверив заряд, положил в карман халата, держа руку на рукоятке. Незнакомец, здоровый, с большими усами гонец с сопровождающим его с другим горцем, протянул пакет, запечатанный сургучом и золотой перстень с красным сердоликом.
-- Это письмо от Зейнаб, она сказала, что ее подруга Лейла знает ее почерк и для достоверности передала этот перстень с обязательным возвратом, - грубым голосом проговорил гонец. Закир вскрыл пакет, но письмо было написано на неизвестном ему языке, и он, в недоумении пожимая плечами, письмо отдал Лейле, которая уже держала в руке перстень.
-- Да, это ее почерк, и письмо написано на языке фарси, перстень с красным сердоликом тоже принадлежит ей, - утвердительно кивая головой, сказала Лейла. Она, прочитав письмо, взяла под руку Закира и увела его в другую комнату.
-- Она просит прислать денег по указанному здесь адресу. Но здесь указан адрес не в Сальянах, где она была, а в Тифлисе, мол, людям привозившим письмо вполне можно доверять, - с удивлением смотря на Закира, неуверенно прошептала Лейла.
-- Раз ты признала ее почерк и перстень, значит здесь подлога нет, - успокоил ее Закир, тем более, письмо написано на фарси, затем, обращаясь к горцам, просил их пока отведать кушанья и подождать его и, оставив с гостями сторожа, медленно направился в сторону конторы. Лейла аккуратно сложила деньги в плотную ткань, и завязала узлом крест- накрест шелковой бечёвкой и отдала Закиру.
-- Ты прав, у нас нет никаких оснований им не верить, и будем надеяться, что она не в заложниках, - с досадой в голосе прошептала Лейла. Но все же Лейла, охваченная беспокойством и, со свойственной ей смелостью обращаясь к горцу с длинными усами, вдруг спросила,- она нас не извещала о том, что поедет в Тифлис, может, вам известна причина ее переезда?
-- Нет, мы об этом ничего не знаем, только известно, что она сама хотела приехать, но в последний момент занемогла по причине беременности, - допивая свой чай, спокойно ответил усатый. Закир и Лейла, услышав оную новость, недоуменно переглянулись друг с другом. В это время второй пожилой горец, который сопровождал усатого, нахмурив брови, недоброжелательно осуждающее посмотрев на него, неодобрительно покачал головой - мол, лишнее болтаешь, а это ни к чему, но было уже поздно. Получив сверток с деньгами, горцы, поблагодарив за гостеприимство, поклонившись, вышли из дома. Уже на крыльце Лейла, опомнившись, растерянно, едва слышным голосом, сказала, - пожалуйста, кланяетесь от нас Зейнаб, у нас все хорошо. Горцы ей не ответили и в сопровождении сторожа направились в сторону ворот.
-- Надо бы сторожа предупредить, чтобы тот об этом разговоре никому не проболтался, - озабоченно произнес Закир и пошел на поиски сторожа. Новость о том, что Зейнаб беременна, ошеломила Лейлу. Вот это да, сколько лет жила с беком, ничего не получалось, а тут, вот тебе и сразу, а интересно, от кого, не от того ли гиганта - горца? Если так, тогда, почему она не в Сальянах, а в Тифлисе? Здесь не все сходится, и, наверняка, произошли неординарные события, которые вынудили ее покинуть Сальяны, или все очень просто, они уехали в Тифлис вместе. Он, этот горец богатый человек, дворянин, как говорил Закир, и он не позволил бы ей отправить посыльных в Арчыдан за деньгами. Может быть, они поссорились, и Зейнаб, будучи беременной, не стала возвращаться домой, да еще без мужа, ведь бек-то погиб недавно, и во избежание бабьих пересудов, что ее неизбежно осудят, вынуждена была обосноваться в Тифлисе. Это значит, она домой вернется не скоро и им с Закиром, как следует, надо подумать о семейном благосостоянии и немедленно создать свой семейный небольшой капиталец, - имущество, собственность и скопить денежно - золотой запас для себя, ведь, не ровен час, что и сама она скоро забеременеет, а с возвращением Зейнаб это делать будет затруднительно. Вот только как об этом деликатно, в мягкой форме, намекнуть Закиру, чтобы он понял и на нее не разгневался.
После полудня Таир зашел за Дарьей Семеновной, чтобы показать ей свой дом на берегу реки за старой мельницей.
-- Мы в доме постепенно поменяем мебель и благоустроим его, и, если ты желаешь, мы можем жить в этом доме, - говорил он ей, держа за руку. - В любом случае, все будешь решать ты, только определись, как хозяйка, чего не хватает, лично для меня все привычно. За кустами белой акаций показался большой каменный дом, утопающий во фруктовом саду. Таир долго не мог открыть висячий замок на двери, наконец, замок поддался, и они вошли сначала в остекленную веранду, а затем и в дом. В доме было четыре комнаты, и каждая комната была меблирована старинной резной мебелью с причудливыми узорами.
-- После смерти жены я редко бываю здесь и сначала вообще хотел уехать отсюда, но постепенно свыкся с потерей, да и некуда и не к кому ехать. Я очень благодарен судьбе, что она нас свела вместе и дала нам шанс устроить свою жизнь по-новому, и мы обязаны использовать этот шанс для того, чтобы быть счастливыми, - нежно целуя в губы, Дарю Семеновну, - ласково прошептал Таир.
-- Все зависит от тебя, - вздохнула Дарья Семеновна, - если ты меня любишь и не бросишь, я тебя сделаю счастливым, буду тебе верной и любящей женой. Только прошу тебя, не ломай мою жизнь, ведь я так долго жила в одиночестве, что боюсь, больше не переживу потери любимого человека, - устало опускаясь на диван, с грустью произнесла она. Таир перед ней опустился на колени и, положив голову на ее колени, дрожащим голосом проговорил,- разве я могу тебя не любить, и ты, богиня моя Даша, как ты можешь думать о том, что я тебя могу бросить? Ведь ты долгожданный жемчуг, и я нашел тебя и никогда не поступлю, как тот глупый индус, который, не оценив его красоты, выбросил обратно в море, как говорил герой одной великой трагедии. Этого никогда не будет, и, прошу тебя, никогда не говори мне больше об этом. Таир, подняв голову, увидел, как катятся слезы по щекам этой красивой, много лет страдающей от одиночества женщины, которую он полюбил и никогда не смог бы омрачить ее ожидания и погасить тот тусклый огонёк надежды в ее сердце, который только начинает разгораться. Долго два одиноких сердца, по воле судьбы нашедшие друг друга, обнявшись, молча сидели на диване, покоряясь очередным козням своей судьбы.
-- Здесь ничего не нужно менять, прекрасная старинная мебель, дорогая посуда, просто я наведу здесь порядок, - осмотрев комнаты, деловито произнесла Дарья Семеновна, - и, чтобы ты мне не мешал, я сделаю все, когда тебя не будет, а то будешь стоять над душой, - смеясь, добавила она.
-- Я на все согласен, о, царица моя, счастье мое, как птица, в твоих руках, и не выпускай ее, пожалуйста, теперь я точно знаю, что без тебя мне жизни нет. Безмерно благодарен Богу за то, что ты появилась в моей жизни и из пепла раздула уже потухшее пламя счастья и навсегда вселилась в моем израненном сердце. Как сказал однажды великий русский Поэт, я боюсь вспугнуть мотылёк счастья, который сел мне на плечо и постараюсь его беречь и охранять, - вдохновенно произнес Таир, еще держа Дарью Семеновну в своих объятиях, осыпая ее лицо и губы поцелуями.
Домработница Заира, которую нанял на работу Таир, сидя на корточках в саду у очага, промывала рис, чтобы приготовить плов. Наташа, уставшая от чтения, держа в руке книгу Стендаля, стоя на крыльце, с любопытством смотрела, как она привычно быстро работает, и, стыдясь, решила предложить свою помощь.
-- Заира ханум, может, мне Вам помочь? Только скажите, что мне делать и как, - подойдя к ней ближе, застенчиво спросила Наташа. Заира, вытерев с лица выступивший пот, кончиком головного платка, улыбнувшись, держась за спину, с трудом выпрямилась.
-- Не следует Вам пачкать руки, барышня, - на ломанном русском языке ответила домработница, - я сама все сделаю, только вот Дарья Семеновна не наказала, какое блюдо готовить к их приходу. Наташа при произношении слова барышня покраснела, и ей стало стыдно от такого обращения к ней.
-- Я Вас прошу впредь меня барышней не называть, и я хочу помогать Вам, давайте, хотя бы, почищу овощи, а с мясом обращаться я, к сожалению, не умею, - тихо сказала Наташа, садясь на скамеечку. Заира промытый рис высыпала в казан с водой и поставила над очагом.
-- Пусть рис медленно томится, а Вы, Наташа, режьте мясо на небольшие кусочки и кладите в эту пригорелую сковороду и не забудьте, потом, добавить лук, зелень и другую приправу, все должно вариться на медленном огне, теперь Вы знаете, как приготовить плов, - улыбнувшись, устало произнесла домработница, садясь на скамейку. День начинал вечереть, Дарья Семеновна, которая ушла с Таиром, еще не вернулась. Рамиз тоже задерживался, и Наташа, обеспокоенная их отсутствием, начала волноваться. Полумесяц, утомленный долгим ожиданием наступления ранних вечерних сумерек, плавая по небу, то исчезал в облаках, то снова выныривал, продолжая плавно двигаться сквозь слои плотных облаков в гущу звезд, будто ища там убежище. Легкий восточный ветерок, подхватывая прохладный туман, который опускался с гор, расстилал его по долине. Заира разожгла масляный фонарь в виде шара со стеклянным колпаком, подвесив его над крыльцом. Когда ужин был готов, домработница в гостиной комнате собрала на стол и, чтобы плов не остыл, укутала казан войлочным пледом. Пока Заира топила очаг в доме и разжигала лампы на кухне и в комнатах, Наташа, закутавшись в большую вязаную шаль с голубой каймой, стояла на крыльце в ожидании матери и Рамиза. В темноте отчетливо был виден приближающийся тусклый свет от ручного карманного фонарика, привезенного недавно купцом из города, которым теперь пользовался Рамиз.
-- Наташа, ты чем-то озабочена? - спросил он, целуя ее в губы и одной рукой проводя по ее твердой стоячей груди.
-- Мама с Таиром в полдень ушли осматривать его дом, и она до сих пор не вернулась, может быть, что-то случилось? - прижимаясь к нему, с волнением спросила Наташа. Они зашли в дом, где еще стоял запах жареного мяса, и Рамиз, полной грудью вдыхая аромат вкусно приготовленного кушанья, устало сел на диван.
-- Ничего с ней не могло случиться, а Таир сегодня находился на работе, подождем, к ужину должны вернуться. А как мне самому-то есть хочется, просто сил нет. Наташа, из города мне привезли душистое мыло, духи, вот в этом мешочке, часть оставил матери, а остальное тебе с матерью, посмотри, по душе ли? - открывая кожаный мешочек, произнес Рамиз. Наташа, открывая мешочек, вытащила небольшой пузырёк с желто - коричневой жидкостью и преподнесла к носу, глубоко вдыхая аромат.
-- Восхитительно, боже мой, какое благовоние, какой аромат, - по-детски радуясь, воскликнула она. На крыльце послышались голоса Дарьи Семеновны и Таира. Видно было, что Дарья Семеновна находилась в веселом настроении и громко смеялась над очередной остроумной шуткой Таира. Она была в голубом легком шелковом платье из муслина, которое соблазнительно обтягивало ее стройную фигуру, особенно выделяя плотные стоячие груди. Наташа, увидев ее в таком красивом платье, просто обомлела, затем, быстро выйдя из оцепенения, и все еще находясь в недоумении, недовольно буркнула, - наконец-то можно и поужинать,- и, позвав Рамиза, ушла на кухню. За столом молчание первая нарушила Дарья Семеновна и веселым озорным голосом решила похвастаться.
-- Почему никто из вас не спрашивает, откуда у меня такое изящное платье? Таир, налей мне, пожалуйста, немного вина. Вот это подарок Таира, красивое платье, не правда ли? - отпив глоток вина, весело сказала Дарья Семеновна, оглядывая всех, - он это платье привез жене из С. Петербурга, когда ушел в отставку. Она тогда была беременна и не могла его носить, а потом произошло несчастье - она при родах померла,- и, не успев докончить, внезапно осеклась. Наступила долгая неприятная тишина, и все перестали есть. Таир молча вышел из-за стола и направился на выход. Уже на крыльце услышал вопли и громкий плачь, похожий на истерику. Дарья Семеновна поняла свою оплошность и, что она проявила бездумное легкомыслие и глупость и, не выдержав презрительного взгляда Наташи, удалилась в свою комнату. Рамиз, догнав Таира, с пониманием, по-дружески обняв своего друга, попытался его остановить.
-- Она очень умная женщина, а умным людям тоже присуща глупость, я прошу тебя, на нее не серчай и ее глупое поведение прости. Она это сказала на радостях, обычное женское самолюбие, попытка самоутверждения и неудержимое желание быть в центре внимания. Я еще молод и многого пока не понимаю, а ты-то должен же разбираться в их психологии, или лучше будем придерживаться понимания и утверждения классиков об их коварстве и вероломстве, так, что ли? - с легким раздражением, надменным тоном произнес Рамиз. - Ты прав, и тысячи раз был прав и великий трагик, творец судьбы - о, женщины, ваше имя - вероломство, - согласно кивая головой, с досадой ответил Таир. Так, обнявшись, друзья и вернулись в дом. Наташа, опустив голову, молча сидела в своей комнате. Дарья Семеновна, с заплаканными глазами, уткнувшись лицом в подушку, лежала на диване, тихо, судорожно всхлипывала. Таир молча подошел к дивану, где лежала Дарья Семеновна, сел рядом и молча начал гладить ее выцветшие от солнца белокурые волосы, которые пахли солнцем.
-- Накажи меня, как тебе хочется, прошу, только не презрением. Я простая баба и, наверняка, дура. У меня закружилась голова от внезапно навалившегося на меня счастья, и все вылилось воедино с забытыми чувствами, которые вместе смешались и хлынули наружу в виде непростительного бахвальства и нетактичности. Любовь моя, прости мне, пожалуйста, мое тупое самодовольство, я очень виновата и корю себя за свое легкомыслие, - все еще рыдая, молвила эта миловидная женщина, которая случайно оказалась в сетях, наполнивших ее эмоции радости и печали душевными переживаниями. Он с чувством обреченного жалостно смотрела на нее, и воспринимал ее искреннее страдание, как прощение.
-- Успокойся, Даша, будем считать, что это был временный приступ болезненного состояния - дурноты. Я сейчас сделаю примочку с холодной водой и приложу ко лбу, а то, небось, голова уже болит, - доброжелательно сказал он и вышел из комнаты. Наташа, успокоившись, тоже решила, как бы сгладить то, что произошло за столом, и зашла к матери, обняв ее, всплакнула. Вот так неожиданно глупый приступ легкомыслия чуть не разрушил их отношения и не погасил тот слабый огонёк надежды, который только, что начал разгораться, и который вел двух любящих сердец к долгожданному счастью.
Фаэтон, в котором сидели Любовь Ивановна и Герай с Юрой, подходил к Сальянам. Любовь Ивановна любовалась вершинами снежных гор, где вечно дымится туман, где ветры всех направлений пересекаются друг с другом, поднимая снежную бурю, которая почти никогда не утихает. Она задумчиво сидела рядом с Гераем, держа в объятиях спящего Юру. Ее не покидала мысль о крутом нраве и тяжелом характера этого гордого красавца, с которым, пожалуй, нелегко удастся найти соглашения по разным вопросам, вряд ли он пойдет на взаимные уступки при столкновении их интересов по воспитанию Юрия, и это может негативно повлиять на их отношения. Поэтому, она вынуждена будет все условия относительно воспитания Юры обговорить с ним основательно и определить четкую грань, которая не вызвала бы противоположность мнений и несогласованность в методах воспитания мальчика.
-- О чем Вы, Любовь Ивановна, напряженно думаете и всю дорогу молчите? - неожиданно прервал молчание Герай.
-- Видите вечную, девственную красоту наших величавых гор, которая гордо хранят множество тайн и свою нетронутую чистоту в первозданном виде, как все создал Бог, и до сих пор остается неизменными. Вам не кажется, что и мы с Вами являемся ненадежной, пожалуй, скверной цепочкой, в этой прекрасной природе и не заслуживаем того, что она нам дает? А что мы, дети природы, с ней творим, постоянно истощая ее, истязаем на протяжении своей жизни, не предлагая взамен ничего, кроме опустошения? И это делает человек, которого Бог сделал царем природы. Ах да, Вам просто хочется скорее доехать и, как можно быстрее, устроиться, и какое Вам дело до всего этого, не так ли? - глядя вперёд на извилистую дорогу, вслух размышлял Герай, наблюдая, как их фаэтон обгоняет мажару, загруженную бахчевыми. Да, это было цинично и слишком. Итак, вызов брошен, тем более это, интересно, когда противник умен, не в меру циничен, и он мизантроп,- усмехаясь, подумала Любовь Ивановна. День быстро начал вечереть, горец, управляющий фаэтоном, остановился у высоких ворот и, выйдя, громко постучался в них. Сторож спросонья недовольным зычным голосом спросил,- кого шайтан несет в такой не урочный час, когда хозяин еще не приехали? В это время, находящиеся на веранда приказчик Эльдар, мигом очутился у ворот и, косо посмотрев на сторожа, открыл ворота. Фаэтон въехал во двор и остановился у крыльца, в огромном доме все слуги, узнав о приезде хозяина, всполошились и начали суетиться. Герай взяв на руки спящего Юру, в сопровождении Эльдара и Любовь Ивановны вошел в дом, на ходу, не оборачиваясь, обратился к Эльдару.
-- Распорядись, пожалуйста, чтобы приготовили ужин из разных блюд, и пусть служанка подготовить ванную комнату. Любовь Ивановна, я сейчас уложу спать Юру в его комнате, а потом покажу Вашу комнату, - тихо и устало произнес Герай. Сторож, до сих пор державший в руке небольшой резной кофр, положил его на пол и, с дозволения Эльдара, вышел. Вернулся Герай, сам взяв кофр, приглашая за собой Любовь Ивановну, пошел по коридору в сторону гостиной и, открывая дверь в соседнюю комнату, на ходу вежливо сказал, - Любовь Ивановна, пока устраиваетесь здесь, завтра выберите себе любую из восьми комнат, которая будет Вам по душе. Служанка Вас проводит в ванную комнату и, после того, как приведете себя в порядок, я жду Вас в гостиной, где мы будем ужинать. Пользуйтесь своим бельем и одеждой, которую привезли с собой, потом создадите нужный Вам запас. Полотенце и халат Вы найдете в ванной комнате,- и вышел. Ярко освещенная лампами со стеклом и длинными свечами в высоких позолоченных подсвечниках, комната смотрелась уютной и была тщательно убрана. В дверь постучали, и неловко открывая дверь, в комнату вошла пожилая, в черном платке, женщина с седыми волосами и робким голосом предложила проводить Любовь Ивановну в ванную комнату.
-- Вы извините меня, но я еще не готова, покажите, куда мне идти, потом я сама определюсь, - как бы извиняясь, сказала Любовь Ивановна. Эльдар по желанию хозяина из погреба принес коньяк и вино херес, мадеру в бутылках с длинным горлышком тщательно обтерев, поставил на стол в гостиной.
Одиннадцатая глава.
После нескольких внутримышечных инъекций Светлана Андреевна очнулась и, полусидя, опираясь на подушки, лежала на диване и странным потухшим взглядом смотрела на всех. Она не могла отчетливо говорить, а просто мямлила, да так, что ничего невозможно было понять. Предписанная Иваном Лукичом смесь бульона с добавлением красного вина и мёда, которой несколько раз в день кормили ее, давала положительные результаты, и она быстро начала поправляться. Во дворе, нанятые Тофиком виноделы, парили дубовые бочки, подготавливая их к сбору винограда. Ввиду болезненного состояния Светланы Андреевны, Ирада ханум так и не смогла объясниться с ней, и все томительно ждали ее выздоровления, чтобы всем вместе определить дальнейшие отношения Тофика и Тамары. Все надеялись, что Светлана Андреевна, окончательно поправившись, не потребует разрыва их отношений и не проявит желания вернуться в свою хижину. Но в любом случае, обоим женщинам объяснений, особенно, с учетом последних событий, наверняка, не избежать. Ирада ханум отчетливо понимала, что Светлана Андреевна обязательно потребует разъяснений по поводу ее нынешнего состояния, и как она очутилась в доме своего врага, женщины, которая разрушила ее счастье, отняв самое дорогое в жизни. Безусловно, это будет тяжелый и неприятный разговор, и она должна быть готова ко всему. Тофик больше времени проводил в разъездах. Он видел, в каком состоянии находилась его возлюбленная царица Тамар, и с пониманием относился к происходящему, нежно утешая ее. И на этот раз, встав спозаранку, со своим приказчиком Семеном уехал в долину, по пути к табунщикам, он решил навестить лесников. Старший из лесников находился у лесничего дома, а другие двое, наверняка, объезжали границы леса и, заодно, охраняли лес его друга Герая, выполняя наказ своего хозяина.
-- Надеюсь, ты не забыл о моем поручении, и удалось ли тебе разузнать, кто же стрелял в моего друга? - слезая с коня, спросил Тофик. Старший лесник замешкался, подозрительно посмотрев на Семена. Тофик понял, что он не знает, можно ли доверять его приказчику.
-- Говори при нем всё, что хочешь сказать, у меня от своего друга секретов нет, - сделав нетерпеливый жест, сердито сказал Тофик. Лесник понял, что хозяин начинает сердиться и скороговоркой, запинаясь, начал говорить.
-- Следы ведут в деревню Ботаглы, те, которые рубили лес Герая, и тот, кто стрелял в него, живут там. Я их всех выследил, а тот, кто любитель пострелять, беглый каторжник, и за ним несколько убийств, отъявленный мерзавец, - мотая головой, с опаской ответил лесник. Тофика это известие обрадовало, наконец-то найден преступник, покушавшийся на жизнь его друга, и он будет жестоко наказан.
-- Вечером приезжай ко мне, о нашем разговоре никому ни гугу, ты просто нас проводишь в деревню и покажешь, где он живет, больше от тебя ничего не требуется, - властным тоном сказал Тофик, садясь на коня. Лесник покорно отвесил поклон, взглядом провожая всадников до большой лесной дороги.
Герай, переодевшись, сидел в гостиной в ожидании Любовь Ивановны. Гостиная комната, как всегда, была ярко освещена лампами со стеклом и множеством декоративных свеч в длинных позолоченных подсвечниках. Большой резной стол с дивными причудливыми фигурками героев национального эпоса сверху был отделан янтарной крошкой, и при свете сверкал блёстками. Стол был сервирован серебряной посудой и столовыми приборами с золотой каймой. Стены, помимо разноцветных персидских ковров, украшали картины и панно известных фламандских художников - пейзажистов и портретистов. Любовь Ивановна была одета в легкое платье из голубой парчи с короткими рукавами, которое плотно облегало ее стройную фигуру. Чувяки из черного хрома на высоких каблуках придавали ее стройным ногам соблазнительную привлекательность. В хрустальных графинчиках, отливаясь золотистым цветом, искрился коньяк и вины. Выцветшие на солнце длинные белокурые волосы гувернантки висели до плеч, придавая ее загорелому лицу особый оттенок. От нее пахло легкими духами, напоминающий запах знакомого полевого цветка. Любовь Ивановна была заворожена небывалой роскошью и стояла в растерянности.
-- Любовь Ивановна, прошу Вас, садитесь здесь, - тихо произнес Герай, отодвигая стул с мягким сиденьем и высокой спинкой от стола и садясь напротив нее.
-- Вам что налить, коньяк или вино? - спросил Герай, надеясь вывести ее из оцепенения, - Немного коньяка, - улыбнувшись, робко ответила Любовь Ивановна и взяла плитку шоколота с серебряного подноса с фруктами.
-- Завтра Вы познакомитесь с няней Юры, которая будет заниматься вопросами его питания, стиркой одежды и другими всевозможными делами, поэтому, нам следует обсудить круг Ваших обязанностей, они должны включать в себя только его воспитания и, конечно, прогулки, обучение музыке и языкам. Примерно так и хотелось бы услышать Ваши предложения на этот счет, - сказал Герай, кладя в блюдце Любовь Ивановны жареного цыпленка и люли-кебав на вертеле.
-- Герай, скажите, пожалуйста, среди Ваших работников есть каменотёсы? - пристально смотря ему в глаза, вдруг спросила Любовь Ивановна. Он сразу догадался, что здесь кроется какая-то каверза и, с присущим ему остроумием, решил устроить ей неожиданный встречный замаскированный подвох.
-- Да, несколько рабочих из скальных пород обтесывают камни для строительства домов, как раз у них уехал старший каменотес, и, если желаете, мы можем Вас пристроить туда, - не отводя взгляда, ответил Герай. Она громко рассмеялась и, поднеся к губам хрустальную рюмку с коньяком, продолжила,
-- А у Вас, наверняка, всегда найдется ложка дёгтя, да? - Конечно, улыбнулся он, только был бы мёд.
-- Вот все то, что Вы на мое блюдце наложили, я вынуждена съесть, и тогда буду готова работать каменотесом, - продолжая смеяться, весело ответила она. В дверь гостиной постучали, и Тофик в пыльной дорожной одежде вошел в комнату. Герай выйдя из-за стола, крепко обнял друга, долго держа в своих объятиях.
- Любовь Ивановна, познакомьтесь, пожалуйста, с моим другом Тофиком, - обращаясь, Любовь Ивановне, сказал Герай, приглашая друга за стол.
-- Есть новости, связанные с покушением на тебя, - наклонившись к нему, тихо, возбужденно прошептал Тофик.
--Любовь Ивановна, извините меня, но я должен выйти на несколько минут, - взяв под руку Тофика, Герай, успокаивающе посмотрев на нее, вышел.
-- Следы преступников ведут в деревню Ботаглы. Лесник мой их выследил, того, кто стрелял в тебя, тоже, это беглый каторжник. Я думаю, завтра вечером мы должны их навестить, а подробности обговорим после, - сразу выложил Тофик.
- Хорошо, я тебя понял, - хлопая по плечу друга, ответил Герай. Герай вернулся в гостиную комнату, где Любовь Ивановна осматривала картины.
- Мы желаем продолжить нашу трапезу, да, Любовь Ивановна? - как можно веселее произнес Герай. Но Любовь Ивановна заметила перемену в нем, его выдавало возбужденное состояние.
-- Герай, наверняка, случилось нечто неприятное, может быть, мы отложим нашу трапезу? - тревожно спросила Любовь Ивановна.
-- Ни в коем случае, наоборот, эта новость приятная, - усмехнувшись, сказал он, садясь за стол, и, жестом приглашая ее.
Фарида, каждый раз смотрясь в зеркало, особое внимание обращала на свой живот, который заметно становился больше. Теперь у нее не было никаких сомнений в том, что она беременна. Ее стало чаще подташнивать, и родственник, обеспокоенный ее болезненным состоянием и бледним видом, вызванном беременностью, чаще допытывался, не больна ли она чем-нибудь. Она понимала, что скоро все скрыть будет невозможно, и замышляла уйти из дома. Но родственников больше в городе не было, а чужие люди вряд ли ее примут, да еще в ее положении. Душевное смятение и безысходность сковали ее юное сердце, и она все чаще думала покинуть эту суетную жизнь, наложив на себя руки, тем самым, одним разом избавиться от тягостного бремени и тоски, которые навалились на нее. Это значит, пойти на убийство существа, которое живет в ней, вместе дышит, и это существо - ее дитя, ее продолжение, божий дар. А простит ли ее Бог за детоубийство? А разве на свете существует еще более страшный грех, заслуживающий гнев Бога? Ведь, и так, за грехопадение ее ждет Божий суд и анафема. Ты, злой рок моей судьбы, раз ты неустанно витаешь надо мной, сжалься и укажи мне верный путь, избавив меня от отчаяния. Я приму твое возмездие и смирюсь со своим несчастьем, куда меня завела судьба - злодейка, ибо это воля Бога, и я сама затеяла эту злостную игру. Нет, она не пойдет на это чудовищное злодеяние и готова вынести все муки ада, терпеть злоехидные насмешки людей, которые, конечно, будут обвинять ее в злонравии.
Лето подходило к концу, все горцы уже чувствовали приближение холодного дыхания осени, и ливневые дожди, обрушившие свой гнев на горные реки, превратили их в полноводную, непроходимую стихию, вынуждая выходить из своих берегов, затапливая поля еще с неубранным урожаем. Неукротимая буйная река, злобно шипя, за короткое время снесла новую мельницу и ряд домов на побережье, лишив, и так бедствующих горцев, последнего крова. Рамиз с болью смотрел на страдания односельчан и просил своего друга Таира созвать пострадавших от наводнения на сельский сход.
- Те, которые не пострадали от стихии, должны помочь другим восстановить разрушенные дома и мельницу. Приказчик Закир предлагает вам безвозмездно строительные материалы для ваших нужд, - обращаясь к односельчанам, возбужденно говорил он.
- Нужны добровольцы, и желательно, со своими повозками, приехать во двор большого дома и забрать все необходимое. Таир с удивлением смотрел и слушал своего друга и недоумевал, согласится ли на его безумную затею приказчик Закир. Понимая его беспокойство, Рамиз, одобрительно кивая головой, жестом успокаивал его. Как ни странно, Закир неохотно, но все-таки, поддержал решение Рамиза, при этом, слегка пожурив его за самовольство. Дом и постройки Дарьи Семеновны уцелели из-за высокого берега. Наташа стояла на высоком берегу и восхищалась буйным характером величайшей реки, которая несла свои мощные мутные потоки, сметая все на своем пути.
-- Как бы с нашими мужиками не произошла какая-нибудь беда, - подойдя к дочери, тревожно произнесла Дарья Семеновна, прислушиваясь к шипению реки, - а сколько еще бед принесет она, пока утихомирится. Давай, прогуляемся по берегу до старой мельницы, ведь там, на берегу, и дом Таира стоит, уцелел ли он, - вдруг вспомнила Дарья Семеновна. Дом Таира уцелел чудом, а вот деревянный мост на тот берег река снесло напрочь.
-- Хочешь, я тебе дом Таира покажу? - неожиданно спросила Дарья Семеновна у Наташи. Хороший, просторный дом, и я недавно там навела порядок, и теперь в комнатах очень уютно стало.
-- Нет, как-то не хочется, в следующий раз, - пожимая плечами, уклончиво ответила Наташа,- надеюсь, ты не собираешься жить с ним в его доме.
-- А что тут такого, или ты это считаешь предрассудком, или несбыточной мечтой - химерой? - сказала Дарья Семеновна, с укором смотря на дочь. Если это ревность, то она, в данном случае, не уместна. Наташа не ответила матери и, отвернувшись, смотрела на противоположный берег, где люди суетливо спасали свою домашнюю утварь. Она не хотела расставаться с матерью, хотя, в глубине души понимала, оно неизбежно, и рано или поздно, это произойдет, тем более, у нее появился мужчина, и она как-то неожиданно влюбилась в него. А что касается ее отца, то она вовсе не помнила его и не может судить о том, что настолько мать была счастлива с ним. Да, Таир добрый, отзывчивый, ко мне внимателен, а почему бы им, в самом деле, не пожениться и не быть счастливыми? Вот это ее долгожданное счастье, и она его, точно, заслужила, а другого случая может и не быть.
-- Если я буду жить с Таиром в его доме, тебе же лучше будет, - осторожно начала Дарья Семеновна,- надеюсь, у вас с Рамизом отношения серьезные, и вы, в дальнейшем, могли бы жить одни и создать семью, но ты еще очень молода, а что, если тебе поехать учиться в учительскую семинарию, затем, за границу? Тебе еще пятнадцать лет, и для семейной жизни ты пока не готова. Нужно получить образование и приобрести специальность, в другом положении женщина, сама не желая, попадает в кабалу. Благо, у Рамиза есть материально - финансовые возможности, и осуществить эту идею ему не представляет труда, конечно, если ты сама этого захочешь. Семейная жизнь, появление детей обременительно, и потом вряд ли будет возможность для учебы. Ты должна понять, что это отнюдь не нравоучение, а доброжелательность и требование реальной жизни, здравого смысла, которое постигается разумом, и надеюсь, ты об этом хорошенько подумаешь. Наташа была очень молода, и Рамиз был ее первой любовью, не так-то просто оставить его и уехать куда-то и зачем-то, в конце-то концов, она хочет быть счастливой с любимым человеком. Подошли Рамиз с Таиром в окружении нескольких рабочих с повозками, загруженными строительными материалами.
-- На все это смотреть не очень-то приглядно, зрелище, скажем прямо, удручающее, и вам не следует все это видеть, - устало, с легким упреком произнес Рамиз. Таир, подойдя ближе к Дарье Семеновне, что-то шепнул ей на ухо, но все услышали.
-- Мы очень голодны, милые девчонки, приготовили бы нам что-нибудь перекусить, а? Даша, у тебя должен быть ключ от дома, посмотри, пожалуйста, а мы пока до мельницы и быстро обратно, идёт?
- Идёт, дорогой, сейчас организуем, - быстро ответила Дарья Семеновна и направилась в сторону дома. Наташа безучастно отнеслась к просьбе Таира и продолжала стоять на месте, как бы ни желая идти за матерью. Рамиз, как можно было спокойно, недовольным взглядом посмотрев на нее, сказал:
- Наташа, иди за мамой и помоги ей, - и, не дождавшись ответа, пошел за повозкой. Она неохотно, медленно поплелась за матерью, Таир, смотря в след Наташе, недоуменно пожимая плечами, тоже двинулся за последней повозкой к берегу. Дарья Семеновна, открывая дверь дома, с укором посмотрела на дочь и, с легким раздражением, не оборачиваясь в ее сторону, тихо произнесла:
- Не понимаю, откуда у тебя такое скверное настроение, что норовишь всем подряд тоже его испортить, главное, это делаешь молча, и выдает тебя только недоброжелательное поведение. Откуда все это? Почему-то у тебя начинает усиливаться неприязненное отношение к Таиру, и стала ревновать меня после того, как у нас с ним отношения стали более близкими? - с раздражением продолжала Дарья Семеновна, - скажи, пожалуйста, что ты хочешь, а? Наташа уже не смогла скрыть свое раздражение, и чтобы не грубить матери, молча вышла и направилась в сторону своего дома, оставив Дарью Семеновну в полном недоумении.
Герай с Тофиком и пятеро горцев сидели в беседке и обсуждали поездку в село Ботаглы. Лесник, который должен был показать им дорогу и дом, где живет беглый каторжник, от напряжения слегка дрожал и в разговорах активного участия не принимал, хотя, иногда, отвечал на уточняющие вопросы присутствующих. Когда план посещения был готов, вдруг, всех осенила мысль, что же делать с теми, которые рубили лес, и каторжником, который стрелял в спину Герая и, по законам гор, заслуживает сурового наказания, значит, смерть.
-- Мы тех, которые рубили лес, вообще не должны трогать и, через посредников, дадим понять, что их ждет, если они еще раз посягнут на чужое добро, а каторжника беглого просто вывезем и убьем, - яростно говорил Тофик, охваченный гневом.
-- А если они все вместе, и, если, каторжник исчезнет, все сразу станет ясно, тогда, ничего тут хорошего нет, начнется ответная кровная месть, и это, почти, междоусобная война, - проговорил долговязый горец с густыми длинными усами, до сих пор молчавший. Все согласились с советом усатого горца и решили сначала установить связь с каждым в отдельности, а потом, с учетом вины, и наказать.
-- На этом все, решение принято, и завтра на рассвете и двинемся, - вставая, решительно произнес Герай и направился в сторону дома. Он зашел в комнату Юры, который, подражая гувернантке, пытался «музицировать», сидя за фортепьяно.
-- Любовь Ивановна, как, только закончите заниматься, прошу Вас, зайдите в гостиную, нам нужно поговорить, - сказал Герай и тут же вышел. Любовь Ивановна по виду этого титана поняла, что случилось нечто серьезное и, обратившись к Юре, мягким голосом сказала:
- Юра, мы немного отдохнем, и ты можешь поиграть, а я потом к тебе зайду. Герай находился в возбужденном состоянии и жестом пригласил Любовь Ивановну садиться. Он, не торопясь, из графина налил в большой бокал коньяка и, не смотря в ее сторону, залпом выпил. Он последовательно рассказал ей о своем смертельном ранении в лесу, теперь виновник найден, и его ждет возмездие.
-- И Вы станете его убивать, следуя устоявшимся диким обычаям, да? Убийство человека преступление перед Богом, и его смерть не принесёт Вам облегчения, - слегка нервничая, тихо произнесла Любовь Ивановна.
-- Я хочу спросить у Вас совета, а Вы начинаете чинить надо мной «мидасов суд», по крайней мере, это несправедливо. Любовь Ивановна поняла, что ей следует использовать случай, который выдался, и поставить на место этого красавца - великана, дать ему понять, что она впредь не намерена терпеть его злобные выходки в свой адрес, и смело, неожиданно для себя, решила дерзнуть.
-- Герай, у Вас, случайно, не врожденная мизантропия? Если нет, тогда Вы приобрели эти недобрые черты, которые и сделали Вас мизантропом. Откуда такая ненависть к людям, а? Может это результат личного невосприятия счастья, любви, которые, по Вашей же вине, обошли Вас стороной? Неудача, как злоба, вкралась в душу и как шашель источает ее изнутри, и я не уверена в том, что Вам удастся избавиться от этого недуга. Да, да, именно недуга, и этот недуг превратился в злого духа и для обитания выбрал Вашу душу и не дает покоя, продолжает мстить Вам, и эта анафема будет преследовать Вас всюду, как дух мщения. Открой душу мне, Герай, тебе легче станет, ведь ты не какой-то ирод,- неожиданно переходя на «ты», продолжила она, - а умный, образованный человек, и если ты хочешь, я избавлю тебя от этих зловредных свойств души и навсегда их изгоню. Не исключено, что ты когда-то по отношению к кому-то совершил злодейство, и оно вернулось, как бумеранг, витает над тобой, - боясь, что он не даст ей договорить, скороговоркой выговорила Любовь Ивановна. Он от услышанных слов пришел в негодование и, налив себе еще коньяка, залпом выпил.
-- Опять этот дух мщения, - печально произнес Герай. Я не думал, что в моем доме, помимо гувернантки, появилась еще целительница душ. Ведь я достаточно настрадался, чтобы он, этот Ваш дух, как Вы называете его, оставил меня, или будет изводить, пока не низвергнет меня в Тартар? Может, Вас следует «бить флейтой», а? Вот ключи от сейфа, который в стене за большой картиной «Святое семейство» Рембрандта, правда, она удачная копия, там деньги, драгоценности и документы,- и, недоумевая, Герай, следом за гувернанткой, вошел в комнату Юры, где Любовь Ивановна села на диван и, закрыв лицо платком, тихо заплакала. Подошла няня Юры и увела его, чтобы покормить ужином.
-- Если я Вас обидел, прошу меня простить, - устало произнес Герай, - и поверьте, я вовсе не стою Ваших слёз, и я не мизантроп и не ренегат, тем более, не ирод, как Вы изволили выразиться, впрочем, если Вы так думаете, я это принимаю, значит, других достоинств во мне Вам не удалось разглядеть, но я все-таки не ренегат.
Рамиз, с Таиром вернувшись, домой, к своему удивлению, Наташу там не застал. Ее непонятный и глупый поступок его очень разозлил, и Дарья Семеновна не могла внятно объяснить ее удручающее меланхолическое поведение, все недоумевали, откуда у такой юной, жизнерадостной особы, вдруг, такое угнетенное состояние, какая же унылая хандра вселилась в нее. Рамиз решил больше не появляться в доме Дарьи Семеновны и своим отсутствием наказать Наташу, и, не раздеваясь, вышел, даже не посмотрев в сторону Дарьи Семеновны, уже во дворе крикнул Таиру: - Вы тут без меня пируйте, а я вспомнил, что у меня обозначились некоторые неотложные дела, которые ждут незамедлительного решения. Рамиз в конторе нашел Закира, который перебирал векселя, долговые обязательства односельчан и, некоторые из них, откладывал в сторону.
-- Ты после обеда помоги мне разобраться с должниками, - сказал он, вставая, - может, вместе и пообедаем, наверняка, Лейла приготовила обед, а то мы давно с тобой не общались, а?
- Хорошо, Закир, я тоже очень голоден, и выпить хочется, что-то мне вдруг так грустно стало, что сил нет, - шагая рядом с приказчиком, устало произнес Рамиз. После обильного обеда у Закира, Рамиз зашел домой. Мать во дворе на очаге готовила еду, а отец, который вернулся из города, где занимался торговлей бахчевыми, вместе с двумя сыновьями наводил порядок во дворе. Рамиз был очень раздражен поведением Наташи, и вновь в его юное сердце вкрались те противоречивые смешанные чувства, в которых, как ему казалось, он уже разобрался. Неужели у Наташи к нему двойственное лицемерное отношение, и она лицедейка, хочет его использовать и любовь тут ни при чем? Вот это да! От такого неожиданного открытия у него даже заболела голова. Вот тебе и наказания, посланные самим Богом, за сломанные тобою судьбы двух юных женщин, божья кара, до сих пор Богом не забытая, и он вернул ее тебе, как бумеранг возмездия, который отныне будет витать над твоей судьбой.
Зейнаб пока не нуждалась в деньгах и позволяла себе излишнюю щедрость, не считалась расходами и была расточительна. Садовник и усатый горец, которых она отправляла за деньгами в Арчыдан к Закиру и Лейле, привезли большую сумму денег и сами тоже были щедро вознаграждены ею. Кроме чтения, она подолгу гуляла в саду, любовалась достопримечательностью храма Метехи и часто ездила в больницу к акушеру для консультаций. Беременность ее протекала спокойно, безболезненно и без особых осложнений. Конечно, она вполне могла обустроить свою личную жизнь, но предпочитала одиночество. Рядом с особняком, по соседству, небольшой дом арендовал молодой прапорщик из интендантской службы, который уже начинал на нее обращать внимание. Но она почти никуда не выходила, увеселительные места не посещала и, наверняка, на его ухаживания ответить не смогла бы. Была и другая известная причина, которой она никак не могла пренебрегать, так как ее беременность уже была очень заметной, несмотря на надетое широкое платье, и ей приходилось стараться не посещать многолюдные места. Как-то однажды, тихим вечером, сидя в беседке в саду, у калитки услышала разговор садовника с незнакомцем. На ответы садовника, что хозяйка давно никого не принимают, незнакомец настойчиво просил сообщить ей о своем желании посетить ее по неотложному делу. Садовник, поддаваясь уговорам, закрыл калитку и на ходу бросив:
-- Извольте подождать, сейчас же доложу,- направился в сторону беседки. Но Зейнаб уже шла навстречу, и у калитки увидела знакомого прапорщика с большим букетом роз.
-- Мое почтение Вам, о, неизвестная владычица этого великолепного, не менее таинственного замка, Вы достигли полного умиротворения и находитесь в одиночестве, будто узница, и наверняка, добровольно отреклись и от всяких развлечений, жизненных удовольствий, впадая в аскетизм, - улыбнулся прапорщик и вежливо протянул букет Зейнаб. Она в упор разглядывала этого молодого человека, немного щеголеватого вида с рыжими усиками, оценивающе смотря на него.
-- Благодарю Вас, превосходный букет, тем более, из одних роз, которые на востоке считаются царицей цветов по своеобразному запаху, цвету и красоте, - взяв букет, ответила Зейнаб, приглашая гостя войти. В гостиной, куда его пригласила Зейнаб, прапорщик, отвесив поклон, галантно представился.
- Георгий Иванович Иевлев, прапорщик интендантской службы драгунского полка. Благодарю за доверие, что меня пригласили, вечерами жуть охватывает от скуки, а я не сторонник вакханалии, тем более, оргий, и приходится отсиживаться дома, предаваться чтению, - сказал он, довольный тем, что, наконец-то, их знакомство состоялось.
-- Меня зовут Зейнаб, и это не мой замок, я его просто арендую. Хотела бы заверить Вас, что я отнюдь не веду аскетический образ жизни. Ведь я общаюсь же с Вами и не стала нарушать общепринятые нормы приличия, ценностей и приняла Вас, а то, боюсь, что Вы меня назвали бы еще нигилисткой, - засмеявшись, сказала Зейнаб, предлагая Георгию Ивановичу садиться.
- Вы хорошо говорите по-русски, однако Вас выдает какой-то странный диалект, но не местный, - садясь на диван, поинтересовался прапорщик. Она, открыла буфет и, не поворачиваясь, тихим голосом произнесла:
- Георгий, Вам что налить?
- Если не затруднит, немного коньяка, - быстро ответил он. Она принесла небольшой хрустальный графин с коньяком и одну рюмку и поставила на стол.
-- Вам придется пить одному, по известной причине, я компанию составить не могу, - сказала она, показывая на живот, - а что касается диалекта, то давайте поговорим на фарси, на французском или, еще проще, на латинском языке, принадлежащем Древнему Риму, и еще его называют католическим, выбирайте, - наливая коньяк и садясь напротив Георгия, невзначай, с улыбкой произнесла Зейнаб. Георгий Иванович покраснел, и Зейнаб, увидев его замешательство, попыталась его успокоить.
-- Не огорчайтесь, Георгий, и давайте, все оставим, как есть, право, от полной души я рада Вам и польщена, но нам пока не стоит вдаваться в подробности, касающиеся моей личной жизни, не следует пытаться изведать тайну моей души и причины моего заточения, поверьте, это не интересно, и может навредить нашим отношениям, может быть, потом, когда-нибудь, идёт? - грустным молящим голосом сказала Зейнаб.
-- Конечно, если Вы не готовы, тогда следует откладывать, - пожимая плечами, ответил Георгий, - только одна просьба - не лишайте меня возможности увидеть Вас. Зейнаб принесла несколько плиток шоколата.
-- У меня найдется натуральный, из зерен молотый кофе, если желаете, я могу приготовить его Вам, - сказала Зейнаб, не дожидаясь ответа, направилась на кухню.
Родственник Фариды, вечером придя домой с работы, ее дома не нашел и, по разбросанным в ее комнате второпях вещам, понял, что она ушла. Конечно, в последнее время он догадывался, что она беременна,- ну и пусть,- подумал он про себя, - дела житейские, дело молодое, и раз все так неожиданно произошло, значит, на то божья воля, и не следует осуждать ее, вероятно, она и так страдает. Он был удручен её поступком, куда она могла пойти в таком положении, ведь в городе у нее, кроме него, нет родных, даже знакомых, неужто вернулась обратно к родителям в Арчыдан? Нет, она туда не вернется, ведь именно по этой причине она и уехала в город, чтобы стараться избегать злобно - ехидных насмешек односельчан. День начинал вечереть, и Фарида, с небольшой авоськой в руке, шла по почти безлюдной улице маленького городка в надежде найти кров, хотя бы для одной ночи. Остановилась недалеко от старой мечети у высоких металлических ворот, на которых, на промокшем от дождя на клочке бумаги неразборчиво, но понятно написано было, что хозяева ищут сиделку, которая могла бы ухаживать за больным стариком за еду и небольшое жалованье. Она долго стучала в железные ворота, однако, никто не откликался. Начал крапать дождь, и она встала под козырёк крыши, который выступал над воротами, и продолжала настойчиво стучать. Дождь начал усиливаться, и узкий козырёк уже не мог укрыть ее от косого дождя, и она начала мокнуть. Наконец, едва заметную калитку у ворот открыл молодой парень в форме гимназиста.
--Вы насчет работы? - писклявым голосом, укрываясь зонтом, спросил молодой человек, - да Вы проходите, ведь совсем промокли, - впуская ее во двор, совсем было, растерявшись, тихо произнес он, и услужливо взяв у нее авоську, поднял зонт над ее головой. Огромный двухэтажный каменный дом со стеклянной верандой утопал в саду фруктовых деревьев. В сопровождении гимназиста, Фарида поднялась на широкое крыльцо, на ходу выжимая подол мокрого платья, с ее черных вьющиеся волос и лица на пол текла дождевая вода, образуя небольшие лужицы на паркетном полу.
- Вам непременно следует переодеться и высушить мокрую одежду, - жалеючи ее, тихо произнес гимназист, - пойдемте я Вам покажу Вашу комнату, здесь же, на первом этаже. Комната, куда ее привел молодой человек, находилась в конце коридора и была очень уютно обставлена. Ее, вдруг, осенило, и она насторожилась от того, что дом пустой, и не западня ли это, и как помешенная, начала произносить первую попавшуюся просительную молитву Богу.
-- Это Ваша комната, и Вы здесь будете жить, завтра я расскажу и покажу круг Ваших обязанностей, кстати, я забыл представиться, меня зовут Сергей, и мне шестнадцать лет, а учусь я в классической гимназии и изучаю древние языки, филологию, - протягивая костлявую руку, неуверенно произнес он.
-- А меня стало быть, Фарида, мне тоже шестнадцать лет, а дома есть взрослые или хозяева?- чуть успокоившись, спросила она. От ее вопроса он немного сконфузился, потом быстро нашелся.
- Я и есть хозяин, - гордо подняв голову, с достоинством ответил он, этим подчеркивая свою значимость и решительность,- мои родители дворяне и очень состоятельные люди, ученые этнографы и любители попутешествовать и долгое время отсутствуют дома. В настоящее время они находятся на Аравийском полуострове, это в западной Азии. Сиделка нужна моему престарелому дедушке, у которого подагра с деформацией суставов, но он при этом может самостоятельно передвигаться. Ваша задача покормить его и в назначенное время дать лекарства и вывести в сад на прогулку. Да, еще, он любит, когда ему громко читают, - поставив авоську на диван, он стоял с видом человека, ожидающего утешительного ответа.
Утром на рассвете семеро хорошо вооруженных всадников во главе с лесником, который был проводником, двинулись в сторону села Ботаглы. План был прост - лесник через своего дальнего родственника пригласит беглого каторжника в свой дом, который находился на окраине, где он жил один, под предлогом выпить вина, и там устроит ему встречу с Гераем. Каторжник, ни о чем, не подозревая, легко поддался уловкам односельчанина и в его доме бесшумно был схвачен и связан горцами, лежал с кляпом во рту. Беглец, худощавый, средних лет мужчина с седыми волосами, с непонимающими, от испуга выпученными глазами, как загнанный хищник, дико озираясь по сторонам, оглядывал то одного, то другого горца.
-- Узнаешь свою гильзу и пыж от дробовика, из которого стрелял в лесу в Сальянах у соколиной скалы? Перед тобой хозяин этих земельных угодий, дворянин, потомок древних феодалов, которому ты беспричинно, подло, как трус, выстрелил в спину и чуть не убил. Ну, что, вспомнил? - с бешеной яростью начал Тофик, - ударяя его в плечо прикладом карабина.
-- Мы пришли сюда не флиртом заниматься, выносите его на улицу, увезем его к соколиной скале, насколько мне помнится, там была глубокая музга - впадина, заполненная водой, и пусть он там найдет вечный покой, да простит нас сам всевышний, - сердито приказал Герай. Рассеивался утренний предрассветный полумрак, и путникам следовало бы поторопиться. Всадники так же бесшумно покинули Ботаглы, лесник, сопровождающий горцев, по приказу Тофика, покинул их и отправился на охрану леса. Огромная впадина между выступами скал, почти наполненная водой, зловеще хранила молчание, иногда, лишь слегка колеблясь, напоминала о себе. Было очень удивительно, что в пути следования каторжник не издавал никакого звука, и, когда у впадины вытащили кляп из его рта, он, вопреки ожиданиям, не взмолился о пощаде и молча ожидал своего конца. Но Герай не был бы великим потомком древних феодалов, если допустил бы это холоднокровное убийство каторжника, хотя тот покушался на его жизнь.
-- Не знаю, в каких преступлениях ты ещё грешен, но ты мужественный человек - это бесспорно, - садясь на краешек камня, сказал Герай. Мы отличаемся тем, что у нас разные нравственные устои и моральные нормы, поэтому я прощаю тебя и отпускаю на все четыре стороны, только подальше от этих мест, и если, ты попадешься в руки моих людей, то они тебя убьют, можешь меня не благодарить, - мрачно произнес он и отвернулся в сторону гор. Когда каторжник был развязан и отпущен, он тут же, не мешкая, растворился в утреннем тумане, никто из горцев не проронил даже ни слова.
-- Тофик, как ты думаешь, может быть, поедем в наш охотничий домик и устроим там пир, а? - как бы, огорченно произнес Герай, вот только Эльдар и Семен пусть организуют эту вакханалию и привезут продуктов, вина, а главное, пусть не забудут наших жриц, и мы будем веселиться так, что сам Бахус нам станет завидовать, а пока наши приказчики займутся приготовлениями, мы проедем по нашим владениям, идёт?
- Идёт, - весело ответил Тофик, - Эльдар, пусть привезут дичь и мясо молодых барашков, обратно приезжайте на фаэтонах, и молодого барина не забудьте. Из-за гор первыми, еще тусклыми ярко - красными лучами, блеснула утренняя заря, окончательно рассеяв утренний предрассветный полумрак, образуя по всей долине смешанные причудливые тени. Тишину в долине нарушал только предсмертный крик турача, который слыл самым быстрым в полете и был недоступной дичью из семейства куропаток, каким-то образом, оказавшийся в смертельных когтях горного орла. Долина просыпалась...
Двенадцатая глава.
Рамиз, не поддаваясь уговорам Таира, уже несколько дней не появлялся в доме Дарьи Семеновны. Сначала он думал, что высокомерная выходка Наташи, это временное проявление ее плохого настроения, но не тут-то было, и она не только не давала о себе знать, а вообще, напрочь его забыла. Ну и пусть,- думал он,- желательно на уязвимой душе этой маленькой феи посеять смятение, растерянность и вывести ее из привычного состояния. В конторе, когда Таир заикнулся об этом в очередной раз, он нарочно, со злобным раздражением, принимая вид человека униженного, жестко сказал:
- Таир, ты мне друг, и прошу передать им, что больше я у них не появлюсь, все кончено, и это было лишь неуклюжие приемы ухаживания и влечения, больше за ней влачиться я вовсе не намерен. Таир промолчал и только недоуменно пожал плечами. Пусть ее душу сковывает тоска, сердце заполнит печаль, пусть она сходит с ума от любви, как Лейли, желание увидеть своего возлюбленного превратится в муки ада, лишая привычного покоя. И тогда я не стану проявлять к ней даже мизерабельную жалость и буду наказывать ее презрением. Вдруг его осенило, откуда нахлынули эти недоброжелательность и злоба? Может быть, это простой девичий каприз или самоутверждение? Что бы это ни было, но это юное создание должно пройти через это «зловещее заклинание ведьм», как в «Макбете» - и пусть совершается ее падение. Если она способна на лиходейство, то пусть она станет жертвой этого губительного заклинания - «зло есть добро, добро есть зло» и мне ее не жаль, как бы ни любил. И Рамиз, выйдя из конторы насвистывая, шел по двору, он, на удивление близких, сегодня намерен был ночевать дома и заняться своим любимым занятием - чтением.
Лейла наконец-то дождалась своей заветной мечты - забеременела, и теперь гордо ходила по двору и, будучи наивной и склонной к суеверным представлениям и приметам, подолгу проводила в молитвах, натирая свой нежный лоб об камень, который был привезен еще отцом из храма Каабы, когда тот совершал хадж в священную Мекку. Сначала Закир над ее чудачеством смеялся, а потом понял, что тем самым задевает ее чувства, и эти непонимания с его стороны могут поколебать ее веру в святость ожидаемых событий, больно и непоправимо навредить ее святым чувствам, с которыми она теперь живёт. За обедом Лейла, невзначай, решила затеять разговор, который давно не давал ей покоя.
-- Зейнаб в ближайшее время домой не вернется, это факт, хотя бы, пока не родит. Скажи, пожалуйста, Закир, мы живем среди этих несметных богатств, ты очень стараешься приумножить чужое богатство, а дальше-то что? Может быть, настало время и о своем благосостоянии подумать, имея такую возможность, а? Ведь теперь у нас семья, родятся дети, а у нас даже своего уголка нет. В сейфах бека столько драгоценностей, что об их существовании даже Зейнаб не знает, - вдруг она умолкла и, тяжело отдышавшись, пересела на диван.
- Лейла, тебе плохо? - подойдя к ней, озабоченно спросил Закир.
- Да, что-то живот пучит и подташнивает, - бледнея, устало ответила она. Он уже по воле судьбы потерял семью, когда в один из весенних дней своенравная Кура, выйдя из своих берегов, разрушила его дом, который стоял на самом берегу, и приняла в свои кровавые объятия всю семью. И теперь изменчивая судьба дала ему последний шанс - создать семью с этой прекрасной доброй женщиной, и он ни за что на свете не омрачит праздник ее души и беспрекословно исполнит все ее желания - желания будущей матери его детей.
-- Ты немного отдохни, успокойся, и потом поговорим. Клянусь небесами, святым именем Бога, я сделаю все так, как ты хочешь, только не переживай, - покорно сказал он, садясь с ней рядом на диван.
-- Ты сейф, где хранятся золото и другие ценности, кому-нибудь показывал или, может, случайно о них где-то рассказывал?
- Нет, мы же вместе смотрели, когда я револьверы из нижнего отсека брал, а потом сама же показывала золотые монеты в маленьких кожаных мешочках и показала тайник, где ключи висят, вот, пожалуй, и все, - задумчиво, боясь, может, чего-то забыл, ответил Закир. Её начало тошнить и он из кухни принес небольшое ведро, помогая ей наклонить голову вниз. После ей стало легче, и он бережно укутал ее в шерстяной плед и сел рядом, жалостливо смотря в ее бледное лицо.
Герай с Тофиком уже к полудню находились в охотничьем домике. Сняв с коней седло и уздечки, отпустили их пастись, а сами сидели на скамеечке в тени пили вино, которое принес Тофик из погреба. У Герая было хорошее настроение оттого, что он унял агрессивный пыл Тофика в отношении каторжника, которого он хотел бросить во впадину между скалами. Друзья не хотели больше вспоминать об этом неприятном инциденте, выпив вина, решили искупнуться и, вместе с лошадьми, спустились вниз к реке. После последних ливневых дождей река была полноводной и в своем привычном нраве злобно гудела. Противоположный берег был полон людьми, и каждый занимался своим привычным делом. После купания друзья лежали на берегу, на солнцепеке и, как в детстве, озорничали.
-- Герай, а как твоя новая гувернантка, молодая, красивая, кстати, ты даже нас не познакомил, - сказал Тофик, снимая трусы, чтобы их выжать.
-- Она очень своенравная, ядовитая, и, правда, то, что очень умна. Пока она не страдает смятением чувств и тщательно маскирует свое душевное состояние, а ведь ей уже двадцать пять лет. Не думаю, что она аскет и ведет аскетический образ жизни, но и вакханкой ее не назовешь, - засмеявшись, ответил Герай, - возможно, что в глубине души она сладострастная женщина, а это требует определенного подхода, типа, интимной близости, что ли, но я не оракул и не жрец, дающий ответы. Издалека был слышен звон колокольчиков под дугой, извещая о приближении фаэтонов, но друзья продолжали купаться и веселиться.
-- Что интересно, ведь Зейнаб так и не уехала в Арчыдан, - начал было Тофик, - горец, которому ты поручил отвести ее, потом как-то признался, что, по ее просьбе, отвез ее до города, якобы, она искала извозчика, чтобы уехать в Тифлис. Она очень богатая, образованная особа, и какая же причина тебя вынудила поступить с ней так недоброжелательно, ведь, казалось бы, все было хорошо, а?
- Всему виною ее высокомерие, присутствие постоянной уверенности в своем превосходстве, желание решить все по-своему, пожалуй, это меня и оттолкнуло от нее. Она была пропитана идеей «субъективного духа» и категорически отрицала диалектику раба и господина по Гегелю, то есть - свобода возможна только через рабство. И скажи, зачем все это женщине, а? Тофик не ответил, недоуменно пожимая плечами. На высоком берегу показались Тамара и Любовь Ивановна, которая держала за руку Юру. Эльдар и Семен разжигали очаг, и друзья, надев брюки, накинув рубашки через плечо, начали подниматься наверх по узкой тропинке со ступенями, когда-то сделанными чьими-то заботливыми руками. Герай галантно поцеловал руку сначала Тамаре, а затем подошел к Любовь Ивановне, тоже поцеловав ей руку, поднял Юрия, сильно прижимая его к себе. Любовь Ивановна восхищалась атлетическим телосложением и гигантским ростом Герая, мысленно сравнивая его с Атлантом, держащим небосвод. Интересно было бы знать, кому доверяет держать небосвод этот титан, когда амурится с женщинами, - смеясь над своей глупой шуткой, подумала гувернантка. На его спине отчетливо были видны следы пулевых ранений и широкий синий рубец, оставленный шашкой, а под правой лопаткой - свежая зарубцевавшийся рана от дробовика беглого каторжника, о котором он ей попытался рассказать.
-- Вроде, недавно расстались, и все же, Любовь Ивановна, Вы за эти два дня заметно похорошели, горы, тут ничего не поделаешь. Как Юра? Вы что-то мрачно смотритесь, будто недавно прочли сцену, как этот мерзавец Яго подбрасывает платок этому мавру - глупцу, нет? Тогда, должно быть, есть другие, более весомые причины, да? - улыбаясь, шутя, произнес Герай.
-- Любовь Ивановна, пока жарится кебав, томится бозбаш, давайте, спустимся к реке и искупнемся, идет?
- Идет, Тамара, - грустно ответила Любовь Ивановна, взяв Юру за руку. - Теперь весь вечер будет доставать меня этот вредоносный. Главное, какой пытливый ум, который все извращает - смысл слов и, естественно, истину.
-- А ты, Семен, почему не привез Ирину Ивановну и своих детишек? - сердито спросил Тофик. Возьми фаэтон и быстро привези их сюда. Семен замешкался и невнятно ответил, мол, у Ирины Ивановны и у девочки нынче жар. Эльдар, с помощью Семена, прямо на лужайке постелил огромный узорчатый достархан и начал укладывать посуду и продукты. Наконец все было готово, и Герай, обращаясь, Любовь Ивановне, с едва удерживаемой, но искусно замаскированной едкой иронией, начал.
- Любовь Ивановна, среди нас две прекрасных жрицы, и не осмелитесь ли Вы взять на себя роль вакханки и разрешить нам начать эту вакханалию? Наступила тишина, но Любовь Ивановна быстро нашлась.
-- Только при одном условии, что по окончании пиршества мы с Вами вдвоем предадимся разгульным оргиям, и я при этом буду беззастенчиво проявлять свою похоть и сладострастие, идёт?
- Идёт, а последствия Вас не пугает? Тогда Вы будете сопровождать меня всюду, как жрица Вакха, идет? Тофик, напомни, как там у Катулла?
«Дай же тысячу сто мне поцелуев,
Снова тысячу дай и снова сотню...» загадочно глядя на гувернантку,по-итальянски цитировал Герай.
Все были потрясены стихами Катулла при декламации Герая, молча выпили.
-- И ты это тоже, наверняка, помнишь, но я в разнобой, - сказал Тофик и поднялся.
Кто б стал терпеть судьбы насмешки и обиды,
Мы заглушим все эти муки сердца.
Прелестная Офелия! О, Нимфа!
Грехи мои в молитвах помяни... , - обращая свой взор к Тамаре, произнёс Тофик.
Семен и Эльдар настолько были растеряны услышанным и, вообще, не понимая, о чем тут говорят, поспешно встали.
-- Мы сходим на речку, на заводи бросим сеточку и вернемся,- и быстро ушли. Любовь Ивановна настолько была заворожена происходящим, что, не отрывая взгляда, долго и в упор смотрела на этого великана, как на пришельца. Тамара, обняв своего возлюбленного, все твердила - восхитительно, боже мой, как восхитительно! Герай не торопясь подошел к Любовь Ивановне и собственноручно налил коньяка в ее хрустальную рюмку.
-- Это всего на всего шутка, шалости разума и его неуместные выходки. «Слаще меда он был и знал хозяйку...», - как бы, между прочим, пожимая плечами, продолжил он. Наверняка Вы почитаете О. Хайяма и, особенно, Вам нравятся его рубаи, которые содержат гедонизм, вольнодумство, и не станете же отрицать, что и Вы, тоже, всегда стремитесь к наслаждениям, желая избегать всякого рода страданий, не так ли? «Мы появились из капли. Станем - прахом». И тут Вы не находите истину! Пожалуй, вы не станете жить аскетической жизнью, так? Она не ответила, он видел, что своими шутками причинил ей обиду, и она готова была разрыдаться. Он поклонился ей, взяв Юру за руку, повел в сторону леса.
-- Я тебе покажу вековые дубы, многовековые чинары - так называется дерево, еще его называют восточным платаном. Вот рядом растет дерево - куст мушмула, у него очень сладкие плоды, похожие на грушу. Юра, посмотри, какая красота кругом, и мы с тобой являемся частицей этой девственной природы, да ты прислушивайся к этой тишине, неустанному птичьему гомону, услаждающему слух, - говорил он сыну, уводя его дальше в лес. Услышал шорох и треск, кто-то наступил на сухую веточку, оглянувшись, увидел идущую позади Любовь Ивановну.
-- У Вас сегодня превосходное настроение, напоминающее эйфорию обезумевшей толпы после жертвоприношения. Вы же сегодня в предрассветные часы, как это делали ацтеки, принесли в жертву бедного беглого каторжника, душа которого теперь витает в облаках, - поправляя воротник Юрия, с сарказмом сказала она.
-- Вы, как всегда, необъективны ко мне, и почему этот беглец, в Вашем воображении, витает, как бедный? Он беспричинно стрелял мне в спину и чуть не убил последнего потомка древних феодалов, тем самым положил бы конец существованию древнего рода, и Вы это поощряете? Но спешу обрадовать Вас, что он жив, и именно мною был отпущен на свободу, а то его ждала музга - впадина между скалами. Неужели Вы допустили мысли, что я способен причинить кому-то зло? Как плохо Вы меня знаете, и должно быть, Вам стыдно, и здесь уместно было бы - О стыд, где ты? Вы, вероятно, получаете огромное удовольствие от прочитанной дешевой безвкусной литературы или рассказов очевидцев, где честь, достоинство подвергается поруганью и тупицами извращаются. Почему Вам нравится, когда Вас постоянно бьют гамлетовской флейтой, Вам не доступен «эзопов язык» и его иносказание? Вы мне нравитесь, это правда и без лести, и мне просто интересно, что бы Вы сделали с этим беглецом за его преступное деяние, за неугодный богу поступок, окажись Вы на моём месте, можете не отвечать, - устало ответил он, садясь на большой пенек.
Эта гордячка не умела извиняться, то, что она услышала, потрясло ее, и не много ли за вечер таких умопомрачительных открытий? А какой интеллект, какой разнообразный, таинственный, богатый внутренний мир у этого титана, сколько противоположных течений, разве я смогу разобраться в этом - в его мире? И тысячу раз прав, упрекая меня гамлетовской флейтой, когда я совершенно не знаю его внутренний мир. Однозначно - я с этим не исправлюсь. Они молча шли к домику, вакханалия набирала силу. Он решил больше к ней не приставать и, взяв на руки Юрия, присел рядом с Тофиком на скамеечку, налил полную серебряную чашу коньяка и залпом выпил. Вскоре вернулись рыбаки, они несли полный живорыбный садок с кутумом, карпами. Эльдар вырыл неглубокую яму, всю очищенную рыбу плотно уложил в чугунный казан, закрыв крышкой, опустил в яму. Все привстали и с любопытством смотрели за его работой, пожалуй, многие не понимали, что же он хочет. Затем Эльдар, с помощью Семена, засыпал яму землей и начали сверху класть дрова. Огонь быстро охватил сушняк над ямой и начал разрастаться.
-- Через час рыба в собственном соку будет готова, и тот, кто попробует ее, вкус никогда не забудет, это уж точно, - гордо сказал он. День начал вечереть, зажгли лампы, свечи, а горящий костер над ямой, где томилась рыба, ярко освещал все вокруг. Остаток вечера Герай провёл в молчании, и постоянно за ним наблюдающая Любовь Ивановна, замечала перемену в его настроении - он стал мрачным, каким-то угрюмым и перестал шутить. Да конечно, она была не права, когда сказала об этом каторжнике, ведь она не знала же, что он его отпустил. Боже мой, какой благородный, высоконравственный поступок, вот что значит принадлежать знатному роду и отличаться высокими моральными качествами. Вот это уже на генном уровне, все это приобрести нельзя, ибо, эти качества заложены в нашей природе - или есть, или нет, зародыш - носитель, который и формирует свойства организма - он же его генотип. Конечно, она незаслуженно унизила его, и еще приперла сюда жертвоприношение ацтеков, принимая его, ничуть ли не за вандала, варвара. Боже мой, какой стыд, невежество и самодурство. Ох, как он был прав тогда, когда мои слова и оценки в его адрес назвал «мидасов суд», то есть - невежеством. Эльдар, вытирая слезы, старательно выгребал угольки, еще горящие, из ямы, где стоял казанок с рыбой, и он торжественно ждал, когда все подойдут ближе к нему. Едва стоило открыть крышку казанка, как аромат тушеной рыбы мгновенно распространился вокруг. Все, окружив Эльдара, держа в руках блюдо, молящими просьбами желали отведать это таинственное кушанье. Целый кутум достался и Любовь Ивановне, и она направилась в сторону скамеечки, где сидел Герай, который оставался безучастным к происходящему событию. На предложение Любовь Ивановны отведать рыбу, тот наотрез отказался, отрицательно мотая головой. Женщины и Юра заняли самую большую комнату для отдыха, Семен и Эльдар расположились у фаэтонов, где привязанные лошади с хрустом поглощали фураж. Тофик подошел к Гераю, который еще продолжал сидеть на скамеечке, и сел рядом.
-- Тофик, будь другом, принеси еще бутылочку коньяка, что-то никак не могу расслабиться и, вроде, замерзать начинаю, - съеживаясь, тихо сказал Герай. Тофик налил Гераю целую чашу коньяка, а себе немного. Он понимал настроение друга и вмешиваться не стал, объявил, что идет спать. Герай, взяв бутылку и чашу, двинулся в сторону берега и начал спускаться вниз к воде. Луна, вырываясь из объятий облаков, привычно плавала по небу. Кура, приносящая много бед, разрушений, начала было успокоиться, тоже готовясь ко сну, сонливо, тихо шипела, наконец-то, ненадолго уняв свой строптивый нрав. Где-то недалеко, одинокий кузнечик затеял свой сольный скрипичный концерт, то умолкая, то разрывая тишину. На ясном небе тысячи мерцающих огней, и у каждой звезды своя жизнь, свой таинственный мир, но не похожий на нашу планету, возможно, тоже, полный печали и скорби. Кто-то говорил, что любая звезда рождается за ночь, а утром умирает. Какая короткая, печальная судьба, и невозможно предоставить себе тоску умирающей звезды среди миллионов ее светящихся подруг, их прощальные скорбные мигания. И она, уставшая светить, наконец, умирает, чтобы найти покой в сокровищнице небес, в глубине неведомых далеких галактик, и ждет своего часа, чтобы снова возродиться. При ясном лунном свете Герай на берегу увидел мелькнувшую тень, которая спускалась вниз к воде. Он отошел от берега и встал за широким дубом, пристально наблюдая за движением тени. Это была Любовь Ивановна, и она явно кого-то искала.
-- Вот и долгожданная «тень отца Гамлета», - тихо произнес он, выйдя из-за дуба. Вы малость опоздали, тут такой потешный концерт был, просто восхищение. Подождем, он, немного отдохнув, снова начнет. Любовь Ивановну лихорадило, то ли от вечерней прохлады, то ли от язвительных насмешек Герая.
-- Да Вы совсем дрожите, так недолго и заболеть,- укоризненно сказал он, протягивая ей чашу с коньяком. Тут и «скрипач» долго не заставил себя ждать и затянул длинную грустную мелодию.
-- Вот и наш музыкант, отдохнувший, снова начал свой концерт, - выпив коньяка, произнес Герай. Вам непеременно хочется снова начать дискутировать со мной, вступать в полемику и уверяю Вас, это заранее проигрышный вариант, и это снова Вас огорчит и, наконец, Вы начнете меня ненавидеть. Вдруг, он при лунном свете отчетливо увидел ее слезы - она плакала. Он подошел к ней, обняв, прижал ее голову к своей груди.
- Поверьте, я не стою Ваших слез, я циник - презрительный, до наглости, тип, и моя судьба, должно быть, Вам напоминает трагическую судьбу молодого русского поэта Лермонтова:
«уж не жду от жизни ничего я,
и не жаль мне прошлого ничуть:
я ищу свободу и покоя!
я б хотел забыться и заснуть!» - Я помню, когда это произошло, этот излом - крутой поворот в моей жизни, и я сломался с треском, как многовековой старый дуб, который не выдержал натиск случайно налетавшего шквального ветра, сопровождаемого грозой. Я не хочу снова оказаться в плену своих иллюзий и быть обманутым. Хватит об этом, уже поздно, и пойдемте спать, - устало произнес он и направился в сторону тропинки.
-- Я не смогу с Вами ужиться и противостоять Вам, поэтому я завтра же уезжаю, - вдогонку выкрикнула она. Он, не поворачиваясь, спокойно ответил,- и уезжайте. Поднявшись, он приказал Эльдару оседлать коня. Тофик пока не спал и был удивлен, что он намерен уехать ночью, но снова, вмешиваться не стал, точно зная, никто, и ничто не сможет повлиять на его решение. Подошли Любовь Ивановна и Тамара, и Герай, обращаясь к Тамаре, как можно мягче, сказал:
- Тамара, Юра пусть пока с тобой будет, завтра привези его домой. Любовь Ивановна была потрясена его внезапным отъездом и, ни на кого не обращая внимания, ухватываясь за стремя, крикнула:
- Молю тебя, не уезжай, но жестко пришпоренный конь, резко выскочил на знакомую дорогу и помчался галопом. Эльдар не мог отпустить хозяина одного в ночь и, быстро оседлав своего жеребца, пустился вдогонку за Гераем. Тофик громко выругался и, укоряющие взглянув на Любовь Ивановну, которая с пробитой головой лежала на земле, просил Семена оседлать его коня, и скоро два всадника скрылись в темноте. Тамара подошла к Любовь Ивановне, лежащей на земле, из головы которой сочилась кровь, заливая ее белокурые волосы. Она была в бессознательном состоянии, наверное, упала, когда попыталась остановить Герая. Ну, и дела, как теперь она одна затащит ее в дом, вот тебе и вакханалия, только с трагической начинкой. Любовь Ивановна на голос Тамары не реагировала, тогда она принесла толстый плед и перевернула ее, уложив на плед, и с трудом начала тащить ее к дому. Послышался конский топот - вернулся Семен. Он, первым делом, осмотрел рану на голове Любовь Ивановны и, убедившись, что рана глубокая и опасная, сквозь зубы выругался.
-- Её в таком состоянии здесь оставлять нельзя, собирайся, а я пока запрягу фаэтон. Тамара подошла к мирно спящему Юрию, сверху укутав его пледом, стараясь не разбудить, отнесла к фаэтону.
Слуги помогли отнести Любовь Ивановну в гостиную комнату, пока Семен бегал за своим саквояжем с инструментами и лекарствами. Служанки суетливо слонялись по дому, пока Семен своим криком не привел их в чувство, выводя из полусонного состояния. Нужна была горячая вода. Он аккуратно срезал волосы вокруг раны, сначала промыл чистой кипяченой водой, затем, обработав рану йодным раствором, наложил тугую давящую повязку. Но кровь из раны продолжала сочиться сквозь повязки, заливая подушку. Вскоре вернулся Тофик, но без Герая, смотря на Тамару, пожимая плечами, помотал головой.
-- Тофик, Любовь Ивановна, когда упала, получила травму головы, она находится в гостиной и с ней Семен, - плача, тихим голосом произнесла Тамара.
-- Успокойся, царица Тамар, Семен хороший специалист и быстро разберется, - и направился в гостиную.
Рассветало, за горами появились первые ярко-красные лучи утренней зари, которые окончательно развеяли сумеречный полумрак. Одинокий соловей, очевидно, еще не насытившись своим ночным пением, сидя на вершине чинары, торопливо продолжал сочинять свои очередные грустные трели, теперь уже утренние, так и не дождавшись свою подругу, чтобы услаждать её слух. Рассеивался и утренний туман, гонимый легким восточным ветром, растаял, пока оставляя свое ночное прохладное дыхание - росу и легкий иней. Природа пробуждалась, начинался новый день...
Вернулся и Герай со своим приказчиком Эльдаром. Тофик с Тамарой сбирались итти домой, чтобы проведать мать Тамары Светлану Андреевну, которая уже начала поправляться и, с посторенней помощью, вставала и прохаживалась во дворе.
-- Герай, беда, Любовь Ивановна от толчка коня упала и получила серьезную травму головы. Она в гостиной, там с ней Семен, - мрачно произнес Тофик, не поднимая головы. Увидев ее окровавленную голову, кровь, которая еще продолжала сочиться из раны и попытку Семена остановить ее, Герай пришёл в полное замешательство. Он с растерянным видом, удручённо смотрел то на Семена, то на эту молодую красивую женщину, которая находилась в беспомощном состоянии.
-- Чем обрадуешь, Семен, видимо рана серьезная, можно ли ее в таком состоянии отвезти в город?
- Однозначно, нет, - строго ответил фельдшер. Герай подошел к дивану, где лежала Любовь Ивановна и сел рядом.
- Ты не обижайся уж, я Эльдара отправил за Иваном Лукичом, может быть, он чем-то поможет, - удручённо сказал Герай.
- Какая тут обида, дорогой мой, лишь бы ей была польза. Вроде рана не глубокая, но большая, не пойму, как ее угораздило удариться обо что-то твердое, - вытирая кровь, которая текла по ее лицу, недоуменно сказал Семен. Приехал Иван Лукич, положив свой саквояж на стул, немедля подошел к больной и начал осматривать рану на голове. - Ушиб основания черепа и, естественно, гематома, извини коллега, нам предстоит, как следует почистить рану, это будет очень болезненно, - открывая свой саквояж, деловито произнес Иван Лукич. Когда необходимая работа была завершена, Иван Лукич перекрестился,- теперь все зависит от нее самой, если нет сотрясения мозга, тогда, она быстро поправится. Я смотрю, мой юный друг, Вас по-прежнему преследует злой рок судьбы, - сказал он, обращаясь к Гераю,- остается только удивляться, как Вы умудряетесь попадать в такие неприятные истории.
Гимназист Сергей оставил Фариду одну, чтобы она переоделась, однако, вернувшись, застал ее в той же мокрой одежде и все сразу понял - ей не во что переодеваться.
- Я сейчас, - нервно произнес он, - скоро вернусь. Вскоре гимназист вернулся в сопровождении пожилой седой женщины приятной внешности.
-- Мария Михайловна, голубушка, эта наша сиделка, она попала под дождь и промокла, переоденьте ее, пожалуйста, и не забудьте в доме все ей показать, главное, накормить, - обнимая кормилицу, нежно сказал Сергей.
-- Не волнуйся, дорогой наш барин, все сделаю, будь спокоен, - целуя его
в щеку, ответила Мария Михайловна.
-- Фарида, Мария Михайловна моя кормилица и наша экономка, и Вы по всем вопросам обращаетесь к ней, все вопросы по дому решает только она, а потом, как Вы устроитесь, я загляну к Вам, - с довольным видом, весело сказал Сергей. Экономка, взяв ее за руку, повела за собой на второй этаж, где были несколько спальных комнат, гостиная и гардеробная, полная одеждой и обувью.
-- Скидывай свои пожитки на пол и давай на сегодня подберем что-нибудь, а завтра кучер Федя отвезет нас в торговые ряды, и там сделаешь свой выбор. А ты очень красивая и, наверняка, Сережке пришлась по нраву. Конечно, старая опытная женщина заметила ее беременность и не стала устраивать расспросы, а просто промолчала.
- Теперь, Фарида, покажу тебя кухню и прислугу, ты, наверное, проголодалась, после я тебя познакомлю с Михаилом Петровичем, за которым ты будешь ухаживать. Комната, где проводил свои последние дни и ночи потомственный дворянин, почетный член Императорского Русского Географического общества, профессор Михаил Петрович Воронин, была вся в стеллажах, заполненных редкими научными журналами и книгами, произведениями русских и античных авторов. Профессору перевалило уже за девяносто лет, но он выглядел бодро для своего возраста и, при появлении Фариды, даже, попытался встать и поцеловать ей руку.
-- Простите меня прелестное дитя, ничто так не унижает человека, как старость и поверьте мне, старику, за это мне очень стыдно, - тихим хриплым голосом произнес он. Можно полагать, что Вы будете помогать мне выживать, насколько это возможно, не так ли?
-- Михаил Петрович, я Ваша сиделка и буду за Вами ухаживать, а зовут меня Фарида, - садясь рядом с этим милым стариком, сказала она. Он нежно взял ее руку, закрыл глаза, будто по температуре и силе потока крови сверял ресурсы своей жизнедеятельности. Да, все жизненные силы, когда-то бушевавшие в нем, по не писаному закону природы, угасали и были необратимы.
-- Кто-то из мудрецов говорил, что, не бойтесь смерти тела, бойтесь смерти духа, и находились и те, которые неустанно утверждали, что душа вообще бессмертна. Вот такая борьба противоположностей, то есть, диалектика получается, прелестное дитя, - внезапно налетевший приступ удушливого кашля не дал ему договорить, он, задыхаясь, рукой показывал на порошок, лежащий на прикроватной тумбочке. Фарида быстро достала пакет с порошком, неумело, медленным движением всыпала содержимое пакета в открытый рот Михаила Петровича и дала ему запить водой из тут же стоящей чаши. Она ловким движением взбила большую подушку, чуть приподняв ее, помогла ему положить голову на нее. Михаил Петрович, отдышавшись, снова взял руку Фариды в свои ладони.
- Не стоит придавать особое значение моим словам, это лишь суемудрие и суесловие, то есть, пустые рассуждения, болтовня, а то, что ты будешь постоянно опекать меня, хлопотать вокруг меня - суета, тщетно и ничтожно, - охрипшим голосом, устало договорил он. Так, держа ее руку, Михаил Петрович заснул. Дверь открылась, вошла Мария Михайловна, доброжелательно посмотрела на Фариду.
-- Первый экзамен ты выдержала, я сама виновата, что не успела тебе все рассказать, предупредить о его приступах, видать, ты ему пришлась по душе, вишь, как сжал твою руку, и не хочет отпускать. Видимо, ему так спокойно, а то никого не допускал к себе, ты уж, Фарида, пожалуйста, не откажи старику в ласке, доброжелательности, видимо, он совсем угасает. Хотела спросить, может быть, тебе деньги нужны, долги или посылать родителям, то скажи. Завтра купим тебе новую одежду и дадим жалованье. Я знаю, ты беременна, это суть наших отношений не меняет, если сочтешь нужным, расскажешь, нет, так нет. Он заснул и долго проспит, и пойдем-ка, я тебя покормлю, - проговорила Мария Михайловна, взяв под руку Фариду, увела на кухню. Вот так неожиданно эта юная хрупкая девушка нашла приют, теперь даже не замышляла о суициде.
После того, как Лейлу вытошнило, ей стало легче, и она заснула. Закир ломал голову над предложениями Лейлы и всегда находил ее словам оправдание. В самом деле, у него есть только работа, дом, и тот чужой, а за душой, как шутят работники, ни гроша. Только как все сделать, Лейла-та умная, знает что делать, поэтому во всем придется полагаться на нее. Она права, Зейнаб не скоро вернется, теперь он за хозяина, и через его руки проходят огромные деньжищи и другие ценности, при этом никакой строгий отчетности, да и не перед кем отчитываться-то. Главное, она может вернуться не одна, и основательно будет контролировать все дела, тогда уж ничего не возможно будет предпринять. Утром Лейле стало лучше, и пока Закир был в конторе, она решила сама лично убедиться в наличии денег и других ценностей, осмотреть все сейфы и тайники. Кухарка была занята на кухне, поздоровалась с Лейлой и, справившись о ее здоровье, продолжала заниматься своими делами. Лейла, войдя в дом, сразу же направилась к тайнику в стене за картиной, где лежали ключи. Она, открыв тайник, взяла ключи от двух сейфов и вошла в спальную, при этом, даже не закрыла дверь за собой - знала, служанка сюда никогда не заходит. Как она предполагала, все верхние полки одного из сейфов, который открывался без всяких комбинаций, были набиты деньгами в больших купюрах, а нижние полки резными позолоченными шкатулками, украшенными драгоценными камнями и с перламутровой инкрустацией ларцами, и все они до отказа были набиты золотыми монетами разного размера и достоинства, алмазами, сапфирами. А бек-то наш, небось, сто лет собирался жить,- про себя подумала Лейла. Вряд ли, Зейнаб все это видела, ведь он ее в свои дела не особенно-то посещал, да и ей все это не интересно было и, поэтому, она может об этом не узнать, если немного облегчить содержимое сейфа. Покойный бек был древнего, знатного роду, и конечно, все это богатство он не заработал, а досталось ему, как наследство. Она нашла небольшой кожаный мешок, взяла пачку денег и несколько шкатулок и перламутровый ларец с камнями, все завернула в кусок ткани и положила в мешок, чтобы потом дома спокойно разобраться. Холодный таинственный блеск золота и драгоценных камней завораживал и сиял, очаровывая губительным колдовским светом. Лишь бы это богатство не имело силы ворожбы, заклятия и не приворожила порчу на мою семью. Успокойся, Лейла, это суеверие, пережиточное представление и, наконец, ты берешь то, что заслужила за долгие годы, работая служанкой, и оставь, пожалуйста, свои суждения, ведь ты убеждена в истинности своих намерений, не так ли? На крыльце послышались шаги, Лейла, еще не успевшая открыть мешочек, быстро засунула его под подушку. Это был её возлюбленный, ради которого она была готова на все.
-- Дорогой мой, обед пока еще не готов, сейчас приготовлю из вчерашнего отваренного фарша вкусное блюдо с рисом, а ты, пока, выпей холодного вина. Закир сидел на кухне и смотрел, как это женщина близка ему и какую заботу проявляет о нем. Она быстро вернулась и положила перед ним на стол пачку денег, завёрнутую в плотную бумагу и перевязанную бечёвкой крест-накрест, три шкатулки и перламутровый ларец.
-- Ты пока посмотри их содержимое, - показывая на шкатулки и ларец, сказала она, - а я приготовлю обед. Закир сначала было растерялся, а потом начал осматривать ларец, не зная как его открыть. Лейла показала маленькую кнопочку рядом с замком, которая легким щелчком открыла замок. Закир тут же, как завороженный приподнял крышку ларца и был потрясен разноцветным блеском и синим сиянием сапфира и топаза. Среди камней он увидел топазовый перстень, отделанной тонкой каймой из желтого яхонта. Каждая шкатулка тоже была полна отдельными видами камней.
-- Это невероятно, что же мы с ними будем делать, это же целое состояние, ты хоть это понимаешь, Лейла? - растерянно, еще не в состоянии оторвать глаза от камней, испуганно, спросил Закир.
-- Мои дети в нищете жить не будут, когда вернется Зейнаб, мы уедем в какой-нибудь большой город, купим красивый дом, отправим своих детей на учебу за границу и будем жить счастливо, не нуждаясь ни в чем, - улыбаясь, ответила Лейла. Закир понял, что с ней спорить бесполезно и подумывал, где и как соорудить небольшой тайничок.
Однажды, как-то вечером Рамиз задержался на работе и сидел в конторе, при тусклом освещении, перебирал письменные долговые обязательства должников. Дверь конторы, тихо скрипя, открылась, и на пороге показалась его маленькая фея - Наташа, которую он не видел уже несколько дней. Она молча прошла и села на стульчик, который частично был завален бумагами. От нее пахло легкими духами, аромат которых возбуждающе действовал на него, ведь, на самом деле, он очень скучал по ней, но и злился за ее неблаговидный поступок, еще больше, вообще хотел порвать с ней всякие отношения, но, видимо, все-таки, он ее сильно любил и не смог перебороть свои чувства к ней, он по ее виду понял, что она прошла «заклинание ведьм» и ее падение свершилось. И все-таки, это лишь девичья гордость, погрешности ее еще не окрепшей, подверженной стрессам, юной души, именно поэтому ее следует простить.
-- Ты меня разлюбил, да? - печальным голосом спросила она, не поднимая головы. Вот эти несколько дней, в течение которых мы не вделись с тобой, меня в этом окончательно убедили. Если я тебе не нужна, в таком случае, я ни смогу здесь жить, чтобы сильно тебя не огорчать, я не стану топиться, а просто уеду, тем более, мне нужно учиться. Джульетта тоже была в моем возрасте, и Ромео, не смотря на вражду между их семьями, в смертельную опасность ее сильно любил, боготворил, при этом с восторгом выражал глубину своих мыслей и чувств, ради нее готов был на все. Значит, это была настоящая любовь, но, во всяком случае, только не влечение, не так ли?
-- Ты, маленькая лиходейка, на этот раз пошла на поводу своих капризов, не считаясь с моими чувствами к тебе, и ты решила наши отношения использовать и подала их, как свои корыстные намерения, подменяя теми святыми чувствами ко мне, не это ли зложелательство с твоей стороны? Теперь вспомнила о тех святых чувствах, ради которых твои герои, по воле судьбы, даже после нелепого трагического случая, их юные души не оказались в объятиях геенского ада и не подвергались мукам и страданиям, потому что они были чисты? - еще больше злясь, чуть не кричал Рамиз. - Начиталась историй всякой несчастной юношеской любви, историй, которые гениально выдумал великий судьботворец, они теперь веками блуждают внутри нас, как носители, зародыши, и мы все должны стать жертвами этих ловко придуманных трагических ошибок, обстоятельств. А не проще ли было бы, чтоб история их любви послужила бы, как мерило для подражания и сравнения, так и осталась бы в памяти поколений, как символ чего-то возвышенного, на что мы не годимся, и не способны? Тебе самой слабо принимать все это? Не лучше ли прекратить эту до невозможности скверную спекуляцию чувствами и не быть похожей на какую-то мифическую гетеру, а быть настоящей? Я все понял - ты не Офелия, и ты «мои грехи в молитвах» не собираешься «помянуть», - продолжая раздражаться, с гневом говорил он. Да, пожалуй, он сам понял, что хватил лишку.
