Поруганная честь. Роман. Из личного лит. архива

"Как с честью пролагать блестящий
  путь к честям?».
       Вяземский
Всякая страсть слепа и безумна, она не видит и не рассуждает
Ад и рай – это две половины души?
Подъемлют спор за человека два духа мощные - ангел и демон….
        Майков.



Поруганная честь.

Роман.               

Глава первая.

  После долгой службы в походных лазаретах военный фельдшер Серафим Иванович Васильев, ввиду неизлечимой болезни супруги, в плоть которой еще глубже въедалась скоротечная чахотка, оставил службу и вернулся в родное село Веселое, которое расположилось у подножия гор вблизи Каспийского моря, куда впадал один из рукавов бурной реки Куры. Он понимал, что его супруга Алевтина Сергеевна, которая, еще не дожив до сорокалетнего возраста, медленно прощалась с жизнью, и ничем помочь ей был не в силах. Он был высок ростом, жилистый, и односельчане в шутку  называли его верзилой, хотя он был складного телосложения. Серафим Иванович был потомком староверов, обосновавшихся на Кавказе давно, жил в родительском двухэтажном доме, где имелся небольшой сад, огороженный деревянным забором от соседей, с пятнадцатилетней дочерью Дианой. Сын Дмитрий еще с детства выделялся среди сверстников своими необычайными знаниями и был замечен купцом - меценатом Морозовым Иваном Ивановичем, который жил по соседству, покровительствовал Дмитрию и, с разрешения его матери Алевтины Сергеевны, в двенадцатилетнем возрасте увез его Москву и через своих друзей устроил в казенную классическую гимназию с изучением, кроме общих образовательных дисциплин, и иностранным языкам, где он начал учиться и жил в общежитии гимназии. Его умственное начало, мыслительная способность, его необычное мышление помогли ему быстро овладеть теорией знания, и он в дальнейшем основательно увлекся историей и философией.

- Представляете, Серафим Иванович, - жаловалась склочная соседка Вера Петровна, - опять кабанчик вашего соседа Никона, сломав изгородь, «распахал» мой огород, и у меня появилось желание заколоть кабанчика вилами, чтобы неповадно было оставлять его без привязи,- досадно причитала соседка.
- И правильно сделаете, а мы свежее мясцо попробуем, если этот скупердяй поделится с нами, - смеясь, отвечал Серафим Иванович.

Несмотря на лечение, на усиленное питание, Алевтина Сергеевна с каждым днем угасала.
- Ты, Серафимушка, - слабым голосом говорила она, вытирая окровавленные губы,- один не оставайся, вишь, сколько вдов в селе, женись, только молю тебя, Диану в обиду не давай, жаль, что мы с Дмитрием больше не свидимся.
- Мне кроме тебя никто не нужен и прошу тебя, выброси из головы эти дурные мысли, - сердито отвечал он ей. Но Парка сжалилась над этой некогда привлекательной, образованной женщиной, обрезав ее «нить жизни», избавив навсегда от мучительных приступов неизлечимой болезни. Похороны Алевтины Сергеевны состоялись на деревенском кладбище, опечаленные сельчане с горечью провожали ее в последний путь и, как могли, утешали Диану и Серафима Ивановича.
 
 Барыня Смирнова Елизавета Петровна, ставшая недавно вдовой, красивая, высокомерная, богатая и ведущая праздную жизнь, уставшая от городской суеты, решила, было, купить на берегу моря небольшой особнячок и со своим четырнадцатилетним сыном Робертом искала временное жилье на постой. Проходя мимо дома Васильевых, Елизавета Петровна увидела этого исполина Серафима Ивановича, работающего в саду, и, будто, сам Амур, вдруг, безжалостно всадил все свои стрелы в ее сердце и, ухмыляясь, любовался ее состоянием.

- Скажите, пожалуйста, добрый человек, тут сдает ли кто-нибудь дом на постой или, может, продается особняк, желательно, поближе к морю? - переливчатым голосом, похожим на пение камышевки, спросила барыня.
- Многие сдают дома, только поближе к морю, да, нынче желающих почему-то не  так много, я бы пустил вас, только у нас траур, жена померла,- печальным голосом ответил Серафим Иванович, продолжая работать. Барыня, привыкшая амуриться, не смогла упустить такую возможность и решила флиртовать с фельдшером. - Я сочувствую вашему горю, - притворным голосом, полным лицемерия, сказала барыня и вплотную подошла к забору, - у вас большой дом, и мы с сыном не стеснили бы вас, наверняка, вам нужны деньги.
- А вы тут все и испортили, говоря о деньгах, очевидно, вы до сих пор не поняли традиции гостеприимства горцев, пожалуй, для них эти слова были бы обидными,- с горечью произнес Серафим Иванович, дав понять, что разговор окончен. Ничего, мы еще с тобой будем амуриться, займемся флиртом, когда ты, исполин, будешь в плену неги купаться в море сладострастии, вот тогда и посмотрим, что ты скажешь,- уверенно, кичливо подумала барыня и пошла в сторону моря.

  Двадцативосьмилетний поручик Лесков Валерий Антонович, активный участник кавказской войны, ушедший в отставку по случаю внезапной смерти матери, жил в своем небольшом особнячке, утопающем в цветущем саду, на самом берегу реки. Сидя на веранде, лениво перебирал на фортепиано сюиту сарабанда Генделя и видел, как какая-то голубоглазая девица с распушенными белокурыми волосами в простом ситцевом платье, похожая на морскую нереиду, одну из дочерей Нерея, проходит мимо его особняка, направляясь в соседний дом, где жил обедневший бек Муртаза. Неужели любовница? - подумал поручик, - ведь она ему в дочери годится, и шальная мысль вынудила его спуститься во двор, чтобы хорошенько разглядеть эту необычную сцену. Но когда девица вошла во двор и, взяв кетмень, направилась сразу в огород, поручик понял, что она работает у бывшего бека, конечно же, за гроши, и увиденным был сильно огорчен. В это время сосед его Муртаза, с которым он поддерживал неплохие отношения, копался у забора с лопатой, освобождая арык от мусора.

- Привет, Муртаза, я вижу, ты нанял на работу новую молодую работницу, а вот мне нужен садовник, может, порекомендуешь кого-нибудь, а?- не отрывая глаз от девицы, спросил поручик. Муртаза подошел еще ближе к поручику, так как был маламзя и на солнце сильно прищуривался.
- Да это Диана, дочь Алевтины Сергеевны, которая наконец-то от долгой болезни отмучилась, бедняжка, и два дня назад померла, а отец её, военный фельдшер, недавно вышел в отставку и вернулся домой, теперь живет, должно быть, на скудный пенсион, - еще сильнее прищуриваясь, произнес Муртаза.
- А ты, я вижу, благоденствуешь, да, привлекая за гроши девушку, которой учиться бы не помешало? Ты ведь знаешь, я люблю диких певчих птиц, которые живут в моем вольере, а за ними некому ухаживать, вишь, сколько у меня проблем, а? - недовольно произнес поручик Лесков и ушел к своему особняку. Поручик Лесков был разведчиком, служил в разведроте и, скорее всего, по профессиональной привычке решил все то, что говорил пузатый Муртаза, сам проверить, он обязательно встретит эту девицу и поговорит с ней, предложит ей работать у него, поухаживать за его птицами за высокую оплату. Конечно, у него была другая причина, она ему очень понравилась, как-то совсем не заметно, от одного взгляда, будто как ворожея, ворожбой влезла в душу, вселив в сердце беспокойство.

  Ссыльный Кутасов Роман Львович, тридцатилетний, молодой человек, высокого роста, атлетическое телосложение, с русыми волосами, высланный на Кавказ за вольнодумство и инакомыслие,  за университетские конспекты «Думы» Рылеева, жил в доме вдовы купца, погибшего при переправе, и находился под постоянным надзором тайной полиции. Молодая бездетная купчиха пустила его на постой, и у них завязался бурный любовный роман, что отвлекло его от организации кружков, и все это пока устраивало полицию. Кутасов вечерами читал купчихе произведения русских и античных авторов, особенно, любовные элегии Овидия, которые трогали ее душу, иногда, до слез.

  Поручик Лесков был человеком слова, и, когда день начинал вечереть, он у своего особняка встретил Диану, которая шла домой после работы.
- Я поручик Лесков и желаю с вами поближе познакомиться, Диана, - с трепетом в голосе начал он. Моя кухарка готовит отменно, я вас сегодня вечером приглашаю на ужин, если это позволительно, непредосудительно и не заденет ваше самолюбие, поверьте, я бы не желал дать повод пересудам, хотя есть пословица: «людских пересудов не переслушаешь», а дурной молве, тем более, я вам предлагаю свою дружбу, желаю, чтобы вы ее приняли. Диана ничего не ответила и усталыми шагами направилась в сторону своего дома.
 
Барыня Елизавета Петровна нашла-таки вблизи моря старинный особнячок, где жил отставной штабс-капитан, который пустил ее и сына с условием, что она в дальнейшем купит этот особнячок, и на этом порешили. Но смазливая, мужелюбивая и похотливая барыня в следующую же ночь в одной ночной сорочке из кисеи посетила комнату штабс-капитана, и он принял ее, услаждая до самих первых петухов.

- Зачем тебе куда-то ехать, - наставляла штабс-капитана барыня, - ведь тебе хорошо же со мной, а если из-за денег, то я очень богатая, только молю тебя, останься здесь. Но у штабс-капитана были другие планы, он решил как можно дороже продать особнячок друга этой нимфоманке и уехать к своей семье, которая жила в Тверской губернии, а без денег не хотелось ехать, до продажи он был намерен, ублажая ее, занять у нее крупную сумму, якобы, для занятия торговлей, а потом придумать нелепую причину, чтобы продать чужой особняк. Пожалуй, такое мошенническое предприятие он смог бы провернуть, если петь ей о любви, услаждая слух. И вот в одно прекрасное утро, после обильного завтрака, когда ее сын отсутствовал, он, прямо на кухне услаждая ее, высказался о своей нужде. - Лиза, ты мне очень люба, право, не знаю, удобно ли просить у тебя взаймы денег для открытия торговли кутумом, которая ловится всё больше да больше, - притворно целуя ее, осторожно начал он, ожидая ее ответа.

- У меня есть золотые монеты империал, пожалуй, я поддержу тебя, но сию минуту тороплюсь на рынок, а ключи от сейфа оставляю тебе, бери необходимую сумму, ведь теперь мы одна семья, не так ли?- глупо произнесла она. Этому мошеннику неожиданно повезло, казалось бы, сам фатум был на его стороне, и он, дождавшись, когда она уйдет, выгреб содержимое сейфа и исчез в неизвестном направлении. Через месяц приехал настоящий хозяин особняка, сутулый старикан с глубокими следами когда-то перенесенной оспы на лице, где даже волосы не росли, показывая документы, потребовал покинуть особняк, но, пожалев ее, предложил ей сожительствовать с ним, на что она охотно согласилась. Вот так была наказана глупая, доверчивая барыня за своё желание флиртовать с каждым.

 После смерти жены Серафим Иванович стал раздражителен, неразговорчив и начал много выпивать, как бы ни прятала бутыли с тутовой водкой Диана, а так как поиски хоть какой-нибудь работы в порту не увенчались успехом, нужда начинала медленно «изводить» и так небольшой семейный бюджет и скудный пенсион.

- Я так работу и не нашел, - жаловался Серафим Иванович дочери,- выручают сельчане, которые приносят продукты за лечение.
- Я еду в Москву, Серафим Иванович, - лоща хромовые сапоги на крыльце, - сказал сосед купец Морозов. Ваш Дмитрий теперь будет учиться в Московском университете с моей поддержки, - хвастался он.
- Вы, Иван Иванович, пожалуйста, покамест не сообщайте Дмитрию о смерти матери-то, пущай спокойно учится, - отвесив земной поклон, жалостливо попросил фельдшер.
- Я напишу записку для начальника порта, может, он предложит тебе работу в медпункте, а то скоро по миру пойдешь, подаяние просить, а это негоже, - доброжелательно произнес купец, протягивая ему двадцатку.

  Поручик Лесков  находился в состоянии восторженности и велел старой кухарке, которая кухарничала еще при его родителях, приготовить разные кушанья и накрыть стол в гостиной. Гостиная была очень уютная и, порой, напоминала музей. У широкого персидского дивана с откидной спинкой стоял резной стол, сделанный в стиле интарсия, а поверхность стола была отделена малахитовой крошкой с добавлением причудливых позолоченных узоров и рисунков из яшмы. Служанка зажгла масляные лампы, расставив их по гостиной, а тяжелые персидские подсвечники шандал с длинными свечами поставила по углам стола. Сам поручик надел белоснежную рубашку-безрукавку и, слегка надушившись одеколоном «Кельнская вода», нетерпеливо смотрел на золотые карманные часы, мучительная гадая: придёт Диана или не придёт. Со стеклянной веранды, сквозь деревья, видна была дорожка, ведущая к калитке, и он неустанно следил за дорожкой в надежде увидеть ее «и всё это приводило его в сладкий трепет», как говорил Гончаров. Это что? - недоумевал он, - призрак, обманчивое видение, как  наваждение, овладело мною, зажигая кровь, а? Может, она появилась лишь для того, чтобы возбудить во мне давно остывшие чувства, чтобы снова исчезнуть, как дочь Нерея нереида и раствориться в морской пене? Вдруг поручик на дорожке, ведущей к калитке, увидел тень, ее тень, и бегом пустился со второго этажа, подойдя к калитке. Да, это была Диана.

- Право я вас не ожидал, и ваше молчание принял за отказ, - растерянно произнес поручик, ручным карманным фонариком освещая ей дорожку. К его удивлению, обстановка в гостиной и накрытый стол вовсе ее не интересовали.
- Мне сейчас раздеться, что бы удовлетворить вашу животный похоть, или вы сначала для смелости примете чего-то горячительного, а? - с сарказмом, стоя в середине гостиной, проговорила Диана. Поручик Лесков был ошеломлен ее словами и настолько растерян, что совершенно забыл обо всех принятых приличиях  этикета, не предложив ей даже сесть. Но он был разведчиком и в сложной обстановке быстро находил нужное решение и на это раз он, выйдя из состояния оцепенения, притворно улыбнулся и услужливо предложил ей садиться за стол, стараясь не полемизировать с этой морской нереидой, дабы окончательно не рассердить ее и не разрушить то хрупкое знакомство, на которое он не надеялся вовсе.

- Прошу вас, успокойтесь, Диана, похоть покамест не разжигает мою остывшую кровь, просто утром, увидев вас, когда вы шли к пузатому Муртазе, чтобы, держа кетмень  в нежных руках, уничтожать сорняк в его огороде, хотя он сам тоже сорняк, только другого вида, у меня внезапно появилось сердечное влечение, род недуга, если чуть перефразировать грибоедовские слова, в мои намерение пригласить вас в гости отнюдь не значит,  желание амуриться с вами, тем более, флиртовать, хотя не скрою, вы мне очень нравитесь, и упрекать меня в этом, полагаю, по крайней мере, не справедливо, - огорченно произнес поручик. Диана, смотря на его потерянный вид, от его слов покраснела и поняла, что хорошо, что он не нагрубил ей грибоедовскими словами: «да полно вздор молоть!» и ее грубость тут явно было неуместна. Он, галантно отодвинув стул с длинной спинкой и с мягким сиденьем, представился, снова предложил ей садиться. Теперь она, смотря на стол, была заворожена его изяществом и обилием кушаний, которых давно не видела.
- Валерий, прошу меня извинить за мою дерзость, но хочу предупредить вас, что я не могу быть вашей метрессой, - садясь за стол, переливчатым голосом  произнесла Диана. Наливая ей вино в фужер с позолоченной каймой, а себе в хрустальную рюмку коньяка, поручик Лесков, не спрашивая, положил в ее блюдо половину жареного цыпленка и тушеные овощи. Кухарка, постучавшись в дверь гостиной, на подносе на вертелах принесла еще дымящийся, пропитанный зеленью люли-кабав и положила на край стола.

-  Это люли-кабав, его следует, есть горячим, прямо на вертелах, запивая красным вином, - деловито произнес поручик, положив на блюдо Дианы несколько вертел. 
- Я все поняла, теперь вы, в ответ, на мою дерзость так обильно подкармливая меня, желаете, чтоб я лопнула, да? - со смехом, тихо сказала Диана.

- Вы,  Диана, вели себя дерзновенно, и ваша бестрепетность напомнила мне лермонтовские слова: «рукою дерзновенной хвать за вражеский венец», ведь я сначала вовсе не питал к вам «дерзостных надежд», а теперь, предупреждая вашу очередную дерзость, предлагаю вам свою дружбу, я знаю о постигшем вас горе и соболезную, если потребуется моя помощь, то я готов ее оказать, - отпивая из рюмки глоток коньяка, уже спокойно произнес поручик Лесков.
- Благодарствую, Ваше благородие, - то ли с насмешкой, то ли в знак уважения к его офицерскому чину, произнесла Диана, - мы бедно живём, у нас других доходов нет, кроме скудного пенсиона отца, он хороший лекарь, но работу не может найти, и мне приходится работать на этого рабовладельца, чтобы хоть как-то держаться.

- Понимаете, мой друг, нищета, нужда, раболепие, низкопоклонство вынуждают высоконравственных граждан великой русской земли, местных обездоленных людей, из-за отсутствия работы поклоняться таким толстопузым скупердяям, как Муртаза, и ему подобным идолам, а вам не идет  быть идолопоклонницей этому идолищу поганому, он скряга и скупец, тут уместно вспомнить пушкинские  отчаянные, наполненные  иронией слова: «вот до чего меня доводит отца родного скупость!». Вы не должны больше работать у него, а отца вашего я попробую устроить в местный, еще действующий, лазарет через своего друга, - не дотрагиваясь до еды, сердито произнес Лесков.
- Отговаривая работать, вы хотите превратить меня в вашу иждивенку, так, что ли? Тогда позвольте узнать, как и чем я буду с вами расплачиваться, а? У меня создалось впечатление, что вы, своим вниманием, хотите втянуть меня в кабальные условия, - выпив половину вина из фужера и беря вертел с кебавом, спросила Диана.

- Вы, Диана, сегодня агрессивно настроены против меня и, потому, на все мои слова отвечаете с иронией и не перестаете иронизировать, стараясь уязвить мое самолюбие, зачем вам это? Я просто не понимаю мотивированности ваших язвительных слов, тогда, наверняка, я поторопился сказать вам, что вы мне нравитесь, - грустно произнес поручик, выпив недопитый свой коньяк. Уставшие от враждебной полемики, они продолжали молча есть, и каждый думал, как им хорошо вместе, несмотря на разногласия.

  Уставшему от неги смазливой купчихи, ссыльному Кутасову, начало приедаться чтение элегий Овидия, Катулла купчихе, и он среди молодежи стал искать единомышленников, чтобы организовать просветительный кружок, где можно было бы обсуждать события, происходящие в Европе, да и в самой России. Но для этого требовалось безопасное место, и он, по совету местного «революционера», своего гимназического друга Алима, остановил свой выбор на заброшенном доме за городом, куда можно было пригласить для диспута молодежь, работающую в порту. Но тщетно, все рабочие работали по двенадцать, по шестнадцать часов в сутки, а остальное время занимались своим хозяйством и семьей. Так что, тот революционный бунтарский дух, о котором мечтал ссыльный Кутасов, тут вовсе не витал, а молодежь батрачила у беков и горбатилась на меликов непосильным трудом на полях. Главная причина, - думал Кутасов, - заключалась в невежестве, безграмотности людей, привыкших к рабскому труду и низкопоклонству, вряд ли герценовский «Колокол», другие революционные события в Европе, частые недовольства рабочих в Бакинской, Елизаветпольской губерниях, в Тифлисе, в России, отсутствие интереса к общественной жизни, разбудили бы их сознание и за короткое время выдавили бы из них холопские гены. В таких случаях общество нуждалось в мощном «взрыве», но его пока не было.

  Барыня Елизавета Петровна, недовольная мужской силой ворчливого старикана, хозяина особняка, оставаясь верной своим привычкам флиртовать с кем попало, и, будучи чрезмерно  мужелюбивой, начала тайно амуриться с отставным ротмистром, который жил в своем доме на окраине.

- Нет, и нет,  Алексей Ильич, - сердито твердила она, - я не намерена покидать своего старикана, пока он не отпишет мне свой особнячок, и это произойдет, если я выйду за него замуж, конечно, пока он не покинул этот грешный мир, а потом мы с тобой славно поживем и в достатке.
- Но мне не нужна чужая хаха, - не унимался ротмистр, горделиво отстаивая свое требование жить постоянно с ним.

- Он очень старый и больной человек, - еще пуще тараторила барыня, - я постараюсь уговорить его, ублажить, лелеять, и он не устоит, исполнит мое желание. Конечно, хорошо бы найти завещание и изменить его содержание в мою пользу, и после этого он может просто не проснуться, мол, сердце не выдержало, старый ведь, а ты мог бы мне в этом помочь. Эта коварная мысль заинтересовала ротмистра, но он решил пока молчать.

  Купец Морозов, завершив свои купеческие дела, в унылом настроении возвращался домой и вез для семьи Васильевых неприятное известие. Дмитрий Васильев, сын Серафима Ивановича, который учился в гимназии в Москве, впитав в себя теорию «русского социализма», открыто и публично выступал в поддержку Польского восстания, начитавшись русского поэта Никитина о горькой доле крестьян в России и, находясь под впечатлением  революционных кружков, возглавляемых Герценом и Огаревым, был замечен тайной полицией, арестован и отправлен в ссылку на принудительные работы на Кавказ, в село Мартони под Тифлисом, где работал каменотесом на одной из строек под охраной. А какое будущее ждало этого талантливого юношу, - недоумевал купец Морозов, не слушай он разные там бредни, и как теперь сообщить об этом его отцу, Серафиму Ивановичу, который с горя совсем сопьется и сляжет, а скрыть это несчастье тоже негоже, - отпивая из фляжки коньяк, размышлял купец.

  Диана, по настоянию поручика Лескова, больше не стала работать в огороде Муртазы, а отец Дианы, фельдшер Серафим Иванович, по просьбе купца Морозова к руководству порта, фельдшерил в медпункте в порту, что радовало Диану. Поручик Лесков, по ее приглашению, после прогулки по берегу моря, не устояв перед ее просьбой, зашел в гости, и был поражен, насколько скудно были меблированы все четыре комнаты двухэтажного дома, а сваи под домом покосились в сторону, чудом держа дом. Он отказался от предложенного чая с чабрецом, и Диана поняла, что все увиденное им вызвало у него угнетающее настроение. - Вот так мы и живем, господин поручик и, наверняка, вам вспоминаются лермонтовские слова: «приют певца угрюм и тесен», да? Когда мать тяжело заболела, и мы все ценное продали, деньги истратили на лекарства, а до болезни она работала воспитательницей в небольшом пансионе, здесь же, хорошо знала латынь, ну, а потом пансион закрыли ввиду его не доходности, - огорченно рассказывала Диана и всплакнула, а потом с иронией добавила,- выпейте, пожалуйста, свой чай, надеюсь, дом за это время не обрушится. Лесков был потрясен таким бедственным положением этой семьи, которую фатум довел до состояния нищеты, что полностью противоречило некрасовскому пророчеству: «и то, что в жизни взято раз, не в силах рок отнять у нас».

- Право, я боюсь предложить вам свою помощь, чтобы вновь не испытывать вашу  коротко гневную ярость, которую унять мне будет трудно, но все же настаиваю на этой помощи. Я, Диана, очень состоятельный человек, богат, почему бы вам мне не дозволить отремонтировать ваш дом, меблировать его, превратив в особняк, а? - все-таки, отпивая чай из чащи, нервно произнес Лесков.
 -Хватит об этом, Валерий, лучше пойдем, погуляем, - вытирая слезы, грустно сказала Диана. Серафим Иванович был доволен своей работой и почти престал выпивать, что радовало Диану, вроде, жизнь начала налаживаться, но они не подозревали о том, что не знающий жалости фатум продолжал строить свои очередные козни против этой семьи и витал над их головами.

 Приехав на прикладных в свой роскошный трехэтажный дом, Иван Иванович, с помощью двадцатилетней служанки, круглой сироты Ирины, с которой он после смерти жены сожительствовал, принял ванну, где под водяной колонкой постоянно горел чугунок, и принялся обедать, но мрачное настроения не покидало его и, выпив фужер остуженной водки, от еды отказался.
- Что-то не так, Иван Иванович, али обед не понравился? - тревожно спросила Ирина.
- Беда, Иринушка, случилась с Дмитрием-то, московский бунтарский воздух смутил его рассудок, и, право, не знаю, как Серафиму Ивановичу сообщить эту наинеприятнейшую новость, боюсь, с горя-то мужик совсем не спился бы. Дмитрий, у которого на губах молоко еще не обсохло, начал было заниматься политикой, обличен и сослан на Кавказ под надзор полиции, а какой самородок, имеющий обширные знания, будто, побывавший в том аполлоновом кладезе, жаль мальчишку, и не представляю, как ему помочь, и возможно ли это, - прослезившись, причитал купец. Ирина понимала отчаяние Ивана Ивановича, ведь давно шла молва, мол, Дмитрий-то его сын, плод страстной любви к его матери Алевтине, именно поэтому, после смерти жены он больше не женился и, по слухам, все свое наследство хотел оставить своему родному сыну Дмитрию.