-- Восхитительно! Теперь я для любимого человека лиходейка. Вот это открытие, просто восхитительно, и в чем же мое лиходейство, если я злой человек со злыми намерениями, то позвольте узнать, молодой человек, в чем же оно выражается? Интересная идея, также выдуманная Вами, мол, я коварно использовала Ваши святые чувства в корыстных целях. Можно понять, что мое желание подхватить эту замечательную идею - создать семью, сделать ее не кабальной и вытащить ее из нищеты, невежества - теперь у Вас называются корыстью, и я тут оказалась в роли даже гетеры - кокотки? - горячо говорила она, и по голосу чувствовалось, что вот-вот она начнет разрыдаться. Он встал и из сейфа достал запечатанную сургучом бутылку коньяка, налил полную чашу, которая стояла на столе для питья воды, и залпом выпил. Наташа не уходила и, по-прежнему, сидела и тихо плакала.
Он сегодня ей много обидных слов наговорил, надо это признать, и приплел сюда разную белиберду и поступил, как сумасброд. Он подошел к ней и хотел обнять ее, но не успел, Наташа, потеряв сознание, рухнула на пол, при этом сильно ударившись головой об угол шкафа. Рамиз сильно испугался и растерялся, когда увидел, как кровь хлещет из височной части ее головы. На его зов она не реагировала, и он лихорадочно выбежал из конторы, на ходу зовя на помощь. В этот момент он был похож на сумасшедшего, и конюх Керим, который в это время находился во дворе, из его невнятных слов понял только то, что нужна помощь.
-- Скорее, привези фельдшера, Наташа упала и ударилась головой, - дико закричал он. Конюх, конечно, знал, что приезжий русский фельдшер, который лечил всех и от всего, живёт неподалеку, и бегом пустился к его дому. Тем временем, Рамиз смёл все бумаги со стола, и, бережно подняв Наташу, положил на стол. Фельдшер, положив на пол свой маленький саквояж, строго посмотрел на рядом стоящего, почти обезумевшего, Рамиза и громко и смачно выругался.
-- Не стой, как истукан быстро принеси кипяченой воды и спирт и зажги все лампы, что есть, - крикнул он, поворачивая голову Наташи. Он второпях достал йодный раствор, вату и начал обработать рану. Рана оказалась небольшая, но глубокая и, не смотря на его старания, кровь продолжала сочиться сквозь ее белокурые волосы. Он достал свой монокль, чтобы хорошенько рассмотреть рану и оценить ее серьезность. В это время подоспел Рамиз, принес кипяченую воду и, открыв шкаф, достал запечатанную сургучом бутылку спирта и поставил на стол, где лежала Наташа. Фельдшер кривыми ножницами аккуратно срезал волосы, висящие у виска, тщательно промыв рану и еще раз обработав, наложил тугую повязку. Закончив первоочередную работу, фельдшер, не спросив взял початую бутылку коньяка, почти половину с громким бульканьем ловко вылил в широко открытый рот, при этом громко крякнув.
-- Все обойдется, височная кость цела и не имеет трещин, главное в этом деле остановить кровь, - произнес он, еще держа бутылку в руке. Скажи своим людям, пусть запрягут повозку, и, как можно бережнее переложив ее туда, отвезите ее домой. Да ты не смотри на меня так, я тоже поеду с вами, - недовольно сказал фельдшер.
Герай обреченно смотрел на окровавленную голову Любовь Ивановны и как Иван Лукич тщательно вытирает ватным тампоном окровавленные руки после перевязки. Вот это уже издевательские злоехидные насмешки судьбы над ним. Она-то при чем здесь, а? Получается, что бич мой - злой рок моей судьбы, неустанно витая надо мной, трогает и тех, кто прикасается ко мне. Так он смертельно наказал Веру, которая любила меня, навсегда убрал из моей жизни Зейнаб, которой стоило лишь напомнить о своей любви ко мне, а теперь вот Любовь Ивановна. Нет, ты тут ошибаешься, здесь любовь ни при чем, только напрасно ты причинил ей боль, наконец-то, обманулся, и чувство предвидения тебя сильно подвело, ты промахнулся, и я смеюсь над тобой, над твоими глупыми проделками. Тебе никогда не удастся раздвоить мою личность, и постепенно расколоть мой разум, превращая в шизофреника. Иван Лукич, закончив свои неотложные дела, загадочно посмотрев на Семена, знаком отозвал его в сторону.
-- Семен, ты здесь, как свой человек, а нельзя ли нам немного перекусить, а? Семен неуверенно пожал плечами и, вместе с Иваном Лукичом, вышел из гостиной. Герай продолжал сидеть рядом с Любовь Ивановной и напряженно думал, мол, привез ее сюда и сразу же обрек на страдания, а может быть, и несчастья. Заглянул Иван Лукич, чтобы облегчить его переживания, утешил, мол, она поправится, и сидеть ему здесь не обязательно. Но он не мог оставить ее и, как завороженный, продолжал сидеть.
-- Хорошо бы обтереть ее тело влажным полотенцем, и вместо платья надеть легкий сарафан, - сказал фельдшер, обращаясь к Гераю. Он вызвал служанку и велел приготовить горячую воду и душистое мыло, а сам ушел в комнату Любовь Ивановны. В шкафу нашел большое банное полотенце и длинный сарафан без рукавов, нижнее белье и, взяв всё в охапку, принес в гостиную комнату. Служанка в двух кувшинах принесла горячую воду и медный таз, положив все на стол рядом с диваном. Герай, стоя перед служанкой, сурово посмотрев на нее, строго приказал в гостиную никого не впускать. Он, не торопясь, расстегнул верхние пуговицы платья, а остальную часть разрезал острым ножом, и легким движением переворачивая ее, снял платье с ее тела. Намочив часть полотенца в горячей воде, слегка намылив, начал осторожно обтирать ее тела, сразу же вытирая сухим концом полотенца. Когда он начал снимать ее узорчатые трусики, тут она инстинктивно начала шевелиться, и, даже, при смерти идет жестокая борьба за свою честь не быть поруганной,- ухмыльнувшись, подумал он. Когда все было завершено, он покрыл ее легким пледом. Наверняка, она влюбилась в него, иначе как объяснить ее поведение попытаться ухватиться за стремя, и настолько неудачно, что упасть и получить травму. Вроде, неотчетливо, но она ему, непеременно, что-то кричала, и он не мог понять, что же. Вот этот "безумец" ее зародившееся новое чувство к нему и угадал и, как злой рок, который преследует меня, нанес свой карающий меч, предупреждая меня. Ведь заступиться за меня не кому, а я сам противостоять этому безумцу не в силах. Главное, не говорит, что же он наконец-то хочет, хоть поговорил бы, требовал бы, а не губил их безжалостно. Я обращаюсь к тебе и молю тебя, о, златокрылый и светлоликий херувим, моего спасителя, развей эту анафему, это проклятие причиняющее горе, зло, образумь этого безжалостного безумца. Пусть перестает анафематствовать, снимет свое проклятие, и, если я в чем-то грешен, пусть укажет путь, чтобы искупить свою вину, в противном случае мне остается отказаться от мирской жизни, готов быть отшельником, буду жить анахоретской жизнью и, наконец, стану анахоретом. Этот безумец, наверняка, поддался ее обещаниям помочь мне и боится, что она безумно влюбится в меня, и вот, поторопился, растоптал все ранние всходы, если они были. А кто он, этот безумец, может, тот, кто расписывает людские судьбы? Ведь не Бог же? Разве он, великий творец, поручил бы или доверил бы какому-то безумцу так бездумно, так болезненно вторгаться в судьбу человека и с ненавистью разрушать ее? Тогда он вынудил бы нас, смертников, усомниться в его доброте и милосердии, как он, с такими безумцами, будет править миром и называться высшим разумом, когда к злодеяниям открыта дорога, и он их деяния поощряет? Помнишь, как у великого трагика «проснись, мой мозг!», очнись, и ты Герай и настройся на борьбу. В дверь постучали, у порога стоял Эльдар.
-- Скажи служанке, пусть здесь все уберет, и я голоден, пусть в беседке накроют на стол, - уже спокойно сказал он, выйдя из гостиной. В беседке сидели Иван Лукич и Семен и о чем-то оживленно разговаривали. На столе стояла бутылка водки, наполовину выпитая. На предложение Ивана Лукича, немного не помешало бы расслабиться, Герай категорически отказался и, при этом, вслух добавил,- этой вакханалии с меня довольно,- и снова вернулся домой.
Вопреки желаниям Ирады ханум и, несмотря на болезненное состояние Светланы Андреевны, неприятные объяснения между двумя непримиримыми соперницами, все-таки состоялись. Светлана Андреевна, едва оправившись от тяжелого недуга, теперь обо всем, что с ней произошло, знала и, не смотря на испытываемую неприязнь к Ираде ханум, которая спасла ей жизнь, все же выразила ей свою благодарность. Она неоднократно попыталась самостоятельно покинуть этот слишком уж шикарный дом и его обителей, но этого никак не могла сделать, так как последствия перенесенного удара, который частично парализовал левую часть тела, не позволяли ей долго находиться в движении и вынуждали ее часто отдыхать. Да и Ирада ханум постоянно находилась рядом и старалась отговорить ее от этой безрассудной затеи, намекая, что за ней нужен надлежащий уход и лечение, которым занимался Иван Лукич. Тофик и Тамара, втайне от Светланы Андреевны, жили, как муж и жена. Попытки Ирады ханум намекнуть, что их дети должны быть счастливыми, никак не воспринимались со стороны Светланы Андреевны, которая по-прежнему в своих несчастьях обвиняла Ираду ханум и боялась, что такая же участь и горькая доля может постигнуть и царицу Тамар. Тофик не участвовал во всех этих обсуждениях, сложных, запутанных семейных сплетениях, основанных на взаимных упреках и обидах прошлого, и ему оставалось только ждать.
Тринадцатая глава.
Прапорщик Георгий Иванович Иевлев, пользуясь благожелательным отношением Зейнаб, под разными предлогами часто стал навещать ее, подолгу прогуливаясь с ней в саду, и как-то, проявил желание показать ей достопримечательные места города, приехав уже извозчиком, надеясь,что, в этом случае, она ему точно не откажет. Сторож, уже знающий его в лицо, без особых расспросов пропустил его, при этом, добавив, что хозяйке нездоровится. Он бегом поднялся на второй этаж, минуя гостиную, в коридоре увидел озабоченную служанку, выходящую из комнаты Зейнаб.
--Вы, барин, к ней пока не заходите, ей очень нездоровится, если по неотложному делу, ждите, доложу, - скороговоркой, волнуясь, выпалила служанка. Она быстро вышла, жестом приглашая Георгия в комнату. Зейнаб лежала на диване, покрывшись покрывалом, и при виде прапорщика попыталась встать, морщась от боли.
-- Я вас не ждала Георгий Иванович, и у меня здесь беспорядок, простите меня, мне что-то нездоровится.
-- Не вставайте, пожалуйста, - подойдя ближе, сказал прапорщик, - внизу ждёт извозчик, и я должен вас отвести в больницу, если вам не встать, тогда я позову слуг, в другом случае, опирайтесь на меня, и я вас буду поддерживать. Она утвердительно кивнула головой и, опираясь на его сильные руки, привстала и, держась за плечо медленно пошла. Они медленно дошли до фаэтона с закрытым верхом, и извозчик услужливо слез и помог посадить Зейнаб на заднее сиденье.
-- Георгий, за старым зданием собора Сиони есть одноэтажная деревянная женская больница, там мой врач, у которой я наблюдаюсь, - пересиливая боль, с трудом сказала Зейнаб. Это была не больница, а старый военный лазарет, переделанный специально для рожениц. Увидев фаэтон и с трудом спускающуюся Зейнаб, две сестры милосердия подбежали к ней и, взяв под руки, повели по коридору лазарета, оставив Георгия у крыльца. Прапорщик, заплатив извозчику, просил его немного подождать. Через некоторое время вышла молоденькая сестра с сиплым голосом и, обращаясь к прапорщику, спросила. - Вы барыне супругом приходитесь? Ее в отдельной палате осматривает ее личный врач, и велено вас пропускать к ней, пойдемте со мной. Георгий при слове супруг малость растерялся, да делать было нечего, и послушно последовал за сестрой. В палате Георгия встретила седоволосая полная женщина, вероятно врач, внимательно посмотрев на прапорщика затем на Зейнаб, озабоченно проговорила:
- У нее болит внизу живота, раз приехали, значит обратно ехать и трястись на фаэтоне нет резона, и ей придется полежать для наблюдения до утра. Вы можете находиться с ней некоторое время, а потом ей нужен отдых, - сказав, она, с трудом управляя тучным телом, вышла из палаты.
-- Вот и вас озадачила, Георгий, извините меня, пожалуйста, - с трудом отдышавшись, произнесла Зейнаб, - а вы как оказались у дома, да, еще с фаэтоном?
-- А я хотел пригласить вас совершить экскурсию в Ботанический сад, затем пригласить на прогулку в горы, поэтому, сразу взял фаэтон, - робея, ответил прапорщик.
- Не огорчайтесь Георгий, в следующий раз ваши планы сбудутся, - смеясь, ответила она.
В дверь комнаты, куда Фариду разместил гимназист, постучали.
- Дверь не заперта, входите, пожалуйста, - послышался голос Фариды из-за двери. Сергей осторожно неловким движением приоткрыл дверь и, просунув голову, робея, вошел в комнату. Фарида сидела на узком диване перебирала свои вещи, снимала высохшее платье с плечиков.
-- Я зашел узнать, как вы устроились и в чем еще нуждаетесь, - робко начал он. Мария Михайловна рассказала мне, что у дедушки был приступ удушья, и Вы ловко справились, оказывая ему помощь, - продолжал он, стоя у дверей и нервно теребя носовой платок
-- Да Вы проходите и садитесь, я пока не освоилась здесь, и больше времени буду проводить в комнате Михаила Петровича, ведь ему в любое время может потребоваться моя помощь, и прошу Вас ко мне обращаться на «ты», ведь я служанка, а Вы барин, - смущаясь, произнесла она.
- Пусть я барин, как ты изволила выразиться, впредь прошу меня так не называть, я это слово не люблю, кроме того мы же почти одногодки и стоит ли это отличие каждый раз напоминать? Фарида ничего не ответила, и он, садясь на мягкое кресло, продолжал рассматривать ее.
-- Дедушка любит, когда ему читают вслух, особенно произведений русских поэтов, он их называет созвездием пушкинской плеяды, то есть самыми талантливыми поэтами девятнадцатого века, - вдохновенно произнес он.
-- А я по-русски читаю с акцентом, наверное, это начнет его раздражать, - еще сильнее смущаясь, сказала Фарида. - А мы вместе будем читать, по очереди, я тебе подберу эти книги в библиотеке, и ты об этом не думай и не переживай, - спокойно ответил Сергей. Все полки огромной библиотеки профессора Воронина Михаила Петровича упирались до самого потолка и были заполнены до отказа научными журналами, книгами на неведомых Фариде языках.
-- Русская литература и переводы русских поэтов и писателей находятся здесь, на нижних полках, и ты спокойно можешь взять нужную книгу для чтения, конечно, по желанию дедушки, когда он чувствует себя хорошо, правда, иногда он быстро засыпает, когда читаешь, а в основном, чтение доставляет ему огромное удовольствие. А не лучше ли будет, если мы зайдем к нему вместе и спросим, что же он желает? Михаил Петрович лежал тихо, с закрытыми глазами и, когда дверь открылась, он зашевелился и хотел, было, приподнять голову выше, но самостоятельно не смог. Фарида быстро подошла к нему и помогла ему поднять голову вместе с подушкой.
-- Я хочу прогуляться, если прелестное дитя не возражает, и посидеть недолго в саду, если мне разрешат, - слабым голосом произнес он и попытался встать. Фарида сняла с него пижаму, надела готовую чистую рубашку, а когда начала надевать ему брюки, Михаил Петрович стал возражать:
- Прелестное дитя, зачем эти лишние хлопоты, может быть, пойдем прямо в пижаме?
- Нет, мы будем одеваться, как следует, и меня Вам не удаться уговорить, - строго сказала Фарида и продолжила надевать брюки Михаилу Петровичу, а затем, накинула на его плечи теплую вязаную фуфайку без застёжек. Уже сидя в беседке в саду, профессор костлявыми пальчиками показывал на летающие бабочки аполлон и не довольно мотал головой, - Тут вовсю бабочки летают, а меня одели, как зимовщика, который остается на зимовку, где-то на крайнем севере, - начал по-стариковски ворчать он. Но вскоре он успокоился, обласканный теплыми лучами солнца и ветерком.
Повозка, на которой лежала раненная Наташа, подходила к дому Дарьи Семеновны. Дарья Семеновна с Таиром находились в доме, домработница Заира, как всегда, хлопотала у очага в саду, готовя пищу. Рамиз, взяв в руки Наташу, с деревенским фельдшером направился к дому. Заира, увидев окровавленную повязку на голове Наташи, с истошным криком подбежала к ним, тем самым сильно обозлив фельдшера, приводя его в негодование. На ее крик из дома быстро выбежали Дарья Семеновна с Таиром и, увидев Рамиза, несущего на руках Наташу, Дарья Семёновна в отчаянии, с воплями бросилась к ней. Фельдшер, уже привыкший к подобным случаям, спокойно последовал за Рамизом в дом. В доме фельдшер попросил принести кипяченую воду, спирт или водку и начал менять окровавленную повязку, так как в результате перевозки рана снова начала кровоточить. Наташа стонала, чтобы облегчить ее состояние, он впрыснул небольшую дозу морфина для обезболивания. Дарья Семеновна, после рассказа Рамиза о том, что случилось, сидела рядом с Наташей и, не смотря на попытки Таира ее успокоить, жалобно причитала. Сделав свое дело, фельдшер ушел на кухню, прихватив с собой початую бутылку водки, и, налив полную чашу, залпом выпил. Совсем было растерянный Рамиз, как бы, виновато и невнятно попытался объяснить то, что произошло, но Дарья Семеновна укоризненно качала головой и продолжала причитать.
-- Она все эти дни не выходила из своей комнаты и находилась в угнетенном состоянии, я уже начала было думать о ее психическом расстройстве. Это может быть и голодный обморок, ведь она ни под каким предлогом не дотрагивалась до еды и только молча смотрела в окно. Так можно дойти до умопомешательства, - жалобно смотря то на Таира, то на Рамиза, говорила Дарья Семеновна. Все молчали, только фельдшер, знаком подзывая Таира, попросил перекусить. Делать было нечего, фельдшер и все остальные ждали, когда кризис минует, и Наташа очнется, пока она, под воздействием морфина, спокойно спала.
Прошло несколько дней и, очнувшись от потери сознания, Любовь Ивановна тихо лежала в постели, так как Иван Лукич пока не разрешал ей вставать. Ничего не понимающий Юра доставал её, требуя идти с ним погулять, при этом полностью игнорируя няньку. Герай сидел рядом с Любовь Ивановной, которая уже говорила неторопливым шепотом, и чтобы не причинять беспокойства ей попытался повлиять на поведение сына. Наконец, нянька, с помощью Герая, уговорила Юру идти спать, и Герай остался в гостиной наедине с Любовь Ивановной. Любовь Ивановна была удивлена тем, что на ней был надет сарафан, и решила об этом спросить Герая. Он должен был сказать ей правду, хотя, понимал, что она обязательно проявит свое недовольство.
--Да, я по заданию Ивана Лукича снял с тебя платье, даже пришлось разрезать, - тихо сказал он и пошел к шкафу оттуда достал изрезанное платье, показывая ей. Тебе, наверняка, будет неприятно, но я должен сказать правду, это я натирал твое тело влажным полотенцем и вынужден был сменить и нижнее белье. Он увидел, как она покраснела, конечно, ей было стыдно.
-- Надеюсь, ты все увидел, радует только, что Иван Лукич тебе не помогал, - стыдливо, но язвительным тоном сказала она.
-- Вот, опять начинаешь, может, ты хочешь меня онебесить, сделать святым из-за моего происхождения, а? ты часто пользуешься метонимией, что приводит к разногласиям, и мне кажется, что наш спор, иногда, напоминает словесную борьбу, может быть, даже борьбу между Христом и антихристом «о конце света, о страшном суде». Вследствие своей не уступчивости сама чуть не оказалась на острове Левка - острове блаженных. Спасибо Семену и Ивану Лукичу, что оказали тебе быструю правильную медицинскую помощь. Да, в тот вечер, без сомнения, ты была похожа и вела себя, будто Ино, стремилась остановить меня, бросаясь ко мне, и напоролась на лошадь. За такой твой подвиг богами Олимпа ты могла быть превращена в богиню Левкофею, извини, пожалуйста, это просто шутка. В связи с историей с каторжником, ты меня приняла за мизантропа, допускаю, может быть, даже за мужлана, а вот на каком основании, а? Ведь я тебя же не принимал за какую-то, образованную путану, гетеру или кокотку, прости меня за эти сравнения и вульгарные слова, я вовсе не собирался глумиться над тобой, и это правда. У тебя пытливый ум, и нельзя относить к тебе слова Аристофана - «у короткого ума - длинный язык», а наоборот, даже Тофик, увидев тебя, впервые сказал, что ты, как сорт сливы ренглот или, как еще этот сорт называют, «царица Клавдия», сладкая и сочная, извини за сравнение. Надеюсь, понимаешь, что он имел в виду, - облизывая засохшие губы, с вдохновением говорил Герай. Он встал, подошел к столу налил целую чашу коньяка и, выпив, продолжил,- а после купания в реке ты была чиста и красива, как Мелийская нимфа, а ведь я тоже наказуем, хотя бы Богом, а ты думаешь, я, как Идальго, имея такой статус, как феодал, дворянин, не должен подвергаться наказаниям, лишениям? Ошибаешься, этим занимается злой рок судьбы - тот неугомонный фатум-«безумец», который уже занес свой мстительный меч и над твоей головой, будет продолжать висеть, как дамоклов меч, ожидая своего часа. Этот «безумец» мстит только женщинам, которые испытывают ко мне какие-то чувства нежности, любви, за что и подвергаются наказаниям. Так безвременно скончалась моя мать, услышав о моем ранении, тяжело заболела и умерла мать Юры, которую я очень сильно любил, так, будто по чьему-то велению, я выгнал женщину, которая приехала издалека и выходила меня, вот теперь ты чуть не погибла. Поверь мне, я не Дан или его потомок Самсон, который стал жертвой коварства Далилы, и даже ни какой-нибудь дофин и не владею никакой могучей силой, хитростью, только, может быть, воинственный дух, унаследованный от предков, является отличительной чертой. Вообще-то, я не верю в эти библейские истории, считаю их выдуманными. Поэтому выбор за тобой, и решай все сама, - вдруг, он неожиданно сник. Любовь Ивановна смотрела на этого великана и в душе по-человечески жалела его. Жалела? Может быть, это вовсе не жалость, а? Тут уместно было бы вспомнить байроновские слова, что, из всех тропинок, ведущих к женскому сердцу, самая короткая - жалость. А все просто, сама из-за своей гордости не прислушивается к зову сердца и не хочет признавать то чувство, которое уже поселилось в ее душе, дало ранние всходы и теперь вряд ли оставит в покое, оказавшись химерным и губительным. Он, не торопясь, встал, в подавленном состоянии, слегка сгорбатившись, вышел из гостиной, зашел в свою комнату, не раздеваясь, лег на диван. События последних дней настолько вымотали его, что он начал дремать. Вдруг отчетливо почувствовал чью-то руку, открыв глаза, увидел рядом сидящую мать Биби ханум. Только успел произнести: мама? Она, приложив к губам указательный палец, дала понять, что следует молчать и, взяв его за руку, повела во двор, затем, открыв калитку еще дальше. В темноте они долго и молча шли, пока не оказались на старинном кладбище. Он, оглянувшись, осмотрелся и узнал древнее кладбище - мазарки, где была усыпальница его предков. Мать, не выпуская его руку, привела его к мазару - гробнице отца Герая.
- Рядом с твоим отцом лежат три безвинные души, Герай, погубленные мною в порыве ревности, а затем, и ненависти. Твой отец любил эту красивую женщину, которая родила двух близнецов - двух девочек, таких же красавиц, как она сама. Я очень ревновала и не могла пережить это унижение, пока одна старая знахарка, будь она проклята, не предложила зелья из горных трав и камешек серого цвета, который оказался мышьяком. Я все сделала, как она велела и, смешав все приготовленное с шербетом, через посредников отправила ей. Я же не знала, что она эту отраву даст попробовать и девочкам, и в результате, все трое умерли в страшных муках, исходя кровью. Бог не оставил мое деяние без наказания, наложив на наш род проклятие, и предал вечной анафеме, вот причина твоих несчастий, сынок, если можешь, прости меня, женщину, которая дала тебе жизнь, а теперь подвергает ее опасности, - падая на плиту гробницы, начала она горько рыдать. Гераю все не верилось - это сон или явь, и решил коснуться сооружения над гробницей, сомнений не было, все происходило наяву. Он сильный, храбрый и бесстрашный человек, впервые в жизни почувствовал присутствие потусторонних сил и их таинство, стоящее за пределами его понимания. Оглянулся, матери уже не было, он, чтобы еще раз случившиеся не принимать за галлюцинацию, видение или бред, оторвал от надгробия знак полумесяца.
Только через два дня сознание вернулось к Наташе, и фельдшер, все эти дни неотлучно находившийся радом с ней, смотря в ее зрачки, спросил:
- Наташа, ты знаешь, где находишься, и что с тобой случилось?
- Да,- ответила она,- я нахожусь, дома а, когда ходила в контору к Рамизу, случайно упала. Но фельдшер все никак не унимался.
- Скажи, красавица, тебя в данный момент что-то беспокоит?
- Нет, только немного голова болит. - Ну, я тут больше не нужен, торжественно объявил он и добавил, загадочно посмотрев на Таира,- это событие не помешало бы отметить. Таир намек фельдшера понял и, вместе с ним, вышел на кухню, где всегда была готовая еда, которую готовила домработница Заира. Фельдшер, даже не посмотрев на закуску, выпив полный стакан водки, громко крякнул и пододвинул к себе блюдо с еще дымящимся пловом.
Наступала осень, небо постоянно находилось во власти грозовых дождевых туч. Сельчане поспешно убирали остаток урожая с полей, создавая припасы на долгую зиму. Во дворе большого дома хозяйствовал приказчик Закир, который, после ранения, все еще ходил неуверенно, и пророчество фельдшера, о том, что прежняя уверенная походка и активные движения могут не восстановиться, подтверждалось. Он медленно, уныло ходил по двору, смотрел, как работники босыми ногами топчут виноград, и ярко - красный сок, похожий на кровь, заполняет большие чаны для брожения. Пожилой бондарь вместе с другим бочаром бондарил, изготовляя новые бочки, ремонтировали старые, тщательно подбирали обручи - металлические полосы в виде обода, набивали их на бочку, скрепляя клепками.
- Мужики, только на чанах, где виноград, который пойдет для перегонки, сделайте отметку, что там будет коньяк, и дату не забудьте указать, - едва двигаясь неуверенной походкой, часто предупреждал их Закир. Его жена Лейла тяжело переносила беременность, даже местная знахарка, нанятая Закиром для оказания ей всяческой поддержки, не могла повлиять на ее состояние, и она долгое время проводила лежа на диване. Знахарка, знающая это дело, пыталась успокоить ее, мол, позже полегчает, главное, беременность ее протекает без осложнений, и молилась, поднимая руки вверх, проводя ими по лицу. В виду недееспособности приказчика Закира, вся основная работа по хозяйству легла на плечи Рамиза, чем он решил воспользоваться, чтобы осуществить задуманное. Наташа поправилась от полученной травмы и клятвенно обещала, что перечить Рамизу ни в чем больше не будет. Дарья Семеновна была счастлива и жила с Таиром, как муж и жена, в его доме. В связи с этим, Таир вынужден был нанять еще домработницу для своего дома. Теперь Рамиз, закончив работу, спешил домой к Наташе, которая еще была слаба после болезни. Рамиза не оставляла мысль о том, каким образом и куда переселить отца с матерью и с двумя братьями. Он не желал, чтоб отец работал, как холоп, и занимал тесное, скудное жилище, и то не собственное. А пока придумать ничего не мог, в городе дом стоил дорого, и это переселение вызовет завидные пересуды, да и чем он в городе заниматься будет, ведь ремесла-то у него не имеется, и к городской жизни его семья не приспособлена. Вечером за ужином он достал из кармана кафтана несколько маленьких кожаных мешочков и положил на стол.
- Купец из города взамен бумажных денег привез золотые монетки и тебе музыкальные золотые часы - кулон с крышкой на цепочке и браслет с камешками, будешь носить на запястье, как барышня, - шутливо начал он.
- Восхитительно! Боже мой, какая красота,- с восхищением воскликнула Наташа.
- Мелодия звучит тогда, когда открываешь крышку, вот здесь, рядом с заводной головкой, имеется маленькая кнопочка, и она позволяет открывать крышку. Она была еще ребенком, и новые вещи принимала за игрушки, за потешную забаву. Слышно было, как на кухне гремела посудой Заира, которая, наверняка, готовила ужин.
- Заира, ты ужин оставь на кухне и иди домой, у тебя тоже семья, а Наташу покормлю я сам, - обратился он к домработнице. Он взял из шкафа кувшин и хрустальный графин с коньком и снова вернулся в комнату Наташи. Она еще продолжала рассматривать часы и браслет с детской наивностью.
-- Рамиз, эти вещи, наверное, дорого стоят, да? - любуясь блеском золота и камней, спросила Наташа.
-- В жизни есть более ценные вещи, Наташа, - поставив кувшин и графин на стол, произнес Рамиз,- и они не измеряются в материальном отношении - доходностью нашего состояния и блага, ценность нашей жизни составляют любовь, взаимоотношения, на которых базируется счастье - удовлетворенность жизнью, чувство радости, и это, вряд ли, что-то заменит. Давай, подушку поднимем повыше, и я тебя кормить буду, а потом сделаю водные процедуры. Он принес в медном тазике теплую воду и душистое мыло, снял ее платье, и она сама чуть приподнялась, что Рамиз мог снять ее трусики, она ждала его приятных прикосновений и, закрывая глаза, будет прислушиваться к его движениям, особенно, когда он будет допускать интимность в обращении, но не интимную близость. После водных процедур она отказалась надевать легкий чистый халат и нижнее белье и, притворно дрожа, просила его прилечь с ней, чтобы она смогла согреться. Он понимал ее проказы и всячески отказывал ей, но на этот раз разделся и в одних трусиках прилег рядом.
- Наташа, перестань меня дразнить, ничего не выйдет, ты болеешь, и мы же обо всем договорились. Я устал и хочу спать, завтра у меня много работы, а Закир редко стал приходить и совсем ходить не может, - целуя ее, устало произнес Рамиз. Он знал, завтра еще приедет купец из города насчет винограда и будет осматривать обещанных жеребцов. Он, рукой зажав ее усладу, с трудом унимая возникшее желание полового влечения, прижавшись к ее голове, попытался заснуть.
На следующий день, как говорила полная с седыми волосами врачиха, Зейнаб из больницы не выпустили, так как боли внизу живота не прекращались. Прапорщик Иевлев после службы часто приезжал к собору Сиони, где в женской больнице, под наблюдением врачей, находилась Зейнаб, и каждый раз с букетом роз и разными угощениями.
-- Георгий, мне неприятно, что Вы все свое жалованье тратите на меня, поверьте, я совсем не нищенка, и у меня есть кое-какие сбережения, а у меня нет возможности попасть в особняк, чтобы рассчитаться с Вами, да и с врачами, - с обидой говорила Зейнаб, - а может, ненадолго отпустят меня, и Вы отвезете меня в особняк и обратно?
-- Рассчитываться со мной глупости, не так уж я сильно потратился, насчет врачей, а сколько Вы им должны? Я сейчас узнаю.
-- Нет, нет, не спрашивайте, я сама отпрошусь ненадолго, а Вы тем временем наймите извозчика, сказала она и направилась к своей врачихе. Извозчик, по просьбе Георгия, ехал, не торопясь, и с пониманием отнесся к просьбе прапорщика. В гостиной Зейнаб из шкафа достала ключ, отодвинула большую картину, за которой был сейф. Георгий, чтобы ничего этого не видеть, сел на диван, стал листать какой-то бульварный журнал.
- Георгий, - подозвала его Зейнаб,- вот сейф, здесь много денег и другие ценности, отныне Вы будете пользоваться этим сейфом, идет? Да еще, Вы тоже за постой платите, и немалые деньги, и с сегодняшнего дня Вы станете жить здесь, комнату выберите сами, а хозяйку предупрежу. Он начал было возражать, но она резко оборвала его, приложив указательный палец к губам.
Тофика раздражало упорство Светланы Андреевны в отношении их брака с Тамарой и постоянная полемика с матерью о прошлом. Однажды, купаясь в реке, Тофик, как-то неожиданно спросил,- царица Тамар, ты обещала раскрыть тайну кулона, подаренного тебе моей матерью. Тамара сняла цепочку с кулоном и положила в ладони Тофика.
-- Ты должен дать мне слово, то, что услышишь от меня, останется между нами, идет? - Идет, даю слово.
-- Мой отец и твоя мать когда-то друг друга сильно любили, и вот его подарок Ираде ханум в знак их любви. Видишь две буквы, украшенные бриллиантами «И» и «П», что означает Ирада и Пётр, вот и вся история. Мама моя знает об этом, поэтому упорствует и не благословляет наш брак, - огорченно говорила Тамара. Он кулон снова повесил на ее шею.
- Вот это история, ладно, мы эту дилемму решим очень скоро, с тобой поедем в город, потратим денег, посидим в трактире и посетим церковь. Главное, один неприятный факт - ты православная, а я мусульманин, можно будет у иерея и поинтересоваться, обвенчает ли он нас тайно или по закону божьему - ведь Бог то у нас один, а? Если откажет, тогда мы иерею можем подкинуть хабарец под видом приношения, после этого он должен подобреть, ведь они там все хабарники.
- А что такое хабарец, если не секрет, пожимая плечами, спросила Тамара.
- Это значит, дать взятку, или хочешь принять ислам? - шутливо ответил Тофик,- нет, мы не пойдем на поводу предрассудков и решительно отвергаем суеверие, скажи, пожалуйста, тебе это мешает? Ладно, нам, заодно, придется идти в церковь на молитву и воздать божественные почести и поклониться, но Бог все равно один, и ты все равно будешь крестить своих детей.
-- Нет, не мешает, - тихо сказала Тамара, но хочется обвенчаться по церковному обряду, значит, вступаем в брак, а это уже супружество понимаешь?
- Ну и дай Бог, чтобы супружество нам не стало мукой, как говорил великий Поэт, - грустно сказал Тофик и добавил,- хватит купаться, вода уже холодная стала, а осень широкими шагами приближается, что-то в этом году рановато, я после обеда к виноградникам поеду, хочешь, поедем вместе, посмотришь, как бочары бондарят, как вино и коньяк делается.
Герай вернулся домой безумно уставшим и, зажав цепко, держал в руке оторванный им от надгробия полумесяц, наличие которого доказывало, то, что ночью происходило, было явью. Тогда он понял, что и караван бека, его убийство, гибель брата Исмаила, всё было не случайностью, а мистическим влиянием тех давно минувших лет и возвращением зла, когда-то совершенного. Ничто бесследно не исчезает,- думал он и зашел к Любовь Ивановне, все еще повторяя,- ничто бесследно не исчезает, тем более, злодейство и, рано или поздно, как бумеранг мести, возвращается, чтобы отомстить, значит, оно вернулось в мою жизнь, вот причина всех бед. Любовь Ивановна, слушая его слова, и видя его странное поведение, тревожно спросил,
- Что с тобой, Герай, на тебе лица нет? Но он не ответил и безумными глазами смотрел на Любовь Ивановну, показывая на окровавленную руку с полумесяцем. Она, шатаясь, с трудом встала, пошла на кухню, принесла теплую воду и марлю, промыв рану, привязала руку, потом помогла ему раздеться и лечь на диван, оставив в одном нижнем белье, принесла чашу коньяка, держа в руке, вынудила его выпить.
- Постарайся заснуть, завтра расскажешь, - нежно прошептала она, ложась рядом с ним и укрываясь пледом. Он заснуть не мог, его знобило, и он невнятно бормотал о матери, и о какой-то женщине Зейнаб. Она плотнее прижалась к его крепкому и могучему телу, стараясь его согреть, и шептала:
- Боже мой, какой же ты великан, гигант, как Атлант, и красив, как Аполлон. Пользуясь его болезненным состоянием и чисто из-за любопытства, Любовь Ивановна рукой осторожно провела по его половому члену и ахнула, настолько была потрясена его величиной. Она поняла, что он заболел, и срочно надобно отправить кого-нибудь за фельдшером Иваном Лукичом. Любовь Ивановна вышла в коридор просила служанку позвать приказчика Эльдара, который всегда спал на веранде.
- Эльдар, Герай заболел, - с тревогой встретила его Любовь Ивановна, пожалуйста, постарайся, как можно быстрее, привести фельдшера, скажешь, у него озноб и бредит. К удивлению, Эльдар быстро доставил фельдшера, который никогда не расставался со своим саквояжем.
- Опять с этим парнем что-то случилось, вокруг него витают одни только неприятности, и никак ему не хорошо одетую пару, выкатился из-за стойки.
- У нас имеются отдельные нумера, как в гостинице, и мы вас хорошо обслужим, - провожая их, предлагал свои услуги духанщик.
- Ладно, уговорил- таки, - садясь за стол, сказал Тофик,- принеси бутылку коньяка, не распечатанную, люли-кебав из баранины и зелень.
Единственная небольшая церковь в городе не имела колоколов, а постоянные прихожане, особенно преклонных лет, часто посещали, исполняя обряд причащения. При входе, почти, в пустую церковь, Тамара начала испытывать сильное волнение. За алтарной преградой, у иконостаса, их встретил иерей, священнослужитель пожилого возраста с длинными, висящими до плеч волосами в клобуке, который постоянно приглаживал густую длинную бороду, при этом поправляя большой крест, висящий на длинной цепочке иерей, почтительно кланяясь, протянул руку для поцелуя, и Тамаре ничего не оставалось, как губами прикоснуться к его руке. Тофик вытащил из кармана несколько купюр, нарочито медленно, чтобы увидел иерей, положил на небольшой поднос на столе. Жест Тофика тут же был замечен иереем, который переменился в лице и не замедлил с оценкой его благоволения.
- Спаси и храни вас Господь, - сиплым голосом произнес он, перекрестившись.
- Батюшка, - неуверенно начала Тамара, мы с моим женихом, показывая на Тофика, принадлежим к разным религиям - я православная христианка, а он мусульманин и не вызовет ли гнев у Бога наше венчание в церкви и дальнейшее совместное супружество. Ведь, насколько известно, Бог-то один, и не противоречит ли наше желание Библейскому канону, и не нарушаем ли мы узаконенное церковью правило? Тофик внимательно следил за иереем и держал руку в том же кармане, откуда доставал деньги. Иерей молча подошел к столу, где лежал поднос, посмотрел, будто поправляет свечу.
- Ни одна религия не может отрицать любовь человека к Богу и друг к другу, если ваши отношения искренние, и вызваны любовью, вы, рабы божьи, вправе обвенчаться, - уже громко и вдохновенно произнес он. Тофик именно такого ответа и ждал и достал из кармана большую сумму денег и протянул иерею. Иерей, увидев такую большую сумму денег, чуть было не растерялся, но быстро нашелся, - это большой и торжественный обряд и к этому надобно подготовиться, надеюсь, вечер вас устроил бы.
- Конечно, батюшка, устроил бы, благодарствуем, - кланяясь, ответила довольная Тамара. Уже выйдя из церкви, Тофик, довольный, воскликнул, - я же говорил, что они все хабарники! Ну, царица Тамар, как ты умело провела иерея, даже сам Господь восхищался твоим красноречием. Теперь, айда в казенный магазин, купим два обручальных кольца, венчальное платье и мне костюм тройку, чтобы к вечеру были готовы и не подвели уступчивого иерея и, как говорил великий русский Поэт, чуть его, перефразируя, пусть супружество нам не станет мукой, - целуя Тамару, весело сказал Тофик.
Купец, постоянный партнер Рамиза по торговле, просил продать немного винограда, чтобы изготовить вина для собственного погреба. Он взамен снова предлагал золотые монеты.
- Если в наличии имеются деньги, я могу их тоже обменять, - деловито начал он,- продается одна хорошая усадьба, пока одна, хозяину нужны срочно деньги, может мне внести залог с последующим выкупом, а? В контору, прихрамывая, зашел приказчик Закир, и опытный купец тут же перевел разговор, поинтересовавшись, что с его ногой.
- Да летом меня поранили, и местный фельдшер говорит, что моя хромота, это следствие полученного ранения, якобы какой-то нерв задет. В городе Вы известный человек и наш друг, Вы не могли бы меня показать хорошим докторам, конечно, мы в долгу не останемся, - решил просить купца Закир.
- Мы в полдень выезжаем, если успеете собраться, то я не против Вашей поездки с нами. У нас есть хорошие друзья - доктора, они Вас и осмотрят.
- Я быстро соберусь, вот только Лейлу предупрежу. Рамиз поручил Таиру часть сегодня собранного винограда отдать купцу, а сам быстро обменял бумажные деньги на маленькие мешочки с монетками. Таир теперь жил в своем доме с Дарьей Семеновной и не желал потакать ее частым напоминаниям, не пора ли перебраться в город, при этом, отвечая однообразно - не время еще. Он поддержал заманчивое предложение Рамиза «не забывать и про себя», делал все, как Рамиз хотел. Бурная молодость и время окончательно вытеснили из сердца Рамиза мимолетные увлечения с Фаридой и Зари, которых он оставил с «точеными стрелами» в сердцах, с кровоточащими ранами, и наивно было бы думать, что тот «безумец» - злой рок судьбы, обо всем забыл, нет, он неустанно помышлял о мести, постоянно невидимо тяготел над его головой, как дух мщения, ожидая своего часа. Он был молод, умен, и вся его природа, его внутренний мир были подчинены только одной химерной мечте, освободить свою семью от кабалы и обеспечить себе и будущей семье небедную жизнь и исключить все признаки в дальнейшем быть кабальным. И он медленно, но уверенно достигал свои цели, войдя в тесный тандем - совместную активную деятельность с купцом. Купец понимал его и всячески помогал ему, не забывая и о своей выгоде, тоже. Осенние тучи, которые образовались высоко в горах, где не утихали вихри снежных бурь, заслоняли небо и день, и ночь, заливая долину ливневыми дождями. Кура, насытившись от долгих сильных дождей, с каждым днем набирая силу и, превратившись в чудовищную Ехидну, угрожающее рычала, сметая все на своем пути, требуя жертв, стремясь на встречу с рекой Аракс. Сельчане, хорошо зная норов этой непредсказуемой реки, особенно в это время года, опасались, что она, выйдя из своих берегов, принесет много бед. Так и случилось у старой мельницы, в одночасье, снеся мост и все дома, которые стояли на берегу, и в том числе, дом, где жила семья Рамиза. Матери, отцу и двум его братьям не удалось спастись, их всех река застала врасплох спящими в ночное время, село Арчыдан погрузилось в небывалый до сих пор по масштабам траур, а трагедия обрекла сельчан на тяжелую мрачную безысходность и обреченность. Рамиз спал, когда один из работников постучался в дверь,
- Рамиз, вставай, беда, несчастье с твоими родителями. Он наспех оделся и прыгнул в повозку. Дома, где жила его семья, не было, река начисто смыла и рядом стоящий дом, где, по разрешению Зейнаб, жила старая целительница. Река вместе с домом и с его семьей унесла с собой все его мечты, старания, разрушив навсегда желание вытащить их из нищеты. Река еще не отступила, еще продолжала зловеще бурлить, как бы, угрожая ему самому, будто напоминая ему о возмездии за непростительные греховные поступки. Таир не пытался его успокаивать, он, взяв его под руку, насильно привел в контору и налил ему и себе полный стакан водки и, вложив в его трясущуюся руку, заставил выпить. Этот безумец - дух мщения, злой рок судьбы, ему-то что, он бумеранг мести, наверняка, теперь ехидно насмехался над его падением и мстительно шептал:
- Ну, что, мальчик, ты получил то, что заслужил, за все свое злодеяния разом пришлось ответить, таковы уж суровые правила фатума. Прибежавшая на место происшествия, больная Наташа, узнав о трагедии семьи своего возлюбленного, на руках матери Дарьи Семеновны потеряла сознание. Сильным течением из верховья бурные потоки еще долго несли обломки домов, тела людей и животных, оказавшихся в смертельных объятиях реки. Тяжелая мрачная сторона этого трагизма заключалась еще и в том, что люди остались не только без крова, но и лишились своих припасов, собранных на зиму. Они остались в полном неведении и пока не видели выхода из этого затруднительного положения, в которое злой рок судьбы их заманил, обрекая на долгую, неизбежную нищету.
Герай, пережив тяжелое психическое потрясение, еще находился в состоянии подавленности. Любовь Ивановна, сама еще находясь в болезненном состоянии после травмы головы, вынуждена была ухаживать за ним. Но могучий организм Герая, победивший много огнестрельных ранений и глубокие сабельные порезы, легко справлялся и с этим недугом, он просил Любовь Ивановну не суетиться вокруг него, а фельдшера Ивана Лукича вплотную заняться ее лечением. Воспитанием Юры пока занималась няня, но от него доставалось всем и он, маленький мелик - наследник великого кавказского феодала, подрастал, был избалован, привыкал к своему родному дому и огорчал прислугу тем, что, как ребенок, получал на все дозволение. Несмотря на настоятельное требование фельдшера, Герай не стал больше валяться, как он говорил, маясь бездельем, при этом строго-настрого запретил Любовь Ивановне заниматься делами, она не осмелилась ослушаться его и снова вынуждена была ложиться в постель. Ей приятно было поухаживать за ним, и с каждым днем ее чувства, которые зародились против воли в сердце, возрастали, причиняя ей душевное беспокойство. Он-то мелик, потомственный дворянин, а она простая, пусть красивая, образованная, станет ли ему четой? Может, пока не поздно, мне следует заглушить эти новоявленные чувства и не дать им завладеть душой, сердцем, а? Оно, это чувство, как червь, губительно начнет источать мое сердце, ну и что? Ведь мы только своему сердцу обязаны рождением новых чувств, любви, страсти, пусть, порой, и противоположно нашему разуму. Вот опять рок судьбы со своей могущественной силой начинает строить свои жестокие козни, оставляя мне самой же выбор - чувство или разум, втягивая в губительные сети и, пожалуй, оттуда ей выхода не найти. Остается уехать и забыть этого исполина, зарожденье любви ей принесет много бед, оставив в ее еще не познавшем любовь сердце неизлечимый рубец.
- Я не верил в таинство обряда венчания и в разные инициации, - тихо говорил Тофик, когда они вышли из церкви, но у меня дух захватило, когда ирей громко, торжественно, завораживающим голосом начал,- венчается раба божья Тамара и раб божий Тофик,- подчинив меня какой-то волшебной силе, всецело завладев мною, очаровывая. Вот царица Тамар, по воле Бога мы теперь не только обвенчаны, но и окольцованы Богом на веки. Если все-таки существует загробный мир, и там другая жизнь, мы все равно останемся верными божьей воле, - договорил он, с восхищением смотря на свое, а потом на ее обручальное кольцо. - Вот ты не верил в таинство обряда венчания, мы по поводу этого события торжества устраивать и не будем, просто соберем твоих друзей и отметим, идет? Они направлялись в сторону караван-сарая, где должен быть на постое их экипаж и кучер, ожидая их прихода. Кучер, только что вернувшись из духана, был навеселе, и тут же приступил запрягать лошадей.
- Да не торопись ты так, Теймураз, - остановил его Тофик, в духане хорошо ли обслуживают. - Ваше благородие, обслужат, как следует, таких, как я дальше входа не пускают, знают, дорогих блюд мы все равно не в состоянии заказывать, и оплачивать, тем более, - пожимая плечами, спокойно ответил кучер.
-- Ночью ехать вроде неудобно и затруднительно, давайте, сначала перекусим в духане, а потом снимем, нумер и утром двинемся, как ты, царица Тамар, смотришь на мое предложение? - Положительно, мой супруг, как ты прикажешь.
- Тогда все решено, пошли, и Теймураз с нами, посмотрим, чем там кормят. Внутри духана было просторнее, и он был пристроен к гостиничному зданию, почти занимал весь внутренний двор. Духанщик, мужчина небольшого роста, средних лет, коренастый, с большим животом, с длинными усами, которые сплелись с густой бородой, увидев красиво, по-праздничному одетых молодых людей, жестом и привычными лестными словами охотно приглашал их вглубь зала, при этом недоброжелательно посмотрев в сторону кучера.
- Он с нами,- обратившись к духанщику, произнес Тофик.
- Никаких возражений, сударь, садитесь, вас сейчас обслужат, и собирался уходить.
- Мил человек, гостиничные нумера вы тоже обслуживаете?
- Да, только дорогих нумеров - нумеров люкс, роскошных, которые хорошо обслуживается, правда этих нумеров маловато, не уверен, что есть места свободные.
- А Вы узнайте и нам доложите, - резко сказал Тофик. Вскоре подошел помощник духанщика, сообщил, что в гостинице, к сожалению мест, нет, и принял заказ.
- Да Вы не расстраиваетесь барин, - тихо сказал кучер Теймураз, я дорогу хорошо знаю, на экипаже имеются боковые огни, даст бог, за ночь доедем. Помощник духанщика по заказу принес нераспечатанную бутылку коньяка, вино кагор в бутылке с длинным горлышком, люли-кебав и жареных цыплят с зеленью. В разгар ужина к столу подошла высокая полноватая женщина с вуалью на лице. Незнакомка, приподняв вуаль, поздоровалась по-французски и продолжала обращаться то к Тофику, то к Тамаре. Тамара, не знающая языка, недоумевая, смотрела, как они о чем-то интересном оживленно разговаривают. Вдруг незнакомка неожиданно и быстро перешла на русский язык.
- Тамара, неужели я так сильно изменилась, что ты меня не узнала? - улыбнувшись, произнесла незнакомка.
- Зейнаб? Вот неожиданная встреча, - обнимая ее, радостно воскликнула Тамара. Тофик встал, галантно поставил стул рядом с Тамарой.
- Очень рад встрече, Зейнаб, - сказал обрадованный Тофик, тебе что налить, вино или коньяк?
- Мне ничего нельзя, а то маленький Герайчик начнет сердиться, - поглаживая живот, застенчиво сказала Зейнаб. Она быстро попрощалась, поцеловав Тофика и Тамару, ссылаясь на неотложные дела, что ее ждут. Но Тофик был другом Герая, которого эта терпеливая любящая женщина выходила и еще в утробе под сердцем носит его дитя. Провожая ее к выходу, он осмелился спросить:
- Зейнаб, ты, где теперь живешь?
- Я живу в Тифлисе, в большом особняке рядом с храмом Метехи, Тофик, с того момента, когда твой друг - титан,«отблагодарив» меня, выгнал из своего дома без причин. Больше в Арчыдан не возвращалась, вот и все Тофик, прощай! - огорченно произнесла она, и почти выбежала из духана, направляясь к ожидающему экипажу. Ночью сидя в теплом экипаже с мягкими утепленными сидениями, каждый из них независимо, друг от друга, думал, как жестоко и бесчеловечно поступил Герай, погорячившись в порыве гнева, выгнал эту красивую, образованную женщину, унизив ее при всех, выходившую его, и ради него оставившую свой дом, свое огромное хозяйство. Значит, все же любила? Как мы порой поступаем опрометчиво по отношению к любящим нас, даже, не чувствуя стыда, а ведь добрая совесть - глаз Божий, как утверждает великий словесник, думал Тофик. Пусть у нее была невольная любовь к нему, безо лжи и зла же. А страдал ли сам Герай от своего поступка, состоялся ли у него в душе Совестный суд? Думаю, что да, особенно, в последнее время, не могли же заступницы влюбленных женщин, богини мщения Фурии оставить его поступок без наказания, но, по крайней мере, я от него не только слова покаяния, а даже сожаления не слышал, хотя не думаю, что он не страдал. Извилистая дорога, освещённая полной яркой луной, вела его домой с возлюбленной, с которой теперь судьба крепко связала его, и он был счастлив и благодарен судьбе. Кучер Теймураз, выйдя из экипажа, громко постучался в калитку. Сонный сторож, очевидно, спавшей в будке у конюшни, увидев экипаж хозяина, быстро открыл ворота. Весь дом переполошился, узнав о возвращении хозяина. Уже рассветало, и сельчане, в первую очередь, разводили огонь. Тамара, уже на правах хозяйки такого огромного дома, по привычке попросила служанку приготовить ванну, так как с наступлением холодов, банным домом уже не пользовались. Утром после завтрака Тофик всю прислугу, мать и Светлану Андреевну собрал в гостиную комнату.
- Я хочу сообщить вам всем, я вчера имел честь обвенчаться со Скрябиной Тамарой Петровной в городской церкви, и она теперь является моей законной супругой и хозяйкой этого дома, конечно, вместе с моей матерью Ирадой ханум, вечером будет небольшой фуршет, поэтому, прислуге приготовить легкий ужин, сладости с фруктами и напитки. Видно было, что все этому событию рады. Ирада ханум, поочередно обнимая их, поздравляла, при этом, чуть всплакнув. Светлана Андреевна, увидев их обрученными, казалось, наконец-то успокоилась и попросила молодую служанку, которая ухаживала за ней, из ее комнаты принести большую позолоченную икону. Она с трудом держала тяжелую икону над головами молодых, которые стояли перед ней на коленях,- благослови ваш брак, Господи, не откажи им в любви и счастье, - трясущимися губами произнесла она, потом она обняла Ираду ханум, и обе женщины стояли, долго рыдая, наверняка, напрочь забыв, свою неприязнь друг к другу. Так любовь их детей разрушила их вражду, положила начало новым родственным отношениям.
Вернувшись из долины, Герай, в первую очередь, проведал сына, а затем зашел в гостиную, чтобы проведать и Любовь Ивановну, узнать о ее самочувствии. Она лежала, читала книгу и, увидев его, была очень обрадована.
-- Долина почти вся затоплена, пропал и тютюн, который был посажен в тальвегах, в низине долины, а как ты себя чувствуешь? Только что стало известно, что Тофик и Тамара, будучи в городе, обвенчались в православной церкви, и он вечером приглашает на небольшой фуршет в честь этого события. Я устал, тем более, один, наверное, не пойду, я уже извинился, мне показалось, что он обиделся, - устало сказал Герай.
- Я уже вставала, голова не кружится, чувствую себя хорошо, вот, читаю. Полагаю, что мое присутствие на фуршете с тобой, простой девушки, уязвил бы твое болезненное самолюбие, причинив боль, оскорбляя твои чувства, да? Ты правильно сделал, отказав своему близкому другу, почти, брату, нет у тебя той высокородной гордячки, которая составила бы тебе компанию, а событие-то экстраординарное. Ай да Тофик, какой решительный, стремительный оказался, а? Ай - я - яй, какая неожиданность, какая смелость, кажется, он тоже мелик, потомственный дворянин, высшая дворянская знать, решился же жениться на простой девушке, не боясь пересудов, а? Этот случайный разлад, не вынудит ли других преступить нравственные нормы столетий, не разрушит ли вековые законы преемственности, чего опасаются такие высокородные мелики, как ты, и наконец, не намек ли на «распавшуюся связь времен», как утверждал великий трагик? Я теперь поправилась, вечером соберу вещи и завтра покидаю твои пенаты, которые никогда не станет любовным чертогом, а останутся образцом роскоши, - устало проговорила она и повернулась на другой бок. Он начал было злиться, но подошел к ней, поднял ее на руки, поднес ее к многочисленным шкафам, поставил на ноги и начал открывать двери шкафов с одеждой и сейфов с драгоценностями.
-- Выбери, пожалуйста, себе любую одежду, любое украшение, чтобы твое появление вызвало у всех фурор, успех и восторг, не тоже следует умыться и переодеться, я скоро, мне думается, что я становлюсь похотливым, - резко повернувшись, быстро ушел. Она была похожа на Мелийскую нимфу, на ней было платье из аксамита, сшитое из узорчатого бархата, пряденного золотом, на шее ожерелье из жемчуга в виде сердца, на правой руке золотой браслет с драгоценными камнями. Платье соблазнительно обтягивало ее стройное тело, особенно выделяя ее стоячие груди.
-- Ну как? Лишь бы ничего не потерять, а то не рассчитаться, тем более, моя карьера не удалась, - кружась перед ним, произнесла она.
-- Восхитительно! Я даже не знал о существовании этих вещей, ты прелестна,- наконец-то улыбнувшись, сказал он. Пока есть время, если ты не возражаешь, я хотел бы показать тебе свой кабинет, - смущенно произнес он.
- С удовольствием, согласна, мне будет очень интересно. В кабинете малахитовый стол был завален разными записями, рукописями, там же стоял мольберт с засохшими красками, а на диване и на полу валялись наброски рисунков, готовые картины, завернутые в чистые холсты, на стене, на ковре необычной красоты и блеска, скрипка, рядом не менее красочный футляр. Стены были украшены разными старинными ружьями, пистолетами, саблями, которые были инкрустированы драгоценными камнями.
-- Боже ты мой, ты рисуешь, пишешь и еще на скрипке играешь? Восхитительно! Ты, случайно, не первым нашел ключ от того кладезя ангела Аваддона, а?
-- Если не ошибаюсь, первым ключ от кладезя украл Феб, а потом его бездонное содержимое стало достоянием богов, затем и людей, ладно, пойдем отсюда.
Дом Тофика сегодня освещался ярче обычного. В гостиной собрались все общие друзья, Иван Лукич и Семен с супругами и, конечно, матери Тофика и Тамары, теперь забыв навсегда о вражде.
-- Вот и пришел мой брат Герай со своей подружкой, очаровательной Любовь Ивановной. Прошу за стол. Застолье затянулось допоздна, Герай, ссылаясь на усталость, решил попрощаться со всеми. Проводив его до калитки, Тофик, прощаясь, намекнул, что для него есть очень важная новость, но только об этом. У дома Любовь Ивановна вынуждена была спросить, мол, где ей теперь можно ложиться спать, получила ответ: там же, где и спала.
Она стояла перед зеркалом, смотрела на себя, любуясь своей красотой, одеждой и украшениями, которые, несомненно, ее делали более привлекательной. Она села на диван, ей не хотелось раздеваться, она понимала, что это в последний раз. Неожиданно зашел Герай и, увидев ее сидящей на диване, беспокойно спросил: тебе плохо?
- Нет, просто не хочется прощаться с обликом богини, - смеясь, ответила она. Он из шкафа достал бутылку коньяка и шоколат.
-- Если хочется выпить, то присоединяйся, - наливая в хрустальные рюмки коньяка, сказал он.
-- Ты лучше помог бы мне раздеться, а то какая-то слабость одолела.
- Сейчас мы с ней разберемся, - сказал он, задув две большие свечи, при одной, тускло освещающей свече, он поднял ее, положил на широкий диван, садясь рядом, губами обхватил ее теплые мягкие губы, пальцами расстегивая верхние пуговки. Она стащила с него рубашку, обхватив его гигантское тело, нежно начала гладить, опускаясь до его брюк. Он быстро снял с нее платье, не обращая внимания на украшения, и первым делом, добрался до давно его манящих стоячих грудей с большими тёмными сосками и начал нежно тискать их пальцами, иногда покусывая, тем самым, вызвав у нее восторженный стон. Его половой член полностью выпрямлялся, еще больше наполняясь кровью, увеличивался. Она с наслаждением, сопровождаемым стоном, вызванной негой, губами и язычком касаясь его полового члена, как бреду, шептала: исполин мой, любимый мой, молю тебя, только сначала чуть, и держи его во мне, чтобы я наслаждалась им, только молю тебя, не торопись. Коротко постриженные волосы вокруг ее услады настолько сильно возбуждали его, что он впал в состояние неистовства и исступления и он нащупав небольшой бугорочек в наружной части ее услады, чем вызвал у нее молящий стон, будто она просила о пощаде. Он неустанно покрывал поцелуями ее белое тело, оставляя красные пятна. Любовь Ивановна не торопила события, хотя он был готов, но она наслаждалась его большим членом и сама стала поправлять его в свою усладу. Он, воспользовавшись этим, наполовину, вошел в нее, долго держа его в ее усладе, не двигаясь. Она так желала, почувствовать его величину, когда он весь войдет в нее. Он, сделав резкое движение, фыркнув, с восторгом весь вошел в нее, вызвав у нее громкий стон, и продолжал услаждать ее. Она ждала конца полового акта, чтобы почувствовать его семяизвержение и слиться с ним в единый поток полового удовлетворения. После короткого отдыха Герай предложил ей выпить немного коньяка. Она лежала на диване совершенно голая, и, наливая коньяк ей и себе, он любовался ее белоснежным телом, восхищаясь стройностью и утонченности ее стана.
-- Боже мой, какой же ты все-таки великан, думала, раздавишь меня, а потом, когда полностью вошел в меня, дыхание перехватило, - отпивая из рюмки коньяк, смеясь, произнесла счастливая Любовь Ивановна, надевая халат.
-- Ты куда и что собираешься делать?
- Хочу все украшения обратно в ларец положить, платье и туфли на место убрать, уже светает, я должна идти в свою комнату, пока из прислуги кто-нибудь не увидел нас в такой обстановке.
-- Вот, ты снова начинаешь меня дразнить и злить, а эти вещи уже принадлежат тебе, здесь не прокатный салон, чтобы их брать в наймы, может, еще оплату предложишь, - недовольно, еще больше злясь, произнес он.
-- Это очень дорогие вещи, и я их взять не могу, тем более, я после завтрака собираюсь уезжать. Это безнравственно, оставаться в твоем доме в качестве гувернантки - кокотки, и мы не имеем права пренебрегать нормами нравственности и морали в доме, где воспитывается маленький мальчик, да и как прислуга отнесется к тому, что мы будем жить, как любовники, а? Она видела, как его лицо багровеет и боялась, что сейчас Атлант уронит небосвод. Он подошел к столу, налил себе коньяк и выпил.
-- Значит,- начал он, эта ночь была игрой, проверкой моей способности к чувственному наслаждению, способности к половому удовлетворению, да? Тогда, где твое страстное желание к половому влечению, что было безумно, или это один из признаков искусного притворства? Ведь я же не позволил себе насильственного грубого полового акта против твоей воли, почему все это ты приняла лишь за похоть, а чувства, любовь здесь ни при чем? Ты очень мужелюбивая, почему теперь, когда все по желанию, по любви, и происходит полное благозвучие, основу которых составляют взаимность, и согласованность, ты предаешь все забвению, а? Это и есть твоя месть, и ты в том же лагере, где все безумцы, под прикрытием какой-то придуманной анафемы, меня преследуют, хотя не я создавал эти причины или признаки и устал переносить страдания за деяния своих предков, и ты меня бросаешь в эту минуту? Значит я, находясь под тяжестью этой анафемы, должен отказаться от любви, от счастья и погрузиться навечно в реку забвения, кануть в Лету и бесследно исчезнуть или жить аскетической жизнью? Но я не аскет. Ты это сделала из-за мести ко мне, а не по любви, тем самым, унизив меня. Получается, как у Некрасова: «Пускай горькая моя судьба - я буду ей верен», так, что ли? Хочу, чтобы ты знала, я не жук цветолюб, яркоокрашенный, живущий в гнилой древесине и никогда им не стану. Желательно, тебе уехать спозаранку, чтобы не вызывать нежелательные пересуды у прислуги, да и Юра вас, тоже, не должен увидеть. Все здесь в Вашем распоряжении, можете брать, что Вам хочется, я мог бы Вас полюбить, теперь же «Некому боли мои Фебовой лирой унять», прощайте! - сказав, он быстро ушел, даже, не посмотрев в ее сторону. Он хотел закрыться в своем кабинете, в коридоре встретив Эльдара, приказал, чтобы он предупредил всех служанок - к нему никого не пускать, конечно, кроме Юры. Ты тут неправа, - корила себя Любовь Ивановна, в один миг разрушила то, что крупинкой собирала, берегла, все в округе мечтали бы услышать от него эти приятные слова, не говоря о том, чтоб еще и переспать с ним, почти добиться его признания. Рассыпался тот дом, тот чертог любви, где ты была безумно счастлива, была наполнена удовольствием и радостью. Да, несомненно, это был успех, счастливое стечение обстоятельств, и никакого намека на чье либо происхождение. Жила бы с ним, родила бы от этого исполина ребенка, ведь так его хочется, хотя и Юра стал родным. Главное-то в том, что ты сама безумно любишь его, вот это правда. Откуда такая ложная гордость, превратившаяся в высокомерие и надменность? Такое преувеличенное высокое мнение о себе, а ты ведь простая девушка, ставшая заносчивой, которая засиделась, и состарится в девках, получится, как у Грибоедова: «Зла, в девках целый век». Казалось, ты поймала свою жар-птицу и станешь воплощать свою мечту - быть счастливой и, вдруг, обожглась, и она стала химерной по своей же глупости. Ведь была же жантильная, и желательно, осталась бы жеманной и изысканной в своих манерах, постоянно проявляя свое кокетство в изысканных нарядах, которыми забиты все платяные шкафы, тем более, у него есть вкус, и то, как ты одеваешься, ему нравится. В дверь постучались, у дверей стояла няня Юры, она, рыдая, поведала, что у мальчика жар, постоянно бредит и зовет ее. Любовь Ивановна, прямо в халате, в крайне раздражительном состоянии бросилась в детскую комнату. Конечно, мальчик заболел, не помогали компрессы, микстуры от кашля, он задыхался. Рядом на кровати лежали сквозь мокрые ночные одежды, которые няня сменила на сухие. Она разделась догола ,скинув халат, и легла рядом с ним, надеясь согреть крошечное тело своим теплом, так делала всегда ее мать, когда она хворала, и велела няне закрыть дверь на ключ. Мальчик учуял ее своеобразный запах, теплоту ее тела, напоминающего материнское, немного успокоился и престал кашлять. Зря ты стараешься, «безумец», и витаешь над ним, я его на твой суд не отдам, его душа безвинна, и ты этого не дождешься.
-- Ты знаешь, где живет фельдшер Иван Лукич? Нет, сама не ходи, пошли Эльдара, пока он не уехал в долину, у мальчика сильный жар, поэтому, он и бредит, сообщи об этом отцу, - дрожащим голосом сказала няне Любовь Ивановна.
-- Барин всем запретил его беспокоить и закрылся в кабинете, и я боюсь хотя бы через дверь сказать ему, - обреченно произнесла няня и вышла.
- А ты иди и скажи, что маленький барин заболел. Юра, маленькими ручонками обняв Любовь Ивановну, нервно шептал,- мамочка, не отдавай меня дяденьке, он плохой, меня увезти хочет. В комнату, как вихрь влетел Герай, а Юра продолжал говорить, пока еще находясь в бредовом состоянии.
- Мамочка, дяденька хочет меня вырвать из твоих рук, держи меня, не выпускай, - ручонками еще сильнее обхватывая шею Любовь Ивановны.
-- Успокойся, сынок, я тебя никому не отдам, я рядом, спи, - обняв его еще сильнее, шептала Любовь Ивановна, обливаясь слезами. Происшествие, которое увидел Герай, потрясло его до глубины души, особенно, мольба мальчика о помощи от угрожающего ему какого-то дяденьки, и он не мог безболезненно смотреть на ее слезы.
-- Герай, я послала Эльдара за фельдшером Иваном Лукичом, пока его нет, хочу своим телом согреть его, и он так обнял меня, теперь, наверняка не отпустит, я совершенно голая, и ты больше сюда никого не пускай. Теперь этот «безумец» и до ребенка добрался,- подумал Герай.
-- А ты не стой, как истукан, будто идол и не веди себя бесчувственным равнодушным человеком. Сходи на кухню, пусть приготовят теплую воду с медом, а потом из моего кофра принеси пузырек с белым порошком, жаропонижающий, требуется срочно сбить у него жар, - чуть не крича на него, велела Любовь Ивановна. Он послушно почти выбежал из комнаты. Вернулся Эльдар и с сожалением сообщил, что фельдшера Иван Лукича дома нет, его вызвали к раненному крестьянину. Семена дома тоже не оказалось, он еще на рассвете уехал к виноградникам. После кипячёной воды с медом и белого порошка Юра стал ровно дышать, престал бредить, так и начал засыпать, обняв за шею Любовь Ивановну.
-- Он так непеременно меня задушит, - улыбнувшись, сказала она,- я хорошо слышу его легкие, вроде, хрипов нет, все равно надо дождаться Ивана Лукича. Няня с виноватым видом стояла в сторонке в полном расстройстве.
-- Вечером хорошо поужинал, был весел, а вот ночью-то все и началось. Вроде тепло одеваю, везде бегает, никак не угомонится, сильно потеет, может, и простудился, - переживая, причитала она.
-- Да Вы успокойтесь, ведь ребенок же, еще, вдобавок ко всему, очень подвижен. Вы, наверняка, ночью не спали, идите в свою комнату постарайтесь немного отдохнуть, а потом меня замените, и, может, скоро и фельдшер приедет, - старалась успокоить няню Любовь
Ивановна. Герай теперь понял, что значит, для него Юра и ему больно было, что сын вырастал без матери, ведь он в таком возрасте очень нуждается в заботе, ласке матери, хотя Любовь Ивановна и няня старались, относились нему, как родному. После приема порошка и питья Юра крепко заснул, и Любовь Ивановна, дотянувшись до своего халата, встала и, повернувшись в сторону Герая, презрительно посмотрев на него, вышла из комнаты. Войдя в свою комнату, начала продолжать собираться, выкидывая из кофра всю одежду, которую они вместе покупали перед приездом в Сальяны. Герай вошел в ее комнату тихо, без стука, и увидел, что она, плача, собирает свои вещи.
-- Прошу тебя, не уезжай, мне и Юре без тебя будет плохо, он даже в бреду называл тебя мамой. Я всегда в беде из-за своей гордости, твердой воли и упорства, это есть мой облик, видимо, так я воспитан, именно поэтому никто со мной не уживается, смилуйся, Любовь Ивановна, больше никаких грубых выходок с моей стороны не будет, - обреченно, тихо произнес Герай. Она села на диван, разрыдалась, ему жалко было эту красивую, хрупкую и образованную женщину, которой он постоянно причинял зло, и его недоброжелательность выражала какую-то необъяснимую злобу, издевку. Он даже не представлял, как это жестоко и мучительно. Его чрезмерная язвительность, свирепость заслуживают осуждения и, наверняка, вызывают у нее ненависть, чувство сильной неприязни к нему.
-- Ты слишком горд,- сквозь слезы причитала она, высокомерный, заносчивый и никогда не осознаешь важность, значительность наших взаимоотношений, а это приносит только вред и разлад. Скажи честно, если возможно, искреннее, чистосердечно, испытываешь ли ты ко мне какие-то чувства, но только неподдельные и, наконец, какая же женщина тебе нужна, Герай? Он был очень расстроен тем, что снова причинил ей боль. Налил в большой фужер коньяка и залпом выпил.
-- Такая женщина, как ты меня устроила бы, и я об этом уже говорил, что я мог бы полюбить тебя. Только меня раздражает твое поведение относительно одежды и драгоценностей, мол, они дорогие, ты их носить не можешь, а что, их мне самому носить или продолжать над ними чахнуть, что ли? Я, уезжая, все документы на недвижимость на тебя оставил и они лежат в шкафу, значит, то, что я имею - твое, разве это не доверие, и стоит ли спорить об этом, или тебе нужно больше? - сердясь, громко говорил он. - И всегда стремишься уехать куда-то, зачем-то, чего тебе тут не хватает, а? Наверняка, наскучило тебе однообразие деревенской жизни, и тебя тянет к фатоватым фендрикам, которые настолько глуповаты и легкомысленны, что тебе с ними было бы невероятно скучно. Мы уже имели половую связь, а не боишься ли ты забеременеть и оказаться матерью одиночкой, тем самым поставить меня в унизительное положение, мол, отрекся от нее ради своего происхождения, ведь это постыдный, унизительный поступок, бесчестье, ты хоть об этом думала?
-- Я не прорицательница Фемоноя, тем более, не жрец - оракул, и у меня нет гадательной книги, по которой гадают, и мои суждения не могут признаваться истиной, даже, пусть на житейском опыте. На твой вопрос есть очень простой ответ, если забеременею, то буду рожать, и это не унизительно, рожать ребенка от любимого человека, - плача, чуть не криком, ответила она. Герай подошел к ней, обнял ее, целуя в губы.
- И рожай, пусть будет много детей - меликов, как у царицы Ниобы, только не повторяй ее судьбу, идёт? Он знал, что под халатом ее белоснежное голое тело и не замедлил запустить руку под халат, дотрагиваясь до ее услады. Она не возражала, только закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением и начала издавать тихие стоны в ожидании минуты сладострастия.
Река, убившая семью Рамиза, уничтожила и все его стремления, мечту освободить ее от кабальной жизни. Приказчик Закир, уехавший в город для лечения, задерживался, и всю работу по хозяйству приходилось организовывать Рамизу. От прежней активной деловитости, находчивости и сметливости, не осталось даже и следа, даже Наташа не могла облегчить его страдания, как бы она его ни успокаивала. Он стал часто выпивать, впадая в подавленное, угнетенное состояние, его активная жизнь сменилась застоем и пришла в упадок. Гибель семьи, как трагизм, привела к безысходности, обреченности и излому души, обозначив крутой поворот в жизни. Но он был молод, одержим, понимал, что жизнь продолжается, и прошлое уже не вернуть, и как-то нужно смириться с постигшим его горем и стараться обустраивать хотя бы свою и Наташину жизнь.
-- А сколько обездоленных, лишенных самого необходимого, людей после наводнения ходят по селу и просят милостыню, - с горечью сказал вошедший в контору Таир. Конечно, все с пониманием относятся, ну, покормят, где-то пустят в хлев ночевать, впереди еще долгая зима, а дальше-то что?
-- У нас есть пустующие хлева или конюшни? - вдруг спросил Рамиз.
-- Есть только пустующий длинный амбар, раньше там хранили муку, а потом построили новый.
-- Вот его нужно очистить, разделить на две части и сделать, как столовую, а другую часть оборудовать лежаками, нельзя своих односельчан бросать в беде, их не так-то уж много наберётся. Имея такое богатство и такие возможности, мы - то ведь можем их раз в сутки накормить горячей пищей и дать ночлег, а? - не поднимая голову, сказал Рамиз.
- Так все сразу не решишь, это надо анализировать, обдумать, да и, вдруг, Закир не даст согласия, - ответил Таир, сомневаясь в его замысле. Рамиз не сдавался и, вдруг, его, как-то взорвало:
- Мне наплевать на него, на этого служаку, пока Закира нет, и он не голодает, поручи, пусть амбар переделают, подбери людей, кто этим будет заниматься, и если он, вернувшись, нам помешает, мы просто его убьем, вот и все. Из города приехал купец, который о постигшем горе сельчан знал и выразил свое сочувствие несчастью Рамиза.
-- Думаю, вам, молодой человек, теперь не до сделок, и если наши договоренности еще имеет место, то мы могли бы осуществить их реализацию. Я уже вам докладывал, что внес аванс за усадьбу, хозяин которой спешно покинул этот богом созданный край и вернулся в Россию. Вы должны ее осмотреть, прекрасные пенаты, если не понравится, то я оставлю ее себе в качестве резерва, желающие покупать всегда найдутся, - как-то вяло сказал купец. - Нет, нет, - вдруг, спохватившись, оборвал его Рамиз, мы все дела, которые наметили, доведем до конца, но голос его задрожал, и старый опытный купец с пониманием отнесся к состоянию этого молодого человека, к которому с первых дней знакомства испытывал не только уважение, но и отцовскую любовь, за его ум, доброту и деловитость. Купец подошел к нему, по-отцовски обняв его, попытался хотя бы на время, хотя бы чуть облегчить его страдания и унять душевную боль этого юноши.
После венчания в доме Ирады ханум воцарилась тишина, и все жили одной дружной семьей. Усилиями местных знахарей и военного фельдшера Ивана Лукича, не удалось привести в норму здоровье Светланы Андреевны, и Тофик вынужден был отвести ее в город в больницу для более эффективного и профессионального лечения. После первого же осмотра и на основании сделанного наспех анализа, лечащий врач вынес суровый приговор, мол, удар, который произошел с ней, привел к острому нарушению мозгового кровообращения, и повтор паралича неизбежен и, возможно, с летальным исходом. И он оказался прав, несмотря на усилия врачей, услуга которых щедро была оплачена Тофиком, Светлана Андреевна, мать Тамары, ночью тихо скончалась, так и не простив Ираду ханум, и унесла с собой в иной мир обиды, горечи, накопившиеся за многие годы, с которыми она жила до последнего дня. Так и не простила, - горестно подумала Ирада ханум, впадая в глубокое стрессовое состояние, вызванное нервным напряжением. Она, закрывшись в своей комнате, часами причитала, теперь за помощью обращаясь к Богу, чтобы он, сжалившись над ней, дал ей возможность спокойно дожить оставшиеся годы, а может быть, даже месяцы. После похорон Тофик с Гераем сидели в беседке, Тофик должен был поделиться новостью, что он в духане увидел Зейнаб.
-- Я сначала было подумал, что она потолстела, и не узнал ее, тем более, она говорила по-французски, потом приподняла вуаль, да, это была она. Я предложил ей выпить с нами, но она с улыбкой показала на живот, мол, маленький Герайчик возражает, намекая на свою беременность, - спокойно начал Тофик. Герай ему не ответил, он чувствовал себя виноватым перед этой женщиной, он совершенно несправедливо унизил ее, а ведь она, только она выходила его после ранения и, наверняка, сильно любила, бросив все ради него, приехала к нему. Это было в высшей степени жестоко, безжалостно и бессердечно. Он, молча, выпил и, не попрощавшись, направился в сторону своего дома.
Профессор Михаил Петрович дремал, не отпуская руку Фариды. Уже второй день у нее сильно болело внизу живота, и с каждым разом боль усиливалась, становясь невыносимой. Вечером после ужина ей стало совсем плохо и она, держась за стенку, попыталась добраться до своей комнаты, но, упав, потеряла сознание. В коридоре её обнаружил гимназист Сергей, который возвращался с прогулки. Он, наклонившись над ней, попытался привести ее в чувство, потом понял, что срочно нужно отвести ее в больницу и, быстро добежав до конюшни, на ходу крикнул кучеру Федору: срочно запрягай лошадей и карету подгони к крыльцу, Фариде плохо, нужно отвезти ее в больницу, понял? - Как не понять, барин, быстро все сделаю. На шум подошли служанки, и они вместе уложили Фариду в карету. В больнице ее сразу же на носилках отнесли в палату для рожениц, оставив Сергея ждать в коридоре. Прошло несколько часов, а он терпеливо сидел и ждал, пока не вышла пожилая женщина-акушерка, покрытая сединой.
-- Кем эта девушка вам приходится? - грубо спросила она,- если супруга, то вам не повезло, она ребенка потеряла, преждевременные роды. Сергей настолько был потрясен случившимся, что не понимал ее слов. Приехала экономка дома Мария Михайловна, по виду Сергея поняла, что произошло что-то непоправимое. Он не смог сдерживать слезы, настолько велико было его душевное переживание и, обняв свою кормилицу, прошептал:
- Боже мой, какая несправедливость. Мария Михайловна все-таки решила узнать все подробности, и врач - акушер успокоил ее, что с ней все хорошо и через два денька можно будет ее забрать. Они оба в подавленном состоянии возвращались домой, так как врач категорически отказался пустить Марию Михайловну к ней в палату. Дома Сергей закрылся у себя в комнате, никому не отзывался, даже просьбу кормилицы Марии Михайловны открыть ей дверь умышленно не замечал, и весь вечер промолчал, так и не входя из своей комнаты. Конечно, он жалел эту юную девушку, привязался к ней, когда долго не видел, скучал и под любым предлогом заходил в ее комнату, иногда, даже, беспричинно сидел молча и смотрел на нее. И какое-то странное чувство, природу которого он еще не понимал, последовательно овладевало его юным сердцем, начало волновать его кровь, и неудержимо смешиваясь с юношеской страстью, всецело подчиняло его себе, наполняя душу. Да это было сердечное влечение, восхищение ее красотой, порой, вызывающее у него страдание и страх. Будучи начитанным, знатоком любовных элегий Овидия, Катулла, он знал, что это чувство означает, и боялся признаваться самому себе, что влюблен. А это чувство любви с каждым днем, бушуя, как огненный ураганный вихрь, еще сильнее набирал силу, ища выхода, требуя осуществления его странных желаний. На следующий день он в гимназию не пошел, а решил навестить Фариду в надежде, что сегодня его к ней пустят. Он, молча, с обреченным видом, сидел в коридоре у палаты, и, наконец-то, был замечен вчерашним врачом - акушером.
-- Вы хотели бы увидеть свою супругу?, - неожиданно спросил врач. Он хотел, было, его поправить, подумав, не стал этого делать.
- Да, если это возможно. Фарида, увидев его, закрыла лицо руками и навзрыд плакала. Она была очень бледна, и, очевидно, ее болезненное состояние еще не прошло.
- Фарида, как ты себя чувствуешь, какая помощь требуется, - невнятно начал спрашивать он.
- Теперь, наверняка, меня с работы выгонят, и придется возвращаться домой в деревню, а я так привязалась к Михаилу Петровичу.
- Тебя никто не выгонит, пока я в доме хозяин, и я об этом уже говорил, - протягивая ей большую плитку шоколата, - сказал Сергей,- завтра тебя отпустят, я зайду за тобой, и мы вместе пойдем домой.
-- Барин, принесите мне завтра, пожалуйста, чистую одежду, нижнее белье и платье из моей комнаты, если не трудно, - продолжая плакать, произнесла она. Попрощавшись, он вышел из больницы в удрученном состоянии. Жалко было смотреть на нее, и вспомнил, как, однажды, говорил учитель богословия, приводя в пример слова Иакова:
- «Похоть же зачавши, рождает грех, грех рождает смерть», и её ребенок не должен был жить, если он был зачат в похоти и в грехе, но без сердечного влечение и любви.
После неожиданной встречи Зейнаб с Тофиком и Тамарой в духане, вернувшись в особняк, она, расстроенная, сидела на диване, предаваясь воспоминаниям. Думала о том, что Тофик обязательно скажет Гераю об их встрече и надеялась на его милосердие, что он из чувства сострадания сделает снисхождение и не останется безразличным и равнодушным к его сообщению, если, конечно, ее любил, ведь она его ребенка носит под сердцем.
-- Вы сегодня выглядите очень усталой и задумчивой, - сказал прапорщик, только что вернувшийся со службы, - случилось что-то неприятное, что могло повлиять на ваше настроение?
-- Нет, Георгий, ничего не случилось, немного передохну, и будем ужинать. Просто сегодня случайно знакомых встретила и до сих пор нахожусь под впечатлением.
-- Да, порой, образы, как отражения, остаются в памяти, иногда. Заставляя нас вспоминать пережитое. Надеюсь, у вас о прошлом не тяжелые вспоминания?
- Пусть даже тяжелые,- ответила Зейнаб,- но я не намерена восстанавливать те события минувших дней в памяти, но, все-таки, есть образы и обстоятельства, которые невозможно забыть. Я вас прекрасно понимаю, Георгий, вам хочется узнать все, что касается меня, я же обещала вам, что полностью удовлетворю ваше любопытство, но в свое время. Подошла домработница, сообщила, что ужин готов, и стол накрыт в столовой. Она в своей комнате сняла новое платье, сшитое больше размером, так как старые платья по размерам в период беременности были тесноватыми. За ужином она сама налила Георгию в хрустальную рюмку коньяка и, накладывая ему в его блюдо, мясное рагу с овощами, вдруг, спросила:
- Георгий, вас на службе могут отпустить дня на два?
- Конечно, для того, чтобы приводить в порядок личные дела, скажите, что мне следует делать, - сказал он, выпив рюмку коньяка.
- Я знаю, что, по отношению ко, мне вы раделец и постоянно радеете, стремясь заботиться обо мне, благодарю вас за это. У меня в селе Арчыдан есть огромное поместье с лесами, земельными угодьями, живность, одним словом, огромное хозяйство, и этим управляет мой приказчик и его помощник. Там мой особняк, где за всем смотрит моя служанка, с которой мы, как подруги, вы не могли бы отвезти ей мое письмо и привезти то, что она даст, чтобы добраться до села Арчыдан в легкой карете потребуется один день, и обратно также, если пожелаете ночевать, то оставайтесь. Вы можете это сделать? - спросила Зейнаб, продолжая ужинать.
- Да, Зейнаб, могу, завтра на службе пишу рапорт и послезавтра нанимаю извозчика и уезжаю, а там, как получиться,- выпив еще рюмочку, ответил прапорщик, доедая свое рагу. - Ну, тогда я ваш должница, - довольно произнесла она.
Гимназист Сергей Воронин и на следующий день тоже не пошел в гимназию и, как обещал, с утра пришел в больницу, пронеся Фариде чистое белье и платье. Передав сумку с одеждой сестре, он сидел в коридоре, ожидая ее появления. Наконец-то, она, в сопровождении сестры, вышла из палаты, она была очень слаба, бледна и шла неуверенной походкой.
-- Барин, - обратилась к нему сестра,- ей долго ходить нельзя, надобно еще бы полежать, желательно нанять извозчика. Он-то рассчитывал погулять с ней по городу и пригласить ее в духан, поэтому пришел пешком, оставив свой экипаж дома.
-- Хорошо, ты пока здесь посиди, а я остановлю извозчика,- и выбежал на улицу. Уже лежа на диване в своей комнате, она зарыдала, Сергей понимал, что потеря ребенка безутешное горе для матери, поэтому, не утешал и молча вышел из комнаты, оставив ее одну.
Профессор Михаил Петрович, обеспокоенный отсутствием Фариды, свое недовольство выражал то Марии Михайловне, то служанке, которая с ним сидела.
- Ты не скажешь, юный мой друг, - обратился он Сергею, когда тот зашел проведать его,- где та очаровательная, без сомнение, заботливая юная Фарида и почему она со мной не сидит, знаешь ли, без нее я не могу даже заснуть, - жаловался профессор своему внуку. Сергей сел рядом с ним, взяв его костлявую руку, успокоил его.
- Она малость приболела, дедушка, пару дней отлежится, и снова будет сидеть с тобой рядом. Он видел, как глаза старика потускнели, он был опечален его сообщением и, молча, закрыл глаза. Успокоив старика, Сергей собрался идти в гимназию и увидел экономку Марию Михайловну, которая направлялась в комнату Фариды.
- У нее горе, она плачет, может, не стоит ее беспокоить, а? Он по ее виду понял, что у нее совершенно другие намерения, и она, безусловно, затеяла нехорошее.
-- Я хочу выдать ей жалованье и попрощаться с ней, она нам больше не нужна, я наняла другую сиделку, - спокойно сказала экономка. Он такого коварства, жестокости, недоброжелательности, преисполненной чувством злобы, от своей экономки не ожидал и был потрясен ее поведением.
- Я не допускал, что ты такая злодейка, зловредная женщина и человеконенавистница, выгнать молодую девушку прямо на улицу, когда она потеряла ребенка и истекает кровью, разве это не грех? твой поступок безнравственный, поступок греховодницы, - начал возмущенно говорить он.
- Как ты смеешь меня так оскорблять, хотя, сам-то знаешь, что такое грех? молокосос, я ее сейчас же выгоню, нашел, кого защищать, нищенку, - свирепым взглядом смотря на него, кричала экономка.
- Я наследник старинного рода, родовое наследственное завещание на унаследование всем имуществом принадлежит мне, и ты в моем доме, тоже, вроде нищенки, как она. А что касается моего знания, ты знаешь, где я учусь и сколько языков знаю и не потерплю подобного тона, я тебя увольняю, ты больше в моем доме не только не служишь, но и не живешь, все ключи от всех помещений сдать камердинеру, и у него получишь свое последнее жалованье. Я не потерплю, чтоб в моем доме, в моем присутствии унижали человека за то, что он беден, ты не женщина, а просто Ехидна,- и направился в комнату прислуги. Они все слышали его, и он снова всем объявил, что Мария Михайловна в этом доме больше не работает и камердинеру приказал взять у нее все ключи, если откажется, тогда, заменить все замки и ему велел идти за ним. Он открыл сейф и, взяв деньги, протянул их камердинеру.
- Эти деньги для нее, а все вопросы по дому будешь решать пока ты, если к моему возвращению она еще будет находиться здесь, я и тебя уволю, - почти крича, громко говорил он. Камердинер его, пожилой, добрый старый служака, бывший военный, такого жесткого решения от молодого барина не ожидал и, пожимая плечами, взяв деньги, поспешил исполнить его приказ, направляясь к Марии Михайловне. Своим жестоким, безжалостным и бессердечным отношением к молодой девушке, недавно потерявшей ребенка, она вывела его из себя, вызвала в нем чувство брезгливости, омерзения, и уважать и терпеть ее по-прежнему он больше не сможет. Услышав все, Мария Михайловна начала собирать свои вещи, отдала связку ключей камердинеру, но деньги взять отказалась.
Лейла, измученная своей беременностью, которая протекала болезненно, доставляя ей много хлопот, еще больше страдала оттого, что тяжело болеет муж. Пока приказчик Закир лечился в городе, Рамиз нанял для нее служанку, кухарка, по-прежнему, готовила еду для нее и жила в большом доме, куда в последнее время Лейла давно не заходила. Кроме кухни, все двери большого дома были закрыты на замки, и два сторожа поочередно день ночь охраняли двор и дом. Вечером в контору зашел сторож и сообщил Рамизу, что какой-то военный спрашивает Закира или Лейлу и, по взмыленным лошадям, видно, что приехал издалека. В контору вошел молодой, высокого роста, военный с тонкими рыжими усиками и представился прапорщиком Иевлевым.
-- Мне, по поручению Зейнаб, надобно увидеть приказчика Закира или ее служанку Лейлу, - по-военному четко отчеканил он.
- Закира нет, он в городе на лечении, а Лейла дома, я вас провожу к ней,- вставая, сказал Рамиз.
- А вы, случайно, не его помощник Рамиз?
- Да, случайно, это я. Они вдвоем, в сопровождении сторожа, направились к дому Закира. Прапорщик изысканно вежливо, учтиво, выражая свое почтение, так же четко представился Лейле и, вытащив из внутреннего кармана френча, отдал письмо от Зейнаб. Она села на диван, стала читать письмо, которое было написано на фарси. Прапорщик дождался, когда она прочтет письмо, и снова из внутреннего кармана достал перстень с красным сердоликом, протягивая ей.