- Может, все  обойдется, Иван Иванович, - успокаивала купца Ирина, - ведь ссылка не каторга, отсидит свой срок, а потом на вольное поселение, ты бы съездил в городскую-то управу, узнал бы, как и что,- советовала служанка. Еще выпив водочки, уставший купец лег на широкую тахту на веранде, чтобы отдохнуть с дороги, но мысли о своем сыне, который гнил в ссылке, медленно лишался умственной способности по причине постоянного надругательства над ним со стороны охранников, не давали ему покоя. Зачем мне  мое огромное богатство, если я лишаюсь единственного наследника, - думал Иван Иванович, - кому все это достанется, будь я проклят, ведь давал же я слово чести моей возлюбленной Алевтине, что Дмитрий с Дианой унаследуют все то, что есть у меня,- и все же решил дождаться вечера, чтобы сообщить Серафиму Ивановичу какая беда случилось с Дмитрием. Серафим Иванович вернувшись с работы и, плотно поужинав, сидел в беседке, ожидая Диану.
- Диана, мне стало известно, что ты больше не работаешь у уважаемого Муртазы, который тебе хорошо платил, а флиртуешь с неким фендриком из отставников, так ли это? - с негодованием спросил Серафим Иванович у дочери.

- Да ты посмотри на мои руки, видишь, во что они превратились от кетменя? Разве я  училась в гимназии для того, чтобы полоть сорняк на грядке такого мужика, бездушного человека, как Муртаза, за гроши? - яростно начала парировать упреки отца Диана. Скрипнула калитка, во двор заходил купец Морозов, поздоровавшись со всеми, глубоко вздохнув, сел на крыльцо. Потом достал резную табакерку с крышкой, взял щепоточку мелко нарезанного тютюна, не спеша набил трубку, с которой не расставался никогда, прикурив, не поднимая головы и не смотря ни на кого, долго и томительно молчал.

- С Дмитрием беда, Серафим Иванович, - унылым голосом начал купец, - за политические выступления, за участие в революционных кружках, арестован тайной полицией и сослан в ссылку в на Кавказ в село Мартони под Тифлисом, - тихо, удрученно продолжая, произнес купец. Будто слова купца не дошли до Серафима Ивановича, он долго, с туповатым видом смотрел на Ивана Ивановича, как на пришельца, требующего его жизнь, а потом, держась за сердце, рухнул на землю. Диана, громко ахнув, закрыла лицо руками, а потом, опомнившись, опустилась на колени перед отцом, который без сознания лежал на густой траве, издавая глухие хрипы. Купец Морозов не растерялся и через забор стал, почти ором, окликать своего конюха, прежде обложив его грубым смачным матом, чтобы тот срочно запряг фаэтон и подогнал к дому Васильевых. В больнице, куда срочно доставили Серафима Ивановича, дежурный долговязый врач - худерьба в пенсне, в старом поношенном белом халате с рваными карманами, попросил всех выйти из палаты и стетоскопом начал слушать дыхание и биение сердца больного, который издавал глухие хрипы и, выйдя в коридор, длинным тощим  указательным пальцем с кривым удвоенным ногтем, поманил Диану в  палату.
- Вашего отца хватил нервный удар, стрессор, что привело к апоплексии, - с трудом произнося это слово, тихо прошамкал врач, - этот тяжелый недуг ограничивает приток крови в сердечную мышцу и к головному мозгу, что приводит к скоротечной смерти, а если выживет, то к параличу, - пожимая тощими плечами, продолжал шамкать он. Купец Морозов попросил Диану выйти из палаты и, вытащив из кармана брюк новенькую пятидесятирублевую купюру, засунул в рваный карман его халата и сердито произнес:

- Я купец Морозов, если ты его поставишь на ноги, то озолочу, и не стой, как истукан, а делай свою работу,- и, недовольный бездействием врача, вышел из палаты. Диана, стоя в коридоре, всхлипывая, молящими глазами, с надеждой посмотрела на купца, ожидая утешительных слов о состоянии отца.
- На все божье воля, Дианушка, врач получил свой хабар и постарается сделать все, от него зависшего, а наше присутствие здесь лишнее, - печально произнес купец Морозов.

- Вы идите, Иван Иванович, а я пока побуду здесь и спасибо вам за помощь, - обнимая его за шею, все еще продолжая всхлипывать, произнесла Диана. Она, конечно, знала о любовных отношениях матери с купцом, который всегда помогал ей с маленькими детьми, когда отец мотался по лазаретам, и перед смертью поведала, что Дмитрий его сын и просила Бога простить ее прелюбодеяние, которое было вызвано любовью, а не грехопадением. А Иван Иванович испытывал чувство жалости, сочувствовал несчастью этого служаки, порой совесть грызла его за непорядочное, недостойное поведение по отношению к нему, только находил утешение в том, что он сильно любил Алевтину и радовался плоду их любви Дмитрию, которого постиг такой поворот судьбы. Жена купца была бесплодна и знала об амурных делах мужа, что и ускорил ее безвременную кончину. Вот так фатум безжалостно сплетал судьбу людей, делая одних счастливыми, а других несчастными, обрекая к ревнивому существованию.

  Поручик Лесков, как они условились с Дианой, ждал ее недалече на условном месте, чтобы прогуляться с ней по пенистому берегу моря, слушать тихий шепот прибоя, любоваться звездным небом, луной, ее холодными причудливыми проблесками на водной глади. Не дождавшись, ее, он, преодолев свою робость, зашел во двор и был удивлен тем, что нигде свет не горел, только соседний дом купца, веранда ярко освещались лампами, а беседка, где купец собирался ужинать, свечами. Поручика первая заметила служанка, она же сожительница Морозова, Ирина и, подойдя к забору за домом, тихим голосом сообщила, что Диана в больнице у отца, которого недавно хватил удар, и он ее напрасно ждёт. Диана сидела в коридоре больницы и ждала, когда выйдет врач-худерьба, сообщит ей о состоянии отца, увидев озабоченного поручика, идущего по коридору к ней, обнимая его, разрыдалась.

- Фатум и до нас добрался, просто несправедливо, его-то за что? - продолжая плакать, жалобным голосом произнесла Диана.
- Диана, это фатальное стечение обстоятельств, да, фатализм - неотвратимость в мире, тем более, в судьбе человека, определенная фатумом, и никто не в силах изменить его предначертания, я очень сожалею, но это так. Мы здесь пока ничем ему не поможем, пойдем домой, ночь все определит, жить ему или нет, - беря ее под руку, печально проговорил Лесков. В своем особняке, куда привел поручик Диану, налил ей до половину фужера коньяк и заставил выпить, укутав ее шерстяным пледом.
- Валерий, у нас еще несчастье с Дмитрием, который за революционный бред арестован и сослан в ссылку в село Мартони под Тифлисом, я осталась совсем одна, - плача, говорила она.

- Ты не одна, а со мной, Диана, - с огорчением  сказал поручик, - как только Серафим Иванович поправится, мы с тобой поедем в это село и посетим Дмитрия, посмотрим, чем можно ему помочь, только прошу тебя, не плачь, сама знаешь, слезами делу не поможешь. Она дрожала, и поручику пришлось покрыть ее еще стеганым одеялом. Утром она отказалась от завтрака и с поручиком поспешила в больницу. По виду дежурного врача они поняли, Мойра обрезала «нить жизни» Серафима Ивановича, и Диана, уже не слыша слов врача, впадала в обморочное состояние, едва удерживалась на ногах, опираясь на плечо поручика. - Вход в морг со двора, и вы можете забрать тело, как будете к этому готовы, - поспешил напомнить дежурный врач. Васильева Серафима Ивановича хоронили на сельском кладбище, на отведенном участке для православных. С соболезнованием пришли всего несколько человек, те, которые знали его жену Алевтину Сергеевну и купец Морозов, взявший на себя все хлопоты по похоронам. Иеромонах местной небольшой православной церкви, сутулый старикан с редкими торчащими волосами из-под клобука с покрывалом, с тяжелым крестом на длинной цепочке, висящей на тонкой шее, дрожащими костлявыми руками держа требник, тихо шамкал отходную молитву над усопшим. Серафима Ивановича похоронили рядом с его женой Алевтиной Сергеевной, а рядом оставалось свободное место.

- Это место, наверняка, для меня, - подумал купец с желанием, мечтая, хотя бы в загробном мире, встретиться душами со своей возлюбленной. За поминальным обедом изрядно выпивший купец ревниво, косым взглядом смотрел в сторону поручика, при этом избегал вступать с ним в разговор. Поручик Лесков не притрагивался к еде, только выпил рюмку водки, чтобы помянуть усопшего и, не желая слушать выпивших людей, которые начали суемудрствовать, встал и вышел в сад, садясь на скамеечку, где накануне Серафим Иванович воспитывал дочь. Купец Морозов, заметив отсутствие поручика, тоже вышел в сад, встал напротив поручика и смотрел на него, как будто тот совершил мошенничество в отношении его, когда они заключали негоцию, а тот перехватил его долю.
- Я купец Морозов, друг семьи, и мне не нравится, что вы, молодой человек, флиртуете с Дианой, а для амурных похождений она еще юна, - с сардоническим смехом, закуривая свою трубку, буркнул купец.

- По виду не скажешь, что вы купец, - начал открывать свой кладезь поручик, - стоит ли надменничать, тем более, кичиться, как придворный камергер, у которого за усердное раболепие отняли ключ с голубой ленточкой, теперь он свою злобу срывает на прислуге за ослушание. Мое отношение с Дианой вас вовсе не касается, вас должно интересовать только, как и сколько урвать деньжат, что является неизменной мечтой купца - скупердяя,  тут уместно вспомнить некрасовские слова, теперь-то «к чему хандрить, оплакивать потери?», а? Вам не следует предаваться суесловию и суемудрствовать, наоборот вы должны неустанно молиться на Велеса, чтобы он приумножил ваше богатство, поверьте, это ведь проще, чем лезть не в своё дело, а то получается, как у великого русского Поэта: «смотри, как все пред ним спину клонят», - вставая, спокойно произнес Лесков и ушел. Диана, укутавшись в черную шаль, удрученно сидела на диване, все понимали ее подавленное, угнетенное состояние в связи безвременной кончиной отца и, как могли, утешали ее. Она заметила, что, почему-то Лескова долго не было, и вышла на крыльцо, но его не было и там, на скамейке сидел один купец Морозов и курил свою трубку, странно посмотрев на Диану.
- Ты кого-то ищешь, Диана? - притворно спросил купец.
- Да, куда-то запропастился поручик Лесков, - пожимая плечами, ответила Диана.

- Мы тут с ним немного поцапались, наверное, обиделся и ушел, а ты, кажись, с ним амурничаешь, да, Диана? Остряк, скажу вам, однако, городской фатоватый фендрик, все они с виду шибко щеголеватые, будто князьки какие-то.
- Вот это вас не касается, Иван Иванович, а то он очень жесткий, решительный человек, скажем прямо, из неприкасаемых ни словом, ни делом, так что, держитесь от него подальше, - жестко произнесла Диана и зашла в дом.

  Село Мартони, где отбывал ссылку семнадцатилетний Дмитрий Васильев, успевший до ареста экстерном закончить, последний курс классической гимназии, был зачислен на первый курс словесного отделения Московского университета. Но фатум, который тяготел над ним, то ли от зависти к его обширным знаниям, которыми был полон его кладезь,  то ли, предначертав иную неизбежность в его судьбе, известную только ему самому, неотвратимо изменил и жизнь. Все ссыльные жили в бараках, а буйные в каземате, на небольшом полуострове и вырубали из горной породы известняковые, прямоугольной формы камни, которые использовались, как строительный материал. Тяжелая многочасовая физическая работа, скудная, некалорийная пища, часто подаваемая холодной, медленно истощали его молодой организм. Большинство ссыльных давно, работающих на стройке, были серьезно больны антракозом - болезнью легких, вызванной известняковой пылью, многие умирали, и их хоронили тут же, на полуострове, поставив на могилах деревянные кресты без всякой надписи. Многие молодые люди, особенно студенты, у которых, пока был сильный бунтарский дух, сохранился твердый волевой характер, несмотря на жестокие побои, помышляли о побеге и утешали себя утопическим желанием как-то разоружить охрану, тем самым, выйти на желанную свободу. Охрана представляла собой взвод конвоиров из десяти человек во главе с поручиком, который жил в отдельном доме с женой Ларисой и пятнадцатилетней дочерью Светланой. Поручик Никитин, средних лет ревнивый служака, был недоволен своей службой в этой глуши и всячески терпел унизительные упреки жены из богатой семьи, которая была настойчива, норовиста и грозилась ехать в управление жандармерии, через своих друзей, с помощью хабара, добиться, чтобы сменили место службы мужа. Дочь поручика Светлана, белокурыми волосами девица с голубыми глазами и стройным станом, однажды, увидев Дмитрия, когда шла к ручейку за водой, где он, не раздеваясь, тайком от охраны, купался, попыталась завязать разговор с этим  юношей, прекрасным, как «вербный херувим».

- Тебе сколько лет и как тебя зовут? - застенчиво, по-французски спросила она, с любопытством оглядывая его мокрого с головы до ног.
- Меня зовут Дмитрий, я бывший студент и мне семнадцать лет, - тоже на французском языке ответил он.
- А какие еще языки ты знаешь? - продолжая свой «допрос», спросила Светлана.

- Итальянский язык, латынь, еще увлекаюсь философией, историей и античностью, - охотно ответил Дмитрий, любуясь ее дивной красотой. Она, положив на плечо глиняный кувшин, поднялась на холм и направилась домой, ничего ему не ответив. На следующий день старший конвоир, который, спозаранку построив ссыльных, отправлял на работу, вдруг, скомандовал: все молодые, имя которым Дмитрий, остаются, а остальные после приема похлебки отправляются на работу. Пятеро молодых, стоя, ждали и гадали, что же их ждет, некоторые свою виновность не помнили, просто не понимали, зачем их задержал старшой, может, им стал известен план бега? Наконец, все скоро прояснилось, в бараке появился поручик с дочерью, и она, ничего не говоря, указательным пальцем тыкнула на Дмитрия Васильева.
- Я знаю, ты из политических, но конкретно мне неизвестно, за какие такие твои грехи в таком молодом возраста разгневал власти, что тебя сослали сюда на верную смерть от болезни легких. В арестантском досье указано, что ты не совершал никакого покушения, индивидуальным или в составе группы террором не занимался, а снюхался с «социалистами» и «народниками» и не успел еще навредить  - недоумевая, спросил по дороге к дому поручик. Уже на крыльце дома жена поручика Лариса, увидев его, даже ахнула:

- Боже мой, красив, как Ганимед, но от него дурно пахнет, Светлана, поищи в доме старую отцовскую одежонку и мыло да сведи его в речку, пусть смоет с себя этот тюремный запах, - а ты случайно не сбрехнул насчет знания языков, да античности, а? - спросила дородная женщина с красивым ухоженным лицом, Лариса.
- Нет, барыня, все то, что говорил, правда, - ответил Дмитрий, взяв в охапку поношенную, но чистую одежду, которую принесла Светлана, направился на берег реки. Конечно, он переживал за то, что многомесячный, тщательно разработанный план побега, его единомышленники осуществят без него и не понимал, что же от него хотят, приводя его в дом поручика, женихаться, что ли, и он должен вести себя по-жениховски, так, что ли? - смеясь, размышлял он.

- Я по твоему досье, - начал говорить поручик, - знаю, что ты учился в Московском университете, знаешь языки, историю, философию, а наша дочь Светлана, ввиду отдаленности места моей службы, не имела возможность посещать пансион и, кроме французского языка, никаких языков не знает, и задача твоя, ссыльный студент, учить ее, а вечером, как вольный ссыльный, возвращаться в барак к своим товарищам, - жестко отчеканил поручик.
- Нет, - перебила мужа барыня, - он туда больше не будет возвращаться, ведь у нас большой дом, отведем ему где-нибудь  местечко, пусть живет и занимается со Светой.
- А вдруг, сбежит, тогда что? не приковать же его цепями, как хищника, - возражая, сердито произнес поручик Никитин Иван Савельевич.
- А пусть он при всех даст слово чести, что не сбежит, что ему можно доверять, - загадочно смотря на него переливчатым голосом, похожим на пение пеночки, произнесла Светлана и добавила: ну, ждем - с! Дмитрий не мог отказать этой маленькой фее, которая уговорила-таки красавца Купидона не жалеть свои стрелы ради нее. И тут Дмитрий не сдержался: « и мне узнать случилось, что за птица Купидон», как-то говорил великий русский Поэт, - и обреченно сел на крыльцо.

  Барыня Елизавета Петровна, с утра впадая в похотливость, начала своими любвеобильными чарами, как путана, притворно лелеять, услаждать своего «любимчика» старикана - хозяина особняка, нежно гладя его редкие волосы на лице, изъеденном оспой, другой рукой его половой «стручок», наливая еще коньяка, чашу за чашей. Она желала выведать, есть ли у него близкие родственники.

- Я одинёшенек, как перст, любушка моя, - шамкал уже, изрядно захмелевший старикан, - кроме тебя некому мне руку подать, а ведь я богат, у меня есть золотишко, а если не бросишь своего старика, то все, что есть, отпишу тебе, хошь, прямо щас, а? - невнятно щебетал он, наслаждаясь касанием её теплых рук по его «стручку».
- Я готова, - скидывая сорочку, оставаясь в нижнем белье, сказала барыня, - ты покажи, а то, может, брешешь, а потом тебя услажу, как жрица персидская, не жалея ласки, и ты будешь утопать в неге. Она помогла ему подняться, и он, держа ее руку дрожащими пальцами, вел на второй этаж, в спальную, показывая на широкий подоконник: все, о чем я говорил, туточки, - приложив палец к губам, тихо шепнул старик. Алчная охотница на чужое добро все поняла и поблагодарила богиню Пению за удачу и напрочь забыла, что за подобное мошенничество она находится в розыске и сыскарь тайной полиции, как ищейка безошибочно идет по ее следу и вот-вот достанет ее.

Глава вторая.

 Поручик Лесков мрачно сидел на веранде, пил коньяк и закусывал  шоколатом и фруктами. Он наделся, что Диана, заметив его отсутствие после того, как  все разойдутся, непременно придет к нему, но не тут-то было, она вовсе не собиралась итти к нему. Он, из ящика стола взяв револьвер с запасными патронами, засунув его  за пояс под рубашку и накинув на себя пиджак, двинулся в сторону дома Васильевых. В доме свет горел, он, войдя во двор, постучался в окошечко, где горела лампа. Короткие половинчатые занавески быстро раздвинулись, и показалась Диана, по-прежнему, завернувшись в черную щаль. Она сама вышла на крыльцо, молча прошла мимо него и села на скамейку в саду. - Ты чем-то недовольна, Диана, - начал было поручик, - тебе не следует оставаться одной в траурном доме. - Здесь мой дом, и тебе не следовало бы так грубо разговаривать с Иваном Ивановичем, который для нашей семьи сделал очень много, - недовольно произнесла Диана. - А я, по-твоему, скоморох - потешник с шутовыми выходками и должен был увеселить его, как балаганный придворный шут - балагур, так, что ли? Он жаловался на меня, и ты поверила, конечно, ему, избавив от унылого состояния, да?  и «беса старого взяла тут унылость», как говорил великий русский Поэт, - и, повернувшись, не прощаясь, вышел со двора и направился к себе домой. Да, это разлад, и ты тоже хороша, Диана, что слушала этого старого грешника, и он тут наплел на него напраслину, - подумала Диана, и слезы отчаяния потекли по щекам.  Нет, нет, она этого допустить не может, и, быстро задув лампу, закрыв дверь дома на ключ, направилась к дому поручика. Открывая калитку, она слышала грустную мелодию, почти, как плачь, звуки, издаваемые скрипкой, села на скамеечку в беседке рядом с вольером, где содержались дикие певчие птицы, гордость поручика, как он сам говорил. Скрипка надрывалась, издавая громкие, жалобные звуки, и Диана поняла, что он тоже находится в отчаянном состоянии, поэтому так нервно играет. Не разбил бы скрипку, - подумала Диана, продолжая сидеть в беседке, и была замечена сторожем - садовником, которого недавно нанял на работу поручик. - Вы, барышня, почему одна в таком унылом состоянии сидите в чужом саду в такой неурочный час и плачете, вам нужен их благородие? - спросил тихо, вежливо пожилой садовник. Диана продолжала молчать, вытирая слезы, отвернулась, чтобы садовник их не видел. Садовник, долго не думая, поднялся на второй этаж, где рядом со спальней находился кабинет поручика, и постучался в дверь.

- Ваше благородие, там, в саду девица молодая сидит на вопросы не отвечает и плачет, замерзла, небось, - по-военному четко отчеканил садовник. Лесков престал играть, швырнув скрипку на диван, отстранив садовника, бегом пустился вниз. На скамеечке, съежившись от холода, от отчаяния и скорби, сидела его возлюбленная нереида. Он нежно обнял ее за девичьи хрупкие плечики, помог подняться и, взяв ее на руки, поднялся на второй этаж, зайдя в кабинет, положил на диван. Она дрожала, Лесков, откупорив  непочатую бутылку коньяка, налил половину бокала, заставил ее выпить.
 - Ты скоро меня превратишь в зависимую от коньяка кокотку, пристрастишь, и  начнутся у меня психозы, душевные болезни, ты так решил медленно свести меня с ума, а потом низвергнуть в Тартар, да, Лесков? - уже от действия выпитого коньяка начала лепетать Диана. Поручик громко засмеялся и, снова взяв ее на руки, отнес в гостиную, положил на диван, сняв чувяки, покрыл стеганным шерстяным одеялом, чтобы она согрелась, а сам в одежде лег рядом. Утром Диана, проснувшись раньше Лескова, увидев, как он спал в одежде съежившись, засмеялась, теперь сама заботливо покрывая его одеялом. В дверь постучали, и Диана вынуждена была открыть, на пороге стояла молодая служанка, поклонившись, тихо произнесла: в это время их благородие пьют кофей, и желала бы узнать, что подавать на завтрак, как всегда, овсянку без молока, да с маслом или другое кушанье приготовить? - Принесите пока кофей, а потом много овсянки, а то их благородие очень злы и голодны, - шутливо сказала Диана. Но разговор разбудил Лескова, и он сам открыл дверь служанке, которая на подносе несла две чашки с кофеем.

- Думаю, тебе хорошо спалось, и «здесь почивал он, кофей кушал», а поручик добавил: сказала ключница о барине, - и оба засмеялись. 
- А почему ты сидела одна в саду, как щур - домовой? может, ты хотела, чтобы боги превратили тебя в зимородка, как Алкиону, но я - то, Кеик, еще жив!
- Не хотела тебе мешать играть на скрипке, - коротко ответила Диана. Служанка снова пришла и на этот раз принесла огромную фарфоровую миску с овсянкой поручику, как просила Диана, еще маленькую миску для Дианы. Поручик, увидев миску, удивился: вы знаете, что я столько не ем, но Диана упредила служанку: я ее попросила, может, ты престанешь злиться, наверняка, очень голоден.

- Для меня не существуют причин, которые могли бы стать поводом ссоры, Диана, но ты должна меня выслушать спокойно, а потом решать. Ты напрасно заступилась за этого купчишку, о котором мне многое известно, даже сокровенные тайны твоей семьи. Мне известно, что между купцом и твоей матерью имел место длительный любовный роман, и Дмитрий его отпрыск, он вашей семье помогал, когда отец твой служил и в его смерти виноват он, так как, не подготовив Серафима Ивановича, сообщил ему эту неприятную новость, понимая, что она может его убить. Конечно, естественно, тебе интересно, откуда все это мне известно, поверь мне, я не сторонник слухов, и то, что я тебе говорю, не молва. Я не хотел тебе говорить, ну ладно, так уж и быть, я разведчик, во время кавказской войны командовал разведротой, потом родители погибли в горах, настигнутые внезапной снежной бурей, оставив мне огромное состояние и поместье под С. Петербургом, где я не был после их гибели. Потом я подал в отставку и поселился здесь, в родительском особняке. Недалеко поселился и мой боевой товарищ, поручик Шилов Сергей Михайлович, который амурничает с его служанкой, сожительницей Ириной. Когда ей было шестнадцать лет, родители умерли, и ваш купец из «милосердия» взял ее, сироту, в свой дом служанкой и, используя ее сиротство, беззащитность, поддавшись греховному искушению, соблазну, совратил, лишив будущего быть счастливой, и тут уместны пушкинские слова: «соблазном постланное ложе ты отчей сени предлагала». Все это рассказывала сама Ирина, а главное в том, что они друг друга любят, но Ирина боится мести купца и не решается оставить его. Я, зная о его негодяйстве, о его низком поступке, « какие низости!», говорил Грибоедов, не испытываю к нему уважения и разговаривать ему со мной в таком тоне для него смертельно опасно, а теперь выбор за тобой, - отпивая кофей из чашки, не дотрагиваясь до миски с овсянкой, грустно произнес Поручик Лесков. Диана была потрясена его осведомленностью и растеряна. - А о каком выборе ты говоришь, Валерий? - недоумевая, спросила Диана. - Ты после моих слов начнешь меня ненавидеть, Диана, но все же, должен буду тебе признаться, что ты мне люба, безумно люба, и  хочу тебя любить, только тебя, но одно препятствие настораживает меня - я намного старше тебя, думаю, это невозможно по этой причине, поэтому, у меня «душа унынием объята», в другом случае, я не смогу жить здесь в одном селе с тобой и вынужден буду уехать, - печальным голосом проговорил поручик Лесков.
- Да, получается, как у Жуковского: «и плачь, и взрыд, и хохот»,или плач Ярославны. Вообще-то, уехать отсюда, оставив меня одну со всеми моими проблемами, удачная мысль, разведчик Лесков, - язвительным тоном начала говорить Диана. Мне странно, что на вопросы, которые были тобой озвучены, почему-то, ты сам отвечал, а ведь у меня совершенно другие ответы. Ты даже не спросил, как я отношусь к твоим признаниям о любви, да, я тоже люблю тебя и, пожалуй, не смогу без тебя жить, ты зажег в моем юном девичьим сердце светоч, который начал освещать и греть мою душу, теперь безжалостно гасишь его, этим хороня все мои надежды, я ведь из бедной семьи, не знатного рода, не дворянка, как говорил  великий Саади: «моё  богатство - мои надежды», может, в этом причина, а? тогда кетмень - мое орудие, а полоть сорняки до кровавых мозолей - мое ремесло, - вытирая слезы, тихо произнесла Диана. Он встал, обнял ее, крепко поцеловал в губы.

- Бери свое, поручик Лесков, не останавливайся, тут мы не имеем понятия о поруганной чести, так что, смелее, - с иронией начала подбадривать его Диана. Он отскочил в сторону от нее, будто кнутом-арапником огрели его, он подошел к столу, налил из хрустального графина полную серебряную чашу коньяка и залпом выпил. Он удрученно смотрел в окно, где в саду садовник кормил птиц, и сел за фортепиано, бегло, нервно начал исполнять одну из сонат Бетховена. Она понимала, что он нервничает, и как-то нужно его успокоить.
- Ты, Валерий, когда намерен показывать мне своих любимцев - певчих птичек, а? - вдруг, подойдя к нему и положа руки на его широкие плечи, весело спросила Диана. Он обомлел от ее слов и, удивляясь ее изменчивому настроению.
- Прямо сейчас, - обрадованно произнес он, но Диана сама, обняв его за шею, начала целовать его в губы: право, это у меня впервые, и я не знаю, как это делать, - застенчиво сказала она.
- Покажи, где здесь щур, о котором ты говорил, - осматривая птиц, спросила она.
- Да я тогда имел в виду домового, а не птицу щур, вот зеленая щурка, гордость Кавказа, красивая и певчая, - громко засмеялся поручик.
- Ах, плут некий, совсем запутал меня, боже мой, у тебя кладезь полный, наверняка, сама Менс постаралась, да?  - нарочито ударяя его тонким виноградным чубуком, смеясь, говорила она.
-  Вспоминая грибоедовские слова, умный человек не может быть не плутом, а теперь ты выполни мою просьбу, составь мне компанию, и прогуляемся по магазеям, идёт?
- Идёт, - коротко ответила она. Он бегом пустился в дом, на ходу крикнув: я  скоро, моя звезда.

  Купец Морозов после непонятных, грубых слов поручика Лескова никак успокоиться не мог. - Это мое село, я тут хозяин и не позволю какому-то приезжему фендрику нагрубить мне, называя скупердяем, - выпивая остуженную водку, закусывая черной икрой и пахлавой, яростно говорил он служанке Ирине. Ирина, накрыв стол, начала одеваться.
- А ты куда собралась идти, небось, опять шляться по магазеям, скоро совсем разоришь меня, или с кем-то амурничать, а? - пьяным, грубым зычным голосом крикнул Иван Иванович, начиная зевать. Ирина поняла, что сонные капли, которые она добавляла в водку, скоро начнут действовать и вызовут у него глубокий долгий сон. Она торопилась на свидание со своим возлюбленным поручиком Шиловым Сергеем Михайловичем, другом поручика Лескова, который жил на окраине, на самом берегу реки, где стоял его особняк и являлся их чертогом любви.

- Едва убежала, все лезет со своими расспросами, куда да зачем, а после разговора с твоим другом совсем озверел,  лютым стал, мстить хочет, - на ходу раздеваясь, скороговоркой выпалила Ирина.
- А ты, Иринушка, больше не возвращайся к нему, мне, боевому офицеру, как-то неприятно делить любимую женщину еще с кем-то, - недовольно сказал поручик Шилов.

- Да Бог с тобой, Сергей, как у тебя язык-то поворачивается говорить такое, ведь он совсем не может, у него половое бессилие, и с моей помощью постоянно пьет да спит. Говорит, мне оставил завещание на малую часть своего богатства, а остальное на Дмитрия да на Диану, а если Диана начнет амурничать с этим «умником», то ни гроша не получит, - отпивая глоток коньяка, рассказывала Ирина.
 - Ты скажи, что не веришь, пусть покажет, иначе, уйдешь, - наставлял ее Шилов. У поручика Шилова были свои расчеты в отношении купца Морозова, он не мог позволить этому купчишке безнаказанно поливать грязью его друга, своего командира поручика Лескова и держать ее возлюбленную Ирину в кабальных условиях, конечно, ему ничего не стоило убрать этого невоспитанного, грубого купца, способного на любую подлость, но он хотел, чтоб после его смерти Ирина получила свою долю за свое унижение, а это должно быть определено завещанием, а  иначе, Ирине, как служанке, ничего не достанется, и придется его вынудить сделать это, применив насилье. Для этого он должен будет все обсудить с сослуживцами и получить одобрение у командира.

  Поручик Лесков и Диана, гуляя по берегу моря, по просьбе Валерия заходили во все магазеи, салоны с готовой одеждой и парфюмерией. Село Веселое было крупным населенным пунктом, и здесь, как в городе, было все, даже ресторан, пристроенный к банку, где хозяин был один и тот же человек, из бывших военных. В салоне готовой одежды Лесков, оставив Диану смотреть готовые платья, улучив подходящий момент, подошел к продавщице - консультанту, молодой женщине и по-итальянски обратился к ней: вы не могли бы помочь моей даме выбрать несколько платьев, нижнее белье из дорогих материалов, пару чувяков и пару туфель на каблуках, и я готов тратиться, сколько бы это ни стоило. Видимо, продавщица плохо понимала итальянский язык и вынуждена была уточнить по-русски: а хватит ли у вас денег? Поручик кивнул головой. Диана очень удивилась, когда продавщица пригласила ее в примерочную.

- Вот готовые платья из парчи, из муслина, еще бархатные аксамитовые платья из шелка, правда, дорогие и есть очень редкое по красоте платье из ткани шанжан, давайте примерять все, что я перечислила, такова уж воля вашего мужа. Диана хотела, была возразить, но колючий взгляд Лескова ее остановил, и она, махнув рукой, обреченно сказала: давайте примеряться, все равно не отстанет. Когда платья были уложены в коробки, поручик Лесков попросил продавщицу прислать посыльным, купленные вещи в его особняк, назвав адрес.
- Ты что, Лесков, с ума сошел? столько денег ухлопал на покупку дорогих платьев, которых я с роду-то не только не одевала, и даже не видела, я что тебе, княгиня или графиня, а?- сердито произнесла Диана.
- Нет, ты не княгиня и не графиня, а богиня, да, да, богиня, пусть Афродита, которая тебя изваяла из красивого мифического неземного камня, пусть теперь сама полюбуется на тебя, вот я вижу ювелирный и антикварный магазин, нужно зайти, посмотреть, какие имеются украшения для богини, что бы ты хотела, Диана? - ласково спросил поручик.
- Ты точно ненормальный, Валера, - тихо произнесла Диана, мотая головой. Магазей обслуживали два продавца, в антикварной части за прилавком стоял молодой человек каурой масти, как лошадь, с рыжими волосами, редкой бородкой и усами.
- Покажите, пожалуйста, то брильянтовое колье с камнем камея в средине. Видишь, Диана, вот этот выпуклый камень называется камея, а надпись в виде углубления, инталия, а ну-ка, повернись ко мне, - сказал поручик, расстегивая фермуар.
- Эта вещица шестнадцатого века, сделана персидскими ювелирами для двора, там даже имеется надпись, очень дорогая вещь, - начал было вмешиваться рыжий продавец, боясь, что у барина не хватит денег, чтобы расплатиться. Надев на шею Дианы колье, Лесков достал кошель и стал отсчитывать сторублевые купюры.

  Авторитетный сельский тать  Анвар, сидел в уютной комнате своего роскошного дома, который охраняли четверо его подручных, и от скуки играл в нарды с сыном.
- Хозяин, - обратился к Анвару зашедший в комнату один из подручных, - пришел купец Морозов, просит его принять.
- Просит, значит, примем, - не отвлекаясь от игры, ответил Анвар. Морозов его очень боялся, да и было чего бояться, за Анваром много убийств, грабежей, несколько отсидок и даже побег с  каторги.
- Давно не виделись, Иван Иванович,  - притворно обнимая его, произнес Анвар, - как ты меня вывез и помог схорониться, и я твой должник, Анвар добро помнит, расскажи, какие там у тебя проблемы, с кем ты не в ладах? -  шамкая, произнес он, обнажая съеденные скорбутом гнилые зубы, и властным знаком руки велел всем покинуть комнату.
- Проблем-то никаких, Анвар, - садясь  на диван, начал купец, - наши дела купеческие, когда заключаем негоцию, а если не получается, тогда пускаем в ход шурум-бурум, стар стал, начал шебаршить, да ладно, чего жаловаться-то. Появился один фраерок, прямо-таки на пути стоит, а после смерти Серафима Ивановича, фельдшера-то, с его дочкой, которая осталась одна, амурничает, ведь девице-то  еще пятнадцать годков-то только-только будет, приструнил бы ты его, Анвар, а? Лесков его фамилия, наверняка, ты видел его шикарный особнячок, недалече от меня живет, - жалостливо начал говорить купец. 
- Я же должок должен вернуть, Иван Иванович, он навсегда исчезнет, с девкой-то, что сделать, может, того? - сделав многозначительный знак. Купец только кивнул головой.

  Ссыльный Дмитрий усердно учил языкам, античности дочь лагерного начальника Светлану и жил в сарае, пока по настоянию жены поручика Никитина Ларисы не подобрали ему комнату.
- Он же не собака, чтобы жить в сарае, да и Света недовольна тем, что там заниматься невозможно, - сердито говорила мужу Лариса. Светлана каждый раз в новом наряде, надушенная духами жасмина, медленно, но уверенно зажигала кровь юноши, и он глубже и глубже путался в своих чувствах.
- Ты, Света, скоро зажжёшь во мне те запретные желания, за которые меня просто - напросто утопят в реке, зачем тебе это кокетство, а? -  говорил он ей, опасаясь, что их отношения заметят родители. - Я  не кокетничаю, я не кокотка, Дмитрий, и ты, конечно, считаешь меня невеждой, кисейной барышней, да? ты мне нравишься, и мои родители с тобой ничего плохого не сделают, они меня очень любят, - с детской наивностью говорила Света.

- Да, тут на ум приходят пушкинские слова: «я нравлюсь юной красоте бесстыдным бешенством желаний», ты хоть понимаешь, что такое страсть, вожделение, сладострастие, похоть и, наконец, половое влечение у юноши в моем возрасте, а? Я ведь не чурбан какой-то, - попытался переубедить ее Дмитрий, - и начинаю понимать, что я  к тебе  тоже испытываю чувственное влечение, что для меня смертельно, и ты меня просто губишь, получается, как у известного словесника: «любишь, да губишь», так, что ли? в этом случае ты сама станешь моей пагубницей, - печально произнес Дмитрий.

- Как идет учеба, - вдруг откуда-то появился Иван Савельевич, закуривая пахитоску, - есть передвижки в обучении, ссыльный Васильев?
- Даже очень эффективные, ваше благородие, жаль, что вы не знаете латынь, а то могли вы сами с ней поговорить, - начал было лукавить ссыльный Васильев, чем обрадовал поручика. - Завтра, Светлана, едем в город по магазеям,  ты с мамой подумайте, чего вам из одежды, парфюмерии не хватает, а твоего ссыльного пока отправим в барак, - садясь на крыльцо, поправляя портупею с шашкой, произнес поручик.
- Ты несправедлив, господин поручик, - резко сказала Светлана, - твой ссыльный занимается со мной усердно, не жалея сил, а ты его снова в кутузку? Я полагаю, что московские ищейки безвинно арестовали Дмитрия и сослали в ссылку, и тем самым, положив конец его блестящей карьере, сломав судьбу. Он отнюдь не отъявленный бомбист, совершивший покушение на кого-то из высоких чинов, а просто начитался газет, журналов и начал бредить революционными лозунгами и галлюцинировать «русским социализмом», как сотни юношей, как безвольная интеллигентщина. Если ты снова отправишь его в лагерь, то я намерена немедля уехать отсюда домой, в наше поместье, а ты можешь гордиться тем, что именно ты, а не царизм, их обрекает на медленную смерть. А ты когда-нибудь думал о своей душе, о Боге? - неожиданно скоротечно выпалила Светлана. Поручик Никитин был потрясен словами дочери, да какими словами, жена его Лариса, хлопая в ладошки, воскликнула:
- Браво, Света, браво! - вот результаты учебы, и наконец-то, и мы в собственном доме заимели свою революционерку, а тебя, ссыльный Васильев, поздравляю с успехом, - нервно произнес поручик, просил жену принести ему водки и снова закурил свою пахитоску.

- Они вынуждены будут забирать тебя тоже в город, - оставаясь наедине с Дмитрием, тихо произнесла Светлана, - завтра фатум дает тебе единственный шанс бежать, у меня есть небольшое сбережение, оно твое. Я тебе дам адрес своей дальней родственницы, богатая графиня, только вот старовата, и ты пока поживешь там, а потом я найду тебя, конечно, если ты хочешь этого. Дмитрий от ее слов ошалел, как она все ловко придумала, вот тебе и кисейная барышня, - подумал он.
- Сбежим со мной, Света, ведь страна большая, никто не найдет, - начал молить ее Дмитрий.
- Глупенький, я - то им дочь, они непеременно меня будут искать, и след приведет туда, куда я тебя посылаю, усек? А чтобы отец не подал депешу на розыск, заявлю всем, что я беременна от тебя, начну симулировать, и тогда появится легенда, что ты утонул, свидетелей найдут среди ссыльных и конвоиров. Отец по настоянию матери пошлет в управу депешу о твоей гибели, и твое дело закроют, им какая разница, все мрут от болезни, несчастных случаев, и причину-то никто искать не будет, - спокойно сказала Светлана. - Поразительно, как ты за короткое время могла додуматься до такого легендарного вымысла, измышления, боже мой, какое призрачное воображение, какая богатая фантазия, ведь это фабула к любому литературному произведению, потрясающе, - с восхищением произнес Дмитрий.