- Да, эта ее перстень, нам придется идти в особняк, - без колебания ответила она,- Рамиз, в спальной, в тумбочке лежит связка ключей, возьми, пожалуйста, и помоги мне идти в большой дом, - продолжала Лейла, тяжело поднимаясь. Рамиз открыл тяжелые входные двери, освещая Лейле дорогу, чтобы она могла зажечь лампы и свечи в коридоре, она, попросила их подождать ее, и с лампой пошла в сторону веранды, где располагалась спальная. В письме Зейнаб просила прислать ей ее ридикюль с деньгами и большой малахитовый ларец, который был тяжелым и с потайным замком. - Вы изволите сейчас же отбыть или намерены дождаться до утра? - спросила Лейла на неизвестном для Рамиза языке.
-- Наверное, с рассветом; лошади устали, надо бы им задать овса и дать возможность для отдыха, если, конечно, это возможно, - также по-французски, просительно ответил прапорщик.
- В этом вопросе он у нас тут хозяин, - показывая на Рамиза, по-русски сказала Лейла.
- Рамиз, вы не могли бы предоставить возможность извозчику отдохнуть до утра и лошадям задать овса, на рассвете мы покидаем вас, это возможно?
- Все возможно, Лейла вам обеспечит отдых и ужин, а лошадьми и извозчиком займутся во дворе, - ответил Рамиз. Шел снег, каждый день, покрывая землю, а потом неожиданно таял, все вершины гор, даже нижние склоны, были покрыты снегом, что означало приближение зимы. Весь урожай был собран и надежно хранился в амбарах, погребах и в хлевах односельчан, и каждая семья, не раз познавшая последствия голода, бережно и экономно относилась к собранному урожаю, на утренних и вечерних намазах просили Создателя благосклонно относиться к ним, постоянно проявлять свою милость. Так, впроголодь, во многом отказывая себе, они жили за годом год, но бедность и нужда, как дамоклов меч, висели над их головами, принуждая к терпению и повиновению. Десятки людей, лишившись крова во время наводнения, приютились в старом амбаре во дворе большого дома, где раз в день получали горячую пищу и ночлег. Среди них были и женщины с детьми, для которых была огорожена часть амбара. Рамиз старался туда не заходить, чтобы не увидеть страданий этих людей, по воле судьбы ставших нищими и обездоленными. После бумеранга мести, который вихрем пронесся над головой его семьи, он как-то повзрослел и страдал от того, что не смог обеспечить им, хотя бы, сытую жизнь, вытащить их из кабалы. И с болью вспоминая о горе, постигшем его, с каждым разом еще больше замыкался в себе, становился скрытным, необщительным и старался ограничивать свой круг общения. Единственным утешением в его жизни была Наташа, которая старалась его поддерживать, отвлечь от той грусти, печали, которые навалились на него, избавить от угрюмого состояния и наделась, что он станет прежним веселым, жизнерадостным парнем, увы, излом души, который произошел с ним, изувечил и искалечил его юную душу, надолго лишив привычного состояния.
- Рамиз, Заира приготовила ужин, я соберу на стол в гостиной, - стараясь его разговорить, осторожно сказала Наташа. Он ей не ответил, молча прошел в гостиную, наполнил серебряную чашу коньяком и выпил.
-- А что на ужин, Наташа? - спросил он. - Сегодня она постаралась и проявила фантазию, приготовила пити в горшочках, с фасолью, картофелем и, конечно, с мясом, должно быть вкусно, тебе понравится, - радостно произнесла Наташа. За ужином она, недовольная, с упреком рассказала, что ее мама измучила Таира напоминаниями жить в городе.
- Интересно получается, почти всю свою жизнь прожила здесь, теперь ей подавай город, - недовольно сказала Наташа.
- У нее ничего не выйдет, здесь много причин. Таир никуда отсюда не поедет, это точно, потому что понимает, что в городе ему нечем заниматься без профессии, без приличных денежных средств, а здесь ему хорошо, свой дом, и во дворе что-то зарабатывает, это его устраивает, а маме твоей следует выбросить из головы эту утопию, да и чем она будет там заниматься, ты не обижайся, может, она настолько мужелюбивая женщина, что Таир ее не удовлетворяет, и она хочет стать кокоткой, а может, приболела нимфоманией и стала нимфоманкой? - продолжая, есть, спокойно произнес Рамиз, Наташа после его слов покраснела и сделала вид, что поправляет чулки, - так что, пусть она приобретает покой, рожает Таиру детей и забудет эту химерную мечту.
В один из зимних вечеров у ворот дома Тофика остановилась мажара, наполовину наполненная сеном. Мажарой, запряженной двумя лошадьми, управлял старик с длинной клинообразной седой бородой, с ним была пожилая женщина, бережно державшая младенца, завернутого сверху в старый поношенный тулупчик. Старик долго стучал по калитке огромных ворот, пока никто не отзывался. Мимо мажары проходил приказчик Тофика, он же деревенский фельдшер Семен, и вынужден был спросить у старика, кто же им нужен. Вместо старика ответила женщина, сидевшая в мажаре, очевидно замерзшая, и старалась говорить внятно.
- В этом доме живет Ирада ханум со своим сыном Тофиком?
- Да, в этом доме,- ответил Семен. Женщина бережно положила младенца и, с помощью старика, слезла с мажары.
- Если вам не трудно, позовите, пожалуйста, сюда Ираду ханум, а то мы едем издалека и малость замерзли. Через некоторое время к калитке подошла Ирада ханум. Увидев незнакомых людей, была крайне удивлена и спросила:
- Я Ирада ханум, но я вас не знаю, может, вы ошиблись домом?
- Нет, Ирада ханум, мы не ошиблись, меня зовут Гюнеш, я родная тетя Наргиз, которая имела несчастье, попав в ваш дом, и была совращена вашим сыном Тофиком и родила мальчика, вот он, завернутый в тулупчик, ваш внук и потомок древнего рода, - плача, сказала она. Ираду ханум чуть не хватил удар, и она вынуждена была, пошатнувшись, прислониться к воротам. Опомнившись, она приказала сторожу открыть ворота и впустить маржу и людей и, в сопровождении Гюнеш ханум, направилась в дом, на ходу велела сторожу пристроить лошадей в конюшню, задать им фуража, а старика проводить в дом. Женщину с младенцем она провела в свою комнату, и сама, взяв мальчика в руки, положила на диван.
- А где сама Наргиз?
- Наргиз, бедная девочка, после родов померла от кровопотери, а мальчику уже две недели от роду. Вдруг, Ирада ханум качнулась и упала на пол, на шум прибежали Тофик с Семеном, и фельдшер, наклонившись над Ирадой ханум, произнес: обморок. Фельдшер смочил ее лицо холодной водой и вынудил ее попить воды, она медленно приходила себя, и никто не понимал, что же происходит. Тофик помог, матери сесть на диван, и она, презрительно посмотрев на него, велела всем выйти вон. Зашла новая служанка, знакомая Тамары Кристина, стоя у дверей, ждала указаний этой властной женщины, которую боялись все.
-- Приготовь горячую еду и принеси чистые простыни, продолговатый медный таз с теплой водой и позови ко мне Семена. Там, в конюшне, старик, проводите его в дом и накормите. Как только появился Семен, Ирада ханум со слезами молвила:
- Семен, молю тебя, прямо сейчас брось все свои дела и найди в деревне кормящую грудью младенца женщину, за любые деньги, ты наш лекарь, наверняка, знаешь таких женщин - матерей, срочно приведи кого-нибудь сюда. Ирада ханум скинула с мальчика тулупчик на пол, и с Гюнеш ханум вместе начали его распеленывать. Их пленками трудно было бы назвать, а скорее всего, обрывками белой грубой ткани, которые, к тому же, были мокрыми. Служанка Кристина принесла таз с теплой водой, и Ирада ханум осторожно положила мальчика в теплую воду, и тут он заплакал. Вдруг, Ирада ханум увидела большое родимое пятно, родинку в левом паху, точно такую же, как у Тофика. Она увидела и другие схожие приметы, и спазма перехватил дыхание старой женщины, настолько младенец был похож на Тофика. После купания они запеленали его в вырезанные из простыни Кристиной пленки, закутав шерстяным пледом. Кристина пригласила Гюнеш ханум в столовую, где уже за столом сидел старик, кеоторый постоянно потирал замерзшие костлявые пальцы.
- Может, вам выпить чего-нибудь горячительного, например, коньяка, с горячей пищей, быстрее согреетесь, - предложила Кристина.
- Не откажусь, доченька,- на ломаном русском языке ответил старик,- только, я его с роду не пил. Кристина налила ему целый бокал и, обращаясь, к Гюнеш ханум, спросила: может, и вам немного для того, чтобы согреться?
Наконец-то, вернулся Семен и привел молодую, очень привлекательную женщину, которая родила месяц назад.
- Скажи, доченька,- обратилась к ней Ирада ханум, твоего молока хватит ли на двоих, тут малец остался без матери, покормить бы его.
- Моему мальцу вполне хватает одной груди, а вторую приходится сцеживать, так что, обоим хватит. Как только Семен вышел, женщина вытащила грудь и взяла младенца на руки, тыкая соском ему в рот, он взял сосок и начал жадно сосать, иногда давясь.
- Вот ты и стала его кормилицей, как тебя зовут, и как далеко ты живешь? - Меня зовут Роксаной, и живу я недалеко.
-- А большая семья у тебя, Роксана, - поинтересовалась Ирада ханум, когда мальчик наелся и, немножко срыгнув, успокоился.
- Муж и я с ребенком, правда, он недавно уехал на заработки, и полгода его не будет, а ребенок пока остался с соседкой по дому, пока вы меня позвали, - робко ответила она. Ирада ханум медленно встала, подошла к сейфу, взяла несколько денежных купюр и протянула Роксане.
- Это тебе за твою отзывчивость и за помощь. У меня есть одно предложение, пока муж отсутствует, ты не смогла бы, пожить у меня, кроме детей у тебя никаких забот не будет, ведь, сама понимаешь, его нужно кормить часто, а зачем тебе бегать туда-сюда, а? я в долгу не останусь, помоги нам, пожалуйста.
-- Я ведь помогла малышу не ради денег и их я не возьму, хотя мы очень бедны, тут такое дело, и я не могу отказать вам в помощи, но мне требуется собрать свои вещи и забрать ребенка, а на это уйдёт время, - спокойно ответила Роксана.
-- Это очень легко устроить, сейчас запрягут фаэтон, и с тобой поедет Кристина, поможет тебе собраться по-быстрому, а пока мы здесь тебе приготовим комнату, идет? - Хорошо,- коротко ответила она. Сделав необходимые распоряжения, Ирада ханум снова подошла малышу и никак не могла нарадоваться. Подошла, Гюнеш ханум, она плакала, и Ирада ханум, обняв ее, тоже начала плакать.
-- Спасибо тебе, Гюнеш, за этот бесценный подарок, мне жалко, что Наргиз уже нет, что тебе в селе Агсу одной-то делать, оставайся тут со мной.
- Благодарю, но остаться не могу, там у меня дом, несколько овец, а кто за ними посмотрит. Берегите его, вашего потомка, вот какой подарок преподнесла вам бедная моя девочка Наргиз, завтра на рассвете мы уезжаем, если жива буду, летом приеду, - рыдая, говорила она.
- Кристина вам определила комнаты, отдыхайте, не обижайся, возьми эти деньги, они тебе пригодятся.
-- Нет, они не заменят и не вернут Наргиз, только прошу тебя, не скрывайте от мальчика, кто его родила, кто мать, и вот этот браслет, подарок Тофика, пусть напоминает ему мать,- сказала Гюнеш ханум, подойдя к мальчику, поцеловав его в щечку на прощание. Ирада ханум осталась наедине с маленьким человечком, который был продолжением рода древних дворян - меликов, она также знала от гадалки, что от Тамары у Тофика детей не будет, даже привела обидное слово, мол, она пустая женщина. Она дождалась, когда приехали Кристина и Роксана с ребенком, которых, по ее велению, поселили в конце коридора в самой большой и просторной комнате.
-- Кристина, ты их проводи в ту комнату, завтра съездишь в город и в торговых рядах купишь две красивые детские люльки - кроватки, а потом пригласи Тофика ко мне, но только без Тамары, - властно сказала она. Пришел Тофик, остановился напротив мальчика и, смеясь, спросил:
-- Мама, здесь какая-то комедия разыгрывается, а нас с Тамарой даже не приглашают. Она брезгливо посмотрела на него, как на мужика.
-- Боже мой, проявите милосердие, сжальтесь надо мной, небеса, это мой сын, невоспитанный, невежественный человек, потомок древнего рода меликов, который напоминает мне мужика, еще хуже, мужлана, называя комедией рождение его сына, смерть шестнадцатилетней девочки от кровопотери после родов, которую он изнасиловал, насилием принудив ее к половому акту. Ты помнишь о том, что у тебя в левом паху имеется родимое пятно, родинка, теперь, подойди сюда и внимательно посмотри, какое поразительное совпадение, которое не снилось бы даже трагикам, - возбужденно говоря, она осторожно откинула пеленку у мальчика, показывая сыну его левый пах. Он был потрясен, и сразу веселое настроение у него пропало.
- Может, это совпадение, Наргиз могла иметь половую связь и с другим мужчиной, - равнодушно ответил он.
-- Вот что я тебе скажу, ты больше в моем доме не живешь, никакими денежными средствами не пользуешься, я увольняю тебя, как слугу, и не хотела бы больше тебя видеть и лишаю тебя наследства, вот это комедия с трагическим концом. Как она могла иметь другую связь, если она безотлучно жила в Агсу с тетей, которая и привезла мальчика, и она всё рассказала ей, когда была при смерти, а? Ты больше гроша не получишь от меня, и шиковать тебе уже не придется. А где твоя совесть, или забыл, что она собой представляет? Добрая совесть - глаз Божий, ведь ты учился в Европе, в Москве изучал языки, я с детства старалась развить твое умственное начало, и, это тоже комедия, фарс? Хочу напомнить тебе, совесть мучит, томит, даже убивает, вместе того, чтобы стыдиться, осознавать свою вину, грех свой, и каяться, ее смерть называешь фарсом и комедией и грешишь на Наргиз, вот это твоя циничная шутовская выходка. «Где я? Где? цепенеет мой ум», наверняка, по такому случаю говорил Некрасов. Где же твоя чистота души, или ты ее замарал, когда насиловал Наргиз? Именно своей нравственностью, нормами поведения гордился наш древний род, когда же ты успел похоронить в душе чувство милосердия, благородство, что есть мораль, правила для совести? Занятная комедия. Если не хочешь уходить один, забирай с собой и Тамару, по крайней мере, меньше зрителей будет. Я сама выращу его, сама буду воспитывать, и обучать языкам тоже, не хуже тебя, забирайте свои личные вещи и покидайте мой дом немедленно, и на городской особняк можешь не рассчитывать. Теперь позови ко мне Семена, если он еще хочет остаться приказчиком, - устало проговорила она. Он с потерянным видом покидал комнату матери, да это был его и Наргиз сын, и по срокам подходит, она меня не простит, и я искренно огорчен смертью Наргиз. Заходя в спальную, он небрежно буркнул лежащей на диване Тамаре:
- Собирай мои и свои личные вещи, мы уходим, и ни о чем не спрашивай, а где Семен?
- Он в столовой, со стариком разговаривает, - ничего не понимая, сказала она. Тофик направился в столовую и, не смотря на Семена, тихо произнес:
- Семен, тебя мать зовет, она у себя в комнате,- и, взяв графин с коньяком, наполнив бокал, выпил и, в удрученном состоянии, возвратился в спальную, где Тамара собирала вещи.
-- Семен, тебе нравится работа приказчика? - спросила его Ирада ханум, как только он зашел.
-- Конечно, Ирада ханум, - коротко ответил Семен.
-- Я своего сына выгнала из дома, теперь он к моему имуществу и богатству отношения не имеет, теперь ты подотчетен только мне, я не буду вмешиваться в твои дела, у меня появились новые, более интересные заботы. Ответь на один вопрос честно и искреннее, помнишь, когда Наргиз у нас жила и у нее было сильное недомогание, оно могло быть связано с ее беременностью?
-- Именно так,- коротко ответил фельдшер.
Поддаваясь уговорам Герая и учитывая болезненное состояние Юры, Любовь Ивановна осталась и, помимо гувернантки, еще стала любовницей Герая, не сумев устоять перед его обаянием, интеллектом и чарующими манерами дворянина, она не смогла справиться со своим сердечным влечением, которое превратилось в сильное чувство, что стало невозможно контролировать, таким образом, став, пленницей чувственного наслаждения, попав в губительные сети сладострастия, она старалась уехать, тем самым вырваться из этого наваждения, призрачного и обманчивого видения, но не смогла, по-прежнему шла на поводу вожделения и соблазна. Она презирала себя за то, что оказалась слабой и незащищенной перед этим титаном, и мысль о том, чтоб низвергнуть его в бездну Тартара, пользуясь своей чарующей обаятельностью и интеллектом, уже начала ее покидать. Ею вновь овладела эта химерная мечта, быть счастливой со своим возлюбленным. Но она ошибалась, её Атлант, если перефразировать великого русского Поэта, «наперснику богов не страшны бури злые», он, наверняка, был и есть их любимцем и вряд ли ее мог полюбить, но говорил много раз, что это возможно, наверное, он имел в виду острова Левка - острова блаженных, это уже другая фаза жизни. Фельдшер Иван Лукич, получив сообщение от домашних после посещения Эльдара о том, что захворал барчонок, поспешил поскорее попасть в дом Герая. Юра спал, уткнувшись лицом в шею, Любовь Ивановны, обняв ее маленькими ручонками, как можно крепче, боясь, что она уйдет, бросив его. После жаропонижающего порошка жар у него начал спадать, и он стал дышать легко, но с каким-то странным свистом. Герай стоял, удрученно смотрел на своего сына, когда Эльдар сообщил, что прибыл фельдшер Иван Лукич, как их семейный целитель.
-- Не хотелось бы беспокоить его,- и, достав из саквояжа стетоскоп, начал прослушивать его дыхание, работу легких, определяя характер свиста.
-- А когда ему давали жаропонижающий порошок? - спросил он,- в данный момент у него имеется повышенная температура тела, но давайте, уточним,- и, пожав плечами, с помощью Любовь Ивановны, подсунул градусник ему подмышку. Он достал маленький шприц, набрал в него желтоватый готовый раствор.
- Это антимикробное лекарство, новинка, нужно его ввести в организм, чтобы избежать осложнения, если это воспаление легких, да, и побольше пить жидкости, - доставая градусник, сказал фельдшер.
- Да он постоянно спит, - начала было вмещаться Любовь Ивановна.
- А спит он, милочка, в результате наличия у него высокой температуры, - злясь, произнес Иван Лукич и ввел в ягодницу Юры содержимое шприца. Он начал было плакать, но, увидев рядом лежащую Любовь Ивановну, успокоился. Он называл ее мамой, этим нарушив существующий барьер, тем более, Любовь Ивановна была похожа на Веру, и теперь этот трёхлетний мальчик вряд ли помнил родную мать, может быть, отдельные черты, о которых он вскоре забудет. Герай понимал, что ни в коем случае их теперь разлучать нельзя, это болезненно повлияло бы на психику ребенка, нарушила бы теперешнюю действительность его ощущений, сказалось бы на душевном складе, и вряд ли Юра после этого еще стал бы называть кого-то мамой. Тут, наверняка, главное их взаимоотношения, а его привязанность к ней уже определилась, и в дальнейшем будет только крепнуть, а в ее любви к нему он вовсе не сомневался.
-- Любовь Ивановна, пока Юра спит, мы могли бы пообедать, и с Иваном Лукичом ждём тебя в столовой, присоединяйся к нам, пожалуйста, - попросил ее Герай.
Четырнадцатая глава.
Прапорщик Иевлев Георгий Иванович, успешно выполнив поручение Зейнаб, благополучно вернулся в Тифлис и сразу же поехал в особняк. Она была в гостиной и лежала на диване и при виде прапорщика хотела встать, но Георгий сделал рукой знак, мол, не стоит вставать, он зашел ненадолго, ему следует спешить на службу и поехать в одно из селений забрать провизию для части, где он был интендантом.
-- Ларец малахитовый в ридикюле, все в сохранности, в Арчыдане меня приняли добродушно, ваша служанка, прочитав письмо и увидев перстень с красным сердоликом, все сделала, - положив ридикюль и перстень на стол, сказал он.
-- Хорошо, Георгий, спасибо вам, а вечером за ужином и поговорим, кстати, что бы вы хотели на ужин? - Я не прихотлив к еде, что вы, то и я,- и, повернувшись, быстрыми шагами, покинул гостиную. Она открыла ридикюль, который был до отказа набит пачками денег в больших купюрах, и у нее промелькнула мысль: наверняка, покойный бек долго собирался жить и вряд ли успел бы потратить, даже, часть своего богатства. Но ее интересовало содержание малахитового ларца, который был тяжелый, и всегда бек по возвращению с востока брал этот ларец. Однажды ей удалось высмотреть, как он открывает ларец одним прикосновением, где-то имелся потайной замок, и желательно ей самой открыть ларец, не прибегая к помощи Георгия. Стремление узнать, что внутри ларца, и интерес к содержимому настолько сильно овладели ею, что она лихорадочно начала искать этот потайной замок. Тайна замка заключалась в одном из камней, которые украшали лицевую часть ларца, и она, может быть, случайно нажала на этот камень. Ларец был полон ограненными и отшлифованными алмазами, которые ослепительным блеском сверкали, наконец-то, увидев свет. Вот это да,- подумала Зейнаб, всего этого не на одно поколение хватит, поколение? Разве, она сумела создать его? и не зачахнет ли она над этими камешками, как царь Кащей, утопая в их ослепительном блеске, превращаясь в костлявую старушенцию? Вряд ли они принесут ей желаемое счастье, чувство удовлетворенности и радости, хотя, наличие такого богатства можно считать удачей, везением, и хотела бы она после рождение ребенка жить спокойно, без всяких потрясений, если, даже, ей грозит прожить без любимого человека, но со своим ребенком. Да, всем этим достатком она обязана беку и испытывала чувства стыда, она чувствовала угрызения совести, не осудила даже своего нравственного падения и долга перед его памятью, не удостоилась посетить место захоронения и не пережила Совестный суд. Может быть, именно поэтому, с таким презрением выгнал ее Герай, мол, много лет жила с мужем, даже проезжая мимо места его гибели не остановилась, не выразила уважения, почтения его памяти, не помянула и не молилась об упокоении умершего. А ведь бек был ее законным супругом, и данный обет перед Богом ею был постыдно осквернен, она надругалась над ним, лишив данный обет святости, чистоты, сделала греховным. Не станет ли ее вина анафемой, и, как дух мщения, будет витать над головой, ища случая, чтобы отомстить. Теперь она отчетливо поняла, почему ее беременность течет так болезненно, и ребенку не хочется сидеть в ее утробе, постоянно болит живот, и врачи даже не исключают возможность выкидыша. И вдруг она вспомнила слова Иакова, и ее, как молнией поразило: «похоть же, зачавши, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть» и, упав на диван, зарыдала. Ее, так называемая, любовь к Гераю, ее влюбленность, оказалась чем-то чудовищно призрачным, нереальным, просто похотью, это открытие ошеломило ее, привело в изумление, начало угнетать волю этой некогда властной, умной и образованной женщины, посеяв в сердце смятение, отравляя душу. Она вечером вынуждена будет серьезно поговорить с Георгием, так как больше не с кем, и заранее написать завещание, если с ней что-нибудь случится, а ребенок останется, он должен жить, непеременно, только с родным отцом, то есть, с Гераем. Вечером Георгий вернулся со службы и выглядел усталым.
-- В ванной комнате горячая вода и чугунок пока под колонкой еще топится, вам, Георгий, необходимо лечь в ванну, и сразу почувствуете облегчение, а потом будем ужинать, - встречая его, сказала Зейнаб. - Вы снова плакали, а на этот раз какая причина? - спросил прапорщик. - Много причин, Георгий,- коротко ответила она. За ужином она старалась выглядеть веселой, но прапорщик понимал, что это только видимость, и она испытывала какое-то душевное страдание.
-- Георгий, вы мне друг, еще хотела бы просить вас об одном. Завтра я должна лечь в городскую больницу на обследование, ведь мне скоро рожать, и вы должны дать мне слово чести, что мою последнюю просьбу, как бы вам тяжело ни было, выполните, - осторожно начала она. При родах все, что угодно, может произойти, потом поздно будет об этом говорить. Я напишу письмо с адресом, если со мной что-то случится, а ребенок будет жизнеспособным, то вы ребенка не бросите, его, это письмо, этот ридикюль и ларец отвезете человеку, указанному в письме. Он попытался перебить ее, мол, все будет хорошо, но она властным жестом остановила его. - Не перебивайте меня, пожалуйста, прошу выслушать до конца, - наливая в его бокал коньяка, продолжила она. Георгий совсем было сконфузился, и залпом осушил бокал.
-- Даю вам слова чести офицера, то, что вы поручаете, я сделаю, и как полагается. Она встала, пошла в свою комнату и через некоторое время вернулась, держа в руке большую шкатулку и сверток.
-- Георгий, это мой вам подарок, благодарность за все, - сказав, открыла шкатулку, которая до края было заполнено бриллиантами, - а в свертке деньги, и всего этого вам хватит на вашу долгую и счастливую жизнь, если события будут разворачиваться более благоприятно, то мы можем остаться вместе, если, конечно, я вам по душе. То ли от её слов, то ли от ослепительного блеска бриллиантов, прапорщика охватила легкая дрожь, и он покраснел, изменившись в лице.
-- Письмо будет в гостиной, а ридикюль и ларец в сейфе, местонахождение ключа вы знаете. Еще вот что, все содержимое сейфа, в нашем случае, будет вашим, - грустно сказала она, вставая из-за стола. Волнение, захлестнувшее прапорщика, прошло, и он вдохновенно начал было говорить,- поверьте мне, я все сделал бы и так, без этого вознаграждения, полагаю, что все это напрасно. Но она ничего ему не ответила и быстро ушла, считая вопрос решенным.
-- Таир, завтрак готов,- позвала его Дарья Семеновна, у меня к тебе есть одна просьба, только не сердись, пожалуйста, ты не отпустишь меня в город на несколько дней? - тихо спросила она, боясь его гнева.
-- Ты никак не забываешь свою химерную мечту выбраться из деревни, которая тебе до смерти наскучила. Так и не удалось нам создать семью, если ты родила бы ребенка, тогда твою голову не притупляли бы эти бестолковые, нелепые мысли, которые свидетельствуют о твоей умственной ограниченности, лишив тебя рассудительности, что я не допускал, считая тебя женщиной умной, образованной. Значит, жестоко ошибался, и поэтому, ты в последнее время стала нерадивой, ленивой, измученной бездельем. Вот что, Дарья, я тебя отпускаю, уезжай и больше можешь не возвращаться в мой дом. Может, повезет тебе, и ты не потеряешься в городской суете и не пополнишь ряды смазливых кокоток в борделе, и все для тебя будет ничтожным не представляющим духовной ценности и безвозвратно отделит от материнского счастья, от полноценной семейной жизни, - резко сказал он и покинул дом.
Приехавший из города купец принес неутешительное известие о том, что приказчику Закиру не выздороветь, ранение было излечено только поверхностно, и незажившая внутренняя рана привела к воспалению внутреннего органа с отложением гноя, что, по мнению хирурга, неизбежно приведет к заражению крови, а затем, и к смерти. Новость купца крайне огорчила Рамиза и Таира, расстроила их, и они решили пока не сообщать Лейле эту новость, учитывая ее беременность. Через неделю Закир после операционного оцепенения, не приходя в сознание, тихо скончался. Это несчастье, которое внезапно обрушилось на Лейлу, вызвало у нее преждевременные роды, которые благополучно прошли при активном участии деревенского фельдшера и бабки - повитухи. Он умер от нелепого, случайного ранения, и Господь был милостив и, основываясь на требованиях своей же справедливости, наградил Лейлу, подарив ей сына, взамен покинувшего этот мир отца. Таир, вернувшись в свой дом, его нашел пустым, Дарья Семеновна уехала в город, его дом уже не нуждался в домработнице, и он ее привел к Лейле, чтобы она помогла ей после родов.
-- Лейла, я привел тебе домработницу, она все будет делать по дому, надо жить дальше и вырастить сына, то, что случилось, изменить невозможно, нам его тоже жаль. Я буду часто приходить, купцу из города заказали люльку - качалку и детскую кроватку, должен на днях привезти, - утешал ее Таир. Внезапная смерть возлюбленного, преждевременные роды привели Лейлу в состояние повышенного нервного потрясения, охватившее душу смятение, смешиваясь с глубочайшей скорбью, боязнь, что осталась одна с ребенком, поразили ее волю. Все эти переживания так болезненно отразились на ее здоровье, что у нее пропало молоко, и не утихал плач голодного грудного ребенка. Узнав об этом, Таир бросился на поиски кормящей матери в деревне, и она нашлась, русская одинокая молодая красивая женщина, родившая месяц назад от заезжего офицера, которая жила в старой лачуге. Выслушав его, женщина, которую звали Оксана, сочла грехом отказаться от помощи новорожденному и сразу согласилась.
--Вы, Оксана, собирайте свои вещи, просто необходимые для ребенка, а остальным мы вас обеспечим, я сейчас пригоню легкую повозку,- и поспешил во двор. Самойлова Оксана Ивановна, двадцатисемилетняя женщина с белокурыми длинными волосами была молода, красива и образована, после смерти родителей не имела возможности и средств уехать в город, и очарованная обаянием приезжего молодого прапорщика, поверив его обещаниям увезти ее в город, поддалась его соблазну, забеременела и родила, так и не дождавшись его. Голодный мальчуган, как только Оксана провела соском по его губам, инстинктивно схватил сосок с намерением больше не отпускать его. Оксане было больно, и она, сморщившись и улыбаясь, тихо произнесла,- кусается, шельмец, так сильно давит, боится, что отнимут. Таир пригласил еще кухарку, чтобы она только занималась продуктами и приготовлением пищи. Оксана, узнав о постигшем Лейлу горе, выразила ей свое соболезнование,- я тоже одна, Лейла, давай вместе выбраться из этого душевного и нервного потрясения и жить ради своих малышей. Лейла видела, что эта красивая женщина одета совсем в поношенную одежду, с трудом поднялась и подошла к своему гардеробу, открыв шкаф, показала ей, где лежит ещё новое нижнее белье, платья и халаты.
-- Благодарю тебя за твое благожелательное отношение к моему горю и отзывчивость и прошу тебя, бери любую одежду, она новая, потом тебе закажем все, что ты пожелаешь, и я у тебя в долгу не останусь, - плача, сказала она. - Рядом стоящий дом видишь? Там есть ванна, постоянно горячая вода, мы там моемся и стираем, пока малыши спят, возьми чистую одежду, сходи, освежись, а остальное все там найдешь, потом я пойду, - снова ложась, со слезами произнесла она. Зашел Таир, спросил, как тут все устроились и сказал, что собирается ехать в город за телом Закира, где его тело лежит в покойницкой в больнице, если она не против, то он будет захоронен на деревенском кладбище. - Оксана, для вашего малыша какую детскую кроватку пожелаете, люльку или кровать качалку, - спросил Таир. Она покраснела от его неожиданного предложение и заботы, так как у нее не было денег, и тихо произнесла, - извините Таир, но у меня нет таких денег, спасибо, конечно, за заботу, но мы с малышом будем спать вместе в комнате, которую отвела нам Лейла.
-- Тогда выберу я сам, и на этом закончим наш разговор, я очень тороплюсь,- и, не прощаясь, вышел из дома.
После разговора с матерью Тофик был совершенно растерян. Тамара попыталась уговорить его, мол, пойди, проси прощения, может, она передумает, и я сама, тоже, буду помогать этому несчастному, твоему ребенку - байстрыку, который маловероятно, что твой отпрыск, - язвительно говорила Тамара. Тофика злила ее тонкая насмешка, скрытый намек на появление какого-то ребенка, тем более что он воспринимал это, как злое оскорбительное унижение с её стороны.
-- Твой разговор, Тамара настолько бесстыдный, наглый, что напоминает мне неуместное, грубое, шутовское причитание деревенской бабы и поражает своей пошлостью и вынуждает напомнить тебе слова словесника: у бабы волос долог, да ум короток. Остается удивляться и гадать, когда ты научилась такому балаганному суждению. Я удивлен твоему бесстыдному поведению, что даже не подошла, не взглянула на этого ребенка, а ведь ты женщина, наверняка, когда-то станешь матерью, если, конечно, Бог даст. Вот теперь, вдруг, меня осенила внезапная догадка, а детородная ли ты вообще, ведь уже долго живем вместе, и пока все пусто, так? - тихо, но убийственным тоном, сказал Тофик. Но Тамара, нервно фыркнув, вышла из спальной и направилась в комнату Ирады ханум, где та, стоя на коленях на полу, шепотом молилась, подняв обе руки к небесам. Тамара знала, что во время намаза нельзя обращаться к молельщице, отвлекая ее, и вынуждена была стоять в сторонке и дождаться окончания намаза. Ирада ханум, сворачивая молельный платок, не поворачиваясь к ней, спросила:
- Если пришла просить за него, то напрасно. Что касается тебя, я не стану нарушать данный обет, который наложила сама на себя, давая обещание твоей матери. Я, Тамара, против тебя ничего предосудительного не имею, если хочешь, оставайся, а он пусть уберется долой, пока богиня Менс не обогатит его разум, а богиня Минерва мудростью, если, он еще способен воспринять их дары. Материнская жалость потом изведет мое сердце, пусть живет в городском особняке, всё-таки, сын он мне. Вернувшись снова в спальную, Тамара надменно объявила свое решение, - она разрешила тебе жить в городском особняке,
а я остаюсь и буду помогать ей с ребенком, - радостно произнесла она, подойдя к нему. Он грубо ее отстранил, - пожалуй, прав был Катулл: «но вот, увы, претят уж ей твои ласки», «но ты несчастная, не раз о нем вспомнишь», прощай, царица Тамар, не было любви ко мне, а на сновидениях, которые являются игрой воображения, семейное счастье не построишь, я так и остался образом воображения в твоих снах, «Не верь лукавым сновидениям», как говорил великий русский Поэт,- и, резко повернувшись, ушел. Она, было, бросилась за ним, но он вынужден был еще раз грубо оттолкнуть ее от себя и, сняв обручальное кольцо, бросил к ее ногам.
Благодаря усилиям фельдшера Ивана Лукича, Юра начал поправляться и слезно требовал, чтоб Любовь Ивановна не оставляла его и, даже, спала с ним вместе, показывая пальчиком на широкий диван. Герай сразу же хотел пресечь его необычную детскую прихоть, вздорное желание, но Любовь Ивановна противостояла его напору.
-- Пусть все будет так, как хочет он, пока болеет, - решительно сказала она, - я знаю, дальше что делать, ты просто доверься мне, Герай. У нее был свой расчет, свои замыслы относительно желания Юры. Замысловатость ее хитроумной выдумки, ее расчет, заключался в том, что Юра будет постоянно вместе с ними, как совместный ребенок, и роль гувернантки постепенно станет второстепенной, даже ему будет позволено лежать в спальной вместе с ними, и все это уменьшит неприязнь, смягчит недоброжелательность Герая, и их окончательно приблизит, способствуя исполнению ее химерной мечты о супружестве. Герай видел, как Любовь Ивановна относится к Юре, это полное любви и нежности материнское отношение. Теперь Юра с Любовь Ивановной не расставался, называя ее мамой, это даже не удивляла прислугу, он был еще ребенком, даже радовались, что у них были самые теплые отношения, конечно, Герая это радовало, вынуждая его смягчить свою неприязнь и относиться к ней доброжелательно, не проявляя грубости. Да и зачем, когда начал понимать, что он влюбляется в неё основательно, его чувство, сердечное влечение вытеснило из сердца других женщин, а умело и во время посеянные гувернанткой семена, дали новые всходы в его окаменевшем сердце. Она поймала удачу, сумела воспользоваться благоприятным стечением обстоятельств, наконец-то своими чарами околдовала этого исполина, с каждым разом производя на него всё более чарующее впечатление, подчиняя своему обаянию. Он стал другим, боле внимательным к ней, она зажгла в его душе светоч, пламя его, яркость и чистота, как молния, пройдя через его кровь, с новой силой стало наполнять сердце переживаниями, вернула способность любить вновь, зародила новое чувство, вытеснив душевную скорбь и тоску. Так размышляя, сидел Герай в своем кабинете, делал наброски карандашом на холсте и часто вертел в руках карандашный рисунок, придавая ему знакомые очертания.
-- Я не помешаю тебе?- заглянув к нему, спросила Любовь Ивановна. Мне очень интересно, и я очень желаю посмотреть, что же ты там рисуешь, а, Герай? Он развернул к ней рисунок с ее очертаниями,- и «Феб, увидев ее, страстию к ней воспылал», повторил бы вновь великий русский Поэт, - продолжая рисовать, тихо произнес он. В этом противостоянии победила чувственная женская интуиция, правильное поведение, решение и восприятие.
Вся прислуга была крайне удивлена неожиданно жестоким решением молодого барина гимназиста Сергея, который в порыве гнева уволил экономку дома Марию Михайловну. Многие обрадовались его решению, так как не терпели ее назойливости, слишком уж она была надоедливая и нудная. Сергей сам прекрасно понимал, что, наверняка, не следовало бы ей говорить грубых неприятных слов, а надо было переубедить ее и найти согласие, но Мария Михайловна была злопамятная, вряд ли она согласилась бы с его доводами, даже согласившись, сделала бы по-своему. Что бы там ни было, но решение принято, и нужно искать экономку, где и как, этого он не знал. Отлежавшись пару дней, Фарида, не зная об этих раздорах, причиной которым была она, случайно от другой служанки узнала, что Мария Михайловна больше не работает, о причинах промолчала. Она по-прежнему ухаживала за Михаилом Петровичем, который снова увидев ее, искренно, по-детски обрадовался.
-- Душа моя, прелестное дитя, я слышал о постигшем тебя горе, поверь мне, старику, я огорчен, очень сильно расстроен, и прими мое соболезнование. А я никак не мог понять, почему эта добрая фея покинула меня, думал, может, невзначай, обидел ее, - держа ее за руку, взволнованно говорил старик. Возвращаясь из гимназии, Сергей приклеил прямо на стене домов несколько заранее написанных объявлений, надеясь, кто-то отзовется. Придя домой, он, первым делом, зашел к дедушке, чтобы справиться о его здоровье, и там увидел Фариду, сидящую рядом с Михаилом Петровичем. В дверь постучали, зашла служанка и поинтересовалась, когда молодой барин изволит откушать.
-- Накройте стол на двоих в столовой, мы сейчас с Фаридой подойдем, - велел Сергей, - он все равно спит, пойдем обедать, - неуверенно сказал он.
-- Барин, мне как-то неловко, вы идите один, а я с остальными откушаю, - краснея, застенчиво произнесла Фарида. Он взял ее за руку и повел за собой:
-- Тебе, непеременно, следует усиленно питаться, чтобы восстановить силы,- нервно, повелительным тоном сказал он.
Тофик после того, как мать его выгнала из дома, решил переночевать у Семена и забрать деньги, о которых мать не знала, и которые хранились в сейфе у Семена. Утром на рассвете, чтобы постараться не давать повода сплетням и пересудам, на попутном извозчике, которым управляла пожилая женщина с красивой молодицей, наверное, с дочерью, которая, несмотря на холодное утро, была без платка, и ветер трепал ее белокурые волосы, он с чувством человека, униженного и обиженного, покидал Сальяны в надежде больше сюда не возвращаться. В самом деле, он ошибся в Тамаре, она его только что бросила, не смотря на данный обет перед Богом на венчании, значит, супружество стало для нее обременительным, и он снова остался один. Ай да царица Тамар, так искусно сыграла роль возлюбленной, что сама Афродита позавидовала бы ее артистизму, какое виртуозное, коварное притворство, она задушила меня в сговоре с Гекатой и им помогала Эмпуса, да, да, та душегубка, властительница ночной нечисти. Корысть, вот что первоначально одолело ею, и она неутомимо навязывала мне обряд венчания, чтобы я перед Богом дал обет, тем самым привить мне чувство богобоязни, притащив меня в божий храм. Но она ошиблась, на мне играть нельзя, при первой же возможности она должна убраться из моего дома. Она заслужила мое презрение, поступила со мной низко, бессердечно, ничтожно и оказалась пустой и никчемной, ее место в бордели, роль кокотки ей как раз к лицу. Теперь во мне жгучей силой вселилась жажда мести за причиненное зло, оскорбление и страдания. Кроме денег, которые он взял у Семена, оставив часть ему, он прихватил с собой небольшой малахитовый ларец, наполненный золотыми монетами, алмазами и другими драгоценностями. Загородный особняк пустовал, садовник, он же сторож, живущий рядом, смотрел за домом и конюшней.
-- Барин, вот и приехали в город, нам надобно ехать в сторону торговых рядов, которые недалече от базара, а вы в какую сторону изволите идти? - простуженным голосом, закрывая рот платком, тихо спросила женщина.
-- Сейчас почти рассвет, торговые ряды и базар пока пустуют, а мой дом вот тут, за поворотом, не желаете ли согреться, - предложил Тофик, вы же меня довезли до города, и должен же я отплатить вам своей добротой.
- Если ненадолго,- ответила женщина, посмотрев на молодицу, будто ища у нее одобрения. Тофик постучался в калитку, вскоре появился заспанный сторож и, увидев Тофика, лихорадочно начал открывать ворота и не медлил оказать свое нижайшее почтение,- с приездом, барин, давненько не бывали,- впуская повозку во двор, сказал он.
-- Федотыч, ты бы угостил, что ли, моих гостей, а то мы все замерзли, пока ехали, - открывая дверь, пригласил своих спутниц зайти в дом.
- Сию минуту, Ваше благородие, скоро будем чаевничать,- поспешно ответил сторож. Женщины сидели на кухне на мягких стульях, рядом вовсю «пел» поспешно разведенный углем большой медный самовар. Они, не отрывая глаз, с удивлением осматривали инкрустацию стен, потолка и мебели фигурными изображениями и узорами. Эту интарсию внутренней части особняка выполняли персидские зодчие еще до рождения Тофика, и она до сих пор сохраняла свою красоту и привлекательность. Все начали чаевничать, пили чай с вареньем, заедали бубликами и другим сладостями.
-- Ваше благородие, ваши гости останутся али поспешают по делам, если не распрягать коня, то я хотел бы задать ему овса, пока они чаевничают, - обращаясь к Тофику, произнес сторож. Тофик, в знак согласия, кивнул головой.
-- Давайте знакомиться, меня зовут Тофик, здесь мой загородный особняк, а живу я постоянно с матерью в Сальянах.
- Мы Делицины, я Галина Сергеевна, а эта моя дочь Женя, Евгения, стало быть, и мы из села Гасымлы, которое чуть дальше от вас. Мы приехали в город, чтобы немножко обновить одежонку ей и приобрести пару овец для приплода. Ведь тоска, когда никакой живости, были козы, да хворь их взяла, - с досадой произнесла Галина Сергеевна. Тофик не мог оторвать глаз от этой синеглазой девчонки, она была очень красивая, привлекательной наружности и стройная, как лань. Жене было двадцать лет, она сидела с распушенными белокурыми волосами, во всей своей красе, и застенчиво сдувала жар с блюдца с чаем.
-- Я хотел просить вас взять меня собой на базар, в одежде малость разбираюсь, а насчет овец, я подарю вам дюжину породистых овец и баранов, Пока мы ходим, вызовут всех служанок, кухарку и, как раз, мы вернемся к обеду. С вами поедет мой садовник, вы, ведь, все равно, минуя Сальяны, поедете, мой приказчик Семен, которому я напишу записку, даст вам этих овец. Ты Женя, наверное, читать умеешь... Но она не дала ему договорить.
- Вы, наверняка, подумали, что я деревенская невежда, да? Увы, вы не угадали, я окончила женскую классическую гимназию в С. Петербурге, просто из-за болезни приехала обратно в Гасымлы, а здесь работы нет, и мне уже двадцать лет, - с досадой сказала она.
-- Тофик, почему к нам такая милость, ради чего, а? На такое количество животных у нас денег не имеется, тем более, у меня еще две дочери, им тоже одежда требуется, - недовольно мотая головой, произнесла Галина Сергеевна.
-- У меня никакой корыстной цели не имеется, я просто хочу вам помочь, если вы Женю отпустите в город, то она могла бы здесь найти работу и была бы хоть какая-то помощь, - упорно добивался своего Тофик. Прислуга особняка постепенно собиралась, подъехала и небольшая закрытая карета с кучером.
- Вот и все, мы поедем с удобством, сударыни, только прикажите, - засмеялся Тофик, увидев их растерянный вид. Несмотря на ранее утро, товарные ряды были заполнены разными товарами, а рядом находящийся базар был полон людьми.
-- Я предлагаю, сударыни, начать смотреть одежду в магазеях и лавках, где большой выбор и есть примерочные кабины для готовой одежды, - деловито произнёс Тофик.
- Но в магазеях все дорого, из-за дороговизны мы в прошлый раз вернулись ни с чем, а одежда девчонок совсем поизносилась, откладывать уже больше никуда,- молвила Галина Сергеевна жалобно.
-- Я удручен вашим беспокойством, - нервно произнес Тофик, я же предложил вам свою помощь, как долг, потом вернете. Рядом оказался казенный магазей, продавец в очках, с длинными усами, просматривал большую амбарную книгу, наверное, еще раз проверял результаты погашения долгов должниками, и пока никак не обращал внимания на посетителей, по виду их определив, что они дорогие вещи купить не в состоянии.
-- Сударь, мы очень желаем, чтоб вы отвлеклись ненадолго от своих дел и обратили свой взор на нас, - по-французски, раздраженно сказал Тофик. Продавец, услышав иностранную речь, молниеносно отреагировал, отложив в сторону книгу, и неуклюже выкатился из-за прилавка, чем вызвал смех у Жени.
-- Я желаю, чтоб вы порекомендовали, какие нынче модные платья, из какого материала, при этом, мы не будем обращать внимание на цену, вы поняли?- уже по-русски произнес Тофик. Продавец быстро раздвинул занавеску, где на плечиках висели разные готовые платья.
-- Вот платье из аксамита, парча узорчатая протканная золотом и серебром, шелковое и шерстяное платья из муслина, туфли, чувяки, что пожелают барышни, - уже услужливо начал продавец.
-- Выбирай, Женя, что тебе по душе, что тебе нравится и примеряй все готовые платья, на которые указал продавец, и пусть он упакует их, а я сейчас подойду, вот тебе мой кошель,- а продавцу дал крупную купюру, при этом добавив,- чтобы тот не думал, что я ударюсь в бега.
-- Позвольте, ваша милость, за эти деньги полмагазина можно купить, растерянно сказал продавец, волнуясь.
- Пусть и купят, вам же доходец, - коротко ответил Тофик и вышел. По совету продавца, Женя выбрала несколько платьев, нижнее белье, туфли, а вместо чувяков сапоги с высокими голенищами на меху с застежкой.
-- Остановись Женя, ты ведь совсем разоришь его,- молила ее мать. Все отобранные платья и обувь продавец умело упаковал, положив на прилавок.
-- А поблизости магазей или лавка с детской одеждой имеется?
- Имеется, тут недалече, там все есть, от одежды младенца до подростка, - сказал продавец, довольный такой крупной покупкой, думая, найдутся ли у этого барина деньги маленькими купюрами, ожидая его появления. Сделав все необходимые покупки, Тофик и его гости возвратились в особняк. Два стола в столовой были сервированы по-барски. Столы ломились от всевозможных яств и напитков, что давно не видела некогда вполне благополучная семья погибшего на войне ротмистра Делицина Пётра Ивановича, героя кавказской войны, нынче бедствующая.
-- Вы насчет работы в городе пошутили или говорили серьезно, - вдруг за столом спросила Женя, уже успевшая надеть платье из парчи, которое соблазнительно обтягивало ее стройный девичий стан, особенно, выделяя ее стоячие груди, как распускающаяся распуколка. Галина Сергеевна осуждающее посмотрела на дочь, мол, что пристаешь к барину со своими глупыми вопросами.
-- Я вовсе не шутил, могу устроить на службу в контору статистики, статисткой будешь заниматься о народонаселении в уезде, собирать и обобщать сведения об общем количестве населения, объединений в стране. Приличное жалованье, и появится возможность помогать семье, - произнес он, наливая в хрустальные рюмки коньяка.
-- Тофик, спасибо тебе за все, - добродушно сказала Галина Сергеевна, вот только, где она будет жить, и как мы с вами рассчитаемся? У нас кроме виноградников-то ничего и нет.
-- Вот я приеду, и вы меня угостите вином, у вас для меня место найдется?- смеясь, ответил он. Пока она поживет в особняке, здесь восемь комнат, пусть выбирает любую, не беспокойся, Женя, ты не Брисеида и не станешь пленницей Ахилла. Она поняла, что он имеет в виду, но промолчала и коротко ответила,- я согласна.
На деревенском кладбище собрались все односельчане, чтобы проводить в последний путь и предать земле тело приказчика Закира, и пожилой мулла, держа трясущими руками Коран, громко читал суру, отпевая покойника. Стоящая рядом с завернутым в белый саван телом мужа несчастная Лейла, одетая во все черное и покрытая чадрой, тихо причитала, а когда тело опускали в могилу, не выдержала, потеряв сознание. Недолго продлилось ее счастье с любимым человеком, и скорбь потери возлюбленного ледяным дыханием сковала ее сердце, уничтожив ее любовь, опустошая душу. Оставшаяся одна дома с двумя малышами, Оксана расстроилась, что младенец Лейлы не берет грудь и без конца плачет, и его голос начинает хрипнуть. Люлька-качалка не успокаивала малыша, и она вынуждена была укачивать его на руках. После похорон, по приглашению Лейлы, Рамиз с Таиром зашли к ней домой, чтобы почтить память усопшего, за поминальным кушаньем, которое состояло только из вареного риса, но Таир всегда чтил русские обычаи и, разлив полную бутылку водки на две чаши, с Рамизом молча выпили, тем самым помянув товарища. Услышав плачь ребенка и Оксаны, Таир зашел в комнату, которая была отведена только для детей.
-- Не берет грудь и плачет, измучилась вся, а ведь голодный, - со слезами говорила она.
-- Он чувствует смерть отца, потом успокоится, причина только в этом, Оксана, тебе понравилась детская кроватка - качалка? Ему будет удобно там спать, да и ты сама поспишь отдельно спокойно часок-другой. В сумке, которая стоит у дивана, я принес тебе запас белья и одежды, пользуйся, пожалуйста, - сказал Таир, показывая на сумку.
- Благодарю вас, Таир, вы так много всего купили мне, что у меня никогда не появится возможность рассчитаться с вами, - с досадой в голосе произнесла она.
-- Я, наверное, больше в этот дом не приду, чтобы больше не слышать причитания об этих расчетах, что меня сильно огорчает, - с обидой произнес Таир и вышел. Известие о том, что Дарья Семеновна покинула Арчыдан и уехала в город, даже не попрощавшись со своей родной дочерью Наташей, привело всех в изумление. Таир даже при разговоре с Рамизом привел слова классика «глупостей на свете не счесть, а как волка ни корми, он смотрит в лес», а какая была любовь, страсть давно не знавшей и истосковавшийся по мужской ласке женщины, а потом обыденность, наступило тягостное уныние, тоска с надоедливым однообразием. Конечно, все думали, что она побродит, хлебнет городской суеты, и безденежье вынудит ее вернуться домой, раскаявшись, но не тут-то было, она долго не возвращалась и жила с одним мещанином - стариком в его поместье, ей нужен был именно такой человек, с узким кругозором, ограниченными умственными способностями из сословия ремесленников, которого она могла своим суесловием, пустыми разговорами, удивить. Да это и был еще ее расчет, ведь он был старым и больным человеком, у которого не было наследников, и в случае смерти, в объятиях которой он уже находился, поместье досталось бы ей. Рамиз ее не осуждал, он молчал, собственно говоря, ему было безразлично, что она уехала, просто не допускал, что она до такой степени была легкомысленной, и не замечал в ее поведении необдуманности и опрометчивости в поступках.
-- Однажды и ты со мной так поступишь, - шутил Рамиз, ты еще очень молода и красива и в любом борделе станешь любимой кокоткой, особенно, для стариканов.
-- Восхитительно, просто слов нет, по-твоему, я очень мужелюбивая девушка или страдаю нимфоманией? Ты убиваешь мое сердце, которое является носителем моей безграничной любви к тебе, мою способность чувствовать, называя меня кокоткой, может, напрасно думала, что я твоя возлюбленная. как Психея? - разрыдавшись, убежала в другую комнату.
Тут я, наверняка, лишку хватил, подумал Рамиз, и не во время,- ей и так противен и отвратителен поступок матери, мне следовало бы молчать, и ведь молчал же.
Наконец-то малыш Лейлы успокоился, но лишь тогда, когда она сама взяла его в руки. Горе, боль потери любимого человека вызвали у нее сильные душевные страдания, скорбь и печаль. А состояние нервного напряжения, вызванного похоронами, принесло пользу - у нее появилось молоко, и она теперь сама хотела кормить ребенка, но Оксана остановила ее. - Ты пока еще из нервного состояния не вышла, твое молоко может принести ему вред, - и взяла ребенка, чтобы самой кормить. Оксана тоже была расстроена тем, что незаслуженно обидела Таира, при возможности извинится, если, конечно, он придет. Ночью в дверь дома Таира, которая едва уцелела во время наводнения, громко постучали. Открыв дверь, Таир, спросонья, глазам своим не поверил, на крыльце дома стоял его бывший однополчанин, закадычный друг ротмистр Щеглов Николай Иванович.
-- Боже мой, ротмистр Щеглов, да ты откуда взялся и как нашел меня? - спросил Таир, освещая лампой дорогу в комнату.
- Ты не помнишь, что ли, сам меня приглашал на рыбалку и на охоту, еще тогда, когда ныне покойная сударыня твоя была беременна, царство ей небесное, красивая, добрая женщина была, - перекрестившись, сказал ротмистр. Таир хотел было постараться вспомнить, когда это было, но ни к чему ворошить былое, и как бы ты его ни ворошил, легче не станет, а добавит только лишь грусти и печали.
-- Я вижу, ты так и не женился, и правильно, а мне едва удалось избежать женитьбы на одной барышне, легкомысленной дурнушке, правда, богатая, как царица, пришлось тайно покинуть ее. «Жениться - взять обузу, а сударки еще тошней: и время трать и деньги на подарки», как говорил Некрасов, и чуть не заманили в губительные сети, и подался к тебе, - сказал ротмистр и выпил налитую в рюмку водку. Говорят, Арчыдан большое село, и какая-то барышня ведает огромным хозяйством и является наследницей богатства, какого-то мелика древнего рода.
-- Я там и работаю, Николай, вроде помощника приказчика, а самого приказчика недавно схоронили. Осталась вдова с новорожденным ребенком, красивая, добрая и мужелюбивая женщина, знающая все тайны дома этого мелика, которого уже давно в живых нет. А вдова мелика бека приударила за одним горцем и уехала к нему, но вскоре вынуждена была бросить его, но она интересуются делами в хозяйстве и ни разу больше не приезжала сюда, говорят, теперь беременна от того же горца и живет в Тифлисе, - проговорил Таир наливая в рюмки еще водку, - не хочешь ли ты, Николай, сходить со мной в гости к одному парню шестнадцати лет, он теперь у нас главный, за приказчика, но скажу тебе, чрезвычайно необыкновенный. В его чертах характера преобладает самолюбие, настойчивость, тщеславие болезненная гордость, чувство собственного достоинства, хотя, он не образован, ни одного иностранного языка не знает и нигде не учился, а? Правда, у него произошло несчастье с родителями, дом унесло наводнением вместе с семьей, - неохотно говорил Таир.
-- Сейчас ночь, удобно ли беспокоить его и семью, может быть, в другой раз? - не поддавался ротмистр.
- Вздор, пустяк, нелепость и нечто ничтожно малое занятие, беспокоить его, этого молодого самобытного «барина», - настаивал уже изрядно захмелевший Таир. Они шли по опустошенному берегу реки, где еще отчетливо видны были следы недавнего наводнения. В темноте Таир едва нашел задвижку от калитки, на крыльце горела масляная лампа со стеклянным колпаком. На стук двери долго никто не отзывался, потом послышался голос Наташи:
- Кто там?
- Наташа, это я, Таир, с другом, Рамиз дома? Она не ответила, вскоре дома зажгли большую лампу, и Рамиз сам открыл дверь.
- Вы, как властелины ночной нечисти, в это время они даже после своих злодеяний спят, или вы, находясь на службе у Гекаты не всю работу выполнили и пришли за нами? - пошутил Рамиз, пропуская гостей. Он не стал будить Наташу, сам провел гостей в пустующую комнату Дарьи Семеновны, тем самым, вызвав у Таира тоску по тому сладострастному, утраченному времени, даже душевную боль, nostoc + algos. Снова выпили и закусили, чтобы в таком состоянии не возвращаться домой, Рамиз им предложил ночевать у него.
-- Ты, Рамиз, моего друга ротмистра Щеглова на работу помощником себе берешь или нет? - заикаясь, спросил Таир.
- Утром вместе пойдем, если такая работа ему по душе, почему бы нет, теперь всем спать,- и ушел в спальную комнату. Уже утром ротмистр напомнил Таиру:
- Я бы не сказал, что он не образован, даже среди наших фатоватых фендриков многие даже понятия не имеют, кто такая Геката.
-- Видишь, Николай, - перебивая друга, сказал Таир,- у Рамиза мать была очень образованная и из богатой семьи женщина, наверное, еще в детстве она вложила ему этот носитель, зародыш, который находит свое развитие теперь и требует применения, и он это будет делать. Ты еще не раз убедишься в его глубоких умозаключениях, суждениях, которые имеют определенные заключения и решения с логическим выводом. Во дворе каждый занимался своим делом.
- Вот наша контора, Николай, а теперь, пойдем к доверенному лицу хозяйки, и она решит, нужен ли нам штас-капитан, и зачем, о постигшем ее горе ты, наверняка, знаешь, поэтому, давайте обозначим только деловые разговоры, идет? Они молча дошли до дома Лейлы, Таир дальше не пошел, сел у крыльца, а Рамиз с ротмистром зашли в дом. На кухне служанка набирала из маленького котла кипяток для стирки распашонок малышам.
-- Нам бы поговорить с Лейлой, - тихо сказал Рамиз, если она нас примет и не занята.
- «Чернели избы здесь и там приют убого чухонца», тут же детский приют, и им здесь, наверняка, тесновато, - по-французски вслух произнес Щеглов. Лейла в бархатном халате вышла на кухню.
-- Наше жилище не назовешь убогим, да, тут наши дети, но они в своем чертоге, и вы неплохо знаете Пушкина, - обращаясь к ротмистру, сказала Лейла,- если вы певец, тогда это будет звучать так:
- «Приют певца угрюм и тесен», как говорил молодой Лермонтов, - также по-французски произнесла Лейла. Рамиз был потрясен её знанием русской поэзии, хотя, он не понимал язык, но упоминание Пушкина и Лермонтова, было бы понятно, даже, каждому сельскому обывателю.
-- Лейла, познакомься, пожалуйста, это ротмистр Щеглов Николай Иванович, однополчанин и друг Таира, с твоего разрешения мы бы хотели вместе работать, если это возможно, - неуверенно начал Рамиз.
- Конечно, Рамиз, теперь Закира не вернешь, и я, пользуясь грамотой, официальным письменным документом, удостоверяющим мои полномочия, оставленной Зейнаб, владелицей этого хозяйства, удостоверяю, что теперь вы все будете подотчетны только мне, если кто-то не согласен с этим условием, то он уже завтра не должен работать, а ты будешь приказчиком, и с тебя спрос, вы приняты на работу, господин ротмистр, я сейчас переоденусь и вам покажу, где вы будете жить, а что вам делать, расскажет Рамиз, - повернувшись, гордо ушла. Оксана, не услышав имени Таира, не сдержалась и выглянула, не найдя его, спросила: где он.
-- Таир, тебя тут ищут, притом очень красивая сударка, - снова по-французски сказал ротмистр, обращаясь теперь к Таиру. Таир не ответил, а Лейла, услышав его восхваление в адрес Оксаны, вынуждена была спросить,- вы, господин ротмистр, очевидно, не состоите в браке и не имеете жены, наверняка, женолюбец, пожалуй, тут вам не повезло, в отличие от городских кокоток, мы проводим здесь сумрачный образ жизни, вот дом, где вы будете жить, огромный дом, и я вам выделяю одну из комнат, а готовить пищу будет кухарка, которая постоянно живет в этом доме. Живите, работайте, теперь у вас новая работа, и смело стремитесь к новому, более благородному, высокому. Рамиз вам выдаст аванс, хотя здесь деньги негде и не на что потратить, - плача, печальным голосом наставляла ротмистра Лейла. Он понимал, что ей сейчас очень тяжело в связи с потерей мужа, все-таки, решил рискнуть.
-- Лейла, вы ни разу не называли меня по имени, неужели, неинтересно, а вдруг, у меня появится неудержимое желание сделать вам подарок, а вы не прикажете бросить меня в геенну огненную, а? «Что за притча? Вот так притча! Кому язык отрежут, а кому и голову - такая право, притча», надеюсь, что я не слишком рано развязал язык, как никитинский мужик, нет? Знаете, вдруг, меня осенила одна мысль, а что будет мне, если я влюблюсь в вас, а? Прикажете утопить в музге? Она поняла, что он очень интересный, забавный молодой человек, обладает мыслительной способностью и будет стараться говорить притчами. В конторе Рамиз, на правах приказчика, распределил обязанности между двумя своими помощниками. Работы было мало, поэтому, основной задачей являлось сохранение собранного урожая и отслеживание работы виноделов и бондарей по перегонке виноградных вин и затариванию их в дубовые бочки для длительного выдерживания. Лейла послала служанку за Таиром, чтобы узнать, по какой причине он не зашел в дом, и хотела выразить ему свою благодарность за организацию похорон Закира и за кормилицу, которую он быстро нашел и привез.
-- Лейла, теперь у тебя в грудях появилось молоко, и твой малыш успокоился, думаю, мне не стоит обременять тебя своим присутствием, скажи, чтобы меня отвезли в мой дом, хоть ветхий, но все же свой, - отпивая из фарфоровой чашки чай, неожиданно, произнесла Оксана. Похоже, что ее слова сильно задели Лейлу, она престала пить чай и с изумлением смотрела на Оксану.
-- Ты стала кормилицей моего сына, хотелось бы узнать, как ты своим присутствием обременяешь меня? Ты эти глупые мысли выброси из головы, ты будешь жить со мной в полном достатке, да и я еще не успела тебя отблагодарить, не оставляй меня одну, прошу тебя, Оксана, а то этот излом, который произошел в душе, убьет меня, - зарыдав, почти шепотом, произнесла Лейла. Они сидели на кухне и, обнявшись, плакали, и у каждой была своя причина - у Лейлы потеря возлюбленного, а у Оксаны горечь, обида брошенной женщины, и в обоих случаях это было личное несчастье этих молодых красивых женщин, по судьбе которых безжалостно прошелся тот «безумец» - злой рок судьбы, не знающий никакой жалости. На крыльце послышались шаги,- это пришел Таир, вытирая слезы, сказала Лейла.
-- Мы тут с Оксаной решили чаевничать, Таир, присоединяйся к нам, - наливая в чашку чай, произнесла Лейла,- ей здесь никак не живется, домой просится, чтобы в своей лачуге от тоски, от одиночества стать сумасбродкой и впасть в психическое расстройство, а затем, и умопомешательству, чего я допускать не праве, так, Таир? Видишь ли, что надумала, здесь ей тесновато, и она своим присутствием меня обременяет. Раз так, Оксана, я решила, что этот дом твой, Таир, скажи Рамизу, что с завтрашнего дня я буду жить в большом доме, в своей уютной комнате и принимать там, - жестко сказала она.
-- Лейла, ведь у меня дом тоже пустует, большой каменный дом, четыре комнаты, веранда, сад, на самом берегу, Оксана может жить и там, - сказал Таир и осекся и, краснея, пришел в смущение, состояние смятения и замешательство.
- Ну, выбирай, Оксана, но все же я хотела бы, чтобы мы вместе жили и не расставались, - еще раз твердо произнесла Лейла. Оксана не ответила, тоже, смущенно, еще раз выразила свою благодарность Таиру за помощь. Таир не стал пить чай, и собирался было идти, но по взгляду Оксаны понял, что она что-то хочет сказать ему. Это поняла и Лейла и, накинув шубу на плечи, вышла из дома и направилась в сторону большого дома.
-- Таир, скажите, пожалуйста, вы, почему для меня все это делаете, только честно и искренно, идет? - с легкой дрожью от волнения спросила Оксана.
-- Хорошо, только искренно, если это вас огорчит, то вы, Оксана, больше меня не увидите, сами же напросились. Оксана, вы мне очень нравитесь, и я готов вас полюбить, заботиться о вас и о ребенке. Двери моего дома для вас всегда открыты, в любое время, - выпалил Таир, но она, вместо ответа, зарыдала, и он все понял, что отвергнут и в удрученном состоянии покинул дом.
Прапорщик Иевлев вторые сутки не покидал коридор больницы, где в палате для рожениц никак не могла разрешиться беременная Зейнаб. Наконец, из палаты вышла пожилая акушерка, вытирая пот, облегченно вздохнула:
- Радуйтесь, барин, роды благополучно разрешились, мать и младенец чувствуют себя удовлетворительно, но богатырь, скажу вам, за мою долгую работу такого крепыша не приходилось принимать. Бедная, как только она его носила. Обрадованный прапорщик, который заранее приготовил два больших букета из роз, просил акушерку передать один букет с запиской супруге, а второй букет для персонала. Как бы злой рок судьбы ни витал над древним родом Герая, назло преследующему его «безумцу», Бог, проявляя милосердие, забыв о деяниях Зейнаб, не стал больше анафематствовать, подарив ей богатыря - мелика. Приехав в особняк, прапорщик новость сообщил прислуге, и на радостях откупорив запечатанную сургучом бутылку с водкой, налив полный фужер, тут же его осушил. Он долго размышлял о своем будущем, свяжи свою судьбу с ней, и ты обеспечишь себя и своих потомков навсегда безбедной жизнью, вместо этого нищенского пенсиона, да, пусть ребенок от другого, она родит наших совместных детей и это не химерная мечта фендрика, если правильно он ее понял, она именно на совместную супружескую жизнь и намекала. Откуда было знать ему, этому мечтателю, что через два дня Зейнаб умрет впоследствии тяжелых родов, в результате внезапной остановки сердца, не приходя в сознание, и он, по совету акушерки, начнет лихорадочно искать кормилицу, чтобы спасти младенца. Значит, «безумец» не смирился с волей божеской и, выполнив свою работу и в Храме правосудия, докажет Богу, что, мол, он сам так расписал ее судьбу, а он всего лишь исполнитель. Прапорщик Иевлев три дня искал кормилицу, а пока он искал, все роженицы в палате поочередно кормили малыша. Через несколько дней врачи, убедившись, что у малыша не имеется никаких отклонений в нормах его жизнедеятельности, отпустили его из больницы, выдав выписку из метрической книги. Он, щедро заплатив кормилице, привез ее с малышом в особняк, теперь следует выполнить волю женщины, которая, как прорицательница Фемоноя, предсказала свою смерть и просила выполнить ее волю. Он, конечно, это сделает, но прежде следует прочитать письмо, которое ему предназначено. В своем предсмертном письме, адресованном какому-то Гераю, который проживал в Сальянах, Зейнаб просила позаботиться об их сыне, ради него она его прощает и просит перезахоронить её убиенного мужа в мазарке в деревне Арчыдан, где его родовая усыпальница. Ларец и ридикюль - ее подарок сыну. Он вспомнил, что она говорила, что все содержимое сейфа будет принадлежать ему, если ее не станет. Обезумев от нетерпения и любопытства, прапорщик кинулся к тайнику, где хранился ключ. В сейфе находилось большое количество денег в больших купюрах.
Теперь мне служба не нужна,- подумал он,- выполню ее поручение и подамся в какой-нибудь городок, чтобы устроить свою безбедную жизнь. Деньги и шкатулку, полную бриллиантами и другими драгоценными камнями, он тщательно упаковал в саквояж и пошел к кормилице.
-- Скажите, пожалуйста, не навредит ли ему дорога, если нам надобно ехать? Младенца следует отвезти к родному отцу, я очень сожалею, что вы потеряли своего ребенка и, вероятно, там с ним останетесь, поверьте, они очень могущественные и богатые люди, вам там хорошо будет, да и я вас щедро вознагражу. Вы согласны?- еще больше возбуждаясь, говорил он.
- Согласна барин ехать с вами, теперь не бросать же младенца, ведь умрет без материнского молока. Тогда прапорщик достал из кармана френча пачку денег и несколько золотых монет империал и протянул кормилице. Она костлявыми руками почти выхватила из рук Георгия деньги, а монетки невидимым движением засунула за широкую шаль на поясе.
-- Я тогда найму удобную мягкую карету, закуплю продуктов на дорогу, а малышу пеленки, еще, как там называется, вот, вспомнил, распашонки, и двинемся в путь, - довольно произнес прапорщик и ушел в гостиную, где был по случаю накрыт стол с обильным кушаньем, яствами и напитками и начал пировать. Таким образом, Зейнаб, на этот раз, не ошиблась, предсказывая свою судьбу. Казалось бы, тот «безумец», злой рок судьбы, дух мщения, как бумеранг мести, незаметно витая над головой, настиг ее, лишив жизни, но, все же, проявив хоть какое-то милосердие за ее любовь к Гераю, оставил ребенка, который был зачат в любви и в наслаждении, наказав ее саму.
Лейла перебралась с малышом в большой дом и заняла свою же комнату. Пока ребенок сосал ее полные молоком груди, воспоминания вернули ее в тот злополучный день, когда она из сейфа бека взяла несколько шкатулок и перламутровый ларец, полные алмазами и другими драгоценными камнями. Она была суеверным человеком, ее напоминание об этом Закиром было воспринято несерьезно, все-таки, таинственный, завораживающий блеск этих камней оказался для нее губительным и имел силу ворожбы, заклятие и погубило его возлюбленного, сделав ее несчастной. Ведь ни она и никто не знал о происхождении этих камней, и каким путем они были добытым, может быть, это заклятие и погубило весь древний род и самого бека. Пришла Оксана, чтобы полюбопытствовать, как Лейла устроилась и как малыш.
-- Так и заснул, не отпуская сосок, и видишь, даже руку положил, боится, что отнимут, - засмеялась Лейла. Послышались шаги в коридоре, наверняка, это был ротмистр, подумала Лейла.
-- Ты зря своими напоминаниями о помощи Таира обижаешь его, ведь он все делает от души, помогая тебе, а не из жалости, как ты думаешь, - упрекала Оксану Лейла.
-- Я очень боюсь влюбиться в него, понимаешь, поэтому долго не могу находиться в его присутствии, это меня завораживает, начинает владеть моими мыслями, околдовывая их, и снова возвращает к химерной мечте. Нет, я уже все это испытала, больше никаких вольностей и забав,- печальным голосом произнесла Оксана.
-- Все пройдет, все забудется, Оксана, ты еще молода, ты больше ни в чем нуждаться не будешь, я приготовила тебе подарок, только, прошу, не отказывайся и никогда не бросай меня, даже если влюбишься, хорошо? - протянула ей шкатулку, полную бриллиантами. Это за твою помощь, за добросердечность, я этого никогда не забуду. Бери и положи в сейф, который в спальной, там много таких шкатулок и деньги, которыми отныне будешь распоряжаться по своему усмотрению, вот тебе и ключи от сейфа, - обняв ее, сказала Лейла. - Я всегда останусь твоей близкой подругой, если не веришь, могу поклясться перед иконой, здесь ее нет, но у меня она есть. Я могла бы поменяться крестами, но у тебя его нет, тогда, вот так,- она взяла первый попавшийся в руку нож и разрезала кровеносный сосуд на запястье, - тогда я буду с тобой вечно кровью связана. Кровь Оксаны текла, капала на пол, и тогда, Лейла тем же ножом, сделала то же самое, приложив место разреза на ее руке к своей кровоточащей ране, соединив разрезами, и обнявшись, обе начали рыдать. Оксана, опомнившись, что ее ребенок спит и может проснуться, поторопилась к нему.
-- Вечером приходи с ребенком и останешься ночевать, я желаю устроить пир в честь этого события, - вдогонку крикнула Лейла. Оксана, придя домой, увидела, что дверь открыта настежь, и ребенок плачет, и бросилась к нему. У кроватки - качалки с ребенком стоял Таир, качая кроватку, старался успокоить ребенка.
-- Проходил мимо, услышав плач ребенка, вынужден был войти, - начал было сердиться Таир,- думал, что-то случилось, а ты где была, Оксана?
- Я на минутку зашла к Лейле, чтобы узнать, как она устроилась, вот и все, Таир, - волнуясь, оправдывалась Оксана.
- Никогда не оставляй ребенка одного, тем более, двери настежь, хотя, у нас детей не воруют, но есть и другие причины для беспокойства, - уже мягче произнес он. Таир прошел на кухню и сел на стульчик, кухарка, которая была занята приготовлением обеда, налила в фарфоровую чашку чая, и поднос со сладостями пододвинула ближе к нему.
- Ты, наверняка, еще не кушал, Таир, обед еще не готов, но пока пей чай с бубликами,- и вышла.
-- А ты потом приходи, вместе пообедаем, - не поднимая голову, тихо произнесла Оксана, краснея. Твой дом далеко, и тебе, наверняка, неудобно каждый день ходить на работу, а тут три комнаты, можешь заночевать здесь.
-- А ты снова собираешься доводить меня до крайности со своими расчетами, да?
-- Я больше об этом тебе не буду напоминать и сразу скажу, что пересуды и сплетни разного рода меня не волнуют, если ты остерегаешься их, чтобы не причинить мне вред, - подойдя ближе к нему, сказала Оксана. Он смотрел на эту красивую женщину и жалел ее, потому что какой-то заезжий фендрик, соблазнив ее своими обещаниями, сломал ей жизнь, оставив с ребенком на руках, конечно, Лейла отблагодарит ее за отзывчивость, и она в один прекрасный день, покинет Арчыдан, подастся в город или к родным, оставив его с разбитым сердцем, что и сделала Дарья Семеновна. Нет, он больше не намерен идти на поводу призрачных, мнимых, притворных желаний, такое он больше не выдержит, да и время не позволяет.
-- О чем задумался, Таир, мои предложения тебя очень потревожили, или есть другие причины? - Ты знаешь, Оксана, сам Гименей против того, чтоб я обзавелся семьей, обрекая меня своей божьей волей на одиночество. Скажу искренно, ты мне очень нравишься, влюблюсь, снова потеряю голову, находясь в плену сердечного влечения, потом деревенская обыденность, заурядная жизнь тебе быстро наскучит, и ты оставишь меня, и я снова буду испытывать стыд и позор, поэтому, я принять какое-то решение пока не могу, а был бы рад нашему супружеству. Мои пенаты пустуют, а Пенаты - боги, хранители домашнего очага, мне не покровительствуют и, пока, безмолвствуют, интересно, чем же я их так разгневал, а? - печальным голосом молвил он так жалобно, что Оксана села на его колени и начала вытирать слезы. Он чувствовал запах ее тела, аромат духов, напоминающий запах дикого жасмина, и понимал, что им начинает овладевать вожделение, она сама губами обхватила его огрубевшие губы, стала целовать, при этом шептала:
- А я сразу влюбилась, когда тебя увидела, прошу тебя, не отвергай меня, и я буду молиться Гименею, чтобы он смиловался над нами. На крыльце послышались шаги, возвращалась кухарка, помешав их минутной слабости, наполненной страстью, чувственному и физическому влечению, которые уже начали рождаться в глубине души.
Ротмистр Щеглов сидел в столовой и ждал, когда обед будет готов и перелистывал старый бульварный журнал на французском языке, который подобрал здесь же. Остановился на странице, где описывались подробности интимных услуг, оказываемые кокотками.
-- К вашему сожалению, таких услуг у нас не оказывают, и это, должно быть, вас сильно огорчает, - произнесла незаметно подошедшая Лейла.
--Вовсе нет, вообще я презрительно отношусь к жеманству и не терплю излишней изысканности, притворства, чего про вас не скажешь. Вы естественная, у вас естественная красота, вы привлекательны, и так мне хочется вспомнить Языкова: «Влюблен я, дева - красота» и пушкинские слова, «Феб, увидев ее, страстию к ней воспылал». Я понимаю, что сейчас не время, поминальный пирог еще не до конца съеден, но я терпелив и буду ждать вашей благосклонности ко мне, кончится же ненастье, снова вы будете обласканы солнцем под покровительством лучезарного Гелиоса, вот тогда, вам не противостоять его блеску, сиянию, соблазнительному шепоту инстинкта, шаловливому взгляду возлюбленного, бессознательному побуждению, влечению к сладострастным желаниям. «Нет для сердца закона», говорил великий русский Поэт, - горячо, вдохновенно выпалил ротмистр Щеглов. Лейла после его слов, сидя за столом, начала рыдать, закрывая лицо руками, выкрикнула:
- Я вас презираю, желаю, чтоб вы поскорее убрались из моего дома, вы здесь больше не работаете.
-- Благодарю вас, я был очень голоден, наверное, поэтому слишком рано развязал язык, жаль, что мне не удастся пообедать, а какой запах домашней пищи, «но иглы тайные язвили славное тело», - встал и удрученно покинул столовую,- это можно было говорить и после обеда,- усмехнулся он и медленно, уныло побрел в сторону конторы, где сидели Рамиз и Таир в ожидании купца из города. По его хмурому лицу они поняли, что ротмистр чем-то очень озадачен и находится в состоянии недоумения, растерянности.
-- Я очень голоден друзья, налейте мне выпить, пожалуйста. Рамиз налил ему полную чашу коньяка, почти половину бутылки. Ротмистр, выпив чашу залпом, с облегчением произнес:
- А меня с работы уволили, приказали срочно покинуть двор, Таир, я могу временно пожить в твоем доме, если не помешаю, конечно,- и громко захохотал.
Прапорщик Иевлев с кормилицей и с малышом, завернутым в теплую шаль, уже второй день добирался в карете до села Сальяны и, останавливаясь через двор, спрашивал, далеко ли дом поручика Герая Тахирзаде. Седобородый старик, костлявым пальцем показывая на берег реки, ответил,- как увидишь большой кирпичный роскошный дом, значит, приехал. Вечерело, в домах жители начали зажигать масляные лампы, а кто экономил масло, сидел впотьмах. Наконец-то, карета остановилась у высоких ворот, за забором виднелся огромный дом, наверное, этот дом, подумал прапорщик Иевлев, слезая с кареты. Он постучался в ворота, долго никто не открывал, потом послышались чьи-то шаги, и зычный мужской голос за воротами спросил, мол, кого надобно, и умолк, ожидая ответа.
-- Я прапорщик Иевлев из Тифлиса, здесь ли проживает поручик Герай Тахирзаде, если да, тогда, пожалуйста, пригласите его к воротам по чрезвычайно важному делу, - как можно спокойным тоном сказал Иевлев. Подошел Эльдар, и сторож, открыв калитку, впустил прапорщика во двор, и он, в сопровождении приказчика, направился в сторону дома. На крыльце дома Герай сам встретил прапорщика.
-- Сударь, - обратился Иевлев к Гераю,- я прапорщик Иевлев, привез вам письмо из Тифлиса от одной особы, выполняя ее предсмертное поручение,- и протянул письмо и выписку из метрической книжки Гераю.
- Что мы, право, в темноте да на улице, пройдемте в дом, прапорщик. Уже в гостиной, где Юра музицировал с Любовь Ивановной, вскрыл письмо Зейнаб.
«Здравствуй, Герай, пишет тебе Зейнаб, если ты читаешь мое письмо, значит, меня в живых нет, родила тебе сына, крупный мальчик, похож на отца - исполина, великан, прямо-таки. Береги нашего сына, я тебя прощаю, а простит ли Бог твои деяния? Прапорщик Иевлев привезет мальчика, догадается найти кормилицу, и с ним присылаю тебе ридикюль и перламутровый ларец, на память нашему сыну. Выполни мою последнюю волю, захорони бека в мазаре его предков в Арчыдане, где их родовая усыпальница. Вот за это и Бог меня предал анафеме. Очень жал, что мы не попадем на остров Левка, остров блаженных, где наши души могли бы повстречаться. Прощай, губитель мой, живи! Зейнаб».
-- А где ребенок? - дико закричал Герай, отдавая письмо Любовь Ивановне.
-- В карете, поручик, с кормилицей, там же ларец и ридикюль, - спокойно ответил Иевлев. Выскочив на улицу, Эльдар на ходу крикнул сторожу,
- Отворяй ворота и впусти карету и займись кучером и лошадьми,- помогая слезать кормилице с ребенком. Гераю показалось, что у него начинается умопомешательство, а Любовь Ивановна была потрясена содержанием предсмертного письма Зейнаб, пропитанного болью и скорбью. Она представила себе, что испытывала, и как страдала эта молодая женщина, заранее предвидевшая свою смерть и, сидя в сторонке, тихо плакала. Позвали и няню, кормилица, сняв свои боты, не выпуская ребенка из рук, прошла в гостиную, положив ребенка на диван. Появился прапорщик Иевлев, неся ларец и ридикюль.
-- Малыша следует искупать и поменять пеленки, у нас имеется небольшой запас, это надобно сделать прямо сейчас, наверняка, он мокрый и простудиться может, - недовольно тихо причитая, произнесла кормилица. Когда его положили в ванну с теплой водой, он расплакался. Герай, еще находясь в состоянии психического потрясения и угнетенности, не понимал, что же происходит. Мальчик был очень крупным и тяжелым и потрясающе был похож на Герая, только с чуть русыми волосами, с крупным родимым пятном на левой ягоднице, как у Герая, пока он этого не знал, и это сходство окончательно рассеет его сомнения, приводя его в смятение.
Тофик решил сам лично проводить мать и дочь Делициных, он пересадил их в свою закрытую карету, а их повозку велел везти кучеру. По дороге на Гасымлы, которая проходила почти рядом с его домом, решил остановиться у дома приказчика Семена, чтобы узнать, как обстоят дела в хозяйстве, и смягчила ли свой гнев мать.
-- Семен, как там малыш, мама? Я еду в деревню Гасымлы и буду жить там несколько дней у семьи Делициных, ты поручи, чтобы привезли продукты, а главное, дюжину овец и племенного барана, наверняка, ты знаешь эту деревню, не откладывай и сразу займись. Приезжай сам, а то давно мы с тобой не пили, и заодно, сам посмотришь, что им еще требуется, это семья погибшего ротмистра, вдова которого осталась с тремя детьми, и им нужно помочь, - начал Тофик,- а вообще, я очень рад тебя видеть.
- Можешь, зайдешь, выпьем, если нет, я тогда за вами следом пошлю повозку, Тофик, не переживай, все будет исполнено, вот мать денег дала и сказала, мол, все равно, вы видитесь, и передавай моему сыну непутевому, голодает, небось, - засмеялся Семен.
- Ты скажи Тамаре, что, между нами все кончено, она мне больше не нужна, Гименей не благословил наш брак, и когда я вернусь, чтобы ее не было, - прощаясь, сказал Тофик. Дом Делициных был большой, из четырех комнат, но был бедно меблирован. Пристроенный к дому небольшой хлев почти разваливался и нуждался в ремонте. Женя привела Тофика в большую комнату, наверное, эта комната считалась у них, как гостиная, и познакомила с двумя сестрами четырнадцати и двенадцати лет, которые поспешно разбирали сумки, где была одежда и украшения для каждой девочки. Вдруг, Галина Сергеевна и Женя были изумлены его неожиданным поведением и были еще больше поражены, когда он сам, расстегивая фермуар, поочередно надевал на шеи девочек ожерелья из жемчуга и шутил, мол, мне нальют выпить или нет?
- А что вы пьете, Тофик, у нас, кроме домашнего прошлогоднего вина, ничего и нет, есть еще вареный нут, только без мяса, - застенчиво произнесла Галина Сергеевна.
-- Ладно, подождем, скоро приедет мой приказчик Семен и привезет нам все то, что мы пожелали, вот тогда начнем и пировать, - улыбаясь, произнес Тофик.
Вечером в гостиной большего дома Лейла, как обещала, устроила пир в честь Оксаны, своей сводной сестры и кормилицы, спасшей её сына, вскормившей его своим молоком. Были Рамиз и Таир, немного посидев, Рамиз, ссылаясь на болезненное состояние Наташи, попрощался со всеми и собирался уходить.
-- А где же теперь ваш ротмистр, наперсник Менс, которая постоянно наполняет его кладезь? - вдруг спросила Лейла.
-- Он пока живет у меня, - ответил Таир,- собирается на охоту, я сам-то не могу итти, второго ружья нет.
-- Рамиз, я прошу тебя, приводи его сюда, а то он такой голодный был, пусть насытится домашней пищей, - вдруг произнесла она. Рамиз ушел и вскоре вернулся с ротмистром, и тот, увидев застолье, воскликнул.
-- Вот и Вакх, который оживит вашу вакханалию, появится разгульность, оргии, и добавит веселья, если, конечно, вакханка не возражает и рада моему появлению и снова не начнет презирать мой нус, разум. Все переглянулись, удивляясь его способности мышления, только Лейла понимала, что он иначе не может.
-- Вы были очень голодны и мечтали о домашней пище, наслаждайтесь, пожалуйста, - доброжелательно сказала Лейла.
- Это напоминает данаев дар, «Бойся данайцев, дары приносящих»,- тихо буркнул ротмистр и сел за стол напротив Лейлы. Он взял жареного цыпленка, положил на свое блюдо, пододвинул ближе к себе глубокое большое блюдо с тушеными овощами и вопросительно посмотрел на Лейлу. Она сама налила в рюмку коньяка и подвинула к нему. Щеглов не стал пить и начал торопливо есть, тихо шепча:
- Как бы не отняли. Оксана встала и вместе с Таиром молча ушла в отведенную комнату, где спал ее ребенок.
-- Роскошный чертог, а скажите, Лейла, тут, непременно, есть и чертог любви, да? Допускаю, еще роскошнее, где постоянно витает дух Афродиты и ее шаловливого сынка Эрота, покровительствуя влюбленным или Гименея - супругам, благотворно влияя на отношения двоих, основанные на симпатии и взаимном половом влечении, а? « ах, Амур проклятый», я бы очень желал побыть в этом чертоге, надеюсь, вы мне его покажете, так? «И в покоренной груди правит жестокий Амур», как говорил Овидий.
-- Вы ешьте, Николай, а потом поговорим, и я покажу вам этот чертог, к сожалению, не мой, я отойду в другую комнату, проведаю ребенка с няней и тотчас вернусь, - мотая головой, произнесла Лейла. Откуда он взялся, этот молодой совратитель, и начал склонять меня к ложному чувству, желает добиться меня, соблазнить? А почему этот возмутитель души женской вызывает у меня тревогу, волнение? Или он привык легко, доступно покорять женские сердца, как у Некрасова, «Смолоду был лихим сердцеедом», а? Пожалуй, мне не устоять перед его пленительной властью, очарованием, и я теперь не могу выгнать его, он уже прочно вошел в мою еще заполненную горем в душу и обосновался там, ждет своего часа, это печально, но факт. Эта стихия, внезапно обрушившаяся ледяная буря, которая сковала, обледенила мое, и так израненное, сердце, это что, снова затеянная игра с капризной судьбой, ее шалости или проявление жалости ко мне за потерю возлюбленного? Она появилась внезапно и села на свое место напротив него, рюмка, налитая Лейлой, оставалась полной.
-- Николай, а почему вы не выпили, или вообще не пьете?
-- Вам нельзя, а я без вас не хочу, - коротко ответил он, опираясь на мягкую спинку стула.
-- Тогда пойдемте, я вам покажу чертог любви Зейнаб и бека - мелика, который был единственным наследником одного могущественного древнейшего рода кавказских феодалов, который погиб, когда возвращался с востока, - на ходу начала объяснять Лейла.
- Спальная этой четы напоминает мне покои шаха Аббаса в Персии, где я был в качестве переводчика с фарси на русский, когда находился там. Мне показывали его дворец, небывалая роскошь, хотя я до сих пор плохо знаю фарси и даже до конца не мог понять философские четверостишия - рубаи Омара Хайяма, проникнутые гедонизмом - стремлением к удовольствию и наслаждению, но так в жизни не бывает, - произнес он, осматривая стены, обвешанными персидскими коврами, и коллекцию старинного огнестрельного и холодного оружия, инкрустированного драгоценными камнями.
-- Если не секрет, Николай, где вы получили образования? - вдруг спросила Лейла.
- Да какой там секрет, я учился на словесном отделении Московского университета, затем окончил С. Петербургскую школу подпрапорщиков, воевал на Северном Кавказе с Таиром в одном полку и, как видите, дослужился до ротмистра, а родом я из Тверской губернии, отец мой погиб на охоте, а мать не смогла пережить его смерть и померла с горя, вот я и остался один, - печальным голосом произнес Щеглов. Он остановил свой взгляд на двустволке, приклад которой был инкрустирован драгоценными камнями.
-- Вы извините меня, что я задела вашу рану, вынудила вспомнить печальные события, Таир говорил, что вы собираетесь на охоту, а местность, полагаю, еще не знаете, и придется отпустить Таира, но вот беда, у вас на двоих одно ружье, даже удобно, один стреляет, а другой подбирает подстреленную дичь, - звонко засмеялась Лейла, снимая со стены ружье и рядом висящий кинжал, - вот вам ружье, Николай, и к нему ханджар с ножнами, пусть будет моим подарком вам, я пока навещу ребенка, а вы поищите патронташ,- и ушла.
- Ханджар по-арабски кинжал верно, да? - вдогонку ей выкрикнул он.
- Да, точно, вот, вы уже делаете успехи, и это мне нравится,- не поворачиваясь, ответила она. Лейла была недовольна собой, что, повинуясь инстинкту, безотчетному побуждению, уже начала повиноваться неосознанному чувству, которое стало владеть ее сердцем. Конечно, она испытывала стыд, смущение от своего поступка, ведь ее супруг Закир недавно умер, и этот исполин цитировал Гамлета на счет еще не съеденного пирога, до чего остроумен, просто поразительно. Она хотя была беременна, но Закир после ранения престал испытывать к ней половое влечение, как прежде, но она, молодая мужелюбивая женщина, нуждалась в мужской ласке и теперь, находясь рядом с молодым, красивым и умным человеком, больше и больше поддавалась похоти и сладострастию.