  Диана, как бы ни желал поручик Лесков, в особняке не стала больше примерять обновку и снова закуталась в черную траурную щаль.
- Надеюсь, ты меня понимаешь,- печальным голосом сказала Диана, ведь отца недавно похоронили, до празднества ли теперь. Ты проводи меня домой, я хочу прочитать просительную молитву и остаться наедине со своим горем, а ты потом встретишь меня, идёт? Они дошли до ее дома, и поручик, поцеловав ее в щеку, стал возвращаться к себе домой. Вдруг его левое плечо сильно обожгло, ударила пуля, он, профессионально вытащив револьвер, несколько раз выстрелил в направлении звука, где, среди акаций, увидел силуэт бегущего человека и, тщательно прицелившись еще раз, выстрелил в него и услышал его стон. Попал-таки, - подумал он, истекая кровью, - и направился к кустарникам акаций. На густой траве под кустами лежал детина с густой бородой. Пуля попала ему в левый бок, и рана оказалась смертельной. На шум выстрелов недалеко от дома, прибежала Диана, начала окликивать Лескова. Из-за кустов она, услышав его слабый голос, побежала по направлению голоса. Он был ранен и истекал кровью.
- Валера, родной мой, что с тобой, и что мне делать?
- Ты порви рубашку, перевяжи рану и помоги мне добраться домой, там я сам займусь раной, - как можно спокойнее произнес он. Он откинул в сторону барабан револьвера и высыпал на землю пустые гильзы.
- Там, в потайном кармане брюк, достань шесть пуль, а то, он может быть не один, и подбери гильзы, пожалуйста,- велел он, заряжая револьвер. Дома он сам из шкафа достал металлическую коробку, взял готовый шприц с коричневой жидкостью, ввел в раненую руку, а потом пузырек с прозрачной жидкостью с запахом спирта, полил прямо на рану.
- Теперь, Диана, вот спиртовые бинты, сделай мне, пожалуйста, как можно более тугую повязку, - и, наливая полный фужер коньяка, залпом выпил.
- Тебе нужно в больницу, Валера, прошу тебя, вишь, как сочится кровь? - плача, причитала Диана.
- Пуля из обреза и вышла наружу, навылет. Растопи камин и, вот видишь тонкую трубочку, накали ее добела и направь в отверстие, где прошла пуля и просунь, только до конца, поняла?- доставая трубочку, произнес поручик, снимая рваную рубашку.
- Я не смогу это сделать, Валера, тебе будет больно,- разрыдалась она. Когда трубочка накалилась добела, поручик, зажав зубами деревянный прутик, сказал: давай, начинай, но Диана стояла в нерешительности.
- Я тебе приказываю, сделай это, - закричал он. От запаха жженого мяса Диане стало плохо, но поручик не издал ни единого звука. Она никогда не видела его голым, вся спина, грудь были в грубых шрамах.
- Эти отметины от черкесской шашки и пули, вот, молодчага, моя сестра милосердия, - весело сказал он. Она начала целовать его шрамы, при этом, горько плача.
-  Ты что, Диана, тобой овладели «дерзостные надежды», как говорил великий русский Поэт? -  морщась от боли, произнес поручик. Но она не могла остановиться, похоть, вызванная жалостью, зажигала ее кровь.
- Остановись, Диана, мы не пойдем на поводу вожделения, и причина тут одна - я тебя очень сильно люблю, желаю на тебе жениться, кроме того, ты, чтоб стать матерью, еще очень юна,- сказал Лесков, осматривая рану. Крови не было, но сильная боль начала его одолевать, и он, как мог, терпел, вспоминая тютчевские слова: «да, много - много испытаний ты перенес и одолел». Диана достал из шкафа чистую рубашку, и в это время сторож, зная, что в барина стреляли, вооружившись двустволкой, сидел в беседке, бдя. К калитке подходила женщина, покрытая чадрой.
- Вам кого, барышня? их благородие больны и никого не принимают, - резко произнес сторож.
- Вы доложите, что пришла Ирина с важными новостями, и он меня примет, а если не доверяете, то я у калитки подожду, - тихо сказала женщина в чадре.
 - Ладно, проходите уж, щас доложим, а вы, барышня, извольте подождать тут, в беседке, - также тихо произнес сторож и зашел в дом.
- Ваше благородие, - обратился он к поручику, - в саду в беседке сидит барышня в чадре, лицо не кажет, назвалась Ириной, просит вас принять ее.
- Проси, голубчик, пусть зайдет, она друг, - торопливо ответил Лесков. Поручик Лесков догадался, что Ирина, служанка купца Морозова, вечером не могла не услышать выстрелы и, зная все его тайны, о которых сам рассказывал ей, будучи пьяным, сейчас пришла сообщить что-то важное, имеющие отношение к покушению.
- На днях Иван Иванович сказал, что теперь этому фендрику конец, я встретился с дружками, и они обещали разобраться с ним, еще никому не удавалось так дерзко, безнаказанно разговаривать с ним, а за это придется отвечать. Я как услышала выстрелы, и сразу же поняла, это его рук дело, слава богу, что ты жив, Валера, пока он меня не хватился, хотя опять пьян, я должна срочно увидеть Шилова и рассказать ему обо всем,- скороговоркой выпалила Ирина, не снимая чадру.
- Ты скажи ему, что я жду его, и пусть врача из больницы прихватит, чтобы тот осмотрел мою рану, хотя, все  необходимые меры приняты, - тихо произнес Лесков, огорченный рассказом Ирины. Ирина попрощалась, в сопровождении Дианы вышла из гостиной, и садовник проводил ее до калитки, и она исчезла в темноте. Несмотря на лето, вечерами было прохладно, Ирина, не раскрывая лица, в чадре спешила к дому поручика Шилова.
- Ирина, право, я тебя в такой поздний час не ожидал, проходи, - начал было поручик, но она жестко перебила его.
- В Лескова стреляли, он уже сам прочистил рану и просил тебя привезти врача, чтоб тот еще раз осмотрел рану для верности, да, еще вот что, это сделал Морозов, сам хвастался, ладно, Сережа, я пойду, а то он проснется и начнет меня искать, - снова выпалила Ирина и поспешила покинуть дом поручика. Поручик велел старому денщику, который, после его отставки, не пожелал с ним расставаться и жил с ним в его доме,  чтоб конюх запряг фаэтон. Шилов с конюхом на фаэтоне объездил бывших своих сослуживцев, забрав пять молодых офицеров, приехал больницу, с трудом уговорив врача, который уже собирался после дежурство итти домой.
- Если у него огнестрельное ранение, то следует взять саквояж с инструментами, на всякий случай, - деловито произнес врач. Молодой врач сельской больницы с хирургическим наклоном, осмотрев рану Лескова, удивленно покачал головой: как вы безжалостно прожгли отверстие, оставленное пулей, и признаков дальнейшего заражения крови не вижу, а теперь вас что-то беспокоит?
- Благодарю вас, доктор, кроме боли, ничего, и тут были бы уместными крыловские слова: «хотя я гнусь, но не ломаюсь», - произнес слабым голосом Лесков. Врач, набрав в маленький шприц морфин, впрыснул в руку поручика: хоть на время, но он боль снимет.
- Диана, возьми кошель и расплатись с уважаемым врачом за беспокойство, - тихим голосом произнес Лесков, обращаясь к рядом сидящей Диане.
- У вас скоро появится жар, оставляю вам жаропонижающий порошок и, пожалуйста, вам нужно обильное питье, это чрезвычайно важно для мочеиспускания, а если возникнут какие-то осложнения, то прошу сообщить мне, надеюсь, меня отвезут домой, и кучер будет знать мой адрес, - укоризненно покачав головой, произнес молодой врач, пальцами еще роз ощупывая плечо и вокруг раны. После ухода врача сослуживцы Лескова начали горячо обсуждать происшествие.
- Ты с нами, Диана? - спросил вдруг поручик, - если нет, тогда тебе не следует слышать, какие меры мы будем предпринимать в отношении купца, уверяю, что они будут жестокими.  Диана покраснела и нервно почти выкрикнула:
- А с кем еще, поручик Лесков? значит, ты так и не поверил, что я люблю тебя, тогда мое пребыванье здесь лишнее, и я ухожу домой, встала, открыла шкаф, взяла свою черную щаль, накинув на плечи, направилась к двери.
- Ее нельзя выпускать, господин поручик, - обратился к Лескову один из молодых офицеров, - полагаю, что за ней тоже следят  те, которых нанял купец, а потом мы вряд ли ее найдем, и она может стать предметом торговли, когда мы начнем их уничтожать, - закуривая пахитоску, деловито произнес молодой разведчик, выйдя на веранду.
- Тебе нельзя возвращаться домой, Диана, - произнес Лесков, пытаясь еще раз убедить ее, - они тебя могут выкрасть, тогда возникнет много проблем, - жестче сказал он. Но она, будто по наущению фатума, который неотвратимо втягивал ее в неизбежность, все-таки, направилась к выходу, и никто на свете не мог бы повлиять на его решение, тем более, остановить. Лесков прекрасно понимал, что за ее домом, наверняка, следят и поручил молодому офицеру незаметно для нее проводить ее домой и находиться поблизости.
- Нам здесь оставаться нельзя, я предлагаю поехать всем ко мне, а потом, сегодня же ночью, выкрасть купца и привезти в мой дом для допроса, выведать у него, к кому же он обращался, чтобы убрать командира, и он, не выдержав пытки, не только все скажет, но и покажет, а потом всех перебьем, - сурово произнес поручик Шилов. Шилов помог Лескову собраться, и все спустились к фаэтону. Когда офицеры спускались к фаэтону, на узкой дорожке около дома Дианы были слышны выстрелы, а на противоположной дороге, напротив дома купца, мчалась карета с запряжкой двумя парами лошадей в цуг - гуськом.
- Дианы дома нет, - недовольно сообщил поручик Шилов, - наверное, увезли. Молодой офицер, скрытно сопровождающий Диану, прислонившись к калитке, раненный в грудь, стоял, истекая кровью, у забора лежал молодой парень, уткнувшись лицом в землю.
- Ты, надеюсь, запомнил, куда отвозил молодого врача, - спросил Лесков у кучера Шилова. - Да, ваше благородие, дом, где он живет, запомнил, - бойко ответил кучер. По велению поручика Шилова служанка купца Ирина увеличила количество сонных капель, которые она добавляла в водку. Купца тихо перенесли в повозку и накрыли сеном, и повозка, в сопровождении фаэтона, направилась к дому Шилова.
- Теперь пойди, узнай, куда они ее увезли и что будут с ней делать, - продолжал ворчать Шилов, наливая себе полную чашу коньяка.
- Подождем, купчишка очухается и все расскажет, не суетись, Сергей,- успокаивал его Лесков.
- Да я спокоен, только вот на ум приходят пушкинские слова, ее «упрямства дух нам всем подгадил», - мрачно произнес Шилов.
  Семья поручика Никитина давно уже приехала в город, забрав с собой и ссыльного Дмитрия. Все вчетвером ходили по магазеям, еще накануне Светлана отдала Дмитрию все свои сбережения и адрес пожилой родственницы.
- Ты учти, Света, если ты меня не найдешь, я тогда вернусь в лагерь и умру от болезни легких, но моя смерть будет на твоей совести, - целуя ее в губы, говорил Дмитрий. На торговом ряду поручик Никитин затеял торговлю с продавцом, стараясь сбить цену, и Светлана, следившая за отцом, сделала знак Дмитрию, мол, пора, и он быстро исчез в толпе людей, идущих по улице. Поручик Никитин, было, схватился, что исчез ссыльный и начал суетиться среди людей, но тщетно.
- Это твои проделки, Света, - буркнул он, сердито посмотрев на дочь, и приказал всем итти к фаэтону.
- Ты у лагеря останови, - приказал он кучеру.
- Ты пока не торопись. Иван, нам следует это происшествие хорошенько обмозговать, - властно сказала жена поручика Лариса. По приезду домой Светлана заперлась в своей комнате и не стала вмешиваться в спор родителей.
- Ты собираешься послать депешу в управу, чтобы там объявили розыск, да? только вот не пойму, зачем тебе это, Иван, а? Ишь, как они мрут, и это тебе ни о чем не говорит? - истерично кричала Лариса на мужа. В это время, притворно плача, вышла Светлана.
- Хочу, чтоб вы все знали, что я беременна от Дмитрия, и если, папа, ты отправишь депешу на его розыск, то я утоплюсь, - притворно разрыдавшись, произнесла она и снова заперлась в своей комнате. Поручик Никитин настолько был удручен происшествием, что никак не мог успокоиться, тогда жена его принесла графин с водкой и шутливо произнесла,- теперь-то что сделаешь, лучше, давай уж выпей за будущего дедушку, боже мой, счастье-то, какое, - радостно произнесла Лариса.
- Поразительно, когда только они успели, - обреченно сказал поручик, выпив стакан водки, закурил свою пахитоску.
А Дмитрий, петляя по городу, только к вечеру нашёл родственницу Никитиных. Он неустанно стучал прибитой на двери подковой, но долго никто не отзывался, и вот, наконец, он услышал медленные мягкие шаги и едва слышимый дрожащий голос, как из Тартара: кого шайтан несет в такой в поздний час? - прошипел голос за дверью.
- Я Дмитрий, пришел с почтением от семьи Никитиных с письменным обращением от Светланы, Клавдия Петровна,- как можно громче ответил он.
- Чай, ты от Никитиных, тогда заходь и расскажи- ка, как там они живут, как  там моя крестница Светлана, небось, еще незамужний, али, случилась с ними какая-то невзгода, а? - Нет, еще ведь она еще юна, - ответил Дмитрий. Вряд ли кому-нибудь удалось бы определить возраст этой древней старушенции, наверняка, слушавшей рассказы странствующего слепого певца, автора «Илиады», - смотря на ее глубокие морщины, подумал Дмитрий.
- А я, стало быть, Клавдия Петровна, и должна принять тебя тоже с почестями, садись за столик, касатик мой, и откушай чай с бубликами, а то я  служанку-то отпустила по семейному делу, и она заторопилась, ушла, не приготовив ужин, а я вот допью грудного чаю и откину свои старые кости на диван, - сопя, прошамкала она.
  Купец Морозов пришел в себя только под утро и, как загнанный зверь, озирал чулан, где его заперли связанного, и, истоурился на двух молодых стройных мужчин, которые сидели недалече, держа свои пистолеты наготове.
- Где я нахожусь, кто вы такие. и пошто меня, уважаемого человека, связали, за какую такую вину, а? - с руганью обрушился он на своих охранников. Появился Лесков, Шилов с группой офицеров.
- Надеюсь, ты меня еще помнишь, купчишка, я же тебя предупреждал, со мной играть смертельно опасно, это по моему приказу тебя выкрали и привезли сюда, где тебя, злодея, ждут «танталовы муки», но сначала, расскажи, к кому ты обращался, чтобы убрать меня, и правдивый ответ спасет тебе жизнь, - садясь на стул, велел поручик Лесков. Тут поручик Шилов из-за пояса вытащил ятаган, срезал пояс халата, оголив его тело, и острым концом сделал небольшой надрез на груди. Купец понял, что тут с ним они не намерены шутить, и взмолился,- я ходил к своему должнику, бандиту, головорезу Анвару, чтобы он припугнул вас, не убивать же, а это уж его самостоятельное решение.
- Помнишь, где он живет, этот Анвар?- вмешался Шилов.
- Как не помнить, на берегу моря в своем роскошном доме, могу показать,- произнес купец, а про его охранников умолчал.- Все, выезжаем, - приказал поручик Лесков, - три офицера берут еще и арбалеты, думаю, что дом его охраняется, и охрану следует убрать бесшумно, пока оружие не применять, детей и женщин ни трогать, - приказал бывший командир разведроты своим подчиненным. На крыльце большого дома Анвара горел фонарь, закрытый стеклянным колпаком, который тускло светил, и они, проникнув в сад, наблюдали за домом. Двое охранников ходили по периметру дома, а третий стоял ниже крыльца, и свет фонаря на него не подал. Три офицера, прикрываясь тенью деревьев, подкрались, как можно ближе, к охранникам и поразили стрелой из арбалета охранника у крыльца и заняли его место, таким же образом были убраны ещё двое.
- Ты иди, постучись в дверь и скажи, мол, срочные дела вынудили прийти к нему  в такой поздний час, - велел купцу Лесков. На стук долго никто не отзывался, наконец, сонный голос тихо спросил: это ты, Салман, заходи, сейчас вынесу выпить, - открывая дверь, сказал человек спросонья. Третьего охранника, который был за домом, тоже тихо убрали, и все зашли в дом, ожидая в сенях  охранника, который ушел за вином. Человек, несший вино, от испуга уронил глиняной кувшин на пол, когда Шилов своими ручищами зажал ему рот,- шуметь станешь, сразу же убьем, - шепнул он на ушко охраннику, покажи, где Анвар спит.  Он, держа за спиной охранника ятаган, вошел в просторную комнату и велел зажечь лампу.
- Кто еще есть в комнатах? - спросил поручик Лесков.
- В этой комнате спит Анвар с сыном, а там женская половина, - охотно ответил охранник. Купца Морозова, связанного, положили на пол, и три офицера направились в комнату, где спал Анвар, оглушив его рукояткой револьвера и зажав рот  мальчику, они вытащили их в большую комнату и уложили рядом с купцом.
- Ваши люди не привозили юную барышню сюда? если она здесь, иди, приведи ее сюда, - велел ему Лесков.
- Привозили, такая красивая девушка, она  в чулане связанная лежит, - ответил охранник. - Зажги другую лампу и проводи меня к ней, - приказал Лесков. От света лампы связанная Диана прищурилась и, увидев поручика Лескова, начала рыдать.
- Тихо, - приложив палец к губам, шепнул Лесков, - ты свободна, Брисеида, только скажи, они с тобой ничего непристойного не сделали, а?
- Нет,- коротко ответила она, помотав головой.
- Ну, все равно придется и остальных перебить, - развязывая толстые веревки, произнес Лесков. Купца, Анвара, поддерживаемого двумя офицерами, и мальчишку вывели во двор и посадили в фаэтон.
- Теперь слушай меня внимательно, - обратился к охраннику Лесков, - тебе повезло, что ты остался в живых, трех убитых охранников похоронишь сам, Анвара больше не увидишь, назначаю тебя тут хозяином, если проболтаешься, тогда вернемся и убьем всех,  просто объясни всем, что Анвар с сыном и купцом Морозовым срочно уехали в город по делам, уяснил?
- Да, конечно, все я понял, слово горца, молю вас, только не убивайте, - упав на колени, взмолился охранник.
- Мальчика потом привезут, и ты внуши ему, что никого не было, это лишь сон, помни о своем слове горца, я и мои предки родились здесь, поэтому, слова «честь горца» мне о многом говорят, - устало произнес поручик Лесков. В доме Шилова, куда привезли купца Морозова и Анвара с сыном, их ждала Ирина и увела заплаканную, еще находящуюся в состоянии психического потрясения Диану, которая продолжала молить Лескова простить её за ослушание, доставленные хлопоты.
- Потом все обсудим, Диана, тебе  следует  хорошенько отдохнуть, а у нас еще много работы, - успокаивал ее Лесков. Уже очнувшийся Анвар с чувством глубокой ненависти смотрел на купца, втянувшего его в неприятную, а может, и смертельную историю, в результате, он и его десятилетний сын оказались в плену.
- Ты, купчишка, садись за стол и пиши завещание, вот бумага, вот ализариновые чернила, перо, - развязывая ему руки, произнес поручик Шилов. Надеюсь, у тебя имеется печать или тамга, которой ты скрепляешь свою подпись при заключении негоции, или ты привык проворачивать свои делишки с помощью шурум-бурума, оставаясь верным мошенническим повадкам, да, еще вот что, если есть, тогда скажи, где ты ее хранишь, этим ты спасёшь свою жизнь, - посадив его за письменный стол, сказал Шилов.
- Есть у меня тамга, она хранится в сейфе с деловыми бумагами, - коротко ответил Морозов. Шилов вышел, чтобы спросить у Ирины, знает ли она месторасположение сейфа и ключа от него. Зашел поручик Лесков с двумя офицерами.
- Завяжите мальчику глаза и отвезите его домой, оставьте в саду, а потом развяжите глаза, мы с детьми не воюем.
  Барыня Елизавета Петровна была счастлива, она, наконец-то, узнала о месторасположении тайника с драгоценностями старика, хозяина особняка, а теперь в спальной, раздев его догола, брезгливо смотря на его дряхлое тело, всяческими приемами, как жрица, пыталась оживить его половой «стручок», но он никак не поддавался, так что, обещанное ею купание в неге было под угрозой срыва. С огромным усилием она вызвала у него семяизвержение, осчастливив старика, который пришёл в восторженное состояние и, обессилев, тут же заснул.
- Я знаю, где старик хранит свои драгоценности, - радостно сообщила она ротмистру Алексею Ивановичу, который на крыльце лощил свои хромовые сапоги.
- Я боевой офицер, уважаемая барыня, и никогда не воспользуюсь беспомощностью старого человека, чтобы бессовестно ограбить его, - не обращая на нее внимания, презрительно произнес ротмистр. Лицо барыни от злости покрылось багровым цветом, будто после щабёра, ведь она так надеялась на помощь этого долговязого «гусака», который так неожиданно разрушил ее планы, и, капризно фыркнув, хотела зайти в дом, но ротмистр решительно произнес: вы опасная особа, отныне я бы желал, чтоб вы покинули мой дом и больше не приходили. Елизавете Петровне ничего ни оставалось, как забрать свои вещи и вернуться в особняк к старику, который еще продолжал находиться в состоянии неги, и было обрадовался ее появлению. Ну, что ж, она будет ждать удобное время и все равно осуществит задуманное, овладев кладом, начнет искать другую жертву, а своего сына отправила к матери в город, чтобы не подвергать его опасности.
  Графиня Синицкая Клавдия Петровна, дальняя родственница семьи Никитиных, к кому направила Дмитрия Светлана, была столбовой дворянкой, но, несмотря на свой преклонный возраст, хорошо помнила, где хранятся фамильные ценности, запас драгоценностей на черный день и имела огромное хозяйство. По воле фатума, она пережила всех своих родных и оставила завещание об унаследовании ее состоянием своей крестнице Светлане и просила ее и родителей, чтобы она приехала к ней, жила с ней, мол, очень стара стала, хотя одинокая служанка, живущая по соседству, постоянно жила в ее доме.
- Ты что-то, касатик мой, очень тощ, как из сиротского дома, без родителей, что ли? - сидя за обедом, шамкала Клавдия Петровна, - не хочет Светочка приезжать ко мне, а управлять огромным домом и хозяйством я уже не в силах, - все еще продолжая серчать на Свету, причитала Клавдия Петровна.
- Я не сирота, - наливая из чашки чаю в блюдце, ответил Дмитрий, - а студент и, если вы не возражаете, пока Светланы нет, я буду вам помогать.
- Вроде моего приказчика, что ли? - улыбнулась она, открыв беззубый рот,- ты прав, Дмитрий, у меня много живности, виноградники, а мой приказчик нечистоплотный, нечестный, корыстолюбивый, который стремится к наживе и, вместе с другими работниками, обворовывает меня, я то знаю, они думают, что у меня котелок престал варить, и наступает склероз, ухудшается память, но я все помню, - продолжала жаловаться Клавдия Петровна. Не постучавшись, зашел детина в грязных сапогах, из голенища правого сапога торчал кнут, не обращая внимания на Дмитрия, налил себе чаю и, взяв из сахарницы большой кусок сахара,  редкими, но крупными, как сахарные щипцы, пожелтевшими зубами с хрустом откусил и начал глядеть исподлобья недоброжелательно на Дмитрия и сиплым голосом спросил:
- Вижу, что нездешний, кто таков? Клавдия Петровна, недовольная его наглостью, да еще при Дмитрии, тихо прошипела:
- Тебе, Евсеевич, свою нагловатую харю тащить сюда не следовало бы, и позорить меня перед племяшом-то непристойное занятие, он теперь мой новый приказчик, хочешь быть его помощником, оставайся, если нет, тогда свободен, я щас принесу твое жалованье, не забудь все дела передать Дмитрию, который займется безотлагательно ревизовать мое имущество, и не вздумай чинить препятствие, а то, знаешь, что становой пристав-то и становиха мои родственнички, и тут недолго угодить в кутузку.
- Бред какой-то, маразм, я приказчик, да и что я понимаю в этом деле? - усмехнувшись, подумал Дмитрий, но ослушаться Клавдию Петровну не посмел, так как еще неизвестно, сколько тут придется торчать и приедет ли Светлана.
- Приказчиком буду суровым, но справедливым, - начал лукавить Дмитрий, и ты, «брат, не финти, не дамся в обман», как говорил Грибоедов, - обратился он к Евсеевичу:
- Я быстро разгадаю ваши лукавые увертки и ваш шурум-бурум, - смело произнес Дмитрий.  - Шибко грамотный парнишка, молоток, не шибздик, как некоторые, но помощником тебе я не буду, разберись сам в наших-то увертках, коли так хочется, - недовольно буркнул детина и, получив свое жалованье, шаркая по паркетному полу широченными сапожищами, покинул дом.
- Ну, теперь, касатик мой, ты всему голова, -  и пальчиком поманила его в спальную. Еще что надумала это старая пушкинская графиня, а? - недоумевая, покачал головой Дмитрий и последовал за ней. Графиня Клавдия Петровна дрожащей костлявой рукой вынула из ящика прикроватной тумбочки револьвер и пачку сторублевок, протянула Дмитрию.
- На всякий случай, тут желающих кормиться задарма, как шакалий, много, - тихо шамкала она.
- Поздравляю тебя, юноша, вот и ты по воле фатума стал приказчиком с гимназическим, почти университетским, образованием, и будем служить старой графине и стараться преумножать ее богатство, - с сардонической улыбкой подумал Дмитрий. Он решил действовать немедля и собрал всех работников, кроме тех, которые находились в долине, в конторе, представился и объявил о решении графини. Он взял себе в помощники бывшего штабс-капитана Говорова Андрея Ильича и просил его совместно осмотреть все хозяйство графини и быть друзьями, надеясь на его верность и опыт.
  Поручик Лесков вместе с Шиловым страстно допрашивали Анвара в присутствии Ирины, которая уже привезла тамгу, после подписания купцом завещания в пользу Дмитрия Васильева и служанки Ирины.
- А выкрасть Диану, чья идея, и что ты в дальнейшем намерен был сделать с ней, а? - полоснув его грудь острым ятаганом, спросил Шилов. Пока Анвар собирался с мыслями, Лесков попросил Ирину пригласить Диану, чтобы она сама слушала, что же ее ждало в заточении.
- Я спросил этого шкурника, а как быть с девкой-то, он знаком показал мол, «того», то есть, пропустить ее через своих охранников, - спокойно ответил Анвар, свирепым взглядом обводя купца. Дальше Диана не смогла слушать их разговоры, рыдая, поддерживаемая Ириной, покинула комнату.
- Боже мой, какая  я продажная отказалась, ослушалась предупреждения любимого человека,- и с горечью вспомнила некрасовские слова: «ищешь ты покупного лобзанья, ты бежишь за продажной красой», вот так, она, поверив лукавым обещаниям купца, чуть не подверглась насилию. А он, Лесков, знал об этом и, не предупреждая меня, дал мне понять, насколько я легкомысленная кисейная барышня, и вряд ли мне удастся смягчить этот разлад, - уткнувшись в плечо Ирины, рыдала это юная нереида.
- Завещание готово, твоя наперсница освобождена, теперь их ждет геенна огненная, приказывай, командир, что с ними делать, а? Бросим их в музгу между скалами или утопим в мутных водах кровожадной Ехидны-Куры, а? - махая ятаганом, произнес по натуре безжалостный поручик Шилов. Лесков не мог их простить и, выпрямив большой палец, направил его вниз, быстро вышел и ушел спать в комнату своего друга Шилова, прежде, выпив полный фужер коньяка, начал раздеваться и только теперь осознал, какое бесчестие грозило Диане. В дверь постучали, он, будучи осторожным человеком, взял револьвер из-под подушки провернул ключ в двери. На пороге стояла Диана, которой не терпелось объясниться. «Повремени, дай лечь мне в гроб», - произнес он пушкинские слова с сарказмом, и из его груди вырвался невольный гомерический смех.
- Я не стану больше причинять тебе неприятностей, поручик Лесков, - все еще продолжая рыдать, начала Диана, благодарю за спасение моей чести, но он оборвал ее,- «у нас исстари ведется, что по отцу и сыну честь», как говорил Грибоедов, да это была и моя личная честь, Диана, и не пойму, «скажи, какие заклинания имеют над тобою власть?», разве эти магические пушкинские слова не относятся к тебе? «она отвергла заклинанья, мольбу, тоску души моей», а? я же не зыза и все вижу, не люб я тебе, ты даже не попыталась разобраться в моих желаниях, чувствах и затеяла игру опасную, но на мне играть нельзя, вот и суть гамлетовской флейты. А ведь, Диана, я не жук - цветолюб  яркоокрашенный, живущей в гнилой древесине, и теперь обозначилась излучина, перемена, поворот в жизни по воле фатума, но как же моя совесть? «Как совесть делает из нас трусов», как-то говорил один из героев великого трагика. Да, да, я жестоко ошибся, необдуманно, глупо изменил своим правилам - не влюбляться, если это произойдет, то безумно влюбить в себя эту девушку, возбудив в ней чувство любви, но, увы, я потерпел фиаско, хотя, был очарован тобой, и все вышло точно  так, если вспомнить пушкинские слова, и «случай разрешил мои недоумения», все оказалось пустым, призрачным, плодом воображения и химерной мечтой, и как тут обойтись без пушкинских слов: «быть может, это все пустое, обман неопытной души», а? я сам виноват, поддался искушению, и ты еще глубже ввела меня в искушение, и я не сдержался, и ты не престала искушать меня соблазном, используя мою доверчивость, легковерие, вселила в мое сердце печаль, и скорбь отвергнутой любви. Тебе пока не следует появляться дома, живи с Ириной тут некоторое время, а потом Шилов скажет, безопасно или нет, - спокойно произнес Лесков и вышел из комнаты.
  Поручик Никитин начал было успокаиваться, в последнее время, сколько неприятностей навалилось: бегство ссыльного Васильева, беременность Светланы, теперь-то что, пусть живут в отцовском поместье, лишь бы крепкими были «узы Гименея». Он отправил депешу в управу о том, что ссыльный Васильев, купаясь в реке, вопреки запретам, попав в водоворот, утонул, теперь его никто искать не будет, а интересно, куда его Света спрятала, а? - закуривая пахитоску, думал поручик. Жена поручика Лариса была умная и опытная женщина, она сразу поняла уловку дочери о ее беременности и подумала,- не стану же я ее уличительницей, хотя, ее профанация была оскорбительной в отношении отца, но она влюбилась в Дмитрия, и я никому не позволю омрачать ее первую любовь. Как только все окончательно уляжется, она поедет к нему, к своему возлюбленному и больше в эти мрачные стены не возвратится, их ждет долгая, счастливая жизнь, и они будут жить в любви.
  Ссыльный Кутасов, не устояв перед просьбами своего друга Алима, съехал из дома купчихи и поселился на постой в доме подруги Алима Анны Бархатовой, которая жила в огромном доме с матерью Ниной Сергеевной, бывшей воспитательницей благородного пансиона. Сама восемнадцатилетняя Анна после окончания классической гимназии вернулась домой и занималась преподаванием частных  уроков малолетним дочерям вдовы, тридцатидвухлетней, красивой, обаятельной, с белокурыми волосами, графини Милявской Веры Ивановны.
- Нет ли у тебя, Анечка, знакомых, знающих латынь и античность, в частности, творчество древних римских авторов по истории и философии, я буду оплачивать этот труд, сколько бы он ни стоил, - после уроков сидя в беседке, вдруг спросила графиня.
- Хорошо, Вера Ивановна, я попробую найти такого эрудита, - покорно ответила Анна.  Вечером, во время чаепития, она спросила у Алима,- ты, случайно, не владеешь латынью? А то у графини Милявской появилось странное желание, ей нужен человек, знающий латынь и знаток античности.
- Нет, Анечка, не владею, а вот фарси, французским и итальянским, пожалуйста. Мой друг Кутасов с его гимназическим и университетским образованием, пожалуй, прекрасно знает этот католический язык и античность, не говоря уж о философии и истории, - спокойно произнес Алим, единственный потомок старинного рода меликов, - только он яростный сторонник «русского социализма», гегелист и стоик.  В это время ссыльный Кутасов увлеченно рассказывал своим малочисленным ученикам, но его особенно никто не понимал, только запоминались слова «крестьянская реформа», да имена Герцен, Огарев. Он, закончив уроки, возвратился домой, но к чаепитию опоздал и, естественно, остался голодным, тут все было скромно, не то, что у смазливой купчихи, которая холила его.
- Борис, графине Милявской требуется латынщик, знающий философию и античных авторов, она готова хорошо оплачивать сей труд, - осторожно начал Алим. - Я сейчас перекусил бы чем-нибудь съедобным, а то нутро выворачивается от голода, не терплю я этих графинь и всех подобных жеманниц, высокородных особ, которые на тебя смотрят, как на невежду, да у меня приличной одежды-то нет, - спокойно ответил он.
- Айда ко мне, сейчас поужинаем как следует, а завтра пойдем в магазей за новой одеждой, только, не горюй, братец, друг твой никогда не оставит тебя в беде, - горячо выпалил Алим, и все трое направились к его большому дому.
- Да, ведь, я ссыльный, и вряд ли она проявит ко мне доверие, бунтарь, бомбист, вот кто я для нее, но попробовать можно, - сидя на берегу, равнодушно произнес Кутасов.- А мы ей не скажем, что ты ссыльный, а приехал ко мне и к Алиму в гости, мол, учились с ним в гимназии, потом он поступил в университет, - схитрила Анна. День начинал вечереть, солнце спешило спрятаться за горами и  прощальными, пурпурными лучами блеснув над гладью воды, уступало место вечерним сумеркам. На кустах акаций, фруктовых деревьях, все еще слышно было неумолкающее щебетание ночных птиц, сливающихся воедино с тихим журчаньем реки, создавая удивительное сочетание благозвучия, гармонию.
- Вот, Вера Ивановна, я сдержала свое слово и хочу вам представить моего гимназического товарища, а потом уж выпускника Московского университета, Кутасова Борис Леонидовича, латынщик, историк и софист, - щебетала Анна.
- Философа, она хотела сказать, - начал открывать свой кладезь Кутасов, - я не софиста - просветителя, которые позволяли себе преднамеренно ошибочно истолковывать понятия о логике, что было очень давно и не может являться предметом спора, - целуя ее надушенные холеные ручки, произнес Кутасов, сразу же очаровав графиню. Графиня жестом руки пригласила его в гостиную, предложив садиться.
- Мне говорили, что вы латынщик и знаток античности и, естественно, творчества древних авторов, у нас хорошая библиотека, но досадно, что, по причине незнания этого древнего языка, я не могу их прочитать, - переливчатым голосом, похожим на пение зарянки, произнесла она.
- У вас дивное платье, графиня, пурпур или пурпурина, красящим веществом является марена или же крапп, но этот цвет вовсе нельзя сравнивать, например, с пурпурным небом перед закатом, божественным явлением природы, а перстень ваш халцедонный,- взяв ее за руку, продолжал Кутасов, - видите белесоватую резьбу по черному полю, теперь этот камень сердолик и дивно переливается, такую изящную работу выполняли в древности антики, некоторые сохранили свое ремесло и занимаются этим и нынче, - произнес ссыльный Кутасов, еще держа руку графини в своей ладони. Это было удивительно, что графиня не торопилась убрать руку, сидела, как завороженная от его прикосновения, будто, находясь в состоянии неги. Да, это была та искринка, которая молнией прошла по телу графини, наполняя кровь, сердце  приятным теплом, потом уже она разгорится, превращаясь в светоч, согревая и освещая ее душу, вряд ли это пламя можно будет задуть, как свечку, не получится...
 
Глава третья.

Ссыльный Дмитрий, которому подфартило, резво начал знакомиться с хозяйством  графины Синицкой Клавдии Петровны, с помощью  штабс-капитана Говорова Андрея Ильича, который ездил с ним в долину к табунщикам, к пастухам и осмотрел виноградники, где на поляне у оросительного канала бочарничали поливальщики.
- Ты, Дмитрий, что-то плохо ездишь на коне, опасаюсь, как бы не свалился, давай, в следующий раз поедем в двухместном фаэтоне, так будет безопаснее, -  произнес Говоров, смотря, как Дмитрий сидит в седле.
- Я, Андрей, окончил классическую гимназию, учился  экстерном в Московском университете, а вот там ездить на лошадях, к сожалению, не учат, - с улыбкой произнес Дмитрий. У пастухов, когда Говоров представил нового приказчика, пастухи угостили его мацони.
- Я вам всем повышаю зарплату, и всем получить зарплату с добавкой у моего помощника Андрея Ильича, - неожиданно произнес Дмитрий и протянул пачку денег своему помощнику и, выпив мацони, пошел к реке, чтобы искупаться. Выдав скудную зарплату пастухам с приличным прибавлением, Говоров подошел к Дмитрию, раздеваясь, на ходу сказал:
- Дмитрий, если прибавить зарплату, то это следует сделать и в отношении других работников.
- А мы сделаем это, они ведь так бедно живут, теперь, после купания, не помешало бы немного подхарчиться, а? - шутливо произнес Дмитрий.
- Тут недалече, в деревне, есть у меня кралечка, еще во время службы знал ее, а позже узнал, что от меня родила мальчика, пока я воевал,  может, наведаемся к ней, и она нас могла бы покормить, но не ресторанная пища, конечно, и все же,- доброжелательно сказал Говоров, одеваясь. Они, взяв  лошадей за уздечку, двинулись по берегу в сторону села, которое находилось у подножия горы.
- Андрей, а твоя кралечка не осерчает на нас за неожиданный визит и если она бранчливая, то начнет браниться, может, в какой-нибудь духан, а? - все еще с опаской произнес Дмитрий. Кралечка, как называл ее Говоров, была очень привлекательной женщиной довольно-таки молодых лет, и при ней светловолосый мальчуган лет пяти, который с ходу бросился к Говорову.
- Как вас долго не было, Андрей Ильич, случилось что? - певчим нежным голосом спросила она,
- Познакомься, Лена, мой приказчик Дмитрий Васильев, и я, стало быть, его помощник, - произнес Говоров и протянул мальчугану коробочку с леденцами. Она была крестьянкой с поразительной естественной красотой, не чета нашим жеманницам и кисейным барышням. И он мысленно вспомнил Языкова: « влюблен я, дева-красота». Ничто не может сравниться с их естественной красотой, длинной белокурой косой, висящей спереди до пояса, что есть истинно русская, - подумал Дмитрий.
- Работы много, Леночка, нам бы, как говорит мой друг, подхарчиться бы, а? а то голод нутро выворачивает, и я тут привез немного денег, чтобы обновить одежонку тебе и Илье,- произнес Говоров и положил на тумбочку несколько купюр. Двухэтажный каменный дом Говорова  из пяти комнат находился на окраине города, среди фруктовых деревьев, рядом с домом небольшой сарайчик и колодезь, укрепленный  срубом, откуда ведром с длинной веревкой причерпывали воду. Никакого хлева, никакой живности, «окраина, как могила».
- Ты, что-то слишком бедно живешь, штабс-капитан Говоров, - невольно вырвалось у Дмитрия.
- Пенсион подолгу не получаю, а бывший приказчик скудно платил, ссылаясь на графиню, вот откуда бедность-то, Дмитрий, - уклончиво ответил штабс-капитан. Лена тем временем собирала стол в беседке, щец из вяленного мясо, огурчики и зеленый лук с собственного огорода, развернув тряпочку, в которую была бережно завернута поллитровка, поставила на стол.
- Ну, давай, за знакомство, Дмитрий, - произнес Андрей Ильич, наливая в стаканы водку, - и ты садись, Леночка, пообедаем все вместе. Никогда Дмитрию не было так неловко, эту поллитровку Лена, наверняка, обменяла на что-то на базаре в ожидании штабс-капитана, - подумал приказчик, и комок  обиды застрял в горле. Дмитрий, не выдержав, вытащил из кармана рубашки три сторублевых купюр и положил на стол, не дотрагиваясь до еды, и залпом выпил налитую водку.
- Ты это напрасно, приказчик, тут годовое мое жалование с пенсионом вместе,- сердито произнес Говоров.
- Это Леночке мой подарок, пусть потратит по своему усмотрению, а я с тобой еще не рассчитался, - сказал приказчик, доставая еще сторублевку.
- Это уж перебор, приказчик, - совсем было осерчал Говоров.
- Мы с тобой будем большими друзьями, Андрей, а Лена больше ни в чем нуждаться не будет, только, прошу не экономить, - весело произнес Дмитрий, - меня провожать не нужно, Андрей, побудь дома, завтра я тебя жду, полагаю, что мы еще не все хозяйство графини осмотрели, - неуклюже садясь на коня, произнес Дмитрий.
  Графиня Клавдия Петровна сидела в беседке в тени фруктовых деревьев и обедала.
- Садись, мой касатик, пообедай со мной, отведай наливочку, приготовленную по моему собственному рецепту, - прошамкала старая графиня, наливая в бокалы наливку. Новая служанка, женщина средних лет, заботливо положила в его блюдо жаркое и начала дальше разводить самовар.
- Когда, Глаша, твой самограй - то будет готов, а то мне смертельно хочется пить, - начала серчать графиня и продолжила, - Светлана написала, что скоро свидимся, а вот что-то не приезжает, али, случилось непредвиденное, а? Или к свадьбе готовится, ведь она тебя любит Дмитрий, и вы собираетесь жениться, так? И связать себя «узами Гименея», вот, и унаследуете все мое состояние, а я покину этот грешный мир спокойно, - прослезившись, причитала Клавдия Петровна. Дмитрию жалко было эту невероятно добрую женщину, но Парка считала ее дни, как говорил  Батюшков, и отсрочек не давала, и он ей ничего утешительного ответить не мог, конечно, Света приедет, как только все станет безопасно, да и он очень соскучился по матери и отцу, которых и так редко видел, а ведь, сколько годков-то прошло, Диана, небось, совсем взрослая стала.
- Дмитрий, сторож рассказывал моему камердинеру, мол, увидел посторонних людей во дворе, и я боюсь, сожгут, ведь, эти антихристы меня. А тебе, Дмитрий, следует опасаться этого зубастика, бывшего приказчика, я помню, как он говорил другим, мол, когда эта древняя старушенция покинет мир людской, помочь ей, что ли? - тихо причитала графиня.
- Я займусь этим  зубастиком и усилю охрану, Клавдия Петровна, вам ничего не грозит, уверяю вас, а если его еще раз пустят на ваш двор, то я уволю сторожа, - решительно сказал Дмитрий. Графиня, было, обрадовалась, что у нее теперь есть защитник и, чмокнув его в щеку засохшими губами, принялась пить чай, что она делала в течение многих лет.
  Поручик Лесков в сопровождении двух офицеров приехал в свою берлогу, чтобы «зализывать» свои раны, как он говорил, будучи по натуре стоик, приверженец стоицизма,  и изучая философию его основателя Зенона, он, также, увлекался римской философией Сенеки и любил киников. Он, раздеваясь, обратил внимание, что купленные вещи, в частности, одежда, были аккуратно уложена в шкафу, конечно, он должен прямо тут же все это отправить ей. - Саша, - он обратился к одному из своих охранников.
- Ты не мог бы отнести эту объемную коробку в дом Шилова, где Диана, а то она забыла свои вещи, а? - доставая коробку, произнес Лесков.
- Конечно, господин поручик, тогда я, с вашего позволения, воспользуюсь фаэтоном, а там сидящих, еще двоих,  попрошу «спешиться», а? - быстро ответил Саша. Диана удивилась, увидев знакомую огромную коробку, и подумала, - этим жестом он хочет со мной попрощаться, или они куплены для меня, и я должна этими вещами пользоваться,- непроизвольно поглаживая кулон, подаренный Лесковым, подумала Диана. Он меня любит, и тот разлад, который имеет место, временный, и не существует сил, пусть даже потусторонних, которые могли бы растоптать ростки моей первой любви. Слушая ее причитания, фатум ухмылялся и удивлялся, какую же, должно быть, имеет силу первая любовь, чтобы так смело бросить вызов мне, когда я неотвратимо запутаю ее в своих сетях неизбежности, омрачая ее первую любовь. В коробке оказалась короткая записка, в которой поручик Лесков сообщал, что на перекладных отправляется в село Мартони к ее ссыльному брату и попытается вызволить его из этой смертельной ловушки и просил смотреть за ее садом и певчими птицами на правах хозяйки, о чем он предупредил прислугу.
  Барыня Елизавета Петровна, напаивая старика, хозяина особняка, добавляя в питья большую дозу сонных капель, чтобы он крепко спал, опустошила-таки его клад, спрятанный под подоконником, но никакого завещания не обнаружила. Она от злобы, отчаяния решила была вынудить его отписать хотя бы доверенность на право пользования его имуществом, но было поздно, Мойры обрезали «нить жизни» старика, что ужаснуло ее, и она начала собирать вещи, прихватив с собой икону богоматери, надеясь, что она заступится за ней. Но Фемида бесстрастно, с завязанными глазами, с мечом в руке, с неизменным упорством следовала за ней, направляемая фатумом, и вряд ли у нее будет возможности флиртовать с кем-то еще, когда Фортуна держала свой карающий меч над её головой, неукоснительно взвешивая ее деяния на своих весах.
  Тот охранник Анвара, которого пощадил Лесков, сдержал свое слово горца, еще раз поблагодарив Шилова за милосердие, и рассказал, что все сделал так, как они велели. Теперь Ирине можно было возвращаться в дом купца и жить там на правах купчихи, но она не собиралась заниматься негоциями или другими делами, она хотела просто жить в свое удовольствие с любимым человеком, а богатства купца Морозова, нажитого путем разного рода шурум-бурума, хватило бы на не на одно поколение. У Дианы, после того, как она прочитала записку Лескова, наступило меланхолическое состояние, которое еще сильнее обостряли уныние и тоска, находясь в сплине, ипохондрии, она впадала в отчужденность от духовного мира человека. Ирина, как могла, поддерживала ее и решила, что, если, она будет жить в особняке Лескова, ей значительно легче станет, тем более, он об этом просил.
  Мать Светланы догадывалась, что-то она затевает, неужели, собирается отыскать своего возлюбленного, только вот как она со своим кофром-то незаметно покинет полуостров, не лучше ли ее сами родители отвезут в город, оставят там, если она никому не доверяет свою тайну.
- Света, девочка моя, давай, я сама с кучером отвезу тебя в город, а там возьмешь извозчика и поедешь к нему, а потом, без обратного адреса, отпишешь нам на городскую почтовую станцию, и эти письма буду получать я сама, - с мольбой в голосе говорила Лариса. Светлана все-таки уступила настойчивым мольбам матери, и Поручик Никитин вынужден был отвезти ее в город и оставить там, он понимал, что это зов ее сердца, нежный росток какого-то нового чувства, и остановить этот зов никто не в состоянии, да это и грех. Светлана еще долго бродила по магазеям, опасаясь, нет ли филёра за ней, которого могли пустить за ней ищейки, чтобы выйти на след Дмитрия. Вроде, все было чисто, тогда она, взяв первого попавшегося извозчика, попросила сделать несколько кружков и, убедившись в отсутствии слежки, назвала адрес графини. Она быстро нашла большой дом графини, как дворец, и с неописуемым чувством радости и наполнившим ее кровь счастьем постучала знакомой подковой по двери. Новая служанка, которая не знала ее, не успела даже спросить.
- Вам, барышня, кого? Но графиня, увидев её и, на радостях, поднимая сухие тонкие ручонки кверху, воскликнула:
- Батюшки-то мои! наконец-то, я дождалась мою родную крестную дочь, теперь можно спокойно помирать, - обняв Светлану, она обессиленно села на диван.
- Твой наперсник-то все в разъездах, ведь он новый мой приказчик, боже мой, красив, как херувим.
- Глаша, - окликнула сиплым  голосом графиня служанку,- пошли в хлев за конюхом Федотычем, пусть отложит все свое дела и заявится ко мне, - велела на радостях графиня. Конюх Федотыч, пожилой мужчина, сняв свои чоботы, чтобы не пачкать натертый мастикою паркет, стоял в прихожей, ожидая дозволения.
- Сегодня у нас праздник, Федотыч,- начала, было, графиня,- велю целиком зажарить поросенка и зарезать баранчика для бозбаша и люли-кабава, а тебе, Глаша, вместе с кухаркой помочь приготовить сие кушанье, накрыть стол в гостиной - велела графиня, наполненная неожиданной чудной энергией. Дмитрий со своим помощником Говоровым, объездив остальное владение графини на фаэтоне, въехали во двор, где все суетились.
- Может быть, какие-то неприятности, Дмитрий? Не помешало бы спросить у графини, а? - беспокойно произнес Говоров. А старая графиня удумала затевать шуточки, забавную выходку, спрятав Светлану в свою спальную, куда никто не был вхож.
- Во дворе какая-то сумятица, случилось что, Клавдия Петровна? - спросил Дмитрий.
- Ничего не случилось, касатик мой, давай, умывайся и переоденься, сегодня у меня небывалый праздник, - энергично прошамкала графиня и резвой походкой ушла к себе. А во что одеться-то, - подумал Дмитрий, - у меня же нет даже приличной одежды-то, а я одену свою гимназическую форму, что тут зазорного? Когда он, вымывшись в ванной комнате, надел свою форму, графиня даже ахнула,- неужто больше ничего нет?
- А я еще не заработал на одежду-то, Клавдия Петровна, только на харчобу-то и хватает, - пошутил Дмитрий. Графиня после его слов покраснела и укоризненно покачала головой. Огромный резной стол, покрытый малахитовой крошкой с добавлением золотых узоров вперемешку с мельхиором, ломился от яств и разного кушанья. Пока Дмитрий сидел за столом, графиня зашла в сою спальную и вышла вместе со Светланой, он от неожиданности был настолько потрясен, что растерянно встал, обняв Светлану, начал целовать в губы, не смотря на присутствие графини, которая открыв свой беззубый рот, любовалась этой дивной парой.
- Вот мой сюрприз тебе, Дмитрий, наконец-то я дождалась этого часа, - радостно шамкала Клавдия Петровна, приглашая садиться за стол. Светлана была в платье пурпурного цвета, которое плотно обтягивало ее стройную фигуру, особенно, стоячие девичьи груди.
- «Леший шутку славную над нами подшутил», снова повторил бы уважаемый Некрасов по такому случаю, - произнес Дмитрий, загадочно посмотрев на графиню.
- Клавдия Петровна, с вашего позволения я хотел бы пригласить на наше пиршество моего нового помощника, штабс-капитана Говорова, с которым мы сдружились, - чуть ли не с мольбой обратился он к графине.
- Ты здесь хозяин, касатик мой, приглашай, кого хочешь и меня больше не спрашивай. Дмитрий выбежал из гостиной, спустился во двор, ища Говорова.
- Мы чахнем над своим богатством, а жених-то твой в гимназической форме ходит, позор-то какой, просто срамота, - недовольно, сердито прошамкала Клавдия Петровна.
- Да ты что, Дмитрий, я, в рабочей одежде, да в хоромы графини? нелепость какая-то, не получится, тем более, к тебе невеста приехала, - отнекивался Андрей Ильич.
- Я же говорил, что будем большими друзьями, мы все проблемы с одеждой решим завтра же, мы должны отличаться от работников, молю тебя, пойдем со мной, считай, что я тебя в гости зову, - просил  Говорова Дмитрий. Увидев Говорова, графиня с удивлением смотрела на его титанический рост и подумала,- боже мой, какой исполин,-  и решила-таки подшутить.
- Андрей Ильич вам не предлагали на время держать небосвод, пока Атлант амурничает, а?- спросила графиня, улыбнувшись сухими губами.
- Предлагали, Ваше сиятельство, но я же вам служу, - нашелся штабс-капитан, и своим обращением к титулованной особе вызвал у Клавдии Петровны восторг.
- Вам не следует жить в хлеву, штабс-капитан, я поручу, мой камердинер подберет вам комнату, я щас подойду, а вы ешьте, пейте,- вышла из-за стола, направилась в комнату камердинера. Говорова сильно впечатлила роскошь и убранство гостиной, дорогие картины, оружейная коллекция, пока Дмитрий не напомнил ему, что нужно выпить за приезд его возлюбленной. Все выпили, подошел старый камердинер, просил Говорова после трапезы подойти к нему, чтоб они вместе выбрали комнату для него и, шаркая своими тапочками по паркету, ушел. После обильного пиршества, наконец-то, Дмитрий и Светлана уединились в ее комнате, где она жила, когда приезжала к крестной. Он жадно целовал ее в губы, расстегнув верхние пуговицы платья, целовал ее твердые грудки, и вдруг, будто осознав, что следует остановиться, сел на широкий диван.
- Почему ты остановился, Дмитрий, али я тебе больше не люба?- снимая платье, оставаясь в ночной кисейной сорочке, недовольно произнесла она.
- Как ты можешь так говорить, Светик мой, только мы, чтобы иметь детей, еще юны, больше здесь причин нет, и я никогда не расстанусь с тобой, моя спасительница, и выброси из головы эти бредовые мысли, поняла? - сердито произнес Дмитрий, раздеваясь.
  Поручик Лесков, наняв легкий фаэтон, ехал в сторону Тифлиса.
- Вы не знаете, мил человек, - обратился он к извозчику, пожилому, с сединой, мужчине,  - засветло мы до села Мартони доедем?
- Доедем, барин, извольте не беспокоиться, щас время такое, что день начинает быстро вечереть, но село большое, есть гостиница с рестораном, а в духанах скудноватая пища, и выбора почти нет, - ответил извозчик.
- Тогда вы меня сразу к гостинице отвезите, видать, свои дела, наверняка, придется начинать с утра, - произнес Лесков. Администратор, долговязый мужчина средних лет, с длинными усами, чуть ли не до ушей, невзора, который тарабарил с молодым коридорным и, одновременно, фабрил себе седые усы и бороду, увидев хорошо одетого человека, оставил свое занятие, услужливо предложил на втором этаже единственный хорошо обставленный нумер и велел коридорному проводить барина в его нумер.
- Ресторан у нас богат кушаньем, там музыка, и выдает свои романсы под плачущие звуки скрипки "Молья", - по взгляду поручика коридорный понял, что он человек серьезный и поспешил покинуть его нумер. Лесков, умывшись с дороги, спустился в ресторан, и официант предложил сервированный стол у окна.
- Что изволите, сударь, заказывать?
- Принесите запечатанную бутылку коньяка, черную икру и осетрину под маринадом, - велел Лесков. На сцене глуховатым голосом протяжно пела певица под скрипку про какую-то черную моль, наверное, это есть и "Молья", как назвал ее коридорный, - подумал Лесков. Утром один офицер интендантской службы показал дорогу на полуостров, где содержались ссыльные. Дежурный, который нес наряд, подробно поинтересовался, по какому делу барин хочет пройти на охраняемую территорию и послал посыльного в дом Никитиных, чтобы доложить о незнакомом человеке, интересующемся ссыльным Васильевым.
- Это филёр, - взбесился было поручик Никитин, - неужто докопались эти ищейки, а ты, Лариса, пошла на поводу у этой обманщицы - нервно произнес он, закурив пахитоску.
- Да не суетись ты, утонул ведь, у тебя есть свидетели из ссыльных и твоих подчиненных, и не нужно тут чего-то бояться, пусть докажут, - как могла, успокаивала мужа Лариса.
- Вы ему кем приходитесь, поручик Лесков? - справившись с беспокойством, охватившим его, предлагая садиться на диван, спросил Никитин.
- Я его дальний родственник, хотелось бы увидеться, тут ведь не каторга, и специального разрешения властей не требуется, - ответил Лесков.
- Конечно, но должен вас огорчить, ссыльный Васильев Дмитрий Серафимович во время купания в реке попал в водоворот и утонул, в таких случаях циркуляр не дозволяет сообщать родственникам, - облегченно вздохнув, произнес поручик Никитин. Лескову ничего не оставалось делать, как попрощаться и покинуть лагерь. Вот это да, - подумал Лесков,- фатум леденящим крылом задел и Дмитрия, вслед за матерью и отцом, как только сообщить о таком несчастье Диане? Вот тебе и фабула для любого трагика, несчастье, порождаемое непримиримым конфликтом юноши с властью. И Диану едва спасли  из лап насилия, случись это, то она вряд ли стала бы жить. Сообщать о гибели брата ей все-таки придется, постараться помочь ей пережить это несчастье, скорбь, печаль, которые навалились на ее голову, как небесная кара, и оберегать от необдуманных поступков, еще более трагичных,  оказывать ей фавор, твоя уж забота, поручик Лесков.
  Кутасов, ежедневно посещая особняк графины Милявской, преподавая ей латынь, как мог, помогал ей усвоить этот древний язык, рассказывал также об  античных авторах, о Катулле, Горации, особенно, ее затрагивали любовные элегии Овидия, которые вызывали у нее бурный восторг и радостные чувства, а сам ссыльный понимал, что это есть зарождение необъяснимого чувства и опасался влюбить в себя графиню. Он знал, что у нее к нему зреет сокровенная дума, как говорил Некрасов, может быть, и чувство, что могло привести к медитации, то есть к рассуждениям, расслабив ее, а это было нежелательно, жила же она спокойно, ну и пусть и далее живет. Но у него не было опыта в познании душевного страдания, а к вопросам любви он относился, как к выражениям мучительных переживаний и старался не угодить в эту ловушку.
- Борис, - как-то вечером, во время чаепития, обратилась к нему графиня, - зачем вам платить за постой, когда в особняке много пустующих комнат, прислуга, и вам следовало бы жить здесь, где мы могли бы заниматься больше времени, - переливчатым голосом спросила графиня.
- А вы не боитесь, Ваше сиятельство, что тут следует опомниться и вспомнить некрасовские слова: «кровь-то молодая: закипит, не шутка!», отсюда скорбь души, обледеневшее сердце, печаль, а? или вы готовы заглушить муки сердца, как говорил один из героев великого трагика. Я вынужден буду признаться вам, что я невзора в жизни, с омерзением отношусь  к этой тарабарщине, тем более, к смазливым, легкомысленным кисейным барышням, которые стараются говорить витиеватыми словами, хотя у них стиль другой, и они чирлихи - манирлихи, - отпивая глоток чая из фарфоровой чашечки, грустно произнес Кутасов. От его слов графиня покраснела, особенно, когда он обратился к ней «Ваше сиятельство»,- боже мой, у него полный кладезь, и, наверное, сама Менс пополняет его.