-- Вы нашли патронташ? - спросила Лейла, которая появилась неожиданно, застав ротмистра, осматривающего шкафы,- нет, вы его здесь не найдете, он, наверняка, в сейфе,- и подошла к большой картине, которая являлась тайником для хранения всех ключей. Вся нижняя часть сейфа была забита разными пистолетами, патронами в коробке. Он взял широкий кожаный патронташ и несколько коробок с патронами, и они вместе вернулись в гостиную.
-- Николай, вы можете оставаться ночевать здесь, в гостиной, вот на этом широком диване, а постельное белье я вам принесу, - произнесла Лейла, вставая. Он тоже встал, вплотную подошел к ней и взял за руки, обвороженный запахом ее тела, духов и с желанием очаровать, пленить ее здесь же. Когда он обхватил своими губами ее мягкие дрожащие губы, она, стоная, молвила:
- Не время еще, и поминальный пирог по-прежнему не съеден, прошу тебя, остановись,- и, выскользнув из его объятий, выбежала из гостиной.
После того, как ребенка и кормилицу отвели в выделенную им комнату, мыслительная способность и рассудок медленно начали возвращаться к Гераю, и его первые слова, полные скорби, были обращены к Любовь Ивановне и настолько оказались жалостливыми и полными обреченности, что он подумал, что наступает его неизбежная гибель, так как, теперь его очередь.
-- Я с помощью этого «безумца» убил еще одну женщину, которая оставила мне, несмотря на все, нашего ребенка. Любовь Ивановна, родная моя, любимая, я не хочу, чтоб такая же участь постигла и тебя,- растерянно говорил он. Она налила ему целый фужер коньяка и заставила выпить.
-- Я люблю тебя и не брошу тебя с твоими детьми, а что касается того, что твой «безумец», отомстит и мне, пусть попробует, я ему не поддамся, потому, прошу тебя успокоиться, лучше, давай, посмотрим ларец и ридикюль, где, может быть, вдруг, какое-то сообщение, и мы должны будем знать все,- и она подняла ридикюль и вложенный в него ларец, положила на стол. Герай отвернулся, чтобы не испытывать очередного повышенного нервного напряжения. Ридикюль был до отказа набит деньгами а, едва втиснутый между пачками денег, перламутровый ларец до отказа был наполнен бриллиантами, сапфирами, блеск и сияние которых на миг ослепили Любовь Ивановну, и она, от изумления, вынуждена была захлопнуть крышку ларца. Пленительное сияние этих камней настолько обворожило, привело в восхищение и оказало покоряющее воздействие на Любовь Ивановну, что она потеряла дар речи, и, как сумасшедшая, тыкая пальцем в ларец, старалась показать Гераю, мол, взгляни вовнутрь ларца. Да это было несметное богатство, напоминающее сокровище с таинственного острова, найденное графом Монте-Кристо. Герай, взглянув в ларец, грустно произнес,- даже умирая, позаботилась о будущем нашего ребенка, а ведь знала же, я тоже не беден. Любовь Ивановна ларец и ридикюль спрятала в сейф.
-- Мне нужно съездить в город, купить пленки, разную детскую одежду, люльку и кровать - качалку для малыша, да и кормилицу не помешало бы переодеть в новую чистую одежду, - сказала Любовь Ивановна, смотря на Герая. Пока Любовь Ивановна переодевалась, Герай вызвал Эльдара и велел ему готовить экипаж для поездки в город.
- На завтра никаких работ и поездок не планируй, ты мне будешь нужен, - грустно сказал он. Герай решил исполнить последнюю волю Зейнаб и увести тело бека, ее мужа, в Арчыдан и захоронить его на мазаре, гробнице его предков. Теперь он должен вспомнить, в каком месте его похоронили, помнил, что под большим дубом, и еще его проводник сделал зарубку на стволе дерева.
После того, как разгневанная Ирада ханум выгнала своего сына Тофика из дома, она сама лично заботилась о своем внуке, доверяя только кормилице, и строго-настрого запретила пускать к нему других служанок, даже Тамару, а Тамара, наслаждаясь жизнью, жила для себя, даже престала переживать, что так нелепо рассталась с Тофиком, которого, ей казалось, что любила. Живя в роскошном доме на всем готовом, все равно, та скука, то тягостное душевное состояние, вызванное бездельем, еще больше погружало ее в уныние и тоску, однообразная обстановка вынуждала ее серьезно подумывать об осуществление мечты, вырваться и податься в город и потеряться в его суетливой жизни. Пользуясь доверием Ирады ханум, она часто запускала руку в ее сейф, где хранились деньги, и накопила приличную сумму и готова была просить Ираду ханум ненадолго отпустить ее в город за покупками, а потом уж вовсе не возвращаться. Однажды, пользуясь ее блаженным состоянием, решилась-таки осуществить задуманное.
-- Ирада ханум, вы ненадолго не отпустили бы меня в город, кое-что купить из одежды, да и, заодно, проведала бы Тофика? - неуверенно начала она. Ирада ханум подошла к сейфу, взяв пачку денег и, странным взглядом посмотрев на Тамару, молча протянула ей деньги. Ирада ханум была умной и образованной женщиной и сразу поняла, что она убегает, да и Тофик ей не нужен, она желает слиться с толпой городских кокоток и окончательно погубить себя, даже сам Гименей ей потом не поможет. Значит, не судьба, супружество им стало невыносимым бременем, как тяжелая ноша, пусть уходит, вряд ли Тофик стал бы с ней жить после того, как она не поехала с ним, а сын мой долго без меня не проживет, вернется домой, ждет, когда я свой гнев сменю на милость, и вернется-таки не один, женолюбивый, этот порок у него наследственный, главное сделано, у меня есть внук - наследник старинного рода князей - меликов, теперь мне не страшно умирать и переселиться на остров блаженных. Мальчик, окруженный со всех сторон заботой, рос, не смотря на козни судьбы в отношении его отца, греховодника, все-таки, любившего его мать, и был зачат в любви. У него будет хорошее умственное начало, и тот носитель, зародыш, который заложен в него, будет развиваться, а не чахнуть. Да, он унаследует не только несметное богатство своих предков, но и их воинственный дух, чем отличались и гордились в древнем роду, он получит прекрасное образование, будет говорить на нескольких европейских языках, и будет служить российской короне, как его предки, это потом, но пока он капризничал, плакал и сосал грудь, питаясь молоком чужой женщины - кормилицы, которая, по воле судьбы, заменила ему мать, и теперь, насытившись, засыпал, положив свою маленькую ручонку на ее грудь, боясь, что отнимут. Вот так молодая женщина Роксана вскармливала двух малышей, которые щедро делились материнским молоком друг с другом, став молочными братьями и, наверняка, больше никогда не расстанутся. Роксана не дождется своего мужа, несчастный случай отнимет его жизнь, сделав ее вдовой, но она за свою добросердечность щедро будет вознаграждена самим Гименеем, который одобрит ее отношение с приказчиком Герая, Эльдаром, и благословит их супружество, но это тоже случится уже потом.
Приказчик Семен, выполнив просьбу своего друга Тофика, на закрытом фаэтоне, нагруженном продуктами, напиткам и всевозможными яствами и сладостями, спешил в деревню Гасымлы, а позади фаэтона медленно тащилась повозка с обещанными овцами для Галины Сергеевны. Он конюха с повозкой пустил вперёд, тот хвастался, что дорогу знает хорошо. Но он лукавил, все равно пришлось спрашивать у людей, где дом Делициных. Крайне удивлены были Галина Сергеевна и ее дети, когда фаэтон и повозка остановились у калитки дома. Все дружно взялись разгружать фаэтон, а конюх по имени Мурад, средних лет мужчина с густыми седыми волосами без усов и без бороды, приятной внешности, вместе с Галиной Сергеевной загонял овец в хлев.
- Ваше благородие, - обратился конюх к Тофику,- теперича дозвольте мне отбыть домой, авось, до темноты доберусь.
- О, нет, голубчик, теперь пировать будем вместе, ты пока распрягай лошадей, а мы, вместе с нашими милыми барышнями, соберем на стол, а вот на тебе бакшиш за твои старания. Еще мой друг тебе добавит жалованье, и ты останешься здесь и будешь помогать Галине Сергеевне в ее хозяйстве, насколько мне известно, ты вдовец, и там тебя никто не ждет, так?
- Как не понять, ваше благородие, все сделаю, как приказали, - смущаясь, ответил Мурад. Тофик получал огромное удовольствие, помогая людям, особенно, вдовам русских офицеров, которые потеряли своих мужей на кавказской войне и от государства получали всего лишь небольшой пенсион.
Однажды вечером, помогая кормилице купать малыша, Любовь Ивановну, будто поразило молнией, когда она на его левой ягодице увидела огромное темное родимое пятно, - ты продолжай,- сказала она кормилице,- я тут же вернусь,- и направилась в кабинет Герая,
- Снимай брюки, - велела она.
- Не время и не место, Люба, пожалуйста, может, этот внезапный приступ похоти отложим до вечера, а? - уныло ответил ей Герай, тогда она сама расстегнула брючный ремень, и спустила брюки вместе трусами.
-- Ты понимаешь, не любимец богов этакий, тебе ведомо, что у мальчика точно такое же родимое пятно на левой ягодице, как и у тебя? Подойди к зеркалу и полюбуйся, - злясь, почти выкрикнула Любовь Ивановна,- а ты даже ни разу его на руки не взял, чтобы услышать его сердцебиение, дыхание. Господи, ведь он же твой сын, и какой же ты бездушный, бессердечный, безжалостный человек, - начала плакать она. Он попытался успокоить ее, но она отстранилась от него,- меня убьет твое такое отношение к нашим совместным детям,- и ушла.
-- Отныне ты будешь есть только здесь и со мной, - нервно произнес гимназист Сергей, мы презрительно относимся ко всяким там пересудам и не будем итти на поводу недоброжелательных обсуждений нашего поведения, обращать внимание на их невежественные суесловия, пусть только попробуют, - продолжал злиться он,- а то получается интересное суждение, они тоже выходцы из такого же сословия, как и ты и, не понимая сочетания понятий, берутся судить других, но я не намерен терпеть никакого сословного деления в своем доме. Принесли завтрак, кофей, бутерброды сыром и маслом, и Сергей начал кусачками дробить большие куски сахара.
- Тебе сколько кусков положить, Фарида? - спросил Сергей, пододвинув к ней поднос с бутербродами. Он понимал, что ей неудобно, и его присутствие стесняет ее, лишив непринужденности в поведении, заставляет смущаться, чувствовать себя неловко. Он допил кофей и собрался итти в гимназию,- ничего, все это пройдет, и ты ко всему привыкнешь,- и ушел. Служанки питались тоже в столовой, только после хозяев, подходили, садились за стол, где сидела Фарида и все вместе начинали завтракать. Конечно, она прекрасно понимала, что Сергей влюблен в нее, и это ее сильно огорчало, понимала, что во всех богатых семьях служанки рожали внебрачных детей от своих хозяев, но она уже обожглась, идя на поводу у похоти, и даже не смогла сохранить ребенка, который был зачат в похоти в отместку Рамизу, больше она не хочет быть жертвой минутной слабости, теперь она думала, если бы не ее привязанность к Михаилу Петровичу, немедленно ушла бы. Но она ошибалась и путалась в своих чувствах, понимала, чувство, которое она испытывает к Сергею, отнюдь не увлечение, а нечто глубокое, болезненное, и с каждым разом больше и больше набирая силу, овладевало ее сердцем, вызывая смятение, отчаянную безысходность, порождая в душе замешательство.
- Сегодня вечером непеременно поговорю с ним и, пожалуй, уеду домой, - решила Фарида. В наружные двери кто-то сильно постучался и бранился, наверное, по причине того, что долго не открывали, вестовой в форменной одежде ворвался в дом и истеричным голосом проорал, - вы что, все тут глухие, что ли? Я курьер Географического общества к профессору Воронину Михаилу Петровичу, имею представить уведомление печального содержания и хотел бы его вручить, - продолжал истерично вскрикивать вестовой.
-- Профессор очень болен, и по этой причине никого не принимает, я его сиделка вы можете уведомление оставить до прихода его внука из гимназии, если это дозволительно,- обрывая его ор, произнесла Фарида.
- Хорошо, хорошо,- мотая головой, переставая орать, произнес он и сел на стульчик,- только надобна ваша роспись в получении уведомления, - сказал успокоившийся курьер и передал Фариде, по углам запечатанный сургучом, объемный пакет. Фарида не решилась отнести пакет сразу Михаилу Петровичу, стала ждать прихода гимназиста Сергея. А сама начала кормить профессора завтраком, ничего не говоря о пакете из общества. Открыв пакет с уведомлением, Сергей понял, что-то произошло с его родителями, которые в настоящее время находились на Синайском полуострове, у горы Синай, к северу от горы Муза, где находились его отец и мать в экспедиционной группе, на лагерь напали бедуины, которые часто совершали неожиданные набеги на лагеря ученных, занимающихся изучением археологии, быта древних народов, когда-то живущих в пустыне. Все мужчины были перебиты, а женщины взяты заложницами в гарем, это известие ошеломило молодого человека и озадачило, он не знал, говорить об этом Михаилу Петровичу или нет.
-- Сережа, никоим образом сообщать это известие невозможно, оно, непременно, убьет старика, может, чуть повременить, а за это время появятся другие новости, думаю, что, пока, не следует торопиться, - попыталась утешить Сергея Фарида. Она видела, как отчаяния, крайне нервное напряжение, несчастье и горе настолько парализовали его волю, что он начал навзрыд плакать, она вытащила из кармана его гимнастерки платок, стала вытирать его слезы.
- Не плачь, Сережа, может быть, ошибочка вышла, и они в момент набега там, в лагере, не находились и как-то схоронились и в ближайшее время дадут о себе знать, - успокаивала она его.
-- Это же бедуины, обитатели пустыни, кочевники с хищнической натурой и очень мстительны, кругом пески, и отыскать-то их не представляется возможным, вот и я совсем остался один с дедушкой, - печально произнес он. Фарида была намерена вечером переговорить с Сергеем о своем уходе и возвращении домой в Арчыдан, однако, решила воздержаться - не оставлять же его одного в таком состоянии, ведь он ей очень помог, можно сказать, даже спас. Она сопроводила Сергея до его комнаты, не заходя в комнату, и хотела вернуться в свою комнату, но он её жалостливым взглядом, затем голосом, остановил.
-- Не уходи, пожалуйста, не оставляй меня одного, прошу тебя, - молвил он. Вся прислуга уже знала о постигшем семью Ворониных горе и, боясь гнева молодого барина, тихо сидели на кухне, не смея выходить.
-- Я сейчас тебе сюда ужин принесу, если хочешь, и выпить принесу, только, вот, что ты пьешь? Тебе следует снять нервное напряжение
-- Ты не служанка, скажи прислуге, пусть кто-нибудь принесет полный графин коньяка и ужин на двоих, - жестко сказал он.
- Сережа, ты меня извини, но я никогда не пила, даже вино, лучше я пойду, проведаю Михаила Петровича и побуду с ним, а ты ужинай без меня,- и ушла.
-- Я просил, не бросай меня, - заплакав, молвил он,- тогда я отказываюсь от ужина, думал ты мне друг, значит, ошибался, - вдогонку крикнул Сергей.
Утром, как только рассеялся утренний туман, не смотря на зиму, слабые ярко-красные лучи зари, пробуждаясь, озаряли горы и долину, два охотника, вооруженные охотничьими ружьями, медленно направлялись в сторону ущелья Истису, чтобы поохотиться.
-- Ты знаешь, такую женщину свирепую, полную гнева, как Лейла, не встречал, и она мне напоминала буку, нелюдимого угрюмого человека, когда в столовой я ждал обеда, она была похожа на Фурию, злую сварливую женщину, которая давно отвыкла от мужской ласки, хотя она была замужняя, а, как известно, не обласканная женщина опасна, как Эмпуса, - вдохновенно говорил ротмистр Щеголев, любуясь белоснежной долиной. Охотники ближе подъезжали к ущелью, здесь начиналась лесистая местность.
-- Коля, - обратился Таир к своему другу, сейчас покажутся холмы, где мы сделаем привал, и тут будут наши временные пенаты, давай-ка, поживем здесь несколько дней, вернувшись, увидим, скучали ли они в нашем отсутствии, провизии у нас в достатке, горячительного тоже, ведь охотиться же будем, а дичи здесь хватает.
-- Прапорщик, - обратился Герай к Иевлеву, может, ненадолго останетесь на побывку?
-- Нет, поручик, я подал рапорт, и с соизволения командования оставил службу и, наверняка, подамся в город, где царит разврат и вакханалия, что-то после ее смерти душа томится в тоске, будто, плачет, и я хочу развеять эту скорбь, в городе есть одна мещаночка, которая меня ждет, а потом, посмотрю, может, уеду в свое родовое поместье и женюсь на крестьянке, они мужелюбивые, да от них потомство здоровое, - грустно ответил Иевлев.
-- Мне очень хочется отблагодарить вас, прапорщик, - наливая в рюмки коньяк, осторожно начал Герай,- только от чистого сердца, возьмите эту шкатулку и этот сверток, ведь на пенсион тяжело живется.
- Нет, нет, вы на моем месте поступили бы так же, иначе, честь не позволила бы, хочу на прощание сказать вам, господин поручик, что лично я испытываю к вам неприязнь, недоброжелательное расположение... - и он умолк, - налейте мне целую большую чашу, вы погубили молодую, красивую, прекрасно образованную женщину, да простит вас Бог, желаю, чтоб вы избежали божьего суда, прощайте и берегите своего малыша, может, ради него Бог проявит к вам милосердие, - вставая, произнес прапорщик. Но Герай силой засунул шкатулку и сверток в карман его шинели.
- Да, ты прав, прапорщик,- смотря вслед уходящему Иевлеву, подумал Герай, - я заслужил это презрение, крайнее неуважение и, пожалуй, наивно было бы рассчитывать на милосердие Бога, пусть я греховодник, в отношении женщин поступал безнравственно, но я их любил, и они меня тоже, тогда в чем, Господи, мое грехопадение? Если речь идет о твоих заповедях, о повиновении, согласно библейскому сказанию, то я не совершал поступок, подлежащий твоему суду, это другое дело, если ты доверил вершить нашими судьбами какому-то «безумцу», тогда, извольте потребовать от него ответа за его деяния. Ты слышишь, Господи, если это твои проделки, козни, за проступки моих предков, то я престану признавать тебя, все равно, я и так несчастен, есть ты или нет. Рассудок, определяющий поведение человека, противостоял его суждениям и осуждал губительное богохульство, поношение Бога, которому он обязан своей мыслительной способностью, которая должна противостоять его воле и чувствам. «Время врачует раны» говорил Августин, наверное, с этими ранами я и покину этот, полный несправедливости, коварства и жестокости мир, а жаль, я попытался утвердить свои суждения на житейском опыте, в правильном понимании, а что же взамен? Тот же бумеранг мести - дух мщения, подвергает меня новым мучениям, боли, это и есть твоя истина, Господи? Наверное, твоя истина рождается только через боль, а ведь она еще означает и правдивость, справедливость, правоту, ведь так?
Фарида долго стучала в дверь комнаты гимназиста Сергея, но тщетно. Он молодой, может сломаться, как хрупкий лепесток, нельзя было-таки оставлять его одного, наконец, Сергей дверь открыл, снова вернулся, лег на диван. Его глаза распухли от слез, он не ел, принесенный ужин, и бутылка коньяка оставалась нетронутым.
-- Сережа, тебе нужно есть, ты так себя убиваешь, а главное, ничем повлиять на происходящие события не сможешь, в городе есть же местное отделение географического общества, мы можем сходить туда и узнать подробности и, вообще, что же там произошло, а то сидеть, лить слезы - это отнюдь не выход и, пожалуй, хватит хандрить, садись к столу, я тебя буду кормить, - жестким тоном велела Фарида.
-- Ты сегодня заночуешь со мной? - вдруг спросил Сергей, начиная, есть.
-- Ты умный, образованный и, неужели, не понимаешь, что нашим поведением начнется умаление достоинства, утрата твоего авторитета, и мы как бы ни старались избегать пересудов, злоехидных насмешек нам не удастся избежать, а? Я ведь, Сережа, не девка ведь или городская легкомысленная кокотка, нарушать приличия и традиции этого дома не собираюсь, надеюсь, ты меня поймешь - заметила она. Он перестал, есть и отодвинул блюдо, как капризный ребенок.
В большой комнате за столом сидели все, и вскоре к ним присоединился и конюх Мурад по требованию Тофика, который не терпел различия в сословиях, где бы он ни был.
- Ну-с, наконец, главный вопрос, Галина Сергеевна, вы отпускаете Женю в город работать? - вдруг спросил Тофик. Мы с моим приказчиком оставляем вам помощника, который будет вам подсоблять в хозяйстве, конечно, если он вам по нраву, насколько мне известно, у него кроткий нрав, покорный, смиренный, так ведь, Мурад? Мурад пожал плечами, а Галина Сергеевна промолчала. Тофик и не надеялся получить быстрый ответ, но ее молчание принял за согласие.
Герай должен был исполнить предсмертную волю Зейнаб и вкратце рассказал о тех событиях, которые произошли на берегу, когда были убиты брат его Исмаил и муж Зейнаб бек.
- Ты тогда тоже с нами был, Эльдар, помнишь ли это место? Нужно извлечь тело бека и увезти в Арчыдан, где его родовая усыпальница, и в мазаре предать земле, это ее предсмертная воля. Конечно, за это время тело уже начало разлагаться, пусть сделают гроб, как у русских, так и отвезешь. Они быстро нашли тот великан - дуб, под которым был похоронен бек. Из-за сильного невыносимого трупного запаха, пришлось труп несколько раз заворачивать в саван, а затем в несколько толстых шкур, и Эльдар с тремя горцами собрался на дорогу.
-- Ты там найдешь Лейлу, ее служанку и подружку, она тебе покажет этот мазар, и на словах передашь то, что тебе известно, - наставлял Герай своего приказчика. Он, щедро наградив горцев, благословив их на дорогу, тихо помолился, произнеся несколько слов на арабском языке, которые помнил еще с детства, вернувшись, домой, он в гостиной застал Любовь Ивановну с ребенком на руках, который плакал, не переставая, и она, укачивая, попыталась его успокоить.
-- Боже мой, какой он тяжелый, руки отваливаются, подержи-ка его, пожалуйста, может, касание родных рук его успокоит,- и передала ребенка Гераю. В самом деле, ребенок начал успокаиваться, наверняка сказалось кровное родство отца и сына, родная, близкая по духу, связь, невидимые узы родства, родственное чувство этого маленького человечка. Все знали, что Любовь Ивановна теперь точно никуда не уедет, оставив детей, тем более, они с Гераем жили, как супруги.
-- Люба, - обратился Герай к Любовь Ивановне,- как думаешь, следует ли совершать обряд крещения над Юрой, ведь его мать была православная христианка, может, пора и Юру обращать в христианство через обряд крещения, а? - вдруг вспомнил Герай.
-- Умница, во - время вспомнил, это нужно обязательно сделать, вот только для этого нужны крестный и крестная, я буду ему крестная мать, а насчет крестного отца имеются трудности, - взяв ребенка, произнесла Люба.
-- Его крестным отцом будет Тофик, он находится в своем городском особняке, заодно, там у него и погостим, идет? Она в знак согласия кивнула головой и положила ребенка на диван,- пусть поспит, пока кормилица отдыхает, а потом перенесем и уложим в люльку. Зейнаб же, наверняка, персиянка, и тут ваша религия совпадает, - заметила она. Да, Герай начал спокойную жизнь, теперь у него была семья, женщина, которую он любил, была рядом и надежно опекала его детей, потом он ей скажет, что с ней счастлив и будет молиться на Гименея и просить его о покровительстве.
-- Бог тебе судья, Тофик, - начала причитать Галина Сергеевна,- пусть Женя едет с тобой, только, не забывай и божьей каре, если ты ее совратишь, а добиваясь, потом бросишь, я это говорю, как мать, но я верю в твою честность, бескорыстие, ведь ты дворянин, - всплакнув, произнесла Галина Сергеевна. Поле долгих прощаний, фаэтон по извилистой зимней дороге двинулся в сторону Сальяны, а затем и в город, унося Женю в неизвестность, она понимала, что стала пленницей этого исполина - горца, как Брисеида Ахилла и, пожалуй, безвозвратно. Тофик же, в Сальянах высадив Семена у его дома, повернул фаэтон в сторону города, к своему особняку, в радостном расположении духа и настроения. Он всячески пытался развеселить свою «добычу» разными байками собственной выдумки. Вся прислуга была в особняке и томительно ждала возвращения хозяина.
-- Я карету с лошадьми оставил в Гасымлы, - сказал он подошедшему кучеру. Ты верхом на лошади съезди туда и перегони карету домой, - велел он кучеру, а служанке приказал приготовить ванну для сударыни. - Хозяин, чугунок под колонкой топится, есть горячая вода, и, с вашего дозволения, сию минуту все будет готово. Они поднялись на второй этаж в гостиную комнату.
- Женя, выбирай себе, пожалуйста, любую большую комнату для постоянного проживания, если чего-то не хватает, скажи прислуге, а теперь иди, приготовь белье и принимай ванну, потом будем обедать в столовой, так что, привыкай, - сам начал переодеваться. Вот Брисеида здесь, которую ты хитрым и обманным путем, прикрываясь своей показною доброжелательностью, пленил, восхищая богатством, подчинив своей власти. Наверняка, это юное создание очаровано тобой, ты, вероятно, коварно внушил ей чувство любви, лишив свободы, заставил, надеяться на сбыточность ее мечты, и не бесчестно ли это? А дальше-то что? Ее ждет такая же судьба, как Наргиз и Тамару? Где же твоя богобоязненность, а? Ведь сам Бог свидетель, что я Наргиз любил искренно, но она сама испугалась той роскоши, которая окружала, ее и сбежала, подарив мне наследника ценной собственной жизни, даже повитуха деревенская не помогла. Она-то, наверняка, подумала, что ты, помогая всем обездоленным, считаешь себя благодетелем, ярым противником бедноты и, используя их бедность, коварно запутываешь их в сетях соблазна, греховного искушения, начинаешь совращать своих жертв. Ну, хватит, я не такой, с Женей так же бесчестно не поступлю. А что, может, у меня раздвоение личности, внутренний разлад, другие ни при чем, а? Оставь свои умозаключения, а то получишь такой вывод из своих рассуждений, что рассудок начнет тебе изменять, и ты перестанешь логически осмысливать действительность, вот дилемма,- подумал Тофик,- мне следует выбрать одно правильное решение, каким бы оно ни было затруднительным. Появилась Женя в бархатном халате, продолжая вытирать мокрые волосы. - А ты сам-то не хочешь освежиться, Тофик, ванна наполняется, пойдешь? - Нет, я хочу с тобой серьезно поговорить за ужином, поэтому, сказал, чтобы ужин подавали в гостиную комнату, а ты иди, пока, переодень халат, - хмуро сказал он. Тофик налил Жене вина, а себе бокал коньяка, выпив, тут же, прямо спросил:
-- Женя, ты хочешь быть моим супругой? Она поперхнулась от неожиданности и замешательства.
-- Так не шутят, Тофик, - и перестала есть.
-- А если серьезно? Тогда давай начистоту, ты умная, образованная девушка, надеюсь, выслушав мои доводы, сделаешь правильные выводы, и твое решение будет окончательным. Случайно, будто по злой шутке Гименея, я спас девчонку-сироту в реке шестнадцати лет, когда мы с Гераем рыбачили, и она осталось у нас жить, да, у меня с ней была половая близость, поверь, без насилия, я, в самом деле, хотел на нее жениться, она, испугавшись моего присхождения, сбежала, а потом родила мальчика и от потери крови померла,- и вдруг умолк, Женя видела, как он прослезился. - Ее тетя мальчика привезла, а я, как шут-балагур, ехидно, со злой насмешкой, неудачно пошутил при матери, и она прогнала меня из дома. После той девчонки я познакомился с Тамарой, которая, попав в богатую семью, вела себя, как гетера и, когда уезжал, она со мной не поехала, а приказчик Семен говорит, что тут же подалась в город, вот моя история, если согласишься, тогда, в церкви обвенчаемся, малышу будешь приемной матерью и, конечно, еще будешь рожать совместных наших детей. Вот вся, правда, и я ее должен был тебе рассказать.
-- Тофик, прости меня, но ты не молвил даже словечка о том, нравлюсь ли я тебе, испытываешь ли ко мне хоть какие-то чувства, не говоря уж о любви, ты мне нравишься, только боюсь я одного, позора возвращаться брюхатой домой и испытывать на себя злоехидные насмешки односельчан и помереть, как та девчонка, на руках повитухи или матери, это ли ты считаешь счастьем для двадцатилетней девушки? - грустно молвила Женя.
-- Я все понял и очень сожалею, что начал этот разговор, хочу сказать безо лжи и лукавства, я испытываю к тебе нежное чувство, сердечное влечение, со временем оно возрастет, наверное, это еще не любовь, теперь, давай, спокойно поужинаем, и я пойду мыться. Ты можешь жить здесь, сколько захочешь, или вернуться домой, ты просто мне не поверила, а я хотел, чтобы все было честно и искренне. Ключ от сейфа с деньгами и драгоценностями вот там, на столе, в любое время можешь воспользоваться им, - не дотрагиваясь до еды, вышел из гостиной и ушел в свою комнату.
Вот уж неделю на красных холмах охотились два друга, питаясь только добытой ими дичью.
-- Сегодня заночуем в последний раз, а завтра двинемся домой, если нас не задушат Геката с Эмпусой, - ложась на лежак, сделанный кем-то из охотников, пошутил ротмистр. Таир, если ты позволишь, я еще немного поживу в твоих пенатах, а потом, наверное, подамся в родную Тверскую губернию, в свое небольшое поместье, и женюсь на крестьянке. Буду заниматься земледелием и скотоводством, с ее помощью, конечно, просто меня угнетает одна мысль, откуда у людей такое умопомрачительное богатство, сказочная роскошь, а?
-- Живи ты, сколько хочешь, и не задавай глупых вопросов, - начал было сердиться Таир. Богатством семьи бека и Зейнаб теперь распоряжается персиянка Лейла, умная, образованная женщина, основные документы для дальнейшего управления и унаследования Зейнаб оставил ей. Пока Закир был жив, она не вмешивалась в дела в хозяйства, теперь, другое дело, начнет вникать, но, впрочем, она Рамизу доверяет, ведь сама Зейнаб назначила его помощником приказчика. Ты что, Щеглов, ведь она же тебя приняла на работу, скажу прямо, работа доходная, всегда при деньгах, и вряд ли, она сможет проконтролировать прибыль от продажи, тем более, у нее маленький ребенок, - заметил Таир.
-- Да, эта персиянка в столовой так орала на меня, как крикливая баба или загонщик спросонья, да, это был крик злобы давно необласканной женщины, и я вынужден был скорее убраться оттуда, а ведь уволила-таки меня с работы, а пригласила для того, чтобы показать, какое она пиршество может затевать, как жрица Вакха, она злая, сварливая женщина, как мегера, но, безусловно, красива и умна. К дому Таира был пристроен небольшой домик, которым он пользовался, как баней.
-- Как в русской бане, боже мой, дубовыми вениками, а какое наслаждение, молодец Таир, нравится мне в твоих пенатах, а ведь, как баньку-то сладил, прав был словесник: «Сон да баба, кабак да баня - одна забава!»,- вытаскивая веник из дубовой кадки, пошутил ротмистр и начал хлестать лежавшего на полке Таира, - сейчас бы кваску, да холодненького, или домашнего полпивца с хмельком, что долгим брожением томится в деревенских чанах, его еще называют брагой. Во дворе кто-то ходил, Таир, прикрывая срам веником, вышел во двор и увидел Рамиза, который, наверняка, искал их.
- Лейла сердится, и послала узнать, не случилось ли с вами нечто непредвиденное, надеюсь, вы недолго, а я в доме подожду.
-- Ладно, друзья, - сказал Щеглов, поднимая чашу с водкой, как говорят на Руси, с легким паром, и залпом выпил, не дожидаясь других.
- Нам на работу, а она не переносит запах вина, тем более, на работе, и ты зря выпил, Николай, - заметил Рамиз. - А мне-то что, я же нонче безработный и свободный от всех обязательств, ты, Таир, отнеси ружье, скажи, что благодарен ей за гостеприимство и, наверняка, ее ненависть заслужил, и за это тоже благодарю, не во вовремя развязал язык. Рамизу ротмистр очень нравился, у него была поразительная мыслительная способность и завидная память, он настолько был образован, что с ним невозможно было общаться, наверное, это, должно быть, злило Лейлу. Ротмистр, слегка закусив, начал под нос нашептать какой-то романс. Рамиз, и Таир, вернувшись в большой двор, первым делом зашли к Лейле, но ее не было, ребенок спал, а няня, сидя у его кровать - качалки, дремала. Лейла была у Оксаны, встретив их, и как-то недовольно посмотрев на Таира, с иронией, прикрытой тонкой насмешкой, создаваемой унизительный эффект, язвительно произнесла,- вот и охотники, а другого охотника сам Пан, небось, отдал на съедение волкам, да, Таир? А тут Рамиз крутится один, вы о работе совсем забыли, пошто так? Таир ее унизительную выходку, да еще при Оксане, не намерен был терпеть.
-- Я вам не холоп, Лейла, чтобы за малейшую провинность меня секли розгами, я бывший офицер русской армии и никому не позволю меня так унижать, - резко заметил он.
-- Скажите, пожалуйста, какие мы гордые, - насмехаясь, продолжала Лейла. Таир, прислонив к стене ружье, которое было подарено ротмистру, и бросив рядом патронташ, резко повернувшись, вышел из дома.
-- Я так быстро тебя не ждал, друг мой, - заметил Щеглов,- мегера дала тебе еще денек отдыха, да?
- Сейчас, дождешься от нее, она начала сразу же с унижения, разговаривала со мной, как с холопом, и я бросил все и ушел, вот только жалко Оксану оставлять там одну с ребенком, - огорченно сказал Таир.
- Да ты привези ее в свой дом, и живите вместе, у тебя же есть кое-какое сбережение, - посоветовал ротмистр. Рамиз не допускал такого развития событий и, обращаясь к Лейле, раздраженным тоном произнес,
-Закира убил бывший приказчик Али, а их помощь мне пригодилась бы, и вообще, напрасно все это начала, они боевые офицеры, никогда не потерпят оскорбления, я сегодня работать не буду, пойду пить, а там видно будет,- и вышел. Новость о том, что Али стрелял в Закира, ее мужа, сразила Лейлу и вдруг, у Лейлы внезапно началась судорога, резкое непроизвольное сокращение мышц, и Оксане пришлось помочь ей лечь на диван. Скоро в доме Таира появился Рамиз с дюжиной бутылок вина мадера и коньяка, и, сразу же предупреждая их вопрос, мол, пришел звать на работу, воскликнул,- я с вами, ребята, сегодня гуляем, а там посмотрим. - Ты смотри, Таир, мадера, боже мой, когда же ее пил, даже не вспомнить, - заметил ротмистр, вертя бутылку с длинным горлышком в руках. Рамиз достал из кармана архалука несколько кожаных мешочков, положил на стол.
- Вам обоим по пять мешочков, там золотые монеты империал достоинством десять рублей каждая монета, берите, все может пригодиться,- наливая в чаши мадеру, произнес Рамиз.
- Вот губительный, завораживающий блеск, околдовавший, естественно, погубивший тысячи и тысячи жизней, - заметил ротмистр. Мой юный друг, очень хотелось бы получить разъяснение по этому поводу, откуда такая щедрость души, а может быть, это каверза, интрига или происки персиянки, напоминающие «троянского коня», данаев дар и нам придется об этом пожалеть, а, Таир, « бойся данайцев, дары приносящих»?
- Николай, вам потом Таир все объяснит, теперь я с вами солидарен и осуждаю ее несправедливые выходки. Таир, наушник мне донес, что он сам видел, как бывший приказчик Али стрелял в Закира, и знает, где он живет, - горячо, с задором выпалил юноша.
-- Мне теперь все равно, я тоже ушел с работы, а ты теперь ищи себе другого помощника, за золото спасибо, теперь давайте пировать. Щеглов больше ничего не сказал, он очень доверял своему другу.
Беда беду накликает, как говорил словесник, и она притащила в дом профессора Воронина Михаила Петровича горе, несчастие. В очередной раз, зайдя к Михаилу Петровичу, чтобы его покормить, Фарида нашла его безжизненное тело, профессор тихо скончался в своей спальной, так и не узнав о гибели своего сына и пропаже невестки в пустыне севернее горы Муза. Злой рок судьбы, направляемый «безумцем», в одночасье обрушил свой гнев на юношу шестнадцати лет, унося в небытие всех его близких, оставив одного, и поспешил к своим очередным жертвам.
Герай зашел в комнату кормилицы с малышом, непеременно, заметил в ней перемену, вся одежда на ней была новая, она была занята кормлением мальчика и, при виде хозяина, попыталась встать.
--Этого больше не следует делать, вы член нашей семьи и, если пожелаете, навсегда можете оставаться у нас. Мы с Любовь Ивановной собираемся ехать в город и крестить Юру, вам будут помогать другие служанки, надеюсь, справитесь. Может быть, есть у вас какое-то желание, вы можете мне об этом сказать, и оно будет исполнено, - доброжелательно произнес Герай.
-- Благодарствую вас, барин, ваша супруга во всем мне помогает и всем обеспечила, вы простите меня, но ребенка никому доверять не стану, сама справлюсь. Если вам не трудно, привезите мне леденцов в коробках, грех мой, люблю я сладости, и муж покойный до кончины меня часто баловал, - не поднимая головы, тихо сказала она. Герай засмеялся,- будут вам леденцы, право, что за такая пустяковая просьба, легко выполнимая.
Когда они втроем приехали в город, день начинал вечереть, и Герай велел кучеру поехать в особняк Тофика.
- Федот, ты не забыл дорогу до его особняка, еще недалече от него лес шумит? - заметил Герай. - Как можно забыть, ваше благородие, его особнячок-то сейчас за поворотом должен показаться. На крыльце висела горящая лампа, закрытая сверху колпаком. Сторож по виду экипажа понял, что он барский, и поспешил доложить хозяину. Тофик, увидев Герая, бросился в его объятия, изысканно вежливо поцеловав Любовь Ивановне ручку, поднял на руки Юру, слегка подбросив его, не отпуская, зашел в дом, приглашая и остальных. Жени не было, она, наверное, находилась у себя в комнате. Кухарка, понимая, что приехали знатные гости, улучив момент, решилась спросить, что же приготовить на ужин. Тофик, не выпуская Юру из рук, шутливо буркнул,- что есть самое вкусное, а пока пусть принесут нам выпить в гостиную. Ненадолго отлучившись, он быстро зашел в комнату Жени.
- Женя, приехали мои друзья, прошу тебя, надевай самое лучшее платье, ты должна произвести фурор на них, прояви бурный восторг, пусть и притворный, а то точно подумает, что ты Брисеида, моя пленница, или, еще хуже, забавная кокотка, - молвил он. Тофик, взяв за руку Женю, повел по коридору в гостиную, чтобы познакомить ее с друзьями. На ней было аксамитовое платье, из шелка, протканное золотом и серебром и туфли на высоких каблуках, с распушенными белокурыми волосами, она была похожа на Мелийскую нимфу и стояла перед гостями во всей своей красе. Тофик всем ее представил, как невесту. Герай с Любовь Ивановной переглянулись, а как же царица Тамар? Но Герай быстро нашелся и, обращаясь к Тофику, заметил: восхитительно, «Привычка свыше нам дана: замена счастию она», говорил великий русский Поэт,- и засмеялся. Тофик прекрасно понял своего друга, что он имеет в виду. Любовь Ивановна укоризненно покачала головой, мол, не к месту его шутка.
Встревоженная внезапным судорожным состоянием Лейлы, Оксана срочно отправила служанку за деревенским фельдшером, просила подробно рассказать ему, что же с ней произошло. Лейла с помощью Оксаны попыталась встать, и уйти к себе в большой дом, где ее ребенок находился с няней, и пора было его кормить. Оксане ничего не оставалось, как оставить своего ребенка, который пока спал, и проводить Лейлу. Таир, наверняка, больше не придет, его друг Николай, тем более, и Рамиз был прав, они боевые офицеры, для них честь и достоинство превыше всего. Она хвасталась, что подарила ротмистру ружье, и он попытался ее соблазнять, домогался, я в это не верю. Мне придется возвращаться в свою лачугу, она так же со мной может обойтись, чего я не потерплю. Может, и жалеет о своих словах, но они-то ушли, и вряд ли вернутся. Она вернулась к ребенку, навстречу шел тот фельдшер, который Закира лечил. Он сразу же направился в большой дом.
-- Где тут больная? - спросил фельдшер у служанки, которая хлопотала на кухне с кухаркой. - Подожди малость, она ребенка грудью кормит, освободится, тогда зайдешь, - невнятно буркнула кухарка.
-- Пока есть время, я поел бы, что-нибудь съедобное, если еда будет еще с горячительным, тогда, полная лафа, а то в последнее время мне вообще не лафит, - грустно произнес лекарь. Няня подошла к фельдшеру, велела идти за ней. Лейла не лежала, а просто сидела на диване и сразу попросила его дать ей что-нибудь успокоительное. Он в чашу насыпал белый порошок, помешав, добавил настой валерианы из пузырька и дал ей выпить.
-- Тут у вас маленький ребенок, я не стану мешать, лучше посижу на кухне, такой аромат, что нутро выворачивается, - проглатывая слюну, жалобно проговорил фельдшер. Лейла поняла, что с Таиром поступила несправедливо, он ее упреков не заслуживает, тем более, она сама его отпустила на охоту, а что я тут шибко энергично стала командовать, а? Они и без меня свое дело знают, а ротмистр вовсе вернул мой подарок и не появился даже, наверное, имеется причина у этого исполина, и полный разлад. Вот бывший приказчик Али, который стрелял в моего мужа, не должен жить, а кто мне в этом поможет? Просить их вернуться и извиниться, в дальнейшем не вмешиваться в их дела, другого выхода нет, и ей придется пройти через это падение. Она была огорчена отсутствием Щеглова, теперь точно знает, что испытывает к нему сердечное влечение, и ей с этим не справиться, придется терпеть его «эзопов язык», до чего он умён, а? После порошка фельдшера ей стало полегче, и она, проходя мимо кухни, видела, как служанка и кухарка его заботливо угощают, и он пребывает в покое. Она пришла в свой дом и увидела, как Оксана собирает вещи, надевая свою старую изношенную одежду, вот, что значит необдуманный поступок,- подумала она, - «поступком оскорбясь таким, все дружбу прекратили с ним», и тут, пожалуй, настолько прав великий русский Поэт, будто эти слова относятся ко мне.
-- Ты куда собираешься, Оксана, забыла о нашем обете, ведь мы кровные сестры, прошу тебя, не бросай меня, - плача, начала Лейла.
-- Ты прости меня, Лейла, не думала, что ты до такой степени сварливая и злая баба. Ты, как Ехидна, если незаслуженно обижаешь людей, которые стараются делать только добро. Ты их оскорбила, и они ушли, а сама-то с кем останешься? Я боюсь, что такое же унижение, рано или поздно, ждет и меня, поэтому, ухожу, вот здесь, на столе, твое вознаграждение и одежда, тащиться с ребенком домой трудно будет, но я, как-нибудь, на попутной повозке доберусь, прощай и будь счастлива, взяв в руки ребенка, вышла во двор. Лейла почувствовала, как почва уходит из-под ног, надо же за короткий срок умудриться поссориться со всеми. Это властолюбие, откуда этот порок у меня, или, это следствие моих переживаний, состояние повышенного нервного напряжения на фоне последних событий? Как бы там ни было, она не должна была отпускать Оксану, а потом извиниться и переговорить мужиками, которые охраняли все это богатство и преумножали его вместе с моим мужем. Позор, чувство стыда, бесчестье, неблаговидность своего сознания, еще больше удручали ее, превращая в кисейную барышню с ограниченным кругозором, а теперь уж, женщину. Это что, недостаток ума, слабоумие, или горечь и зависть, порождаемые потерей мужа, а почему именно он погиб так нелепо, а? Она босиком выбежала во двор, а затем за ворота, Оксаны не было. Хотелось напиться, но нельзя, это может отразиться на ребенке. Ей было обидно и больно, она находилась в подавленном, угнетенном состоянии, на ум приходили слова Овидия: «не кому боли мои Фебовой лирой унять», а ведь сам Бог послал мне его, Щеглова, и я быстро проявила к нему свое недоверие, как признак слабоумие, когда он почти признался мне в любви, и дожидался, когда съедят поминальный пирог. Да, так она легкомысленно, опрометчиво, необдуманно, в одночасье задула тот слабый огонек надежды, который вот-вот должен был разгореться, превратившись в светоч, наполняя своим светом и огнем ее остывшую кровь. Она вернулась в свою комнату к ребенку, просила служанку позвать мальчика, который был на побегушках и выполнял разные ее поручения.
-- Тебя никто не обижает? - как можно мягче спросила она. Мальчик, который сильно заикался и стеснялся дефекта речи, всегда старался молчать. Он и на этот раз ограничился молчанием, привычно кивая головой.
-- Ты знаешь дом, в котором живет Таир?- спросила Лейла. Мальчик кивнул головой.
-- Поди, пожалуйста, к нему, попроси его, чтоб он срочно подошел ко мне по очень важному делу, понял? - Понял,- невнятно ответил мальчик. Она протянула ему коробку леденцов, чем вызвала у мальчика восторг. Влившись в компанию друзей, Рамиз домой на обед не пошел, хотя знал, что Наташа его будет ждать и без него не станет обедать. Мальчик, стоя на крыльце, долго стучал в дверь, и Щеглов, услышав стук, открыл дверь, удивился появлению мальчика, но, ничего не спрашивая, впустил его в дом. Мальчик, подойдя к Таиру, стараясь отдельными словами, внятно объяснить ему, что его просит прийти Лейла, сказав, медленно вышел из дома и ушел. Все трое долго молчали. Молчание нарушил ротмистр и, с присущий ему богатой эрудицией и мыслительной способностью, тихо произнес,- остерегайтесь каверзной просьбы персиянки, «Один взгляд чернобровой дикарки, полный чар, зажигающий кровь», как говорил Некрасов, как бы она снова не свела нас с ума, а может быть и такое, что, наконец-то, пирог поминальный доеден, о чем хочет напомнить нам персиянка.
-- Мы все вместе пойдем, пора поговорить с ней строго и предложить ей больше не вмешиваться в наши дела, а в противном случае, мы больше там работать не будем, - раздраженно заметил Рамиз.
- Разумно, - коротко ответил ротмистр. Мальчик, прибежав, сообщил Лейле, что выполнил ее поручение, она тут же пришла на кухню и велела приготовить кушанье, чтобы все было необычайно вкусно и накрыть стол в гостиной. Рамиз пока задерживался в конторе, Таир с ротмистром заглянули в дом Лейлы, где жила Оксана, но сторож, который проходил мимо, ехидно улыбаясь, напомнил,- напрасно стучишься, голубок, та кралечка с ребенком с утра поспешно покинула дом и исчезла в неизвестном направлении. Нет, не может быть, она не смогла ее просто-напросто прогнать, наверное, сама так решила, он не должен был этого допускать. Если она вернулась в свою лачугу, он ее найдет, если уехала, тогда, навсегда убила его желание, похоронила то чувство, которое он к ней испытывал, вызвав в душе смятение и замешательство. Этот случай еще сильнее разозлил Таира, и он намерен был в резком тоне все ей высказать и потребовать ответа, мол, что она себе позволяет. Рамиз, на всякий случай, очистил все полки сейфа и сумку отдал конюху Кериму, для хранения, это на всякий случай, вдруг, придется отдать ключи, они втроем решительно направились в сторону большого дома, Лейла в шелковом платье из муслина, в соболиной шубе, небрежно накинутой на плечи, ждала их на крыльце и, в их сопровождении, поднялась в гостиную. После того, как сели за стол, полный яствами, едой и вином из личного винного погреба бека, она, не поднимая глаз, тихо произнесла,- я очень не права и прошу всех простить меня, поступать так, это грешно. Но ротмистр Щеглов не мог упустить возможность увидеть ее падение и начал.
-- «Грех не беда, молва нехороша», говорил Грибоедов, у вас же, сударыня, мехлюдия, и это простительно, учитывая то, что произошло с вашим мужем, теперь вы вряд ли когда-либо будете находиться в состоянии нирваны. Я не резонер и не желаю резонерствовать, ибо считаю, что вы не нуждаетесь в моих нравоучительных суждениях, но поверьте, я тоже не долдон. Вы, как Лахесис, одна из Мойр, определяете превратности судеб, счастье близких вам людей, которые честно служат вам, превращая их старания в неприятные, непреодолимые перемены, с которыми будет невозможно справиться. Что касается меня, то я не набиваюсь же к вам, как лахарь, получается, как у Крылова, «Невеста - девушка смышляла жениха», а мы с Таиром хотели вам рассказать, что на красных холмах, где мы охотились, нас пленила сама Цирцея, долго находились у этой коварной обольстительницы, которая, наверняка, страдает нимфоманией, и поэтому, задержались,- потом, обращаясь к Рамизу, спросил,- мы пить будем или нет? - А ты хочешь выпить? - удивленно спросил Рамиз, наливая в фужеры херес.
-- Да, я хочу выпить, как говорил Гораций, «Как дикий скиф, хочу я пить: я рад рассудок утопить». Да, должно быть, Щеглову удалось добиться своей цели, она, закрыв лицо руками, зарыдала. Все ее жалели, а ротмистр, не притрагиваясь к фужеру с хересом, встал и вышел на улицу.
-- Давайте обо всем забудем и начнем по-прежнему работать, а по результатам работы будем отчитываться перед тобой, Лейла, ведь мы же дружно работали с Закиром, - заметил Рамиз. Она кивнула и, не поднимая головы, обратилась к Таиру,- молю тебя, Таир, найди Оксану, привези ее сюда и прости меня за дерзость, пожалуйста. Рамиз с Таиром ушли, а ротмистр по-прежнему сидел на кухне и перелистывал тот же бульварный журнал.
- Злосчастное место здесь, пожалуй, надобно выйти вон,- он очистил сиденье скамейки от снега, постелив тот же журнал, сел лицом к солнцу,- пусть твои лучи по-зимнему тусклые, но ты, о, лучезарный Гелиос, обласкай немного меня, дай силы, кажется, я начинаю влюбляться, боже мой, какая трагедия! Надо же так Фортуне насмехаться надо мной, приехал увидеться с другом, и вот на тебе, некрасовская чернобровка пленила меня, очаровала своей красотой, умом, заманив в ловушку. Бред какой-то, призрачность и плод моего расстроенного воображения, может быть, тебе следует поменьше мыслить образами, ротмистр, а? Да нет же, она уже вселилась в меня, обосновалась и живет во мне, я, пожалуй, увлекся ею, поддался ее обаянию, очарованию, а разве теперь можно избавиться от этого чувства, только, если, вырвать вместе с сердцем. Влюбленность - свойство человеческой души, характерный признак любви, которая лишает покоя, с ума сводит, я понимаю, такое чувство, как любовь, основано на инстинкте, и это есть побужденье, инстинкт до того дурной, что нельзя не пожелать его побудкою, говорил словесник. Может, я, наконец-то, пробудился и начал способствовать возникновению чего-то нового, выйдя из состояния апатии, а? Может быть, это и есть пробудный колокол души, который, наконец-то, зазвонил? Она подошла тихо, он, занятый своими размышлениями, даже не услышал ее шагов.
-- Еда остывает, Николай, здесь холодно сидеть, пойдем домой, прошу тебя, прости меня, невежду, я не владею такой мыслительной способностью, как ты, это правда, однако, полностью сознаю, что я была далека от истины, хочу, чтоб ты поверил, что я Оксане ничего не говорила, она ушла из-за Таира, влюбилась-таки, - садясь рядом, жалобно говорила Лейла. Он встал и отвернулся от лучей Гелиоса, буркнув под нос,- все равно не греешь,- затем обратился к Лейле,- я без них есть, не буду, хотя, голод нутро выворачивает, голоден, как Полифем, вставай, доска холодная, а тебе простужаться никак нельзя,- подавая ей руку, мрачно сказал он. Я знаю, ты самая богатая женщина в округе, поверь мне, в мире не существовал и не существует самый состоятельный, богатый человек, которому удалось бы выкупить свое прошлое, тем более, счастье, может быть, только богам олимпийским. Чем богаче был человек, тем он был несчастнее и чах в блеске своего богатства, я завтра покидаю Арчыдан и должен сказать тебе, персиянка, я тобой очарован, и ты мне люба, но я не привык терпеть такие обиды, которыми ты унижаешь тебе же близких людей, сама ничего не понимая в делах, а это губительно. Хочу на прощание напомнить тебе «Ум и нрав слитно образуют Дух (Душу)», говорил словесник, и не следует об этом никогда забывать, - мрачно проговорил он и собирался идти в сторону конторы. Она, не отпуская его руку, дико выкрикнула,- Щеглов, если ты уедешь, я тут же утоплюсь, если тебе хочется брать еще один грех на душу, тогда, пожалуйста. Он знал, что такие женщины способны на поступок, и это его начало настораживать. Во двор влетел фаэтон, управляемый Таиром, который помог выйти из фаэтона Оксане с ребенком, и Лейла, как сумасшедшая, бросилась к ней. - Теперь все должно быть хорошо,- подумал Щеглов, у него преобладал печоринский внутренний разлад души, полный противоречиями, сомнениями, порой, доходящий до цинизма, и он, удовлетворенный ее падением, вспомнил зловещее заклинание ведьм, да, тут он был лишним, не обращая внимания на эту трогательную сцену, произнёс, - Таир, я домой, а ты не задерживайся, пожалуйста, мне завтра в дорогу, как бродячему дервишу,- и зашел в контору к Рамизу, который выкладывал деньги и золотые мешочки с империалами обратно в сейф.
-- Ты извини меня, но я в своей жизни не видел настолько всесторонне образованного человека, такого серьезного эрудита, и прошу принять от меня, как от друга, этот сверток и несколько маленьких мешочков, - протягивая ему деньги, с восторгом сказал он. - Ты просто очень молод, Рамиз, и не жил в больших городах, уверяю, тебя есть много умных, талантливых людей, а я завтра уезжаю, прощай, Рамиз, мне ничего не нужно, я сам не знаю, куда меня завтра колесо Фортуны поведет,- и вышел из конторы. Лейла, следившая за передвижением ротмистра, видела, как он уходит, и ринулась за ним.
-- Таир, молю тебя, останови его, если этого не сделаешь я, просто утоплюсь, пусть живет здесь, пусть не работает, только останется, - громко причитала она. Таир испугался ее слов, что она в состоянии крайне нервного возбуждения способна на самопожертвование, силком потащил ротмистра во двор и, больше не отпуская, повел его в большой дом.
Похороны профессора Воронина Михаила Петровича, организованные местным отделением Российского географического общества, проходили на городском кладбище, в части для православных. Старый, худенький, сутулый иерей с седой клинообразной бородкой, костлявыми трясущимися пальчиками перебирал требник, ища нужную страничку и, наконец-то, чтобы никто ничего не понял, тихим и сиплым голосом начал причитать молитву по усопшему. Полноватый, с объемистым подбородком, представитель общества, который ежесекундно вытирал пот с лица, с шеи, долго рассказывал о научных трудах профессора, чем навел нетерпимую скуку на присутствующих. Когда обряд погребения был завершен, и все стали расходиться, Фарида взяла под руку гимназиста Сергея, повела его в сторону дома, чтобы он мог немного прийти в себя. В столовой за поминальным обедом сидели несколько человек, близкие по духу и творчеству Михаилу Петровичу, вспоминали былое, совместную работу, и каждый умудрялся рассказывать даже небылицы. Все старались утешить Сергея, который пребывал в подавленным состоянии уныния и печали, но он их вовсе не слушал. Мысли о том, что он остался совсем один, скорбь, навалившиеся на него, обледенили его молодое сердце, привели к излому души чудовищной силы. Тут же, стоя у двери, нерешительно топтался на месте камердинер дома, явно пытался сообщить Сергею какую-то новость.
-- Барин, пришла женщина по вашему объявлению, чтобы работать экономкой, говорит, что есть определенный опыт, даже имеет с собой рекомендации, типа отзыва, что ли, от прежних хозяев, когда изволите ее принять?
-- Пусть придет завтра в полдень, - неохотно ответил Сергей. В эти тяжелые, скорбные дни, Фарида не оставляла одного Сергея, пыталась унять его душевную боль.
В городской православной церкви, благодаря солидному хабару, торжественно был проведен обряд приобщения Юры к Богу и Церкви, таким образом, мальчик, который был зачат от родителей, принадлежащих разным религиям, подвергся обряду крещения, переходя полностью в христианскую веру. И мать его, так представилась Любовь Ивановна иерею, собственноручно повесила освященный святой водой серебреный крест на шею Юры, теперь уж своего сына. Иерей своими молитвами старался удалить наитие нечистого духа, неустанно призывая Господне благословение. У всех было радостное расположение духа, и они все с хорошим настроением отправились в особняк Тофика, где всех ждал праздничный обед.
-- Следовало бы, Женечка, и нам сейчас тоже обвенчаться, - заметил Тофик,- и два праздника отмечали бы всегда вместе, я счастлив, что стал крестным отцом Юры, а Герай и Люба стали бы нашими свидетелями. Жаль, что такая возможность упущена. От его слов Женя покраснела, и все заметили, что она начала смущаться, испытывая неловкость и замешательство. Выручила Любовь Ивановна,- ведь мы не отказываемся быть свидетелями при венчании, так ведь, Герай, думаю, что это скоро произойдет, да, Женя? А ведь мы с тобой тоже не венчаны, - улыбаясь, произнесла Любовь Ивановна, хитро посмотрев на Герая. Женя, впервые оказавшаяся среди этих богатых, умных и образованных людей, конечно же, чувствовала неловкость и все время молчала, понимала, что большинство людей, состоявших в смешанном браке, вообще об этом не вспоминают, только крестят детей, в случае, если мать православная, и это ее вовсе не настораживает. Медленно ее отношение к Тофику начало меняться, мысли о том, что он, помогая ее семье, имел определенную корыстную цель - владеть ею, совращая, превратить в собственную кокотку, улетучились, а сердце наполнилось неведомым чувством, природу, которого она еще не понимала. Он, догадываясь о ее предположениях, наверняка, сердился, именно поэтому, дал ей возможность свободного выбора - остаться с ним или вернуться домой. Ведь это, тоже, правда, что это благородный жест, с пленницами так не обращаются, а я что, девушка, девственница, в свои двадцать лет не имевшая половую связь с мужчиной, пусть даже случайно, не говоря уж о любви, теперь я начала чахнуть без мужской любви, ласки, заботы, не это ли конец моей женственности? Он же мне все предложил, нет же, тебе нужна большая любовь, ее потрясение, или я хочу, как у молодого Лермонтова: «Чтоб всю ночь, весь день, мой слух, лелея, про любовь мне сладкий голос пел...»
-- Ты почему не ешь и не пьешь, Женечка, прости, если мы тебя чем-то обидели, все будет хорошо, ведь так, Тофик?
- Надеюсь,- коротко и мрачно ответил он. Кучер доложил, что экипаж готов и справился о том, когда их благородие соизволят выехать. Тепло попрощавшись, друзья выехали в сторону Сальян, там их ждал маленький ребенок, которого не терпелось увидеть, так сказал Герай, и Люба была рада пробуждению отцовского чувства в нем, наконец-то, свершилось, это пробужденье состоялось.
Ирада ханум безмерно была счастлива, общаясь со своим внуком, и ждала возвращения Тофика, чтобы нарекать мальчика, пора давать ему имя, но в голову не приходила не одна мысль. Гнев к сыну теперь она не испытывала, прошло и крайнее раздражение к нему, недовольство, и он должен возвращаться, чтобы быть рядом со своим сыном, а пока русская женщина Роксана кормила грудью обеих малышей, своего сына нарекла Михаилом и ждала, когда и его молочному брату дадут имя.
-- Ирада ханум, мне бы как-то съездить в церковь, чтобы окрестить Михаила, - спросила Роксана.
-- С этим проблемы не будет, и откладывать не будем, завтра же кучер в карете отвезет вас в город, только там есть православная церковь, если не возражаешь, с тобой поедет служанка Кристина, чтобы помочь тебе, насколько мне известно, ты с ней подружились, - сказала она, как отрезала. Вечерело, вся прислуга, завершив свои основные дела, которые никогда не кончались, накрывала на стол в столовой для хозяев, где питалась и Роксана, как член семьи. Сторож, он же садовник, увидев служанку Кристину, невнятно сказал, что Роксану у ворот какой-то мужик дожидается, который имеет для нее важное сообщение. Кристина сама подошла к воротам, где топтался мужчина, наверняка, основательно замерзший. Он повторил свою просьбу, добавив, что он с ее мужем вместе работал, и соседка Роксаны направила его сюда. Она провела его на кухню и предложила садиться.
-- Ты по виду славянин, прекрасно говоришь по-русски, русский, что ли? - вдруг спросила Кристина.
-- Да, я русский, меня зовут Павлом, наверное, ужасно выгляжу, да? Неделю в дороге и, наконец-то, добрался до ваших краев, мне тридцать лет, и я не ел три дня, стыдно, но факт, - с достоинством ответил он, потирая окоченевшие руки.
- Павел, прошу тебя, скажи мне, что же случилось, она ведь двух малышей грудью кормит, и я должна хозяйке доложить, она у нас очень строгая, но добрая, я тебя потом покормлю и дам сухую одежду, - просила его служанка.
-- Да тут особенно рассказывать-то нечего, мы строили дорогу в Гяндже, работа была тяжелая, опасная, и я как-то сдружился с ним, и мы оставили друг другу адрес, на тот случай, если, с кем-нибудь произойдет несчастье, я - то один, а у него жена с маленьким ребенком. Он погиб, жалко его, хорошим человеком был, и вот, пришлось сдержать слово,- и, перекрестившись, он умолк. Кристина дико вскрикнула и закрыла лицо руками, потом, опомнившись, сказала:
- Ты, Павел, никуда не уходи, я сейчас сообщу хозяйке и приду. Подошла Ирада ханум, видно было, что она плакала.
- Это сообщение отразится на ее здоровье, может пропасть грудное молоко, и два малыша окажутся на грани гибели, Павел, я вас прошу, давайте повременим, а потом я сама скажу ей, когда она будет готова, - с мольбой в голосе произнесла Ирада ханум, она засунула руку за шаль, которая служила и кушаком, достала пачку денег, положила на стол и молча ушла.
- Бери деньги, Павел, и пойдем со мной, я устрою тебя в чулане в подвале, куда почти никто не ходит, только я за вином и принесу необходимое, - взяв его за руку, увела вниз по ступенькам. Она принесла ему горячую пищу и бутылку коньяка.
-- Ты сначала ешь, а потом я принесу тебе бритвенный нож, прибор и чистую одежду.
-- А нельзя ли сначала привести себя в порядок, а потом есть, ведь не отнимете же, - заметил он.
- Что ты, Бог с тобой, как можно, я сейчас,- и быстро ушла. Скоро Павел, бритый, в чистой косоворотке и в брюках, сидел и хлебал горячий щец, сначала выпив полную чашу коньяка.
Зимой в горах день начинает вечереть быстро, и уже вечерние сумерки медленно начали окутывать долину, погружая все в округе в мрачную темноту. Рамиз не остался ужинать, Таир с Оксаной, слегка перекусив, удалились в ее комнату, ссылаясь на внезапно начавшуюся мигрень. Ротмистр и Лейла остались вдвоем, и он охотно поглощал домашнюю пищу, запивая хересом.
-- Если ты бросилась бы в мутные воды Куры, как Ино, тогда боги Олимпа стали бы презирать тебя и посчитали бы твой «подвиг» просто самоубийством. Кстати, Таир должен был принести ружье, думаю, что он это сделал. Скажи, пожалуйста, некрасовская чернобровка, только искреннее, зачем я тебе нужен, а? Никто не сможет со мной ужиться из-за моего характера, индивидуального облика, душевного склада, у меня циничный «эзопов язык», вот именно. Поэтому, сам Гименей возражает, чтоб я обзавелся семьей, имел свой домашний очаг, он уже сговорился с Пенатами, чтобы я не смог возвратиться к своим пенатам, жил анахоретом, просто не пойму, за какие такие грехи, а? Чтобы со мной жить и терпеть мои иронические «шутки», которые принимают, как эффект насмешки, меня нужно сильно любить, а это невозможно. Итак, зачем я тебе нужен, Лейла, только честно? - откидываясь на спинку стула, спросил Щеглов. Пока он ел и говорил, она не отрывала от него взгляда и, как завороженная, смотрела на него.
-- Причина одна, ты мне люб, я влюбилась в тебя и люблю,- зарыдав, коротко ответила она. Он встал, подошел к ней, прижимая ее голову к своей груди, грустно произнёс:
- Ты создала меня в своем воображении, я мысленный образ, потом он исчезнет, как призрак, станет недосягаемым, а любовь твоя химерной. Это есть мечта, желание человека создать в своем воображении образ, например, как Петрарка создал ее, свою Лауру, и всю жизнь писал сонеты, посвящая ей. Я думаю, что ты меня пожалела, «из трех тропинок, ведущих к сердцу женщины, жалость - самая кроткая», говорил Байрон, нигде, никто меня не ждет, я собираюсь вернуться в свое скудное родовое поместье в Тверской губернии и жить на пенсион, уж такую долю определила мне сама Фортуна, хотя, по ее признанию богине Менс, которая меня окунула в тот фебовой кладезь, я ее наперсник, в этом мне по секрету призналась Фемоноя. Мне не позволено нарушать волю богов, иначе, меня также постигнет горькая участь Прометея, сначала закуют в оковы, а затем низвергнут в Тартар. Я тебя, чернобровка, не поменял бы даже на богинь, не поддался бы соблазну ни жриц, ни кокоток, вот так ты вонзилась в мою душу и сердце, как «точеные стрелы» Овидия. Главная загвоздка, досадная помеха, заключается в том, что все это непросто, останься я с тобой, и тут же начнутся пересуды, злоехидные насмешки, и мне, как офицеру, будет противно, что я живу, как мосье альфонс, любовник, находящийся на содержании женщины, так? - пожимая плечами, обреченно произнес Щеглов. Он, наклонившись, поцеловал ее в мягкие губы, покрывая лицо, глаза обжигающими поцелуями, и похоть начала зажигать его кровь.
- Надо бы остановиться,- промелькнула мысль, совершенно некстати, но уже неконтролируемый рассудок не мог повлиять на его поведение, а разум сопротивлялся и требовал остановиться и осмыслять действительность, обозначив дилемму - выбрать одно из двух возможных решений: или уходить, или стать пленником Цирцеи.
-- Я этим не занимался целый век, и вряд ли, у меня получится, как бы неудача, чувство стыда не вытеснили, обледенили мое половое влечение, сладострастие, навсегда, - удрученно, шепотом, с чувством стыда заметил Щеглов.
-- Я тебе помогу, только не здесь, пойдем в спальную,- взяв его за руку, почти насильно повела.
- Если на ложе самого шаха Аббаса, наверняка, что-то и получится, а ты не боишься снова забеременеть и родить еще, теперь девочку - чернобровку, а?
- Нет, не боюсь, буду рожать, - коротко ответила она, раздевая его. Да, она умела ласкать, прилагая всю свою фантазию и умение, унаследованное от восточных жриц, только по книгам. Да, это было полезное пособие, которое совершенно по-другому представляло похоть, сладострастие. Откуда было знать ротмистру Щеглову, который, находясь на военной службе, воевавший, имевший короткие безвкусные половые связи с легкомысленными кокотками, что существует некая тайна вожделения, неги, страстных умопомрачительных наслаждений, лобзания, которая была основой полового влечения олимпийских богов, монархов древнего востока, даже здесь, на Кавказе, и не случайно ему приходилось часто видеть изображение фаллоса, как символа оплодотворения и производительной силы. Конечно, она его возбудила, у него никогда не было такая эрекция, сильного выпрямления полового члена, хотя, он был молод и понимал, что это требует постоянной тренировки, и половой член должен быть всегда в работе, как любой орган нашего организма. Она ждала конца полового акта и, когда началось мощное семяизвержение, влилась с ним в единый поток наслаждения, только буркнула:
- Боже мой, сколько же накопилось, твоим семенем можно было бы десятки женщин оплодотворить, если их дети родились бы с таким же интеллектом, умственным началом, увы, это невозможно, а жаль...
Павел, принесший печальное известие для Роксаны, да и для всех, жил пока в подвале дома в небольшом чулане, более- менее обустроенном Кристиной, которая его кормила и каждый вечер спускалась к нему, допытываясь, кто же он и откуда, заставляя рассказывать о себе.
- Да тут особенно нечего и рассказывать-то, - отнекивался он всячески,- я служил в русской армии в звании поручика, и в один прекрасный день, за отказ расстреливать пленных абреков, меня разжаловали в солдаты. После службы подался на стройку, там и познакомился с мужем Роксаны, вот и все, остальное ты знаешь. Родился там же, где и работал, в Гяндже, пока служил, мать от хвори померла, и остался небольшой дом на самом берегу Куры, из родных никого, наверняка, после твоего плена вернусь домой или начну скитаться, став отшельником, - допивая чай, слегка прослезившись, престал говорить.
-- Павел, не нужно отчаиваться, пока живи здесь, а потом я поговорю с приказчиком Семеном, он тебе даст работу, и я тоже буду помогать тебе, а потом, видно будет. Накопишь денег, если захочешь, уедешь, но я бы хотела, чтобы ты остался здесь, мне двадцать восемь лет, я не только замужем не была, даже мужчины у меня до сих пор не было, - вытирая его слезы, жалобно сказала Кристина. Ирада ханум, будучи сердобольной женщиной, смотря на Роксану, не смогла сдерживать слезы, жалея эту молодую красивую женщину с грудным ребенком, которая была обречена на нищенское существование, но она ее в беде не оставит, тем более, она была кормилицей ее внука, который ее сыну теперь являлся молочным братом, дети подрастали, как близнецы, придет время, и эта высоконравственная, но порой, слишком жесткая, женщина подумает о ее будущем.
-- Павел, ты говоришь, что служил в звании поручика, что ты заканчивал, если не секрет,?- вдруг спросила Кристина, которая принесла ему ужин. Он, отломив ножку цыпленка, начал жадно есть.
-- Я, барышня, окончил училище кавалерийских юнкеров, получил чин унтер-офицер, а потом дослужился до поручика, - тщательно прожевав пищу, ответил он.
-- Если не ошибаюсь, в это училище или в школу принимают дворянских отроков, а как ты-то туда попал? - допытывалась Кристина.
- Моя мать была дворянкой, только обеднившей после гибели отца, она ездила в город С. Петербург к самому губернатору, и я был тут же зачислен, еще проверяли, знаю ли я какой-нибудь иностранный язык, а можно мне чуть вина?
--Можно, ты ведь не станешь же напиваться, и ты знаешь языки? - недоверчиво спросила она.
- Конечно, латынь и французский язык, - доедая цыпленка, спокойно ответил Павел.
- Вижу, что голод окончательно обосновался в твоем нутре, и ты снова не насытился, может, принести тебе еще чего-нибудь? - Нет, сразу много есть нельзя, спасибо тебе, не знаю даже, чем могу отблагодарить тебя, возьми эти деньги, которых хозяйка мне дала, за твою доброжелательность, - произнес он, засовывая руку в карман брюк.
- Ты что, белены, объелся, что ли, так одурел, я стараюсь тебе помочь, а ты все портишь, вроде умный, но глупости говоришь, - сердито произнесла Кристина. Я отнесу посуду, помогу Роксане уложить малышей, а потом приду, и расскажешь мне что-нибудь интересное, идет? Он в ответ кивнул головой.
Сегодня у Наташи был день рождения, и Рамиз пригласил своего друга Таира и ротмистра, который ночевал в большом доме в гостиной. Разлад между Лейлой и ротмистром, который так интенсивно разгорался, начал потухать, на это были свои причины, и они никого особо не интересовали. В комнате Наташи был накрыт со вкусом большой сервированный стол, и, на удивление всем, на большом серебряном подносе красовался жареный поросенок. Щеглов был удивлен, он был уверен, что мусульмане не едят свинину, а тут вдруг такая каверза.
-- Это мой вам подарок. Николай, я сам-то не ем свинину, а вот Таир обожает, получается, что мусульманин один я, - смеясь, заметил Рамиз. Наташа была в платье из шелкового муслина, и в свои полных семнадцать лет выглядела совсем еще девчонкой. Ротмистр обратил внимание, что именно из такой ткани было платье, нижнее белье и блузка у Лейлы, только все одного цвета, надо бы спросить у нее, что за чудо-ткань. Вернувшись, домой вместе с Таиром, который зашел в дом Лейлы, где жила Оксана с ребенком, ротмистр пошел в сторону большого дома, где все уже спали, и только, полусонный сторож, как призрак, бродил по двору, часто поправляя на плече дробовик. Щеглов не имел разрешения на сегодня, чтобы заночевать в ее пенатах, поэтому, сел на диван в коридоре и задремал. Няня, вышедшая из своей комнаты по естественной нужде в коридор, где имелась уборная с водосливом из огромного бака, увидев ротмистра, подумала, что он пьян, и поспешила разбудить Лейлу, чтобы сообщить ей. Лейла, накинув халат, подошла к Щеглову, слегка тряхнув его.
-- Николай, почему не идешь спать, ты же сам пожелал спать в гостиной,- поднимая его, заметила Лейла.
- На сегодня у меня разрешения нет, а как я могу иначе, проявить наглость, дерзкое бесстыдство, и вторгнуться в ваши пенаты, чтобы потом на меня осерчали и снова возненавидели?
- Ты же совсем трезвый, не говори глупости и пошли спать, ты же здесь живешь, ладно, потом поговорим основательно, - помогая ему раздеться, сказала Лейла. Он, положив свою голову на ее грудь, заснул, и она гладила его русые волосы, восхищаясь им, сама тоже заснула, успокоившись после его теплых нежных прикосновений и насыщенная радостью, что он вернулся.
Утром спозаранку, пока еще не развеялись утренние предрассветные сумерки, у ворот остановился закрытый экипаж и мажара, наполовину нагруженная сеном, под сеном лежал гроб с телом бека. Эльдар долго стучал в ворота, полусонный голос за воротами ответил,- хозяева еще изволят отдыхать, пока не принимают.
- Мне требуется срочно увидеть приказчика Закира или Лейлу по важному безотлагательному делу, - настаивал Эльдар. Слышно было, как сторож, шаркающей походкой, по снегу куда-то ушел. Вскоре калитку и ворота открыл Таир, пропуская экипаж и маржу во двор.
- Вот ты и дома, бек,- грустно подумал Эльдар,- мы приехали из Сальян, мне нужен приказчик Закир или Лейла,- повторил свое требование он.
-- К нашей печали, Закир недавно скончался, я сейчас отведу вас к Лейле, - по его виду почувствовав что-то неприятное, быстро произнес Таир. В это время Лейла кормила грудью ребенка, и Эльдару пришлось ждать: ты не мог бы поручить, чтобы накормили моих людей горячей пищей, их трое в экипаже, и задать фураж лошадям, а то путь далекий, и все замерзли, пока я буду говорить с Лейлой и передам ей письмо, а? - устало сказал Эльдар. Таир привел их всех в столовую, сам через няню передал, что ее тут ждут люди, которые приехали из Сальян, сам поставил на стол бутылку коньяка и велел кухарке приготовить горячую еду. Пришла Лейла, увидев незнакомых людей, растерялась, Эльдар протянул ей вскрытый пакет,
- Никто не мог прочитать, - заметил он, конечно, она узнала почерк Зейнаб, которая всегда ей писала письма на фарси. В письме она просила помочь захоронить тело бека в мазаре, о своей беременности промолчала. Наверное, письмо было написано заранее.
- Вы сначала с дороги отдохните, а потом Таир вас проводит до мазара, - плача, произнесла она. Эльдар отозвал ее в сторону.
- В ваших интересах, чтобы больше никто об этом не знал, Зейнаб при родах умерла, родив крупного мальчика, который теперь находится с отцом, Гераем,- и протянул ей перстень с красным сердоликом. Она уже не слушала его и, потеряв сознание, внезапно грохнулась на пол. На шум прибежал ротмистр, и они вместе с Таиром отнесли Лейлу в гостиную и немедленно отправили гонца за деревенским фельдшером. Щеглов поднял письмо, и перстень вернулся к Лейле.
Усыпальница древней династии Саидов находилась в неухоженном состоянии, полумесяц с надгробия оторвался и болтался, мраморные плиты обросли травой. Они не стали вскрывать тяжелую надгробную плиту, а рядом вырыли свежую могилу, и опустили гроб с телом последнего потомка могущественной династии древних кавказских феодалов - меликов. Вот так, бесславно и жестоко, истребленные тем же «безумцем»-фатумом - злым роком судьбы, который, из поколения в поколение, продолжал витать над династией и, все-таки, как дух мщения, пусть и долго, но уверенно истребляя всех их, друг за другом. Все вернулись в большой дом, чтобы помянуть, пусть и с опозданием, остался там один кузнец с рабочим, чтобы привести усыпальницу в надлежащий вид. Фельдшер, как ни странно, в этот раз был трезв и неразговорчив, чтобы привести Лейлу в чувство, он поднес к ее носу нюхательный порошок. Лейла очнулась и схватилась за голову.
-- У нее, должно быть, сильная головная боль, она скоро придет в себя, и вообще, женщине, кормящей грудью ребенка, такой обморок, тем более, стрессор, вреден и опасен, молоко может пропасть от такого нервного состояния, - нервно выпалил лекарь. Желательно, приложить повязку, смоченную холодной водой или настойками, ко лбу, и покой, только покой, - заметил он, смотря на Щеглова. Эльдар со своими людьми был готов к отъезду и, тепло, попрощавшись со всеми, покинул двор. Оксана от Лейлы не отходила, подняв вторую часть письма, которое уранила Лейла при падении, Таир, пожимая плечами, в недоразумении отдал его Щеглову.
- Странное письмо, интересно, что в нем такое, что так сразило наповал Лейлу, - с удивлением спросил он у ротмистра. Щеглов знал, что письмо написано на фарси, хотя, понимал, в содержании письма нет ничего примечательного, он не обнаружил также извещения о несчастном случае с кем-либо, что могло послужить причиной такого оглушительного удара, значит, этот приезжий, как там его, Эльдар, на словах сообщил какую-то неприятную весть, касающуюся только ее. Фельдшер дал еще несколько желтых таблеток ротмистру и велел ему вынудить ее выпить эти таблетки и добавил, что сегодня не стоит ей кормить грудью ребенка, пока побочное действие лекарства не прекратится и не выйдет из организма в течение суток, и направился на кухню, где завтрак уже был готов, однако о еде никто не вспоминал. Кухарка, заботливо положив на блюдо жареного мяса, налила ему в большую серебряную чашу из большого самовара кипятку, разбавив заваркой. Но фельдшер до еды не дотрагивался и ждал, когда кухарка проявит к нему милость и налет водки. Таир с Оксаной ушли к детям, за которыми всегда смотрела няня.
- Я так и не понял, что же так тебя встревожило, Лейла? - спросил ротмистр. В письме я не нашел даже намека на какое-то печальное сообщение, так, что же тебе на словах передал этот горец?
-- Зейнаб, моя подруга, жена бека, в Тифлисе померла после родов, тот прапорщик, Иевлев, привез ребенка к его родному отцу, Гераю, потомку одного из древних могущественных кланов кавказских феодалов, - рыдая, говорила она, а я хотела после ее возвращения вернуться в Персию, помоги мне встать и проводи меня в спальную, Николай, прошу тебя, мне уже легче.
- Нет и еще раз нет, ты в обморок падаешь уже в который раз, отлежись, а потом все расскажешь и покажешь, - решительно возразил ротмистр. Небось, опять молоко пропадет, ты прости меня за дерзость, но ты, в первую очередь, должна думать о своем ребенке. Я сам сейчас принесу тебе завтрак, а ты должна есть, и кормить малыша, вот твоя задача, и не смей отнекиваться,- и ушел. Вернулся фельдшер, уже успевший принять горячительного напитка с хорошей закуской.
-- Я знаю, тебе сейчас легче,- садясь радом с Лейлой и доставая из саквояжа стетоскоп, заметил лекарь, чтобы голова не болела, прими эти две таблеточки, - держа руку на ее запястье, сказал он. Пульс учащенный, но ровный, сердцебиение слабое, еще один такой сокрушительный обморок, и он превратится в частое припадочное состояние с приступами. Я это говорю вам, барышня, как медик, сделайте выводы, потом не удастся вылечиться. Подошел ротмистр, неся большой серебряный поднос с завтраком.
-- Николай, возьми мой ридикюль, там деньги, и отблагодари фельдшера, он наш постоянный лекарь, - вялым голосом сказала Лейла.
-- Творог и чай тебе посахарить, Лейла?
-- Я есть не хочу, - отвернувшись к стене, произнесла она.
-- Нет, ты будешь есть, - резко и сердито сказал ротмистр командным голосом и, силком поворачивая ее голову к себе, начал кормить. Она радовалась его настойчивости и заботе, оказывается, он умеет сердиться.
--А что, иначе начнешь меня бичевать?
- Если придется, да, но учти, я бываю очень свирепым, безжалостным, когда начинаю бичевать, особенно, плетью из перевитых ремней, - заметил он, смеясь.
-- Согласна, я же баба, но только на правах супруга, - заметила Лейла,- у меня есть одна проблема, касающаяся лично меня и требующая безотлагательного решения. Помнишь, Рамиз упомянул имя бывшего приказчика Али? - спросила Лейла. Есть сведения и свидетель, который видел, что Али стрелял в моего мужа, рану мы вылечили, а оказалось, что только поверхностно, а пуля, повредив нерв внутренних органов, что привело к смерти. Преступник известен, а ты мне поможешь отомстить за смерть мужа? Ротмистр молчал, он понимал, что имеет в виду Лейла, отомстить, значит убить.
-- Надо бы потолковать с Рамизом, пусть он сведет нас с этим свидетелем, и следует разработать безопасный план действий, а это потребует времени. А какая у Али была причина, чтобы брать на душу такой грех? - пожимая плечами, спросил ротмистр.
- Обычное зложелательство, ведь Зейнаб вместе него-то приказчиком назначила Закира, и вот, он утаил злобу и решился. Ты поговори с Таиром, обсуди этот вопрос, вам легче это сделать, вы же военные люди, - настаивала Лейла. Теперь хочу услышать твой ответ, только искренний, честный, ты меня любишь? Щеглов в вопросах любви придерживался печоринских взглядов и, немного замешкав, осторожно произнес:
- Конечно, люблю, иначе, зачем я здесь? Лейла встала, подойдя к зеркалу, гребешком в виде пластинки расчесала черные густые волосы, висящие до плеч, и скрепила их, как прическу.
-- Николай, теперь прошу тебя, пойдем со мной, я хочу открыть тебе одну тайну, и мне потребуется твой совет, - сказала она, ведя его за руку в сторону спальной, где был тайник и хранились ключи от бековских сейфов,
- Все ключи со специальными комбинациями хранятся за этой картиной, в днище, вот перламутровый ларец с личными и фамильными драгоценностями Зейнаб, которые теперь принадлежат ее сыну, и ты с Таиром должен будешь отвести его в Сальяны,- она взяла связку ключей, и дверца днища захлопнулась. Все полки двух больших сейфов были забиты бриллиантами, золотыми монетами и разными драгоценными камнями, которых Щеглов никогда не видел.
-- Происхождение этих камней и золота, должно быть, связано с проклятием, их обвораживающий блеск, сияние, таят в себе губительное, мстительное, безмерное злодейство и, наверняка, Богом преданы анафеме, они и тебя погубят, Лейла, как всю династию этих могущественных меликов, а счастья не принесет, это точно, и как можно быстрее, от них следует избавиться, или оставить этот дом, - обреченно произнес Щеглов.
- Если мы оставим этот дом и уедем, то, непеременно, хозяйство начнет рушиться, да и куда нам-то податься, в таком случае, а?
- Построить недалеко в горах большой роскошный замок, где мы с тобой и Таир с Оксаной могли бы жить, и оттуда через приказчика можно управлять хозяйством, самим даже не появляясь здесь, может быть, таким вот образом. В городе С. Петербурге есть у меня хороший надежный друг, он архитектор, а местных рабочих здесь хоть отбавляй, если ты согласна, то я немедля отпишу ему.
-- Глупыш, еще спрашивает, согласна ли я, удивительно то, что до сих пор не понял, что все отныне решать будешь ты, мой наперсник. Боже мой, как ты все это удачно придумал, какая завидная сообразительность, а то все мы со временем чахли бы над этими камешками, как скупец, скряга, старик Кощей, - довольно произнесла Лейла, - надеюсь, ты все понял, потребуются деньги, золото, или чего там еще, этому свидетелю отдай, сколько хочет, только просьба одна, Али, связанного, привезите сюда, сама хочу задать ему несколько вопросов, идёт?
- Хорошо, моя повелительница, как прикажешь. Таир в столовой завтракал и пригласил ротмистра составить ему компанию. После завтрака они направились в контору, где Рамиз перебирал бумаги.
- Рамиз, разговор есть, - сразу начал Щеглов,- ты ведь знаешь, где живет тот свидетель, который видел, как Али стрелял в Закира, да? Ты, пожалуйста, прямо сейчас, пойди к нему и приводи его в дом Таира, я хочу сам все услышать из его уст, это возможно? Ведь мы друзья и доверяем друг другу, так, Таир?
- Конечно,- кивая головой, подтвердил он.
- Хорошо, я его приведу, только он очень беден и многодетный, свою информацию просит оплатить золотом, - вставая, заметил Рамиз.
- Хорошо, он получит аванс, но после того, когда, под любым предлогом, ты вымолить его выйти, тут же получит остальную часть, уверяю тебя, ему на всю жизнь хватит, - успокоил его ротмистр. Рамиз ушел в сторону долины, а Щеглов с Таиром вернулся в большой дом. Он сразу направился в гостиную, взяв из тайника ключи, открыв сейф, взял несколько маленьких мешочков с империалами, засунул в карманы чекменя, который подарил ему Таир, и поторопился в столовую, где его ждал его друг, и они направились в дом Таира. Горец Сабир, так звали того свидетеля, высокий, плотный, был доброго характера человек и жил с многочисленными детьми у самого берега Куры, жил очень бедно. Его бедный вид в оборванной одежде напоминал слова Крылова: «Хоть я гнусь, но не ломаюсь». На предложение Рамиза, что его хотят увидеть два офицера, и за свои услуги щедро будет вознагражден, он сразу же откликнулся и добродушно согласился идти с Рамизом.
-- Сабир, ты сам лично видел, как Али стрелял в Закира? - допрашивал его Щеглов.
-- Да, я тогда под скалой был, и он меня видеть не мог, Закир проходил мимо него, и он стрельнул из маленького пистолета прямо ему в бок. Закир, чтобы не упасть в пропасть, чудом отошел назад, в открытое место, а Али добить его не осмелился. Али рассчитывал, что после выстрела он упадет в пропасть, но ошибся, и вот гильза от его пистолета, которую я тогда подобрал, так что, легко проверить, - отдавая гильзу ротмистру, выпалил горец.
-- А ты почему раньше не сообщил об этом, Сабир, а?
-- Ведь тогда не думал, что он потом помрет, он же вылечился и начал работать, потом, слышал, что причиной смерти Закира все-таки была пуля Али, и рассказал Рамизу. Щеглов налил целую чашу коньяка и предложил горцу выпить, чтобы успокоиться.
-- Ваше благородие, я от рождения не пил коньяк, спасибо за угощение,- и выпил залпом.
-- Хорошо, скажи, Сабир, он в каких случаях бывает один, или к кому-то в гости ходит, ты можешь нам рассказать о его передвижениях? - осторожно спросил ротмистр.
-- Тут особенно нечего и мудрить, он норовил каждый вечер потешить одну вдовушку по соседству, и выследить его не представляет труда, - произнес горец, взяв кусок вареного мяса из миски. Щеглов встал и подошел к шкафу, где на плечиках висел его чекмень, и три маленьких мешочка с империалами положил на стол перед горцем.
-- Здесь золотые монеты империал достоинством десять рублей каждая, они твои. После того, как дело завершится, лолучишь в два раза больше, ты сегодня вечером жди нас у своего дома, отведешь нас ближе к дому этой кралечки, когда он появится, ты уйдешь, остальное наше дело, уяснил? Он в знак согласия кивнул головой. Таир протянул ему большую пачку денег, и Рамиз, тоже, последовал его примеру. Возбужденный от выпитого коньяка, блеска золота и навалившейся на него удачи, горец, спрятав деньги и золото в большие карманы своего старого озяма, поспешно покинул дом Таира. Все трое вернулись в большой двор и направились в столовую, где всегда была готова еда, чтобы перекусить.
-- Надо бы подготовить повозку с сенцом, Рамиз, ты можешь это организовать? - спросил ротмистр.
-- Конечно, и я сам поведу повозку, а других привлекать не будем. Шел густой снег, который не успевал таять. Щеглов был очень осторожен и не стал посвящать Лейлу в детали запланированной операции, а решил поставить ее перед уже совершившимся фактом.
Фарида, пока, не смогла оставить Сергея в тяжелое для него время и отложила свое возвращение домой в Арчыдан. Он, находясь в глубокой печали, не смог, пока, справиться с изломом души, часто плакал и, даже, бросил посещать гимназию, не смотря на уговоры Фариды. Новая экономка, принятая его камердинером на работу, ознакомившись с делами в доме, так и не смогла встретиться с ним, сама постепенно входила в курс дела, пользуясь деловыми записями Марии Михайловны, бывшей экономки. Он никого из слуг не пускал в свою комнату, кроме Фариды, она приносила ему еду, которая часто оставалась нетронутой, не смотря на все попытки Фариды принудительно покормить его. И ее жалость, как говорил Байрон, которая является самой короткой дорогой к женскому сердцу, снова сыграла с ней злую шутку, вытирая его слезы, она не смогла справиться с одолевшим ее половым влечением, и похоть, зажигая кровь, вынудила ее обласкать его, и он не сдержался, неумело, пользуясь проявленной благосклонностью, начал покрывать поцелуями ее губы, лицо, как-то по-детски, добираясь до ее услады. Это было у него впервые, и этот сладкий миг сладострастия был особенным, неповторимым, восхитительным для юноши, который это мгновение, понятие, мог создать только в своем воображении. После полового удовлетворения он не мог справиться с наполнившим его восторгом наслаждения, не отпуская ее, услаждал всю ночь. После того, что произошло, он вернулся к полноценной жизни, стал посещать гимназию, при одном единственном условии, что она останется с ним и, даже, не будет помышлять оставлять его, она была согласна, потому что сама, не ожидая, влюбилась в него, и он был ей люб. Да, конечно, тут прав Августин, «Время врачует раны».