- Вы потрясающий эрудит, Борис, - отодвигая полную чашку с чаем в сторону, тихо произнесла Вера Ивановна, - у вас трепет, страх, боязнь любовного влечения к кому-нибудь, отголоски душевной боли разбитого сердца, «отвергнутой любви», и это излечимо, Борис, - уже грустно произнесла графиня.
- Мне тридцать лет, Вера Ивановна, я никогда не был любим и никогда не был некрасовским «лихим сердцеедом», всегда был несчастным, убогим, и нам пора закончить наше резонерство, а то нам скучно станет, и я, с вашего позволения, пойду, а то домой-то не попасть, хозяева рано ложатся спать, и мне не хотелось бы их будить, - вставая, с улыбкой произнес он.
- Я молю вас, не покидайте меня, оставляя в таком удрученном состоянии, - начала была Вера Ивановна и чувствовала, как вожделение зажигает ее кровь, - девочек няня уже положила спать, и мы могли бы еще позаниматься и поужинать в гостиной, мне почему-то голодно,- дрожа, сказала Вера Ивановна. Он не мог отказать ей, и жалость вызвала то противоречие между разумом и сердцем, а рассудок не стал влиять на охватившие его новорожденные чувства и он, следуя за ней, как бы, неожиданно для нее, вспомнил вслух грибоедовские слова: «рассудку вопреки, наперекор стихиям», да,  эти чувства превращались в стихию, становились неуправляемыми, лишая его рассудительности.
- Вы, графиня, должны опасаться пересудов, злоехидных насмешек света, который тут же начнет насмехаться, останься я у вас, и тут уместно вспомнить грибоедовские слова: «грех не беда, молва нехороша», - грустно произнес Кутасов, садясь на диван.
  Барыня Елизавета Петровна, после опустошения клада старика и его смерти от выпитого большого количества коньяка, в которой она добавила недопустимую дозу сонной капли, искала новых желающих флиртовать с ней, и у дома на берегу моря навстречу шли трое крепких мужчин - татей с татуажем на разных частях тела, на лестные слова которых, она, непеременно, отозвалась.
- Мы тут недалече живем, не хочет ли барышня составить нам компанию, вместе весело провести время, а? - обратился к ней коренастый моложавый мужчина.
- Почему бы нет? как раз душа моя веселья просит, - не замедлила с ответом барыня. Они все направились во двор к большому дому с мезонином, - вот теперь славно отдохнем, - загадочно произнес мужчина карлик - меланоз средних лет, открывая калитку. Дом, в который завели барыню, имел только одну большую комнату, где на столе были видны следы остатков пищи.
- Мы не ждали в гости такую очаровательную барышню, - запел коренастый, - щас наведем порядок и будем пировать,- закрывая наглухо ставню на окне, а в другом окне чуть раздвинул короткие занавески. Третий, долговязый мужчина - худерьба, достал из сумки три бутылки с водкой и глиняной кувшин с вино.
- Это вино только для барышни, - подмигнув остальным, двоим, добавил он. Сели за стол, долговязый налил мужчинам водки, барыне вино из кувшина, и все выпили. После первой же чаши у барыни закружилась голова, тело отказывалось слушаться, и она впала в сонное состояние.
- Ишь, как действует мое зелье - потемневшее молочко опиумного мака, теперь можно начинать, - с сардоническим смехом, хвастаясь, произнес карлик-меланоз, спуская брюки, а долговязый грубо порвал короткие трусики барыни, оголив ее усладу, начали поочередно насиловать ее, и каждый раз, приподняв ее голову, вливали в открытый рот вино из кувшина.
- Ты глянь, что там у нее в ридикюле-то? - велел коренастый, наверное, на правах  старшего.
- Да тут целый клад, - не сдержался долговязый, ором обращаясь к остальным. Клад, за которым так долго охотилась барыня, из-за которого взяла на душу грех, лишив жизни слабого беспомощного старика, легко достался, троим мужланам, которые неделю насиловали ее, наконец-то, лишив жизни. Вот такая жестокая Кара Божеская постигла охотницу за чужим добром, которую неотвратимо загонял в гибельную неизбежность фатум, дав возможность Фемиде нанести свой карающий меч.
  Диана не могла больше себе позволить вновь ослушаться поручика Лескова, не выдержав постоянных напоминаний Шилова и Ирины, все-таки, переехала в особняк Лескова и жила там, пока, под охраной двух офицеров и с нетерпением ожидала возвращения свое возлюбленного, который, хотя вез трагические вести, но спешил увидеть свою ладу. Заплатив извозчику, который, приняв его за невзору, был удивлен на этого молодого, крепкого телосложения странного человека, так и промолчавшего всю дорогу, он открыл калитку своим ключом и, прошмыгнув между деревьями мимо сторожа, который еще ходил с заряженным дробовиком, быстро и бесшумно поднявшись на второй этаж, зашел в гостиную, где Диана, полулежа на диване, читала книгу. Она, ахнув от радости, вскрикнув, бросилась, было, в его объятия, но он легким движением руки остановил ее.
- Я должен сообщить тебе, Диана, о фатальном случае, который произошел с Дмитрием. Срок его ссылки был определен на три года с последующим переселением в глухомань, далеко от населенных пунктов, и мне прискорбно, с душевным страданием, известить тебя, что он во время купания попал в водоворот в реке и утонул. Поручик Никитин, начальник лагеря, показал мне все документы служебной проверки и текст депеши, которую он отправил в управу... - он вынужден был прекратить свой рассказ, так как Диана, не дослушав его до конца, рухнула на пол, потеряв сознание. Нюхательный порошок не помогал, тогда Лесков, выйдя в коридор, направился к кухарке, которая сказала, что на первом этаже бдят два молодых офицера по настоянию Шилова, чтобы обеспечить безопасность Дианы.
- Ты должен помнить молодого врача, которого отвозил домой, пожалуйста, привези его снова сюда, Диане плохо, - попросил он молодого офицера. Молодой врач, открыв свой саквояж, вытащил стетоскоп и начал слушать сердцебиение, держа пальцы на запястье Дианы.
- Это отнюдь не обморок, мил человек, а ее хватил удар, стрессор, следствие тяжелого нервного переживания, характерного хрипа не слышно. Вообще-то, такой удар способен убить человека или же парализовать, - недовольно произнес доктор, набирая в шприц коричневатую жидкость,- это для поддержания работы сердца и  кровообращения головного мозга, будем надеяться, что на этот раз обойдется. Лесков налил себе полный фужер коньяка и предложил доктору выпить.
- Не откажусь, нервы тоже шалят, когда такая очаравашка на краю безвозвратной черты, - выпив, грустно произнес он. Диана очнулась только под утро, и Лесков попросил офицера отвезти доктора домой, засунув в карман его пиджака сторублевку.
- Теперь я осталась совсем одна, - начала причитать Диана ослабшим голосом.
- Ты не одна, и я не один, а был, когда фатум втянул моих родителей в неизбежность, и они погибли в один миг, погребенные под снежной лавиной. Я тогда чуть с ума не сошел от горя, смерти искал, но все же, прав Августин: «время врачует раны», и вряд ли мои слова утешат тебя, Диана, но мы непременно женимся, и ты родишь много- много детей, как царица Ниоба, только пусть нас минует ее горе, - целуя ее в бледные губы, огорченно произнес поручик.
- Валера, дай, пожалуйста, мне попить воды, внутри, будто все горит, - попросила Диана. - Может быть, поедем в Европу или куда пожелаешь, развеем навалившуюся на нас беду, отвлечемся, а? беда беду вабит, говорил известный словесник, чуть оправишься, и поедем, - держа ее в своих объятиях, утешал Лесков.
- Валера, ничто меня не утешит, кроме рождения ребенка, молю тебя, пожалей меня, - рыдая, продолжала причитать Диана. - Хорошо, хорошо, как только поправишься, идет?
  - Опять этот зубастик, бывший приказчик, шастал по моему двору, якобы, вещи приходил забрать, - шамкая, жаловалась графиня Дмитрию и Говорову. Неужто нельзя его остановить, запретить ему ходить по моему двору, ведь, пустит же красного петуха, и сами сгорим, а? - еще пуще злясь, говорила Клавдия Петровна.
- Этот вопрос следует безотлагательно решить, - обратился к Говорову Дмитрий, этого Полифема надобно приструнить, а если не поймет, то и убрать, права Её сиятельство, он не случайно ходит по двору, выжидает удобного момента, Андрей Ильич, сторожа, который его постоянно пускает во двор, уволить. После его слов графиня начала была успокаиваться, вновь вернулась в прекрасное расположение духа, так как общение с молодыми людьми прибавляло ей сил.
- Ты напомни мне, как там, у поэта насчет восторга-то, Дмитрий, у меня сейчас наблюдается подъем чувств, упоение, как вы появились здесь, - тихо шепнула графиня, загадочно смотря на Дмитрия-эрудита, будто проверяя его.
 - Вы, Ваше сиятельство, наверняка, имеете в виду державинские слова: «льете... сладкие в сердце восторги», а можно и так: «не упоения, а счастья теперь искать уж время нам», как говорил Баратынский.
- Восхитительно, невообразимо, откуда ты, малыш, случайно, не сын ли благодатной Майи, а?- изумленно открыв беззубый рот, прошамкала Клавдия Петровна.
- Это уже Гораций, графиня, вы уж нас извиняйте, но мы должны заниматься работой, - произнес Дмитрий, вставая. День начинал вечереть, Дмитрий и Андрей Ильич решили «пасти» бывшего приказчика, Полифема, как нарек его Дмитрий, и если он зайдет двор, штабс-капитан готов был обрезать его «нить жизни» и показал Дмитрию маленький арбалет с прицелом и стрелой на деревянном станке.
- Да ты что, Андрей, может, сначала предупредим, а? - начал нервничать Дмитрий.
- Он-то нас предупреждать не станет, Дмитрий, подкараулит и порешит, это же головорез, бывший каторжник, он сейчас на рыбалке на берегу, подходящий момент, - настаивал на своем штабс-капитан. Говоров быстро нашел место, где рыбачил бывший приказчик зубастик, но с ним был еще кто-то.
- Мы приблизимся к ним, и как другой отойдет  от него, тогда и ударим стрелой в шею, и течение быстро его унесет, товарищ вернется, а его уж нет, - спокойно  шепотом произнес Говоров.
- Это большой грех, Андрей, пусть живет, - не сдавался Дмитрий.
- Ты, Дмитрий, умный парень, чтобы не грешить, вообще, не следовало бы родиться, на войне всякое бывало, так что, одним меньше, одним  больше, Бога уже не интересует, и мы не позволим кому-то нам угрожать, - тихим сардоническим смехом засмеялся Говоров. Дрожь охватила Дмитрия, когда штабс-капитан, точно прицелившись, пустил стрелу, которая угодила в шею зубастика, тот упал и тут же был унесен течением. Ехидна Кура сегодня насытится вдоволь, - подумал юноша.
   Пока графиня распоряжалась насчет ужина, Кутасов, увидев фортепиано, подошел к нему,- ведь много лет не играл, и, наверное, позабылось практическое умение, навыки-то, - подумал он, садясь рядом на маленькое низкое кресло, и непроизвольно бегло начал перебирать отрывки из сонаты «Аппассионата» Бетховена, перейдя на сонату «Лунная», нет, нет, не все забылось, может, просто пальцы по привычке помнят когда-то приобретенные навыки, а? Он, услышав стук каблуков по паркету, престал играть, встал и пересел в большое кресло у  малахитового стола.
- Мне послышалось, что тут недавно прозвучало фортепиано и, если не ошибаюсь, «Лунная соната» Бетховена, нет?- прищурившись, с хитрецой спросила графиня. Он ей не ответил, мучительно думал, за что она должна будет терпеть муки сердца, ведь, правда, что он ссыльный и едва избежал каторги, имеет уведомление тайной полиции о том, что при малейшей попытке организовать революционные кружки, политические диспуты, он, без всякого предупреждения, будет препровожден на каторгу, этот обман, рано или поздно, раскроется, ведь, даже пашпорт отняли, лишив его передвижения по населенным пунктам. Теперь, влюбляя ее в себя, давая ей какую-то надежду на счастье в будущем, это утопия, по крайней мере, бесчеловечно, и он напрасно слушал бред Алима, что «окраина, как могила», вынудив его съехать из дома купчихи, с которой он просто амурничал, а тут задето сердце  - носитель чувств человека, его любовных переживаний, его страстей, и приходят на ум некрасовские слова: «надрывается сердце от муки», трепещет, а ведь он в студенческие годы, посвящая свою жизнь  борьбе с самодержавием, за угнетенное крестьянство, за русского мужика, помнил и другие некрасовские слова: «в рабстве спасенное сердце - золото, золото сердце народное», получается, что теперь он начинает изменять своему идеалу, своим стремлениям, так, что ли?
- Вы, Борис, меня совсем не слушаете  и о чем так напряженно думаете, а? Сейчас принесут ужин, пожалуйста, налейте мне вина, а себе коньяка, оставьте на время свои думы, - садясь рядом с ним, с притворной обидчивостью заметила графиня.
- Да сам не знаю, откуда хлынули эти тяжкие думы, размышления, -  удрученно произнес он, взяв ее теплые мягкие руки в свои ладони, - тут, наверное, Ваша светлость, без вашей пленительной ворожбы, одурманивающих чар, не обошлось, - начал было лукавить Кутасов. Боже мой, до чего опустился ты, философ, революционер Кутасов, что, не можешь справиться с кровоточащими ранами, нанесёнными «кровоточащими стрелами Овидия», и вряд ли эти раны в состоянии лечить Фебова лира, и скоро будет ликовать на груди маленький мальчик Амур, и ты, находясь в плену сладострастия, неги, предашься полному похотливому инстинкту - половому влечению. Графиня же ждала, когда принесут ужин, и тепло его рук страстно зажигало ее кровь, она желала тешиться, окунуться в негу, истосковавшаяся женская плоть требовала мужской ласки и полового удовлетворении. Полная пожилая служанка на серебряном подносе принесла жареных цыплят, зелень.
 - Фекла, задуй, пожалуйста, все лампы в гостиной и принеси зажженный подсвечник шандал с высокими свечами и поставь его на стол - велела графиня, не выпуская руки Кутасова. Но он тоже был молод, после купчихи, которая напоминала деревенскую толстушку, рядом, держа его руку, сидела нереида, красота, которой было соткано морским прибоем, и похоть начала зажигать кровь Кутасова, все его рассуждения, думы о пересудах света, вмиг исчезли. Она сама первая начала, опустившись на ковер, стоя на коленях, стала расстегивать его брючный ремень, уже чувствуя, как он быстро возбуждается. Она, сняв его брюки вместе с трусами, двумя руками держала его большой твердый половой член, положив голову на его половые органы, с наслаждением их ласкала, еще сильнее возбуждая его. Она была вообще без трусиков, и тут Кутасов совсем было сбрендил, чуть раздвинув её ноги в сторону, нащупав ее усладу, с трепетом, со всей силой вошел в нее, вызвав у нее вздох восторга. Кутасов после неги долго лежал на ковре, потом полностью разделся, повторил половое сношение еще раз, выпив фужер коньяка, еще находясь в состоянии сладострастия, с восторгом произнес:
- «ты рождена для неги томной, для упоения страстей», вновь повторил бы великий русский Поэт.
  Двадцатисемилетняя княжна Ленская Вероника Федоровна приехала на перекладных из С. Петербурга в село Веселое на поиски своего жениха, князька Рубцова Игоря Леонидовича, якобы, застрявшего на отдыхе у моря, жила в особняке одинокой тетушки и, уже третий день подряд, искала своего женишка по духанам на берегу моря, но тщетно. Выздоравливающий от тяжелого ранения в грудь при охране Дианы, двадцатипятилетний поручик Серов Роман Георгиевич, из разведроты поручика Лескова, получивший солидный гонорарий за участие в работе коллег, в свое имение не поехал, по рекомендации того же молодого врача-хирурга остался в селе, дышал морским воздухом, чтобы окончательно выздороветь. Приближаясь к одиноко сидящей княжне Веронике Федоровне, красота, голубые глаза и белокурые волосы  которой его обворожили, осмелился спросить:
- Вам, сударыня, врач тоже предписал подышать морским воздухом, али просто отдыхать изволите?
- Я княжна Ленская, приехала искать своего жениха, князя Рубцова, который должен был приехать к тетушке и, заодно, отдохнуть здесь, но, увы, пропал, канул, - неохотно ответила княжна. - Наше южное солнце беспощадно и быстро изменит пигментацию вашей белоснежной кожи, и ваши белокурые волосы, насыщенные морским воздухом, будут пахнуть солнцем, - заметил поручик Серов.
- Вы так говорите, будто местный, но вы же русский, не так ли? - вставая, произнесла княжна.
- Да, я русский, но я и мои предки родились и жили здесь, теперь мне дают знать, что я русский, хотя мои сослуживцы к такому определению относятся скептически, - произнес он, нарочито отставая от нее, она шла, не оглядываясь. Может, не стоило отпускать ее, а? - подумал Серов. На следующий день, когда все от полуденной жары изнемогали, Серов снова встретил ее, она была в легком шелковом платье - безрукавке. Но тут у него в груди началась пронзительная боль, и он вынужден был сесть прямо на землю, прижимая руку к груди. Он видел, что она его недомогание заметила и поспешила к нему.
- Вы даже не представились, и я не знаю, как к вам обращаться, вам плохо?- и, увидев сочившуюся из груди кровь, очень испугалась,- вам нужно срочно в больницу,- помогая ему вставать, нервно произнесла она.
- Меня зовут Серов  Роман, прошу вас, остановите извозчика и доставьте меня в больницу, слово даю, как выздоровлю, мы вместе поищем вашего женишка, опираясь на ее плечо, слабым голосом произнес Серов. Молодой врач помог ему добраться до хирургического кабинета, остановив кровь, наложил новую давящую повязку.
- Поменьше ходи, Роман, - недовольно сказал молодой врач, - останешься или пойдешь?
- Поковыляю, как-нибудь, до дому, спасибо тебе, обещаю отлежаться,- и вышел в коридор. Она, это нимфа, покорно сидела в коридоре и ждала его.
- Поручик Серов, - обратился к нему доктор, - это огнестрельное ранение и, пожалуй, хватить шутить и испытывать свою судьбу.
- Вам уже легче? давайте остановим извозчика, и он отвезет вас домой, вам следовало бы отлежаться, а то рана снова откроется, - переливчатым голосом, похожим на пение славки, произнесла княжна.
- Я, как-нибудь, доковыляю, я тут нанимаю на постой дом, а мое поместье у подножия гор, еще родителю было жаловано, здесь помогал командиру в борьбе с татями, которые занимались татьбой, не повезло, и пуля продырявила меня, - неохотно сказал Роман.
- Я в таком состоянии вас оставить не могу, вот провожу вас домой и вернусь, так мне будет спокойней, тем более, у вас жар, - вытирая своим душистым платком капли пота с его лица, произнесла княжна. Роман жил с пожилой хозяйкой, и она, увидев его бледного в сопровождении дамы, которая, поддерживая, помогала ему итти, испугалась, без разговора начала помогать княжне укладывать его на диван, ушла, чтобы принести тазик с водой. Роман, пока не было хозяйки, из потайного кармана брюк достал револьвер и положил под подушку.
- И вы никогда не расстаетесь с оружием, а что, не всех татей еще перебили? - с сарказмом спросила Вероника, садясь на край дивана. Он уже терял сознание, а как мне уйти, оставить такого молодого человека, красивого, как « вербный херувим» и спокойно итти? не по-людски это, княжна, - подумала Вероника. Подошла хозяйка дома с тазиком воды, с полотенцем и, доставая из кармана пузырек с темно-коричневой жидкостью, полила на повязку Романа и стала вытирать его лицо, волосатую грудь.
- У него никого из родных-то нет, только имение в горах, прислуга да виноградники, да табун арабских скакунов, помрет ведь, а такой еще молодой, красивый,- начала была причитать хозяйка.
- Я быстро до больницы и привезу доктора, - поспешно вставая, сказала Вероника и выбежала из дома. Доктор внимательно выслушал ее и на том же фаэтоне поехал в особняк Лескова.
- У поручика Серова открылась рана, и он теперь без сознания лежит в доме, который снял на постой, ему требуется сиделка, Лесков, и как можно быстрее, - скоропалительно выпалил доктор. Лесков с Дианой сели в фаэтон и направились к дому, где в бессознательном состоянии лежал Роман, спаситель Дианы, у которого вновь открылась рана, и фатум старался втянуть его в неизбежность, за безвозвратную черту.
  Дмитрий, после завершения расправы над бывшим приказчиком - зубастиком, как он его называл за вид, настолько был удручен, что в особняк графини приехал в удрученном состоянии. Утром, зайдя к камердинеру, велел ему, чтобы тот распорядился, чтобы кладовщик погрузил в фаэтон продукты и заморские вина, и  чтоб они доложили Говорову, что грузят, а сам зашел к графине.
- Ваше сиятельство, ваш враг, бывший приказчик- Полифем-зубастик больше по вашему двору шастать не будет, но возможно, боюсь, что его мстительный дух с Эринией будет посещать вас по ночам, поэтому, я вас призываю к осторожности и прошу вашего разрешения справить поминки, и мы со Светой уезжаем к Говорову, пока его дух не выветрится с вашего двора, - нервно произнес юноша. Графиня поняла, что они, все-таки, это сделали и, подойдя к своей прикроватной тумбочке и взяв пачку банкнотов, протянул Дмитрию.
- Ты и Светлана мои наследники, и когда вы вернетесь, я вам открою все свои тайники, ибо чувствую, что Парка собирается обрезать нить моей жизни, -  целуя его в щеку сухими губами, довольная его сообщением, ответила Клавдия Петровна.
- А мы там собираемся ночевать, Дмитрий? - обнимая своего возлюбленного, спросила Светлана.
- Ты меня за мужчину, что ли, не считаешь, Света, и это так низко, что слов не хватает, - начал было злиться Дмитрий, - или это месть за то, что я не переспал с тобой в тот же первый день? хочу, чтобы ты знала, я не болен, чтобы воспользоваться животным инстинктом, и то, что должно произойти, будет сказочным, а не обыденным, или это понятие чуждо тебе? тогда, не зная моего внутреннего мира и царящих там противоречий и сомнений, ты зря бросила мне спасательный круг, если так, я, тогда, вынужден буду опять вернуться в смертельный острог, чтобы достойно перенести «танталовы муки», такова неотвратимая воля фатума, втягивающего меня в неизбежность, определив мою долю в этой жизни.
- Ты просто с ума сошел, - не выдержала Света, - какая месть, престань, пожалуйста, вздор молоть, я просто, спросила, без всякого намека на что-то, ты слышишь меня, Дмитрий?-  чуть ли не закричала Света и, закрыв лицо, ушла в дом. - Может, в следующий раз, Дмитрий, - начал было успокоить его Говоров. Он ему не ответил, зашел в дом вслед за своей ладой и  тут же появился, неся ее на руках. Кралечка штабс-капитана Лена, было, растерялась, увидев гостей, и с упреком посмотрел на Говорова, мол, следовало бы предупредить, но он поспешил ее успокоить,- мы будем пировать и все необходимое с собой привезли, Леночка, пожалуйста, не серчай на нас, а лучше, познакомься, это Светлана, сударка Дмитрия, а эта Елена, стало быть, моя супруга, и наш сын Илья, - скоропалительно произнес Говоров. Дмитрий, галантно поцеловав грубую неухоженную руку Елены, у которой заметно улучшилось настроение после того, как Говоров представил ее супругой, направился к фаэтону, чтобы разгрузить продукты.
- Андрей Ильич, - обратился к своему помощнику Дмитрий, - а ты о нашей вакханалии сообщил Бахусу?
- А ведь Бахус может заявиться со своей вакханкой и жрицами, чтобы придать разгульность нашему пиршеству, а вы не против нашей затеи, сударки, а? Елена, взяв под ручку Светлану, провела ее в гостиную.
- Илья, ты покажи свои рисунки Светлане, пока мы занимаемся  приготовлением обеда.
- Нет, я тоже хочу помогать, - и, взяв за ручку Светлану, вышел из дома. В беседке Говоров разделывал тушу баранчика, а Дмитрий сухими поленьями разжигал мангал для люли-кебава, должно быть, друзья намерены были отметить кончину бывшего приказчика-зубастика разгульно, с буйным весельем и ликованием, да и Бог им судья!
 И тут, неожиданно, в селе Весёлое, в особняке графини Миловицкой Любовь Ивановны, родной тётушки княжны Вероники, появился пропавший князек Рубцов Игорь Леонидович, загорелый, отдохнувший, с кралечкой, и безотлагательно, наглым образом, пренебрежительно спросил у графини, не приезжала ли Вероника, пока он отсутствовал?
- Она тебя, милок, уже несколько дней ищет, а ты прохлаждаешься, диавол знает, где, - неприветливо встречая его, ответила графиня.
- Как где? конечно, в Кисловодске, на водах, со своей попутчицей, вода лечебная, скажу я вам, соткана самой природой, и равных, в России, вряд ли, можно ли найти, - довольно сказал князек.
- Видать, ты, Игорь Леонидович, со своей кралечкой-попутчицей хорошо время провел на водах-то, любуясь снежными предгорьями Б. Кавказа, вовсе не скучал-то, но я тебя и твою кралечку на постой не пущу, Вероника, все-таки, мне родная племянница, - злобно прошипела тетушка княжны. Неожиданно открылась скрипучая калитка, через виноградники в особняк направлялась княжна Вероника.
- А я вас, князь  Рубцов, здесь долго ждала, а вы, даже, не смотря на нашу помолвку, завели на стороне гнусные шашни, как шваль, вот  ваше кольцо с камнем, теперь, пусть его носит эта девка из будуара, небось, «зла, в девках целый век», - злобно выкрикнула княжна Вероника и, сняв кольцо, бросила к его ногам и хлопнула дверью, закрыв на засов. Теперь, прощайте, мечты о поездке в Европу, разгульная жизнь, женитьба на этой гордячке поправила бы твоё финансовое положение, а ты необдуманно, глупо похоронил этот расчет, - горестно подумал Рубцов и, наклонившись, поднял кольцо. Рубцов не мог себе позволить так легко лишиться радостей своей беспутной жизни, благодаря состоянию княжны Ленской, смириться  с ее сиюминутным  капризом и глупой выходкой, которые обрекли бы его на нищенское существование, ведь, он имел, только, унаследованный титул от обедневшего родителя, сумевшего промотать огромное состояние в азартных играх, по борделям, залезая в большие долги, что вынудило его заложить имение, земельные угодья, и теперь, уже, они не принадлежали ему. Женитьба на княжне Веронике, несомненно, улучшила бы его материальное состояние, не веди он себя так легкомысленно, приведя в особняк графини эту кралечку, чем, вызвав неудержимый гнев строптивой княжны. Но он не собирался сдаваться и начал неистово стучать в дверь особняка, откуда показалась графиня Миловицкая с двустволкой в руках, что, должно быть, быстро привело князька в чувство, и он, понуро опустив голову, поспешил покинуть двор под прицелом и вслед услышал злоехидные насмешки, вызванные некрасовскими словами: «идем домой понурые». Конечно, княжна Ленская была сильно огорчена и удручена бесстыдным, бессовестным поведением Рубцова, но, зато, его безнравственный поступок освободил ее от зависимости, обязанностей помолвленной женщины, и дал  свободу определить свой выбор, а выбор, по воле господина случая, уже был - поручик Серов Роман Георгиевич, который зализывал свою рану и, непременно, нуждался в ее помощи.
- Я тебе говорила, Вероника, - прошамкала, наполненная  злобной яростью, графиня, - не поддавайся искушению, небось, проголунил твои денежки-то, ведь, только ради твоего богатства собирался жениться, тому свидетельство его наглая выходка, а ты, из-за боязни остаться в старых девках, тут поступила опрометчиво, ведь, ты красавица, и тебе одиночество не грозит.
- Теперь-то уж всё, Любовь Ивановна, тут я уже познакомилась с молодым офицером, Романом его зовут, красивый, как Ганимед, исполин, но, правда, он, пока, ранен и нуждается в моей помощи, и как только поправится, я вас познакомлю, поэтому, сейчас вынуждена покинуть тебя, там у него доктор и его сослуживцы, - произнесла княжна и начала переодеваться в легкое шелковое платье без рукавов. Поручик Серов после вмешательства молодого доктора выглядел уже бодро, и возвращения Вероники никак не ожидал.
- Ладно, Роман, мы тебя вынуждены покинуть, так как есть, кому за тобой смотреть и, надеюсь, поухаживать, - тихо произнес Лесков, сделав ударение на слово поухаживать и, посмотрев загадочно на очаровательную княжну, продолжил,- будем надеяться, что твоя таинственная целительница Панацея не случайно появилась в твоей жизни и будет стараться избавить тебя от твоих болячек и зол, которые витают над твоей головой, что она, как  панегиристка, будет восхищаться  тобой, прославляя.
- Как вы себя чувствуете, Роман? - тихим переливчатым голосом, похожим на пение славки, включая свои волшебные «строфы», спросила княжна, садясь рядом с ним, когда все ушли. Она положила свою ладонь на его лоб.
- Жара-то, кажется, нет, - произнесла Вероника, - здесь, как-то, неуютно, да и зачем вам жить в нанятом на постой доме, когда наш особняк с прислугой пустует, и тетушка моя, графиня Миловицкая Любовь Ивановна, будет вам рада, и я хочу увезти вас в особняк.
- В таком случае, куда вы денете своего женишка, князя Рубцова, который, из ревности, вызовет меня на дуэль, и я убью его, или, как говорил Гончаров: «он сначала с ума будет сходить от ревности, а потом охладеет», а?
- Пусть вас этот пустяк не беспокоит, он нашел себе подходящую кралю, и между нами все кончено, - спокойно ответила княжна.
  Пока Говоров «колдовал» у мангала, а Лена у больших двух казанов, в которых варились шурпа и бозбаш, Светлана уговорила-таки Дмитрия пойти купаться на речку за домом Говоровых.
- Я не желаю утонуть во второй раз, Света, - шутя, сказал Дмитрий, - умонепостижимо, какие, только, хитросплетения не придумала ты, чтобы спасти меня и одурачить своих родителей, это смог бы только талантливый человек с богатым мышлением,  поразительно, я, наверняка, когда-нибудь, напишу об этом книгу, которая по остроте сюжета превзойдет роман « Граф Монте-Кристо», - произнес Дмитрий и с головой нырнул в воду. Светлана продолжала сидеть на берегу, не раздеваясь, и на вопрос своего возлюбленного, почему ты-то не купаешься, Светик мой, спокойно ответила:
- У меня же нет с собой купальника, - прищуриваясь, с хитрецой произнесла его лада.
- Ну и что? а ты купайся голая и лиф свой сними, ведь, тут никого же нет, кого можно было бы стесняться и робеть, - сердито сказал Дмитрий. Она, будто, его слов и ждала, тут же, раздевшись, нагишом нырнула в воду. Он подплыл к ней  и, подхватив ее мокрое скользкое тело, вынес на берег, уложив на скошенный клевер, и сам лег рядом, начал целовать в губы, грудь, опускаясь ниже и ниже, еще больше возбуждаясь. Светлана тихо лежала, прислушиваясь к его касаниям, ждала, когда он коснется ее услады. Возбужденный вожделением юноша, еще не имея никакого опыта в половых отношениях, с восторгом гладил ее усладу и, с помощью Светланы, с трепетом полностью вошел в нее, вызвав у своей лады восторженный вздох, и в минуты сладострастия шептал ей нежные слова, продолжая услаждать, «и всё это приводило его в сладкий трепет», как говорил Гончаров.
- А мы вас заждались, - начала, было, жена штабс-капитана Елена, увидев их, - прошу за стол, все уже готово. За столом, кроме Ильи, сына Говоровых, сидели брат и сестра его же возраста.
- Соседские деточки, без отца, постоянно бедствуют, живут впроголодь и, кроме постной похлебки да, иногда, шурубарки, ничего не едят, - наливая им полную миску шурпы, жалостливо приговаривала Елена. Все заметили перемену в настроении Светланы, воодушевление, и находили ее в  состоянии сильного возбуждения, неги. Дмитрий после пиршества намерен был ездить по магазеям и потратить банкноты на покупку своим сударушкам одежды, украшений, но Говоров не соглашался, мол, таких денег он еще не заработал.
- Я думал, Андрей Ильич, мы с тобой друзья, а ты меня игнорируешь и не придаешь значения моим словам, тем самым, и желаниям, - с горечью говорил Дмитрий.
- Вот упрямый, чертяга, - удивленно мотая головой, произнес штабс-капитан Говоров, - ну, что же делать, Лена, вот, неукротимый пафосный юношеский задор, давай уж, собирайся по магазеям, раз приказчик велит.
- А ты, Ерофей,  - обратился к кучеру средних лет Дмитрий, - проследи, чтоб дети насытились, потом проводи их домой и отдай эту сороковку ихней матери, а фаэтон поведет  сам Андрей Ильич, уяснил?
- Уяснил, хозяин, все сделаю, как велели, - отчеканил кучер. Кучер Ерофей, запрягав фаэтон, после отъезда всех, снова вернулся к беседке, где за столом сидели дети, и  большим деревянным черпаком из казана налил им еще шурпу. К беседке подходила молодая привлекательная женщина с русыми волосами в простом ситцевом платье, с недоумением смотрела на варево и на стол, где ее дети доедали шурпу.
- Меня зовут Ерофей, барышня, хозяин мой велел передать вам эту сторублевку на ваши нужды, и садитесь за стол, откушайте шурпу, или вам налить бозбаша? - доброжелательно начал, было, кучер. Она послушно взяла деньги и села рядом с детьми, и Ерофей налил полную миску бозбаша, поставил перед ней. Она долго осматривала купюру, которую, пожалуй, никогда не видела, и принялась, жадно есть. Закончив с трапезой, она встала и, взяв за руку детей, направилась, было, к своему дому, но кучер, как бы, между прочим, напомнил ей, что хозяин велел ему проводить детей до дому, на что она ответила: раз велено, значит, проводите, - чуть ли не сердито произнесла она. Уже на крыльце, она, стесняясь, тихо сказала:
- Вы меня извиняйте, а мне вас угощать-то нечем, а зовут меня Анастасия, вдова я. Ерофей ей не ответил, растроенно сел на ступеньку крыльца и закурил пахитоску, обдавая табачным дымом Анастасию.
- Мне нравится табачный дым, - со слезами на глазах начала причитать она, - покойный муж часто покуривал ядреную самокрутку из листьев свежесушеного тютюна.
- А ты, Анастасия, совсем одна? я имею в виду не детей, - вдруг, спросил Ерофей и замешкался, - ну, а если, я тебе по нраву, то я подсобил бы в твоих домашних делах и был бы от меня прок, а?
- Подсобляй, коли желание есть, - садясь с ним рядом, охотно ответила она. День начинал вечереть, хозяева вернулись из поездки по магазеям, и Светлана, которая лишилась целомудрия, чувствовала себя болезненно, ее девственная плева кровоточила, ночевать у Говоровых наотрез отказалась и уговорила Дмитрия поехать домой.
- Хозяин, - обратился к Дмитрию кучер Ерофей,- хотел бы попросить вас сейчас выдать мне мое жалованье, конечно, если, это возможно, и я эти деньги оставил бы Анастасии, матери этих малышей.
- Ты, Ерофей, настоящий никитинский мужик, если решил крестьянке помогать, я, даже, не против твоего флирта с ней, а мы ее саму на работу возьмем, прямо завтра же, ты ее привезешь с детьми, и выделим вам дом, это тебя устроило бы, а? - похлопав его по плечу, произнес юноша.
  Наконец-то, ссыльный Кутасов, после бурной ночи, когда он, до первых петухов купаясь в неге, услаждал графиню Веру Ивановну, опомнился, какая стыдоба, позор его ждет, когда все откроется, и корил себя за то, что согласился на уговоры Анны, латынщик хреновый, который совершил крайне скверный, безнравственный поступок, вступая в половое отношение с Верой Ивановной, не справившись с похотью, вызванной животным инстинктом. Ему, конечно, интересно было, догадывается ли графиня, что он ссыльный, и как бы относилась к его прозвищу, хотя, почему прозвищу? Он же, в конце-то концов, не преступник, а человек благородного рода, посвятивший свою жизнь борьбе за равенство, за улучшение жизни угнетенных крестьян России, и эта его необычная, опасная деятельность, должна была вызвать к нему уважения, гордость, а не презрение. Ведь, Анна-то знала же, что он ярый сторонник «русского социализма» Герцена, разделяет печальную участь никитинского мужика и теперь пытается организовать эти просветительные кружки, это и есть его жизнь, вряд ли он смог бы изменить своим, пусть утопическим, но, все же, благородным идеалам, даже, ради такой очаровательной женщины, как графиня Милявская. Получается, что он произвел на графиню чарующее впечатление, втянув ее в свое похотливое желание, обаяние, а теперь разочаровал, разбив сердце, похоронил ее надежды, только, ради одной ночи, что ли? Это, должно быть, очень низкий поступок, и он должен все объяснить ей, при этом, не должно быть даже намека, что она ему люба. Кутасов осознавал свое лукавство и противоречие, сомнения, возникшие в душе, больно задевали его богатый внутренний мир, подталкивая в неизбежность, к гамлетовским размышлениям. Но он вовсе не собирался отказываться от  чувств, наполнивших кровью его сердце, до сих пор не познавшее печали, рожденной любовью. А что, вообще, он мог ей дать? - бродя по берегу реки, снова размышлял Кутасов, призывая к спокойствию восставший рассудок, - может, все проще, Вера Ивановна вовсе не испытывает к нему никаких чувств, и это было лишь половое влечение к нему, а он напрасно томится в своих нелепых догадках, как абсурдист?
- Я тебя, Борис, вчера так и не дождалась, - начала было Анна, которая сидела в беседке одна у «поющего» самовара в ожидании Алима, - небось, графиня Вера Ивановна основательно решила заняться античностью, так что, и вечера не хватает.
- Ты, Анна, страдая приступом дурости, переходишь даже грань глупости, и должен напомнить тебе грибоедовские слова, чтобы не нагрубить: «я глупостей не чтец, а пуще образцовых»,- и зашел в дом, чтобы собрать свои вещи. Он, взяв армейский вещмешок, подаренный кем-то из сокурсников на рыбалке, не попрощавшись, направился на берег моря в надежде отыскать дом на постой, как можно, дешевле. Отчего, вдруг, меня так фатум вихрем закрутил-то, незнамо, за что, и вытолкнул с насиженного места, обрекая на анахоретскую жизнь, а? Да что там серчать на кого-то, может, это и есть моя доля, расписанная Мойрами, тут уж ничего не поделаешь.
  Поручик Лесков, после трагических событий, которые постигли Диану и ее семью, старался внимательно относиться к ней, только не давала покоя ее страстная мольба о ребенке.
- Тебе, Диана еще нет даже шестнадцати, не рано ли ты собираешься, стать матерью, а? - попытался переубедить ее Лесков.
- Ты, Валера, ведь, мне обещал, что от этого стрессора освободиться можно, только, родив ребенка, соглашаясь с моими доводами, этот жест был сделан только из жалости ко мне, так? - рыдая, причитала Диана. Лесков понимал, что ему, вряд ли, удастся успокоить Диану, разделся и собирался спать. Ночью его разбудила Диана, которая была совершенно голая и  мягкими пальчиками нежно гладила его уже выпрямившийся твердый мужской член. Вожделение начало зажигать его кровь, непреодолимая страсть полового влечения, как молния, прошла по телу, сильнее возбуждая Лескова, и он, будто в бреду, с трепетом вошел в нее, вызвав у нее нежный, восторженный стон сладострастия, о котором, в последнее время, мечтала Диана.
   - Мне, как-то, неудобно, Вероника, стеснять твою тетушку своим присутствием, - продолжал отнекиваться от предложения княжны Роман, - лучше поедем ко мне, в мое имение, и ты полюбуешься снежными вершинами гор, величавыми, причудливыми грядами великанов, одетых в белую шубу, с которой они не расстаются никогда, - вдохновенно говорил поручик. - Да ты пойми, что твоя рана в любое время может снова открыться, а здесь больница, врачи, ведь я же не отказываюсь ехать с тобой, но, пока, это не возможно, - убеждала Романа княжна. Она, все-таки, убедила его поехать в особняк графини Миловицкой Любовь Ивановны.
- Ты собери свои вещи и подожди меня, а я сейчас остановлю извозчика, - накинув кофточку из маркизета на плечи, сказала Вероника.
- Не стоит, Вероника,  я могу сам пойти с тобой, вот, только, возьму свой кожаный саквояж, - недовольно произнес Серов и, доставая из-под подушки револьвер, засунул в потайной карман под брючным ремнем.
- Ты никогда не расстаешься с ним, да? - наивно спросила княжна.
- Никогда, я, ведь, военный человек, привык носить оружие, да и для безопасности, - спокойно ответил поручик Серов. Открывая дверь на звон колокольчика, графиня Любовь Ивановна, увидев Романа, прямо-таки ахнула.
- Боже мой, пушкинский «вербный херувим», Гимер, сопровождающий Афродиту, добро пожаловать в нашу земную обитель, - с восторгом произнесла графиня, провожая их в гостиную. Серов без приглашение сел на диван, держась за грудь, его безрукавка была сквозь пропитана, свежей кровью.
- Просто беда, - нервно крикнула Вероника, - опять открылась твоя рана, Роман, ложись, я сейчас осмотрю повязку, небось, снова придется ехать за доктором, а ты рвался в свое поместье, - досадно заметила княжна.
  Графиня Милявская Вера Ивановна ждала Кутасова, но он так и не появлялся, что приводило ее в смятение, и она нервно ходила по саду, увидев спускающуюся на первый этаж Анну, едва сдерживая свою досаду, вынуждена была спросить:
- Анна, почему-то до сих пор нет Бориса, не захворал ли он?
- Я не знаю, Вера Ивановна, где он, так как, накануне, не объясняя причину, съехал из нашего дома, - неуверенно ответила Анна, опуская голову. Вера Ивановна почувствовала, как земля уходит из-под ее ног и обессиленно села на скамеечку в беседке. Анна была удручена, вспоминая тот вечер и свою иронию в адрес графини, которая побудила желание у Кутасова съехать, хотя, знала, что он никогда не потерпит насмешки в свой адрес, тем более, она сама свела его с Милявской, а теперь, смотря на опустошенный, жалостливый вид графини, ее жалела, и чувство стыда не покидало ее.
- Вера Ивановна, вам плохо? - притворно, ради приличия, спросила Анна. Графиня Милявская ей не ответила, небольшим кисейным платочком вытирая вступивший пот, медленно встала и неуверенной походкой зашла в особняк.
- Мы Бориса должны найти и, желательно, как можно, быстрее, ведь, у него нет денег, чтобы нанимать жилье на постой, а что касается твоего языка, Анна, он меня, тоже, порой, задевает, - растроенно произнес Алим и ушел. Алим направлялся к дому одного из учеников Кутасова, твердо зная, что Борис своих учеников не бросит, и найти его можно будет только через его же учеников.
- Вечером зайди, Алим, и мы вместе пойдем, он должен быть на окраине, в заброшенном доме, где со своим учениками занимается, - успокоил его ученик Бориса. Алим таки нашел своего друга, его расчеты оказались точными, Борис продолжал заниматься со своими учениками, которые, вряд ли, все понимали, о чем он говорил, но совершенно уверенно можно было утверждать, что он, как личность, им был интересен.
- Я думал, что ты мне друг, - с упрека начал Алим, - не желаю понять причину, что произошло в особняке Милявской, - а иронию Анны должен был проигнорировать и не бросать своего друга, - обнимая его, чуть ли не слезно, причитал Алим. Кутасов вынужден был рассказать о том ночном событии в особняке Милявской своему другу и признаться, что влюблен в неё, но его нынешнее положение не дозволяет ему объясниться с ней, и он намерен подавить это чувство, унизительно «терпеть насмешки судьбы и заглушить муки сердца», как говорил герой великого трагика. Конечно, я очень желал бы встретиться с ней, объясниться, но, только, не в особняке, ведь, она, наверняка, не знает, что я нищенствую, ссыльный и нежелательная персона для властей, нужно быть сумасшедшей, чтобы всерьез воспринимать меня, тем более, любить, и тут на ум приходят тютчевские слова: «весь как во сне, я потерян стою»,  - потерянно, печальным голосом говорил другу Кутасов.
- Давай, я тебе организую встречу в ресторане, там мой друг детства выделит вам кабину, и поговори с ней, Борис, нельзя оставлять женщину в таком удрученном состоянии, неведении, «желаю вам дремать в неведеньи счастливом», как говорил Грибоедов, а расходы я беру на себя, приходи, пожалуйста, в ресторан к восьми часам вечера, -  решительно произнес Алим, протягивая Кутасову сторублёвку.
- Да ты что, Алим, на эти деньги все село можно прокормить, - начал отнекиваться Кутасов, - а если не придет?
- Придет, - коротко, но уверенно выпалил Алим, просунув деньги в карман его рубашки.