Павел по-прежнему жил в подвале, и Кристина не имела возможности поговорить с приказчиком Семеном о трудоустройстве его по причине, того, что сам приказчик пока отсутствовал. Кристина с каждым разом обновляла ему одежду, особенно, нижнее белье, даже, ночью, тайком привела его в ванную комнату и Павел, шутя, говорил, мол, всего хватает, главное, вдоволь имелась харчоба, чистая одежда и привлекательная добродушная женщина, которая опекала его, и он часто намекал ей, что она незамужняя и он, мол, свободен, почему бы самому Гименею не благословить их супружество. Она в ответ только пальчиком грозила ему и не поддерживала его волеизъявления и принесла, даже, новую верхнюю одежду - зипун. Роксана, не зная о постигшем ее горе, по-прежнему кормила двух мальчиков, и добродушная Ирада ханум постоянно склоняла ее остаться с ней жить, ссылаясь на то, что, мол, они молочные братья, и их вовсе разлучать грех.
-- Нет, Ирада ханум, муж вернется, и мы будем вместе жить, а мальчики тоже будут вместе, ведь никто не собирается их разлучать, - отвечала эта гордая женщина. Когда она так отвечала, Ирада ханум едва сдерживала слезы, искренно жалея эту молодую женщину, и не торопилась сообщать ей о смерти мужа. Она понимала, что узнав о том, что она осталась одна с ребенком, может, и согласится остаться, в противном случае, если, даже, уйдет, она ее материально обеспечит, и Роксана будет жить безбедно. Надо бы мальчику дать имя, а Тофик не возвращается, и это сильно огорчало Ираду ханум.
После отъезда Герая, Тофик один бесцельно гулял по городу и, случайно зайдя в антикварный магазей, где все полки были забиты старинными книгам, картинами и золотыми изделиями, решил что-нибудь приобрести. Встретивший его антиквар, полноватый мужчина, весь обросший, тихим невнятным голосом спросил6
- Что сударь соизволит посмотреть и, при желании, купить? Тофик не ответил и продолжал осматривать полки без особого интереса. Его внимание привлекла алмазная подвеска на золотой цепочке и изящные висячие серьги. Антиквар, следивший за его передвижением, вынужден был заметить:
- Такую подвеску носили монархини Востока, Европы, и она очень дорогая вещица. Тофик внимательно осматривал изделия, попробовал расстегнуть фермуар, но у него никак не получалось, тут на помощь пришел антиквар, показав ему секрет расстегивания фермуара.
- Я покупаю эти изделия и надеюсь, они не подделаны, иначе, я выкуплю, ваш магазей и разорю вас. Упакуйте-ка эти вещицы в бархатный футлярчик, - сердито произнес Тофик.
-- Что вы, сударь, это шестнадцатый век, сделано во Франции, может быть, эту подвеску носила сама королева Екатерина Медичи, в общем-то, кто знает, - уклончиво ответил антиквар, боясь, что у покупателя денег не хватит. Он, вернувшись, домой, обедать отказался и зашел в свой кабинет, положив футляр на стол, и решил отвлечься рисованием. В дверь кабинета постучали, зашла Женя и села на диван.
-- Ты ко мне вообще престал заходить, просто не пойму, на что же обиделся, из-за шутки твоих друзей относительно венчания, что ли? Если, тебе не терпится и очень уж хочется, тогда, давай, не откладывать, прямо завтра же, - истерично выкрикнула она. От еды отказываешься, бесцельно бродишь по городу, не пойму, чего ты добиваешься, если меня, то я готова и я стану твоей женой, матерью твоему сыну.
-- А как насчет любви, или ты можешь без нее? - спросил Тофик. Это уже было слишком и она, лицом уткнувшись в плед, который лежал на диване, зарыдала. Тофик сел рядом с ней, попытался её успокоить.
-- Вот ты не ответила, а я тебя очень сильно люблю и не придаю особого значения венчанию, помня слова классика, лишь бы супружество нам не стало мукой, две мои попытки жениться решительно были пересечены самим Гименеем, вот откуда страх, - грустно произнес Тофик. У меня есть для тебя подарок, если ты престанешь плакать, я его тебе покажу, - с хитрецой сказал он.
-- Вот глупыш, сначала обижаешь, а потом лукавой угодливостью, ласкательством, добиваешься своего и, при этом, норовишь подкупить меня, так? Он открыл футляр, достал алмазную подвеску и висячие серьги. Блеск и сияние алмаза на подвеске настолько было незаурядным, исключительно ослепительным, что Женя застыла от удивления, поразительная красотой украшения, смотрела, как завороженная.
-- Как утверждал антиквар, - заметил Тофик, расстегивая фермуар подвески,- эту подвеску могла носить сама королева Франции, видишь, золотая цепочка немного алого цвета, будто пропитана кровью гугенотов, если это изделие относится к шестнадцатому веку, оно, несомненно, представляет историческую ценность, это подтвердил и ювелир, у которого я был, когда уходил домой. Она стояла у зеркала и с восхищением смотрела на себя.
--Очень красивая вещица, - с восторгом заметила Женя, наверное, стоит целое состояние, да, Тофик? - тебе не следует об этом думать, носи пожалуйста, да, вот еще висячие серьги, они продавались вместе и удачно дополняют друг друга, ты не находишь? - держа в руке серьги, заметил он. Она взяла серьги и, вдруг, спохватилась,- вот досада, ведь у меня мочки ушей-то не проколоты, - расстроилась Женя.
-- Не следует огорчаться, завтра прогуляемся по городу и найдем того, кто этим ремеслом занимается, - спокойно произнес Тофик.
Кучер Мурад, которого Тофик оставил в деревни Гасымлы для оказания помощи Галине Сергеевне, всю работу по хозяйству взвалил на себя и целыми днями работал, даже не прислушивался к просьбам хозяйки. Забор вокруг дома был отремонтирован, крыша хлева была починена. Съездив на повозке на базар в соседнее село, на оставленные приказчиком Семеном деньги купил сенца, фуражу и продуктов. Наконец-то, на требование Галины Сергеевны снять свои портки для стирки, скрепя сердце, согласился, взамен надел чистое белье, одежду, которые остались от офицера, покойного мужа, Галины Сергеевны.
-- Ты больше в хлеву жить не будешь, Мурад, - не допуская возражений, решительно сказала Галина Сергеевна. Одна комната вообще пустует, после работы переодеваешься, умываешься в ванной комнате, где постоянно топится, чугунок под водогреем и всегда есть горячая вода, там мы все и моемся, и садишься с нами вместе трапезничать, вот мои требования, а то придется Тофику пожаловаться. В вечернее время Галина Сергеевна надела чистое шелковое платье, слегка надушившись легкими духами дикого жасмина, сидела у камина-камелька и вязала. Запах ее духов он чувствовал всюду и, будучи еще средних лет мужчиной, порой, возбуждался и часто корил себя.
- Ишь ты, чего захотел, ты-то нукер, а она барышня, хоть и бедная, так что, знай, свой шесток и не мечтай. Он и не мечтал, предаваясь чтению на фарси, которому обучил его отец, сельский мулла, проводивший всю свою жизнь в мечети после смерти матери.
-- А ты читаешь книгу на фарси, - удивленно спросила Галина Сергеевна, однажды вечером застав его за чтением, вот никогда не подумала бы, ведь фарси очень трудный язык, язык персов, которые имеют древнейшую культуру, например, древние шумерские народы, населяющие Месопотамию, Ирак, Ассирию, где впервые возникли цивилизации, - садясь на диван, увлеченно начала Галина Сергеевна.
-- А вы откуда все это знаете? - поинтересовался Мурад.
-- Я, мил человек, когда-то была воспитанницей в благородном пансионе, потом уж замужество и приезд на Кавказ, эта губительная война, гибель мужа, вот такая целая трагическая драма, полная печали. Конечно, следует признать, что Галина Сергеевна, женщина, тоже, средних лет, была очень привлекательная, давно не видавшая мужской ласки, истосковавшаяся просто по мужчине, его присутствию, который мог бы быть ее опорой и растопил бы лед одиночества, сковавший ее сердце. Но она сегодня выглядела, как женщина, пришедшая на свидание и, даже, на удивление своим двум дочерям, избавилась от домашней одежды и впервые надела свое платье, ведь, все-таки, в доме присутствовал мужчина, которого она жалела и не хотела, чтобы он, как холоп жил в хлеву, а присоединился бы к ее семье и стал её членом.
-- Ты, Мурад, вообще, вино пьешь? Приказчик Тофика Семен привез много вина и коньяка, а я приготовила жаркое с мясо птицы в горшочках на печи, может, в честь знакомства, устроим пир, а? Девочки уже поужинали и разошлись по своим комнатам, кто-то занимается чтением, а кто-то вышивкой, вот, вспомнила, в следующий раз привези еще и нитки, я потом объясню, какие. Я пойду, соберу на стол в гостиной, а ты подходи, пожалуйста,- и вышла. Пахло вкусно, Галина Сергеевна выкладывала жаркое в миски, попробовав мясо, Мурад засмеялся.
-- Конечно, петух, чем же он, бедняга, вам не угодил, гребешок полинял или кур перестал топтать? Может, этот негодник на нечто святое, недозволительное начал покушаться?- пошутил Мурад. Она громко засмеялась.
- Ты имеешь виду меня? Нет, не угадал, он, просто, случайно поранился, а как он дивно горланил, оберегая своих толстушек, что меня, порой, зависть душила, - смеясь, ответила Галина Сергеевна. Она налила в хрустальные рюмки коньяка и, подняв рюмку, коротко сказала: огромное спасибо тебе, Мурад, столько всего сделал. Они выпили.
-- А вот как ты догадался, что это мясо петуха, а? - не сдавалась Галина Сергеевна.
- Очень просто, утром он не горланил, и с курами я его не видел, оказывается, бедняга попал в беду, да у него мясо жесткое, жилистое, не расстраиваетесь, через два дня я снова поеду на рынок и привезу вам молодого петушка, - выпив, произнес Мурад. Тут Тофик с Семеном оставили большую сумму денег, думаю, что легкомысленно всю сумму таскать с собой всюду, лучше их оставьте у себя, а я по надобности буду брать у вас, когда поеду на рынок, - заметил он.
-- Ты, Мурад, кроме панталонной ткани купи еще мягкую шелковую ткань, или другую, я тебе, тоже, сошью нижнее белье, хотя, если не брезгуешь, то от мужа осталось много разной одежды. У нас еще сохранилась и работает немецкая швейная машинка, которая шьет челночными строчками, очень выручает, а ты даешь мне слово, что всегда будешь ходить в чистой одежде, и не спать больше в хлеву, договорились?
- Договорились,- коротко ответил он и, дотянувшись до ее руки, поднес к губам. Она не убрала руку, а наоборот, неожиданно начала гладить его начисто выбритое лицо ладонью руки. Конечно, она чувствовала, что он возбуждается, и ее охватило вожделение, неудержимо побуждая к половой страсти, которую она не испытывала много лет. Он тоже был скован, угнетала мысль, позволит ли, а как бы ему самому не потерпеть полную неудачу, провал, и не опозориться... После страстных, обжигающих поцелуев в губы, лицо, он осторожно ладонью начал тискать ее, как ни странно, небольшую, стоячую, твердую грудь, вызвав у нее стон наслаждения. Похоть начала зажигать и ее кровь, и она, не отрываясь от его ласканий, незаметно для него сняла свои короткие трусики, а другой рукой поглаживая его большой твердый член, стала медленно поправлять его в свою усладу...
В гостиной в доме Герая собирались все близкие его друзья и праздновали обряд крещения Юры - приобщение его к Богу и Церкви. Любовь Ивановна, на правах хозяйки дома, неустанно предлагала присутствующим угощения и была весела. Она хотела обвенчаться с Гераем, вступив в церковный брак, на что, якобы, он согласился. За столом в гостиной была и кормилица, которая, впервые при людях сняла с головы черный платок и, не поддерживая никаких разговоров, молча ела, не дотрагиваясь до вина, да никто ее и не принуждал. Пока кормилица ела, мальчика Зейнаб на руках качала сама Любовь Ивановна.
-- Боже мой, какой он тяжелый, руки отваливаются, возьми, поддержи его, Герай, и немного походи с ним, - велела Любовь Ивановна. Здесь, конечно, присутствовала, также, Ирада ханум и думала,- вот и у Герая образовалась семья, та гувернантка, которая его захомутала, уже навсегда лишила его прежней свободы, самостоятельности, подчинив полностью себе. Должно быть, умная женщина, с хитрецой и, наверное, она его никогда не отпустит, она своими хитросплетениями, игривостью, так изобретательно и искусно завладела его сердцем и разумом, что сам Гименей в растерянности, вот это да, ай да молодчага, девка. А мой блудный сын где-то бродит и пока не возвращается, наверняка, ждет приглашение мое, может быть, следует Семену дать ему весточку, пора, мол, возвращаться. Но Тофик боялся ее гнева и ждал позволения вернуться домой. И на днях это позволение было получено, гонец, прискакавший верхом на лошади, передал короткую весть, мол, мать велит немедленно вернуться домой, что она гнев сменила на милость.
-- Так что же ты решила, Женечка, едешь со мной в Сальяны или остаешься здесь, мать велит вернуться, и я не могу ее ослушаться, - с опаской, что она откажется, спросил Тофик. - Я верю в тебя, Тофик, что ты меня не осрамишь перед своими родными и брюхатую не выкинешь на улицу, я буду тебе любящей женой, ласковой матерью твоему сыну, знаю, что и я тебе люба, - плача, тихо произнесла Женя. Утром карета неслась в сторону Сальян, везя юную девушку, которая вязла в своих сомнениях и противоречиях в своем внутреннем мире. Рассудок такое решение отказывался воспринимать, она сама не могла логически осмыслять происходящую действительность, здравый смысл, определяющий ее поведение. Как бы там ни было, она стала жертвой своих же иллюзий и воображения, которые, может быть, станут реальными, сделают ее счастливой. А главный вопрос, который очень тревожил Тофика, как мать примет Женю, а он намерен сразу же представить ее своей женой. Он ехал домой с твердым намерением, вопреки желаниям того «безумца», злого рока судьбы, который, как дух мщения, бумеранг мести, постоянно витал над его головой, никогда не забывая о нем, будто у него нет других дел, навсегда связать свою судьбу с Женей.
Вот уже несколько часов ждали свидетель Сабир и трое «мстителей» на повозке, наполненной наполовину сеном, но Али, убийца Закира, из своего дома не собирался выходить.
-- Я что-то зябну, - недовольно произнес Таир,- налей-ка мне выпить, так и придется зябнуть нам здесь до утра, может, он вовсе не выйдет из дома, а? Сабир уверенно утверждал, что Али к ней каждый день ходит для потешных дел, и сегодняшний день не исключение. Наконец-то, в полночь двое вышли из дома Али, другой, закурив пахитоску, попрощавшись с ним, ушел другую сторону, а Али шел, по - привычке, по безопасной дороге к своей кралечке. Щеглов с Таиром, выскочив из повозки, бросившись бегом по дворам, очутились у дома кралечки, куда, непременно, должен был прийти Али.
-- У него, наверняка, пистолет, - заметил Таир,- чтобы не дать ему возможность воспользоваться им, да и во избежание лишнего шума, думаю, следует его оглушить, это будет безопасно. Сабир, прячась в тени домов, неотлучно следовал за Али. Али остановился у высокого забора, в тени огромного дуба закурил, и в это время Таир нанес ему толстой палкой сильный удар по голове, Али пошатнулся, упал. Щеглов быстрым движением, его же папахой, закрыл ему рот, а Таир стал связывать его по ногам и рукам. Они вдвоем подняли бесчувственное тело Али и бросили в подъезжающую повозку. Повозка, где под сеном лежал оглушенный Али, спокойно въехала во двор и направилась за большой дом, прямо на самый берег Куры. Рамиз из кармана архалука достал заранее приготовленную бутылочку коньяка и три серебреные чаши, наполнив их, подал остальным.
- За успешно проведенную операцию, - шутливо, но грустно произнес ротмистр. Теперь пойду, приведу нашу Фурию, - смеясь, сказал Щеглов. Он прошелся по коридору, зашел в смежную комнату, которую Лейла делила с няней. Она не спала, увидев его в крестьянской одежде, испугалась.
-- Одевайся, пожалуйста, моя прелестная Фурия, тебя ждет неожиданный подарок, и следуй за мной, - подавая ей шубу, коротко сказал ротмистр. Лейла, подойдя к повозке, недоумевая, смотрела вокруг, - разыгрывают, что ли,- подумала она. Таир разворошил сено, на дне повозки лежал Али, который уже пришел в себя. Таир из его кармана вытащил шестизарядный револьвер и отдал Щеглову, тот. быстро достав из кармана гильзу, вставил в пустующий канал в барабане, сомнений не было, подобранная Сабиром гильза подходила по калибру.
-- Припоминаешь, это удивительное совпадение, что гильза из твоего револьвера, пуля, выпушенная тобой, сначала ранила, а затем, и убила приказчика Закира, есть случайный свидетель, наблюдавший за этой трагической сценой, он и подобрал гильзу. За что ты в него стрелял, Али, а? Он молчал, хотя все присутствующие понимали, что это он сделал от зависти, на удивление всем, Лейла молчала, и все ее понимали, что судьба Али зависит от этой чернобровки Клеопатры, которая, по-видимому, уже занесла над его головой секиру. Она молча провела большим пальцем по своему горлу, потом, направила большой палец вниз, требуя его смерти, как во время боев гладиаторов в древнем Риме. Она ушла, и они по ее жесту поняли, что придется Али убить, но как, они же офицеры, а не хладнокровные убийцы. Они поднесли его на самый берег, Рамиз еще крепче связал его и столкнул с обрыва в реку, и он исчез в мутных водах буйной Куры.
-- Бог чиркнул еще один знак на твоей судьбе, самый, что ни на то есть, большой грешок, а ты не переживай, какая ведь разница, на один больше или меньше, все равно нам дотла сгореть в геенне огненной, - мрачно произнес ротмистр. Пригнав повозку к конюшне, где ждал конюх, все трое направились в сторону дома Таира. Все молчали, не каждый день приходится лишить жизни человека, тем более, не на войне, а в мирное время. Молча выпили, Рамиз и Таир, будучи мусульманами, просили мученика пророка Хусейна простить им их грех, а Щеглов молча пил. Уже утром, когда все трое пришли в большой дом, Таир решил попрощаться с Оксаной, а Щеглов забрать свои личные вещи. Лейла протянула каждому перламутровый ларец полный бриллиантами, но никто не взял, Щеглов не удержался, чтобы еще раз увидеть ее падение.
-- Я не знаю, как другие, но лично я не наемный убийца, совершив это злодейство, вы, как вампир-женщина, пушкинский вурдалак, как говорил классик, «На могиле кости гложет красногубый вурдалак», и он, наверняка, имел в виду вас и вы, насытившись кровью, даже, за ночь похорошели, вот, что означает свежая кровь для ведьмака. Вы Ехидна, злобная, мстительная Фурия, вами двигало только чувство мести, когда Рамиз оказался недальновидным и рассказал об этом случае, подогрев еще сильнее вашу ненависть и вы, не брезгуя, даже меня использовали для этой омерзительной, бесчестной работы, и я боюсь, что вы однажды задушите и меня во сне, как Эмпуса своих возлюбленных, - повернувшись, вышел в коридор, и за ним последовал Таир. Но для Рамиза это была его работа, он преследовал другие цели и решил отоспаться, а потом приступить к работе. Друзья в тот же день уехали в город, Щеглов, на всякий случай, оставил адрес своей знакомой мещаночки, где они намерены были временно жить.
-- Они вернутся, вот увидишь, - попыталась успокоить Оксану Лейла, наверняка, у Таира сидят, в общем-то, я зря их втянула в это дело, да мало ли в селении абреков или беглых разбойников, теперь поздно, дело-то сделано, - с досадой произнесла Лейла и ушла в свою комнату.
Пятнадцатая глава.
Карета с взмыленными лошадьми остановилась у родных ворот, вот и я в своих родных пенатах,- подумал Тофик, помогая Жене выйти из кареты. Сторож, увидев хозяина, быстро отворил ворота, впуская карету. Конюх, взяв за уздечку лошадей, увел вместе с каретой в конюшню, накрыв их войлочным покрывалом. Известие о том, что Тофик вернулся домой, да еще не один, молниеносно разнеслось по дому. Он, держа за руку испуганную Женю, постучав, зашел к матери, которая сидела за письменным столом и что-то писала. Он сразу же, артистично, грациозным движением грохнулся перед ней на колени, прижав свою голову к ее ногам.
-- Вставай, Тофик, с возвращением тебя домой, сынок, - обнимая его за голову, плача, произнесла Ирада ханум. Ты уж соблюдай, пожалуйста, нормы этикета и поведения дворянина и представь свою даму, - заметила Ирада ханум.
- Ее зовут Евгения. из благородной семьи, если благословишь, мы поженимся, и она мой последний выбор, - пока еще не вставая с колен, молвил он.
-- Красивая, ну ладно, Женя, скажите, пожалуйста, вы с моим сыном живете уже, как супруги, только искренне, - пристально смотря в ее глаза, вдруг, спросила Ирада ханум.
-- Нет, Ирада ханум, клянусь именем Бога, кроме поцелуев между нами ничего не было, да он и не настаивал, это правда, - покраснев, смущенно ответила Женя.
-- Приведите себя в порядок и поторопитесь увидеться с малышом, надеюсь, Тофик тебе сказал об этом, и добро пожаловать в наши пенаты, Женечка, - произнесла Ирада ханум, поцеловав ее в лоб. После ухода Наргиз, в изящно убранную и изысканно - красиво обставленную спальную комнату, которая поразила своей роскошью Женю, никто даже не входил, и она вовсе растерялась. Вот тебе, Женя, крутой поворот в твоей жизни, и злобные насмешки самой судьбы, если это не шутка самого Гименея, который в сговоре с Пенатами, может, благословит наш брак, и мы будем счастливы, а? Они зашли в смежную комнату, где Роксана закончила кормить малышей, уложив их по своим кроваткам. Тофику не терпелось самому посмотреть на своего сына и показать его Жене и, подойдя ближе, он внимательно смотрел на него, будто, ища какие-то схожие родственные черты. Познакомившись с Роксаной, Тофик сел на диван, а Женя продолжала смотреть на детей.
-- Может, вам чем-то помочь, Роксана, я это сделаю с удовольствием, - как-то неловко произнесла Женя.
-- Когда выходим гулять, обычно, помогает Кристина, мы выносим люльки-качалки сначала на свежий воздух, а потом они спят на веранде,- быстро ответила Роксана. В честь приезда сына и его будущей жены, Ирада ханум распорядилась приготовить праздничный ужин, и обязательно, всем за ужином присутствовать. Павел полностью оправился от своего болезненного состояния, благодаря заботам Кристины, и, по-прежнему, жил в подвале. С приездом хозяина появился и приказчик Семен, и она должна была с ним обсудить вопрос о трудоустройстве Павла, но ей как-то не приходилось оставаться с ним наедине. А Павлу с каждым разом труднее было справиться с одолевшей его похотью, и он умудрялся, порой, изловчиться и лапать ее стоячие груди, обнимая за талию. Кристина была местная, жила с матерью в большом каменном доме на окраине, и ей крайне редко приходилось бывать дома.
-- Ты очень надоедливый стал, Павел, ладно уж, завтра отпрошусь у хозяйки, пойдем ко мне, познакомишься с мамой, и учти, у нас много живности, ты будешь ей помогать, идет? А потом я поговорю приказчиком Семеном, и он пристроит тебя на работу. Мать Кристины, Светлова Инна Петровна, вдова подполковника Светлова Родиона Семеновича, героически павшего на кавказской войне, жила в просторном доме, состоящем из пяти комнат, который строил еще муж. Она регулярно получала большой пенсион за погибшего мужа и сумела выучить дочь Кристину в пансионе еще тогда, когда муж был жив. После гибели отца Кристина вынуждена была вернуться к матери в Сальяны, и была принята на службу в дом Ирады ханум служанкой, где была в обилии еда и немалое жалованье за работу. За своих полных двадцать восемь лет она еще не влюблялась, и никто ей не был люб, а все-таки, о семейном счастье мечтала. Правда, был один городской франт-фендрик, который попытался поухаживать за ней, но часто вел себя чванно и говорил всегда заносчиво, и между ними так и не возникло то пленительное чувство, называемое любовью, и все быстро кончилось. Конечно, она уже не надеялась встретить мужчину, который был бы практичным и, естественно, привлекательным и образованным. Все эти качества и достоинства у Павла имелись, он был независим во взглядах, суждениях, главное он был ей люб, а остальным премудростям деревенский жизни она его научит. Вот так. нежданно, в ее юной сердце начали зарождаться первые ростки любви, наполняя ее кровь ранее неизвестной ей тревогой и беспокойством. Павел, бывший офицер, владеющий языками, несправедливо как-то, что он будет пасти овец, да согласится ли он на это? Вряд ли. Нет, она сама этого не хочет, пусть пока займется поместьем, как хозяин, где не хватает мужских рук, а там видно будет. Теперь он одет хорошо, его болячки прошли, он, непеременно, матери должен понравиться, тем более, мать у нее образована, и будет им, о чем поговорить, если все будет хорошо, тогда, они весною обвенчаются и станут супругами. Не торопись с решением, Кристина, что-то ты сегодня размечталась. Мне следует вечером же, не откладывая, основательно поговорить с Павлом, кто знает, может, он вовсе не одобрит то, что я решила и не намерен задерживаться в захолустье, а в городе, сколько вдовствующих особ, с замками да с особняками, нуждающихся в таких молодых образованных и умных мужчинах. Тогда судьба обойдет тебя стороной, и ты превратишься в грибоедовскую злую девку, и век останешься в девках. Но она не намерена была упускать данный Богом шанс, условие, которое может обеспечить ей удачу, и она не имеет права не воспользоваться этим благоприятным обстоятельством.
-- Я надеюсь, ты еще не передумал остаться здесь, Павел, и мои предложения по душе ли тебе? Сегодня хозяйка дает фуршет в честь приезда сына и будущей его жены, и мне нужно поймать ее в хорошем расположении духа и отпроситься на пару дней, чтобы обустроить тебя, смотри, Павел, не бросай меня, тем более, брюхатую, век проклинать буду, - плача, говорила Кристина.
-- Как ты могла такое подумать, ведь я не за харчи, не за одежду отблагодарить тебя хочу, а впрямь, влюбился, и никогда не брошу тебя, супругами станем после венчания в церкви, только тогда, когда мы будем соединены браком по церковному обряду, это тебя устраивает? - нервно заговорил Павел, вставая из-за маленького стола. - Устраивает, возлюбленный мой, Бога посланник, ты судьба моя, только прошу тебя, не ломай мне душу,- и начала рыдать.
-- Тебе нельзя сейчас плакать, глаза будут красными, и начнутся расспросы, иди я вечером, позже, жду тебя, и принеси, пожалуйста, чего-нибудь вкусного, - поцеловав ее, тихо произнес он.
-- Хорошо. Кристина, - приехал Тофик с Женей, мы как-нибудь неделю-то без тебя справимся, вот твое жалованье, - тихо сказала Ирада ханум, доставая из-за кушака, которым она всегда подвязывала спину поверх шали, деньги. Кстати, а куда тот парень делся, кажется, Павлом зовут,- вдруг неожиданно вспомнила Ирада ханум. Кристина говорить неправду не умела, тем более, все, что происходит в ее доме, хозяйка знает.
-- Он живет в подвале, Ирада ханум, я хочу его привести к матери, чтобы он по хозяйству ей помогал, - покраснев, произнесла Кристина. - Негоже мужика вынуждать жить в подвале, как абрека, Кристина, али нечаемо влюбилась в него? - хитровато прищуриваясь, заметила она. Хороший парень и свое слово сдержал, возьми несколько костюмов, пальто, кожаные сапоги, не вести же его к матери, как оборванца, и заклинаю тебя, Кристина, чтобы Роксана о гибели своего мужа пока не знала, прошу тебя, - вытирая слезы, подавленно произнесла Ирада ханум. Кристина, по требованию хозяйки, полностью переодела Павла.
-- Вот теперь, барин, жди меня, я возьму свой узелок, и пойдем домой, мать у меня добрая, она тебя примет,- и быстро ушла. - Я же ничего не умею делать,- с отчаянием в голосе вдогонку крикнул он. Но она уже ничего не слышала и поспешно последовала за Ирадой ханум, которая подходила к шкафам с одеждой.
-- Надеюсь, ты его размер уже знаешь? - с иронией в голосе спросила она,
- бери, что душа пожелает, только не осрамись перед матерью, чтобы стыдно не было, а вот ему мой подарок, золотые карманные часы за его добропорядочность на память, и твое жалованье в период. Кристина наклонилась, чтобы поцеловать ей руку, но она резко отдернула руку и злобно произнесла,- никогда не смей этого делать, ты ведь дворянка, а не кисейная барышня или мещанка. Кристина, я прошу тебя только об одном, силы с каждым днем покидают меня, дай слово, что ты будешь за мной ухаживать, когда я совсем слягу, а я пока не знаю, что за птичка эта Женя, поэтому, и прощу тебя, - устало произнесла она.
-- Вы, Ирада ханум, в этом можете не сомневаться. Я ни на минуту не покину вас, именем Бога клянусь, - перекрестившись, тихо сказала Кристина. Она с Павлом стояла на крыльце своего дома и стучала в дверь. День начинал вечереть, в доме на кухне горела свеча, но почему-то ни одна масляная лампа не горела, что начало беспокоить Кристину. Инна Петровна шла через сад из хлева, куда только что загоняла небольшое стадо овец и коз.
-- Мама, познакомься, пожалуйста, это Ростоцкий Павел Ильич, бывший офицер, если не возражаешь, он будет у нас жить и помогать тебе по хозяйству, - нерешительно произнесла Кристина.
-- Тебе известно, что мы живем на пенсион и на твое жалованье, справляться с нуждой будет непросто, - по-французски заметила Инна Петровна. Павел снял наплечной вещевой мешок, достал сверток с деньгами, которые ему дала Ирада ханум. и золотые часы, подаренные ею, и положил всё это на крыльцо.
-- Пожалуй, она права, ни к чему лишний едок, я не стану обременять вас своим присутствием, быть нахлебником не желаю, а угодничать я не умею, и приживальщиком быть мне честь не позволит, - так же тихо, по-французски ответил Павел и развернулся, не попрощавшись, ушел.
-- Смотрите, какой обидчивый, уязвимый и легкоранимый человек, ведь ничего обидного не было сказано, а правду он принял за оскорбительный намек, скажите, пожалуйста, какая гордость, а? - расстроено заметила Инна Петровна. Кристина, не ожидавшая такой недоброжелательности от матери, растерялась, но она понимала, ее счастье, как мотылёк, сидевший на ее плече, улетает, однажды вспугнув его, можно больше не надеяться, что он снова прилетит, утверждал классик. И она с истошным криком бросилась за Павлом, который уже направлялся вглубь деревни, чтобы найти хоть какой-нибудь ночлег. В мечеть, которая являлась приютом для бездомных, его не пустят, в такой одежде, без бороды, без папахи, да, внешность его сильно смахивает на славянскую, но попробовать можно. Для Кристины и ее матери я сразу стал нежелательной персоной, найти бы ночлег, и завтра же податься в город. Был слышен звон колокольчиков, ехал большой экипаж, запряженный тремя лошадьми, которых кучер не жалел.
--Эй, на дороге, посторонись, глуховат, что ли? - неистово кричал кучер на Павла. Экипаж завернул во двор огромного многоэтажного замка с высоким металлическим заборам. Кучер раскинул маленькую складную лестницу, открыв дверцу экипажа, помог выйти совершенно дряхлой от старости особе, напомнившей Павлу старую графиню из пушкинской пиковой дамы, в соболиной шубе с широкой горжеткой из того же меха, которая туго была обмотана вокруг шеи.
-- Ты, наверняка, бездомный скиталец или живешь, где попало, анахоретом, так? - вдруг, писклявым невнятным голосом спросила старушенция, подойдя к забору.
-- Я бывший офицер русской армии, сударыня, прошу, далее не сметь меня унижать, я просто ищу постой для ночлега, - с раздражением в голосе ответил Павел. - Тихон, - обратилась дама кучеру, впусти его в дом и проводи в гостиную, пусть отогреется у камелька, а потом пусть его накормят. Открывая калитку у высоких ворот, кучер, недовольно качая головой, шепнул,- дурья твоя башка, как ты дерзнул так неуважительно разговаривать с Их сиятельством княгиней Боровской Ольга Семеновной?
-- Ведь на ней не написано, что она княгиня, откуда мне было знать, - спокойно заметил Павел. Да, это был огромный замок, утопающий в саду, в тени вековых дубов и чинар, поэтому, его-то Павел и не заметил. На лестнице на второй этаж кучера Тихона и Павла встретил камергер - старичок со следами перенесенной оспы на морщинистом лице, на шее которого висел ключ на голубой ленте, означающие его особое положение в замке. Звучало фортепиано, кто-то играл ораторию Генделя, это витийство, как называла его мать, он слышал с детских лет и помнил это прекрасное время. Кучер передал распоряжение княгини камергеру, и он привел его в гостиную комнату, где невиданная роскошь поразила его воображение, вот тебе и захолустье, это же просто монархический чертог, или обитель, где боги предаются оргиям, мистерии. Вот тебе на, куда же тебя, Павел, «колесо Фортуны» занесло, или слепая удача, или ты жертва в чьей-то мистерии. А не лучше ли было бы сидеть спокойно в подвале, была еда и даже кралечка. Наверное, все-таки, стечение обстоятельств не зависит от желания и воли человека, это уже воля Бога, им расписанный жизненный путь. Что-то ты, Павел, рано стал теребить беспрерывными запросами свой разум, рассудок, а? Может, проявят милосердие, накормят, пустят в конюшню ночевать, а потом будешь свободен, а? Оставив его, камергер ушел, и вдруг, из комнаты, откуда доносилась музыка Генделя, вышла белокурая девушка лет шестнадцати, наверное, княжна, в платье из муслина, в туфлях с высокими каблуками, громко стуча по полированному паркету, что напомнило Павлу форт на северном Кавказе, где на плацу отчеканивали строевой шаг его солдаты. Подошла к дивану и, став боком, стала пристально оглядывать чужака.
-- Вы слышали, как я играла? - нежным детским голосом спросила она. Подошла высокая, дивной красоты женщина, в платье из парчи, встала в сторонке и прислушивалась к разговору девушки с незнакомцем. - Вы мне так и не ответили, и я вынуждена ждать,- повелительным тоном заметила княжна.
-- Это искусство витии, красноречие, и вы прекрасно исполняли эту ораторию, хотя, у меня нет музыкального слуха, как говорил великий русский Поэт «Не дан мне в удел витийства грозный дар»,- тихо произнес Павел и собрался уходить.
-- Он очень молод и, вероятно, хорошо образован, а жаль, что уходит, - с обидой сказала княжна на латинском языке.
-- Вообще-то, пожилая княгиня велела меня накормить, значит не судьба и мне следует поторопиться, чтобы устроиться, где-нибудь на ночлег, - также на латинском языке заметил Павел. - Мы вас голодного не отпустим, давайте пойдемте в столовую, за ужином и познакомимся поближе,- вмешалась женщина.
-- Великодушно простите меня, но я не могу приступать к трапезе, пока не умоюсь, - с досадой ответил Павел. Она привела его в ванную комнату, где стены и пол был отделаны перламутровыми плитками, а потолок малахитом.
-- Вы все необходимое здесь найдете, бархатные халаты в шкафу, выбирайте, что больше по душе,- и быстро ушла. Это у них такой ритуал, перед мистерией жертва должна быть чистой, перестань же, Павел, она не Кибела и не Изида, мне их омовение моей кровью не грозит.
-- Теперь, давайте знакомиться, - наливая в бокалы херес, произнесла она,
- меня зовут княгиня Боровская Софья Андреевна, мне тридцать восемь лет, вдова, муж мой, князь Иван Ильич, умер три года назад от скоротечной чахотки, и мы живем в своем замке втроем, с его матерью, Ольгой Семеновной, и моей дочерью Ксенией, - сделав глоток, произнесла Софья Андреевна. Павел неловко оторвал ножку цыпленка и положил на блюдо княгини, а вторую ножку себе.
-- Я Ростоцкий Павел Ильич, да, да, даже наши отчества совпадают, служил на северном Кавказе, поручик, за отказ расстреливать пленных абреков разжалован в солдаты. Работал на строительстве дороги в Гяндже, тяжелая, непривычная физическая работа. Погиб товарищ, и я обещал, что, если несчастный случай, непеременно сообщу его жене, а жена с грудным ребенком, да еще кормит второго ребенка какого-то богатого феодала - мелика. Мне даже не позволили с ней увидеться, мол, молоко у нее может пропасть от этого неприятного сообщения. Мне уже тридцать лет, я безработный и собираюсь жить анахоретом, - выпив бокал вина, с горечью произнес он. А ведь он молод, красив и образован, подумала княгиня, но только неухожен и несчастен.
-- Павел, неужели из родных никого? - неожиданно спросила Софья Андреевна.
-- Нет у меня родных, княгиня, никто не будет спрашивать обо мне, поэтому я готов к вашей мистерии, оргиям, «Моей судьбы не разделишь со мной», говорил классик, я готов. Она поняла, что перед ней молодой человек с сильным умственным началом, и он будет стремиться всегда, говорить притчами, и радовалась тому, когда перед тобой не пустограй и не долдон, она впервые встретила кладезь премудрости и сокровищницу знаний, восхитительно, главное, где, в Богом забытом в захолустье.
-- Простите меня, княгиня, я давно не общался с людьми и малость одичал, а в отношении женщин, тем более, и не могу же я сразу молвить, как классик, что, увидев вас, к вам страстию воспылал. Пожалуй, я, как тот никитинский мужик, слишком рано развязал язык, но, уверяю вас, я не страдаю пустодомством, и не поверите, после смерти матери у меня вообще не было своего дома, наверное, меня не жалуют сами Пенаты, прошу вас, княгиня, поручите кучеру Тихону, чтобы он устроил меня в конюшне на ночлег, желательно, бесплатно, а я ему продекламирую элегии Катулла или Овидия, чтобы в долгу не оставаться, - грустно произнес он. - Вы, Павел, очень мало ели, а выпить вина отказались, только слегка погубив бокал, может быть, еще? Княгине не хотелось отпускать его.
-- Вы хотите, как у Горация: «Как дикий скиф, хочу я пить: я рад рассудок утопить». У меня нечем вам платить, княгиня, « что за притча? вот так притча! кому язык отрежут, а кому и голову - такая, право, притча», напоминал классик, - он встал, скинув халат на диван, стал собираться. Софья Андреевна все еще с восхищением смотрела на него.
-- Вы никуда не пойдете, и вряд ли, кучер Тихон склонен слушать ваши элегии, вы, пока, будете жить в моем замке, где двенадцать комнат, и я плату за постой с вас не намерена требовать, пойдемте, покажу вашу комнату, Павел, - повелительным тоном произнесла княгиня. - Нет, Ваше сиятельство княгиня Софья Андреевна, я не желаю опорочить вас, навредить и бросить тень в глазах общества на ваше доброе имя, этим создавая условия пересудам и сплетням, вызывающим злоехидные насмешки, презрение у глупых жеманниц, которые погрязли в обывательщине, - тихо произнес Павел, надевая старое пальто, которое дала ему Кристина. Она была удручена его уходом и, все же, нашлась.
- Я не придаю значения этим недоброжелательным обсуждениям, их злоехидные насмешки меня ничуть не волнуют, и вы, наверняка, знаете пословицу: «Людских пересудов не переслушаешь», поэтому, оставайся вы здесь, вы ничем мне не могли бы навредить. Куда и к кому вы теперь пойдете, на дворе уже почти ночь, а с моей стороны это бессердечие, что я оказалась неотзывчивой к чужим страданиям, - смотря на него жалостливым взглядом, сказала она. - Я вас понимаю, княгиня, оставить роскошный чертог, красивую, как Венера, женщину, не обращая внимания на ее мольбу остаться, и ночью ринутся на поиски ночлега, это, мягко сказать, признак сумасшествия и безрассудства. Просто неумно, мой опрометчивый поступок превращает меня в ваших глазах еще и в глупца, и в бестолкового человека. Я вынужден подчиниться вашей пленительной власти и, как околдованный вашими чарами, следую за вами, чтобы стать очередной жертвой ваших тайных обрядов и мистерий, - улыбнувшись, со вздохом грусти, произнес Павел. Она привела его в просторную комнату в конце коридора, где вся мебель была выполнена в стиле интарсии, инкрустирована фигурными изображениями, дивными узорами, столы и стулья с элементами инталии.
-- Боже мой, какой потрясающеё красоты работа, я догадывался, что именно в таких чертогах совершали свою мистерию Кибела и Изида, а вы, Софья Андреевна, не боитесь выпачкать моей кровью всю это изящество, а? - изумленно заметил Павел. - Не расстраивайтесь вы так, Павел, потом все заменят, перед завтраком я к вам зайду, и не трудитесь убежать, мой замок хорошо охраняется, - произнесла княгиня. - А когда же вы, княгиня, будете совершать омовение моей еще нетленной кровью, разве не сразу? Я понял, когда мисты закончат свою работу по охране замка, - с иронией добавил Павел. Княгиня покачала головой, но ничего не ответила и подумала, тут ничего не предпримешь, бесполезно - «эзопов язык».
Рамиз после отъезда своих друзей в город, находился в состоянии подавленности.-- Ты даже не представляешь, Наташка, какой умный, образованный человек этот Щеглов, который был на твоем дне рождения с Таиром, - грустным голосом говорил он, лежа на диване. Слушай, прямо клад, сокровище, Таир тоже образован и. вроде, французский знает, но и он не мог его понять, вот только Лейла иногда и поражалась его мыслительной способности. Да, конечно, я завидую ему, мне грустно оттого, что я так много не знаю, когда он говорил, я просто молчал, потому что не понимал.
-- Нам нужно перебираться в город, и тот же Щеглов помог бы тебе поступить в учебное заведение, и учился бы, ведь ты еще молод, ребенка мы не ждем, потому что ты со мной не спишь, пожалуй, так и распадется наш союз, - с ехидцей заметила Наташа. - Суждение твое изначально глупое, бестолковое, и это говорит о недостатке ума, - злобно произнес Рамиз, этого тебе давно хочется, очевидно, похоть, зажигающая кровь, не дает тебе покоя, если мы с тобой жили бы, как муж и жена, тогда мы оба оказались бы в глупом, безысходным положении, и бессмысленно было бы говорить об учебе, родись он, ребенок. Я купил в городе особняк, даже, бросив свою работу здесь, не могу переехать туда, да потому, что не имею достаточных средств жить безбедно и вырастить детей такими же умными и всестороннее образованными, как Щеглов, или ты хочешь, чтоб они были батраками или холопами, как я? Этому не бывать! Учиться у меня нет возможности, да куда меня примут на учебу, батрака, холопа, не дворянского роду, если это противоречит вековым законам привилегированного сословия помещиков, чиновников и всего дворянства, а? Только за богатство можно купить любой титул, графа, даже князя, вот тогда нашим детям все дороги будут открыты во все высшие сословия, к дворянству, этот зачаток, носитель, мы с тобой должны вложить своим детям, и это можно сделать с помощью денег и золота, вот тебе мой ответ, выбирай: или остаешься со мной, или немедленно уезжаешь в город, вливаешься в ряды смазливых кокоток, как твоя мать, я сюда больше не приду до принятия тобой решения, если остаешься, приходи ко мне в контору, просто сообщи об этом, а в противном случае, я бы не хотел больше тебя видеть, кстати, можешь все деньги и золото, что дарил я тебе, взять с собой, думаю, что на первое время хватит. Он налил целый фужер коньяка и залпом выпил, потом вышел из дома, громко хлопнув дверью. Наташа оказалась права, распался-таки их союз, вот еще один удар нанес этот «безумец»,- подумал Рамиз,- который, как дух мщения, витал над его головой. В конторе его ждал купец, с которым он крепко сдружился.
-- Как смотрит мой молодой друг, - обращаясь к Рамизу, произнес купец, - если мы верхом на лошадях прокатимся до вашего особняка в лесу, у самого берега нашей великой реки, недалече от города и, заодно, посмотрим меблировку особняка, а?
-- С удовольствием, - ответил он и направился в конюшню, чтобы конюх оседлал двух лошадей,- а, ведь, я там еще не бывал, вы человек слова, теперь я в этом окончательно убедился. Кстати, как наши чистокровные жеребцы, они понравились вашим друзьям? - О, да непеременно, они о такой породе и масти и мечтали, очень довольны. Мы теперь с вами в расчете, и я готов к новым взаимовыгодным негоциям, - садясь на коня, сказал купец. Они, доехав до реки, через старый деревянный мост переехали на другой берег.
-- Тут небольшое село Имишли, а там, дальше большая деревня Сальяны, а за деревней через лес у реки Агсу город, но мы уже приехали, здесь недалеко находится замок семьи Боровских, роскошный замок, скажу я вам, влиятельные и богатые люди, княгиня, вот кто будет вашим соседом, - подробно, будто предупреждая его, говорил купец. Особняк был старинным, двухэтажным, из шести комнат с мансардой, без лишних хозяйственных построек, кроме небольшой конюшни, с большим фруктовым садом, огороженным металлическим забором. Открыв ключом калитку, купец с Рамизом зашли во двор особняка.
-- Вот, исполнилась ваша мечта, молодой человек, - сказал купец, открывая большие тяжелые резные дубовые двери. - Теперь особняк ваш, берите ключи, друг мой, - довольно произнес купец. Во всех шести комнатах мебель была старинная и инкрустирована узорами и углубленными изображениями.
-- Вот здесь ваш кабинет, я бывшему хозяину щедро заплатил, и он оставил все, как есть, даже свою любимую трубку и обшитый золотыми нитками кисет с тютюном оставил, наверное, боялся, что я передумаю покупать, - смеясь, произнес купец. Они, осмотрев дом, вышли во двор, за забором, гарцуя на белом скакуне, сидела девчушка и внимательно смотрела на них.
--Вы кто, грабители или абреки? А где Николай Иванович, хозяин этого особняка, мой сосед? - детским писклявым голосом спросила девчонка.
-- Уважаемый Николай Иванович продал свой особняк этому юноше, теперь он будет вашим соседом, когда приедет сюда отдыхать, - заметил купец. Она ничего не ответила и, странно посмотрев на Рамиза, ускакала.
Шестнадцатая глава.
Щеглов и Таир в городе у знакомой кралечки ротмистра долго не стали задерживаться и на перекладных, меняя лошадей на почтовых станциях, ночуя, где придется, когда в частных домах, а когда и в гостиницах, направлялись в город С. Петербург. Там жил друг Щеглова, архитектор Беккер Иван Ильич, он хотел увидеться с ним и, заодно, определить возможность строительства в горах замка. Беккер жил со своей женой Ларисой на берегу Невы в своем доме, работал в градостроительном управлении города и хорошо знал строительное дело. И Таир и Щеглов, когда-то учились здесь, поэтому, город знали хорошо и быстро нашли нужный дом, стоя на крыльце, позвонили в колокольчик, висящий у двери. Долго никто не открывал, наконец-то, дверь открыла пожилая женщина с белесоватыми волосами и хриплым голосом спросила,- кого вам надобно?
- Моя фамилия Щеглов, я друг Иван Ильича и его жены Ларисы, хотелось бы увидеться, - как можно убедительнее произнес ротмистр. - Велено никого не пущать, сударь, дождитесь, когда они с работы соизволят прийти, - решительно ответила женщина.
-- Посмотрим, Таир, чем в столице-то кормят, а? Тут недалече ресторанчик был, мы там кутили до самого утра перед отправкой на Кавказ, может, заглянем, а? - подзадоривая друга, сказал ротмистр. Гардеробщик с длинными усами, закрученными кончиками вверх, с учтивым поклоном принял у них пальто, и молодой официант, ожидавший их у входа в зал, привычными манерами услужливо предложил уже хорошо сервированный стол у окна, протягивая им твердую кожаную обложку с вложенным внутрь листком с перечнем кушаний - меню.
-- «Учись быть счастливым на разные манеры», говорил молодой Лермонтов, друг мой, вишь, какие манеры у этих мастеров вести себя, это, тоже, одаренность своего рода, разновидность холопского поведения, - заметил в присущем ему тоне Щеглов. На небольшой сцене под аккомпанемент пожилого пианиста, который часто вытирал пот с лица и шеи, пела, чуть ли не зевая, старинный фривольный романс певица средних лет, обильно накрашенная и надушенная дешевыми духами с резким запахом. На сцене сидел скрипач, мужчина большого роста, который, наверняка, ждал своей очереди. Откушав, друзья, щедро расплатившись с официантом, который продолжал долго бить поклоны, надев пальто, вышли на улицу, прогуливаясь, направились на берег реки. Вечерело, была мерзопакостная погода, шел мокрый снег с дождем, и друзья решили вернуться к дому Беккера, надеясь, что супруги вернулись с работы. Слышно было, как извозчики, подгоняя взмыленных лошадей, от которых шла испарина, а из ноздрей струи пара, который смешивался с тянувшимся с залива туманом, громким голосом, грубовато, порой, бранными словами кричали на людей, медленно переходивших улицу, требуя уступить дорогу. В доме Беккеров было светло, домработница к приходу хозяев разожгла масляные лампы, из трубы над крышей струился дымок, подхваченный северным ветром, уносился на юг. Щеглов несколько раз ударил по колокольчику, на звон которого, дверь открыла та же домработница с белесоватыми волосами и окликнула,- барин, тут вас спрашивают, они еще недавно приходили, говорят, ваши друзья. - Иван, это я, Щеглов с другом, вели пустить нас, а то очень уж озябли, - не дождавшись его появления, через дверь крикнул ротмистр. Вместо Ивана Ильича в дверях появилась его жена, молодая очаровательная Лариса, которая работала в пансионе воспитательницей.
-- Это же Щеглов, вот тебе и пропащая душа, а то мы думали, что ты уж давно сгинул в горах Кавказа, - обнимая его, радостно произнесла Лариса. Иван Ильич, увидев Щеглова, прямо в халате кинулся в объятия друга.
-- Живой, чертяга, такие наперсники богов, они не пропадают, Лариса, даже ничуть не изменился, проходите в дом, пожалуйста, - смеясь, сказал Беккер, протягивая руку Таиру, чтобы познакомиться.
-- Иван Ильич, а ведь я в такую даль с Кавказа приехал за тобой, чтобы заманить тебя в одно дельце, где можно за короткое время заработать миллионы золотом, - раздеваясь, начал ротмистр. Есть одна особа богатая, как Велес, коварная, как Эмпуса, и она чахнет над своим богатством, хочет построить у подножия горы на скалах роскошный замок такой красоты, чтобы ей сама Цирцея позавидовала бы, ведь ты прекрасный архитектор, а? Мы даже со своим другом тебе предлагаем аванс, которого хватило бы на несколько поколений. А ну- ка, Таир, достань шкатулку, покажем ее содержимое Ивану. Таир из внутреннего кармана достал маленькую перламутровую шкатулку, полную сверкающими бриллиантами. Сияние бриллиантов и их волшебный блеск на миг заворожили Ивана и Ларису, которым никогда не доводилось увидеть их в чистом виде, а не в готовых изделиях и, тем более, в таком количестве. Щеглов хорошо знал психику и душевный уклад своего друга, поэтому, решился на такой психологический прием. Лариса же, хорошо знавшая Щеглова, его печоринский внутренний мир и черты характера, отнеслась к его предложению с недоверием, но Иван Ильич уже никого не слушал и любовался губительной красотой камней, держа их в ладони. Щеглов все понял, что его расчет оказался действенным и убедительным.
По велению Ирады ханум кучер из городской православной церкви привез иерея, чтобы совершить обряд крещения Михаила, сына Роксаны. Большая икона с изображеньем лика Богоматери, оставленная еще Светланой Андреевной, матерью Тамары, висела на стене в комнате Роксаны. Иерей, высокий детина с большим крестом на длинной цепочке на шее, ходил по комнате с кадилом, которое курилось ладаном, держа за цепочку, очищал от злых духов комнату и малышей и шептал какие-то таинственные, только ему известные слова. После уж приступил к обряду крещения, тем самым, приобщая Михаила к Богу и Церкви, получив щедрое вознаграждение, выпив целую чашу водки, крякнул от удовольствия и тут же поспешно уехал. Присутствующие при этом Тофик и Женя на предложение Ирады ханум назвать мальчика сына Наргиз и Тофика Фуадом в честь прадеда, молча кивнули головой.
-- Можно сказать, что мы нарекли именами наших малышей, теперь надеюсь, ты довольна, Роксана? Получается, что иерей на обоих мальчиков прыснул святой водицей-то, значит, и Фуад тоже стал крещенным, а? - довольно заметила Ирада ханум. Только у присутствующей здесь Кристины было мрачное настроение, и всему причиной было внезапное исчезновение Павла, и об этом, пока, никто не знал. А тем временем, Ростоцкий Павел Ильич нежился на утюженных простынях на диване в комнате, куда его привела, как он ее называл, сама Кибела для жертвоприношения. Утором в его комнату постучалась княгиня Ольга Семеновна. - Павел, в шкафах для одежды вы найдете все необходимое, а теперь прошу следовать за мной в ванную комнату, - поздоровавшись, произнесла она.
-- А где ваши мисты, княгиня, они, наверное, освободились от ночной работы, а? - не унимался Павел.
-- Они ждут в ванной, где вас ждет причащение, а затем мистерия, не будем же мы совершать омовение вашей нетленной кровью, не соблюдая обряда, - смеясь, ответила княгиня.
Теперь у Рамиза, после того, как уехала Наташа, не было своего дома, и попросить Лейлу выделить ему комнату в большом доме, вызвало бы у многих пересуды, поэтому, он вынужден был после работы поехать в свой особняк. Он долгими вечерами сидел в кожаном кресле - качалке в кабинете у камелька, напролет делал наброски для будущей книги о некоторых эпизодах своей, так неудачно складывающиеся жизни. Однажды, одним из тихих вечеров, кто-то зазвонил в колокольчик, висящий у калитки. Он открыл калитку, у ворот стояла та девица, которую он увидел в первый раз, когда приезжал с купцом осматривать особняк. Она держала за уздечку своего скакуна, который никак не мог постоять спокойно, фыркая, просился в бега. Висящая на крыльце масленая лампа со стеклянным колпаком хорошо освещала ее детское лицо и хрупкий девичий стан, она была высокая, красивая, с распушенными белокурыми волосами до плеч и, несмотря на зиму, была без шапки.
-- Вы заблудились или вас не пускают домой, может, вы надеетесь, что вернется ваш бывший сосед Николай Иванович? - с иронией начал Рамиз.
- Я просто замерзла, а это что, мало? - дерзнула в ответ она. Рамиз наполовину приоткрыл ворота и впустил ее с конем во двор и через сад привел коня конюшню, затем сопроводил девицу в свой кабинет и она молча села у камелька, протягивая покрасневшие руки к огню.
-- Вы меня простите, мне угостить-то вас даже нечем, я еще не полностью освоился в своих пенатах и не знаю, что есть и где, так как приезжаю сюда только ночевать и на рассвете уезжаю на работу, - как бы извиняясь, произнес он. - Вы на работающего человека-то не похожи, и что за работа такая, что там платят такие большие деньги, на которые можно купить такой роскошный особнячок, а? Или вы решили туманить мое сознание, или, по-простому, одурманить мне голову небылицами и ложными сведениями, боясь раскрыть себя? - жестко, повелительным тоном произнесла она.
-- Вот что, барышня, вы замерзли, и я вас пустил погреться, а на самом деле, я из холопов и работаю в селе Арчыдан приказчиком у одной богатой особы, и никаких титулов, званий у меня не имеется, я не образован и языков не знаю, а теперича, прошу вас, покинуть мой дом и никогда больше здесь не появляться, уяснили? - начал было злиться Рамиз.
-- Я не барышня, а княжна Боровская Ксения Ивановна, и здесь недалеко наш замок, мне шестнадцать лет и я живу с матерью и с бабушкой, уяснили? - заметила княжна. - Мне хоть царица небесная, меня никак не волнуют ваши многочисленные титулы, Ваше сиятельство и тому подобное, ясно одно, мы принадлежим разным сословиям, я бы сказал, даже, враждебным, я эти деньги заработал и накопил, а вам все досталось по наследству, да еще неизвестно, каким путем, - вставая, резким тоном сказал Рамиз.
-- Мне думается, что мы ровесники, просто не пойму, откуда такая язвительная насмешка, едкая ирония, такая злоба ко мне, я - то вам ничего плохого не сделала ведь, - пожимая плечами, расстроенная произнесла Ксения.
-- Да все оттуда же, из прошлого, нужно было меньше нас бичевать, своих рабов, повинностью облагать, а теперь вы от меня не дождетесь раболепства. У меня имеется вольная, как у Эзопа, теперь я свободный человек, но потерявший все, что у меня было, близких, любимых, а последняя недавно меня просто-напросто предала, убив душу, и цинично похоронила мою любовь,- и он отвернулся, чтобы она не видела его слез. Он достал из письменного стола початую бутылку коньяка, налил целый фужер и, не торопясь, выпил. Ксения, увидев его в таком состоянии, поняла, что он лично перенес какую-то трагедию, нечто значительное, разрушительное, произошло в его жизни, и вот основная причина его озлобленности.
-- Благодарю вас, что меня приютили и обогрели, я право, не хотела и очень огорчена тем, что между нами возникла такая неуместная полемика, враждебная перебранка, я очень сожалею об этом,- и, огорченная, пошла к выходу. Рамиз пошел за ней, чтобы проводить ее и, тоже, был огорчен тем, что так высокомерно и грубо, как мужик, разговаривал с ней, а что здесь нового, он и есть мужик. Боже мой, ей шестнадцать лет, - подумал Рамиз, закрывая ворота,- это какое-то безумие, и каждый раз, по воле судьбы, я натыкаюсь на шестнадцатилетних девиц и уже сломал все свои стрелы. Вот, наконец-то, я опустошен, и мне никто не нужен, здесь мой монастырь, и я добровольно становлюсь, пока, бельцем, а потом, принимаю монашество и даю обет, остаток жизни буду жить, как аскет. Глупая затея,- смотря на него, усмехался «безумец»,- ты просто не способен лишить себя жизненных благ и удовольствий, когда уже познал вкус искушения, искус, утопал в сладких безумных мгновениях сладострастия и наслаждения.
Любовь Ивановна была огорчена тем, что, почему-то, она долго не беременеет от Герая, хотя это должно было произойти давно, неужели, недетеродная? Все свое время она то занималась с Юрой, то помогала кормилице, которая полностью была занята мальчиком Зейнаб, давая ей возможности отдыхать. Но иметь своего ребенка от Герая ей очень хотелось бы, это окончательно укрепило бы их взаимоотношения, и она чувствовала бы себя полноценной хозяйкой в доме, хотя, никто по-другому не думал и на это вовсе не намекал. Она упустила однажды такую возможность показаться врачу, когда они были в городе и крестили Юру. А теперь, как она преподнесет Гераю необходимость показаться врачу, ведь он, непеременно, спросит причину, может, она зря отчаивается, и все со временем образуется, а? Главное, она своим обаянием, покоряющим влиянием и пленительной властью очаровала его, она, полностью подчинив его своим колдовским чарам, завладела его сердцем и душой, теперь-то уж она его не отпустит, Герай не прежний, он не властен над собой и от нее зависим, это, пожалуй, была большая победа, и она гордилась этим. Но она заблуждалась в нем, у Герая был свой загадочный гамлетовский внутренний мир, полный противоречий и сомнений, и вряд ли она в дальнейшем могла подобрать ключ к этому горделивому, с высоким интеллектом человеку, случись что-то не по нему. А пока она его устраивала, как молодая красивая женщина, которую сам даже не знал, любит ли.
-- Мне нужно съездить в город, чтобы показаться врачу, - все-таки, не выдержав, за ужином тихо произнесла она.
- Хорошо, завтра же поедем, - уклончиво ответил он, не спрашивая, даже, причину. В городской больнице, где их принимал сам главный врач, узнав о причине, по которой она вынуждена была обращаться, свел ее с опытным врачом - женщиной, которая давно занималась акушерством. Любовь Ивановны долго не было, и когда она появилась, у нее было мрачное, подавленное состояние, будто, за это короткое время с ней произошло нечто трагичное, приведшее ее в полное уныние.
-- Что-то не так, Люба? - спросил Герай. Она встала с кушетки и, молча, вышла из кабинета, на ходу бросив,- я тебя жду в карете. Герай вытащил из кармана несколько денежных купюр и протянул главному врачу.
--Я благодарю вас, что приняли нас и, с вашего позволения, могу ли я поговорить с врачом, осмотревшим ее, это останется между нами, я просто хочу узнать причину ее печали, - тихо произнес он. Вскоре пришла врач и на вопросы Герая отказалась отвечать, ссылаясь на врачебную тайну и этику, но не могла устоять перед искушением, искусом, когда увидела сороковку.
-- Она недетеродная, - недовольно буркнула врачиха. Это следствие выкидыша крупного плода в домашних условиях, что повредило матку, то есть, черево, где вынашивается зародыш. Герая, будто, ударила молния, с кем, когда, где, и почему об этом она промолчала. Да, это был крах всех его желаний, в одночасье разрушивший, казалось бы, его уже устоявшийся благополучный уклад жизни.
-- А у нас новый сосед объявился, - сказала княжна, Ксения, устало садясь на диван, молодой, а такой озлобленный и твердит, что из холопов, у какой-то особы приказчиком работает, работал и накопил денег и купил особнячок у Николая Ивановича.
-- Ай-ай, - прошипела старушенция, старая графиня Ольга Семеновна из пушкинской пиковой дамы, как назвал ее сразу же Павел, с кем теперь я буду играть в покер, - начала керкать она. - Вы на него сердитесь, княжна потому, что он вас выгонял, так? Конечно, вам не верится и непривычно, что холоп может позволить себе купить такую роскошь, как особняк, хотя, за деньги можно купить все - титулы, звания, изменить родословную, - заметил Павел и внимательно, изучающе посмотрел на Ксению. Княгиня Софья Андреевна, которая занималась вышиванием, пока в разговор не вмешивалась.
-- Он и не собирался, и вы не могли этого знать. Я с вами не согласна, а как быть с происхождением поколений, и куда вы денете степень родства, ее тоже купите? - не унималась княжна.
-- А что дало мне, дворянину ваше привилегированное сословие, к которому я тоже принадлежал, а царь - батюшка, которому служили мои предки, и я ведь за него живота не пожалел, вот, и меня выкинули со своего шестка и, даже, срубили его, чтоб не смел больше возвращаться туда, лишив звания, права на дедовское поместье, и я потерял все, кроме чести. Теперь ни дома, ни родных, ни семьи, и живу анахоретом, как говорил всероссийский «дедушка» Крылов, «Хоть я и гнусь, но не ломаюсь». Видите, как я развязал язык, что, «лелея слух», усыпил княгиню Ольгу Семеновну, аж захрапела. Княгиня Софья Андреевна громко засмеялась. - А вы напомните Ольге Семеновне, что, если ей плохо спится и ее мучит бессонница, то я готов помочь ей в роли усыпляющего, и она будет в дреме бормотать, как у Баратынского: «Я сплю, мне сладко усыпленье». Ольга Семеновна открыла глаза и громко произнесла,- смотри, голубчик, не подводи, а позову ведь,- и тут все громко засмеялись. - Теперь вы живете в дивном чертоге, а ваши слова- слова пустограя, и нет у вас никакого желания жить анахоретом, - вдруг, то ли от ревности, то ли от глупости, заметила княжна Ксения. Этого было достаточно, так его никогда не унижали, и он решился немедленно покинуть замок.
-- Что себе позволяешь, Ксения, требую сейчас же извиниться перед Павлом Ильичом, - раздраженно, чуть ли не крича, сказала княгиня. Она демонстративно развернулась и молча ушла в свою комнату.
-- Она права, я должен уйти, - с горечью произнес он и направился в комнату, где ночевал, за старым военного образца наплечным вещевым мешком. Софья Андреевна последовала за ним.
-- Павел, молю вас, не уходите, она еще несмышленая и, порой, не знает, что говорит, - чуть ли не со слезами умоляла его княгиня.
-- Нет, княгиня, не останусь, я не намерен терпеть такое унижение, может быть, я бездельник, так как нет у меня работы, которая дала бы мне возможность иметь средства для существования, но никоим образом не ветреный человек. Я благодарю вас за то, что приютили и накормили меня, бедного чухонца, и извините меня, но я должен переодеться и надеть свою старую одежду, хоть она старая, зато своя, - огорченно произнес Павел и зашел в комнату. Княгиня Софья Андреевна совсем, было, растерялась, и чувство душевного волнения, печаль и жалость к этому молодому, умному человеку, который мог бы избавить ее от одиночества, изменить ее судьбу, по воле фатума оказавшемуся в таком унизительном положении, подавили ее волю, и она дала волю слезам. Павел за дверью слышал ее всхлипывание и жалел эту еще молодую, красивую и образованную женщину, которая гнулась под тяжестью одиночества и отчаянной безысходности своего положения. Увидев уходящего Павла, старый камергер, ничего не понимая, все же, обратился к княгине,- проводить вашего гостя изволите, Ваше сиятельство? Софья Андреевна не ответила и быстрыми шагами засеменила в свою комнату. Павлу интересно было узнать, что за молодой человек, о котором говорила княжна, приобрел особняк рядом с замком Боровских, вдруг, ему требуется сторож для охраны такого роскошного особняка, а? Подойдя к воротам, Павел несколько раз ударил по колокольчику, который висел у калитки. Внутри особняка горела лампа, значит, хозяин был дома. Вскоре дверь открылась, Рамиз, держа в руке лампу со стеклянным колпаком, подошел к калитке.
-- Вы кто и кого вы ищете? - спросил он у Павла и поднял лампу, чтобы разглядеть лицо незнакомца.
-- Я бывший поручик Ростоцкий Павел Ильич, ищу работу, может, вам нужен сторож, я мог бы посторожить ваш особнячок за еду и за ночлег, - торопливо тихо сказал он. Рамиз открыл калитку, пропуская Павла, и привел его в свой кабинет.
- Во-первых, мне сторож не нужен, но я, как порядочный человек, хотя, выходец из батраков, не могу позволить, чтобы вы, наверняка, боевой офицер, дворянин сторожили мои ворота, это очень унижает мое достоинство и думаю, что вы, тоже, не меньше моего, проявляете уважение к себе. Просто живите здесь, посмотрите мои наброски исправьте, если считайте нужным, и вы ни в чем нуждаться не будете. Потом я познакомлю вас со своей работой, с очень образованными людьми, и вы решите сами, хотите ли вы работать. Я сейчас вас покормлю, я тут еще не успел обжиться, а выпить всегда найдется, если пожелаете, расскажите о себе,- и ушел. Он принес бутылку коньяка и вяленое мясо, коньяк разлил по бокалам.
-- Добро пожаловать в мой дом, поручик Ростоцкий, желаю, чтоб мы были наперсниками, чтобы укрепить нашу дружбу, давай, выпьем на брудершафт, вот тебе деньги, - сказал Рамиз, протягивая ему большую пачку денег, - первым делом, купи себе одежду, белье и обувь, тут недалеко есть богатые торговые ряды, только для этого нужно перейти деревянный висячий мост. У калитки зазвонил колокольчик,- а ты, Паша, кушай, пожалуйста, я сейчас посмотрю, кому же на ночь глядя не спится. Через забор он увидел княжну Ксению, которая держала своего «Буцефала» за уздечку. - Вы снова замерзли, а камелек у меня сегодня не топится, и вам следует искать другой приют, вы причиняете мне неудобство своим появлением, - резким тоном сказал Рамиз.
-- Вы не имеете права лишать меня общения с вами, вы слышите меня? Я вчера была неправа и очень хотела бы извиниться, - истерично выкрикнула она и, держа за уздечку своего коня, в подавленном состоянии пошла в сторону замка.
-- Я завтра спозаранку уеду на работу, а ты располагайся, как у себя дома, приеду пораньше, привезу провизию, и мы с тобой осмотрим все комнаты и подвал дома, где что есть, идет? - Идет, вот, только, у меня дома-то нет, может, мне что-то сделать, хотя бы, приготовить ужин, что бы ты пожелал? - расстроившись, тихо произнес Павел.
- Купи пару цыплят, но только готовых для жарки, ощипанных, а вечером на камине на вертеле их пожарим. Пока твой дом здесь, не горюй, купим и тебе хороший дом, и будут у тебя свои пенаты, да, и я привезу провизию, а потом наймем служанку и кухарку из местных,- успокаивая его, сказал Рамиз, по-дружески хлопнув его по плечу.
-- Рамиз, а можно предложить работать служанкой кому-нибудь из семьи Боровских, ты можешь оплатить их труд достойно? - Хоть золотом, лишь бы согласилась, ты мне хорошую идею подбросил, непеременно предложу, - засмеялся Рамиз.
Карета, в которой ехали Герай и Любовь Ивановна, подъезжала к Сальянам, всю дорогу никто из них не промолвил даже слова, Герай сгорал от негодования, и не мог понять причину, почему она ему об этом не сказала, хотя понимал, что женщины о таких вещах, обычно, предпочитают умалчивать. Уже вылезая из кареты, любовь Ивановна поспешно направилась в свою комнату и начала собирать свои вещи. Герай молча наблюдал за ней и не пытался даже успокаивать ее, тем более, требовать объяснение.
-- Что так смотришь, а? Да, было, был с одним фендриком, как ты, у меня короткий любовный романчик, потом он пропал в горах, в части, где он служил, командование лаконично объяснило, что, мол, идет война с абреками, и на войне всякое бывает, я еще тогда была беременна, и срок был большой, ведь мы собирались пожениться. Растить ребенка без отца, без средств к существованию нелегкое дело, и тебе это не понять и я решилась прибегнуть к помощи одной бабки - повитухи, убив своего еще не рожденного ребенка, вот, божья кара настигла и меня, очевидно, всевышний ни о чем не забывает, от потери крови чуть не померла, теперь вот, я недетеродная, можешь злорадствовать, это тебя украшает, - схватив свой легкий кофр, пошла к выходу.
- Ты должна была мне рассказать об этом, - идя позади ее, крикнул он.
- Я никому ничего не должна, а ты просто дурак, хотя умный, образованный и иди к черту. Вот так неожиданно, по стечению странных глупых обстоятельств и случайности, в одночасье обрушились все его надежды, и он отчетливо слышал злоехидный хохот «безумца»: никогда не докапывайся до глубины, до сути возникших неурядиц, там неведомо, что тебя ждет, наверняка, только разочарование, вот тебе и сюрпризец, вот теперь, иди и догони, не пойдешь ведь, гордость не позволит, ты же за Зейнаб не пошел и виновен ты в ее смерти, ох, как ты виновен, бросить бы тебя на скалы на съедение падальщикам, но не могу перечить Богу, я только исполнитель его воли,- и громкий саркастический смех. Герай прошел в свой кабинет и налил полный бокал коньяка и залпом выпил, вот это да, я, пожалуй, теряю рассудок, тихо схожу с ума и вообразил себе какого-то «безумца», духа мщения. - Ты слышишь, тебя нет, тебе не удастся свести меня с ума.
--Ай-я-яй, еще образован, значит, плохо изучал классиков, я великих умов лишил рассудка, расколол разум, и твой черед не за горами, а пока, живи. Слух о том, что гувернантка все бросила и поспешно покинула Сальяны, распространился молниеносно. Очень была удивлена Ирада ханум,- я - то думала она, окончательно захомутала Герая, но не тут-то было, он, как Буцефал, норовистый, своеобразный, и не так-то просто объездить его, закусил-таки удила Герай, должно быть, имелись серьезные основания для размолвки. - Сейчас, мама бесполезно утешать его, это еще больше рассердит его, да и, собственно говоря, она не женой же была ему, потешился, и она приелась, и он утратил интерес к ней, - пожимая плечами, с ехидной улыбкой заметил Тофик матери.
- Ты каким-то циником стал Тофик, выходит, Герай объелся шербета, ведь она же человек, разве можно так грубо, как мужлан, сломать душу женщине? Он не стал перечить матери,- мама, ведь, мы не знаем причину, поэтому, оставим ему самому решать свои личные дела.
-- Ведь осталась одна кормилица и няня, думаю, что кормилице одной тяжело будет с малышом, ведь ей тоже нужно отдохнуть, как ты думаешь, может, Кристину послать для помощи, а? - как бы, между прочим, вслух произнесла Ирада ханум. Ладно, я сама спрошу у него, надеюсь, уж мне-то он не станет грубить. - Конечно, нет, мама, - уклончиво ответил Тофик и ушел.
Семнадцатая глава.
Если Щеглову удалось убедить Ивана Ильича, то его жена Лариса категорически отказалась бросить свою работу и ехать куда-то в неизвестность, тем самым сильно огорчив своего мужа. Ночью сонный сторож, снова увидев Таира и Щеглова, очень было обрадовался, и с удовольствием проводил их вместе с Беккером в большой дом. Все спали, только няня, вышедшая по нужде в уборную, увидев их, прямо-таки ахнула. Разбуженная Лейла, обняв за шею ротмистра, жалостливо молвила,- я знала, что ты вернешься, возлюбленный мой.
- Лейла, познакомься, пожалуйста, это мой друг, архитектор Беккер Иван Ильич, нам бы желательно умыться, перекусить и, пожалуй, как следует отоспаться, - устало произнес Щеглов. Таир с большим волнением постучался в дверь комнаты Оксаны, которая, обняв своего малыша, мирно спала на диване. Он устало сел рядом с ней и легкими движениями пальцев, чтобы не разбудить ее, стал поправлять ее белокурые непричесанные волосы. Он решился, завтра же заберет ее и малыша в свой дом, несмотря на решительное возражение Лейлы. Она ему нужна, у него, наконец-то, будет своя, долгожданная, семья. Ночью, после обильной еды и питья, Таир остался в комнате Оксаны, Лейла услаждала ротмистра на «шахском» ложе, как называл ее спальную Щеглов, а Беккеру выделили кабинет бека со спальной, где он мог работать и отдыхать. После полудня все трое верхом поехали к соколиной горе, которая, отделяясь от самой горы, на склоне выступала почти ровной площадкой и представляла собой огромную скалу с кустарниками.
-- Вот здесь тот рельеф местности, который нам и нужен, - с видом знатока заметил Беккер. Площадку придется очистить от камней и кое-где придется выравнивать скалу, деревья и кустарнику вырубать не будем, и с подножия горы замок будет невидим. Ну что ж, вам следует завербовать рабочих, желательно, чтобы среди них были строители и снабженец, который должен будет обеспечить стройку необходимым строительным материалом, еще раз вынужден предупредить, лес должен оставаться в первозданном виде. Понадобится много мраморных плит, ярко - зеленый малахит для отделки и те мастера, которые с этим материалом работали, а я займусь проектом. Рамиз обрадовался приезду своих друзей, и они представили ему Беккера, как князя желающего построить замок в горах.
-- Тебе, Рамиз, придется, пока, одному трудиться, а скоро весна, и я снова буду помогать тебе, это воля нашей Цирцеи, и следует отметить нашу встречу за хорошим обедом, а? - обнимая друга, произнес Таир. - А где мы найдем мастеров по отделке и, главное, мрамор и другие материалы, - вдруг спросил Щеглов.
-- Завтра приезжает купец, мой друг, из города, вот он нам и поможет, имея большие связи среди городской знати, а рабочих мы здесь наберем, за еду и за хорошую зарплату, - успокоил Рамиз своих друзей.
Ростоцкий, воспользовавшись советом Рамиза, направился, в сторону села Имишли, переходя узкий висячий мост через реки Агсу, которая впадала в реку Кура. Это был единственный мост, соединяющий два берега, по которому люди шли пешком или, с лошадью держа ее за уздечку. Сельчане переправляли через мост купленных животных на обе стороны берега. Мост очень качался, Павел, держась за толстые деревянные перила, медленно переходил на противоположный берег и каждый раз он прощупывал свой карман, проверяя, на месте ли деньги, которые дал ему Рамиз. Наверное, в геенну огненную ведет такой же мост, а внизу, под мостом, пылающая огненная река, и вдруг, мост кончается, и ты падаешь в реку, да ужасное зрелище,- подумал он. Рамиз был прав, сразу же за мостом показались зажиточные дома, а потом начались под навесом торговые ряды, магазеи и лавки. Ему особенно торопиться было никуда, он шел медленно и осматривал торговые ряды, не зная, с чего начинать. Конечно, как всегда, хотелось, есть, пока, он не смог избавиться от вкравшегося в его нутро голода, следствие постоянного голоданья в последние годы в своей жизни. Осматривая торговые ряды, он не выпускал из виду здание, где имелась бы вывеска харчевни, где можно было отведать дешевые кушанья, особенно не растрачиваясь. Он прошелся по торговым рядам, так ничего толкового и не высмотрел и зашел в антикварный магазин чисто из-за любопытства. Покупателей в магазине не было, только одна особа в соболиной шубе и в горжетке из такого же меха, обмотанной вокруг шеи вместо воротника, что-то объясняла антиквару.
-- Извините, что я встреваю в ваш безмятежный разговор, но должен спросить, где здесь поблизости имеется харчевня, желательно, подешевле? - несмело спросил он, обращаясь к антиквару. Дама в шубе, прекратив разговор с антикваром, сразу же повернулась к нему. Да, это была княгиня Софья Андреевна, и ему было неприятно снова встретиться с ней.
-- Боже мой, Павел, это вы, и какими судьбами здесь, я-то думала, что вы совсем исчезли из моей жизни, а вот нет, Фортуна предпочла снова свести нас. Вы голодны? Тут недалеко есть ресторан, может, пойдемте, и там перекусим, - радостно, с душевным подъемом произнесла княгиня.
-- Нет, княгиня, посещение ресторана исключается, эта затея мне не по карману, и простите, но я тороплюсь, мне еще следует выбрать подходящую одежду, - уклончиво ответил Павел. Она не стала слушать его и, взяв под руку, вывела из магазина. - Правда, я там давно не была, но уверяю вас, что у них меню богатое, и вкусно кормят, да и я хочу с вами побыть, как можно дольше и теперь не намерена вас больше от себя отпускать, - решительно сказала княгиня.
-- Я вам не чета, Ваше сиятельство княгиня Софья Андреевна, получается, как у Вяземского, «Наши пастухи старинным не чета», тут я имею в виду вашего усопшего супруга, мы никак не сочетаемся с вами, и вы должны это понять, это досадно, но факт.
-- Полнейшая ерунда, вздор, - прервала она его, - вы же дворянин по рождению, и удивляюсь, что вы настолько безжалостный человек, что не хотите воспринять мое одиночество, избавить меня от этой тяжести, а ведь, я еще молода и богата и что, прикажете мне закончить свое существование, проводя аскетический образ жизни? Вы, явно, не гедонист и не признаете наслаждение высшим благом, данным нам самим Богом, как награду. Павел молчал, что мог он ей сказать, утешать и обнадеживать, вот что имеет в виду княгиня, он настолько отвык от светской заурядной жизни, от этого жеманства, что вряд ли он ее устроил бы. Молча дошли до ресторана, у входа красовалась вывеска с большими буквами: «У нас есть все, дешево и сытно накормим».
-- Дешево и вкусно, пожалуй, меня это устроит, - улыбнувшись, заметил Павел. Он помог ей снять шубу, которую принял пожилой гардеробщик с прокуренными длинными усами желтого цвета напротив ноздрей, затем снял свое изрядно поношенное пальто, которое, как ему показалось, брезгливо принял тот же гардеробщик. Потом, вместе с княгиней направился в зал, где их уже ждал, тоже, пожилой, слишком уж услужливый официант, который признал Софью Андреевну и начал бить поклоны, показывая свою покорность.
--Ваше сиятельство, извольте пройти в отдельную кабину, где спокойно можно отведать наше кушанье и побеседовать, - писклявым голосом молвил официант. Кабина была предназначена для знатных посетителей, и стол был хорошо сервирован.
-- Меня без вас, наверняка, сюда не пустили бы, - усмехнулся Павел, теперь, давайте все откровенно, что от меня хотите, княгиня?
-- Вы, Павел, умный, образованный человек, из дворян, и я не хочу, чтоб вы продолжали такое жалкое существование, а главное, что вы мне нравитесь, и я не вижу причин для того, чтобы связать себя с вами «узами Гименея», создать супружеский союз, можно обвенчаться, а можно жить просто как муж и жена, скажите, пожалуйста, что же вам мешает? Она промолчала, официант принес в графинчиках херес и коньяк.
-- Ваше сиятельство, прикажете подать холодную закуску осетрину под маринадом или подождать? Она кивнула головой.
-- Тут, пожалуй, кормят сытно, но не дешево, - вставил Павел вслух, нарочито громко, чтобы слышал официант. - Ваши предложения заманчивы, княгиня, - тихо сказал Павел, наливая княгине вино, а себе коньяк,- и я понимаю вас, тосковавшую по мужской ласке, измученную от одиночества женщину и желание, наконец-то, обрести долгожданное счастье, а потом-то, что делать, если приелись удовольствия, вот тогда вы начнете ненавидеть меня и, как княгиня, намеком дадите понять, что, мил человек, вам пора возвращаться на свой шесток, а у меня своего шестка-то давно уже и нет. Вот чистый гамлетовский вопрос, и я, поэтому, затрудняюсь определить свое место в вашей жизни, и тут уместно было бы вспомнить великого трагика «О, дух людской! Что будет иль что было - желанно всем, а теперь - не мило», но ответьте, что будет, а? Дилемма! Ни голод, ни нужда не заставят меня итти на кабальные условия, кроме тех чувств, которые, почему-то, пока меня не посещают. Не спорю, вы красивая, образованная женщина и, главное, беда-то в том, что вы мне безумно нравитесь, «Влюблен я, дева - красота», вновь вынужден повторить слова восхищение Языкова. Вообще-то, я устроился на работу сторожем к одному приказчику, выходцу из холопов, как говорила княжна, за еду и за ночлег, и получил уже аванс, чтобы купить себе кое-какую одежонку, а то хожу, как оборванец, - выпив, произнес он. Княгиня тоже опустошила свой бокал с вином. Она поняла, что он имеет в виду молодого соседа, купившего особняк рядом, но промолчала.
-- Вы хотите увидеть мое падение, да? Признание в любви с первого взгляда вовсе не унижает мое достоинство, и именно поэтому, я должна признать, что люблю вас. Да, да люблю, и вы, как воспитанный человек, как дворянин, не станете смеяться над моими чувствами, опуская меня еще ниже,- нахлынувшие слезы ей помешали договорить, она тихо и горько плакала. Он встал, подошел к ней, обняв ее за голову, тихо произнес,- право, княгиня, я не стою ваших слез,- и поцеловал ее влажные от слез глаза, обхватил своими горящими губами ее слегка намащенные сочные губы, застыв долгом поцелуе, нежный мягкий запах ее духов, запах женской плоти внезапная обжигающая похоть, бесконтрольное побужденье и половое влечение неудержимо разожгли его кровь так, что он совершенно забыл, где находится.
-- Павел, остановись, пожалуйста, здесь не место, официант может зайти, а потом, точно, пойдет молва, - проводя рукой по его половому члену, с сожалением произнесла княгиня. Существующее между ними отчуждение вмиг рухнуло, и он сел на свое место, принялся за еду.
-- Павел, тут недалеко есть хорошая мастерская, где шьют добротную одежду и обувь, она собственность графини Глаголевой Киры Алексеевны, моей давней знакомой, хочу заметить, что там у нее половина города одевается, может, пойдем к ней и закажем все, что нужно, а?- осторожно спросила Софья Андреевна. Он, наконец-то, подчистую разделался с едой и, откинувшись на мягкую спинку стула, с облегчением вздохнул.
-- Боже мой, я хоть ненадолго утолил голод, как ненасытный, давно покинувший мир людской, но воскресший вурдалак, вот как голод с годами вкрался в нутро мое. Постоянно есть хочется, вы уж, княгиня, извините меня и не принимайте это за жадность к еде, мое время вышло, и я должен вернуться в особняк к своим обязанностям, предварительно купив несколько туш цыплят, чтобы к возвращению моего юного друга с работы, приготовить их на вертеле, на камине и поужинать с ним, а потом просмотреть и корректировать его записи по начатой им книге,- и встал.
-- А нас что, покормили бесплатно, что-то официант не появляется? - наивно спросил он. - Вы не волнуйтесь, Павел, они потом пришлют счет в замок, а потом эконом замка оплатит все эти счета, - вставая, заметила княгиня. Постучавшись, вошел официант,- еще какие пожелания будут, княгиня,- спросил он, продолжая бить поклоны.
- Надеюсь, у вас есть готовые потрошеные цыплята, пожалуйста, несколько туш заверните, положите в авоську и приносите сюда, - велела Софья Андреевна. Они шли по деревянному мосту, княгиня смотрела вниз на реку, ее стремительное течение, насыщенное весенним таянием снега на горных склонах.
-- Теперь мне очень повезло, и это меня очень радует, что ты бросил меня и ушел, а Фортуна, по счастливой случайности, снова свела нас. Павел, прошу тебя, не бросай меня, Ксения еще глупа и, поверь мне, она восхищена твоими знаниями, не станет больше тебе перечить, пожалей меня и прошу тебя, обещай, что мы завтра же посетим мастерскую Киры Алексеевны, - вытирая слезы белоснежным платочком, попросила княгиня. Да, безусловно, он жалел эту одинокую женщину, которая провела часть своей жизни в золотой клетке и теперь никак не хотела жить аскетический жизнью и не желала, чтоб навсегда ее покинула пневма и снова желала окунуться в сладострастие, жить полноценной жизнью и быть счастливой, что было естественным желанием каждой женщины, только сомневался в том, что способен ли он на это, ох, как давно он отвык от непривычной теперь, полной сладости, жизни, а может, эта благодать и есть взамен утраченной, а?
Хотя друзья Рамиза пытались скрыть намерения Щеглова построить замок в горах, будто для Беккера, он понимал, что они хотят частично избавиться от золотого запаса бека таким вот путем, используя Лейлу.
-- Ты, Таир, в последнее время стал скрытным, вы со своим дружком ротмистром затеяли неслыханное по дерзости дело, не раскрывая его суть даже мне, а вот это я дружбой называть не могу, - с горечью сказал он.
-- Ты не прав, ты в жизни много мне помогал, и я это не забыл. Я не забыл о твоих суждениях, еще тогда хотел привести в пример слова Грибоедова, «В мои лета не должно сметь свое суждение иметь», но ты был прав, очень жаль, что произошло такое несчастье с твоей семьей. Щеглов имеет свободный доступ к огромным богатствам бека, и Лейла ему доверяет. Мы этот клад, награбленное веками предками бека, окончательно разорим, и ты не останешься в стороне, ты же мой друг, и все наши договоренности остаются в силе. Строительство замка, это повод для осуществления наших планов, и в этом нам поможет Щеглов, видать, чернобровка влюбилась в него, да и он неравнодушен к ней, она отдала эти золотые монеты, как аванс, чтобы приобрести материалы и нанять рабочих на строительство замка и, конечно, на наше общее дело, и все это будет проходить через тебя, друг мой, - скоротечно проговорил Таир. Подошел ротмистр и выложил на стол перламутровый ларец, полный золотыми монетами империал.
-- Ты, Рамиз, юный мой друг, через твоего знакомого купца будешь снабженцем и «Не пленяйся бранной славой», как говорил великий русский Поэт. Теперь нас ждет вакханка на пиршество в честь моего приезда, Вакха, и я вас приглашаю на полную буйства оргию, - весело произнес ротмистр.
- Вы идите, и я вас догоню тот же час, пока уберу ларец в сейф. Друзья ушли, и он открыл ларец и горстку золотых монет вложил в пустой маленький кожаной мешочек и спрятал во внутреннем кармане сюртука, - эти монеты я подарю Павлу, вот удивится,- вслух подумал он.
Фарида после смерти профессора Михаила Петровича жила с гимназистом Сергеем, как его жена. В городском отделении географического общества, куда они часто обращались, чтобы узнать подробности исчезновения его родителей - археологов в пустыне Синайского полуострова, никто утешительных новостей сообщать не мог, каждый раз с сожалением пожимали плечами. Служанки, по требованию Сергея, стали к ней обращаться «барыня», и новая эконом ка дома, Елизавета Родионовна Галич, все деловые вопросы решала только с ней, а может, сама та же судьба, сначала за легкомыслие жестоко наказав ее, отняв еще не родившегося ребенка, потом проявила милость, пожалев ее, кто знает? По крайней мере, Сергей, который уже оканчивал гимназию, любил ее, и он был люб ей. Она постепенно стала забывать Арчыдан, где она родилась и выросла, где познала горечь первой несчастной любви, где, наконец, жила ее семья, и постепенно стала привыкать к роскоши и разнообразию городской жизни, старалась поддерживать добрые отношения с прислугой и начала смело пользоваться благами богатого дома.
После того, как уехала Любовь Ивановна, бросив Герая и его детей, он намерен был сразу же поехать за ней, но гнев, наполнивший его душу и сердце, гордость, так и не позволили ему сделать, как он считал, этот, для него унизительный, шаг. Теперь ясно стало, что она вовсе не любила его, ведь, не зная о том, что она недетеродная, он не требовал же от нее родить ребенка, она сама придумала эту заковырку и за свое лукавство и хитрость жестоко поплатилась. Ирада ханум, опираясь на свою тросточку, с помощью Кристины с трудом поднялась-таки на высокое крыльцо его дома, где он сам удивленно встретил ее, взяв под руку, повел в гостиную комнату.
-- Теперича тебе тяжело приходится с двумя детьми, Герай, узнав, что эта кралечка - гувернантка сбежала, я привела Кристину в твой дом, чтобы она помогла кормилице младенца и няне Юры. Она образована и окончила пансион, владеет французским и итальянским языками, знает музыку, дворянка, дочь подполковника Светлова Родиона Семеновича, полагаю, что она могла бы быть гувернанткой Юры и вплотную заняться воспитанием твоих сыновей, - садясь на диван, произнесла Ирада ханум. Конечно, она была красивая, и у нее, как заметил он, были восхитительные белокурые волосы, которые были собраны пучком на затылке и заколоты золотым гребнем. Сколько раз видел ее, и никогда не замечал её привлекательную манящую внешность, а напрасно. Не доставало только изящества в одежде, но это уже другое, можно сказать, пустяк.
-- Сама-то что думаешь, Кристина, справишься или тоже сбежишь? - с интересом разглядывая ее, спросил Герай. Она покраснела и невнятно коротко ответила: не сбегу. Ирада ханум была очень умной женщиной, и она опасалась, что Кристина, может быть, случайно, намекнет Роксане о гибели ее мужа, хотя, Павел, который владел этой информацией, как будто в воду канул, а тут забот хватает. И она была уверена, что Герай не устоит перед ее чарами, и, кто знает, может, именно она та женщина, которая и осчастливит и обуздает Герая, а?
Рамиз, вместе со Щегловым и Таиром, после пиршества пригласил купца в большой дом, чтобы Беккер, как специалист, толково объяснил ему, что же требуется в первую очередь привести из города. Беккер говорил возбужденно, охваченный новой интересной работой, показывая купцу свои наброски чертежей будущего замка в разрезе, а купец внимательно слушал его мысли и записывал в свой дорожный блокнотик то, что требовалось архитектору. Когда разговор был завершен, Щеглов намекнул купцу, что за вербовку мастера по строительству и приобретение первоочередных материалов он получит аванс золотом, и купец считается их деловым партнером. Уже в конторе, купец, увидев ларец, полный золотыми монетами, с восхищением заметил,- да, я впервые встречаюсь с таким несметным богатством, полагаю, что Беккер только строитель, а замок нужен чернобровке, так? Рамиз ему не ответил и предложил посчитать монеты и примерно назвать сумму в денежном эквиваленте. Проводив купца, он подошел к своему жеребцу, которого уже оседлал конюх и ждал своего хозяина. Сегодня он до темноты хотел добраться до особняка, где его ждал новоявленный друг Павел. Надо бы из местных пригласить служанку, кухарку и конюха,- подумал Рамиз,- и попросить этим заняться Павла. Он своим ключом открыл калитку, затем, одну створку ворот и, держа за уздечку коня, бесшумно через сад направился в конюшню. Расседлав коня и покрыв его войлочным покрывалом, вышел из конюшни, бдительный у меня сторож,- улыбнулся он, - потом не забыть бы, задать коню овса, сначала напоив его водой. Он Павла застал в своем кабинете, где он сидел за столом и делал пометки на полях его записей.
-- Наверное, все, что я написал, белиберда, так, Павел? - подойдя к столу, спросил он. -- Я так рано тебя не ждал, Рамиз, извини, что не встретил тебя и без спроса начал исправлять кое-что в твоих записях. Напрасно ты так отзываешься о своей работе, наоборот, много интересного, я всего лишь с целью внести исправления в написанный текст, сам же просил, - расстроено произнес он.
-- Да что ты так расстроился, я же не против твоих исправлений, давай работать, а я растоплю камин, зажгу лампы и буду готовить ужин, если ты купил цыплят, - раздеваясь, сказал он. - Я их не купил, они мне на даровщинку достались, очень забавная история, - не отрываясь от стола, ответил он. Рамиз на камине еще раз опалил туши цыплят, потом тщательно промыл внутри и начал искать вертели. Мангал с металлическими вертелами стоял за камином. В это время зазвонил колокольчик, и он, на ходу вытирая руки, прямо в фартуке, вышел и направился к воротам. Через забор он снова увидел княжну Ксению, стоявшую рядом со своим скакуном, как призрак.
-- Вы никак не хотите принять мои извинения, - жалобно начала она, и меня печалит, что я не буду прощен до своей кончины, это меня очень огорчает.
-- Мне вас не за что прощать, княжна, теперь, я вижу, что вы замерзли, извините меня за небрежное домашнее одеяние, я готовлю ужин, если есть желание помочь мне приготовить его, то прошу, присоединяйтесь. Она вместе с ним завела своего скакуна в конюшню и начала с деловым видом, как знаток лошадей, рассматривать жеребца Рамиза. Когда она зашла и начала помогать Рамизу, Павел в кабинете услышал ее голос и узнал княжну. А она тут что делает, наверное, придется мне и отсюда уйти, раз она сюда часто заглядывает, подумал он. Она не умела обращаться с тушкой цыпленка, и Рамизу пришлось самому все делать. Павел вышел из кабинета, и направился было к гардеробу, чтобы одеться, при этом, он даже не поздоровался с княжной.
-- Ты куда, Павел, спросил Рамиз, преградив ему выход.
-- Я не хочу, чтобы меня снова беспричинно унижали, - растерянно произнес он, бросив косой взгляд на Ксению.
-- Да ты расскажи толком, кто тебя унизил и за что, княжна Ксения, что ли? А вы что, знакомы, и давно ли? - с негодованием спросил Рамиз. Тут конечно, вмешалась Ксения,
-- Рамиз я вам все расскажу, пусть, только, он не уходит, я готова извиниться перед ним, только после того, когда расскажу, идет? - растерянно произнесла княжна, еще пытаясь нанизать цыпленка на вертел. Павел вернулся в кабинет, Ксения села на кресло и, не поднимая головы, начала говорить.
-- Его чуть не сбил экипаж бабушки, когда она возвращалась в замок. А он стоял на дороге в надежде попроситься на ночлег. Княгиня Ольга Семеновна, моя бабушка, велела приютить его и накормить, а мама, увидев его, влюбилась, что ли, за его красноречие, а ведь, в самом деле, он очень умный и образованный человек. Потом, я случайно его назвал пустограем, и он оскорбился и ушел. Вот и вся история, - сказала Ксения.
-- Мы это дело тут же исправим, - произнес Рамиз и направился к буфету, где хранились вина.
-- Ты, Ксения, шампанское пьешь или, пока, не разрешают? - Если, только, немного, - не понимая его, ответила Ксения. Рамиз открыл буфет, достал бутылку шампанского и откупорил его, налив три фужера. Они вдвоем зашли в кабинет, где уныло сидел Павел.
-- Павел, давайте втроем выпьем шампанского на брудершафт в знак примирения и простим, друг друга, я прошу тебя, - протягивая ему фужер, сказал Рамиз.
-- Ты очень хитрый малый и не промах, Рамиз, «Как мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку», говорил великий русский Поэт,- Павел взял фужер, и все трое выпили.
-- А теперь, целоваться, - велел Рамиз. Павел чмокнул в щёку Ксению, а Рамиз поцеловал ее в губы. У нее губы были мягкие и сочные, у нее был свой, особенный запах, запах возбуждающий. Он проводил ее домой, затем, вернулся в конюшню, чтобы напоить водой жеребца и задать овса. У Ксении было веселое настроение и от нее пахло вином, что вынудило Софью Андреевну приступить к расспросам.
--Ты не поверишь, мама, Павел работает у нашего соседа сторожем. Как он говорит, за харчи и за ночлег, а сам помогает ему писать книгу, делает пометки. Боже мой, откуда только такое знание, умонепостижимо. Он пламенно говорил о Пушкине, о Катулле, - с восхищением говорила княжна.
- Это знание он почерпнул из аполлонова кладезя и посещал гору Геликон, где обитают музы, конечно, все это образно. Если бы он писал стихи, то непеременно, принадлежал бы к «пушкинской плеяде» талантливых поэтов и мыслителей, но, увы, сначала, военная служба, затем, нужда и жизнь анахорета вытеснили его редкий дар, но вовсе не мыслительную способность, поэтому, он несчастен и одинок, - с грустью заметила княгиня. Но Ксения ее не слушала, она до сих пор ощущала его прикосновение, жар его горячих губ, начал побуждать в ее девичьем сердце странное неведомое чувство, которое начало наводнять беспокойством и тревогой. Она никак не могла понять причину, почему она так неожиданно пылает этим чувством к нему, это было какое-то новое, необузданное чувство, основанное на половом влечении. Утром княгиня подошла к калитке особняка и зазвонила в колокольчик. Долго никто не появлялся, и она вынуждена была повторить, еще сильнее ударяя в колокольчик. Павел еще спал и, едва услышав колокольный звон, в нижнем белье добежал до калитки, открывая ее. У калитки стояла Софья Андреевна и, не смущаясь, последовала за ним в дом.
-- Вы не забыли, что нас ждут в мастерской Глаголевой Киры Алексеевны? - следуя за ним, спросила княгиня. Он чувствовал завораживающий аромат ее духов и инстинктивно не мог устоять перед искушением, внезапно охватившим его, обняв ее, обхватил горящими губами ее дрожащие мягкие губы, одной рукой помогая ей снять шубу и горжетку. Мозг неустанно сверлила одну та же неприятная мысль: получится ли? ведь он даже не помнил, когда же это было.
-- Я боюсь, что у меня ничего не получится, и я буду жить с чувством досады и уязвлённым самолюбием, - тиская и покусывая тёмные соски ее стоячей груди, как в бреду, шептал он.
-- А ты успокойся и, главное, не торопись, я сама тебе помогу. Она ласкала его, целуя в шею, грудь, опускаясь всё ниже и ниже. Он сам, не ожидая того, сильно возбудился, она, нежно поглаживая его твердый половой член, сама ввела его в свою усладу, издав громкий стон. Он с трепетом внутреннего волнения, с восторгом, с полной силой вошел в нее, начал услаждать, прислушиваясь к ее тихим стонам. Она ждала, когда у него начнется семяизвержение и желала влиться с ним в единый бурный поток наслажденья. Охваченный пламенем похоти и сладострастия, Павел никак не мог умерить свою страсть, продолжал услаждать Софью Андреевну, которая, купаясь в волнах долгожданного счастья, молила его не останавливаться, и он давал ей возможность, как можно дольше насладиться им, и она никак не могла насытиться.
-- Мы сегодня в мастерскую уже не попадем, княгиня Софья Андреевна, я безумно люблю тебя и счастлив с тобой, только об одном прошу, никогда не унижай меня и другим не позволяй этого делать. Сейчас полдень, и у меня имеется поручение - нанять служанку, кухарку и конюха, ты могла бы мне помочь в этом. Ты иди первая в ванную комнату, а потом я, - вставая, произнес Павел. Княгиня нежилась в постели, предаваясь полностью неге, блаженству, и Павел, смотря на нее, на женщину, только что испытавшую чувство, наполненное удовольствием, невольно заметил,- «Ты рождена для неги томной, для упоения страстей», как говорил великий русский Поэт. Наверное, он имел в виду тебя, моя возлюбленная, очнись, освободись из плена сладострастия и чрезмерного полового влечения.
-- Боже мой, как я счастлива, наверное, сама Фортуна сжалилась надо мной за мои страдания, и где, где в захолустье я нашла свою любовь, наперсника, одаренного самим Богом. Я сегодня же выделю твоему другу прислугу, и он будет доволен их работой, а мы с тобой пойдем в замок и будем жить, как супруги, и пусть сам Гименей благословит наш союз, - всплакнув, выдавила она из себя эти слова.
-- Нет, Софья, я в замке жить не стану, мне не хочется чахнуть от безделья в золотой клетке и брать корм из твоих рук. Причина в том, что перед Рамизом неудобно, не честно, он меня приютил, я же обещал помочь ему писать начатую им книгу, а теперь бросаю его, - решительно возразил Павел. Она зарыдала так громко и жалобно, что Павел даже растерялся, принялся ее успокаивать.
-- Ты в округе известная особа и странно, что не опасаешься молвы, толков в обществе, и наконец, в какой роли, в качестве кого я там буду жить, сожителя - любовника или альфонса? Неразумно и глупо. Чтобы узаконить наши отношения, княгиня, потребуется время, и это произойдет, хотя, я тебе не чета, но все же, дворянин по происхождению, что должно успокоить жеманниц и избавить нас от злоехидных насмешек и сплетен. Мы с Ксенией помирились, и я буду приходить к тебе, но жить постоянно не буду, а причину я уже объяснил, - спокойно произнес Павел.
-- А если я забеременею, я ведь еще молода и, надеюсь, еще детородная, а как тогда быть, если нехорошая молва пойдет, и мой поступок сравняют поступком греховодницы? - с тревогой спросила она.
- Ты права, как говорил Грибоедов «Грех не беда, молва не хорошая», нам не нужна дурная молва. Если это произойдет, княгиня, я на тебе женюсь, соблюдая церковный обряд, и это никого не удивит, ведь мы же встречаемся, дружим долгое время, и все будет выглядеть естественно, - вытирая ее слезы, убеждал ее Павел. Она встала и голая пошла в ванную, боже мой, какой же у нее стан, а фигура, как у девицы, не чета ленивым городским толстушкам,- подумал Павел, смотря ей вслед. Его слова, конечно, ее успокоили, главное, он ее любит, и он прав, требуются долгие отношения, а не уйдет ли он, как ушел из замка. Ей следовало бы спросить его об этом. Он следом зашел в ванную и помогал ей, вытирая ей спину, спутанные белокурые волосы.
-- Павел, ты честный, порядочный человек, и я не хочу думать о том, что ты бросишь меня и исчезнешь в неизвестном направлении, как тогда, из замка, а? Не делай мне больно, не бери грех на душу, ведь ты люб мне,- и она снова начала плакать. - Ты уже супруга мне, моя женщина, и я не хочу, чтобы думала, как простая баба - крестьянка, ведь, глупышка, я тоже влюблен, помнишь, как у Языкова, «Влюблен я, дева-красота», никуда от тебя не денусь, просто, еще не время.
-- Боже мой, чего ты только не знаешь, поразительно, полный кладезь, - с восхищением заметила она.
-- Богиня Менс моя наперсница, и часто посещая меня, наполняет мой кладезь, - смеясь, ответил Павел.
Рамиз ни смог бросить своих друзей и уехать в свой особняк, хотя, знал, что Павел его ждет, и продолжал поддерживать кутеж, затеянный Щегловым. Лейла, которая часто отлучалась по причине кормления ребенка, напрочь забыла о мусульманских обычаях, не снимая черный платок с головы, соблюдать сорокадневный траур по усопшему мужу. Она по-прежнему шла на коротком поводке ротмистра, который намеревался разорить ее несметное богатство, нажитое преступным путем, а строительство замка было только поводом для осуществления его цели.
-- У тебя, друг мой, - говорил ротмистр Лейле, - морализующий тон, желание проповедовать другим строгую мораль, одним словом, привычка резонерствовать, и ты хорошая резонерка. Эти твои нравоучительные суждения, порой, раздражают, ведь, решение о строительстве замка, тобой же принятое, уже набирает силу, рабочие, почти, наняты и первоочередные материалы скоро поступят, спрашивается, к чему теперь твой непонятный каприз, а? - недовольно заметил Щеглов. Все молча продолжали есть, и пить, а Лейла, недовольная замечаниями Щеглова, при всех решила промолчать и уклонилась от ответа.
-- Место для строительства замка выбрано удачно, - заметил до сих пор молчавший Беккер, если желаете, можно поехать на место и посмотреть. Главное, снизу замок не видим, и мы решили лес и кустарники вокруг замка сохранить,- и, надев пенсне, решил еще раз показать рабочие чертежи чернобровке, как окрестил Лейлу ротмистр.
-- Иван Ильич, я вовсе не против вашего выбора, работаете спокойно, и когда будет на что-то посмотреть, тогда я и поеду, а сейчас мне неинтересно смотреть на голые скалы, - раздраженно произнесла Лейла. Рамиз, которому надоели эти пустые разговоры, с недовольным видом встал и направился к винтовой лестнице, чтобы подняться на второй этаж и в одной из многочисленных комнат отдохнуть.
Кристина, после ухода Ирады ханум, грустно сидела на диване, пока Герай провожал ее, осматривала гостиную и восхищалась роскошной мебелью, картинами и коллекцией старинного холодного и огнестрельного оружия, которая украшала ручные персидские ковры, висящие на стенах.
-- Пойдем со мной, Кристина, я хочу показать тебе твою комнату и познакомить с Юрой, его няней и с кормилицей малыша. Я думаю, что Юра быстро привыкнет к тебе, только, прошу тебя с ним вплотную заняться музыкой и языками, ведь у него два родных языка. Кроме этого, он должен знать иностранные языки, это конечно, тяжело, но вполне ему под силу, а потом его отправим в Европу, для усовершенствования языка, - произнес Герай. Когда Герай сказал Юре, что Кристина будет с ним заниматься, так как Любовь Ивановна тяжело заболела и поехала на лечение, он протянул ей руки и прижался к ней, вызвав тем самым слезы жалости у Кристины. Ему послышалось, будто кто-то, едва слышным голосом, шепчет ему на ухо, да, это был ехидный, злой, насмешливый, преследующий его «безумец», который неустанно мстил и витал над головой, как дух мщения, он хохотал: ты не страдаешь чувством женоненавистничества, а, наоборот, женолюб и хочешь погубить еще одну умную, красивую женщину. Конечно, я тебе в этом помогу, я ведь слуга божий и голос твоего рассудка и разума и не успокоюсь, пока не расколю их, и мне помогают в этом сами Мойры, которые пряли, а потом перерезали «нить жизни», помнишь их? Ты же начитанный малый, мелик,
-- Такому глупцу, как ты это не удастся, так что напрасно стараешься, тебя не существует, - тихо произнес Герай, чтобы Кристина не слышала. Да, злой рок судьбы неустанно старался расщепить его разум, разрушить его мыслительную способность, повилять на состояние сознания. Герай хоть и отрицал существование «безумца», но понимал, что это и есть бумеранг мести, который вернулся из прошлого и витает над его родом, и откупиться, просить милости, пощады, нет смысла, он остановится только по божьей воле, а Бог, пока, безмолвствовал. Уходя к себе, домой, Ирада ханум, все же, поинтересовалась у Кристины, куда мог деться Павел, она опасалась, что он через других людей может передать имеющуюся у него информацию, которая дошла бы до Роксаны. Но Кристина о нем ничего не знала и удивленно пожимала плечами.
-- Я не думаю, что он так поступит, ведь он же слово дал молчать, может, позже, - успокаивая ее, произнесла Кристина, у которой появилась новая и интересная работа.
Павел не хотел, чтобы Рамиз, возвратившись, застал в своем доме княгиню и с нетерпением ждал, когда она, наконец, приведет себя в порядок и покинет особняк.
-- Боже мой, Павел, будто, ты меня бичевал, все тело в ссадинах, да и в засосах, перед Ксенией мне будет стыдно, - огорченно мотая головой, с досадой произнесла княгиня.
-- Тут страсть моя смешалась с восхищением и восторгом от вида твоего белоснежного тела и твердой и стоячей груди, и я никак не мог обуздать вожделение, половое влечение. Ты же с ней не голая и не в обнимку спишь, поэтому, не следует так огорчаться, - заметил Павел, довольный тем, что у него все получилось, и не раз. Наконец-то, она была готова, и Павел, подавая ей шубу и горжетку, помог ей одеться.
-- Я вечером жду тебя на ужин, какое блюдо вы пожелали бы, мой сударь, чтобы я поручила кухарке приготовить это кушанье? - спросила княгиня, нежно прижимаясь к нему.
-- На свой вкус, - быстро ответил он, только не забудь прислать прислугу, а то, мой друг надеется, ведь я ему обещал. Он не знал, что Рамиз, застрявший в доме Лейлы, где царила безудержная вакханалия затеянная Щегловым, сегодня уже не появится. Княжна Ксения сразу же почувствовала перемену в настроении и поведении своей матери, она выглядела счастливой и была насыщена той радостью, которую она прежде не замечала в ней.
-- Ты выглядишь усталой, но счастливой, неужто. замуж собираешься, и этот счастливчик, наверняка, Павел, да? - с оттенком пренебрежения спросила княжна.
-- А ты хочешь, чтобы я зачахла в этой золотой клетке в свои-то молодые годы? Ты мне родной человек, к чему эта ирония, я поражаюсь, твоему равнодушному отношению ко мне, с которым ты живешь, за что, Ксения? Ты молода, красива, образованна, богата, неужели у тебя нет даже капли жалости ко мне, к своей матери, и тебя не угнетает мое долгое одиночество, я, в конце-то концов, заслуживаю не требующего разъяснений, самого минимального, необходимого условия в своей жизни, счастья, разве, это много, и я не достойна этого? Да, он мне нравится, думаю, что я его люблю, потому что жить хочу, а ты его унизила, плюнула в его кладезь, полный сокровищами знаний, ума не приложу, как ты могла, откуда такое воспитание, кичливость и высокомерное поведение, или это недостаток ума, а? - раздраженно выговорила княгиня и, развернувшись, ушла в свои покои. Это был первый, пожалуй, неприятный разговор, семейный раздор, причиной и раздорщицей которого являлась она, княжна, то ли по неопытности, то ли от ревности. Я же извинилась, и мы помирились с ним,- хотела крикнуть вслед матери Ксения и обреченно села на диван. Она сама толком не понимала, что же происходит с нею самой, ее девичье сердце разрывалось от этого нового чувства, которое зародилось в глубине души и не давало покоя. Она скучала по Рамизу и с нетерпением ждала встречи с ним. Но она его сегодня не дождется, и это еще больше причинит ей тревогу, смятение и приведет в состояние крайнего замешательства, и возникает, чуть ли не гамлетовский, вопрос - что же делать?
Восемнадцатая глава.
Приближалась весна, на склонах гор начал быстро таить снег, превращаясь в многочисленные ручейки, которые неслись грязным потоком вниз, постепенно затапливая долину. Солнце с каждым днем грело сильнее, и, по велению природы, распухшие почки деревьев начали распускаться, превращаясь в маленькие зеленные нежные листочки. Да, природа в этой горной местности была властительницей и над людьми, и над урожаем, а значит, и над их жизнью, поэтому, сельчане заранее готовились к ее неожиданным сюрпризам. Они больше всего опасались, что эти перемешанные с грязью ручейки, вливаясь в Куру, возбудят ее, пока дремлющий, безжалостный норов, и она, выйдя из своих берегов, затопит дома, принося немало бед, и молились, если это произойдет, то пусть до посадки яровой пшеницы, иначе, велика вероятность уничтожения будущего урожая. Кура, насытившись впадающими в нее маленькими речушками, злобно шипела, набирая силу, поднималась выше и выше, стараясь дотянуться до самого края высокого берега. Сельчане обреченно смотрели на ее бурлящие мутные воды, беспомощно разводя руками, и были бессильны предпринять какие-либо защитные меры. Многие уже готовили плуги, затачивая остриё, меняли ремни для запряжки упряжных животных, а те, у кого эти животные отсутствовали, сами запрягались в плуг и вспахивали свое поле. В село Гасымлы, по поручению Тофика, приехал его приказчик Семен, привез провизию, много подарков для девочек, а для Галины Сергеевны несколько готовых платьев из муслина и парчи. Снова он оставил большую сумму денег работнику Мураду и Галине Сергеевне, сообщил, что Тофик с Женей вернулись домой в Сальяны, и все у них хорошо, и тут же уехал. Мурад с Галиной Сергеевной жили, как супруги, он один, в основном, занимался хозяйством, построил новый хлев и, по желанию Галины Сергеевны, срубил из бревен русскую баню, которая вплотную примыкала к дому. Она любила его за доброту, за безотказность и за то, что он без устали трудился.
-- Я, наверняка, завтра поеду на рынок за водяным котлом и, право, не знаю, как его установить, а так, кладку печки я закончил, лежаки сделал, вроде, все, почти, готово. Сейчас весна, чтобы колодец не затопила талая вода, надо бы крышку чуть поднять. Возьми все эти деньги, Галина, которые дал мне Семен, надеюсь, теперь мы одна семья? - хлебая щец, заметил Мурад.
-- О чем ты говоришь, дорогой мой человек, безусловно, да, а может, я от тебя еще ребенка нарожу, - улыбаясь, произнесла Галина Сергеевна, добавляя в его фарфоровое блюдо еще щец.
- Как ты думаешь, Мурад, Тофик предлагает увезти девчонок в город и устроить их в смешанный пансион, где они будут учиться и жить в общежитии на полном довольствии государства. Женя уж, точно, больше не вернется домой, вскружил-таки ей голову этот исполин, а потом как бы не бросил брюхатую, ты-то ведь, Мурад, надеюсь, меня не бросишь? Оставшись одна, я с горя, и от одиночества зачахну, - всплакнув, жалобно начала причитать Галина Сергеевна.- Послушай меня внимательно Галина, чтобы больше такие глупые разговоры не возникали, Тофик потомственный дворянин - мелик, он Женю любит и никогда не бросит. Он, наверняка в пансионе договорился, ведь у них отец дворянин, офицер, отпусти их, пусть учатся. А что касается меня, то я уверяю тебя, что ты мне люба, хотя я крестьянин, а не боярин. Если не чувствуешь по отношению ко мне брезгливости, то до смерти не расстанусь с тобой, и давай так, я не желаю больше видеть твои слезы, надеюсь, ты меня поняла, - обнимая ее горячо произнес Мурад. -- Какая брезгливость, боже мой, ты же божий посланник, и я люблю тебя, мне с тобой хорошо, я счастлива, и не говори больше так, - быстро ответила она. Да, он теперь не был тем нищим крестьянином, когда нанимался на работу к Тофику, чтобы сторожить виноградники. У него никогда не было семьи, правда нравилась одна деревенская девица, и они тайно встречались, а когда кунаки пришли свататься, отец ее, известный в деревне скупердяй, заломил такой калым, что ему пришлось навсегда похоронить свои чувства и подавить желание жениться, и он, даже не попрощавшись с ней, покинул деревню. Ему повезло, что сама судьба случайно свела его с этой прекрасной, умной, образованной и доброй женщиной, в которую он влюбился и готов сделать все для нее, заботиться о детях, которые относились к нему с уважением. Каждый вечер она рассказывала ему об известных русских поэтах, об их творчестве, об античной истории, культуре, искусстве древних народов, постепенно приобщая его также к великой, богатой русской культуре.
После пиршества, обильной еды и питья, архитектор Беккер в сопровождении Щеглова и Таира уехал на место строительства будущего замка, где их ждала группа рабочих во главе с мастером из местных.
-- Прежде всего, нужно соорудить времянки для отдыха и приема пищи, - обращаясь к мастеру, заметил Беккер, после этого вам предстоит очистить площадку от камней и мелких кустарников, вокруг скалы деревья и кустарники не трогать и сделать временные ступеньки для того, чтобы самим подниматься и материалы поднимать. Потом. обращаясь к Таиру,- нельзя ли из деревни привезти кухарку и пора привезти провизию, ты, Таир, пожалуйста, безотлагательно займись этим вопросом, а мы со Щегловым проедем и посмотрим, где поблизости можно рубить кругляк, не навредив природе.
-- Мне как-то не верится, что у наших строителей со строительством что-то выйдет, абсурд, бредовая идея, на голых скалах построить замок, тебе не кажется, Оксана? - лежа на диване рядом с малышом, язвительным тоном начала Лейла.
- Нет, не кажется, видно же, Беккер деятельный человек, знающий свое дело, он настойчив, упрям, а такие добиваются всего, чего они хотят. Я просто не понимаю эту твою игру, зачем тебе-то этот замок дался, ведь живем же в огромном доме, нам места хватает, даже с лихвой, и никак ни могу объяснить твой каприз. Ведь, сколько средств придется вложить в строительства замка, а сколько людей будут задействованы из-за твоей прихоти, - с возмущением ответила ей Оксана.
- Ты понимаешь, Оксана я суеверный человек, может быть, эти драгоценности, нажитые беком и его предками, кровавые и приносят одни несчастья, так кончили свои жизнь сам бек, Зейнаб и мой супруг Закир, которого я очень любила. Все они дотронулись до этого золота, восхищались колдовским блеском этих камней, и я боюсь, что их таинственная мстительная сила убьет меня и моего сына. Когда я рассказала об этом Щеглову, он, увидев это несметное богатство, сразу же сказал, что оно не могло быть добыто честным путем, на нём лежит проклятие, и оно будет продолжать убивать, и предложил от него избавиться, растратив на строительства замка. Поэтому, это отнюдь не мой каприз, и как сама видишь, есть на то основание. В замке, если конечно они смогут его построить, не будет ни золота, ни бриллиантов, кроме теперешнего хозяйства, которого нам будет достаточно. Мы наймем лучших образованных гувернеров для воспитания и первоначального образования наших мальчиков, а затем отправим их за границу учиться, дальше, вот что я планирую, дорогая моя сестрица, - обнимая Оксану, проговорила Лейла.
-- Кстати, Лейла я решила наречь своего мальчика Иваном, в честь моего отца, и мне надобно ехать в город, чтобы окрестить его в православной церкви.
-- А я решила наречь своего мальчика в честь великого полководца и гениального русского Поэта Пушкина - Александром, и пусть он тоже будет крещенным, будет исповедовать две веры, что Богом не запрещено. Хорошо, если Щеглов и Таир, кстати, его фамилия Маратов, нас поддержат, не одним же нам, самим, без супругов в церковь являться, а?- с улыбкой произнесла Лейла. Вернулись ротмистр и Таир и сразу же направились в контору, где Рамиз разговаривал с двумя рабочими, чтобы они по-быстрому погрузили продукты в повозку и до вечерних сумерек повезли к соколиной горе, где началось строительство замка, и оставались там работать. Один из рабочих, получая аванс, спросил, мол, не найдется ли для его жены работы. - Хорошо, пусть она кухарничает там для рабочих, а вы сами, по скончании провизии, будете пополнять ее запасы бесперебойно. Друзья убедились, что Рамиз и без них, начал организовывать работу, которую требовал Беккер и направились в большой дом в надежде перекусить.
- Мы все в воскресенье едем в город, чтобы в церкви крестить наших мальчиков, - встретив их, сразу заявила Лейла. Таир молчал, а ротмистр, садясь за стол, молвил:
- Мы очень голодны, боюсь, что до воскресенья не доживем, если нас срочно не накормить. Таир, посмотрев на Оксану, недовольно спросил, - почему так спешно, Оксана, опять прихоть Лейлы? Служанка принесла фарфоровую посуду, серебряным черпаком начала наливать ароматный бозбаш. Таир взял хрустальный графин, который, по требованию Щеглова, постоянно стоял полный на столе, налил ротмистру и себе по фужеру коньяка.
-- Почему именно моя прихоть, Таир, а? - злясь, заметила Лейла.
-- Пока мы отсутствовали с тобой, Таир, как говорил Грибоедов, «Вишь, прихоти какие завелись!»- спокойно сказал ротмистр и, осушив свой фужер, взялся за еду.
-- Почему именно в воскресенье вы намерены отвезти в церковь своих розанов для крещения, ведь в этот день многие посещают церковь, и думаю, что там будет многолюдно. Я полагаю, что наше с Таиром присутствие в таком церковном обряде обязательно, и нам тут отводится почетная роль отцов, так, Лейла? - отодвигая пустую фарфоровую миску, заметил Щеглов.
-- Ты сначала объясни нам, что значит своих розанов, Николай, это, вроде, прозвище, да? Щеглов долго и громко смеялся, даже Таир был удивлен его поведению.
-- Своих розанов, это значит, своих миловидных детей, ну, чад, боже мой, Лейла, как ты могла подумать такое, покачивая головой, произнес ротмистр. Но она уже не могла сдержать слезы и расплакалась, вмиг превратившись в жалкую и безвольную женщину. Оксана, обняв ее, попыталась успокоить, даже Таир, не выдержав, встал и вплотную подошел к ней, - Что за беда, все это пустяк и не стоит твоих слез, мы сделаем все так, как ты хочешь, теперь, давайте пировать надо же за сыновей выпить, а может быть, нам всем заодно обвенчаться, а? Как ты смотришь на мое предложение, Николай, осуществим свои мечты и осчастливим прекрасных наших сударок, а? И прошу мои слова не принимать за иронию, я говорю вполне искреннее, - теперь, наливая всем коньяка, весело произнес Таир. Лейла и Оксана переглянулись, если это сказал бы Щеглов, то они его слова, непеременно, приняли бы за розыгрыш, а за Таиром такая привычка не замечалась.
-- А тут уместно вспомнить Пушкина, - засмеялся ротмистр вместо ответа, «Здесь девы юные цветут для прихоти развратного злодея»,- и снова опустошил свой фужер с коньяком, продолжая смеяться. Уставший от многочисленных дел, Рамиз решил пораньше закончить работу и до вечерних сумерек, пока светло, добраться домой. Он приготовил ценный подарок своему другу - золотые музыкальные карманные часы и намерен был вместе с золотыми монетами их сегодня подарить Павлу, только примет ли. А Павел томительно его ждал уже второй день, княжна Ксения часто навещала особняк, чтобы справляться у Павла, не приехал ли Рамиз, и каждый раз уходила, огорчившись его отсутствием, и молила Бога, чтобы с ним ничего не случилось. Рамиз, приехав в свой особняк, тихо открыл калитку и, приоткрыв половину ворот, вошел во двор и со своим взмыленным жеребцом через сад направился в конюшню. Расседлав коня, как всегда, накрыл его войлочным покрывалом и тут увидел спящего конюха, которого накануне, вместе со служанкой и кухаркой, по просьбе Павла прислала княгиня Софья Андреевна.
-- Я попробую угадать, вы конюх или нет? - улыбаясь, спросил Рамиз. Думаю, что вы хорошо начинаете свою службу и надеюсь, с лошадьми обращаться умеете, должен предупредить, что мой жеребец еще молодой и норовистый. Вы, наверняка, из местных, закончив работу, можете уходить домой, а днем меня не бывает, - доброжелательным тоном начал он.
- Я всё сделаю, барин,- начал было конюх, но Рамиз резко перебил его.
- Вы это напрасно, прошу впредь ко мне так не обращаться, уяснили? Конюх смущенно опустил голову и взялся чистить жеребца.
- После того, как остынет, напоить его водой, а после задать ему овса с измельченным сеном,- наставив конюха, вышел. Зайдя в дом, он уже в прихожей почувствовал ароматный запах, кто-то готовил пищу на кухне. Раздевшись, прошелся по коридору и зашел в свой кабинет, где над его набросками усердно трудился Павел.
-- Слушай, друг мой сердечный, ты меня держал в тревожном состоянии, пока отсутствовал. Я все твои поручения выполнил, только вот не купил одежду, завтра вплотную займусь, - радостно произнес Павел,-надо же хозяина представить прислуге,- и он вышел, чтобы пригласить их. - Пока не нужно, Павел, за ужином познакомлюсь, я просто очень устал, налей мне и себе выпить, пожалуйста, и давай, ближе к камину, - устало сказал Рамиз. - Конюха и прислугу к нам направила княгиня Софья Андреевна, - отпив глоток, как-то несмело начал Павел, опасаясь, что его затею не поддержит Рамиз.
-- А ты ее, что, лично знаешь или тут без козней Ксении не обошлось? Думаю, что это неправильная затея и сегодня же расплатись с ними, поблагодари за работу и попрощайся, в моем доме лазутчиков еще не хватало. Ладно, не огорчайся, я сам их привезу из деревни, они уж не болтливые и работящие, - выпив рюмку коньяка, спокойно сказал Рамиз. Павел вышел на кухню узнать, готов ли ужин и вернулся тут же,- ужин-то готов, а мне неудобно их отослать обратно, - расстроено произнес он. Тогда сам Рамиз подошел к кухарке и служанке, отдал каждой несколько денежных купюр и извинился, - прошу извинить моего друга, который меня не так понял, и возвращайтесь к своим хозяевам, нам прислуга, пока, не требуется, а за ужин спасибо. После ухода прислуги они сели в столовой и начали ужинать.
- Павел, у меня для тебя есть подарок, - сказал Рамиз, доставая из кармана брюк карманные часы и маленький кожаный мешочек с золотыми империалами, прими, пожалуйста, от чистого сердца дарю. К золотым монетам, которые своим колдовским блеском многих сводили с ума, он отнесся совершенно равнодушно, а часы взял и с восторгом начал осматривать.
-- Золотые и тикают, - по-детски радостно произнес он и прослезился. Рамиз ничего не сказал, да и что он мог говорить этому обнищавшему дворянину, боевому офицеру, которого злой рок судьбы так жестоко и безжалостно сломал. Значит, много врагов у этого невидимого мстительного «безумца», называющего себя духом мщения по божьей воле.
-- Ты прости меня, друг мой, мне противен этот желтый металл, его убивающий, презрительно сияющий холод, а мое сокровище здесь и он указательным пальцем ткнул в свой висок. Зазвонил колокольчик у калитки.
-- Эта княжна Ксения, просто извелась из-за твоего отсутствия, томится, прямо как у молодого Лермонтова: «стану я тоской томиться, безутешно ждать», будем открывать или отдохнем, а? - Честно говоря, мне не хочется заводить с ней дружбу, не чета я ей, ты представляешь себе такую любовь - холоп и княжна, а? Нет, Павел, не смотря на то, что мне скоро будет всего семнадцать лет, я неоднократно обжигался, влюбляясь в шестнадцатилетних девиц, и каждый раз ломался. Последняя была очень красивая, Наташа, тоже перестала меня понимать и подалась в город, чтобы пополнить ряды смазливых кокоток. Я пойду, расплачусь с конюхом, если он все сделал, а ты придумай, что-нибудь, а? - устало произнес он и вышел в задний двор. Колокольчик звонил, не переставая, и Павел вынужден был выйти из дома и подойти к воротам.
-- Павел, позови, пожалуйста, Рамиза, я знаю, что он приехал, вот свежие следы его коня, или пусти меня, - взмолилась княжна.
-- Он очень устал, Ксения, и плохо чувствует себя, даже ужинать не стал и сразу же лег спать, не будить же его, - неуверенно сказал он.
- Ты не прав, Павел, вспомни Байрона: «В конце концов, что такое лож? Замаскированная, правда», и ты обманываешь меня, а я просто хотела пригласить вас на ужин, для гостей наша кухарка приготовила долму со сметаной, и бабушка очень будет рада увидеть вас, особенно, тебя, Павел, пожалуйста, прошу тебя, скажи Рамизу, - страстной просьбой продолжала молить Павла Ксения. Он не смог устоять перед ее чуть ли не слезной мольбой и, проявив сочувствие, открыл калитку, и она быстро вошла во двор, боясь, что Павел передумает. Рамиз, одобрив работу конюха, расплатился с ним щедро.
- Скоро я привезу своего конюха и несколько необъезженных молодых жеребцов, я вижу, что вы добросовестный, опрятный, чистоплотный работник, и я вас беру на работу, когда я на работе, вы можете находиться у себя в доме, в кругу семьи, а вечером приходите почистить и задать фураж лошадям со своим напарником, это вас устраивает? - спросил Рамиз, смотря на его мозолистые руки. Конюх замялся, - у меня нет дома, нет семьи, барин, осенью река разрушила мой дом и унесла жену и двоих малолетних детей, если вы разрешите, я буду жить в конюшне, - опустив голову, грустно произнес он. Рамиз помрачнел, его с конюхом постигло то же самое горе и несчастье, круто изменив их судьбы.
- В таком случае, - продолжал разговор с конюхом Рамиз,- вы никоим образом не будете жить в конюшне, я выделю вам комнату в особняке, вот еще что, завтра же сходите в магазей и купите себе одежду на ваше усмотрение, вот вам деньги,- и протянул конюху деньги. Рамиз с конюхом через задний двор зашел в дом и направился в комнату в конце коридора. - Вы будете жить в этой комнате, рабочую одежду оставьте в конюшне, можете пользоваться ванной, а летом построим настоящую русскую баню, располагайтесь, пожалуйста. Завтра приедут супруги, он конюх, а она кухарка, и будут жить в соседней комнате, потом будем нанимать служанку, чтобы она стирала и гладила постельное белье и одежду, если у вас на примете есть такая женщина, то приводите ее сюда, - сказав, он вышел и поднялся в свой кабинет, где на диване, довольная, сидела Ксения. Увидев его негодование, Павел поспешил успокоить его, мол, приготовленная им легкая закуска уже готова, и можно приступать к трапезе. Он не ответил, подошел к столу, налил в хрустальные рюмки коньяка.
-- Вас, Ваше сиятельство, вряд ли устроит наша трапеза, полагаю, наш ужин постный, как в монастыре, что может отразиться на вашем здоровье, а главное, на вашей неземной красоте и дурно повлиять на ваше настроение, - сделав глоток, с ехидцей произнес Рамиз. Павел понимал, что его друг недоволен появлением княжны и пускает остроты в ее адрес, чтобы вынудить ее уйти. Она уловила насмешку Рамиза, но не придала значения,- я пришла, чтобы пригласить вас на ужин откушать долму со сметаной, если она будет вам не по вкусу, тогда, вы отведаете свой монашеский ужин, - вставая, тихо, с улыбкой сказала Ксения. Павел замялся и ждал, решится ли Рамиз на предложение княжны, но ему самому очень уж хотелось увидеть княгиню Софью Андреевну, понимая, что начинает привыкать к ее присутствию, а ее отсутствие наводит на него уныние, скуку.
- Может быть,- несмело начал говорить Павел,- ненадолго заглянем в гости, Рамиз, она хорошо играет на пианино, а можно для отдыха поиграть в покер, занятная игра, скажу тебе, друг мой. - Во - первых, я не умею играть в покер, во - вторых, у меня нет денег, наверное, соглашусь только ради тебя и ненадолго, мне следует на рассвете уехать на работу, - неохотно произнес Рамиз.
- Так уж и быть, - начала язвить Ксения,- я вам одолжу денег, а выигрыш пополам, идет? - А ты, Ксения, как Гюйон квиетист, проводишь свою жизнь лениво и в спячке, а Рамиз работает, - заметил Павел, защищая друга. - Ты знаешь, Павел, нам нужен садовник, почему бы ее не избавить от зимней спячки, уже весна, и я обещаю, Ксения, вам хорошо заплатить, это же здорово, у вас будут свои трудовые деньги, - не желая оставаться в долгу, произнес Рамиз.
- Я принимаю ваше предложение, Рамиз, с завтрашнего дня приступаю к работе, а теперь, позже, я желаю получить аванс, только не деньгами, - загадочно ответила княжна. Они все втроем направились к замку Боровских, и довольная Ксения, находясь в хорошем настроении, привела их в гостиную, а сама ушла на кухню, чтобы распорядиться насчет ужина. Подошла княгиня Софья Андреевна, и уже успевшая вернуться в гостиную, княжна Ксения представила Рамиза матери. Он поклонился и поцеловал ее протянутую мягкую маленькую руку, которая пахла нежными духами жасмина. - Вы наш новый сосед, о вас много говорила Ксения, я рада, что вы, наконец-то, удостоили нас своим вниманием и посетили наши пенаты, - переливчатым голосом, нежно посмотрев на Павла, произнесла княгиня Софья Андреевна.
- Мама, мы очень голодны, и я обещала их накормить, а светские беседы продолжим после, - торопливо сказала Ксения и увела друзей в столовую. Да, аромат душистой долмы из домашнего фарша, завернутого в молодые листья винограда, долго томившейся в жирном бульоне, распространял такой запах, что у Павла, никак не сумевшего до сих пор избавиться от присутствия голода, выворачивало нутро.
- Я не буду, есть,- заметила княгиня,- а только выпью немного вина, Павел, налей мне и остальным вина, пожалуйста. Павел послушно налил всем вина, а сам, чуть пригубив, накинулся на еду. После ужина Ксения пожелала показать Рамизу свою комнату, но он наотрез отказывался, она, все-таки взяв его за руку, насильно потащила за собой. Смежные две комнаты княжны были обставлены антикварной мебелью, изящной посудой и картинами, как в музее.
-- Ты хочешь, Рамиз, я сыграю тебе какую-нибудь мелодию, ну, говори, - настаивала Ксения.
-- У меня, к сожалению, нет музыкального слуха, ничего не выйдет, ты сыграй, а я картины и книги посмотрю, если, конечно, можно, - робко произнес он. Он чувствовал присутствие «безумца» и даже слышал его шепот. Вопреки его желанию, им владело забытое искушение, и с небывалой силой начало возбуждать его кровь. Ксения и вовсе не собиралась музицировать, она подошла сзади к Рамизу, ладонями обняв его за шею, повернула к себе, обхватила своими мягкими тонкими губами его губы и замерла в долгом поцелуе. Аромат ее духов, запах ее плоти, стоячие маленькие твердые девичьи грудки, тонкий стан, обтянутый голубым платьем из аксамита, разожгли в нем страсть, возбудив похоть, влечение к сладострастию. Не отрываясь от поцелуя, княжна посадила его на диван, а сама опустилась на колени перед ним, поглаживая рукой его уже выпрямившийся половой член, одновременно расстегивая ему брюки. Рамиз настолько был растерян и находился в плену вожделение, что сопротивляться не мог и, будто, оцепенел и в мозгу больно стучали некрасовские слова: «Где я? где? цепенеет мой ум!», но она, как опытная гаремная гетера, мягкими губами и язычком ласкала его половой член, снимая через голову платье. Бред, сновидение, в котором часто возникают образы призрачного происхождения, подобные именно такому случаю, но это не сон, и это происходило в действительности. Да ты что, она же княжна, ей шестнадцать лет, промелькнула мысль у Рамиза, еще, точно, девственница, и за это тебя, холопа, непеременно отправят на эшафот и секирой отрубят голову, подсказывал восставший рассудок, но инстинкт, вожделение и сильное половое влечение брали свое, ослабив его волю, вынуждая итти на поводу искушения, а пристрастие не позволяло остановиться.
-- Очнись, Ксения, - покусывая ее соски, шепотом произнес Рамиз, то, что мы сейчас сделаем, после этого мне не жить, и меня сразу же погубят твои родственники, хлопнут, как мошку, ты, наверняка, моей смерти хочешь, да?
- Нет, я влюбилась в тебя, а единственную наследницу рода они не посмеют трогать, это касается и тебя, я никому не позволю трогать моего возлюбленного, приду и буду жить в твоем доме, как твоя жена или не люба я тебе? - говорила она жестко и, пожалуй, серьезно. Рамиз чувствовал, ее страсть медленно убывает, а разум начинает вмешиваться и противостоит чувственному влечению. Меня вовлёк в эту злосчастную ловушку тот бдительный «безумец», которому так не терпится погубить меня и, как дамоклов меч, висит над головой, как дух мщения, возвращаясь бумерангом, не упускает возможности мстить.
- Уверен, ты еще девственница, ладно, допустим, ты лишишься целомудрия, но ведь беременность-то скрыть не удастся, - попытался ее убедить Рамиз, но она уже сняла свои тонкие трусики, села на него верхом,- у меня есть настойка из горных трав, которая при задержке менструального цикла искусственно вызывает маточное кровотечение. Эта настойка была приготовлена знахаркой по моей просьбе, когда мы жили в ее доме с друзьями и собирались подниматься на Гямыш, самую высокую вершину М.Кавказа, но не сумели, внезапно началась снежная буря, не дошли даже до Муровдага и, после неудачного восхождения, еще долго жили у этой знахарки. По утверждению женщин, эта настойка надежно защищает от беременности, и они часто пользуются ее услугами, теперь доволен? - убеждала княжна, продолжая направлять, его половой член в свою усладу. От страсти она начала дрожать, закрыв глаза, и своими движениями старалась, чтобы он глубже вошел в нее, Рамиз видел, как она морщится от боли, но, несмотря на это, она стремилась еще глубже ввести его половой член. Боль постепенно начало заменять наслаждение, сладострастие со стонами и вскоре началось семяизвержение, что довело ее до исступления и привело в восторженно - возбужденное состояние. Она сама шелковым узорчатым платком вытерла, появившуюся кровь, зажимая платок между ногами, легла рядом с ним.
- Ты холопом не можешь быть, - тихо, шепотом произнесла она,- по той причине, что на Кавказе не было крепостного право, а ты горный князь - мелик, и я постараюсь сделать эти документы, подтверждающие твое происхождение, а когда я достигну совершеннолетия, мы поженимся, впрочем, не обязательно ждать, ведь здесь шариат допускает выйти замуж в возрасте 14 - 16 лет, не так ли? Рамиз находился в состоянии оцепенения, разум не мог так быстро воспринимать то, что произошло, за каких-то полчаса он сорвал нежный горный цветок небывалой красоты и стал меликом, потрясающий план придумала Ксения, чтобы обезопасить их. А разве ты сам не мечтал об этом, Рамиз, когда резонерствовал в споре с Наташей, утверждал, что твои дети не будут батраками, а будут принадлежать к другому сословию? Все твои мечты мигом осуществит княжна Ксения, и если ты горный князь, и ты женишься на княжне, это будет хорошая молва, и тут нет места пересудам. В гостиной было слышно, как оживленно разговаривали Софья Андреевна и Павел на непонятном ему языке. Рамизу впервые было так хорошо, спокойно и надежно, так, что не хотелось покидать замок и свою возлюбленную.
Девятнадцатая глава.
После внезапного отъезда гувернантки по причине своего же самодурства, якобы, она бесплодна, а ведь недуг этот ее вовсе никого не интересовал, что послужило сильным раздором между Любовь Ивановной и ее любовником Гераем. После неожиданного привода служанки Кристины Ирадой ханум, Герай начал успокаиваться, он находил ее очень красивой, привлекательной и, пожалуй, она смогла бы сделать его счастливым, если конечно, позволит его величество «безумец»-фатум. Ведь он следил и вмешивался в его судьбу и искал возможности напакостить, как всегда, лишая его семейного счастья, в чем он очень нуждался. До сих пор эта мечта ему не была доступна и оставалась химерной. Поздно вечером он осторожно, с волнением постучался в дверь комнаты Кристины, где она укладывала свою скудную одежду в одежный шкаф.
- Во всех шкафах много разной одежды и украшений, которыми ты можешь пользоваться, не спрашивая меня, Кристина, - открывая дверь, произнес Герай. Вся одежда ненадеванная, платья из муслина, аксамита и парчи; которые тебе не по нраву, если желаешь, можешь выбросить, ты знаешь, здесь были женщины, одна даже родила мальчика, которого кормилица кормит грудью, а другая попросту сбежала. Ты знаешь языки, дворянка, и я хочу, чтобы ты вплотную занялась воспитанием Юры и, по возможности, помогала кормилице, которая находится без отдыха с малышом, несмотря на то, что имеется еще одна нянька, но Юра ее полностью игнорирует. А теперь, самое главное, Кристина, выходи, пожалуйста, за меня замуж, поедем в православную церковь и обвенчаемся, это тебя устроило бы? Герай сел на диван и, не поднимая головы, смотрел на пол в томительном ожидании ее ответа, но, к его удивлению, ответа не последовало. Он с понурым видом покинул ее комнату и направился в свой кабинет, да и что она могла ответить ему, когда, много женщин побывало в его доме, но ни одна из них, из-за его строптивого характера, не прижилась, хотя его предложение было для Кристины неожиданным, но, во всяком случае, приятным, и все равно, тут ничего не выйдет, и причина известна, он просто не способен любить кого-то, вот и все. Этому противостоит его мыслительная способность, его ум и, конечно, его положение, он красавец, образованный и наследник несметного богатства, просто был сердцеедом, многие женщины безумно влюблялись в него, но тщетно, а он сам вряд ли кого-то любил. Теперь, по его словам следует понять, что он изменился после этих потрясений и, наконец-то, готов мириться со злым роком своей судьбы, лишь бы обзавестись семьей и быть счастливым, чего ему в жизни не хватает. А что, Кристина, пока тебе не следует его отвергать, если Герай о венчании в церкви говорил серьезно, может, следовало бы ему поверить и обустроить свою жизнь, а? Нет, это его очередная ловушка, каверза, таящая опасности, последствия которых предвидеть не представляется возможным. Конечно, безусловно, Герай, который славится, как богатый потомок древних феодалов, ей нравится и, пожалуй, она могла бы его полюбить, облегчить страдания, которым он был подвержен в последнее время, но Герай не был бы Гераем, если бы так легко отказывался от своих желаний, и ночью снова постучался в дверь комнаты, где спала Кристина, и полусонная Кристина, открывая дверь, поняла, что ей не устоять перед его желанием, обворожительной, восхитительной улыбкой, приводящей в трепет женщин, и молча пропустила его, закрыв за ним дверь.
Архитектор Беккер Иван Ильич основательно увлекся строительством замка в горах, хотя, Лейла согласилась на это сомнительное начинание под давлением Щеглова, но на успех не надеялась и, даже, сильные доводы архитектора ее не могли переубедить. Но все-таки, строительство замка продолжалось, и успешно. Лейла, от безделья часто впадая в депрессивно - мрачное состояние, хандрила, и ее капризы стали раздражать всех, особенно, ротмистра Щеглова, который причину ее состояния знал, что она кроется в потере ею мужа и попытался утешить, мол, чего тут страдать, и ссылался на некрасовское видение хандры «К чему хандрить, оплакивать потери?». Даже утешительные слова, ласки ротмистра не приносили ей покой и не могли успокоить, еще больше раздражая ее, вызывая в ней грубость в отношении прислуги, да и к другим, с кем она общалась. Таир много раз молил Оксану, чтобы она с малышом переехала к нему жить, оставив Лейлу и этот сумасшедший дом. Все стало ясно, когда все находились в горах на строительстве замка, а Лейла, лежа на ложе в спальной, вскрыла себе вену на запястье, и случайно заглянувшая в спальную Оксана, нашла ее в бессознательном состоянии, сразу же послала слугу за деревенским фельдшером и гонца к Щеглову и Таиру. Приехавший фельдшер, увидев на простыне лужу крови, испугался и, перекрестившись, обреченно произнес:
- Мол, она потеряла много крови, и помочь ей он вряд ли сможет и ограничился тем, что перевязал рану и попытался остановить кровь. Кучер уже готовил экипаж, все ждали возвращения ротмистра, чтобы отвести Лейлу в больницу в город. Примчавшийся Щеглов, увидев ее, лежащую в экипаже с кровоточащей рукой, с мертвенно бледным лицом, покрытую сверху шубой, истошно накричал на кучера, чтобы он гнал лошадей изо всех сил, не жалея их. В городской больнице, куда привезли Лейлу, дежурный врач в пенсне, посмотрев на ее бледное лицо, укоризненно покачав головой, велел всем выйти в коридор и, наполнив шприц коричневой жидкостью, впрыснул в руку больной.
- Может, до утра недотянет, бедняжка, за что же себя так полоснула, чернобровая краса, а? - недоуменно причитала сестра, стоящая рядом с врачом, небось, несчастная любовь али семейная драма, видать такая наша женская доля. Доктор сестре ничего не ответил, поправляя пенсне, вышел в коридор, где его, нервничая, дожидался Щеглов.
- Я сделал ей укол, чтобы улучшить работу сердца, а остальное во власти Господа, - перекрестившись, с грустью произнес доктор. На следующее утро санитарка, занимающиеся уборкой палаты, обнаружила бездыханное холодное тело Лейлы, чернобровой персиянки, которая покинула мир людской, как и ее подруга, Зейнаб, оставив малыша Александра, названного в честь великого русского Поэта, забота о котором теперь полностью ляжет на Оксану. Щеглов в подавленном состоянии, еще не осознавая это трагическое событие, на том же экипаже с телом Лейлы возвращался в Арчыдан с печальным известием для сельчан, которые ее очень чтили. Увидев труп Лейлы, Оксана от отчаяния исцарапала себе лицо, оставляя глубокие шрамы, все односельчане, работающие во дворе, и прислуга находились в шоковом состоянии, ведь она была милосердна и помогала всем, давая кров, работу, оказывала всяческую помощь, и конечно, все тяжело переживали ее кончину. Ворожбой, путем насилия, сокровища, добытые предками бека Махсуда, которые служили в русской армии, в начале девятнадцатого века участвуя в кровавых бойнях с персами, изгнав их из Гянджинского ханства, захватили большое количество драгоценностей, что было в дальнейшем приумножено потомками. Это несметное богатство клана Саидов, полностью истребило династию древних феодалов - меликов и продолжало убивать и тех, кто прикасался к этим богатствам, очередной жертвой которого и стала персиянка Лейла. Поминая, молясь об упокоении умершей по русскому обычаю, ротмистр Щеглов, выпив фужер водки, ни смог сдерживать нахлынувших слез печали, скрыть душевные переживания, страдая, жалел эту молодую, красивую женщину, которая так мечтала быть счастливой, даже смерть мужа перенесла мужественно, родив мальчика, желала вернуться к полноценной радостной жизни, но, увы, не суждено было сбыться ее мечтам. Оксана по-прежнему кормила грудью двоих малышей - своего Ивана и Александра, сына подружки, которого безвременная смерть разлучила, навсегда сделав круглым сиротой.
- Тут уж ничего не поделаешь, - жалея своего друга, тихо произнес Таир, Бог дал, Бог и взял ее душу, видать, такая у нее была доля в жизни, не хотела сжалиться над ней судьба - злодейка и решила все по-своему.
-Какой Бог, какая судьба - злодейка, к чорту - закричал уже захмелевший Щеглов, отнять жизнь у молодой женщины, оставив на произвол судьбы младенца, мол, так ему захотелось? Тогда где его человеколюбие, его восхваленная справедливость, милосердие, которые не покидают уста, ведь Лейла, тоже, как другие верующие, всегда в беде маливала Бога, получается, что он не ко всем прислушивается, а только к избранным, так? Тогда я престану верить этому воротиле, творцу судеб, не страшась анафемы, его кары, где оно, божественное начало, которое он вложил каждому из нас, и что оно есть? Душой его не назовешь, значит, остается вера в бога, вложенная им же в сознание верующего, и получается, как у апостола Павла «Без веры невозможно угодить Богу», но постоянно угождать ему, делая приятное, желаемое, и при этом, каждый раз выслуживаться перед ним, так, что ли? Вот тогда он соизволит проявить к тебе свою милость, странная логика у создателя, и тут ничего не скажешь. Таир попытался Щеглова успокоить, и Оксана, поддерживая его, тоже просила ротмистра не богохульствовать и неблагопристойно не отзываться о Боге.
Роксана, так, не узнав о гибели мужа, по-прежнему кормила двух малышей грудью - своего сына Михаила и сына Тофика и Наргиз Фуада. После ухода Кристины к Гераю, Женя постоянно помогала Роксане и, с разрешения Ирады ханум, жила с Тофиком как муж и жена, Тофик от мысли обвенчаться в церкви отказался, да и Женя не настаивала, зная, что он уже однажды венчался, и невеста, несмотря на её «любовь», но сбежала, оставив его с разбитым сердцем. Однажды, как-то во время ужина, Кристина, пользуясь отсутствием Герая, рассказала приказчику Эльдару, мол, красивая женщина Роксана, почему бы Эльдару не начать поухаживать за ней и не хватит ли жить ему бобылём.
- Ведь она замужняя, а муж, по ее словам, где-то на стройке работает, и она ждет его возвращения, - не отрываясь от еды, спокойно ответил Эльдар, но Кристина не могла простить Ираде ханум, что она так грубо подложила ее под Герая, как смазливую кокотку, и затаила на нее обиду и хотела ей досадить.
-Приезжал молодой парень из бывших офицеров, который работал вместе с мужем Роксаны на стройке и сообщил мне, что тот стал жертвой несчастного случая, а Ирада ханум запретила ему сообщать Роксане об этом, мол, она кормит грудью двух малышей, и у нее может пропасть молоко, и откупилась солидной суммой денег. Его звали Павлом, и он долго жил в подвале, а потом, наверняка, уехал, - оглядываясь по сторонам, тихо приговаривала Кристина. Эльдар перестал, есть и, подняв голову, испытующее посмотрел на Кристину. - А где теперь этот Павел, хотелось бы поподробнее расспросить его о муже Роксаны и тайком от Ирады ханум поговорить с Роксаной, осторожно сообщить ей о трагедии, которая произошла там, на стройке. Ведь она его ждет, надеется, и несправедливо утаивать гибель мужа от жены, это просто бесчеловечно, тем более, когда у нее грудной ребенок, - с возмущением говорил Эльдар.
- Может быть, как-то объявится Павел, впрочем, если ты решишься рассказать об этом деле Роксане, то я ведь могу подтвердить твои слова, только при условии, что она Ираде ханум не скажет, - и ты, Эльдар, на меня не ссылайся, а то она очень мстительная особа, не простит, придумай сам, мол, встретил молодого человека, и он, будучи, выпивши, рассказал эту историю, - наставляла Эльдара Кристина. Роксана давно нравилась Эльдару и, однажды, в отсутствии Ирада ханум, он попытался заговорить с ней, тогда он не знал, что у нее есть муж.
- Ты мне тоже нравишься, - отвечала тогда она ему, - но я не свободная женщина, а мой муж уехал на заработки, должен скоро вернуться. Выходит, коварная, луковая Ирада ханум до сих пор держит в тайне известие о гибели ее мужа, и хотя прошел почти год, но она вовсе не собирается говорить ей правду, а потом сделает из нее одну из своих служанок. У него прекрасный двухэтажный каменный дом и, пожалуй, он мог бы жениться на Роксане и усыновить ее сына Михаила, а она, узнав правду, вряд ли останется в доме Ирады ханум и опять вернется в свою обветшалую лачугу, откуда ее привез приказчик Тофика фельдшер Семен. Он, непременно, расскажет Роксане о гибели мужа, только для разговора следует выбрать время, когда она будет прогуливаться по берегу во время отдыха от малышей. И вот, наступило долгожданное удобное время, моросил дождь и, выходя из-за кустов акации, Эльдар несмело подошел к Роксане, неожиданным появлением спугнув ее.
- Роксана, не бойся, это я, Эльдар, хочу сообщить тебе о твоем муже, только дай слово, что будешь воспринимать мои неприятные, полные печали слова, достойно и не станешь кричать, - несмело начал он. Она в знак согласия утвердительно кивнула головой.
- Несколько месяцев назад приходил бывший офицер, который работал вместе с твоим мужем, и нашел тебя в доме Ирады ханум и желал встретиться с тобой, чтобы сообщить о несчастном случае с твоим мужем, но Ирада ханум хорошо заплатила ему, и он долго жил в подвале, где Кристина кормила его, а потом исчез. Если ты захочешь, то я найду его, но только, тебе больше в доме Ирады ханум оставаться нельзя, малыш уже подрос и в материнском молоке не нуждается, тебе к себе домой возвращаться нельзя, она знает, где ты жила, и может отомстить. У меня хороший дом, можно тебе укрыться там, и никто не знает местонахождения моего дома, а мои слова может подтвердить Кристина, только об этом не должна знать Ирада ханум, нужно выбрать время, когда ее дома не будет, с ребенком выйдешь на берег, где мы сейчас стоим, и я тебя увезу, но предварительно, поговори с Кристиной, а потом решай, - скороговоркой, с волнением произнес Эльдар. Она, выслушав его, обессиленная, села на пенечек, молча дала волю слезам, и Эльдар, понимая ее горе, не находил для нее утешительных слов.
Тофик увез в город двух младших дочерей Галины Сергеевны Алину и Юлию и устроил их в пансион, где они учились и жили в общежитии учебного заведения на полном содержании. Приказчик Тофика Семен регулярно привозил провизию и деньги Галине Сергеевне и работнику Мураду, который привел в порядок дом, хлев и, по просьбе Галины Сергеевны, построил русскую баню. Галина Сергеевна, которая долго вдовствовала, так сильно влюбилась в него, что одного никуда не отпускала, боялась, сбежит. Да, она была счастлива, томительные бесконечные дни, проходившие в одиночестве и в нужде, закончились, она полюбила этого простого, мужицкого сословия, работягу, который своей простотой, обаянием, ее пленил и очаровал, как колдовская сила. Галина Сергеевна, вспоминая слова Грибоедова, удивлялась крутому повороту своей судьбы и спрашивала его,- ты поделись со мной, Мурад, и задай себе вопрос:
- «Какою ворожбой умел к ней в сердце влезть?». А он в ответ улыбался, пожимая плечами. В очередной раз, когда он поехал на базар, все-таки, достал водогрейный котел для бани и чугунок. На повозке в широкой плетенке, втянув свою длинную шею, сидел пестрый петух - великан с вислыми сережками и ярко - красным гребешком, покрытым шрамами, что говорило о его драчливости.
- Зачем нам петух, Мурад, ведь курей-то мы на щец пустили,- ласково спрашивала Галина Сергеевна.
- Да жалко стало мне его, такой красавец, всех соседних кур и петухов растоптал, обижался его хозяин и шутил, мол, теперь на жену глаз положил, пусть себе живет, в следующий раз привезу ему «женушек», - смеясь, рассказывал Мурад.
- А ты мой друг, не боишься, что он и со мной начнет флиртовать, амурничать, а? - смеясь, говорила Галина Сергеевна.
Фарида была счастлива с Сергеем и вскоре от него забеременела, узнав об этом для него приятном сообщении, Сергей вынудил ее обвенчаться в церкви, она стала носить его фамилию, и теперь вся прислуга обращалась к ней, как к барыне. Мы в глубине души можем лишь допускать, что она вряд ли предала забвению свою первую любовь к тому батраку Рамизу и, пожалуй, она, эта первая любовь, не проходит и, как заноза, дает о себе знать, когда одолевают нас воспоминания.
После смерти Лейлы, ее похорон, ротмистр Щеглов, начал много пить и строительством замка вовсе не интересовался и часто ворчал, кому, мол, теперь этот замок нужен, архитектор Беккер, который увлекся строительством, все равно решил довести дело до конца, несмотря на нудные выходки ротмистра. Оксана по-прежнему грудью кормила своих «двойняшек», как она называла, сына Ивана и сына Лейлы Александра, не делая различия, и постепенно старалась отучить их от материнского молока. Щеглов, вновь столкнувшись со злым роком судьбы, всячески поносил Бога, оплакивал им убитую душу, хотя, он душу считал бессмертной, внутренним миром человека, его переживаний и каждый раз, неизменно, ворчал на Оксану, что она не понимает, как его душа болит после смерти Лейлы и повторял слова молодого Лермонтова, «А душу можно ль рассказать?», которая на его слова отвечала, мол, время все лечит, и приводила в пример свою, сломленную каким-то проходимцем, судьбу. Таир иногда молча слушал их перебранку, но жалость к другу, его страдания его тоже сильно огорчали, и он пытался вывести своего друга из состояния хандры.
- Николай, посмотри, пришла весна, уже кругом все цветет, пройдись по окрестности деревни, выйди на берег, прислушайся, как Кура шипит от злости, как Ехидна, требует жертв, и, прошу тебя, хватит пить, хандрить, это душевная боль, и ты должен ее победить, - видя его жалкий вид, его страдание, успокаивал своего друга Таир. На удивление всем, ротмистр, прислушиваясь к совету друга, с утра решил прогуляться и постараться обрести прежний покой души, побывать в утренней тишине природы, чтобы она его привела в состояние нирвана. Стоя на берегу, он смотрел на буйные мутные воды Куры, вдруг, услышал писклявый девичий голос, зазывающий кого-то, по берегу навстречу ему шла девчонка лет двенадцати с распушенными белокурыми волосами в старом изношенном пальто, в грязных ботах, часто оглядываясь по сторонам. Он был обворожен ее девичьей красотой, она напоминала ему языковскую «деву - красоту» с большими голубыми глазами.
- Кого спозаранку кличешь, юная девица, потеряла кого-то, что ль? - спросил ротмистр, когда она поравнялась с ним.
- Да баранчик с привязи отвязался, рогатый такой, будь он неладен, и нигде его нет, наверное, утоп, попадет мне от бабушки, - бойко ответила девица, внимательно всматриваясь в незнакомца.
- А как тебя зовут, юная голубоглазая краса, если это не тайна, и можно ли мне с тобой вместе поискать твоего баранчика, авось, повезет, а? если найдем, обещай, что ты меня, непеременно, чаем угостишь, идет?
- Идет-то, идет, а где его мы найдем, я всюду было искала, а зовут меня Олеся Андреевна Демидова, и живу я с бабушкой и с мамой в обветшалой избенке, тут недалеко, они будут очень серчать на меня, возможно, и накажут, - опечаленно ответила Олеся.
- Не расстраивайся, Олеся, если мы твоего баранчика не найдем, так уж и быть, я подарю тебе барана и еще, в придачу, овцу, меня зовут Николай Щеглов, и я тоже живу недалеко, а меня некому ругать, так как никого у меня нет, - грустно произнес ротмистр. Они прошли сквозь кустарники акации, дошли до ее дома, так и не найдя баранчика.
- Мне не повезло, Олеся, значит, чаепитие не состоится, а что касается моего обещания, то оно, непеременно, будет выполнено. Но она взяла его за руку и, поднявшись на крыльцо, маленькими ручонками постучалась в дверь. Дверь открыла пожилая женщина с аристократическими манерами, изящно жестукилурия руками, по-итальянски спросила:
- Кого ты привела, Олеся?
- Его зовут Щеглов Николай, и мы вместе искали бедного баранчика, так и не нашли, - с досадой в голосе ответила Олеся. Услышав разговоры, в сени вышла молодая, поразительной красоты худощавая женщина, тоже с голубыми глазами, которая держала в руке книгу.
- Тебе говорили, Олеся, что тебе с незнакомыми людьми не следует общаться? - сердито сказала она.
- Вы простите ее, пожалуйста, - начал было Щеглов, переходя на итальянский язык, я сам вызвался помочь ей с поисками баранчика.
- Что в холодных сенях-то стоять, - уже по-русски, спокойным переливчатым голосом сказала женщина, приглашая Щеглова в дом. В доме были две, в бедном убранстве, смежные комнаты, которые были скудно меблированы.
- Небось, Олеся все вам выложила, но все же, давайте знакомиться, - сказала голубоглазая женщина, протягивая давно неухоженную маленькую руку, я Демидова Диана Семеновна, а это бабушка Олеси, мать моего мужа Андрея, Скоробогатова Анастасия Львовна, присаживайтесь, пожалуйста.
- А я, как сказала Олеся, ротмистр Щеглов Николай Иванович, - отвесив поклон, поцеловав ее руку, представился он.
- Жалко, что потеряли баранчика, теперича нам больше нечего продавать, чтобы обновить одежонку Олесе, - горестно, с сожалением произнесла Анастасия Львовна. - Да полно вам горевать, мама, меня приглашают быть служанкой в доме одного местного купца, а скоро лето, и купим ей уже летнюю одежду, - укоризненно покачивая головой, также переливчатым тихим голосом, похожим на пение зарянки, произнесла Диана Семеновна. Ротмистр Щеглов сел на старый диван, покрытый старым ковром.
- Раз такое дело,- неуверенно начал Щеглов, давайте, я куплю вашего баранчика, может быть, найдется или вернется, тогда я его и заберу, вот только не знаю, сколько стоит ваш баранчик, - доставая портмоне, вытащил несколько сотенных купюр и положил на маленький стол у окна. Анастасия Львовна с изумлением смотрела на выложенные Щегловым сторублевки и от неожиданности поперхнулась, часто покашливая.
- Молодой человек, на эти деньги не только баранчика, а целое стадо можно купить, но мы не можем воспользоваться вашим благородным поступком и щедростью, - взволнованно начала причитать бабушка Олеси. Но после слов Анастасии Львовны Диана ушла в другую комнату, чтобы ротмистр не увидел ее слез. Щеглов решил перейти на латынь, чтобы поговорить с Дианой, но прежде спросил, владеет ли она латинским языком и понимает ли бабушка латынь.
- Я знаю латынь, но бабушка не знает этого языка, - вытирая слезы, тихо сказала Диана.
- Вы говорили о своем муже Андрее, а что с ним стало, что его нет с вами? - тихо спросил ротмистр, садясь на стульчик напротив нее.
- Он участвовал на войне в чине подпоручика, но за отказ расстреливать пленных абреков был разжалован и предан военно-полевому суду и отправлен на север на каторгу, где и умер от скоротечной чахотки. Все наши поместья, особняк, где мы жили, конфисковали, якобы, за военные преступленья мужа, даже назначить пенсион отказались, обрекая нас на нищету. Анастасия Львовна категорически отказалась вернуться в Россию, а меня уволили из пансиона, где я была воспитательницей, вот так и живем, влача, тянем жалкое существование, и стали заложниками судьбы, - вытирая слезы, проговорила Диана. Щеглов был настолько огорчен ее рассказом, что долго молчал и, удивляясь омерзительным действиям властей, которые уже добились «победы» над повстанцами, а над теми, кто принес эту победу, чинили страшный, несправедливый суд, ломая их судьбы. На этой гнилой политике держалось самодержавие, которое, когда-нибудь, рухнет, и это неизбежно. - Диана, прошу вас выслушать меня внимательно, вам не следует наниматься в служанки и добровольно итти на кабальные условия. Если вы позволите, я вашей семье буду помогать и сразу вынужден предупредить ваши опасения, я это делаю без корысти, и вы, очевидно, помните слова старухи, «В корыте много ли корысти?», у меня никогда не было семьи, я одинок и почти вашего возраста, вы обворожительны, красивы, и я не хочу, чтобы вы ухаживали за каким-то местным меликом, угождая его прихотям и капризам. Я вынужден предупредить и очередной ваш вопрос, зачем я все это делаю для вас? Ответ будет неожиданно коротким, вы мне нравитесь, вот и все, вам не обязательно мне отвечать, все прояснится завтра утром, где-то около десяти часов я вас с Олесей буду ждать напротив вашего дома в экипаже для поездки в город, так как у вас нет часов, кроме старых неисправных ходиков, я вам оставляю свои карманные часы, чтобы вы не опоздали, если не придете, значит, это судьба и моя доля в этой короткой никчемной жизни, сегодня привезут вам продукты и молодого барана с овцой, я ведь обещал Олесе, а теперь прощайте, - и вышел в другую комнату, попрощавшись с остальными, быстро покинул дом. Он вернулся в большой дом и сразу же, зайдя за ворота, направился в контору, где обычно сидел Рамиз, который, после смерти персиянки, старался в большой дом не заходить, часто сидел в конторе или выезжал в долину для организации весенних полевых работ.
- Рамиз, я знаю, что ты мне друг, так? - возбужденно начал он, - ты можешь приказать, чтобы подготовили провизию, разного рода продукты, одного молодого барана с овцой и все это погрузили в легкую повозку, и дать мне двух рабочих для их разгрузки?
- Конечно, это же пустяк, ротмистр Щеглов, сейчас все будет организовано,- и вышел из конторы и направился в сторону хлева. Когда все то, что просил ротмистр Щеглов у Рамиза, было погружено на повозку, и она выехала за ворота, Щеглов попросил работников его подождать, и помчался к большому дому, не отвечая Оксане, все ли с ним в порядке, прошел в спальную, открыл потайной сейф, второпях взял несколько маленьких мешочков с империалами и рванулся обратно на улицу. Повозка остановилась напротив дома Демидовых, и он велел работникам занести всю провизию в дом, молодого работника попросил вести животных за ним. Все домочадцы были крайне удивлены представлением, затеянным ротмистром, только одна Олеся с восторгом кричала:
- Вот и наш баранчик, да и с невестой, говорила же вам, что Щеглов сдержит свое слово. Он, не обращая внимания на Анастасию Львовну, которая непеременно, собиралась протестовать, прошел в сени, где находилась и Диана.
- Мы могли бы уединиться на несколько минут? - обращаясь к ней по-латыни, спросил ротмистр. Когда они оказались одни в комнате, он выложил мешочки с империалами.
- Здесь, в этих мешочках, золотые монеты достоинством пятнадцать рублей каждая, и вы можете их потратить по-своему усмотрению и не обращайте внимания на недовольный вид и ворчание Анастасии Львовны, это отнюдь не жалость, может быть, другое, но только не жалость, а завтра я вас жду в указанное время, - властно произнес он и покинул комнату, велев работникам поехать в большой двор, а сам в приподнятом настроении пошел к берегу. Вот спасибо Таиру, что меня вынудил прогуляться по берегу, а по окрестностям деревни я просто не успел, и как там, у Жуковского: « и всё в ужасной тишине! окрестность, как могила». Оказывается, она не всегда выглядит так мрачно, и сама судьба направляла его на этот свет, и кто мог подумать, что в этой обветшалой избушке горит яркий свет, свет его счастья, его надежды, и там огромной величины «индусский» жемчуг, который он не намерен выбрасывать в море, как обезумевший мавр... Наконец-то, ему улыбнулась судьбинушка, и он случайно наскочил на «колесо Фортуны», не дав ему отвернуться, и оно принесло удачу, «Всё на свете случай», говорил словесник, надеюсь, эта случайность сделает меня счастливым. Что-то ты, ротмистр Щеглов, становишься некрасовским «лихим сердцеедом», и это как-то нечестно по отношению к персиянке, а? Вот опять этот недоеденный поминальный пирог, но до свадебного пиршества еще далеко, и все равно его доедят...
Короткая южная зима неохотно расставалась со своей белой шубой, но весна, поддерживаемая весенним солнцем, постепенно вытесняла ее, преобразуя долину, только горные вершины и гряды причудливых великанов никогда не расставались со своей белой шубой, и вечерами с гор опускающийся туман, наполняясь прохладой, окутывал деревню. Сельчане занимались своими привычными делами, а те, кто еще раз убедившись в неукротимом норове Куры, лишился крова, начали строить времянки уже подальше от берега. Рамиз всячески помогал этим обездоленным людям строительным материалом, провизией и раздавал семена для посева под будущий урожай. После того, как он неожиданно сорвал нежный цветок, лишив княжну Ксению девственности, опасался возвращаться в свой особняк, но княжна была настойчива и предприимчива и, взяв его пашпорт, уехала в волость, чтобы через своего дядю, князя Веселовского Андрея Ивановича, документально изменить родословную Рамиза, придумав для этого вымышленную легенду о его происхождении, мол, он мелик, горный князь, который имеет дворянский титул, а документы потерялись во время наводнения, когда погибла и вся его семья. По указанию князя, личные данные Рамиза были изменены, и княжна Ксения на основании выписки из метрической книги получила новое свидетельство о рождении, а затем, и новый пашпорт закавказского мелика - горского князька, которые были признаны дворянами, теперича никто не станет попрекать его происхождением из бедной семьи, да и свет не позволит себе разные пересуды и недоброжелательные разговоры, когда их отношения, рано или поздно, станут известными, а ведь она влюблена в него и намерена обвенчаться с ним. Но вот только как матери-то об этом деликатно сказать, и воспримет ли она их отношения, а ведь она не знает, что он из крестьянского сословия, ну да ладно, если даже она не одобрит ее желание, тогда они уедут отсюда, и вряд ли, княгиню такое решение устроит. Приехав из волости с готовыми документами, первым делом княжна Ксения пошла в особняк, но Рамиза в особняке не было, и Павел, который денно и нощно усердно работал над черновиками Рамиза, с виноватым видом пожимал плечами, мол, не приезжал, а куда он запропастился, не знает. Ее вдруг охватил небывалый гнев, может, он, испугавшись, вовсе исчез, я тоже, хороша, до сих пор точно не знаю, где же он работает, мой муженек-то, а, может, ласкает какую-то деревенскую толстушку-кралечку, а? и нервно захохотала.
- Павел, ты приблизительно, можешь описать, где находится эта деревня Арчыдан, только не лги мне, пожалуйста, - как можно спокойнее спросила княжна.
- Он приедет, куда денется, и что за причина и такая спешка, сломя голову, его искать, не зная, где, тем более, когда день начинает вечереть? - не отрываясь от чтения, ответил Павел. Но она нервничала, ей уже трудно было справиться с охватившей ее яростью, не торопясь, подошла к буфету, достала графин с коньяком, налила полный фужер и начала пить медленными глоточками. За забором послышался конский топот, слышно было, кто-то открывает замок в калитке. Княжна Ксения, поставив фужер на стол, за которым сидел Павел, как сумасшедшая, рванулась во двор, бросаясь в объятия Рамиза. Наблюдающий за этой сценой и, не зная об их близких отношениях, Павел, догадывался, что интимная близость между ними произошла на той странной вечеринке, когда Ксения сразу же увела Рамиза в свою комнату, выйдя на крыльцо и увидев, влюбленных в объятиях друг друга, Павел воскликнул,- «Я вскрикнула и упала без чувств в его объятия», увидев эту идиллию, повторил бы вновь свои слова великий русский Поэт.
Эльдар уже давно ждал Роксану на берегу, который густо оброс кустарниками белой акации, но ее еще не было. Ирада ханум отсутствовала, и она должна была воспользоваться ее отъездом в соседнюю деревню и с ребенком и своими пожитками подойти на берег, чтобы уехать с ним в его дом в горах, пока, в качестве гостьи, пока он не выяснит все обстоятельства гибели ее мужа, это было ее условие, а для этого нужно было найти бывшего офицера Павла, работавшего вместе с ним на стройке дороги. Моросил теплый весенний дождь, на востоке из-за гор появлялись первые лучи утренней зорьки, окончательно развеяв предрассветные сумерки Никты. Недалеко в кустах акации затеяла утренние «строфы» славка - черноголовка, подражая соловью, пеночке. Послышался хруст сломанной сухой веточки, да, эта была Роксана с ребенком на руках и с небольшим узелком, торопливо шла к Эльдару. Он быстро взял ребенка на руки и, поторапливая ее, пошел в сторону леса, где стоял фаэтон с закрытым верхом. Дом Эльдара был построен еще его родителями на отвесных скалах среди кустарников, и был невидим. В доме имелись шесть жилых комнат, по три комнаты на каждом этаже, включая остекленную веранду, отдельную кухню, ванную, и все комнаты были меблированы старинной резной персидской мебелью.
- Ты вместе с ребенком будешь жить в гостиной, она большая, и там стоит широкий диван, а я потом привезу детскую кроватку для Михаила, ты, пока, располагайся, а я занесу продукты, новую одежду, которую купил наугад, ведь я не знал у тебя какой размер платья, обуви, думаю, что не стоит переживать из-за этого, потом начнем слаживать все, как полагается, - положив ребенка на диван, виновато произнес Эльдар и пошел за дровами, чтобы истопить камелек - камин.
- Эльдар, ты уверен, что они здесь меня не найдут? - с волнением спросила Роксана, когда тот вошел с охапкой дров.
- Никто не знает, где находится мой дом, ты успокойся, пожалуйста, никому и в голову не придет, что это я тебя увел. Все будет хорошо, я примерно знаю, где тот офицер находится, ведь Кристина хотела его на себе женить, но мать, то ли в шутку, то ли всерьез, сморозила какой-то вздор, Павел обиделся и ушел, наверняка в сторону Арчыдана. Есть у меня дружок - сыскарь, который служил в жандармерии в сыскном отделе, выслеживал бандитов, разных там инакомыслящих, и в этом деле очень преуспел, а потом неожиданно ему пришлось уйти в отставку, вроде, с начальством не поладил, как он выразился. Он его найдет и приведет, тогда сама и разузнаешь, - растапливая камин, уверенно проговорил Эльдар. Он видел, что она плачет, как еще можно было утешить молодую красивую женщину, которая стала вдовой и осталась с маленьким ребенком без источника существования по воле судьбы - злодейки, смириться с постигшим ее горем она пока не могла, но он готов ей помочь и надо бы привести тетю из горного селения, где она жила одна, чтобы помогла Роксане. - Роксана, пока малыш спит, пойдем, покажу кухню и ванную комнату, где стоит колонка с чугунком для нагрева воды. Я поеду в ближайшее село и привезу родную тетку, чтобы она тут тебе помогала, все равно, живет одна, а потом посмотришь все комнаты и выберешь любую из них. Ладно, Роксана, ты обустраивайся, а я поеду, пока светло, за теткой и, заодно, поговорю с этим сыскарем, там его поместье, ты приводи себя в порядок и приготовь для себя обед, голодная, небось. На стене висит разное огнестрельное оружие, и оно заряжено, надеюсь, ты умеешь с ним обращаться, это на всякий случай, - озабоченно произнес Эльдар, сняв со стены карабин, положил на диван и вышел.
Ирада ханум пришла в восхищение, несмотря на загадочное исчезновение Роксаны, когда Тофик сообщил ей наиприятнейшую новость, что Женя беременна. После ухода Роксаны забота о внуке Ирады ханум Фуаде легла на старую няньку, но Тофик задумывал из города пригласить образованную няньку - гувернантку, обязательно, русскую, владеющую иностранными языками, и просил мать и Женю обращаться к сыну только по-русски, чтобы он, начиная с пеленок, мог усвоить этот великий, сложный язык и в дальнейшем мог безукоризненно говорить и писать на нем. Приказчик Семен, по просьбе Ирады ханум, на всякий случай, посетил дом, где раньше жила Роксана, но ее там не оказалось, и соседи ничего о ней сообщить не могли. Теперь Ирада ханум, наконец-то, успокоилась, древнейший род, который был на грани исчезновения, начал пополняться молодыми потомками, в семье единственного сына царил покой, и она благодарила Бога за сохранение ее домашнего очага. Она постепенно решила отойти от домашних дел, уступив решение всех вопросов своей невестке Жене, объяснив свое решение усталостью и болезнями, которые в результате нервозности пошатнули ее здоровье, и вот-вот Бог заберет ее душу, поселив на острове блаженных, и никто не смел, спрашивать, почему, именно там, а не в геенне огненной, но ведь Бог все ее деяния помнил и, известно, что для него не существовал вопрос давности...
Кристина после своего ябедничества, когда она наушничала Эльдару о горе, постигшем Роксану, ждала визита Ирады ханум, но была не намерена объясниться с ней, теперь она не зависима от нее, и решила, будет вести себя высокомерно, так как она отдалась Гераю и собиралась родить ему ребенка, чтобы навсегда остаться с ним в его доме, тем более, он сам предлагал ей быть ему супругой. Герай тоже начал было успокаиваться, и был счастлив, любуясь двумя наследниками, пусть и от разных женщин, и видно было, что фатум, который долго определял его судьбу, наконец-то, успокоился после того, как с помощью «безумца» отнял жизни дорогих ему людей, а теперь благоволил ему, оставив в покое, бумеранг мести за деяния предков больше не возвращался, а дух мщения не витал над головой, и это было очевидно, что он женится на Роксане, на дворянке, дочери офицера и будет счастлив с ней.
Эльдар, приехав в деревню, томительно долго уговаривал родную тетю поехать с ним. Он не стал раскрывать ей основную причину, просто пояснил, что просит ее за домом смотреть, наконец-то, уговорив ее, он поехал в поместье сыскаря, пока тетя собирала свои пожитки. Бывший агент сыскного отдела жандармерии Лембинен Оскар Ильич или, как называли его сослуживцы в шутку, чухонец, жил со своей женой, дочерью известного ювелира, и двумя детьми в роскошном особняке, был рад появлению своего старого друга.
- Оскар Ильич, мы с тобой закадычные друзья, так? - с вопроса начал Эльдар после крепкого объятия. У меня обозначилось одно щепетильное дело, и я нуждаюсь в твоей помощи и в связи с этим делом я приглашаю тебя в гости, у меня в доме будет удобно разговаривать. В моем доме появилась женщина с маленьким ребенком, и я приехал за тетей, чтобы она помогла ей, и заодно, увидеть тебя, но мне пора ехать, желательно до вечерних сумерек добраться домой, так что, извини за спешку, - с досадой в голосе произнес Эльдар. - Непеременно, мой друг, приеду, я друзей не бросаю и уверен, что помогу, жди. Тетя уже была готова, причитая, села в фаэтон, и резвый конь рванулся и помчал фаэтон по извилистой горной дороге, увозя его, обратно домой, где ждала Роксана. В гостиной дома горел свет, очевидно, Роксана еще днем видела масляные лампы со стеклом в коридоре и зажгла одну из них. Горели и длинные свечи в позолоченных подсвечниках шандал, ярко освещая гостиную.
- Роксана, познакомься, пожалуйста, с моей тетей Сабирой, она будет помогать тебе, а теперь, тетя, пойдем, покажу твою комнату и, взяв ее узелок, держа в руке зажженную лампу, повел ее в комнату рядом с кухней. Вернувшись в гостиную, Эльдар нашел Роксану в удрученном состоянии, плачущую и, с недоумением посмотрев на нее, сел за стол.
- Что случилось, Роксана, пока меня не было? - недовольно спросил он, - почему ты плачешь, али недовольна тем, что покинула дом узурпаторши - хищницы? Если так, то она никогда не выпустила бы тебя из своих когтей и в дальнейшем превратила бы в служанку за гроши, а твоего сына в батрака, я даже не допускал мысли о том, что ты можешь пожалеть о своем уходе. Завтра приедет сыскарь и займется розыском этого Павла, и все подтвердится, здесь нет никакого подвоха или заговора, если мне не веришь, тогда завтра же я повезу тебя обратно,- встал и вышел из гостиной. Он был сильно огорчен и, взяв в коридоре горящую лампу, спустился в погреб. Погреб был полон бочками с вином и коньяком, Эльдар взял маленький пятилитровый дубовой бочонок с коньяком, поднялся в коридор и с лампой пошел на кухню, где продолжала гореть печь - камин, а на столе лежали жареные цыплята с картофелем, приготовленные Роксаной. Он постучался в дверь комнаты тети, которая сидела в темноте и смотрела в окно.
- Дорогая моя тетушка, прошу тебя, пойдем на кухню, поужинаем, и хватит тебе хандрить, просто не пойму по кому там так изнемогаешь, будто, у тебя кого-то отняли, а? - раздраженно произнес он. Она махнула костлявой рукой, мол, не будет, есть и собирается спать. Эльдар из бочонка налил коньяка в большую серебряную чашу до краев и залпом выпил. Может быть, когда-нибудь Фортуна заметит мое одиночество и позволит мне наскочить на ее колесо, а? Или сами Мойры, которые еще прядут нить моей жизни, не слишком ли долго, а? и когда-нибудь сжалятся, пожалев меня? и все же, получается, как по Щедрину, «Над ним тяготел какой-то фатум», и этот злой рок начал витать надо мною, и на ум приходят пушкинские слова: «Рок завистливый бедою угрожает снова мне», и это оттого, что я так глупо влюбился, что ли? Неслышно подошла Роксана и села напротив него, тем самым прервав его размышления.
- Я в отчаянии оттого, что, если не найдется тот офицер, который, по словам Кристины, принес это известие, тогда что же мне делать, Эльдар, а? А после ты, обрюхатив меня, выгонишь, и куда же я денусь с двумя детьми-то? - слезно причитала Роксана. После ее слов гнев небывалой силы охватил его, и он, в состоянии сильного раздражения, налил в чашу еще коньяка и выпил.
- Не думал, что ты до такой степени глупа, и у тебя только теперича проявился недостаток ума, а еще, в пансионе воспитывалась, образованная, языки знаешь, и тебе невдомёк, что я тебя люблю, не намерен бросать, тем более, втягивать в кабальные условия, я просто ошибся и принял тебя не за ту, - забрав бочонок с коньяком, двух жареных цыплят, он поднялся на второй этаж и заперся в своем кабинете. Утром, когда за горами рождалась утренняя заря, медленно гонимые южным ветерком, исчезали утренние сумерки, унося с собой прохладный туман, в саду все громче был слышен птичий гомон и, привязав коня у конюшни, в дверь дома Эльдара постучался его друг сыскарь Лембинен Оскар Ильич, приехавший по его просьбе для оказания помощи другу. Ему требовалась подробная информация о муже Роксаны и об этом Павле, который, якобы, работал вместе с ее мужем где-то на стройке. Полусонный Эльдар, услышав стук в дверь, вяло спустился на первый этаж, держа револьвер наготове.
- Ишь, тебя как напужали, брат, никогда не думал, что у тебя могут быть враги. Коня я сильно взмылил, его следует отвести в конюшню и покрыть покрывалом, а потом все по порядку изложишь, - обнимая друга, произнес Оскар Ильич. Было ранее утро, и все спали, Эльдар с сыскарем поднялись в его кабинет, и Эльдар наполнил две чаши коньяком и пододвинул к нему блюдо с жареным цыпленком.
- С приездом в мои скромные пенаты, Оскар, он же чухонец, давай, выпьем за успех, мой друг, надеюсь, тебе удастся решить одну дилемму, выхода из которой я пока не вижу, - выпив, грустно произнес Эльдар.
- Прошу тебя, Эльдар, оставь грустные мысли, свое мрачное настроение и толком расскажи, что случилось, отщипнув кусок от цыпленка, серьезно сказал сыскарь. - Я влюбился в женщину, муж которой погиб на строительстве дороги под С. Петербургом, очевидцем был бывший офицер Павел Ростоцкий, однако ему помешали сообщить о несчастном случае его вдове Роксане, и этот Павел ушел в сторону Арчыдан и потерялся, теперь она требует подтверждения, с маленьким ребенком пока живет у меня, может, тебе следует поговорить с ней, уточнить кое-что, а? Вот что любовь делает с человеком, лишая его разума, рассудительности и воли,- подумал Оскар Ильич и ты, конечно, попал в ее сети, тебя очаровали ее чары, неукротимый Эльдар, эта безысходность начинает колебать твою уверенность, иначе ты не позвал бы меня, гордость не позволила бы, это факт. - Но сейчас еще ранее утро, и наверняка, она спит и, пожалуй, не стоит пока беспокоить ее. Я думаю, следует все начинать со стройки, ведь он не ссыльный и не каторжанин, а добровольно желающий заработать, и о несчастном случае руководству стройки, конечно, известно и, пожалуй, с помощью моих друзей я бы мог собрать нужную информацию, если мне самому побывать на стройке. Это верный и короткий путь, так видится мне решение этой дилеммы, как ты изволил выразиться, а искать Павла тут будет затруднительно, только время потеряем, - рассудительно произнес опытный сыскарь. В саду громко пел соловей, не преставая. - Вот, шельмец, с утра концерт устроил, а какие трели, какие «строфы», наверное, тоже о несчастной любви, как у тебя, вишь, куда тебя занесло, аж голову потерял, покоя лишился, вот что значит быть влюбленным, брат, - выпив еще коньяка, уже весело сказал Оскар Ильич. Наконец, в гостиной послышался голос Роксаны, и Эльдар решил пригласить ее, чтобы она в деталях рассказала сыскарю все, что знает. Роксана была в прекрасном голубом платье из парчи, которое обтянуло ее фигуру, особенно выделяя стоячие груди. - Роксана, познакомься, пожалуйста, с моим другом Оскаром Ильичом и расскажи ему все данные мужа, без утайки, ему можно доверять, - как можно спокойнее произнес Эльдар. Когда Оскар Ильич получил из уст Роксаны все, что было ей известно, он неожиданно заторопился и попросил Эльдара отвезти его в город, и чтобы за конем смотрели, пока его не будет.
- Вы хоть записали бы, а то забудете, - решила напомнить ему Роксана с волнением.
- Эх, барышня, у меня память профессиональная и я никогда ничего не записываю, это особенность моей профессии, - мотая головой, ответил сыскарь и попрощался.
- Меня долго не будет, Роксана, - сказал Эльдар, так как я лицо нежелательное для тебя, тетя за конем присмотрит и поможет в твоих делах, позже привезу еще продукты, а основной запас в погребе, думаю, найдете, как только все прояснится, ты свободна и можешь покинуть этот дом и уехать, куда хочешь, а я убедился в том, что не люб тебе,- и, не попрощавшись, сел на фаэтон и поехал, оставив ее в состоянии сильного огорчения. Приехав в город, Оскар Ильич вовсе не намерен был ехать на строительство дороги под С. Петербургом, так как понимал, что ведь какое-то ведомство занималось вербовкой рабочих на строительство, и решил зайти в городское управление по делам строительства, благо, когда он увольнялся, не сдал удостоверение личности тайного агента и в приемной, представившись барышне, спросил, мол, к кому следовало бы обратиться по важному государственному делу, и был сопровожден к самому начальнику управления. Начальник управления Сысоев Борис Иванович, средних лет мужчина с седыми волосами, был очень тучным и, с трудом выскользнув из-за стола, сразу предложил сесть на диван и поинтересовался, какие, мол, дела привели столь занятого человека, занимающегося важными государственными делами, в его ведомство.
- Борис Иванович, ваше ведомство имеет отношение к вербовке рабочих из вашего города, примерно, около года назад, на строительство железной дороги под С. Петербургом, если да, то кто конкретно занимался вербовкой и сохранились ли списки завербованных? - деловито начал Оскар Ильич. Борис Иванович начал было ежиться, будто от холода.
- Да, помнится мне, что была такая депеша, и этим занимался мой заместитель, помнится, мы эту кампанию провели удачно, да и желающих было много, - вытирая испарину с лица большим узорчатым платком, волнуясь, ответил Борис Иванович.
- Мне хотелось бы взглянуть на этот список завербованных рабочих, Борис Иванович, - жестко произнес Оскар Ильич, - если человек, который нас интересует, в вашем списке значится, тогда, у меня будет несколько вопросов к вам в связи с этим человеком, - спокойно продолжал сыскарь, интуитивно чувствуя удачу. Обеспокоенный Борис Иванович через барышню вызвал своего заместителя и при этом велел, чтобы тот прихватил список рабочих, отправленных на стройку. Через несколько минут, постучавшись в дверь, робко вошел мужчина пожилого возраста в пенсне и протянул список своему начальнику, а тот сыскарю, уже вытирая обильно выступивший пот. Оскар Ильич, профессионально перелистав список, сразу же нашел фамилию мужа Роксаны - Старкова Сергея Васильевича.
- По нашим сведениям, рабочий Старков погиб в результате несчастного случая, что об этом известно вам, - блефуя, сыскарь начал сверлить колючим взглядом человека в пенсне.
- У нас имеется сообщение от начальника стройки о его гибели, сию минуту представлю,- нервно произнес человек в пенсне и тут же быстро вышел.
- Борис Иванович, мне вот что интересно, а почему его жене не удосужились сообщить, а? Она с маленьким грудным ребенком надеется, ждет возвращения своего мужа, откуда такая черствость, нечуткое отношение к людям, человеконенавистничество, а? - уже злясь, осуждающее произнес Оскар Ильич. Не стучась в дверь, торопливо вошел человек в пенсне и протянул сыскарю телеграмму с государственным гербом, подписанную советником губернского правления и начальником строительства девять месяцев назад.
- А имеется ли подробное описание происшествия? - спросил довольный Оскар Ильич.
- Нет, не имеем, сударь, акт о смерти Старкова, наверняка, находится в архиве стройки, - едва справившись с волнением, тихо мямлил человек в пенсне.
- Я желаю, чтобы вы срочно послали телеграмму на имя руководства стройки, чтобы они прислали депешу о причине гибели Старкова, в ваш адрес, а эту телеграмму я конфискую для отчета перед своим руководством, и вам срок неделя, - снова блефуя, сердито произнес сыскарь и, попрощавшись, вышел из кабинета. Конечно, он был доволен, его расчеты оправдались, и он походит по городу, зайдет в управление жандармерии, чтобы увидеться с сослуживцами и предупредить своего коллегу Дмитрова, на всякий случай, если из управления стройки поинтересуются о его сегодняшнем посещении, пусть подтвердит и сделает им замечание, что вы, мол, расспросы какие-то устроили, но это вряд ли.
Экипаж Щеглова в условленное время подъехал к дому Демидовых, но на дороге никого не было. Он, велев кучеру подождать, вышел из экипажа и направился к дому и, стоя на крыльце, долго стучался в дверь, которую открыла Анастасия Львовна и с ходу заявила, что, мол, они никуда не поедут, они не нуждаются в его благотворительности и закрыла перед ним дверь. Внутри дома он отчетливо слышал отчаянный крик Олеси: Щеглов, не бросай нас, умоляю тебя..., кто-то попытался зажать ей рот. Это дело рук Анастасии Львовны, в ней необузданно бушевало чувство ревности, и она всячески решила помешать их отношениям с Дианой, но Диана имела прекрасное воспитание и не смогла нарушить свое обещание и открыла дверь, впустив его. Олеся тут же бросилась к нему, прижав свою маленькую очаровательную головку чуть ли не к груди Щеглова. Диана спокойно сидела на диване, Анастасия Львовна со свирепым видом смотрела в окно.
- Вы, Анастасия Львовна, жестокий, безжалостный человек по отношению к близким вам людям, потом вам будет стыдно за ваше поведение, и вы не раз вспомните тургеневские слова: «Мое поведение, я знаю, непростительно грубо», вы желаете, чтобы Диана тоже чахла в нищете, постарела так же, как вы в этих мрачных стенах? Ладно, вы, но она-то еще очень молода, а о будущем Олеси вы подумали и, скажем прямо, что же вы можете дать ей, а? Ровным счетом, ничего! Вам должно быть совестно, принимать меня за какого-то фендрика, я ротмистр Щеглов, тоже проливший кровь на этой жестокой войне, как ваш сын и, кстати, чудом уцелевший, а где ваша мудрость, доброжелательность и, наконец, милосердие к ближним, нажитый жизненный опыт, неужели все это вытеснило ваше очерствевшее сердце и как вы дальше собираетесь жить с таким сердцем, а? Но я стараюсь понять вас, а вы с первого же дня начали испытывать ко мне неприязнь, сомневаясь в искренности моих намерений помочь вашей семье, вы испытываете ко мне явное скрытое враждебное отношение, не поверив в мои подлинные чувства, и я просто не пойму причину, или вы придерживаетесь древней мудрости: « бойся данайцев дары приносящих»? мои слова для вас не имеют смысла, и напоминают « работу Данаид» или "сизифов труд", мне, таким образом, не удастся наполнить водой «бочку Данаид», и я ухожу, напоследок, хочется вспомнить горькие некрасовские слова: « душа унынием объята», желаю вам только одного, выжить, прощайте,- и уныло пошел к выходу. Диана, пошла его провожать и в сенях шепнула: встречаемся вечером на берегу, как только стемнеет,- и, закрыв дверь за ним, вернулась в комнату. - Однако, какая у него мыслительная способность, какая эрудиция, поразительно, как давно я не слышала людей, обладающих таким глубоким знанием, - с восхищением сказала Анастасия Львовна. Щеглов вечером, как просила Диана, не пришел, и она, не дождавшись его, в унынии вернулась домой, легла рядом со спящей Олесей, закрыв лицо простыней, чтобы Анастасия Львовна не слышала ее горький плач. Безжалостный фатум, обрекая меня на безысходное одиночество, вовсе не хочет отступать и витает над головой, грозя новой бедой, и я не могу противостоять его проделкам, я не стоик, а слабая одинокая женщина, жаждущая праздника души, просветление, с мечтой стать любимой, быть влюбленной, но появившийся долгожданный светоч погас, чем же я так разгневала Парку, что она почти перерезала мою « нить жизни»? Да, да, я влюблена, пусть это слепая случайность, но сама же Фортуна повернула свое колесо в мою сторону, а я не успела вскочить на него, и появление ротмистра Щеглова было счастливой случайностью, моя доля, когда теперь Фортуна снова улыбнется мне, вернув его в мои объятия? Утром Олеся, выпустив своих животных пастись на свежей весенней траве, встретила соседскую девчонку Тамиллу, которая тоже жила с овдовевшей матерью.
- Вчера к вам приезжал роскошный экипаж, почти царский, с привлекательным мужчиной, еще раньше он приезжал на фаэтоне, привозил вам какие-то вещи, он что, друг твоей матери? - привязывая на колышек своего козленка, спросила Тамилла.
- Да, приезжал, его зовут Щеглов, и подарил мне овцу и молодого баранчика, но бабушка Щеглова не восприняла, и он, обидевшись, ушел, - грустно произнесла Олеся. - А я знаю, где он живет, - вдруг неожиданно сказала Тамилла,- в большом дворе, где особняк бека Махсуда, который был очень богат, но он погиб, а его жена померла. Помню, привозили ее тело и похоронили на мазаре рядом с мужем.
- Тамилла, я прошу тебя, ты не покажешь мне, где этот двор, а? Ты отвяжи своего козла, пусть он с моими животными пасется вместе, и мы, будто пася их, подойдем ко двору, где живет Щеглов, иначе бабушка меня накажет, а так никто не узнает, что я с ним встречалась, - молила подругу Олеся. Две подруги, слегка подгоняя животных, подошли к лавке, напротив которой, через дорогу, виднелся большой двор с постройками и огромный каменный дом на самом берегу реки Кура.
- Тамилла, ты присмотри за животными, а я быстро выведаю, в самом деле, он там живет, или ты просто перепутала его с кем-то и, перебежав дорогу, приблизилась к воротам. Двор был многолюден, работники выполняли разные работы, и никто не обращал внимания на Олесю, только сторож, открывая ворота, из которых выезжала мажара с людьми, заметил ее и вежливо спросил:
- Ты кого-нибудь ждешь, девочка? Олеся замялась, но, быстро взяв себя в руки, подошла к сторожу.
- Мне нужен ротмистр Щеглов, - четко, громко, требовательно сказала она.
- Ведь еще раннее утро, их благородие изволят отдыхать,- строго ответил сторож, но я схожу, разузнаю, а как тебя величать?
- Скажите ему, что пришла Олеся и ждет его у ворот. Велев ждать его у ворот, сторож по дорожке, выложенной каменными плитами, направился к дому, где жил ротмистр Щеглов. Навстречу ему шел только что проснувшийся Таир, у которого сторож поинтересовался, не проснулся ли их благородие Щеглов. Таир недоуменно пожал плечами, дав понять, что ему это неизвестно, и сторож вынужден был спросить у кухарки, стоящей на крыльце, и в это время сам Щеглов выходил из дома. - Ваше благородие, - обратился к нему сторож, - там, у ворот вас дожидается какая-то малолетняя девочка, представившаяся Олесей.
- Как, как, Олесей? Вы не путаете, откуда ей здесь взяться-то? - чуть ли не закричал Щеглов, не дожидаясь ответа сторожа, слегка отстранив его, побежал к воротам. Увидев Олесю, топтавшуюся в порванных грязных ботах у ворот, от неожиданности и жалости у Щеглова комок к горлу подступил.
- Олеся? - подозвал ее Щеглов, и она от радости со всей силы прыгнула в его объятия, едва не уронив его.
- Как ты нашла меня, и все ли в порядке с мамой? ведь я не пришел в тот вечер на свидание, думаю, что она, должно быть, была сильно огорчена. Да что тут мы стоим, пойдем ко мне, посмотришь, как я живу,- радостно, молящим голосом произнес Щеглов.
- Ты извини меня, но я не могу пойти с тобой, там, у лавки, моя подруга Тамилла сторожит моих животных, она мне и рассказала, где ты живешь, а ты, ротмистр Щеглов, нас бросил? - еще находясь в его объятиях, плача, спросила Олеся.
- Ну что ты, конечно, нет, просто, к вам я больше не смогу прийти, этого требует Анастасия Львовна, а я оказался наивным глупцом, влюбился в твою маму, поддаваясь ее очарованию, и забыть не в силах, - грустно выдавил из себя Щеглов. Олеся услышала голос Тамиллы, подзывающей ее, и выскользнула из объятия ротмистра.
- Мне пора идти, а то дома спохватятся и будут меня искать, - с сожалением произнесла Олеся.
- Ведь ты с мамой прогуливаешься по деревне, по берегу и скажи ей, только, пожалуйста, чтобы не знала бабушка, я вас приглашаю на обед в полдень и буду ждать тут у ворот, идет?
- Идет-то, идет, а согласится ли мама на твое приглашение, я не знаю, - неуверенно ответила Олеся, пожимая плечами, и пошла в сторону лавки, где, нервничая, ее ждала подруга Тамилла.
Через неделю сыскарь Лембинен Оскар Ильич пришел в управление строительства за обещанной депешей о причинах трагической гибели мужа Роксаны Старкова, которую должны были, по требованию управления, прислать со стройки. Начальника управления строительства Сысоева на месте не оказалось, но предупрежденная барышня в приемной сразу же препроводила сыскаря к заместителю, который, увидев его, забеспокоился, услужливо предложил ему садиться на диван и протянул ему депешу за подписью начальника стройки, присланную по телеграфу.
- Вы нас извиняйте, конфуз получился, мы посылали посыльного к вдове раба божьего Старкова, чтобы сообщить ей о постигшем ее горе, однако, она в своем доме не живет, а соседи не ведают, где она, - виновато произнес человек в пенсне, опуская маленькую голову. Оскар Ильич, быстро свернув листок, засунул его во внутренний карман сюртука. - Она не иголка, чтобы потеряться, - недовольно буркнул сыскарь, - значит, вовсе не искали, теперича же мы сами ее найдем и сообщим это наинеприятнейшее скорбное известие, - и, поклонившись, вышел. Он незамедлительно, взяв легкий экипажец, велел кучеру срочно отвезти его в Сальяны по государственному делу и, как заклинание, повторял, только бы Эльдар был на месте. Приехав в Сальяны, Оскар Ильич нашел Эльдара в доме Герая и, только после этого, отпустил кучера, щедро заплатив ему. По его виду Эльдар понял, что его друг успешно решил эту «дилемму» и, наверняка, поездка была удачной, только в пути нерешительно спросил, - Оскар Ильич, вижу, что ты доволен поездкой, удалось ли тебе добыть доказательства гибели мужа Роксаны или это блеф, а?
- Никакого блефа, Эльдар, муж Роксаны Старков, на самом деле погиб в результате несчастного случая, и вот доказательство, - довольно произнес сыскарь, показывая Эльдару казенные бумаги.
- Только прошу тебя, Оскар, ты сам поговори с ней и отдай эти бумаги, подтверждающие факт гибели, идет? - растерянно, с огорчением произнес Эльдар. Да, конечно, гибель мужа Роксаны была для нее личной трагедией, большим злополучием и, когда сыскарь представит ей казенные бумаги, как доказательство, тем самым развеяв слухи, это вызовет у Роксаны глубокое душевное страдание, скорбь, хорошо, если она быстро возьмет себя в руки, но все равно, печаль и скорбь будет точить ее душу и сердце, как шашель, но она в этой жизни не проиграла, ведь у нее растет мальчик и, главное, Эльдар ее любит, и тут уместны пушкинские слова: «Если жизнь тебя обманет, не печалься, не сердись», такова уж воля фатума, который неотвратимо втягивает нас в неизбежность. Фаэтон подъезжал к дому Эльдара, в гостиной горел свет, тетя возвращалась из конюшни, Эльдар, не останавливаясь, направил фаэтон прямо к конюшне. Выпрягав коня из фаэтона, Эльдар заботливо покрыл его войлочным покрывалом, и вместе с сыскарем зашли в дом. В коридоре их ждала Роксана, которая почти две недели, лишившись покоя, ждала его появления и не рассчитывала, что Оскар Ильич так быстро вернется. Они сразу направились в ванную и, умывшись, сели на кухне. Ужин был готов - баранина с фасолью пахла аппетитно, но им есть не хотелось. Эльдар принес из погреба две бутылки водки, запечатанные сургучом и, налив две полные чаши, тихо произнес:- давай, помянем его по русскому обычаю, - и друзья молча выпили. Наблюдавшая за ними Роксана все поняла.
- Я готова и настроилась выслушать ваше сообщение, Эльдар, не молчи и не делай мне еще больнее, - причитая, слезно молвила Роксана. Оскар Ильич вытащил из внутреннего кармана сюртука два листа бумаги с гербом и печатью, молча протянул Роксане.
- Клянусь святым именем нашего бога Триглава, документы подлинные. Она, взяв бумаги, ушла в гостиную, и они слышали ее громкое, горькое рыдание.
- Пусть поплачет, легче станет, - печальным голосом вставил сыскарь и, снова, молча выпил налитую в чашу водку...
Двадцатая глава.
Княжна Ксения, довольная тем, что ей так легко и быстро удалось изменить родословную Рамиза, восторженно - витиевато рассказывала ему о своих хитросплетениях, как она убедительно доказывала своему дяде, князю Веселовскому Андрею Ивановичу, что тот сразу же, без лишних расспросов распорядился внести необходимые изменения и выдать выписку из метрической книжки и новый пашпорт мелика - закавказского горного князька. Конечно, Рамиз радовался тому, что он навсегда избавился от того унизительного, презрительного прозвища - батрак, изменив сословие, которое, как проклятие, висело над головой его предков и продолжало бы висеть над ним и над потомками, если не случай, сведший его с княжной Ксенией, а вот корни происхождения, истоки куда денешь, а? Пусть это и фальшь, лицемерие, обман, а кому это интересно, если само светское общество рождено во лжи, притворстве и бесстыдно веками эксплуатирует крестьян, определив их сословие, а по какому праву, кто их наделял этими правами, и по какому несправедливому закону, обрекая их в нищету, неравенству с рождения, а? Он вспомнил ссыльного Лихоедова, сосланного за «революционный бред» на Кавказ, как говорили ему в жандармерии, проветрить мозги и вылечиться от герценовского бреда о «русском социализме». А где же она, воля-то? На Кавказе хоть не было крепостного права, но это не освобождало крестьян от кабальных условий, они продолжали батрачить на своих хозяев - меликов, даже крестьянская реформа в России не повлияла на бедственное положение крестьян, он, крестьянин, так и остался собственностью помещика - крепостника. Княжне Ксении показалось, что Рамиз вовсе ее не слушает, и только обращение Павла прервало его размышления.
- Твои наброски, Рамиз, порой напоминают художественный прием гротеска, и тут я вынужден выделить наличие разных контрастов, очень забавных и интересных, наверное, твоя судьба определялась мойрами, поэтому ты стоик, и богиня Парка к тебе благосклонна, а ведь ко многим она не благоволит, и тут уместны слова Батюшкова:
- «Парка дни мои считает и отсрочки не дает». Безусловно, ты талантлив, тебе следует изучить языки, и тут, я думаю, мы с Ксенией должны тебе помочь, - произнес Павел, загадочно посмотрев на княжну.
- Я предлагаю отметить факт возведения Рамиза в мелики разгульным пиршеством, прошу, пойдемте ко мне в замок, и кухарка приготовит нам то, что пожелаем,- веселым, озорным голосом произнесла Ксения.
- Уже поздно, Ксения, - начал, было, Рамиз, - может быть, перенесем вакханалию на другое время? Но Павел, обняв друга и смотря на Ксению, которая светилась от счастья, тихо молвил: « Разгульна, светла и любовна, душа веселится моя» повторил бы вновь Языков, увидев ее. У ворот зазвонил колокольчик, и все с удивлением переглянулись. Все вышли на крыльцо, сквозь забор была видна легкая повозка, в которой сидела женщина, укутавшись в шаль, и мужчина, стоявший у калитки. Конечно, Рамиз узнал их и, на удивление всем, бросился к воротам.
- Добро пожаловать в мои скромные пенаты, Теймур и Заира, - открывая ворота и впуская повозку, радостно произнес Рамиз.
- Вот нам, Павел, и кухарка Заира, и ее муж Теймур, который будет присматривать за жеребцами, только что объезженными, и завтра же он поедет со мной и пригонит их. Тот конюх нам тоже нужен, пусть работает во дворе, ухаживает за садом, вы идите, а я потом присоединюсь к вам, сначала определю им комнату, покажу кухню, погреб, - уже не обращая внимания на Павла и княжну, произнес Рамиз.
- А я остаюсь с тобой, - начала было возражать Ксения, но Рамиз, недовольный, жестом оборвал ее.
- Я же сказал, идите, - сердито, громко повторил он.
У Щеглова, стоявшего у ворот, часы показывали полдень, но не было ни Олеси, ни Дианы, он нервно топтался на месте, обреченно смотрел на дорогу, откуда они должны были показаться, это была для него судьбоносная встреча, хоть какая-то победа над фатумом, который в последнее время, издеваясь над ним, насмехался. Не следовало бы так глупо поносить Бога, якобы, несправедливо отнявшего жизнь Лейлы, глупец, нашел, кого винить, когда это злодеяние осуществляют мойры, обрезая «нить жизни» человека, не считаясь ни с чем. Он их увидел, они шли через поле со стороны лавки, и Олеся, поторапливая мать, не выдержала и пустилась бегом в сторону ворот, где стоял Щеглов. Он, галантно поцеловав руку Дианы и взяв ее под руку, держа за ручку Олесю, повел их по дорожке, уложенной каменными плитами, к большому дому, и они втроем поднялись на второй этаж в гостиную. Подошли Оксана и Таир по просьбе Щеглова, чтобы познакомиться с Дианой и ее дочерью Олесей. Диана была одета скромно, в старое пальто, в платье из муслина, плечи покрывал широкий платок из кисеи, белокурые волосы были собраны в пучок на затылке и закреплены простыми заколками, и никаких украшений. Огромный резной стол, инкрустированный узорами и изображениями из драгоценного металла, перламутром радужной окраски, был накрыт разными вкусными кушаньями, а на позолоченных подносах стояли фарфоровые графины с коньяком и вином с хрустальными бокалами, рюмками. Служанка обратилась к Щеглову с вопросом, что еще барин желает, Таир успокоил ее, мол, мы сами будем обслуживать себя, и отпустил ее на кухню. Все ждали Оксану, которая укладывала мальчиков спать. Наконец, все сели за стол, и Таир, наливая дамам вина, Олесе фруктовый сок, а себе и Щеглову коньяк, обратился к Щеглову, мол, тост за тобой. Щеглов, в присущей ему манере, поднялся, держа в руке бокал, тихо прошептал,- «Полный влагой искрометный, зашипел ты, мой бокал!», как говорил Баратынский, а мы, давайте, выпьем за знакомство, за то, что фатум сжалился над нами и не помешал нашему хрупкому счастью.
- Жаль, что на нашем пиршестве отсутствует наш молодой друг Рамиз, который уехал в долину к табунщикам, и наш зодчий Беккер, занятый строительством замка в горах, - с сожалением произнес Таир. Откушав, Таир и Оксана ушли к детям, а Олеся увлеченно осматривала картины на стенах.
- Я вам назначала свидание, Николай, интересно было бы узнать, почему вы не пришли, а ведь я вас долго ждала, - вдруг неожиданно спросила Диана.
- Вы же не вышли на дорогу с Олесей в указанное время, я вынужден был прийти к вам, и вы даже тогда не избавили меня от объяснения с Анастасией Львовной, я понял, что она назойливая, безмерно ревнивая и вынудит вас отвергнуть меня, именно поэтому, я решил скрыть от вас свою печаль, скорбь, если хотите, или вы пожелали бы, чтобы я скорбел, как у Апухтина: « скорбный стон... в тиши ночной мучительно звучал», и вряд ли это доставило бы вам наслажденье, а я тогда мог бы не воздержаться, вы сами видите, язык у меня злой, колючий, и тут ничего не поделаешь, «эзопов язык», и я отнюдь не фразер. Та женщина, унаследовавшая это сказочное богатство, умерла, оставив младенца, мальчика, но прежде раскрыла мне все тайны этого дома, показала тайники с несметным богатством, и по ее желанию, я из С. Петербурга привез моего друга зодчего Беккера, чтобы он построил в горах замок, и он строится. Исполнив ее желание, я уеду, хотя мне некуда и не к кому ехать, нет у меня и друзей более, кроме названных Таиром людей. Вам не следует меня жалеть, я не убогий чухонец, да, я влюблен в вас, но это безответная любовь, я отрицаю те скрижали, где были девять заповедей, и склонен признать только любовь - эрос в платонизме, чувство, страсть, основанную на инстинкте, даже, пусть на половом влечении. У меня было желание избавить вас от одиночества, напомнить крыловское понимание одиночества, «В одиночестве способен жить не всякий», оно, непеременно, разрушит душу, приведет в состояние неизбежного упадка пневмы, и пример тому я! - и громко захохотал. Да, он обворожил Диану своей речью, да, он начал пленять ее мыслями и подчинять волшебной силе - своей воле, а как тут устоишь? Ведь я еще молода и добровольно обрекла себя на страдания и нахожусь в состоянии разложения, невосполнимого упадка душевных сил, а вот тут он абсолютно прав, и на ум приходят пушкинские слова: «ты будешь сожалеть об участи, отвергнутой тобою», а это и есть забвение, мои похороны, этого желает и Анастасия Львовна, после смерти сына она категорически не хочет, чтобы рядом со мною был мужчина, и по-прежнему остается в своем зложелательном намерении, и переклонить ее в сторону доброжелательности, увы, не представляется возможным, пожалуй, Щеглов прав, я медленно чахну, превращаясь в старушенцию, он признался, что влюблен, а что тебе еще нужно? Красив, умен, образован, а, главное, он тебе тоже нравится, ты боишься в этом признаться даже самой себе, из-за ложной гордости, что ли? «да полно вздор молоть», как говорил Грибоедов, и эта твоя химерная мечта не осуществима, а Щеглов не призрак, не плод воображения, а мой шанс ощутить снова сладостный миг счастье в этой богом забытой глуши, но Анастасия Львовна не даст тебе встречаться с ним, ишь, как она его враждебно встретила, каким свирепым взглядом, презрительно смотрела на него, будто он хотел у нее отнять что-то дорогое.
- Диана, вам налить еще вина?- спросил Щеглов, прервав ее размышления.
- Благодарю вас, Николай, если можно, немного, а то вы напоите меня, я буду пьяна, начну вздорить, и вы все содержимое вашего кладезя начнете выливать на меня, - отпивая глоток, улыбнувшись, переливчатым голосом, тихо произнесла Диана.
- Почему вы, испытывая неодолимый панический страх перед Анастасией Львовной, не поступите, как ослушница? Мне хотелось бы понять, теперь-то что вас так связывает, что вы не можете ей перечить, любовь - не думаю, уважение - допускаю, но вы должны понять, что вы мне нужны, я желаю вытащить вас из бездны Тартара, где вы сейчас находитесь. Вы не обижайтесь, но пусть она не желает вам счастья из-за ревности, но о будущем Олеси она также не думает, это и есть легкомыслие, недостаток ума, Олесю необходимо устроить в пансион, где она должна учиться, общаться со своими сверстниками, а не баранчика пасти. Да, я хотел отвезти вас в город, чтобы обновить вам и Олесе одежду, чтобы вы посетили маникюрный салон, чтобы маникюрша вернула прежний вид вашим пальцам и рукам, давно неухоженным..., - он вдруг замолчал, увидев ее слезы, встал, подошел к ней и прижал ее голову к своей груди. Подошла Олеся, хлопая в ладошки, смеясь, произнесла:
- А, между прочим, вы вместе хорошо смотритесь, Щеглов, мне требуется твоя помощь, прошу тебя, пойдем со мной, - взяв его за руку, потащила за собой. Он поспешил за ней, чтобы она не видела слезы матери.
- Ты можешь мне объяснить, это что за картина?
- Здесь висят гравюры, парсуны, то есть, портретная живопись русского живописца Ушакова, - уверенно ответил он. Олеся продолжала смотреть картины, а Щеглов вернулся к Диане и, неожиданно обняв ее за голову, поцеловал в сочные тонкие губы. Она не сопротивлялась, будто находилась в забытьи и, он, воспользовавшись ее состоянием неги, пальцами начал нежно гладить ее стоячие груди, слушая ее тихие стоны.
- Остановись, прошу тебя, здесь не место, сейчас Олеся придет, - взмолилась она. День начал быстро вечереть, вечерние сумерки, смешиваясь с туманом, окутывали долину, вместе с ней и дома. Служанка занесла зажженные лампы, а сам Щеглов, чтобы подавить проснувшееся в нем вожделение, принялся фосфорными спичками зажигать длинные свечи на высоких подсвечниках.
- Уже поздно, Николай, - придя в себя и, едва справившись овладевший ею похотью, выдавила из себя Диана, - мы пойдем домой, спасибо, все было прекрасно, вы вернули меня к неге давно минувших дней, ох, как это было давно, теперь забытое и, порой, думается, а было ли все это, - грустно произнесла Диана.
- Вам не следует омрачать такой прекрасный вечер, оставлять меня в состоянии уныния, хотя вечер был далек от проводимых вечеров Бахусом. Вы ведь можете сегодня не возвращаться домой, - неуверенно начал было Щеглов, - а с Олесей лечь спать в спальной, а я в гостиной, зачем вам идти в пустующий дом и ощущать на себе осуждающий, ревниво - презрительный взгляд Анастасии Львовны, а?
- Нет, Николай, это приведет к полному разладу и так натянутых наших отношений, - вставая, тихо произнесла Диана.
- Она тоже одинока, несчастна, и кроме нас у нее никого нет, конечно, во многом она неправа, но это не повод, чтобы подвергнуть ее душевным потрясениям без Олеси, которую безумно любит, и это было бы бесчеловечно.
- Вы меня не убедили, Диана, я вынужден еще раз, теперь вам, повторить, что Олесе нужно учиться, пожалуй, я мог бы это устроить и вы, лично вы, должны, не считаясь с капризами Анастасии Львовны, решить этот судьбоносный вопрос, потом будет поздно, и вы горько будете жалеть об упущенном благоприятном шансе. Получается, что Анастасия Львовна является непреодолимой пропастью между нами, и вы на это смотрите спокойно. Не допускал, что вы такая безвольная и не способны самостоятельно определить судьбу родной дочери, уж не говоря о своей доли в этой жизни, неужели это вас не угнетает, а? - раздраженно произнес Щеглов, доставая из ящика стола ручной карманный фонарик. Все трое, молча одевшись, вышли из дома, дурманящий запах цветущего сада, разносимый теплым весенним ветерком, распространялся всюду, благоухал неуловимым ароматом, и тут Щеглов не сдержался, тихо буркнул,- точно по - лермонтовски, «Сады благоуханием наполнились живым», взяв под руку Диану, освещая фонариком дорожку, повел ее с Олесей к воротам. Диана, еще находясь на дороге напротив дома, заметила, что свет в доме не горит и встревожилась.
- Странно, свет нигде не горит, что не входит в привычку Анастасии Львовны, сидеть в темноте, - произнесла Диана, ускоряя шаги. Она, стоя на крыльце, долго стучала в дверь, но к двери никто не подходил, и по-прежнему в доме царила тишина.
- А у вас нет с собой запасных ключей, Диана? - спросил Щеглов и со всей силы дёрнул на себя ручку двери, но ручка оторвалась, а дверь так и не открылась.
- Может быть, она вышла погулять или в гости к знакомым ушла? - чувствуя неладное, тревожно спросил Щеглов.
- Это исключено, она вовсе из дома не выходит, наверное, с ней приключилась неприятность, нужно как-то в дом попасть, и как можно, быстрее, - подойдя к окну, ответила Диана. Щеглов, не задумываясь, выбил оконное стекло со стороны кухни и ловко прыгнул внутрь дома, освещая фонариком комнату, и увидел лежащую на полу Анастасию Львовну, которая странно хрипела, и понял, что с ней произошел удар и направился через сени, чтобы открыть наружную дверь.
- С ней беда, вы зажгите лампу, а я пойду за деревенским фельдшером, - не обращая внимания на пораненную руку, из которой хлестала кровь, - сказал Щеглов.
- Ты поранился, нужно перевязать тебе руку, - начала было Диана, но он бегом направился в сторону большого дома к Таиру, так как не знал, где живет фельдшер.
- Ты весь в крови, Коля, подожди, нужно перевязать тебе руку, - чуть ли не закричал Таир и схватил полотенце, переданное ему Оксаной, начал туго перетягивать руку Щеглова. Фельдшер жил недалеко, Таир быстро нашел его дом, долго стучался в дверь, пока, изрядно выпивший фельдшер, бранясь, не открыл дверь.
- Давай, живо собирайся, тут недалеко женщина лежит в бессознательном состоянии, похоже, что ее удар хватил, прошу тебя, поторопись, - сказал Таир, помогая ему одеться. Увидев больную, фельдшер сразу же протрезвел, открыв свой саквояж, достал шприц, набрав в него прозрачную жидкость, впрыснул в руку Анастасии Львовны.
- Ее следует поднять с пола и положить на тахту, если хрип после укола прекратится, тогда, возможно, выживет, - пророчески произнес фельдшер, пожимая плечами. Диана отвела в другую комнату испуганную Олесю, которая дрожала, и опустила широкую занавеску между комнатами. Да, фельдшер был опытным, несколько лет практической работы в лазаретах во время войны, после длительного времени лечения селян от разных недугов, набрал колоссальный опыт, и в селении никто не мог обходиться без его помощи.
- Ты, ротмистр Щеглов, не смотри на меня так презрительно, исторувшись, да будет вам известно, что я тоже воевал не меньше вашего, пусть я выпиваю, но свое непростое дело знаю и уехать отсюда не могу, так как некому оставить этих бедолаг. О, как фельдшер был прав, его пророчество сбылось, и в самом деле, через несколько минут Анастасия Львовна престала хрипеть и начала отрывисто дышать, фельдшер горделиво поднял голову, укоризненно посмотрев на ротмистра Щеглова.
- Ладно, братец, не серчай на меня, ты настоящий сельский эскулап, и я тебе подарю золотой «эскулапов полоз», чтобы ты гордился этой эмблемой - символом целителя, - похлопав фельдшера по плечу, весело произнес Щеглов.
- Оставить больную в таком для нее критическом состоянии невозможно, и придется мне побыть здесь, конечно, если барышня не будет возражать, - тихо сказал целитель, довольный хвалебными словами в свой адрес.
- Барышня не возражает, - быстро ответил за Диану Щеглов, - только ты скажи, чего тебе еще треба, и мы тебя обеспечим, а нельзя ли ее сейчас отвести в город в лечебницу?
- Это неудачная идея, ротмистр, ее передвигать нельзя, она должна лежать неподвижно, не говоря уж о транспортировке, пока кризис не минует, а вот мне треба выпить и закусить, ваше благородие, если, это возможно, - несмело проговорил фельдшер.
- Это же пустяк, друг мой, я сейчас пойду домой, и тебе привезут и выпить, и закусить, только ты о больной не забывай, - доброжелательно произнес Таир и вместе со Щегловым вышел на крыльцо.
- Я понимаю тебя, Николай, что ты не оставишь Диану в такой для нее трудный час, но я должен итти, ведь Оксана одна дома, а то, что обещал эскулапу, кухарка приготовит, и кто-то из работников привезет, - прощаясь с другом, произнес Таир. Щеглов вернулся в комнату, где на тахте лежала Анастасия Львовна, на маленьком диванчике со сломанной спинкой, обреченно опустив голову, сидела Диана. Ее сама Эриния наказала, чтобы не смела, мешать счастью других, - подумал Щеглов, - и тут все равно не совсем корректно и этично злорадствовать по поводу несчастья старой, умирающей женщины. - Вам не помешало бы немного отдохнуть, Диана, и полно вам так горевать, все равно мы ей помочь не в состоянии, да и фельдшер неотлучно находится рядом с ней, как только улучшится ее состояние, я отвезу ее в город, в лечебницу, думаю, что она поправится, а я, пожалуй, пойду в свои пенаты, хотя это родным домашним очагом не назовешь, но все же, «Отечески пенаты, о пестуны мои!», как говорил Батюшков, пусть мне некого пестовать, все равно нужно возвращаться туда, так как я здесь тоже персона не желательная, - грустно произнес Щеглов и, не попрощавшись, вышел. Диана, смотря в окно, видела, как Щеглов, освещая себе дорогу фонариком, уходил в сторону лавки, унося с собой ее надежду и мечту. Вот и мои похороны, - подумала она, потерянная, он все-таки ушел «одинокий, потерянный, я как в пустыне стою», вспоминая некрасовские слова.
Эльдар, проводив своего друга Оскара Ильича, ничего не говоря Роксане, уехал в долину, где на земельных угодьях Герая, у которого он работал приказчиком, всюду кипела работа. Он нарочито оставил ее, дав ей возможность пережить постигшее ее горе и, напоследок, предложил, мол, если захочет покинуть его пенаты, тогда пусть готовит свои пожитки, и он отвезет ее, куда она хочет, при этом, обеспечит ее деньгами, мужа уже не вернешь, а играть судьбой мальчика опрометчиво и глупо. Она была настолько расстроена от досады, что хотела, было, сказать ему что-то важное, а он даже не посмотрел в ее сторону и вышел.
Княгиня Софья Андреевна видела перемену в поведении дочери, трепетное влечение к Рамизу, приняв это за мимолетное увлечение и шалость ради забавы. Но она жестоко ошибалась, перепутав все ее чувства, это было сердечное влеченье, влюбленность и она намерена была основательно влюблять в себя Рамиза.
- Тебе не кажется, Ксения, ты что-то чересчур увлеклась этим холопом, который, незнамо за какие такие «заработки», купил такой шикарный особнячок и хочет вскружить тебе голову, а? - как-то вечером за ужином спросила княгиня.
- Нет, не, кажется, я уже не скрываю, что влюблена и любима и должна тебе признаться, что он напомнил мне слова Грибоедова: - «а у меня к тебе влеченье, род недуга», и не смей его поносить, унижая, ведь у тебя тоже появился недуг - жить с хахалишкой, - грубо ответив, матери, вышла из-за стола.
- Я не хаха, - хотела крикнуть ей вдогонку княгиня, но княжна закрылась в своей комнате, заперев дверь на ключ, и нарочито громко начала играть на фортепиано. Это уже разлад, срочно следует принимать меры, чтобы разлучить их и отправить ее в Европу учиться, тем самым разрушив их идиллию, а его, Рамиза - идиллика, устранить, она княжна, царских кровей, и он ей не чета, интересно, поддержит ли меня в этом Павел, ведь он его друг. Павел, услышав ее слова, как она поносит Рамиза и собирается его наказывать, счел своим долгом предупредить друга, и решил больше не видеться с княгиней.
- Ты, княгиня, злобная, мстительная фурия, и с этого момента мы чужие, очевидно, ты никогда по-настоящему не любила, и все было игрой воспаленного рассудка, рожденной похотью, и ты готова совершить омовение кровью моего друга, как Кибела, с помощью своих мистов? но этому не бывать! Ты, княгиня Софья Андреевна, заслужила мое презренье, как говорил известный словесник, «мрежею души не ловят», ведь это же мрак, безысходность, тьма, равно тому, что отдать душу Сатане, и ты, обласканный им, может быть, избежишь, геенны огненной, и ведь ты ненароком стала моей возлюбленной, похотливая, порочная, смазливая кокотка из борделя, боже мой, какое коварство, и как ты посмела за моей спиной строить ковы, а? - и, не дождавшись ответа, поспешно покинул замок.
Не сбылось пророчество сельского эскулапа, через три дня Анастасия Львовна, не приходя в сознание, тихо скончалась, и по велению старшей из сестер Парки, парки обрезали ее «нить жизни», когда это случилось, Щеглова не было, и фельдшер, расстроенный тем, что не смог противостоять фатуму, сильно было огорчился, и с виноватым видом сообщил Щеглову о ее кончине. Тот без особых эмоций воспринял его сообщение, внешне не проявляя никаких душевных переживаний. Похороны Анастасии Львовны, организованные Щегловым, состоялись на деревенском кладбище для православных, рядом с мусульманским кладбищем. Теперь ее душа, - подумал Щеглов, - непеременно. встретится с душой сына Андрея, умершего на каторге от скоротечной чахотки и, пожалуй, нетрудно догадаться, что она этого очень желала, на этот раз фатум, будто решил сжалиться над ней, поступил великодушно, избавив ее от земных забот, обеспечив эту долгожданную встречу. После поминок по русскому обычаю Диана, бледная, с распухшими глазами от слез, укутав свои худые плечи черной шалью, обреченно сидела на диване, обняв Олесю. Да, смерть неконтролируема, и Щеглов, смотря на ее жалкий вид, вспомнил пушкинские слова: «я, как смерть, и тошь и бледен» и от жалости, сострадания к ней защемило сердце, но она пока что не ответила на его признание в любви. Теперь Диана, переживая смерть Анастасии Львовны, пожалуй, долго будет восстанавливать силы и до любви ли сейчас ей? А Щеглов все-таки думал иначе, смерть свекровушки навсегда освободила ее от оков кабалы, и теперь она вольна сама решать свою судьбу. День начал вечереть, те знакомые Анастасии Львовны, которые пришли ее помянуть, начали расходиться, не жалея своих соболезнований Диане, но она пока находилась в состоянии оцепенения. - Мне хотелось бы уточнить, Диана, - не выдержал он, нарушив тишину.
- Я здесь еще нужен? а то от вашего состояния лишился было покоя, и вряд ли меня по-прежнему посетит спокойный сон, на ум приходят некрасовские слова: ««тяжек сон того, кто горем удручен». Олеся, выскользнув из объятия матери, подошла к Щеглову и прижалась к нему.
- Не бросай нас, Щеглов, живи с нами, теперь ведь бабушкина комната освободилась, - плача, по-детски наивно молвила она. - Хорошо, хорошо, ты только не плачь, пожалуйста, я же не ухожу, - успокоил он ее. Он подошел к столу, где стоял графин с коньяком, налил до краев стакан и выпил. Щеглов вышел за дровами, чтобы растопить очаг, который был устроен между комнатами, канал дымоотвода проходил через межкомнатную стену, обогревая обе комнаты.
- Я сейчас буду жарить цыплят на вертеле, а ты, Олеся, будешь мне помогать, идет? Только надо дать очагу разгореться, тогда угли будут дышать жаром, и зарумянятся наши цыплята, - разжигая огонь, произнес Щеглов. С торца дома была пристроена маленькая комнатка, разделенная перегородкой на две части, одна служила для того, чтобы умыться и постирать одежду, где стояла металлическая ванна и старая колонка для обогрева воды с чугункой, а другая часть комнаты пользовалась, как уборная с глубоко вырытой ямой. Диана, находясь в состоянии уныния, все молчала, так и не ответив на вопрос Щеглова, но он по характеру был нетерпелив и был раздражен ее молчанием, а когда он предложил ей поужинать, она отказалась, тем самым вывела его из терпения.
- Мне кажется, что и ваша душа тоже покинула свою оболочку вместе со свекровушкой, оставив эту грешную землю, и вы погрузились в небывалую печаль, отчаяние, и мое присутствие усиливает ваше такое состояние, делая его невыносимым, так? Да, к сожалению, я вам не нужен, а жаль, мы ведь могли быть счастливыми, теперича, мне не интересно, о чем вы думаете и что вы намерены делать дальше, потому что душа моя, которая была наполнена вами, опустошена, вот цена безответной любви, и я вновь стал жертвой своей излишней доверчивости, вынужден уходить, и тут были бы уместны лермонтовские слова: «была без радости любовь, разлука будет без печали», вы сделали мне больно, прощайте, Диана, если желаете, можете, как Деянира, от «горя» покончить с собой, а ты, Олеся, если захочешь, я мог бы тебя определить в гимназический пансион в городе, и будешь жить со своими сверстниками и учиться, - произнес совсем было расстроенный Щеглов, не прощаясь, покинул дом. У Дианы наконец-то проснулась сознательность поступка, и ей хотелось кричать, попытаться остановить его, но тщетно, ложная гордость противостояла ее желанию, и даже мольбы Олеси остались без ответа.
После унизительных слов Павла княгиня Софья Андреевна впала в глубокое депрессивное состояние, сама добровольно лишила себя той неги, которую доставлял ее возлюбленный, услаждая, а ведь она уже привыкла к его ласкам, неукротимой страсти, и вряд ли, он вернется, проявив сочувствие, тогда я обрадовалась бы, как говорил Герцен: «его сочувствие было для меня великой отрадой», но это химерная мечта, и этому не бывать. Боже мой, как я жалею, что сказала ему об этом, не подозревая, что они так дружны. Княжна Ксения, не догадываясь о кознях матери, через потайной ход покинула замок и подошла к особняку, где разъяренный Павел, выпив целый фужер коньяка, ждал появления Рамиза, чтобы предупредить его о мести, которую намерена была осуществить княгиня. Зазвонил колокольчик у ворот, он знал, что это Ксения, так как Рамиз калитку открывал своим ключом. - Ты тоже будешь участвовать в мистерии, которую надумала твоя мать, когда жертвой станет твой возлюбленный, прольется его кровь, а? боже мой, какое притворство, лицемерие, ввести в заблуждение юношу своими ложными чувствами, вскружить ему голову, как невежде, простачку, и на ум приходит гамлетовское отчаяние: «о стыд, где ты?». Княжна, я не хочу тебя больше видеть, а твою мать презираю и ненавижу, ты тоже злобная, коварная, как Эрина, - истошно кричал с крыльца Павел, закрыв за собой дверь. Какая мистерия, какая кровь, - недоумевала княжна, теперь без остановки звоня в колокольчик. Но, Павел был непреклонен, категорически запретил слугам пускать княжну, ишь, что, задумала его хаха, ведь знает, что он мой друг и, несомненно, понимала, что я никогда не предам его, а Рамиз гордый малый, он с омерзением будет смотреть на ее угрозы и не станет ударяться в бегство, как абрек. Да, сама княжна виновата в том, что, как только он появился, признался, мол, из бедной семьи, а особняк купил на заработанные деньги, и его слова были переданы княгине, кто тогда знал, что этот юноша посеет в сердце Ксении семя первой девичьей любви, и эти семена уже дали всходы, теперь следует бесчеловечно растоптать эти ростки, что ли? А какая необузданная наглость, бесстыдство помешать счастью родной дочери ради выдуманного вздора о «царских кровях», а что, у этой крови цвет другой или она, как нетленная кровь - ихор, как у богов, так, что ли? Видите ли, она столбовая дворянка, как москит, сосущий кровь у крестьян, которых веками бичевали, как гласит известная притча никитинского мужика, который рассуждал: «вишь, какая притча! верно, я не в пору развязал язык», это ее сословие отрезало языки, отрубало головы и вырывало ноздри за малейшее неповиновенье, гноило сначала на галерах, а затем и каторгах, это свой народ-то? Разве этим позором, бесчестием можно гордиться? Нет оправдания их деяниям, и история не склонна забывать и прощать их преступные дела, и придет время, все рухнет, станет необратимым.
Эльдар, уехавший в долину, долго не возвращался, тем самым давая возможность Роксане в одиночестве пережить постигшее ее горе и сделать свой выбор относительно его. По ее состоянию, как она переживала гибель своего мужа, он понял, что Роксана очень любила его и вряд ли когда-нибудь смирится с невосполнимой потерей, будет способна полюбить другого человека, это вряд ли, поэтому, он не особо надеялся возникновению этого чувства, но все же, это возможно. Эльдар не знал, есть ли у нее родственники, друзья, которые могли бы ее приютить, дать ей кров, и надеялся, что ему самому удастся позаботиться о ней самой и ее ребенке, но он жестоко ошибался, ничего не зная о ее прошлом. А Роксана его ждала, чтобы дать ему эту надежду, со временем начнет привыкать, приобретет то забытое счастье, а может быть и любовь, а? Иного выхода из положения, в котором она находится, просто нет, и с этим придется смириться, тем более, он выполнил ее условие, проявив благородный поступок, освобождая из когтей Ирады, дав ей и малышу кров. Но он почему-то задерживался, а ведь уехал-то с тяжелым сердцем и, по рассказам его тети, он пережил большие потрясения, много горя, когда семья погибла, даже пришлось уходить с военной службы. Да, получается, что фатум коснулся и его своим леденящим крылом, отняв жизнь самих дорогих ему людей, причинив душевную боль и страданья, как и ей? Тут неуместно проявлять излишнюю гордость, а признаться самой себе в том, что Эльдар ей тоже нравится и не чета приезжим похотливым офицерам, с которыми ты имела интимные отношения до замужества, один из которых обещался вернуться и увезти тебя в город, в свое поместье, восхваляя, что ты очень мужелюбивая. Она от него и забеременела, наверное, родив байстрюка, осталась бы одна, не подвернись тогда Сергей, так что не гордись и не хвались своей беспутной молодостью, продолжала бы и сейчас беспутничать, да господин случай помог, теперь притворно льешь слезы, точно не зная, любила ли ты мужа-то своего? Теперича, встретив порядочного, заботливого человека, выдаешь себя за кисейную барышню, жеманницу, а ты, в самом деле, нимфоманка, ведь помнишь, так назвал тебя один из офицеров, который не мог тебя удовлетворить, тогда ты не понимала значения этого слова, да другой подсказал, и все это было в твоей жизни, поэтому не тебе капризничать, оставь свою прихоть и вспомни грибоедовские слова: «вишь, прихоти какие завелись!» Она услышала шум подъезжающего фаэтона, прямо в платье выбежала на крыльцо. Эльдар начал из фаэтона выгружать продукты, ручной резной работы детскую кроватку, и она помогла ему нести ее в одну из комнат на втором этаже, которую накануне выбрала для ребенка и с расчетом, так как комната находилась рядом со спальной.
- Если ты не возражаешь, то эта комната будет Михаила, - неуверенно произнесла Роксана.
- Конечно, нет,- коротко, устало ответил Эльдар. Распрягав коня, он, как, обычно, покрыл его войлочным покрывалом, а фаэтон поставил под крышей, чтобы не промочило весенним дождем, который шел часто. Поднявшись в кабинет, Эльдар скинул с себя дорожную одежду, надев халат, спустился в маленькую комнату рядом с кухней, которая служила, как ванная. Под колонкой топилась чугунка, вода в колонке уже была горячая, заполнив чугунную ванну, Эльдар лег почти в горячую воду, сразу ощутив приятное облегчение. Открылась дверь ванной комнаты, и без стука зашла Роксана, неся большое полотенце, обшитое бахромой, и душистое мыло. Он от неожиданности начал робеть, инстинктивно прикрывая свой срам.
- Да я не смотрю, - начала было оправдываться Роксана, - принесла полотенце, чистое нижнее белье и мыло. В гостиной накрыт стол, пожалуйста, Эльдар, давай, поужинаем вместе, пожалуй, хватит мне скорбеть и тебя мучить, все равно, все назад не вернешь. В ней говорила похоть, вызванная нимфоманией, ведь ее давно никто не ласкал, она была измучена половым влечением и безумно желала бурного полового удовлетворения. Кажись, это сегодня состоится, и она намерена продемонстрировать Эльдару свою буйную страсть, темпераментность, чтобы с первого раза очаровать его и пленить, предаваясь разгульному распутству.
Павел вынужден был подробно рассказывать Рамизу об угрозах княгини в его адрес.
- Она находится в состоянии необузданной ярости, и полна решимости осуществить задуманное, а княжне я нагрубил, и велел слугам не пускать ее, - встретив друга, подавленно произнес Павел. Рамиз к его словам отнесся не серьезно, допуская, что, после того, что было между ним и княжной, Ксения не допустит по отношению к нему никакого насилия, вероломного поступка, именно поэтому пригласил Павла спокойно отужинать с ним. - Кухарка Заира готовит очень искусно, боже мой, Рамиз, вот беда, голод вкрался в мое нутро и до сих пор наесться не могу, как гомеровский Циклоп, вынужден признаться, что я сомневаюсь, мне удастся ли когда-нибудь насытиться, - направляясь за ним в столовую, где заботливая кухарка накрыла стол, заставив его мясными блюдами с овощами.
- А ты сам, что думаешь о княгине, ведь она твоя хаха и неужто она может ослушаться тебя? - наливая в хрустальные рюмки коньяка, как бы, между прочим, спросил Рамиз.
- Полагаю, что Ксения о ее кознях не знает, - продолжал Рамиз, - если догадывается, то равнодушной к ее затеям не останется, в противном случае я тут проиграл, ведь как бы ни странно звучало, как бы ни было прискорбно, она влюбила меня в себя, - выпив, грустно проговорил Рамиз. Надрывисто зазвонил колокольчик у ворот, кухарка Заира вышла с кухни, вопросительно посмотрела на Рамиза.
- Я открою сам, - коротко ответил он и вышел. У калитки стояла его душечка, Ксения, накинув на плечи шубу-ягу.
- Ты, Рамиз, не хочешь меня пускать в свои пенаты, чтобы я не принесла с собой ворожбу, да? - со слезами молвила она. На крыльцо вышел Павел и с ехидцей произнес: ты скажи, Ксения, как ты, одна, или вместе с моей хахой надумала мистерию над Рамизом, наконец-то, какою ворожбой ты сумела к нему в сердце влезть, а? - если, чуть перефразируя, почитаемого мною Грибоедова? - Ты, Павел, всегда относился ко мне предвзято, - плача, начала причитать княжна, - я с матерью поссорилась и теперича с ней не общаюсь, она намерена отправить меня учиться в Европу, чтобы я получила фундаментальное образование, это и есть повод, чтобы мы с Рамизом не встречались, но я никуда не поеду, - обнимая своего возлюбленного, продолжала плакать Ксения.
- Да полно тебе плакать, пока нет причин горевать, мне ничто не угрожает, а остаться со мной или уезжать, тебе самой решать, Ксения, - спокойно произнес Рамиз, взяв ее за руку, повел в дом. Кухарка Заира принесла еще один столовый прибор для Ксении, и Рамиз положил в ее блюдо мясо с фасолью и заставил выпить рюмку коньяка, чтобы она успокоилась. - Она была очень решительна и, небось, наймет пару абреков, чтобы привести в исполнение то, что задумала. Тебе следует быть осторожным, Рамиз, это может случиться в любое время, я намерен тебя сопровождать, все-таки, боевой офицер, и стрелять, пока, не разучился, - еще больше сея раздор, взволнованно произнес Павел. Значит, даже, новая родословная, которую мне присвоила Ксения, не изменила отношение княгини ко мне, и я по-прежнему остаюсь холопом, слава богу, что не ее, а это хоть как-то успокаивает, - подумал Рамиз. Ксения никак не могла успокоиться, не выдержав осуждающего взгляда Павла, начала навзрыд плакать, и Павел, не привыкший извиняться, вынужден был встать уйти. - У меня много работы, Рамиз, а есть мне расхотелось, а когда освободишься, мне хотелось бы показать тебе откорректированный текст рассказа, а потом начну переводить его на французский язык, и рукопись собираюсь отправить в литературку для публикации, - с целью насмешки, насвистывая ораторию Генделя, которую когда-то исполняла на фортепиано Ксения, презрительно посмотрев на княжну, вышел из столовой.
- Он просто меня ненавидит, - всхлипывая, с обидой произнесла Ксения, - я даже не допускала, что она так агрессивно начнет реагировать на наши с тобой отношения, может, мне следует уходить из замка и пожить у тебя?
- Нет, этот твой поступок вызовет у княгини бурное негодование, мы ведь совершенно точно не знаем о ее намерениях, а только, по словам Павла, что-то, мне думается, она не станет причинять боль тебе, единственной наследнице рода, а что касается относительно моей жизни, убьют так убьют, значит, фатум так решил. Ты же себе другого женишка найдешь, вишь, сколько богатеньких, родовитых вертятся вокруг твоей маменьки. А ведь предупреждал тебя, княжна Ксения, что не чета я тебе, у меня, по выражению Павла, холопская кровь, а у тебя, получается нетленная кровь - ихор, как у богов, вот тебе и несовместимость. Если то, что рассказал Павел, имеет место, то деяние твоей матери несоизмеримо с чем-либо, я думаю, нам пока не стоит встречаться, полагаю, что мне так же не следует возвращаться сюда в особняк, а временно жить там, где работаю, может быть, тогда страсти улягутся, а ты пьешь свою настойку, чтобы не забеременеть, Ксения? - вдруг, беспокойно спросил Рамиз.
- Ты прости меня, возлюбленный мой, я тебе солгала, эта настойка ничуть не помогает, принимая ее, у одной моей подруги началось зачатие, и я вынуждена была выбросить пузырек с настойкой, а я, пока, уверена, что со мной все в порядке, - продолжая плакать, молвила княжна. Вот это и есть безысходность,- подумал Рамиз, - и я вновь оказался глупым, повторяя былые ошибки, попал в отчаянное положение, не имеющее исхода и, пожалуй, оно станет для меня губительным. Он жалостливо, с прискорбием смотрел насовсем еще юную девицу, впервые познавшую девичью любовь, которая, казалось бы, уже сделав свой выбор, столкнулась с небывалой трудностью, напоминающей пропасть, преодолеть которую, вряд ли удастся. Я снова оказался на чужом шестке, для меня запретном, и там нет места для меня, всюду успевающий фатум вновь начал тяготеть над головой, угрожая мне.
- У меня есть много денег, драгоценности, Рамиз, если ты меня любишь, тогда, давай, уедем отсюда оставим княгиню в состоянии раздражения, гнева, пусть себе бесится. Получается, что ты испугался, и отказываешься от меня, предавая забвению нашу любовь, так, что ли? Вишь, какой ты заботливый, даже женишка предлагаешь, случайно, нет у тебя кого-нибудь на примете, а? А что мне делать, повторить судьбу Ниобы, освобождаясь от страдания, превратиться в камень от горя, и ты будешь приходить смотреть на меня, проливая слезы? И будешь молить богов, чтобы воскресили меня, как Пелопса, так, что ли, и вряд ли, после этого, когда-нибудь, посетит тебя состояния нирваны и найдешь полный покой. Ты меня наказываешь за то, что я влюблена, и это есть моя вина, а вот только перед кем, а? Ладно, мать из-за ревности убивает во мне это чувство, или вы вместе не позволяете мне свободно, чувствительно вздохнуть благоухающий аромат цветка первой любви и насладиться им, быть любимой, счастливой? Не пойму, откуда такая злоба ко мне, Рамиз, напоминающая некрасовские слова: «в душе твоей кроткой и нежной злое чувство проснулось, вдруг», а? вот как тебя обуял страх, вдруг, я могу забеременеть, да будет тебе известно, что я буду гордиться этим и стану безмерно счастлива и назло всем буду рожать, а вот Павел тебе напел напраслину, я в его разговоре с матерью не участвовала, а еще раньше, поссорившись с ней, ушла, и не могу судить, насколько правдив рассказ Павла. Да и суть ни в этом, а в том, как ты быстро отказался от меня, безжалостно растоптав все ростки моих чувств, почти, убив меня, кто ты, Рамиз, после этого, не некрасовский ли «лихий сердцеед»? - проговорила княжна, еще продолжая навзрыд плакать и встала, направилась к выходу. Да,- подумал Рамиз, - не слишком ли жестоко поступаю я, ломая ей душу, ведь ничего же ни произошло, а не увезти ли ее в Арчыдан, пока, жить с ней там и переждать перемену в настроении княгини, а? Рамиз понял, что теряет любимого человека и поспешил за Ксенией, догнав ее, он обнял ее за хрупкие девичьи плечи, нежно вытирая ее слезы, повел в гостиную.
- Сегодня ночуем в особняке, а завтра на рассвете поедем в Арчыдан, где и будем жить, ты права, пусть она бесится и, может быть, перебесившись, успокоится, только ты выбирай, Ксения, на своем коне поедешь или возьмешь одного из моих жеребцов, - успокаивая ее, произнес Рамиз.
- Я должна вернуться в замок за своим ридикюлем, все мое хранится там, и я скоро вернусь. - Она может не выпустить тебя, Ксения, - начал, было, возражать Рамиз, но она была одержимой и находилась во власти неведомых чувств, зова судьбы.
- Я войду в замок через потайной ход, и никто меня не увидит, только ты меня жди, возлюбленный мой, - целуя его, уже спокойно ответила княжна. Ксения скоро вернулась со своим ридикюлем, в котором лежали несколько ларцов и шкатулок, полных золотыми монетами и драгоценными камнями и свернутое в трубочку завещание отца о наследстве, скрепленное его именной печатью и узором вензеля, где были написаны вязью инициалы отца.
- Мы все это с собой не возьмем, кроме завещания, а драгоценности оставим в моем тайнике, хоть я холоп, но богатый холоп, - засмеявшись, произнес Рамиз. Появился Павел, увидев их вместе, улыбнулся и сел рядом с Рамизом.
- Случайно я не опоздал на начало мистерии? Вместо мистерии я вижу «И плачь, и взрыд, и хохот», как говорил почитаемый мною Жуковский.
- Павел, я тебя считаю, своим другом и хочу доверить тебе свою сокровенную тайну, мы с Ксенией уезжаем в Арчыдан на длительное время, пока твоя хаха не перебесится, особняк, слуги мои, жеребцы в твоем распоряжении, а деньги знаешь, где лежат, и прошу тебя, об этом ни гу-гу!, - тихо произнес Рамиз. - Я понял, друг мой, освободиться от оков, от коварных сетей любви, еще никому без потери не удавалось, и я тебе отвечу, по некрасовски: «зрела в тебе сокровенная дума», желаю удачи! - но, вставая, под нос бубнил,- «что теперь во мне кипит, волнует, бесит, не пожелал бы я и личному врагу» по такому случаю повторил бы Грибоедов,- и, отвесив поклон вышел. Но Ксения и Рамиз услышали его полные отчаяния слова.
Диана после ухода Щеглова и, как она поняла, его прощальных слов, впала в депрессию, с подавленным настроением целыми днями сидела у окна, редко общаясь даже с Олесей. Да, может быть, она корила себя за то, что она со Щегловым поступила так же, как тот глупый шекспировский индус, выбросив в море жемчуг, не поняв его красоты? Ее подавленное состояние, вызванное депрессией, безысходность, лишили ее жизненной силы, подавили волю, вызвав у Дианы психическое расстройство, помутив рассудок, и она, в отчаянии, вскрыла себе вену на запястье, желая добровольно уйти из этой жизни, где для нее не было места. Олеся, увидев сочившуюся кровь из руки матери, сильно испугалась, не теряя время, пустилась бегом в сторону большого двора, чтобы сообщить Щеглову. Сторож по ее виду и по невнятному разговору понял, что случилась беда, немедля провел ее в дом, где Щеглов находился в столовой с Таиром за обеденным столом.
- Щеглов, беда, - истово закричала Олеся, показывая на своё запястье, - из руки мамы сочиться кровь. Друзья, не задумываясь поспешно встали, Щеглов, отправив Таира за фельдшером, сам вместе с Олесей через поле побежал к дому Дианы. Она, бледная неподвижно лежала на тахте, а рука, из которой сочилась кровь, безжизненно висела, опустившись на пол. Щеглов быстро схватил полотенце, туго перевязал рану и начал прощупывать пульс. Пульсация была слабая, и ощущалось дергание, что свидетельствовало о неритмичном биения пульса. Подоспел Таир с фельдшером, который осмотрел руку Дианы, наспех перевязанную Щегловым, открыв свой саквояж, с которым, наверняка, не расставался никогда, смочив самодельный бинт в спиртовом растворе, тщательно перевязал запястье больной.
- Наверное, она это сделала недавно, небольшая лужица крови на половике, авось, выживет, - недоуменно мотая головой, произнес лекарь, доставая из саквояжа какой-то нюхательный порошок с резким запахом, и поднес к носу Дианы. Она от запаха порошка сморщилась и открыла глаза.
- Диана, если вы меня слышите, то зажмите мою руку или моргните, - обратился к ней лекарь, держа ее руку. Диана закрыла глаза, а потом вновь открыла.
- Что за порошок у тебя, эскулап? - не выдержал Щеглов, - не персидский ли порошок для клопов, на который начнет реагировать даже мертвый?
- Желательно ее отвезти в город, в больницу,- не обращая внимания на сарказм Щеглова, произнес фельдшер.
- Я сейчас все организую, Коля, скоро экипаж подъедет, чтобы отвезти Диану в больницу, надеюсь, наш добродетель эскулап будет сопровождать ее, а при необходимости, останется с ней, конечно, за хороший гонорар, так? а ты, Николай, не забывай о своем обещание подарить ему золотой «эскулапов полоз», наверняка, что-то подобное имеется в антикварном магазине, - доброжелательно произнес Таир и вышел из дома, взяв за руку Олесю. «Украшают тебя добродетели, до которых другим далеко», говорил Некрасов про таких, как ты, уважаемый сельский эскулап, - серьезно сказал Щеглов. Скоро экипажец, отправленный Таиром, подъехал как можно ближе к дому Дианы, и Щеглов с фельдшером, легко подняв ее, понесли к экипажу. Все повторяется,- подумал Щеглов, - такой же недуг психического происхождения убил персиянку Лейлу по воле фатума, неужели из-за его неприязни ко мне? и доколе он будет мне мстить, и за что, ведь я не греховодник какой-нибудь, который ведет безнравственный образ жизни, совершивший грех, хотя бы, делом и словом нарушивший волю Бога, а может быть, за мои слова, когда я его поносил после несчастья с Лейлой, а? Но, тогда, злопамятен же он! Я тоже хорош, нашел с кем полемизировать, а ведь, всегда видел в нем символ чистоты, милосердия, наконец, веры, неизбежность справедливого божьего суда в отношении тех, кто его заслуживает. Вот тебе и создатель мира, его абсолютная власть, всемогущество, что мы ему, смертники, судьбой которых шаловливо играют «шалуны - безумцы» с его согласия, творя от его имени свой суд, и разве он не ведает об их деяниях или прощает, как своих любимцев, не призывая к ответу? Да полно тебе вздор молоть, Щеглов, успокойся, все то, что с тобой происходит, слепое стечение обстоятельств, и глупо искать в этом виноватых, о, как был прав словесник: «Всё на свете случай». В городской больнице, куда привезли Диану в полубессознательном состоянии, дежуривший пожилой врач с густой бородкой, бегло осмотрев ее, первым делом, сделал ей укол, как он выразился, для поддержания работы сердца, велел медсестре приготовить раствор фруктового сахара и постараться вылить в ее рот для питания всего организма. Фельдшер, с разрешения доктора, добровольно изъявил желание остаться с больной и помогать медсестре. У фельдшера не на шутку начал шалить рассудок, когда от халата молодой медсестры отдавало духами жасмина, возбуждая в нем природный инстинкт, тем более, он давно коротал свои дни в глуши в одиночестве, и эта молодая женщина с первого взгляда разожгла в нем давно потухший огонёк страсти, что привело его в состояние душевного волнения. Ох, как долго он, живя в глуши, не испытывал этого чувства, и вдруг, проснувшееся вожделение, страстное половое влечение, охватило его, как внезапная буря, овладевая им.
- Володя, - впервые обратился к фельдшеру Щеглов по имени, - я пройдусь по магазеям, а жить и питаться мы будем в гостинице, пока Диана не поправится, если желаешь, пойдем вместе, пока Диана спит, а медсестра за ней присмотрит.
- Ваше благородие, вы ждите меня в коридоре, пока я переговорю с сестрой милосердия и выйду, - дрожащим голосом ответил фельдшер. Она смотрела на него с любопытством и ждала, о чем же этот деревенский эскулап хочет поговорить с ней.
- Я желаю знать, как вас зовут, и до которого часа вы дежурите? - несмело спросил он.
- Меня зовут Юлия, а работаю я до утра, то есть, свою смену по двенадцать часов, - переливчатым голосом, похожим на пение малиновки, ответила медсестра.
- Юлия, прошу вас разрешить мне проводить вас домой, а после того, как вы отдохнете, мы могли бы пообедать в духане или аж в ресторане, идет?
- Право, не знаю, как быть, я живу с матерью, которая в настоящее время хворает, и не могу оставить ее одну на долгое время, если, только, отобедать у нас, - растерянно ответила Юлия.
- Хорошо, об этом поговорим позже, теперь меня ждет ротмистр Щеглов, и хотелось бы подарить тебе то, что тебе хочется, ну, что? - настаивал фельдшер.
- Право, не знаю, удобно ли, мне бы хотелось заиметь чулки со стрелкой, с узорами, а то мои нынче поизносились, - смущенно ответила медсестра. Вот, это да, - подумал фельдшер, выйдя в коридор больницы, где его ждал Щеглов, - как бы ни было странно, но меня еще не совсем покинула пневма, ишь, как закипела кровь-то и я влюблен, да, за долгие годы одиночества впервые испытываю к женщине сильное чувственное влечение, а какое от нее исходит колдовское веяние, аж дух захватывает, и совсем не чета нашим деревенским вдовушкам, у которых этот огонёк давно уж потух.
- Что, Володя,- смеясь, обратился к фельдшеру Щеглов, - никак, в твоей груди поселился крылатый мальчик Амур поразил своей стрелой и твое сердце, да?
- Помоги мне, ротмистр Щеглов, она просит купить ей чулки с узорами и пригласила меня в гости отобедать, а ты сам знаешь, у меня деньжата не особенно-то водятся, ты одолжил бы мне сотнягу для такого святого дела, - еще больше смущаясь, ответил фельдшер.
- Мы ей не только чулки, еще и платье, и чувяки купим, ты это заслужил, друг мой, своим безвозмездным лечением односельчан, - доброжелательно произнес ротмистр, протягивая фельдшеру несколько сотнягу.
Княгиня Софья Андреевна, после ссоры с Павлом и загадочного исчезновения княжны Ксении, охваченная горем, находилась в состоянии безумия и безутешной печали. Она уже сделала несколько тщетных попыток уговорить Павла поговорить с ней, чтоб узнать подробности об исчезновении княжны, но слуги, предупрежденные Павлом, отвечали ей однозначно, мол, уехал на охоту и неизвестно, когда вернется, и пущать кого-либо не велено. Она уже начала изнемогать, теряя силы, вспоминая те минуты сладострастия, неги, которые доставлял ей Павел, а Павел все это время сидел в кабинете, переводил на французский язык автобиографический рассказ Рамиза, чтобы отправить один экземпляр в зарубежное издательство. Да, он понимал, что из рассказа веет революционным духом, «думами Рылеева», и, возможно, какое-нибудь лояльное издательство возьмется его напечатать, а литературка находилась под непрестанным наблюдением цензора, который по-прежнему свирепствовал, не допуская инакомыслия, даже, в газетных полосах. Павел выходил на прогулку, только, спозаранку или вечером и, как ведьмак, бродил по окрестностям, любовался молодым месяцем, который плавал по небу среди сверкающих огней. Как-то вечером на берегу, прислушиваясь к тишине, он отчетливо услышал надрывно плачущий женский голос: ау! Настя, где ты?, и направился туда, откуда доносился зов, освещая карманным фонариком тропинку и, заодно, женщину. Навстречу шла молодая, красивая, синеглазая, женщина с распушенными белокурыми волосами.
- Скажите, незнакомец, вам не встречалась девочка десяти лет, шла от подруги, небось, заблудилась, - начала причитать женщина, увидев Павла.
- Нет, - ответил озабоченно Павел, - я здесь на берегу давно и не встречал никого, может быть, ваши пути разошлись, а? Давайте вместе искать, - предложил он свою помощь. Они вдвоем обошли весь берег, женщина по-прежнему неустанно звала девочку, но та никак не отзывалась.
- Послушайте, может быть, она, в самом деле, находится дома, а вы напрасно надрываете голос, - стараясь успокоить женщину, нетерпеливо произнес Павел.
- Вы правы, следует вернуться домой, тут недалече, может, моя Настенька, и впрямь, дома, - начала, было, успокаиваться синеглазая. В маленькой лачуге горел свет, и женщина бросилась в дом, начала браниться по-французски, больше, не обращая внимания на Павла. Он хотел, было, уже, вернуться на берег, затем и в особняк, но, вдруг, женщина, вспомнив о нем, вышла на низкое крыльцо, подозвав его.
- Я, даже, не успела поблагодарить вас за помощь, - начала извиняться она, - если желаете, то можете зайти, самовар, еще, не престал «петь», и я вас угостила бы чаем с тмином или кофеем, вроде, немного осталось, - смущаясь, сказала женщина. Павел, наклонив голову, чтоб не задеть притолоку, зашел в дом с двумя маленькими смежными комнатами. Настя, кого так долго окликивала мать, тоже, синеглазая, сидела у окна, сердито зажав свои пухленькие губки, смотрела в темноту.
- Меня зовут Елена, а это моя дочь Настя, - смущенно сказала женщина, протягивая свою, давно не ухоженную мозолистую руку, предлагая Павлу садиться на протертое кресло. Павел был человеком благородных кровей, дворянин и, наконец, офицер, он галантно поцеловал руку Елены, представившись, сел в предложенное кресло.
- Вы извините меня, - совсем, было, растерянно, произнесла Елена, - мне вас угощать-то нечем, - наливая в стакан, чай и пододвигая сахарницу, где было несколько кусков колотого фруктового сахара домашнего приготовления.
- Боже мой, люди просто голодают, - подумал Павел, - а другие, вроде княгини, с жиру бесятся, откуда такая несправедливость, убожество, а?
- Спасибо, Елена, право, я не голоден, лучше, расскажите о себе, как вы оказались в этой глуши, в тисках нужды и нищеты?
- Год назад мой муж, Василев Пётр Савельевич, уйдя с военной службы, умер от чахотки, тогда мы жили в хорошем доме, но из-за нужды пришлось дом продать с желанием уехать в Россию, только, вот, кому? ни у него, ни у меня родственников нет, и бывший сослуживец мужа, временно, приютил нас в этой лачуге, а сам уехал в Тверскую губернию к жене и детям, - всхлипывая, рассказывала Елена. Павел был очень сердобольным и пожалел, что спросил ее, задев, еще не зажившие, душевные раны.
- А ты почему молчишь, Настя? - обратился к ней по-французски Павел.
- Елена, вы знаете, где находится висячий мост через речку на другой берег? - спросил Павел, - его, еще, называют пьяным мостом из-за того, что он постоянно шатается, когда по нему ходят. Завтра в полдень я вас с Настей жду у этого моста, не опаздывайте, а теперь, мне пора, - и, попрощавшись, вышел. Она, выйдя следом, чуть ли не выкрикнула: я завтра не могу, так как работаю в огороде у одной семьи.
- А вы больше не ходите на работу, вот и все, - коротко ответил Павел и растворился в темноте.
Рамиз и княжна Ксения устроились в одной из больших комнат в доме на втором этаже, рядом со спальной и, предаваясь неге, услаждали друг друга. Теперича Рамиз вовсе не беспокоился о том, забеременеет Ксения или нет, так как его задели упреки княгини о его «холопском происхождении», мужское самолюбие, конечно, болезненно, но он гордился тем, что он, батрак, безумно влюбил в себя княжну и радовался тому, что княгиня оказалась пустолайкой, начала попусту, как человек - пустограй, пороть вздор о возмездии, но, все-таки, была бессильна противостоять их отношениям. Зодчий Беккер, основательно увлекшись строительством замка, с помощью мастеров - мозаичников приступил к отделочным работам, широко применял мозаику, используя разноцветные камни, мрамор и мастику. Таиру, в отсутствии Щеглова, с Рамизом часто приходилось бывать на месте строительства, и Рамиз, как бы, между прочим, делился со своим другом о негативном, ярко выраженном враждебном отношении княгини к их с Ксенией встречам и о её угрозе отомстить.
- Друг мой, - вдохновенно говорил Таир, - вишь, какой роскошный замок строится, я желаю, чтобы все мы так же, как и сейчас, жили вместе, с позволения Гименея, накрепко соединили себя с помощью его уз со своими возлюбленными, и чтоб огонь нашего домашнего очага не потух, и его поддерживали сами Пенаты, поэтому, живи тут, а места всем хватит, - успокаивал Рамиза Таир.
Щеглов с фельдшером зашли в самый дорогой казенный магазей, чтобы купить чулки медсестре и приобрести золотой «эскулапов полоз» или что-то подобное, тем самым выполнить свое обещание.
- Володя, - дружелюбно обратился к фельдшеру ротмистр, - вот тебе несколько сотняжек, чтобы ты купил сладости, заморского вина, раз, в гости приглашен и подъедешь на щегольском экипажце и, поверь мне, тем самым вызовешь небывалый фурор, а у нее восторг. Они, кроме чулок, еще выбрали легкое платье из кисеи с шелковой полоской, облегающей шею и хромовые чувяки. Наконец-то, в антикварном отделе Щеглов увидел то, что искал, золотого полоза, правда, антиквар не мог достоверно утверждать, эскулапов ли это полоз или, просто, тисненный на золотом прутике силуэт другой змеи.
- Вот тебе обещанный подарок за добросовестное служение бедолагам, как ты этих людей назвал, а теперь, пора справить тебе костюм тройку и сертучишку, - сказал ротмистр, подойдя к продавцу за прилавком. Да, Щеглов был прав, это был настоящий фурор, из соседних домов с любопытством и завистью смотрели на подъезжающий экипажец, гадая, к кому же приехал доселе неизвестный барин, неужто, к Сысоевым? Конечно, сельский эскулап, чувствуя колючие взгляды соседей, ненадолго, было, растерялся, не перепутал ли он адрес Юлии, вот досада, не получился бы конфуз, второпях, не спросил, даже, фамилию, но Юлия находилась в огороде и не сразу узнала его из-за щеголеватого вида.
- Тебя, даже, не узнать, - удивилась Юлия, открывая калитку.
- У нас не хоромы, поэтому, нашему убожеству не удивляйся, Володя. Он, с помощью извозчика, вытащил из экипажа большую дорожную сумку, набитую продуктами, и подарками, расплатившись, откланялся. Юлия была в восторге от подарков и быстро стала собирать на стол, добавляя к купленным продуктам свою домашнюю заготовку: соленые огурчики, маринованные баклажаны и другие соления собственного приготовления. Володя поставил на стол бутылку с мадерой, водку, опечатанную сургучом, колбаску с пряностями, пока Юлия находилась в другой комнате, примеряя обновку, за свои двадцать семь лет она, еще, не была замужем, платье из кисеи плотно обтягивало ее стройную фигуру, особенно выделялись ее стоячие груди, поставив на стол мясо с тушеной капустой и морковью, она ушла в другую комнату, чтобы позвать мать. В комнату вошла пожилая женщина болезненного вида в домашнем халате в горошек.
- Мама, познакомься, пожалуйста, это мой коллега Владимир, только, он работает в селе, - смущаясь, произнесла Юлия. Мать Юлии протянула худую холодную руку.
- А я, стало быть, Татьяна Петровна, - коротко, хриплым голосом представилась мать Юлии. После ухода матери они еще долго трапезничали, день начал вечереть, и они уединились в комнате Юлии, Володя впервые за долгие годы ощутил тот сладостный миг, безумно целуя ее и, будучи неуверенным в своей мужской силе, только, ограничивался тисканьем ее плотной груди, пока его половой член не начал выпрямляться, наполняясь кровью, становясь тверже, и он, не теряя времени, с трепетом вошел в нее...
Щеглов, после того, как с фельдшером посетил магазеи, вернулся в больницу к Диане, у которой находились врач с медсестрой, она пришла в себя и, увидев Щеглова, сквозь слезы выражала свою благодарность.
- Николай, а где Олеся? - едва шевеля губами, тихим голосом спросила она, - все ли с ней в порядке? - Диана, тебе нельзя волноваться, а с Олесей все в порядке, она находится в доме, где вы были, у моих друзей, - спокойно произнес ротмистр, вопросительно смотря на врача и медсестру. Они вышли, оставив их наедине, тут Щеглов из внутреннего кармана пиджака достал кулон на золотой цепочке с камнем гемма, с надписью на выпуклом камне камея, состоящей из двух букв «Д» и «Н», выполненных в стиле инталии, расстегнув фермуар, надел на шею Дианы.
- Боже мой, какая прелесть, право, я своим поведением такого подарка не заслуживаю и своей глупостью доставляю немало хлопот, - очень тихо причитая, проговорила она.
- Я тут привез новое нижнее белье, платье из аксамита, вечером позже зайду и помогу тебе переодеться, а теперь спешу в пансион, чтобы определить Олесю на учебу, если, конечно, ты не против, - произнес Щеглов. Диана устало кивнула головой, мол, согласна. Он, поцеловав ее бледные холодные губы, удалился в коридор, где нетерпеливо топтался доктор.
Насыщенная Кура из своих горных притоков несла свои мутные весенние бурные потоки к морю, по пути разрушая дома, мельницы, мосты. Но, к удивлению Павла, висячий деревянный мост, построенный на металлических тросах через узкую горловину реки Агсу, которая впадала в Куру, устоял и по-прежнему безопасно соединял два берега. Он нервно ходил по берегу, нетерпеливо ожидая появления Елены и ее дочери Насти.
- Не наскочить бы на княгиню Боровскую, замок, которой возвышался недалече - тревожно подумал Павел, - да еще с женщиной, тут грандиозного скандала с объяснениями, пожалуй, не избежать. Павел часто нащупывал внутренний карман байкового сертука, наивно проверяя, на месте ли деньги, а то, недолго попасть впросак перед дамами-то, и тогда бессмысленно итти в селение Имишли за покупками, где он когда-то был с княгиней. Наконец-то, Елена с дочерью появилась и смущенно подошла к Павлу, который изрядно понервничал, пока их ждал.- Сейчас не полдень, вы пошто так опоздали, али желание пропало? - укоризненно покачивая головой, чуть сердито спросил он.
- Вы, конечно, нас извиняйте, просто, пришлось долго уговаривать Настю, никак не хотела итти, - виноватым голосом, извиняясь, сказал Елена.
- А ты, Настя, хотела бы учиться и жить со своими сверстниками в пансионе в городе? - вдруг, по-французски спросил Павел.
- Если мама отпустит, - коротко, по-русски ответила Настя.
- План у нас такой, - пройдя по мосту, начал, было, Павел, - вот торговые ряды, дальше множество магазеев и лавок, задача перед нами стоит архиважнейшая, выбрать вам хорошую одежду и обувь, не считаясь с ценой, а потом обед в ресторане, идет? - весело произнес он. Павел, бегло осматривая торговые ряды, не останавливаясь, сразу же повел их в магазей готовой одежды. Пожилой продавец в пенсне, с кроткой бородкой, увидев их, интуитивно определил в них своих покупателей и услужливо повел к открытым стойкам с готовой одеждой из различного материала, фасона и, естественно, с разными ценами. - Глаза разбегаются от обилия одежды, а цена-та какая? - застенчиво произнесла Елена, останавливаясь перед стойкой с детской одеждой. Павел, с помощью продавца, выбрал несколько легких платьев для Насти, которая радостно зашла за примерочную ширму, меряя все платья подряд.
- Павел, - обратилась к нему Настя по-французски, чтобы не понимал продавец, - мы одно платье выбираем или несколько?
- Выбирай все платье, которые тебе нравятся, а потом будем примерять обувь и шляпу.
- А шляпу-то зачем, Павел? вишь, какие расходы, или вы фабрикант? - взмолилась Елена.
- Как зачем, - перебил ее Павел, - она же учиться собирается, а туда без шляпы не пускают, а вы-то Елена, почему ничего не примеряете, а? Когда с покупками было покончено, Павел повел их в небольшой ресторанчик, недалеко от выхода, в который стоял шарманщик с немецкой шарманкой «Прелестная Катарина», сверху на полке стояли маленькие самодельные резные игрушки, а на плече шарманщика попугай-щебетунья, глядя на свое отражение в прикрепленном зеркальце, неустанно щебетал. После ресторана Павел, как-то, спросил Елену:
- Елена, есть ли в селе продуктовая лавка, где можно было бы приобрести продукты, чтобы отсюда не тащить?
- Он всегда закрыт, потому что лавочник скупердяй, все дорого продает, и никто из сельчан туда не ходит, если, только, за спичками, да свечами,
- неохотно ответила она. Павел купил большую хозяйственную сумку, заполнив ее продуктами в магазее.
- Вечером будем пировать, барышни, прошу накрыть на стол и ждать меня, - весело произнес он, любуясь их новой одеждой.
Вечером Щеглов, как обещал, зашел в палату, где лежала Диана, и просил медсестру проводить их в ванную комнату, чтобы Диана могла переодеться. Он помог снять ей больничный халат в полоску, положил на стульчик кожаную сумку с новым бархатным халатом, нижним бельем и платьем из парчи с золотыми нитями, а мочалку и душистое мыло оставил на краю ванны.
- Вы справитесь или мне вам помочь? - нерешительно спросил ротмистр. Диана промолчала, тогда он сам снял с нее нижнее белье, оголив ее белоснежное тело, помог ей сесть в ванну начал намыливать мочалку и, поливая теплой водой, стал мыть ее. Да, это было похоже на адово испытание, когда он мыл ее стоячие груди, опускаясь ниже и ниже, и наступил предел его терпению, похоть начала зажигать кровь, его половой член полностью выпрямился и он, опустив свои брюки, сзади с восторгом вошел в нее, вызвав у нее слабый стон, она не сопротивлялась, а наоборот, еще больше наклонилась вперед, чтобы ему было удобно услаждать ее, когда началось семяизвержение, восторг сладострастия, полового удовлетворения так охватил ее, что она совершенно забыла, где находиться и молила его: еще, еще...
Княгиня Софья Андреевна настолько была обескуражена последними событиями, что отчаяние лишило ее бодрости духа, сделало слабой, нежизнеспособной, она корила себя в том, что оказалась легкомысленной, ее поступок стал для нее роковым и опрометчивым, когда она в спешке рассказала о своих намерениях Павлу, тем самым, оттолкнув его от себя, давая повод дочери так жестоко покинуть ее, и она решила действовать, зная, что Павел никуда не уехал, а находится дома, приехав в уезд, княгиня зашла к знакомому полицеймейестру, чтобы попросить его о помощи. Тот, выслушав ее, тут же вызвал пристава и приказал посодействовать княгине, принять меры по розыску княжны. Пристав с двумя жандармами, приехав в особняк Рамиза, в присутствии княгини учинили обыск в доме, допрос прислуги, но никто о местонахождении ни Рамиза, ни княжны не знал, и все по-прежнему утверждали, что Павел отсутствует, и они не ведают, где он может находиться. Княгиня, пристав и жандармы, не довольные результатом посещения, вернулись в замок. Павел, не зная обо всем этом, вечером, проводив Елену с дочерью, вернулся в особняк, чтобы переодеться, где, из скоропалительного рассказа Заиры и конюха, понял, что княгиня снова начала плести свои коварные замыслы и, закончив свои дела, взяв рукописи из кабинета, в сопровождении Теймура, мужа Заиры, покинул особняк.
- Ты, Теймур, один будешь знать, где я нахожусь, как только они все уедут, пожалуйста, дай мне знать, и об этом никому ни гугу, даже, жене, идет? - по дороге наставлял конюха Павел.
- Конечно, ваше благородие, даже, под пыткой не дознаются, можете быть спокойны, - ответил Теймур. Пока Павел отсутствовал, Елена накрыла стол, заставив весь разными кушаньями, чего не было долгие годы в таком обилии, а Настя снова и снова примеряла купленную ей одежду и чувяки. Елена была в платье из муара, которое при свете лампы переливалось цветными оттенками, белокурые волосы были тщательно уложены в пучок на затылке.
- Да, она, ведь, очень красивая, - подумал Павел, - только ей бедно живется, почти, нищенское существование, тут уместно вспомнить слова известного словесника: «лучше на убогой жениться, чем век за богатою волочиться», да, и вряд ли княгиня Боровская отчетливо представляет себе бедность, нищету.
- Павел, ты сними свой сертук и пиджак, а я тебе дам бострог - безрукавку, чтобы свободно было, и прошу за стол, а то, цыплята остывают, - с веселым настроением произнесла Елена. Настя сразу же набросилась на сладости и отказалась от еды, посидев немного за столом, ушла в другую комнату, где на широкой тахте спала с матерью. Павел налил себе в чашу коньяка, а Елене хереса из винных запасов Рамиза.
- Лена, ты не разрешила бы мне несколько дней пожить у тебя, пока, в моем особняке идет ремонт, а? - вдруг, неожиданно спросил Павел.
- Да, пожалуйста, сколько надо, столько и живи, вот эта комната в твоем распоряжении, вот, только, белье поменяю, тут широкий диван, надеюсь, поместишься, - смеясь, сказала Лена, отпивая глоток хереса. Она, не убирая со стола, постелила чистое белье на диване, а Павел, насытившись, взялся за перевод рукописи друга.
- Извиняйте нас, княгиня, конфуз получился, - закручивая вверх кончики рыжих усов, стыдливо произнес пристав, опрокидывая в рот рюмку водки и закусывая маринованными огурчиками.
- Очень жаль, что мы не застали этого шаматона, который тут безнаказанно шаматонит, не считаясь с Вашим сиятельством, но мы его, непеременно, достанем, - уверенно подытожил свою речь пристав. Княгиня Софья Андреевна понимала, что, только, Павел знает, где скрываются княжна и этот мужлан,- а сам, тоже, меня избегает, придется, как Кибела пустить ему кровь, вишь, какой хитрехонький оказался, насладился мною, как с гетерой досыта, а теперича ударился в бега, но ничего, я устрою тебе настоящую мистерию с участием мистагога-жреца и омоюсь твоей нетленной кровью, - размышляла она.
- Ну - с, Ваше сиятельство, долг службы обязывает меня вернуться к уездным делам, но мы еще раз наведаемся в ваши края, авось, тогда, повезет, - и пристав, откланявшись, вышел на крыльцо, где его ждали жандармы.
Щеглов не видел смысла держать Диану в больнице, да, и она настаивала на том, чтоб он увез ее оттуда, где витает смертельный дух над больными, каждый раз унося их души в иной мир, конечно, ей самой не терпелось снова окунуться в сладострастие, и похоть, по-прежнему, продолжала зажигать ее кровь и вынуждала выразиться с оттенком лукавства, мол, соскучилась по Олесе.
- Хорошо, я сейчас же поговорю с врачом, а ты одевайся, пока, мы заночуем в гостинице, где я снял нумер, а завтра подъедет кучер и отвезет нас домой, идет? - решительно произнес Щеглов и направился к выходу. Она устало кивнула головой: только, прошу тебя, поторопись. Дав доктору большой хабарец, он оставил у него адрес гостиницы для фельдшера, попрощался, поблагодарив его. Ночью в нумер гостиницы, где, предаваясь разгульному сладострастию, услаждали друг друга Щеглов и Дина, постучался сельский эскулап.
- Ты, случайно, не из шалопутов, только что покинувших секту хлыстовства, или на нас двигается смертельная шамра, да, твоя больная уже выздоравливает, вероятно, твою судьбу определяла божественная сила - Нумен, что ты своих бедолаг не можешь покинуть, находясь в плену долга, а? - сердито произнес Щеглов, приглашая его в нумер.
- У тебя в душе горит светоч, Володя, добрая, светлая душа, спасибо тебе за заботу, ты, Николай, выпей с ним, а я лягу, что-то, устала, - целуя в щеку фельдшера, тихо сказала Диана и отошла к дивану. Щеглов был проницателен и сразу почувствовал перемену в настроении фельдшера.
- Да, вижу и догадываюсь о сладострастных минутах, проведенных тобой с медсестрой, поэтому, «румян, как вербный херувим», увидев тебя, вновь повторил бы великий русский Поэт, - смеясь, шутливо произнес ротмистр, наливая в серебряные чаши коньяка, но все было наоборот, фельдшер был в подавленном состоянии и рассказал ротмистру о разладе между Юлией и им. На следующее утро Щеглов с Дианой и сельским эскулапом уехали в Арчыдан. Да, фельдшер оставил медсестру Юлию, которую, до прихода в гостиницу, долго уговаривал, мол, там, в селе, работы, тоже, хватает, наконец, заведем детишек, хватит ему жить бобылём.
- А больную мать на кого оставить? - сердилась она, - ведь, кроме меня, у нее никого нет, ты-то, хоть, понимаешь это?
- Пусть так, ты считаешь, меня неурядливым, даже, бестолочью, все-таки, это не любовь, я тебе не люб и, все равно, ссориться не стану, - расстроенно сказал Володя и с тяжелым сердцем покинул дом.
- Не расстраивайся, Володя, как говорил Августин, «время врачует раны», - подбадривал его Щеглов. Вот так фатум, издевательски улыбаясь, шутя, отнимает того, кто тебе дорог, задувает светоч, который сам же и зажег, увы, этим воротилам судеб нам не противостоять.
Княгиня Боровская, после отъезда пристава, сосем, было, впала в уныние, измученная гнетущей ее тоской, безысходностью своего положения, она часто повторяла некрасовские слова: «душа унынием объята», медленно чахла и подумывала о мирном разрешении этой, весьма неприятной, неурядицы, казалось бы, одержимость местью в ней постепенно угасала, однако она не знала, как решить эту дилемму, наверняка, приезд пристава, обыск в особняке, допрос прислуги, окончательно оттолкнут Павла от нее, и молила Фортуну, чтоб она сжалилась над ней, подняла повязку на глазах, посмотрела в ее сторону и вернула прежнее состояние души, избавив ее от мехлюдии. Но она нескоро увидит княжну, а Рамиз, одержимый некрасовским «холопским недугом», не простит ее глупые проделки.
До полуночи трудясь над рукописями, Павел, разделся, погасив лампу, лег на диван, чтобы отдохнуть. Он не ожидал от этой Эвмениды - княгини столь неожиданного, позорного и стыдливого поступка, посвящать в свои сокровенные семейные тайны полицию, да, еще, и с обыском.
- На новом месте, наверное, плохо спиться, да, Павел?
- услышал он голос Елены, которая в кисейной ночной сорочке села на краешек дивана. От нее веяло благоуханием, одурманившим его ароматом духов, пробуждая в нем вожделение, вызывая страстное половое влечение, он инстинктивно провел рукой под сорочкой, она была без трусиков и, не медля, пальчиками прикоснулся к ее усладе, возбуждаясь. Елена покорно легла рядом, скинув с себя сорочку, оставаясь нагишом, целуя его в губы, в грудь, опускаясь ниже и ниже, да, конечно, это была долгая, томительная, неудержимая женская тоска по мужской ласке, похотливость, проникнутая страстью, мучительное ожидание сладострастия. Она была мужелюбива, похотлива, но время, проведенное в одиночестве, нужде, чуть ли не убили ее женственную изящность и инстинкт, которые, когда-то, были контролируемы врожденным подсознанием, опустошая душу, теперь все в ней пробудилось с особой силой, полностью погружая ее в те забытые минуты сладострастия.
Еще по дороге в Арчыдан, Щеглов подумывал, куда же вести Диану, наверняка, было бы целесообразно везти ее в большой дом, где находилась Олеся.
- Если бы я умерла, ты, Николай, ведь не оставил бы Олесю одну? - вдруг, ее рассудок снова начал шалить.
- В этом случае, я нанял бы скульптора, чтоб он изваял твое изображение, твой лик из камня, а потом попросил бы Афродиту оживить тебя, как она оживила, когда-то, нереиду, у меня есть долг, Диана, перед умершей женщиной - персиянкой Лейлой, у которой остался годовалый мальчик Александр, названный в честь великого Поэта, ты, желательно, должна престать хандрить, оставила бы свою мехлюдию и помогла бы Оксане, а то, она, бедная, небось, измучилась с двумя малышами-то, прошу тебя не обижаться, но тут уместны державинские слова: «престань и ты жить в погребах, как крот в ущельях подземельных», - язвительно произнес Щеглов. Кучер, ожидавший распоряжения, куда в первую очередь ехать, позволил себе спросить: ваше благородие, где прикажете остановиться?
- Поезжай, Кузьма, сперва к дому фельдшера, а затем в большой двор, - велел Щеглов, искоса поглядывая на Диану. Во дворе все рады были увидеть этого неугомонного, бравого, остроумного и, наконец, доброго ротмистра, снимая шапки, приветствовали его.
- Видишь, Диана, здесь, тоже, маленький Петербург, ишь, как все пробудились, как у великого русского Поэта: «а Петербург неугомонный уж барабаном пробужден», - с веселым настроением произнес ротмистр, выйдя из экипажа. Таир с Олесей, увидев заезжающий во двор экипажец, держась за руки, подбежали к Щеглову с Дианой, и тут Диана, снова, начала плакать, то ли, радуясь этому прекрасному миру - жизни, то ли, огорчаясь, вспоминала свой стыдливый поступок.
- Ты, Олеся, приготовь свои вещи, мы завтра уезжаем в город, где в пансионе тебя ждут, все необходимое мы купим там же, в городе, али передумала? - обнимая ее, произнес Щеглов.
- Нет, не передумала, ротмистр Щеглов, я готова - громко отчеканила Олеся. Оксана, тоже, было, обрадовалась появлению Дианы, обняв ее, прошептала:
- Я очень рада, что все обошлось. Поднимаясь на второй этаж, Щеглов, увидел княжну Ксению, которая была в платье из шанжана, и обомлел: откуда ты взялась, мелийская нимфа, рожденная из капли крови оскопленного титана, в наших в убогих пенатах? Скажи, Брисеида, чья ты теперь пленница, о, прелестная дочь воинственных лелегов?
- Вот и мой Ахилл, - улыбнувшись, сказала княжна, показывая на Рамиза.
- Нет, нет, если вы, даже, покинете наш грешный мир, все равно, ваш дух будет покоиться на острове блаженных, - целуя руку княжне, произнес Шеглов.
- Вот что значит иметь наперсницу, как богиня Менс, которая регулярно пополняет твой кладезь, - смеясь, обнял друга Рамиз. Щеглов, шепнув на ухо Таиру, мол, надо бы устроить пир, пожалел, что снова нет с ними архитектора Беккера, на что Таир ответил: да тут он, их благородие отсыпаться изволят, - смеясь, пошел на кухню, чтобы распорядиться насчет обеда.
В замке Боровских царила странная таинственная тишина. Служанка утром, как обычно, зашла в покои старой графини Ольга Семеновны, которую в шутку Павел называл старой пушкинской графиней из пиковой дамы, чтобы помочь ей одеться, и нашла ее бездыханной, с воплями покинув ее покои. На крик прибежала вся прислуга, но княгиня накричала на всех, мол, что за маскарад тут вы устраиваете, и зашла одна в покои свекрови.
- Жаль, что Ксюша не смогла попрощаться с бабушкой, которая часто причитала и ждала Павла, чтобы перекинуться с ним в покер, - вытирая слезы, подумала Софья Андреевна и приказала вызвать камергера, чтобы тот занялся организацией похорон. Несмотря на конец весны, рано утром было еще прохладно, она, накинув на себя шубу-ягу, поспешно написала короткую записку на французском языке, чтобы не прочитали слуги, в которой молила Павла сообщить княжне о кончине Ольги Семеновны, и пошла в сторону особняка. Конюх, он же садовник, который работал в саду, увидев княгиню, помня о запрете, даже, не подошел к воротам.
- Произошло несчастье, я прошу вас передать эту записку Павлу и надеюсь на вашу добропорядочность,- вытирая слезы, молвила Софья Андреевна. Конюх принес записку, отдал Теймуру, который один поддерживал связь с Павлом. Теймур, взяв записку, вышел на задний двор, оглядываясь по сторонам, украдкой направился в сторону дома Елены, где, в состоянии неги, находился Павел.
- Приходила княгиня, плача, передала эту записку, -
начал, было, шамкать Теймур, передавая записку Павлу. Прочитав записку, Павел обомлел: Теймур, быстро оседлай лошадей, мы срочно едем в Арчыдан, надеюсь, дорогу помнишь, - скоропалительно выговорил Павел.
- Конечно, - на ходу бросил конюх,- помню дорогу, ведь, я сам родом оттуда, как можно забыть, ваше благородие?
В большом доме, по случаю выздоровления Дианы и, почти, успешного завершения строительства замка, друзья предались буйной вакханалии. Подошла служанка и шепнула на ушко Оксане, мол, Рамиза у ворот спрашивает какой-то молодой мужчина, представившись Павлом.
- Кто, кто? - переспросил Рамиз,- и, не дождавшись ответа, рванулся к воротам. Он издали увидел Павла и конюха, они держали за уздечку взмыленных лошадей.
- Рамиз, горе, и я не знаю, как начать, скончалась княгиня Ольга Семеновна, бабушка Ксении, и Софья Андреевна в своей записке просит сообщить княжне, что похороны ее состоятся через день, в селе Имишли на православном кладбище, - начал, было, Павел, но подоспевшая Ксения, услышав его слова, разрыдалась так громко, что все, кто находился в столовой, выбежали на крыльцо.
- Рамиз, познакомь нас со своим другом - корифеем, знатоком русской поэзии и античности, - в присущей ему манере пошутил ротмистр Щеглов.
- Паша, вы этих лошадей, почти, загнали, им нужен отдых, давай, отведай наше кушанье, а мы, пока, подумаем, сказал Рамиз.
- Ты что, с ума сошел, что тут думать-то, ты же, ведь, слышал, что бабушка померла, надобно ехать, и немедля, - почти истерично закричала княжна.
- Ну и поезжай, - взяв под ручку Павла, Рамиз повел его к дому и крикнул,- а ты, Теймур, не отставай, - и пошел, не обращая внимания на княжну, оставив ее в безысходном положении. Ксении ничего не оставалось, как последовать за ними в дом.
- Друзья мои, - обратился ко всем за столом Рамиз, - произошло несчастье, скончалась бабушка Ксении, княгиня Ольга Семеновна, давайте, по русскому обычаю, выпьем за упокой её души. Все молча выпили, и тут, Щеглов не воздержался: будем считать, что поминальный пирог не пойдет на свадебное пиршество, следует его съесть или раздать, как можно быстрее, иначе, последует очередная трагедия, - с намеком произнес Щеглов, встал и обвел всех грустными глазами, молча вышел из-за стола и пошел на берег Куры, которая, как ненасытная Ехидна, отняла у многих жизни, наделав много бед, будто, уже вдоволь насытившись, успокоилась. День начал вечереть, соловей, сидевший на вершине чинары, неустанно звал свою подругу уже на готовое свитое гнездо, создавая трелями разные жалобные звуковые нюансы, похожие на мольбу. С Дианой ничего у него не выйдет, подумал Щеглов, она, как остывшая глыба, ожидает появления дыхания Тифона, который разрушит ее, сравняв с землей, растворит в развалинах. Наверное, он по завершению строительства замка уедет со своим другом Беккером в Петербург, и навсегда забудет, что на земле может существовать простое человеческое счастье, «шалуны - безумцы» не позволят смертнику эту роскошь, и, как говорил Баратынский: «оставим буйным шалунам слепую жажду сладострастья». Вдруг, у самого берега услышал всплеск, будто, кто-то упал в воду, он стремительно спустился вниз и у самой кромки воды увидел девушку по пояс в воде, которая двигалась вглубь реки, где течение было сильнее.- Неужто, решила покончить с собой, - подумал ротмистр и прыгнул в воду, стараясь догнать несчастную, наконец, вплавь он догнал девушку, схватив за волосы, поплыл обратно в сторону берега, но течение было сильное, и их относило всё дальше. Невероятными усилиями, выбравшись на берег, он, обессилев, из окоченевших рук опустил ее на молодую весеннюю траву, а сам упал рядом и начал отрывисто дышать.- Вот, так, чуть не забрал меня Нептун в свою охрану, - подумал Щеглов, лежа на берегу в костюме тройке и в лакированных туфлях. Девушка, захлебнувшись холодной мутной водой, неподвижно лежала на спине, он вынужден был перевернуть ее на бок, как военный человек, начал легкими движениями надавливать на живот, приложив свои губы к ее тонким холодным губам, отсасывая из легких воду. Да, он все сделал правильно, девушка срыгнула поток воды и открыла глаза.
- Кто ты и где ты живешь? - наклонившись ближе к ней, спросил ротмистр. Она была очень обессилена и ответить не могла, только, худой рукой показала в сторону мечети.
- Я тебя понесу, только, ты не теряй сознание, когда подойдем к мечети, тогда, ты покажи свой дом, - сказал Щеглов, взвалив ее хрупкое тело себе на спину. Подойдя ближе к мечети, Щеглов ждал, что девушка вот-вот покажет дом, в котором она живет, но не тут - то было, она молчала, и он вынужден был снова положить ее на траву, и, уже, раздраженно, спросил, где ее дом. Она дрожала, да, и самого Щеглова начало знобить, и он, тряся, привел ее в чувство, она подняла окоченевшую руку, пальцем показала на старую лачугу рядом с мечетью.- Наверное, мулла постоянно живет в мечети, чтобы замаливать, только, свои грехи,- промелькнула мысль у ротмистра,- может, стоило бы на пару с муллой и мне начать замаливать грехи, пока не поздно? Он, наконец, дошел до лачуги, положив ее на крыльцо, с трудом открыл дверь и занес девушку вовнутрь дома, снял с тахты покрывало, снимая с девушки платье через голову и нижнее белье, он был шокирован, увидев зарубцевавшиеся следы от бечевки на спине,- какая-то средневековая инквизиция,- раздраженно подумал Щеглов, укутав девушку в байковое покрывало, и решил затопить очаг, благо, рядом лежали несколько поленьев. На ощупь на маленьком столе нашел лампу и рядом лежащие фосфорные спички, зажег лампу, а затем, затопил очаг.- Стало светло и тепло, стало быть, теперь ты, ротмистр Щеглов, настоящий деревенский мужик, у тебя отменная сноровка, как ты быстро справился с делами-то, а? - с иронией, засмеявшись над собой, насмешливо подумал он и начал снимать свою мокрую одежду. Золотые карманные часы были залиты водой, револьвер, с которым он никогда не расставался, тоже, оказался залит водой, он быстрым движением отвел в сторону барабан и высыпал на ладонь мокрые патроны, уложив их в ряд на полку над очагом. Теперь он лихорадочно искал что-нибудь, чтобы закрыть свой срам, в шкафу нашел, местами порванную, перестиранную, но чистую простыню и обернул ею нижнюю часть тела. С виду девушке было лет шестнадцать, с красивым ангельским лицом с голубыми глазами, что указывало на её славянское происхождение, её хрупкое, почти, детское тело было в крайне истощенном состоянии, давно не ухоженные волосы и мозолистые руки говорили о том, что ей приходилось много трудиться, выполняя непосильную работу, а следы бечёвки на её исполосованном теле доказывали, что она часто подвергалась избиению и рабскому насилию. Щеглов осматривал шкафы с посудой в надежде найти вино или тутовую водку, которую делали сами местные, чтобы влить ей в рот для сугрева, и нашел небольшой пузырек с жидкостью, пахнущей, как водка, разжав деревянной ложкой зубы, немного вылил ей в рот.- Не отравить бы бедняжку, - подумал он и пододвинул тахту ближе к очагу,- вот, вляпался ты в историю, ротмистр Щеглов, там ребята, наверняка, всюду меня ищут, а я временно заменяю всевышнего, возвращая ее к жизни, как бы боженька не начал ревновать и не осерчал на меня за мои добрые намерения, что я осмеливаюсь вмешиваться в его работу. Он, наклонившись к ее груди, хотел убедиться, бьется ли сердце, да, оно трепещет, наверное, «Ей ужас сердце леденит», как говорил Некрасов. После водки, которая удачно прижилась в ее утробе, тепла от очага, который дышал нестерпимым жаром, она стала приходить в себя, открыв свои голубые глаза и испуганно отползая на край тахты, она спросила, недоумевая:
- Вы кто и как вы оказались в моем доме? - очевидно, не помня того, что с ней произошло. - Я слуга царя небесного, бросив все свои дела, не замедлил спасти тебя, о, земное дитя, а если серьёзно, то, я ротмистр Щеглов, случайно оказавшийся на берегу по зову фатума, рискуя стать пленником Нептуна, бросился спасать вас и, как мне видится, удачно, очень хотелось бы знать, кто вы такая и почему захотели покончить жизнь самоубийством, тем самым утоля голод Ехидны-Куры, должно быть, на такой поступок имелись серьезные причины, и почему вы живете в таком в бедственном положении? - произнес ротмистр, поставив закопченный чайник на очаг.
- Много вопросов, ваше благородие, сразу и не ответишь, - плача, ответила девушка.
- Меня зовут Столбова Вероника Семеновна, три месяца назад померла матушка, и местный мелик, зажиточный человек, меня выгнал из хорошего дома, где мы с матерью жили, переселил в эту лачугу и заставляет работать в саду, только, за еду, все ценные вещи у меня забрал, даже, одежду не дал взять, а теперь скажите, зачем мне жить вечно в этих кабальных условиях, я, ведь, дворянка, дочь офицера, не желаю больше так жить, мириться с унижением, рабством, да еще, он часто ко мне пристает, похотливый старикан, - навзрыд плача, рассказывала Вероника. Щеглов не мог спокойно смотреть на ее вздрагивающие, хрупкие девичьи плечи, теперь его рассудок был един с разумом, призывая к мести, к жестокой мести, от которой вздрогнут небеса. Боже мой, какое коварство, что такой ничтожный, человеконенавистный идол чинит суд над этой хрупкой девушкой, поразительно, но куда смотрит Бог и его подручные, а? Прав был уважаемый Достоевский: разум подлец. Оправдает что угодно.
- Вероника, ты знаешь, где большой дом бека Махсуда? - Да, знаю, это богатый дом, - коротко ответила Вероника.
- Мы с друзьями, после гибели бека, купили его дом с постройками, с земельными угодьями, ты сейчас готовься, пока, я немного обсохну, пойдешь со мной в этот дом, там о тебе позаботятся, пока, мы не рассчитаемся с этим подонком, идет? Она ничего не ответила, а просто, не поверила, и правильно, «бойся данайцев дары приносящих».
- Да, ты бери отсюда, что тебе нужно, только, необходимое, а остальное, все, что ты пожелаешь, мы с друзьями купим, ты мне веришь? - нервно произнес Щеглов и стал собираться. Он быстро собрал револьвер, часы небрежно сунул в карман, надев на нее пиджак с жилетом и еще сверху укутав ее байковым покрывалом, держа за руку, повел к берегу.
- Ты, Вероника, сможешь ли, по берегу ориентируясь, найти дом, о котором я тебе говорил? - спросил ротмистр.
- Могу, - спокойно ответила голубоглазка. Пиршество, с внезапным исчезновением Щеглова, остановилось, и все, увидев его в таком состоянии, были крайне удивлены, что же произошло? Он, никому ничего не объясняя, не отпуская руку Вероники, привел ее в столовую, где за столом Оксана с Таиром коротали время.- Оксана, я прошу, именно, тебя, помоги ей помыться, переодеться и накорми ее, я, только что, спас ее из чудовищной пасти Ехидны - Куры, - и сам поторопился сменить мокрую одежду. Диана лежала на диване, пожалуй, его отсутствие ее ничуть не взволновало, и это правильно, Щеглов, даже, не будучи медиком, понимал, что у Дианы дисфория, следствие перенесенного ею нервного напряжения, что и привело к психическому расстройству с проявлением суицида, едва не с фатальным исходом, и она не может быть ему спутницей жизни. Завтра он увезет Олесю в пансион и предложит Диане снять на постой дом рядом с пансионом и, конечно, за его счет, и это будет честно и справедливо.
- Завтра, как я уже говорил, отвезу Олесю в город в пансион, поедешь и ты, снимем на постой дом рядом с пансионом, чтобы ты могла посещать Олесю в первое время, пока она начнет привыкать, а по пути заедем к тебе домой, заберешь все необходимое, - сердито, повелительным тоном произнес Щеглов и, взяв чистое белье и халат, пошел в ванную. Оксана все сделала, как попросил ротмистр, а Ксения, даже, выделила Веронике несколько своих дорогих платьев. Она ела с такой жадностью, что Оксана не могла смотреть и, прослезившись, ушла: ты кушай, Вероника, только, пожалуйста, не торопись, а потом я определю тебе комнату. Щеглов попросил Таира позвать Рамиза для важного разговора, когда они собрались втроем, ротмистр, с, еще не покинувшим его, гневом обратился к друзьям: он, этот жирный подонок, регулярно полосовал ее бечевкой, все ее тело в кровавых подтеках, и еще он хотел ее изнасиловать, поэтому, она решилась на такой отчаянный смертельный поступок, такой человек не должен жить, и мы, друзья, восстановим справедливость, если, всевышний дремлет и не заботится о своих подданных, совершив этот суд, просто, утонул, и все. Таир, как ты знаешь, мы все уезжаем, Рамиз на похороны, а я с Олесей в пансион, прошу тебя, предварительно поговорив с Вероникой, отправь своего лазутчика, пусть он понаблюдает за его домом, передвижениями, зло должно быть наказано, идет? - посмотрев на друзей, переспросил ротмистр. - Сделаем, Николай, пожалуйста, не переживай так, да, еще Оксана просила привезти фортепьянщика, чтобы настроить инструмент, - спокойно и коротко ответил Таир.
Отпевание усопшей старой княгини Боровской Ольги Семеновны происходило в небольшой тесной православной церкви, иерей, худощавый, с длинной клинообразной бородкой, часто поправляя свой, висящий на шее, крест на длинной серебряной цепочке, держа требник в дрожащих руках, шамкая под нос, начал читать отходную едва слышным голосом. Почтить память Ольги Семеновны пришли ее немногочисленные друзья и знакомые. Несмотря на семейные неурядицы, Ксения подошла к матери, обняв ее, печальным голосом утешала, долго, прижавшись к ней, плакала. Рамиз вместе с Павлом стоял в стороне, опустив голову, переживал, какие еще козни придумала княгиня в связи с их появлением, был уверен, что их отсюда больше не выпустят. Но Павел, смотря на, якобы, заплаканные глаза княгини, удивленный ее притворству, повернувшись к Рамизу, как-то невольно произнес пушкинские слова: « и ожиданием страдал, и краткой встречей был утешен», и старался своего друга успокоить, мол, есть у него недалече нелегальная квартирка с прелестной хозяйкой, в случае непредвиденной обстановки, там и укроемся, а конюх Теймур с лошадьми находится, тоже, недалече, ждет нашего появления. Но, на их удивление, все происходило спокойно, Рамиз на кладбище не поехал и предупредил Ксению, что не намерен участвовать в поминках, а после всех мероприятий ждет ее в особняке, и с Павлом направился к Теймуру, отпустив его. Все слуги были рады увидеть Рамиза.
- Княжна Ксения, наверное, не знает, что тут предприняла ее мать с манерами хамелеона, была похожа на Эвмениду, может, легко поддаться ее уговорам, изменить свое прежнее решение, Рамиз, и тебе следует быть осторожным, - наставлял своего друга Павел.
- Спасибо тебе, Павел, за предостережение, но я намерен вернуться в Арчыдан и жить вместе с друзьями в замке, который почти достроен, а ты остаешься хозяином особняка, - наливая в рюмки коньяк, спокойно произнес Рамиз.
- Завтра я еду в город, чтобы устроить одну девочку из бедной семьи в пансион, у ее матери я скрывался во время обыска в особняке по настоянию княгини, и во время я забрал твои наброски, которые веют никитинским бунтарским духом, больно ты уж прямо и откровенно написал о бедствующим положении крестьян, о крестьянской реформе царя-батюшки, которая так и не освободила крестьян от рабства, только, вызвав в обществе разночтение, даже, гнев у имущих, а это, брат, герценовский дух « русского социализма», за это полагается изоляция от общества и каторга, - отпивая глоток из рюмки, горячо говорил Павел.
- Как ты думаешь, Павел, она еще не отказалась от своих намерений мстить, мне, а? Ведь, Ксения единственная наследница рода, и она со мной, потом пойдут дети - князьки, ладно, допустим, я захудалого рода, а, ведь, она-то княжна и намерена наших детей крестить в русской православной церкви, как у вас говорят, приобщить к Богу и церкви, неужто, она погубит мужа своей дочери и отца своих внуков, а? Поразительно! - с удивлением произнес Рамиз.
- Да, ты, просто, не понимаешь, что она никогда не полюбит твоих князьков-то, или барчат, тут, как хочешь, назови, а будет смотреть на них, как на холопских отроков и отроковиц, для нее они станут чужими, далекими, это и есть отчужденность. Конечно, вам-то что, пусть бесятся, кому этого хочется, ты уже не бедняк, не нуждаешься в их богатстве, тебе-то какое дело до них, до их сраного жеманства, холения, как у Некрасова: «покуда были денежки - любили деда, холили», а вот, любовь тут, пожалуй, все решает, «ах, Амур проклятый», - наставлял Рамиза Павел. Вечером, в разгаре поминок, пришла княжна, её плечи покрывала черная шаль, устало села рядом с Рамизом, напротив Павла. - Мать приглашает вас помянуть княгиню Ольгу Семеновну и хочет помириться с вами, - тихим голосом шамкала она.
- Мы и поминаем, - показывая на рюмку, ответил Павел, - пузырек, в котором томится цикута, ждет и не дождется своих жертв, а мисты уже наточили свои ханджары и готовы к мистерии, а Кибела и ее возлюбленный Аттис ждут этого пиршества, но у меня обозначились кое-какие дела, и я вынужден покинуть вас,- вставая, буркнул: «бойся данайцев дары приносящих», тем более, ты, Парис, украл прекрасную Елену,- и пошел к лестнице, чтобы подняться на второй этаж за пиджаком, спустившись, ушел в свою нелегальную квартиру, как он выразился.
Вероника рассказывала Таиру и Оксане о несчастье, которое постигло ее, Оксана весь вечер смазывала ее раны мазью, при этом, не могла сдерживать слезы.
- Его зовут Гашим, такой брюхатый, теперича, живет один в нашем доме, а после смерти матери выгнал меня без вещей и переселил в эту лачугу, обязал каждый день работать у него в саду. У него семья живет, напротив, через два дома, - плача, говорила Вероника. Посланный «лазутчик», молодой человек из работников, Алим, денно и нощно следил за его домом и за ним, он, даже, проник в дом, когда Гашим, ушел к своей семье и умудрился взять запасной ключ от дверей, который хранился в днище подоконника, о наличии ключа тот, конечно, не знал.
- Молодец, Алим, правильно сделал, - похвалил юношу Таир, взял ключ, отдав Алиму сторублевку, отпустил его. - Вероника, это ключ от ваших дверей? - обратился к ней Таир, показывая ключ с острой бородкой.
- Да, это наш запасной ключ,- утвердительно кивнула она.
- Это, уже, облегчает нашу работу, приедет наш стратег ротмистр Щеглов, и мы все подробно обсудим, - подумал он и пошел в свою комнату.
Диана поняла, что Щеглов ее оставляет навсегда, именно, потому привез ее в город под предлогом, якобы, поближе к пансиону, где будет учиться Олеся. Пожалуй, тут винить некого, она была к нему холодна и жестоко, неосмотрительно погасила тот огонёк надежды, который начал, было, разгораться в его израненной душе. Так ей надо, похоже, что сама Парка , чуть не обрезала ее «нить жизни», но это сделал сам Щеглов, и теперь она, снова, свою жизнь проведет в одиночестве, медленно угасая, будет вести аскетический образ жизни, общаясь, только, с Богом, это, во всяком случае, утешает её.
После того, как ушел Павел, отказавшись идти на поминки, Рамиз, тоже, последовал примеру друга, оставив княжну в крайне удрученном состоянии. - Ты можешь еще побыть с матерью, - жалея ее, произнес Рамиз, - мы уезжаем завтра с рассветом, мне следует быть в Арчыдане к приезду купца, который привезет мебель для замка, - спокойно сказал он. - Ты, Рамиз, ведь, без меня не уедешь? - тревожно спросила княжна, - вечером, позже, встреть меня, пожалуйста, у замка, а то, брожу, как пушкинская «бессонная нимфа» и чувствую, охватывает меня мехлюдия.
- Успокойся, пожалуйста, Ксения, она была очень старой, понимаю, что она тебя вырастила, была тебе родным человеком, однако, кто-то из великих говорил, что жизнь состоит из потерь, и с этим нам следует смириться, супруга моя, мы будем жить с моими друзьями вместе в замке, будем счастливы, родятся дети, и мы их окрестим, пригласим гувернанток, а затем отправим в Европу учиться, разве, ты не этого хотела?- обнимая ее, произнес Рамиз.
- Этого, любовь моя,- целуя его, плача, ответила княжна,- только, смерть разлучит меня с тобой, если моя мать причинит тебе, хоть, какое-нибудь зло, я уничтожу этот замок вместе с ней, - еще сильнее разрыдалась Ксения, а Павел, поняв, что княжна является сильным препятствием между друзьями, все равно, не стал бы их судить, иначе, это выглядело бы, как «мидасов суд». Елена, находясь в состоянии неги, лелеяла Павла, он не поедет жить в Арчыдан, ему здесь хорошо, и он счастлив, что господин случай свел его с Еленой, с женщиной мужелюбивой, похотливой.
- Ну, Настенька, ты готова ехать в пансион, если да, тогда, собери свои вещи в дорожную сумку, мы все завтра утром отбываем в город, конюх Теймур на фаэтоне нас будет ждать у моста, - сказал Павел, снимая черный костюм, надетый им по случаю похорон, - я ненадолго, попрощаться с другом, а ты, Елена, приготовь что-нибудь на ужин, моя утроба по-прежнему испытывает голод, ох, этот, одолевший меня голод, киклоповская ненасытность, напоминающая одноглазого Полифема, сына Посейдона - недовольно пробурчал Павел и вышел из дома. После ухода Ксении Рамиз сидел в своем кабинете и ждал ее возвращения.
- Он ждал свою возлюбленную в томительном ожидании, - заходя в кабинет, съязвил Павел, - я пришел попрощаться, Рамиз, пожелать удачи в укрощении строптивой, успешно преодолевать упрямство Их сиятельства, как высокородной особы, вспоминая пушкинские слова, «упрямства дух нам всем подгадил», унять ее гордыню - «гордыней обуянный, обманывал я бога и царей». Если разрешишь, я буду жить в твоем особняке, пока, жилье на постой не найду, да, и с твоего позволения, пользоваться твоими деньгами, знай, Рамиз, я твой преданный друг, - обнимая его, грустно произнес Павел.
- Ты, Павел, престанешь быть моим другом, если, покинешь мой особняк, а что касается Ксении, она молода, много не понимает, и ты на нее не особенно-то серчай, место расположения тайника ты знаешь, где, кроме денег, имеется золото, брильянты, драгоценные камни и семейное сокровище княжны, так что, пользуйся, - наливая в рюмки коньяка, ответил Рамиз,- теперь, давай выпьем, как русские говорят, на дорожку посошок.
Щеглов, завершив все свои дела, возвращался в Арчыдан, он молчал всю дорогу, в нем, как кровоточащая заноза, сидела вчерашняя ярость и, не преставая, ныла, как нутряная боль и не отпускала. Он, не раздеваясь, прошел в комнату Таира, где Оксана сдирала засохшую кожу со спины Вероники и, со злобой хлопнув дверью, пошел в гостиную, взяв халат, спустился в ванную комнату, чтобы помыться. День начинал вечереть, последние дни весна, не желая расставаться на длительное время, еще сохраняла вечернюю прохладу, которая, смешиваясь с опустившимся с гор туманом, оседала тонким слоем на деревьях, на полях, покрывая инеем.
- Как твой «лазутчик», Таир, добыл нужную нам информацию или что-то более ценное? - спросил за ужином Щеглов, - и не станет ли он от любопытства фискальничать, а то, по деревне пойдет нехорошая молва.
- Нет, уверен в нем, он, даже, запасной ключ от дверей его дома достал, облегчив нам задачу, теперь, слово за тобой, ротмистр Щеглов, наш стратег, как ты собираешься осуществить свое возмездие, а? - разделяя пополам жареного цыпленка, тихо произнес Таир. - Может, нам стоит подождать Эринию, которая посоветует, как нам лучше и безопасней осуществить задуманное, а? - с иронией ответил Щеглов.
- Все равно, придется ждать Рамиза, а он завтра будет, значит, мы ночью совершим свое возмездие - или сжечь дом вместе с ним, или утопить его, связав, бросить с обрыва, вот и все, скажи, эти варианты тебя устроили бы, Николай?- спросил друга Таир, призывая к спокойствию, - тогда, нам не обязательно ждать появления Эринии, - наполняя фужеры коньяком, тихо произнес Таир. Пришли Оксана с Вероникой и сели за стол, обед продолжался, только, друзья не промолвили ни слова.
- Вероника, - обратился к ней ротмистр, - ты, пожалуйста, после обеда зайди в гостиную, мне следует кое-что уточнить, а уж потом обсудить, идет? Она покорно кивнула головой, и, не приступая к трапезе, Щеглов быстро встал, покинул столовую.
- Я не стану скрывать своих намерений, Вероника, - начал, было, Щеглов, когда она пришла в гостиную, - но должен спросить, в этом доме осталось что-нибудь ценное, семейные драгоценности, например, или, там, документы, завещания, и наконец, этот дом тебе нужен? - в упор спросил ротмистр.
- Там, в доме, имеется тайник под картиной в днище стены, где хранились выписка из метрической книжки, свидетельство о рождении, завещание отца и некоторые семейные ценности, если, Гашим не нашел этот тайник и не прибрал всё к рукам. Дом, конечно, мне нужен, а где я буду жить? но это, пожалуй, «сизифов труд», все равно его родственники мне не дадут там жить, просто, угробят, я не смогу больше сдюжить этих лишений, кабальные условия, побои, непосильный труд за скудную еду, я собиралась уехать в город, а затем, в Россию, хотя, у меня там нет родственников, - плача, Вероника поведала о своем горе и несчастье, которые лишили ее человеческого достоинства. Щеглов, потрясенный до глубины души ее рассказом о ее бедственном положением, этой хрупкой, красивой девочки, не мог сидеть и, от волнения, ходил по комнате, нервно перекатывал бильярдные шарики на столе.
- Откуда, только, такие бездушные, жестокие мизантропы берутся, а?- с тревогой смотря на нервно - возбужденное состояние Щеглова, спросила Вероника.
- Генезис, сбой, зарождение чувства злобы, человеконенавистничество, Вероника, врожденная мизантропия, диктат сильного над слабым, беззащитным человеком, желание урвать побольше кусок, разновидность халявщины, а берутся они из нашей же среды, безнаказанность доводит их до потери разсудка, и они перестают осмыслять действительность, о чем следует им напоминать, остановить, если невозможно, то истреблять, - яростно произнес Щеглов.
- И вы истребите его? - наивно спросила Вероника.
- Да, завтра ночью, и ты пойдешь с нами, заберешь свои вещи, если он их присвоил, то, непеременно, вернет. Ты в свой дом, больше, не вернешься, через день я тебя увезу в город, покажу докторам и сниму на постой шикарный особнячок, где ты придешь в себя, надеюсь, ты не откажешь мне в приме, а сначала оденешься, как королева, парикмахеры, маникюрши приведут тебя в порядок, и ты в городской суете забудешь все свои невзгоды. Только, один вопрос, и попрошу ответить, как есть, искренно, он тебя насиловал? - смотря ей в глаза, строго спросил ротмистр.
- Нет, ротмистр Щеглов, я понимаю, о чем вы спрашиваете, но этого не было, - не отводя взгляда, ответила Вероника, и ей показалось, что он облегченно вздохнул.
Рамиз услышал звон колокольчика, наверное, Ксения, подумал он, доставая из ящика письменного стола заряженный револьвер. У ворот со своим конем стояла княжна. - Рамиз, если ты не возражаешь, я поеду на своем коне - редкомахе. Они вместе отвели коня в конюшню, где конюх Теймур задавал молодым жеребцам овса.
- Теймур, один фаэтон я оставляю для Павла, а мой фаэтон подготовить, мы завтра на рассвете с княжной уезжаем, ты остаешься, я сам поведу фаэтон, чтобы княжне было удобно, да, и тебе назад не возвращаться, уяснил? - сам задавая овса редкомаху Ксении, сказал Рамиз.
- Да, - с досадой в голосе начала говорить княжна, - Павел прав, у моей матери маразматический приступ гнева, и впрямь, она стала редькой сварливой, злой женщиной, которая не хочет понять, что же нас связывает, готова и дальше допускать злонамеренные действия в отношении нас, я боюсь, что она нас выследит, уж, тогда, нам, точно, не поздоровится.
- Ты ведь не сказала ей, когда мы поедем, ведь, так? Нужно Теймуру сказать, чтобы он проследил за нами до леса, а там нас ищи, свищи, пусть наймет какого-нибудь свища - пустого тунеядца, тогда, я, просто, его убью, вот и все, - спокойно сказал Рамиз. Да, безусловно, он возмужал, общаясь в обществе, которое презирал и, глядя на деяния этих ненавистников, становился матёрым, осторожным, ожидая, всегда, подвоха с их стороны, что породило в нём хищнические повадки.
Павлу очень быстро удалось договориться с мадам Штрейх Алисой Францевной, руководителем немногочисленного классического пансиона, предъявив ей свидетельство о рождении и документы Насти, подтверждающие, что она принадлежит к сословию дворян, и отец её, который беззаветно служил России, умер впоследствии перенесенных ранений и болезней в период службы.
- Она безукоризненно владеет французским языком, - волнуясь, рассказывал Павел, боясь, что она откажет и приготовил большую сумму денег, чтобы предложить ей хабарец, якобы, как благотворительность.
- Хорошо, хорошо, голубчик,-картавя слова, сказала она, - у нас, как раз, в младшей группе имеются места,-картавя слова, сказала она, - у нас, как раз, в младшей группе имеются места, - полагаю вам известно, что они будут жить в общежитии при пансионе
с воспитателем, и вы можете один раз в неделю посещать ее, забирать на прогулку, вот и все, голубчик, - сказала она, забирая документы, и тут Павел не промедлил, протягивая ей увесистый пакет:
- А это, Алиса Францевна, вам за беспокойство, - вынуждая ее покраснеть, произнёс он.
Рамиз, который, осторожничая, передумал ехать на фаэтоне с княжной, а решил на лошадях в сопровождении двух всадников, вооруженных двустволками, быстро, без приключения дошли до леса, а там, за лесом, был Арчыдан. Он, намеренно изменив маршрут, повернул своего коня к берегу, на открытую местность. Только теперь за горами начали заниматься первые отблески утренней зорьки, и прохладный весенний туман, стелившийся над рекой, медленно уносился восточным ветерком.
- Мне холодно, напрасно я не надела шубу - ягу на дорогу, - жаловалась княжна. - Потерпи, Ксения, и посмотри на утреннюю зарю, вот там, видишь, где зарево, и тебе станет теплее, на, возьми фляжечку с коньяком, отхлебни глоток, сразу же согреешься, - протягивая ей фляжечку, произнес Рамиз.
- Ты, только, не сердись на меня мой милый, но я приготовила свои вещи - одежду, украшения, духи и другие благовония, уложив в кофр, который служанка тайком отнесет в твой особняк и передаст Теймуру, а он привезет его в Арчыдан, ты прости меня, что раньше не сказала и велела Теймуру исполнить мое задние, - виновато произнесла княжна. - Все сделала правильно, княжна моя, Теймур и все остальные, тоже, являются твоими слугами. Они ехали мимо дома Наташи, который, после ее исчезновения, пустовал. Да, неожиданно в Рамизе проснулась нестерпимая боль воспоминания об утраченном, безвозвратном, и, как говорил Гончаров, «Он вспомнил об утраченном счастье», но, только, не о «счастье», а любить любил, и это правда, да, что там ворошить прошлое, когда я живу настоящим и надо думать о будущем, а?
Герай при каждой встрече благодарил Ираду ханум за столь прекрасный подарок - за Кристину, которая, забеременев от Герая, вела себя полноценной хозяйкой и, на его удивление, оказалась мужелюбива и страстна. Ну, что ж, теперь его старому роду древних феодалов истребление фатумом не грозило. Фатум довольно-таки долго витал над его головой, причинив немало бед, наконец, сжалившись, оставил в покое. Да, и у него было много дел, а он не успевал.
А его друг Тофик, который меньше испытал леденящее прикосновение фатума, тоже, женился на Евгении Делициной, которая случайно оказалась на его пути и родила ему сына. Только, вот, событие рождения сына было омрачено внезапной кончиной Ирады ханум, все-таки, настигла и ее Мара, властительница ночных кошмаров, слуги нашли ее окоченевшее тело, перед смертью она в своей комнате чувствовала чье-то постоянное присутствие, да, это был Ангел смерти, а может и сам Танатос, она совершила не спеша свой последний вечерний намаз, сама же аккуратно завернулась в широкое полотнище савана с камнями из храма Каабы, и вдруг, чья-то сильная грубая рука одновременно зажала ей рот и нос, тем самым положив конец ее переживаниям по сохранению рода, только, оставался вопрос: прибрал ли ее душу Господь или она, как блудная душа греховодницы, будет витать во вселенной, так и не найдя покоя? Так или иначе, сам же фатум окончательно определил их судьбу, одарив их счастьем, что, вовсе, не входила в его правила, ведь, он славился неумолимой жестокостью и непримиримостью.
Приказчик Герая Эльдар, тоже, упивался вдоволь негой, находясь в объятиях похотливой нимфоманки Роксаны в состоянии блаженства, покоя, да, и кому какое дело до ее прошлого, а? подумаешь, погуляла на славу, набрала опыта, познала все тайны сладострастия, лобзанья и никакого упрека со стороны Парки, она по-прежнему с сестрами прядет ее «нить жизни», как у великого Поэта: « и покамест жизни нить старой паркой прядется», и пока никто из сестер обрезать эту нить не собирается, Роксана притворно будет ублажать и томительно услаждать Эльдара, что свойственно природе нимфоманки, у которой, как ни странно, счастливое будущее...
Щеглов с Таиром, по приезду Рамиза, посвятили его в свой план мщения, и тот, как всегда изъявил свою готовность помочь друзьям. Несколько мажар и обозов с волами, нагруженные старинной персидской мебелью, колонками с чугункой для водогрея томительно ждали Рамиза у ворот. Зодчий Беккер пригласил своих друзей в надежде, что они подскажут, какую расстановку они бы пожелали, но они отнекивались, все-таки, по требованию зодчего, поехали в замок. Замок был трехэтажный, с колоннами, отделанными малахитовой крошкой, на позолоченных двуглавых куполах красовались ангелочки с крыльями. Фасадная часть замка была отделана красным мрамором, а остальная часть белым. Внутренняя отделка была выполнена ореховой фанерой и фанерой из красного дерева в стиле инталии - с углубленными изображениями, а каждая гостиная и все спальные комнаты - серой ольхой, все это поразило воображение приглашенных своей необычайностью и красотой.
- Ну, ты даешь, друг Беккер, тебе сам Растрелли позавидовал бы, увидев твое творение, боже мой, какая роскошь, какой орнамент, поразительно! - воскликнул Таир.
- Нам пора возвращаться, Николай, там купец привез мебель, нужно с ним расплатиться, обозы с сопровождающими отправить в замок, а потом займемся расстановкой мебели, - садясь на коня, произнес Рамиз.
- Конечно, мой юный друг, люди, ведь, ждут, поехали. Купец, старый компаньон и друг Рамиза, томительно ждал его возвращения, чтобы доставить груз до места назначения и, конечно, получить оплату за мебель. - Вы меня простите, что вынуждены были ждать, какой вид оплаты вас устроил бы? деньгами или золотом? - сразу по приезду обратился Рамиз к купцу.
- Один мой старый компаньон оказался векселедержателем, связан с банками и торговыми фирмами Персии, закапризничал, на этот раз требует оплатить векселями, и я не уверен, что они у вас имеются, - с досадой произнес купец.
- А ты не знаешь, Николай, - обратился к главному «казначею» Щеглову Рамиз, - у нас имеются векселя? Ротмистр пожал плечами: я даже не знаю, как они выглядят, пойдем, распотрошим содержимое всех сейфов и тайников, но пусть обозы отправят, а купец пусть выпьет и пообедает, пока мы с тобой все бумаги посмотрим, что у нас есть, покажем ему, идет? Они, отправив обозы, втроем пришли в дом, Рамиз, оставив купца с Таиром, сам с ротмистром направился в спальную, где находились тайники и сейфы с драгоценностями.
- Может, мне подождать в коридоре, Николай? - съеживаясь, произнес Рамиз.
- У меня от тебя секретов нет, Рамиз, все равно, я собираюсь на некоторое время уехать в город, и тебе придется самому заняться всеми вопросами, именно, поэтому, я сегодня собираюсь открыть все тайны персиянки. Большой двухъярусный сейф был набит до отказа золотом, брильянтами в перламутровых ларцах, шкатулках, а другой, более объемистый сейф, деловыми бумагам, долговыми обязательствами.
-Тут никаких бумаг-то и нет, - недовольно сказал Щеглов, набирая цифровую комбинацию другого сейфа. Да, в этом сейфе хранились все семейные, деловые бумаги клана Саидов, банкноты, векселя и долговые обязательства, в том числе.
- Ты, Рамиз, отнеси, покажи этому скупердяю, пусть посмотрит, что ему подходит, а я тебя туточки подожду, - спокойно произнес ротмистр, садясь на диван.
- Вы, может быть, посмотрите эти бумаги, вроде, банковские банкноты, ведь, бек-то до гибели занимался торговлей с восточными странами, в частности, с Персией, - произнес Рамиз, протягивая купцу большой кип бумаг, аккуратно уложенных в кожаную папку.
- Да, ведь, это они и есть, вот их некоторые долговые обязательства за неуплаченный товар, ваш бек, молодой человек, был очень богатым человеком, теперь-то уж, я сам их обложу налогом за долгие неуплаты по долговым обязательствам, если вы позволите мне взять эти документы, - радостно произнес купец. - За мебель-то нам чем вам придется платить? - не унимался Рамиз.
- Деньгами, деньгами, молодой человек, нонче некоторые не предприимчивые, дилетанты в торговле, дельцы, предпочитают бумажки, - неохотно ответил купец, махнув рукой. Рамиз попросил купца отведать кушанье, выпить коньяка, пока он будет отсутствовать.
- Эти векселя и банкноты в торговом обороте, имеют хождение наравне с серебром и золотом в Персии, в других странах ближнего Востока, расплатиться же с ним за мебель купец желает деньгами, - вернувшись, скоропалительно выговорил Рамиз.
- Деньгами, так деньгами, - спокойно произнес Щеглов и, взяв кожаный портфель, вместе с Рамизом вернулся в столовую, где их ждал купец. Расплатившись с купцом, Щеглов портфель вернул Рамизу.
- Мы можем вам дать эти векселя, банкноты и долговые обязательства дельцов, банка, а вы что намерены с ними делать, уважаемый купец?- сказал ротмистр и колючим взглядом обвел купца, мол, не дурит ли нас.
- Я вам соберу все долги и с этими банкнотами, векселями открою банк, ваш собственный банк в городе, если вы мне доверяете, я думаю, деловая многолетняя доверительная бескорыстная работа с Рамизом дает мне право говорить так, конечно, решение за вами, но этот благоприятный шанс упускать было бы глупо, - деловито высказался купец.
- Хорошо, - сказал Щеглов, - у меня нет основания не верить вам, только, вести все свои дела вы будете с Рамизом, это вас устраивает?
- Да, безусловно, - коротко ответил купец, переложив деньги за мебель в свой кожаный портфель. Последняя ночь весны, на удивление, выдалась пасмурной, луна и ее свита - звезды, будто, застыли за черными тучами, не желая быть свидетелями еще одной трагедии, которая должна была вот - вот произойти. Трое бесшумно открыли дверь дома ключом, который стащил работник Таира Алим, где в халате и в колпаке беспокойно спал Гашим, которому, почему-то, снились не цветущие сады с гомоном птиц, а верзила вовсе в черном одеянии, в плаще с капюшоном, требующий какого-то долга. Хорошо зная место расположения домашней утвари собственного дома, Вероника, по знаку ротмистра, зажгла масляную лампу с длинным фитильком, а Таир принялся будить Гашима, но тщетно, тогда, он скинул с него стеганое одеяло на пол, тот не мог шевельнуть головой из-за ножа, который держал у его горла Рамиз, и обрадовался, увидев Веронику, держащую горящую лампу.
- А, это ты, Вероника? - проглатывая слюну, спросил он, сопя, издавая сиплые звуки.
- Эта не Вероника, толстопузый ублюдок, а богиня Эриния пришла свершить возмездие за поруганную тобой честь, и час расплаты настал, одевайся, - приказал ротмистр, держа наготове револьвер. Наконец-то, Гашим осознал происходящее, ведь, недаром ему снился тот верзила в черном плаще, теперь он понял, что это был ангел смерти и, упав на колени, взмолился, чтобы его пощадили, но Рамиз ловко накинул на его шею толстую пеньковую веревку, обмотав тело вместе с руками, воткнув в рот кляп.
- Эриния, посмотрите, пожалуйста, все ли ваши вещи на месте, только поторопитесь, - обратился к Веронике ротмистр. Гашим, не зная о существовании тайника, даже, не пытался обыскать дом, и все документы, небольшие семейные драгоценности были в тайнике, Вероника торопливо перекладывала их в свою сумочку.
- Пора, выводим его на улицу и ведем на берег реки, к пропасти, - поторопил Щеглов своих товарищей. Они все стояли на крутом берегу Куры, которая, чувствуя свою жертву, свирепо шумела, извиваясь, как ненасытная Ехидна. Рамиз отвёл Веронику в сторону, и Таир легким касанием столкнул в пропасть Гашима, который мгновенно исчез в темных водах Куры. Вот, так фатум, вернувшись, как бумеранг мести, восстановил справедливость, чем он не занимался, почти, никогда.
Княгиня Софья Андреевна, не выдержав навалившихся на нее напастей, медленно теряла рассудок, совершенно престала осмыслять действительность и неустанно звала своего возлюбленного Павла, который был страстным любовником, как Гимер, ублажал ее, предаваясь страстному упоению и неге. Она часто, находясь в состоянии помешательства, неустанно повторяла вслух пушкинские слова, которые относила, только, к себе: « Ты рождена для неги томной, для упоения страстей», и горько рыдала. Прислуга понимала ее отчаяние, связывая этот приступ дурноты со смертью старой княгини и покинувшей ее княжной, и старый камергер, долго и преданно служивший ей, на этот раз, не замешкав, отправил кучера за «светилом» городской больницы, доктором - немцем, коротко изложив суть ее меланхолии. У княгини, на фоне приступа мехлюдии, появилась новая вредная прихоть, она постоянно фужерами пила коньяк, надеясь тем самым снять одолевавший ее стресс. Это капризное желание медленно превращалось в недуг, губительно поражая ее мыслительную способность, ее женская красота, изящность, манеры начали необратимо тускнеть, никто в замке не знал, как помочь ей, и недуг, раскалывая разум, брал свое, медленно убивая ее. Все ждали приезда доктора, «светилу», который был специалистом в области психических заболеваний и славился применением современных методов лечения, порой, даже удачно.
- Мое почтение, Ваше сиятельство, - садясь рядом с ней на диван, нащупывая пульс, произнес «светила», - что в настоящее время вас беспокоит?
- Здравствуйте, Яков Францевич, голубчик мой, вас изволили потревожить, но, напрасно, мой недуг неизлечим, - уныло произнесла княгиня. Яков Францевич оказался опытным врачом и понимал, что в домашних условиях вряд ли можно ее вылечить, пошептавшись с камергером, решил увезти ее в городскую больницу, чтоб в условиях стационара обследовать, установить, насколько глубоко вкралась болезнь в ее душу, да, да, именно в душу.
Павел и Елена, после устройства Насти в пансион, возвратились домой, и у моста Павел предложил ей зайти и посмотреть его пенаты.
- Как-то неудобно, Павел, не хотелось бы мне видеть насмешливые, осуждающие взгляды служанок, может быть, в другой раз, а? - неуверенно произнес Елена.
- Не говори глупости, Елена, и не серди меня, какие служанки? Да, их просто нет, только, Рамиз привез своего конюха и его супругу - кухарку, вот и все, - раздраженно произнес Павел и, взяв Елену под руку, повел в сторону особняка. В это время служанка княжны Ксении, которой было поручено передать кофр с ее вещами конюху Теймуру, стояла у забора в ожидании. Садовник Салим, семья которого погибла при наводнении, оставленный Рамизом посмотреть за садом, работал в саду, несмотря на поздний час, и служанка вынуждена была обратиться к нему:
- Не вы ли Теймур? - осмелилась спросить она. Салим отрицательно покачал головой и направился к воротам, открыв калитку, впустил служанку, взяв тяжелый кофр из ее рук, - пойдемте в дом,- коротко сказал он,- сами и передадите. Садовник привел служанку в свою комнату, велел подождать и пошел за Теймуром.
- Он в конюшне, - вернувшись, сказал он, - я пойду, помогу ему быстро справиться с делами и приведу сюда, а ты, барышня, сиди и жди, - сказав, собирался выйти из комнаты. - Меня спохватятся, будут искать и могут выгнать, - громко, почти выкрикнула служанка. - Тогда, придешь жить ко мне, чего тебе терпеть всякие там передряги, а? - неожиданно ответил садовник, не поворачиваясь. Служанка Дарья, женщина средних лет, дородная, с русыми волосами, чуть не ошалела от слов садовника, покраснела и покрылась пятнами. Скоро вернулись Теймур с садовником, Теймур, взяв тяжелый кофр, вышел из комнаты и направился в соседнюю комнату, где жил с женой Заирой.
- Да, как мое предложение, по душе ли тебе оно, барышня, а? Прошлой весной река смыла, унесла мой дом, и вместе с ним, мою семью, вот, теперь я в одиночестве коротаю свои дни, спасибо Рамизу, дал кров, работу, жалованье. Насколько мне известно, ты, тоже, свободная женщина, и мы одинакового возраста, почему бы нам не соединиться, избавляясь от одиночества, а? - снимая рабочую одежду, жалостливо произнес садовник Салим. - Вот, скоро увезут княгиню в город, в больницу, тогда и поговорим, идет? - вставая, уже спокойно произнесла служанка.
В городской больнице, куда привез Щеглов Веронику, врач, осматривающий ее, никаких отклонений в ее здоровье не нашел, а порекомендовал, только, ей усиленное питание. Ротмистр не стал искать дом на постой и решил, после покупки ей одежды, как настоящей даме, они поселятся в гостинице в нумере люкс, где он всю ночь услаждал Диану, благо, на первом этаже гостиницы имелся хороший ресторан с разнообразным меню, особенно, вкусно готовили люли-кебав на вертелах, который подавали с красным вином. Администратор, дородный мужчина с массивным подбородком, искоса посмотрел на них и небрежно коротко буркнул:
- Мест нет, - продолжая листать какой-то бульварный журнал, но хруст новенькой сороковки, будто молнией, ударил его, и ротмистр, помяв купюру, бросил на журнал, который листал администратор.
- Нам нужен нумер люкс с видом на реку, сами лично проводите нас и прикажите половому отнести наши вещи, - на латыни произнес Щеглов. Потом, посмотрев на администратора, понял, что сказанное до него не дошло, повторил по-русски. Нумер был первоклассным, с двумя турецкими диванами для лежания и сидения с откидными спинками, креслами и столом, покрытыми белыми чехлами, вся утварь нумера была европейская. Вероника, умывшись, начала переодеваться, и, по настоянию ротмистра, они спустились в ресторан, чтоб откушать свой любимый люли-кебав. Вероника надела новое платье из меланжа, только что купленное ротмистром, и смотрелась, как настоящая барышня.
- По настоянию доктора Якова Францевича, камергер приказал подготовить экипаж,- одна из служанок пусть готовится сопровождать княгиню в больницу, чтоб помочь медперсоналу по уходу за ней, - распорядился он. Княгиня Софья Андреевна печальным взглядом обвела замок и прислугу, прощаясь, будучи уверенной, что она, больше, в свои пенаты никогда не вернется. А, ведь, она была счастлива с Павлом, купаясь в сладострастии, в неге, утопая в бездонном блаженстве наслажденья, так и продолжалось бы, не замышляй она зложелательства близкому человеку, а фатум тут, как тут, напоминая ей, мол, зло всегда, как бумеранг, возвращается злом, и насмехался над ней, что она, такая образованная особа, и так плохо знает это чудовищное открытие древних софистов. Вскоре в больнице, несмотря на усилия доктора, у княгини началось буйное помешательство, когда ей не стали давать спиртное, и она стала в ярости требовать выпивку, но тщетно, после успокоительного укола она притихла и, по приказу доктора, была помещена в отдельную палату.
- Ваша помощь, милочка, - обратился доктор к служанке - сиделке, - думаю, что ей, больше, не понадобится, поезжайте-ка вы домой и сообщите об этом печальном известии домочадцам княгини, - поглаживая клинообразную бородку, грустно произнес он.
Щеглов звоном колокольчика вызвал коридорного, обслуживающего, в том числе, и его нумер, так как Вероника постеснялась итти в ресторан. Постучавшись, вошел молодой человек с пушинкой на подбородке, в белом колпаке, с полотенцем, переброшенным через локоть, поклонившись молча, ждал приказа.
- Вот, что, голубчик, - тихо проговорил ротмистр, - в этом ресторанном меню не хватает рыбного блюда, например, я бы желал цельную жареную осетринку с зеленью, разумеется, несколько горячих люли-кебавов на вертелах, жареных цыплят, несколько бутылок хереса и коньяка, только, печатанных сургучом и, пожалуйста, как можно побыстрее, пусть хозяин все это включит в оплату за нумер, а это вам на личные расходы, - и протянул коридорному несколько денежных купюр.
-Теперь, Щеглов, ты, точно, некрасовский «лихий сердцеед»,- подумал он, посмотрев на Веронику. - Все, что принесут, ты должна будешь попробовать съесть, конечно, и я помогу тебе справиться с едой, но ты должна набрать вес и унять нудное проявление голода навсегда, поняла?
- О, да, мой спаситель, слушаюсь и повинуюсь, - с поклоном ответила Вероника, вызвав у него громкий смех.
Павел с Еленой по-тихому коридору поднялись на второй этаж в кабинет между спальной комнатой и гостиной. - Лена, ты, пожалуйста, располагайся, а я щась вернусь. Павел спустился на кухню, где над печкой «колдовала» кухарка Заира.
- Заира ханум, у меня сегодня гостья, приготовь, пожалуйста, нам ужин, чтоб твое мастерство и ужин запомнились ей навсегда и при одном лишь воспоминании приводили ее в восхищение, трепет, - начал льстить кухарке Павел.
- Хорошо, Павлуша, приготовлю и принесу в гостиную, за это с тебя шоколат, идет?
- Идет, милочка моя, - целуя ее в щечку, произнес Павел и побежал к своей кралечке. Он знал, что, после строительства замка в Арчыдане, Рамиз вряд ли сода вернется, а Елена его вполне устраивала бы.
Как только отвезли княгиню в городскую больницу, служанка Дарья у калитки ждала Салима, но его не было, тогда, она позвонила в колокольчик, Теймур готовил фаэтон к поездке, поэтому калитку открыл Салим, впустив Дарью.
- У княгини дела плохие, служанка, которая ее сопровождала, принесла жуткие вести, мол, княгиня-то оказалась того! и помещена в отдельную палату для душевнобольных, - начала причитать служанка.
- Да, - деловито произнес садовник Салим, - может быть, следует Теймуру о ее недуге сообщить княжне? хоть, злобная и сварливая баба, но, все-таки, мать. Салим из буфета достал хрустальный графинчик с коньяком, на блюдце резаную колбаску и плитку шоколота. - Ты сегодня останешься со мной, Дарья? - неожиданно спросил садовник, - если, по правде сказать, я давно забыл запах тела женщины, мне очень хочется поласкаться с тобой и в дальнейшем построить супружеские отношения, ты согласна?
- Не знаю, право, могу ли я дать тебе то, что ты желаешь, ведь я никогда не была замужем, - не поднимая глаз, ответила она, покраснев. Садовник налил в хрустальные рюмки коньяка и пододвинул ближе к ней блюдце: выпей, пожалуйста, в замке такая суета и неразбериха, что вряд ли тебя кто-то будет искать, давай, выпьем на брудершафт, как говорят русские, это укрепляет дружбу, отношения, но мне кажется, при этом, еще, и целуются, - с хитрецой произнес садовник. Появился Теймур, умывшись, сел за стол в столовой, чтобы поужинать, а Заира, на подносе отнеся ужин Павлу в гостиную, спускалась на первый этаж. Вышел из своей комнаты садовник и, садясь напротив Теймура, шепнул: княгиня Софья Андреевна находится в доме умалишенных, в городской больнице, об этом сообщила служанка, которая ее сопровождала, как ты думаешь, следует ли сообщить об этом горе княжне, ведь, она жена нашего хозяина, а? Теймур сначала, было, растерялся от этой новости, даже, не обращал внимания на жену, которая собирала на стол, только, коротко буркнул: еще выпить принеси, а ты, Салим, будешь?
- Нет,- отрицательно покачал головой садовник. Выпив стакан тутовой водки, закусив зеленым луком, громко крякнув от удовольствия, конюх не замедлил сказать: думаю, надобно сообщить, кажись, княгиня сильно влюбилась в друга нашего хозяина и сгорела в пламени своей же любви, пущай княжна сама решает, приехать или нет, вот, я так думаю, Салим, - деловито произнес конюх, поглаживая седые усы. Ночь, которую провел садовник со служанкой, была полна нежности и страсти, особенно, для Дарьи, которая оказалась похотлива и давно не испытывала полового удовлетворения, и это было страстное, усердное проявление давно угасших чувств, до самого утра, пока, соседский петух, ошалевший, не начал горланить, будто утро проспал...
Теймура все работники двора знали, да, и фаэтон был знаком - хозяина, отныне, вопреки желаниям Рамиза, работники обращались к нему именно так. Рамиз отсутствовал, так как был уже полдень, он должен был возвращаться из долины, где занимался организацией всех земельных работ. После того, как ротмистр, доверяя ему, открыл тайну всех кладов бека, и в целом, клана Саидов, он имел доступ ко всему, что имелось в этом огромном таинственном доме. К воротам подошла княжна Ксения в радостном расположении духа, обняв Теймура, спросила: ты, конечно, привезла мне мой кофр? а то, так мне не хватает моих привычных вещей! Он молчал и, после долгой паузы, не поднимая головы, проговорил: Ваше сиятельство, не хотел было расстроить вас, но вынужден сообщить, что с вашей матушкой произошло несчастье, она в городской больнице в палате для умалишенных, - неохотно выдавил из себя Теймур, вытаскивая из фаэтона кофр княжны. Княжна недоумевала, разум отказывался воспринять это нелепое сообщение, разсудок, определяющий поведение человека, тут престал поддерживать ее, и она решила срочно поехать, на ум приходили грибоедовские слова: «рассудку вопреки, наперекор стихиям», конечно, следует дождаться Рамиза, вместе и поехать.
- Кофр мой оставь в фаэтоне, пусть лошади, пока, отдохнут, скоро приедет мой супруг, и мы вместе поедем, - плача, сказала княжна и пошла в сторону дома.
- Ты пойми, я сейчас, в разгар весенних работ, не могу покинуть долину, где решается судьба будущего урожая, - раздраженно говорил Рамиз, скидывая дорожную одежду, - может быть, все не так серьезно, и это уловка? повременила бы, Ксения, а?
- Нет и нет, Рамиз, если ты меня любишь, то, поедем, поможем матери, да пусть простит ее грешные, порой, преступные, замыслы Бог, она, только, навредила себе, став шизофреничкой, её постигла участь пушкинского Германа, может быть, в этом есть и наша вина, - истерично кричала она, одеваясь в дорогу,- теперича она находится в бедственном положении, и мой святой долг поддержать её в трудный для неё час.
- Поезжай, Ксения, она тебе мать, и я не имею нравственного права задерживать тебя, да, и это вряд ли удастся, ишь, какая ты норовистая? - спокойно сказал Рамиз, - но за то, что она меня хотела сгубить, нет ей прощения, - наливая в серебряную чашу коньяка, теперь, раздражаясь, жестко сказал он. Да, княжна его уехала и унесла его мечты, тут, пожалуй, победила вековая преемственность поколений, чем любовь, ты в очередной раз проиграл, Рамиз, вдруг, он отчетливо услышал сиплый, с ехидцей, голос того же «безумца»: - Говорил тебе, на шестнадцатилетних девочках свое счастье не построишь, ну, как? я же оказался прав, ими только наслаждаться, не выходя из состояния неги и нирваны, а ты не послушался меня, что и печально, теперича, я надеюсь, ты остепенился. По приезду княжна переоделась в замке, отпустив Теймура, приказала заложить тройку и немедля выехала в город, даже, не выслушав объяснения служанки. Ее не пустили в палату, где, формально, работал следователь, а входную дверь охраняли жандармы.
- Княгиня каким-то чудом освободилась от привязных ремней, которыми она, ввиду ее невменяемости, была привязана к кровати, но неудачно по халатности санитаров, и, воспользовавшись этими же ремнями, повесилась, - шамкая, находясь еще в состоянии растерянности, неловко оправдывался «светила». Она не могла пережить, когда ее бросил Павел, который вернул ей те забытые чувства, после встречи с ним она расцвела, находилась в состоянии неги, мне трудно судить об этом, и все же, очевидно, она любила его, а он своими гнусными измышлениями ее мир разрушил, доведя до самоубийства, да, и разлука со мной дала толчок к ее действиям, я потеряла самого дорого человека в своей жизни, своим уходом в иной мир она разрушила и мой мир, вытеснив из сердца все мои чувства, любовь. Ты, Эрида, теперь довольна, сделала свое черное дело, бросив на нашу счастливую, блаженную жизнь свое «яблоко раздора», сделав всех несчастными, - думала Ксения. Княгиню Софью Андреевну похоронили рядом с могилой ее свекрови Ольги Семеновны. Княжна в Арчыдан не собиралась возвращаться, и поздним вечером, проверив, заряжен ли маленький дамский револьвер, направилась к особняку, где Павел услаждал Елену. Теймур, открыв калитку, беспрепятственно впустил ее в особняк, она, не проронив ни слова, поднялась на второй этаж в кабинет, где он, обычно, работал, но его там не оказалось, тогда, она зашла в гостиную, где Павел обедал с Еленой.
- Ты, сраный Гимер, ворожбой проник в душу княгини, лживыми, притворным обещаниями обманул ее надежду, казалось бы, оживил потухшие в ней чувства, а своей гнусной ложью свел ее, сначала, с ума, а затем, и убил, умри, теперь, и ты, убийца, - подняв револьвер, она хладнокровно дважды выстрелила в Павла, развернулась и спокойно вышла из гостиной. На звук выстрела прибежал Теймур со своей женой, но, увидев в руке княжны револьвер, отстранились, пропуская ее.
- Теймур, отвези его в больницу, авось, выживет, - тихо проговорила княжна. Павел истекал кровью, одна пуля попала в ключицу навылет, а другая в руку, истошно закричавшая Елена старалась неумело перевязать рану, что бы остановить кровь. Когда Павла уложили в экипаж, он, едва слышным голосом, шепнул:
- Теймур, меня ранил на охоте неизвестный, о княжне ни слова, предупреди остальных, - и потерял сознание. Теймур, садясь в экипаж, закричал на Салима:
- Чего ты-то стоишь? вишь, какой конфуз вышел, ведь, ездил же однажды в Арчыдан, дорогу знаешь, садись на коня, поезжай и сообщи хозяину то, что здесь произошло,- и, понукая лошадей, тронулся с места.
Щеглов не мог спокойно смотреть, как Вероника жадно ест, хватая то одно блюдо, то другое. Он, откупорив бутылку коньяка и бутылку с хересом, налил ей половину фужера: запивай, пожалуйста, а то, подавишься, - а сам, налив себе полный фужер коньяка, залпом выпил. Ничто так не унижает достоинство человека, как голод, - с отвращением подумал он, - а толстопузый похотливый Гашим, сам стал пищей для самой королевы рыб, которую когда-нибудь поймает заядлый рыбак на свою уду, и она, тоже, станет пищей, как, когда-то, подшучивал герой великого трагика, вот это и есть диалектика событий, порой, неподвластная нам, если я правильно мыслю о борьбе противоположностей и правильно понимаю «изменчивость бытия» Гераклита.
- Вероника, тебе, непеременно, следует учиться, в России или в одной из европейских стран, пожалуй, я смог бы открыть крупный счет на твое имя в любом банке, и жила бы без нужды, как королева, кстати, ты иностранные языки знаешь? если, да, это очень хорошо, поэтому, немного отдохнув, ты поедешь на учебу,- наливая еще коньяка, произнес ротмистр. - Я знаю французский, мать до болезни отца работала воспитательницей в пансионе, - грустно произнесла она и престала есть, встала, пересела на угловой диван у окна, - знай, ротмистр Щеглов, если ты меня отправишь на учебу или лишишь своего присутствия, то ты напрасно меня спасал от насилия толстопузого мизантропа и мутных вод Куры, и я вынуждена буду повторить этот свой безрассудный поступок, решать тебе,- и отвернулась к окну. Это было сказано так хладнокровно, что ротмистра бросило в дрожь. Да, сколько силы, смелости, храбрости у этой хрупкой девчонки, которая, по воле фатума, стала круглой сиротой, а я как наместник бога, на земле помогаю таким обездоленным, как только у меня сердце выдерживает, а? ты стоик, Щеглов, выдержишь, может быть, я когда-нибудь заслужу божье вознаграждение, а? Да, безусловно, она красива, умна, а какие вьющиеся волосы, голубые глаза, просто, пушкинская нимфа! тебе бы жить на Олимпе и вместе с Гебой с дочерью Зевса подавать амброзию олимпийским богам, а может, как спутница сопровождать Артемиду.
- «Молчу, скрываю свою ревнивую печаль», как говорил Некрасов, садись, кушай, оставь свои капризы и отрежь мне большой кусок осетринки и не дуйся,- спокойно произнес ротмистр.
Молодой дежурный врач, практикующий в области хирургии, без особого труда вытащил застрявшую пулю из руки Павла, профессионально перевязав кровоточащие раны, обратился к Теймуру: значит, это случилось на охоте, а кто же, дурья твоя башка, ходит на охоту с дамским револьвером, а? али ты меня за простака держишь? - сердито сказал он, показывая маленькую пульку.
- Барин, все пусть будет так, как я вам изложил, скоро прибудут его богатые, влиятельные друзья, и вы без вознаграждения не останетесь, вот это я вам обещаю, - молил Теймур доктора.
- Значит, хабарец будет, и ты меня найдешь, а пока, я не буду сообщать в полицию, уяснил? Тем временем садовник Салим, не останавливаясь, мчался, не жалея коня, в Арчыдан. Сторож привел его в контору, где Рамиз сидел и по виду понял, что случилось несчастье.
- Хозяин, беда, княгиня Софья Андреевна покончила жизнь самоубийством в больнице умалишенных, а ваша супруга, Ее сиятельство Ксения, застрелила Павла, которого Теймур увез в больницу, - шамкая, выдавил из себя садовник. Рамиз в одной рубашке поднимался на второй этаж замка, где была комната княжны, но ему дорогу перегородил камергер, махая своим ключом на голубой ленте. Рамиз, оттолкнув старика, постучался в дверь комнаты Ксении, она, открывая дверь, держала наготове револьвер, - если у вас род состоит, только, из умалишенных, тогда, мой выбор оказался трагичным, и ты меня убьешь, как моего друга Павла, - в ярости сказал он, доставая новый пашпорт, новое свидетельство о рождении, швырнул на пол, вынув только свое старое свидетельство, бегом покинул замок и, сев в свой фаэтон, велел отвезти его в больницу. Вдруг, на дороге Рамиза осенила жуткая мысль, ведь, княжна в таком состоянии может, сделать с собой что-нибудь непоправимое, и велел Салиму срочно повернуть коней к замку. Он, почти, выломал дверь, княжна сидела на диване, потупив взор, смотрела на пол, Рамиз понял, что ее одну оставлять нельзя и, схватив ее за руку, потащил за собой и насильно посадил в экипаж. После лечебных процедур молодого доктора, которому обещали хабарец, Павел пришел в сознание.
- Если боль нестерпима, то придется впрыснуть еще немного морфина, - обратился к нему доктор, нащупывая повязку, сухая ли она. Ксения медленно приходила в себя, неистовая ярость покидала ее, и она предпочла остаться на улице, садясь на скамейку в больничном саду. Рамиз, увидев своего друга, бросился обнимать его, но доктор остановил и, подмигивая Теймуру, напоминал ему об обещанном хабаре.
- Барин, - не смело начал, было, Теймур, отозвав его в сторону, - доктор профессионально помог вашему другу, и я ему обещал хабарец. - Вот тебе и хабарец, - радостно произнес Рамиз, отдавая конюху хрустящую сороковку. Когда Рамиз вышел из больницы, увидел, что княжна лежит на скамейке и, оказавшись рядом, поднял ее хрупкое изнеженное тело, направился в больницу, и тот же молодой доктор приказал санитарам отнести княжну в процедурную для осмотра и велел никого не пускать. После нюхательного порошка Ксения очнулась, но врач, поняв причину обморочного состояния, извиняясь, через медсестру, пригласил акушерку, которая, после недолгого осмотра, определила, что княжна беременна, и перенесенный ею стресс может оказаться губительным и предписала, только, покой, и то, в лежачем положении. Узнав о новости, которую сообщила акушерка и, дав ей, тоже, хабарец, Рамиз, с гордостью будущего отца, на руках вынес Ксению к экипажу, строго-настрого предупредив конюха, чтобы он ехал с большой осторожностью. После таких нелицеприятных событий Елена решила уйти к себе домой и, узнав, что Павел жив, собиралась ехать в город навестить своего возлюбленного. Так случается в жизни, что по божеской воле одни умирают, а другие рождаются, что есть вечная святая истина. Но вряд ли рождение новых поколений будет в состоянии изменить сущность родословия, преемственность поколений, может быть, веками это унизительное различие между людьми выживет себя, сотрется из памяти будущих поколений холопское низкопоклонство, кнутом - арапником насильно загнанное в душу человека, постепенно выдавится, и, наконец-то, все поймут, что Бог-то у нас у всех один, и он, лишь, является высшим разумом и судьёй нашим поступкам и деяниям, гениально создав такой прекрасный мир, наделив людей таким бесценным достоянием, как жизнь...
Щеглов, насытившись, лёг на диван, не раздеваясь, Вероника зашла ванную, чтобы переодеть халат и принесла халат из бархата для ротмистра и положила на край дивана. - Вероника, скажи, пожалуйста, что я еще должен сделать, чтобы ты послушалась меня? - недовольно спросил он.
- А ничего, ротмистр Щеглов, я, просто, хочу быть рядом с тобой, слушать твои притчи, ухаживать за тобой, разве, это много? - спокойно ответила Вероника, садясь с ним рядом. - Да ты понимаешь, хоть, что ты хочешь, а? - начал, было, возмущаться он, - я боевой офицер, вдвое старше тебя, ведь, начнутся злоехидные насмешки, пересуды в нашем больном обществе, которое поражено неизлечимой болезнью - обывательщиной, и жеманством, да, и ты, еще, ребенок, быть женой в таком возрасте, разве, не будет хлопотно?
- Нам какое дело до света, а ты забыл, как, в моем же возрасте, девочек, против их воли, насильно выдают замуж за стариканов, сделав их несчастными на всю жизнь, а? Ты забыл, что многие из этих малолетних девочек свою жизнь заканчивают самоубийством, чтоб не стать лакомым куском для этих богачей - скупердяев, а? - гневно говорила она, снимая с него жилетку. На ум приходили некрасовские слова: «и где я? где? цепенеет мой ум!» - А что, ротмистр Щеглов, твой кладезь, наверняка, иссяк, а Менс престала пополнять его, да? значит, ты досадил ей своим строптивым характером, злыми шуточками, ну, так уж и быть, тогда, я тебе помогу и напомню пушкинские слова:
- «Но - ты будешь сожалеть об участи, отвергнутой тобою», давай раздеваться и принимать ванну, - велела это маленькая Брисеида, желавшая добровольно стать пленницей Ахилла. Он послушно начал раздеваться, нехотя поплелся в ванну и на ходу недовольно буркнул:
- «И всё это приводило его в сладкий трепет», как говорил Гончаров, но она услышала его слова и громко засмеялась.
Елена жила, в больнице постоянно, ухаживая за раненым Павлом, которого часто посещал и Рамиз, привозя угощенье, и, тайком от врача, оставил свою позолоченную фляжку с коньяком: это тебе поможет быстрее поправиться, - смеясь, говорил он. Павел, ничуть не переживающий о кончине княгини Софьи Андреевны, познакомил Елену с Рамизом, мол, после выздоровления будет жить в ее обветшалом доме, и поздравил его, как будущего отца.
- Происходит великое для истории очередное знаковое событие - чудотворное смешивание княжеской крови с крестьянской, ты, Рамиз, можешь своими потомками гордиться и смело высмеивать привилегированное сословие, ты и княжна совершили подвиг, героический поступок, создав прецедент, который, являясь историческим примером, останется жить в сердцах, - то ли шутил, то ли издевался Павел.
- Княжна чувствует себя лучше, и мы намерены выехать в Арчыдан, наверняка, одному Таиру справляться с делами тяжело, а ты поправляйся и со своей кралечкой живи в особняке, как прежде, - поняв насмешку Павла, все же, доброжелательно произнес Рамиз. - Ты, Рамиз, научи Ксению метко стрелять, а то, с двух шагов промахнулась, куда это годится? Интересно, она разрешила бы захоронить меня рядом, чтобы княгине не одиноко было, а? Я думаю, что ты свой выбор сделал, мы больше не друзья, и жить в твоем особняке не стану, а то, в следующий раз она меня, точно, убьет, как персону не желательную,- и отвернулся. - Она очень сожалеет, что так легкомысленно вспылила, желает извиниться, ты, Павел, не держи на нее обиды, а постарайся понять ее агрессивность, вызванную постигшим её горем потери родных ей людей, а не враждебным отношением к тебе, но я на твоей стороне и, прошу тебя, пусть все будет по-прежнему, а? - почти молил его Рамиз.
- Ты предлагаешь мне проглотить эту обиду, но это обида кровная, я хотел тебя уберечь от ков княгини, сам не понимаю, за что, «соседям то и дело он наносил обиду смело», как говорил великий русский Поэт, так что ли? - не сдавался Павел. Пришел молодой врач - хабарник, с веселым настроением
- Вас следует перевязать и отпустить домой, опасности заражения нет, рана на ключице быстро затягивается, а руку будете держать в висячем положении на повязке, пропущенной через шею, - решительно произнес доктор, помогая Павлу вставать.
- Вот, я тебя и довезу до дома, Павел, только, дождемся Елену, - уже веселее сказал Рамиз.
- Прощу тебя, Рамиз, «повремени, дай лечь мне в гроб», уходя на перевязку, недовольно буркнул Павел. Да, это была настоящая, бескорыстная мужская дружба, даже, легкомысленный поступок княжны Ксении, которая попыталась беспричинно убить Павла, не помешал их отношениям. У княжны был нервный срыв, следствие совершенно чудовищных событий, несчастий, потери близких, которые и подтолкнули ее к столь необычному трагическому решению, о чем она, при разговоре с Рамизом, очень жалела, что содеяла это преступление в отношении близкого друга. Приехала Елена, увидев, что Павла в палате нет, занервничала, но Рамиз успокоил ее, мол, он находится на перевязке раны, и они все вместе уедут домой.
- Елена, у меня к вам одна просьба, повиляйте на Павла, чтобы он, по-прежнему, жил в особняке с вами, а то, он артачится, а мне его уговаривать некогда, мы завтра с княжной уезжаем в Арчыдан, а зачем вам ютиться в тесноте, когда и особняк, а теперь, и замок пустует? - произнес Рамиз, рассчитывая на ее влияние.
Щеглов был растерян от слов Вероники и вспоминал грибоедовские слова: «а меня, так пробирает дрожь, и при одной мысли трушу», и он нарочито долго не выходил, обдумывая ее слова.
- Ты тут спать собираешься, что ли? вот полотенце, вытирайся и выходи и готовься к мистерии или, может быть, ты грустишь о Диане? Тогда, я вынуждена тебе напоминать некрасовские слова: «к чему хандрить, оплакивать потери?», а? - переливчатым голосом, похожим на пение пеночки, тихо произнесла Вероника.
- Это уже гетерономия, дорогая моя, что означает, ты насильно подчиняешь меня своей воле, глупо забывая о морали, нравственности, нормах поведения и, в конце-то концов, об этике, - вытираясь, начал, было, вспылить ротмистр.
- Где вы, ротмистр Щеглов, нашли в этом притворном, лживым обществе соблюдение этики, а? но я не этикетчица, однако, то, что со мной делал этот мужлан, которого ты низверг в Тартар, не имеющий понятия о нравственности, совести, кроме наживы и корыстных целей, к сожалению, он, тоже, жил в этом обществе, и ты мне дуришь голову их моралью? Это они «забыли робость и печали, а совесть отогнали прочь», ты, просто, забыл эти пушкинские слова, - с задором говорила Вероника, снимая платье, отвернувшись, надевая ночную сорочку из кисеи, - из морали и нравственности, ротмистр Щеглов, получился хороший суррогат или, как там еще его называют, субститут, Диана, наверняка, была знахаркой и сурочила тебя, так?
- Сейчас же прекрати, взбалмошная девчонка, поносить невинных людей своим колючим, язвительным языком, не пойму, при чем здесь Диана? У таких мужланов «одно тело наводит на них заботу, а души в них в помине нет», говорил Гончаров, - торопливо вставил Щеглов - Ты же ее, сначала, лелеял, но она оказалась холодной, пустой женщиной, переспав с ней, ты её, как некрасовский «лихий сердцеед», бросил, - сказала Вероника и легла на самый широкий диван, накрывшись клетчатым покрывалом с бахромой. Щеглова, никогда никто не смел так поносить, с негодованием он подошел к накрытому столу, дрожащими руками налил себе полный фужер конька и залпом выпил, вот тебе и безобидная фея, а, как мстительна, просто, Фурия, и за что? Ничего не оставалось делать, и он, смотря на эту хрупкую красавицу, которая, свернувшись калачиком, уже спала, со смехом вспомнил пушкинские слова: «с трудом удержал я порыв негодования», - и лег на другой диван.
Рамиз, все-таки, уговорил Павла отбросить свои обиды и поселиться, по-прежнему, в его особняке и, чтобы напрочь забыть произошедшие события, устроил вакханалию с приглашением вакханки, но Ксения не согласилась, мол, ей неудобно идти в особняк, при всех стреляла в Павла, это дало бы повод пересудам о ее дерзкой выходке, хотя, кому там судить-то, свидетельницей была, только, одна Елена, а в замке все знали строптивый характер княжны, даже, некоторые удивлялись, как этому простому юноше удалось укротить такую дикую изящную лань.
Пиршество решили организовать в замке, тем более, княжна уезжала, следовало бы распорядиться насчет содержания замка, собрав всех в столовой, она со всеми временно попрощалась и объявила свою волю.
- Моего супруга и его друга почитать во всем, и ни в чем не отказывать, постоянно обеспечивая Павла и его возлюбленную продуктами питания и вином, они вольны жить, как в особняке, так и в замке, тебе, приказчик, - обратилась она к белобрысому мужику со следами перенесенной оспы, - самому не воровать и другим не давать, и отныне, в моем отсутствии, ты будешь подотчетен Павлу, так, все уяснили? Раз, все понятно, всем заниматься своими делами, а стол велю накрыть в гостиной, - резковато сказала княжна. Уже скоро огромный резной стол, выполненный в стиле интарсии, ломился от яств, а гостиную освещали несколько ламп и тяжелые золотые персидские подсвечники шандал с длинными свечами.
- Я знаю, Павел, - вдруг заговорила княжна, - тебе хочется в отместку дать мне смачную щабёру, да? Если, нет, тогда, съешь цветок лотоса, чтобы забыть эту неприятную историю, - и встала, подошла к Павлу, обняв за шею, поцеловала со словами:
- Прости меня, пожалуйста.
- Да, бог простит вас, Ваше сиятельство, а цветок лотоса я съем обязательно, и тем положим конец этим хлопотливым передрягам, - сказал Павел, опустившись на колени, поцеловал руку Ксении и, все-таки, добавил чуть дегтя, применяя грибоедовские слова: «ах, мочи нет! робею», - сел на свое место и начал жадно есть нежное мясо пулярки...
Эпилог.
Вот так фатум, как дух мщения, вмешивался в судьбы моих героев, наперекор моей воле и моим желаниям, постоянно тяготел над их головами, одних делая счастливыми, а других несчастными. Юноша, с детских лет мечтавший изменить свою родословную, свое холопское сословие, на титулованное почетное звание ради будущего поколения, добился-таки своего, и от княжны Ксении родились будущие князьки, рождение которых, окончательно разрушив обывательщину, стало предвестием, и так существующих в светском обществе, аналогичных смешанных браков, вопреки всяким там злоехидным насмешкам и глупым пересудам кисейных барышень, жеманных, с ограниченным кругозором. Ротмистр Щеглов никогда не расстанется с Вероникой, женится на ней, будет счастливо жить вместе с Таиром и Оксаной и с двумя мальчиками в замке, построенном зодчим Беккером, основательно разрушив то, что создавал веками клан Саидов. У Павла с Еленой родится мальчик, и они навсегда останутся жить в подаренном им особняке и будут счастливыми. Конечно, мне, не как автору, создавшему сложный сюжет и противоположные образы, а как человеку, жаль некоторых моих героинь, у которых не сложилась их судьбы, и они стали жертвами «шалопутов - безумцев», которые выдавали себя за «безумца»-фатума, духа мщения и, с одобрения Бога, играли их судьбами, а Парка обрезала их «нить жизни», значит, такая была божеская воля, что я не был в состоянии изменить ее, противостоять, тем более, при этом, я вынужден напомнить пушкинские слова: «совесть никогда меня не грызла». Я, все же, склонен подтвердить присутствие веками существующего бумеранга мести, открытого древними софистами, который, порой, возвращается в нашу жизнь, в жизнь наших потомков, мстя - зло возвращается злом, а добро добром, а вывод сделать следует каждому...
Yes, I'm a son of a bitch - yes, I did it! Ай да Я имярек!
Конец. Май 2007 - январь 2010 г. м.м.Б.
Дух мщения. Мой первый роман. Из личного лит. архи
© Copyright: Михаил Барами, 2010
Свидетельство о публикации №110101408544
Свидетельство о публикации №110101408544
Рецензии