Глава четвертая.

 Дмитрий очень хотел увидеть своих родных в селе Веселое, но не был уверен, что его не разыскивает полиция, да и документов-то никаких у него  не было.
- Света, - лежа рядом с ней на диване, вдруг, он обратился к ней, - мне, хоть ненадолго, съездить бы домой, а? а то тоска по утраченному гложет душу, ведь, прошло много годков-то, что я не видел семью, купец Морозов меня увез в Москву еще чуть ли не ребенком, и до сих пор я о них ничего не знаю, - горестно, тихо произнес Дмитрий и, невольно, прослезился.
- Да что ты так расстраиваешься, сделать документы для Клавдии Петровны плёвое дело, но я не для того тебя спасла, любимого человека, чтобы ты снова оказался в остроге поручика Никитина, давай, все расскажем графине, а потом решим, ведь, я собираюсь рожать много детей, Дмитрий, тем более, Клавдия Петровна оставила завещание на унаследование всего, что у нее есть, на нас двоих. Но, только, обещай, сам сразу не поедешь, пошлешь кого-нибудь, чтобы он разузнал и владел обстановкой, идет? Графиня Клавдия Петровна внимательно выслушала своих наследников, вовсе не удивляясь.
- Документы, пашпорт, это не проблема, придется мне самой заняться этим вопросом. Недалече в уезде у меня есть хороший друг, становой пристав, ты, Дмитрий, должен отвезти меня к нему, а Светлана останется, ей трястись нельзя, - посмотрев на нее, загадочно шамкала графиня.
 Становой пристав Смыслов Игорь Петрович, несмотря на свой преклонный возраст, продолжал служить, и принял бывшую свою любовницу графиню, воздав почести.
- Игорь Петрович, - попыталась, как можно внятнее говорить Клавдия Петровна, - мой внучатый племянник Васильев Дмитрий, окончив гимназию, решил помочь мне с управлением моего большего хозяйства, и тут вышел конфуз, купаясь, потерял свой пашпорт, вот в этой записке все его данные, прошу тебя, как друга, помоги молодому человеку, тем более, скоро его жена родит.
- Вы, Ваша светлость, посидите минуточку, я щас поручу делопроизводителю, и он все оформит, - произнес пристав и вышел. Через несколько минут в кабинет пристава, постучав, вошел канцелярский работник, маламзя в пенсне и вручил приставу новенький пашпорт и выписку из метрической книжки Васильева без всякого изменения.
- Благодарствую, Игорь Петрович, вот уважил, прими, пожалуйста, от своей подружки ее скромный подарок, - протягивая приставу золотые карманные часы, прошамкала графиня.  Дмитрий чуть ли не вырвал из рук графини новый пашпорт и, подняв ее на руки, слегка  начал ее кружить.
- Я думаю, тебе самому ехать не следует, - начала было Клавдия Петровна и, едва отдышавшись, тихо произнесла:
- Это очень опасная затея, касатик мой.
- Я знаю, кому сие дельце поручить, - сказал Дмитрий, и просил служанку пригласить к нему кучера Ерофея. На крыльце сняв свои сапоги из сыромятины, кучер Ерофей босиком поднимался по паркетному полу, оставляя мокрые грязные следы и, увидев графиню, растерялся и, низко поклонившись, выронил,- Ваше сиятельство, я по повелению приказчика, - не поднимая головы, прошамкал он.
- Ерофей, ты знаешь, где село Веселое? недалече от нас, у моря. Ты завтра свою кралю, как там ее зовут, а, вот и вспомнил, Анастасия, с детьми привезешь сюда, и мой помощник Говоров выделит им небольшой дом, она будет личной служанкой барышни Светланы и, естественно, следует ее одеть, обуть, как полагается, соответственно ее положению, ты же собираешься в село, которое я тебе назвал. Запомни, Ерофей, мое поручение не подлежит разглашению, и никому ни гугу, понял? Там на берегу моря найдешь дом семьи Васильевых и, убедившись, что все нормально, вернешься назад, а для этого снимешь дом на постой, чтобы понаблюдать, фаэтон в твоем распоряжении, Говоров тебя обеспечит вином и провизией, даст тебе двустволку, на всякий случай, это мой тебе подарок, только, прошу тебя, не напивайся, как только вернешься, я сам тебе праздник устрою, - с душевным подъемом произнес Дмитрий.
  Когда княжна Ленская сняла рубашку Роману, рана его кровоточила.
- Я еду в больницу за доктором, - истерично резко крикнула Вероника, - он не врач, что ли, или лечить разучился?
- Не торопись, Вероника, у меня есть настой из горных трав, сейчас поменяем повязку и будем лечить его народным методом, травами, как знахарки, - поспешила остановить княжну графиня Любовь Ивановна.
   После того, как Диана, находясь в плену вожделения, лишилась целомудрия, не устояв перед страстным желанием полового влечения, зажигающим кровь, купалась в неге. Теперь ее мысли занимали наивно-детские мечты о зачатии младенца, и она требовала от Лескова, чтобы это чудо, как можно быстрее, состоялось, на что он отвечал смехом, называя ее в шутку глупой.
- Это произойдет, Диана, рано или поздно, но мы с тобой православные христиане и не нарушаем ли волю Бога, проигнорировав церковные обряды, а? ведь, после рождения младенца его придется крестить, тем самым приблизив к церкви и Богу, а сами даже не прошли обряд венчания, не говоря уж о бракосочетании? - говорил Лесков. Но она его не слушала, а поручик-то понимал, что ей всего шестнадцать лет, что она не совершеннолетняя и не знал, как церковнослужители смотрели бы на их желание обвенчаться, или поступить так: «уедемте потихоньку, да и обвенчаемся», как говорил Островский, так, что ли?
- Ты думаешь обвенчаться, полагаешь, что церковный обряд может сделать людей счастливыми? как бы, не так, возлюбленный мой, мои родители тоже соблюдали эту, так называемую, святость, что ли, но фатум неотвратимо втянул мою мать в смертельную неизбежность, она, по воле того же фатума, изменив отцу, родила Дмитрия и умерла в мучениях, а что стало с моим отцом, святой души человеком, Дмитрий же покинул этот омерзительный мир, так и не поняв его козни, и ты веришь в судьбу после этих потрясений, хотя бы, в моей жизни, а? Кто ты после этого, поручик Лесков, жертва отвергнутой любви, химерной мечты? Ты в трудную минуту отказал мне в помощи, замечая, как разрушатся моя, еще не совсем окрепшая, воля, а я превращаюсь в психическую больную, и почти высмеял меня, когда сказала тебе, что хочу родить ребенка, плод нашей любви, чтобы разрушить этот психический излом, излом души после этих несчастий, а ты не хотел, разве это любовь? Вот, Ирина одновременно жила с двумя мужиками, а твой друг Шилов даже не брезговал ею, да все очень просто, потому что любил, и ты, ссылаясь на мой возраст, не хотел меня. Морозова убрали потому, что так нужно было Шилову, богатство купца да молодая женщина, которую ни с кем делить не нужно. Мне некуда итти, у меня нет богатого наследства, оставленного родителями, и я вынуждена буду работать с кетменем в руках у таких, как Муртаза и стать его тайной любовницей, вот на что ты толкаешь меня, «быть нелюбимой, несчастной - как это интересно!», говорил Чехов, - рыдая, причитала Диана, а  Лесков вообще не понимал, что же происходит с ней.
- Ваше благородие, - обратился к Лескову садовник, - уже второй день крутится вокруг дома Васильевых незнакомец на фаэтоне, даже в дом купца Морозова ходил и разговаривал там с пожилой служанкой. Словоохотливая пожилая служанка, которая давно жила в селе, про всех все знала и поведала кучеру Ерофею, мол, семью Васильевых постигло большое несчастие, Алевтина Сергеевна померла, а Серафима Ивановича хватил удар после того, когда купец Морозов сообщил, что его сын Дмитрий сослан в ссылку, а Диана, ихняя дочь, вовсе пропала. Отъехав на берег моря, кучер Ерофей от расстройства напился и спал всю ночь в фаэтоне, а утром, напоив коня и задав ему овса, двинулся обратно в город, везя с собой печальные известия для Дмитрия.
  Алим, снабдив деньгами своего друга Кутасова, спешил к графине Милявской Вере Ивановне, чтобы в единственном сельским ресторане организовать их встречу и для этого еще попросил друга детства, работавшего официантом, выделить им отдельную кабину для общения.
- Ваше сиятельство, - робея, обратился он к графине, - сегодня в восемь часов вечера философ Кутасов будет ждать вас у ресторана, и я прошу вас, оставьте на время свои притязания, спесь и встречайтесь с ним, поговорите. Графиня была горда, Алиму ничего не ответила, а хотелось бы выпалить лермонтовские слова: «он горд был, не ужился с нами», хотя, ее душа пела, как у влюбленной женщины, а что тут удивляться, что она влюблена, она же не старая мужичка, ей всего тридцать два года, красива, образована, богата, но не было в ее жизни мужчины после гибели мужа, который бы сказал словами Языкова: «она меня очаровала: я в ней нашел все красоты», он же, после сладострастия, привел, даже, пушкинские слова, отнюдь не лестные, а находясь в состоянии неги. Я знаю причину его ухода - стыдливость: «храни святую чистоту невинности и гордую стыдливость», как говорил великий русский Поэт. Когда  я предложила Анне найти для меня латынщика, тогда уже я была уверена, что вокруг нет, кроме него, с его мыслительной способностью, эрудицией, человека, а что он ссыльный, без документов, я тоже знала, и мне это безразлично, и мне наплевать на жеманнические, презрительные пересуды кисейных барышень, я, просто, люблю, уверена, что я ему, тоже, люба. Именно, стыдливость, терзание совести, вынудили его так поступить: «как совесть из всех нас делает трусов», говорил герой великого трагика, боже мой, как я хочу его увидеть, что начинаю терять рассудок, и на ум приходят грибоедовские слова: «рассудку вопреки, наперекор стихиям», откуда такое наваждение, поразительное, необъяснимое явление, леденящее сердце чувство, разве, оно не по воле небес? Ссыльный Кутасов сидел в саду, недалеко от ресторана, откуда хорошо просматривался вход в ресторан и часто пощупывал карман жилетки, где лежали три сотенные купюры, позаимствованные у Алима. Да, он ее видел, она шла к ресторану в платье, сделанном с позументом, с короткими рукавами, которое обтягивало ее стройную фигуру, и все те, которые знали ее, отвесили низкий поклон, в ответ им Вера Ивановна кивала головой с белокурыми волосами, закрученными  в пучок на затылке. Кутасов быстро засеменил к входу, и их тоскующие в безнадежной разлуке взгляды встретились.
- Ваше сиятельство графиня Вера Павловна, я рад вашему присутствию и что вы удосужились найти время пообщаться со мной, с вашим покорным слугой, - растерявшись, сбрендил, было, Кутасов, но графиня продолжала приветствие со знатными людьми и шепнула:
- После, Борис, после. Администратор, увидев такую знатную особу, не медлил предложить ей кабину, упредив официанта, друга Алима. В кабине, куда их сопроводил администратор, огромный резной стол с мягкими стульями был уже сервирован. У графини вмиг пропало красноречие, будто, комок, то ли, радости, то ли, печали, застрял в горле и говорить не давал, только невольно текли слезы, слезы страдания и скорби. Она из невидимого кармана платья достала прозрачный платок из кисеи и закрыла лицо.
- Я понимаю, дело,  которым вы занимаетесь, Борис, обледенило ваше сердце, и никакие чувства не в состоянии растопить этот лёд, и нет для меня места там, - начала, было, графиня, но зашел официант.
- Ваше сиятельство щас соизволят сделать заказ или позже?
- Отчего же после? - посмотрев на Кутасова, переспросила Вера Ивановна, открывая листок. 
- Принесите, пока, коньяк, черную икру, а потом, целиком жареную осетрину, - сердито произнес Кутасов, чтобы тот побыстрее убрался. Я видел, Ваше сиятельство, какое раболепие, низкопоклонничество вас окружают, вот что означает сословие и титул, незнамо когда, кем пожалованный, я российский бунтарь, враг, ненавистник того, что окружает вас, скажем, простой никитинский мужик, который не всегда может развязать язык. Посудите сами, что я могу вам дать? Это вы столбовая дворянка, и, разве, мужик, вроде меня, тем более, ссыльный, может вас осчастливить, а? или вы, тоже, как некоторые кисейные барышни, верите «небесной любви Петрарки»? Не скрою, я вас люблю, но дальше-то что, злоехидные насмешки света, которые сделают из меня посмешище? Поверьте, если, даже, они, эти насмешки, появятся, вредить мне не смогут, пострадает лишь ваша безупречная репутация, к моему сожалению, эту дилемму я решить не в состоянии, или у вас имеется другое решение этой проблемы морали, всех наших несчастий? - спокойно произнес Кутасов. Зашел официант, положил заказ на стол и тихо ушел. Кутасов налил в хрустальные рюмки коньяка, но графиня не стала пить.
- Я долго размышляла о наших отношениях, Борис, не раз говорила о том, что мне все равно, кто и о чем будет говорить, когда я без вас жить не могу, я восстановлю все ваши документы, вы больше не будете находиться под надзором полиции, вы же не террорист или, там, бомбист, управляйте моим огромным хозяйством, и будем жить вместе, как супруги, хотите, обвенчаемся в церкви, и я рожу вам детей, а как мне иначе жить-то? - продолжая плакать, жалобно говорила Вера Ивановна. Кутасову жалко было эту красивую, умную женщину, тут она права, какой здесь, к диаволу, свет, пара мещан, да ремесленников, и те с узким кругозором, а та знать, которая давно обосновалась здесь, некоторые из них, даже, женились на крестьянках и счастливы и начхать хотели они на это притворное, лживое общество, которое себя именует светом.
- Он встал, подошел к Вере Ивановне, обняв за голову, прижал к себе. От нее пахло духами жасмина, а белокурые волосы солнцем.
- Значит, Ваше сиятельство принимает меня на службу в качестве приказчика, можно полагать? - целуя ее в губы, произнес Кутасов. После его прикосновения и слов графиню будто ударила молния, и к ней вернулось красноречие, она снова ожила.
 - Ты будешь хозяином всему, что я имею, Борис, какой там приказчик, возлюбленный мой, бога посланник, наконец-то, фатум сжалился надо мной, - радостно произнесла она, жадно целуя его.
- Вот что, душенька, - обратился к графине Кутасов, - только подтверди, что это отнюдь не жалость, сильное чувственное влечение, так?
- Клянусь  жизнью моих детей, Борис, это не прихоть, ты мне очень люб, а еще до знакомства я все о тебе знала, мой латынщик, - не выпуская его из своих объятий, искренно произнесла Вера Ивановна.
- «В груди восторг и сдавленная мука» говорил, наверное, по такому случаю уважаемый Фет, - с досадой тихо буркнул Кутасов.
 После настойки, которую полила на рану Романа графиня Любовь Ивановна, боль в груди утихла, и княжна Вероника не медлила наложить на рану тугую повязку.
- Мы тебя, наш Гимер, быстро вылечим, вишь, какие заботливые женщины тебя окружают, - отрывая старую повязку от раны, смеясь, говорила Любовь Ивановна. Служанка сообщила, что обед готов, и стол в столовой накрыт.
- Ты лежи, Роман, я тебе поесть сюда принесу, а то рана снова может открыться, - сказала Вероника, вставая.
- Нет, нет, я сам, к чему лишние хлопоты, - произнес поручик Серов, с помощью Вероники вставая. После обеда, по настоянию княжны, они вдвоем сидели в саду в беседке в тени орехового дерева. Со скрипом открылась калитка, к ним с петушиным задором подходил князек Рубцов Игорь Леонидович, который вовсе не намерен был так легко отказаться от княжны и навлечь на себя насмешки щепетильного общества С. Петербурга, куда они с княжной должны были вернуться после отдыха.
- Оказывается, ты, тоже, не напрасно время теряешь, Вероника, принимаешь любовные ухаживанье какового-то метиса, а сама бурно обсуждала мои похождения, - с сардоническим смехом начал Рубцов. Поручик Серов  большим платком вытирал пот с лица и, не задумываясь, бросил платок в лицо Рубцова.
- За это слово ты жизнью ответишь, ничтожество, фендрик несчастный, завтра же дуэль, иначе, я пристрелю тебя здесь и закопаю тут же в саду, - нервно произнес Серов.
- Он боевой офицер, Рубцов, и пристрелит тебя, как куропатку, убирайся с моего двора и больше не появляйся, иначе, я сама тебя пристрелю - вмешалась графиня Любовь Ивановна. Но Серова остановить было уже не возможно, он подошел к Рубцову, как можно ближе, и нанес сильный удар по горлу ребром ладони, при этом, издав странный резкий гортанный  крик с выдохом воздуха, как шаолиньский монах. Рубцов от удара упал на землю, как срубленное дерево.
- Ты, Роман, его убил? - с интересом спросила графиня.
- Этот удар смертельный и рассчитан на поражение противника в ближнем бою без оружия, а если выживет, я его убью, - яростно произнес Роман.
- Ты где этим приемам учился, Роман, если не секрет, - сгорая от любопытства, спросила княжна.
- Я же разведчик, это значит, я должен всё знать и уметь защищаться, а где, когда и кто, это уж военная тайна, - коротко ответил он и сел на свое место в беседке. Графине пришлось идти за извозчиком, чтобы отвести Рубцова, который странно хрипел, в больницу. - Напрасно ты его так больно ударил, Роман, я, все-таки, с ним дружила, жалко мне его, это он пришел от отчаяния, и можно его понять, - тихо, недовольно произнесла княжна Вероника. Поручик Серов молча встал, зашел в дом, забрав свой саквояж, направился к калитке.
- Ты куда, Роман? ведь, из глупости я так сказала, я тебя люблю и уже не смогу без тебя жить, не уходи, - крикнула княжна, чтобы его остановить.
- «Да, жалок тот, в ком совесть не чиста», как-то говорил великий русский Поэт, вам следует непременно его пожалеть, особенно, сейчас, и вспомните, сударыня, тютчевские слова: «любовь есть сон, а сон - одно мгновенье», прощайте, - произнес поручик Серов и, ковыляя, направился в сторону моря. Отвезя Рубцова в больницу, вернулась графиня Любовь Ивановна и нашла княжну в удрученном состоянии, плачущую.
- А где Роман? - недоумевая, спросила графиня. - Какая же я дура, легкомысленная пустышка, тетушка, я вслух пожалела Рубцова, и он ушел, - закрыв лицо руками причитала Вероника.
- Да он, наверное, пошел в дом, где жил, ты, ведь, знаешь адрес, айда за ним,  - быстро, вместе с княжной, покинула двор. А Серов направлялся к Шилову, чтобы тот отвез его в поместье.
  То, что словоохотливая служанка поведала кучеру Ерофею, привело его в шоковое состояние, он с подавленным настроением собирался обратно в город и все время думал над тем, как сообщить этому доброму, отзывчивому юноше о горе, постигшем его семью. Когда он въехал во двор, Дмитрий с Говоровым находились в долине у пастухов, а затем они поехали к сборщикам тютюна. Светлана, узнав, что приехал кучер Ерофей, бегом пустилась во двор, где он поил коня и, увидев ее, отвернулся, едва сдерживая слезы. По его виду Светлана поняла, что произошло нечто трагичное, и потребовала рассказать все то, что удалось ему узнать.
- У меня печальные вести, барыня, - начал было шамкать он, - мать вашего супруга Дмитрия, Алевтина Сергеевна, умерла год назад от скоротечной чахотки, а отца его, Серафима Ивановича хватил удар, сестра Диана вовсе пропала, хоть казните меня, но такова правда. Но Светлана кучера уже не слушала, впадая в полуобморочное состояние, она схватилась за балку у колодца, чтобы не упасть. Кучер Ерофей схватил ее, подняв на руки, понес к дому, все столпились на первом этаже и с любопытством смотрели, что же с барыней.
- Ерофей, что с барыней? - забеспокоилась графиня Клавдия Петровна, следуя за ним, и, не останавливаясь, велела прислуге немедля послать за доктором. Ерофей донес Светлану в гостиную, положил на диван, накрыв ее пледом, и попросил у графини дозволения уйти.
- Да толком-то мне доложи, какие такие вести ты наплел барыне-то, что она упала в обморок, а? - наливая ему, полный фужер коньяка, допытывалась графиня.
- С родителями барина несчастье, да и сестра пропала, вот я и рассказал, - коротко ответил кучер, выпив коньяк, молча покинул гостиную. Доставленный из больницы доктор средних лет, низкого роста, тучный, вытащил из саквояжа стетоскоп, начал слушать ее сердцебиение, держа пальцы на запястье.
- Обморок - с, - довольно произнес он, - какое-то неприятное сообщение вызвало у нее стресс, - тихо пробормотав, достал маленький шприц, наполнив его сероватой жидкостью из пузыречка, впрыснул в руку Светланы. Вернувшись из долины, Дмитрий, ничего не подозревая, вместе со своим помощником Говоровым подъехал к конюшне и увидел фаэтон, на котором он отправлял в село Веселое кучера Ерофея и поспешил его увидеть, откуда было знать юноше, что безжалостный фатум не только его одного втянул в неизбежность, но леденящим крылом задел и его родных. Он  нашёл Ерофея  в конюшне, где тот чистил коня, он, даже, не стал поднимать голову, когда увидел хозяина.
- Ты выполнил мое поручение, Ерофей? теперь отчего так робеешь, неужто, все так плохо? - сердито произнес юноша.
- Плохие вести я вам привез, хозяин, но Бог свидетель тому, что не по своей воле. Матушка ваша Алевтина Сергеевна померла год назад от скоротечной чахотки, а отца вашего Серафима Ивановича хватил удар, и он умер в больнице, сестра же Диана пропала, и отходите вы меня кнутом, вам полегшее станет, -  с огорчением произнес кучер, протягивая Дмитрию кнут.
- Не дури, Ерофей, он этого не сделает, - услышав разговор, вмешался штабс-капитан, взяв у него кнут. Эта трагедия настолько потрясло юношу, что он вмиг обмяк, душевная вялость, скорбь, сковали его так, что рассудок изменил ему, он престал осмыслять действительность, затуманив сознание. Штабс-капитан был опытным в таких случаях и знал, как можно облегчить последствия стрессора и, открыв поллитровку, налил полный стакан и протянул Дмитрию:
- Выпей, Дмитрий, так нужно, - коротко произнес Говоров. Прибежала служанка, сообщила, что его ждет графиня в гостиной, и он, плохо соображая, при поддержке Говорова направился в сторону дома. В гостиной находились графиня, доктор и Светлана, которая лежала на диване и медленно начала приходить в себя. Доктор, по знаку Клавдии Петровны получив свой гонорарий, покинул гостиную, и графиня жалостливо смотрела на потерянный вид юноши и понимала, какое фатальное стечение обстоятельств, определенное фатумом, непоправимый излом души перенес Дмитрий по воле Фортуны, которая изначально благоприятствовала ему, а сама украдкой готовила свои козни, отняв дорогих ему людей. Светлана, прижав его к себе, с горечью причитала, но все это успокоить его не могло, как говорил Овидий, «и некому боли мои фебовой лирой унять». Он даже плакать не мог, потому что рассудок не принимал эту скорбь, а разум не осознавал действительность, лишив его познавательной способности, конечно, потом воля возьмет вверх, и он обретет былую уверенность, а вот эта заноза всегда будет ныть, кровоточить, «занозушка заножала сердце молодецкое!», как говорил великий словесник. Дмитрий сдержал свое слово, выделив небольшой дом Анастасии с детьми, а Говоров выдал большой аванс и, по велению графини, ей и детям обновили одежонку, обеспечив продуктами.
- Теперь ты довольна, Анастасия, вишь, как все обернулось-то, все хорошо, только, вот, у хозяина небывалое горе, - садясь на край старого дивана, печально произнес кучер Ерофей. - Я готовлю ужин, Ерофей, и прошу поужинать с нами, ведь, я тебя, даже, не отблагодарила, - робея, произнесла Анастасия. После ужина, уложив детей, они остались вдвоем, Анастасия была в старом бархатном халате, от нее пахло легкими духами, что возбуждало Ерофея, который истосковался по женской плоти и благодарил Бога, что есть женщина и двое ее детей, о которых придется заботиться.
- Ты почему не раздеваешься, Ерофей, али у тебя осталась работа? - нежным голосом спросила Анастасия. Да, он робел, лениво скинул рубашку-косоворотку и в брюках лег на диван. Она сняла халат, нагишом легла рядом с ним, начала расстегивать его брючный ремень, а затем, сняла брюки вместе с трусами. Он быстро возбудился, целуя и тиская ее большие груди.
- У меня ничего не получится, даже, трудно вспомнить, когда же все это было, - начал было он, но она перебила его,- так он готов, очень большой и твердый, введи его в мою усладу, пожалуйста, только не торопись, - взмолилась она.
 Наконец-то, ценой огромных усилий, лаской, поручику Лескову удалось успокоить Диану.
- Просто не пойму, откуда такая глупая, вздорная мысль засела у тебя в голове, что я не хочу ребенка, и ты становишься сварливой бабой, а? Я тебя люблю, мы уже живем, как супруги, но я же должен был сказать о своих доводах насчет венчания, свое отношение к бракосочетанию, так? Хочешь, поживем так, как тысячи супругов живут, да и рожай ты много детей, как Ниоба, разве, я тебе противоречу?- возбужденно говорил Лесков.
- Ладно, Валера, мир, я была неправа, прости меня, пожалуйста, незнамо, что на меня нашло, - с сожалением произнесла Диана.
- Ваше благородие, у калитки служанка из купеческого дома, хочет что-то сообщить, пущать? - обратился к Лескову садовник. Служанка местного мелика, который купил дом купца Морозова, дородная женщина с гусиной походкой, подошла к беседке, где сидел один поручик.
 - Тот странный человек, который два дня торчал у дома Васильевых и расспрашивал про всех, подозрительный такой, будто, кого-то ищет, - смотря по сторонам, с опаской произнесла служанка.
- Пустяки, может, адрес перепутал или однофамильца его ищет, - пожал плечами Лесков. А напрасно он остался к нему безучастным, ему следовало бы поинтересоваться, может, филёр пронюхивал про Дмитрия-то, а зря время потратил, парень же канул в Лету.
 - Теперь долго не увидимся, Роман, может, посмотрим, чем в нашем ресторане кормят, а? - произнес поручик Шилов, сказочно разбогатевший после исчезновения купца Морозова, и велел кучеру остановиться у ресторана и ждать. Несмотря, что графиня была средних лет женщина, глаз у нее оказался наметенный, и она увидела, как Роман с каким-то мужчиной заходит в ресторан.
- Говорила тебе, Вероника, найдется твой Гимер, зайдем, сядем за их стол и будем обедать, - сгорая от нетерпения, засмеялась Любовь Ивановна. Администратор ресторана, узнав графиню, предложил ей пройти в кабину, где стол всегда был сервирован. Она нарочито поравнялась столом, за которым сидели Серов и Шилов.
- Ваше сиятельство, может, соизволит пройти в кабину, - не преставал уговаривать графиню администратор.
- Нет, - сердито сказал Любовь Ивановна, - если эти судари позволят, то мы сядем за их стол.
- Вам так и не удалось сбежать от нас, Роман, простите княжне ее глупую выходку и не покидайте ее, - обращаясь к Роману, произнесла графиня.
- Познакомься, Сергей, княжна Ленская Вероника Федоровна и ее любимая тетушка, графиня Миловицкая Любовь Ивановна, мои знахарки, - представил дам Серов.
- Поручик  Шилов Сергей Михайлович, сослуживец поручика Серова, - громко, галантно представился Шилов. По профессиональному знаку два официанта подошли к столу, где с офицерами сидели две знатные дамы и ждали, чтобы приняли заказ.
- Я вовсе не проголодался, Сергей, поехали отсюда, и ты отвези меня, в конце-то концов, в мое поместье, - по-итальянски, сердито произнес Серов. Шилов настолько увлекся разговором с графиней, что не ответил другу, а Серов встал, схватив свой саквояж, направился к выходу. Княжна Ленская, на этот раз, не могла позволить себе потерять Романа и тут же вышла следом.
- Вы, Ваше сиятельство, что-то уж слишком стали навязчивой, это вас, должно быть, утомляет, нет? Она не ответила и шла рядом, понимая, что, теперь, он будет говорить притчами. Серов ждал извозчика, в это время из ресторана вышли графиня и Шилов,- так поехали, Роман, так уж и быть, у тебя пообедаем.
- Я с тобой никуда не поеду, и у меня не харчевня, чтобы всяк там подхарчился, - начал было злиться Роман, держась за грудь. Княжне нравилось, как он злится, но ее беспокоило, что он опять держится за грудь, значит, вновь появилась боль. - Роман, я прошу тебя, пойдем домой, боль снова начала тебя терзать, нельзя тебе сейчас куда-то ехать, - как можно мягче, сказала княжна Вероника.
- А что, Кибела, твои мисты утомились в ожидании мистерии, и тебе не терпится совершить омовение моей нетленной кровью? Напрасно ждут, у меня бескровие, я потерял много крови при ранении, так что, всем маловато ее будет, а имеется комната беззычная, где вы собираетесь совершать мистерию, а? Хотел уточнить, наверняка, твой Аттис не сможет присутствовать в оргиях ввиду ущемления его нуса, если его еще не покинула навсегда пневма, - продолжал открывать свой кладезь Роман. Княжна увидела, что, опять, на его рубашке выступила кровь.
- Его рану срочно следует перевязать, опять кровоточит, - истерично произнесла княжна, торопя графиню и Шилова.
- Давай, его срочно к нам, Сергей, а потом, привези доктора, того, кто его лечил, - растерянно произнесла графиня, помогая Роману сесть в фаэтон.
- Да, брат, не заживает твоя рана-то, хоть, лопни, небось, какая-то заколдованная пуля задела тебя, - покачав головой, проворчал молодой доктор. Сделав больному укол, посыпав рану белым порошком, наложив тугую повязку, попросил  разрешения отклоняться, мол, много работы.
- Ты, Роман, наверное, голоден, и пить хочешь, мы же не дали вам пообедать, сейчас распоряжусь насчет обеда, - тихо сказала графиня. - Я голоден и, «как дикий скиф, хочу я пить; я рад свой рассудок утопить», говорил Гораций, а вы меня голодом морите, - чуть ли не закричал Роман. - Боже мой, кого же ты встретила, Вероника? Служителя муз самого Аполлона с горы Геликон, потрясающая находка, - удивленно произнесла графиня и вышла.
  Всем казалось, что ссыльный Кутасов, став хахалишкой графини Веры Ивановны, престанет помышлять о «русском социализме» Герцена, о его «Колоколе», находясь в чарующих объятиях графини, предаваясь полностью неге. Но бунтарский дух в нем не хотел угасать, теперь, имея свободный доступ к  несметным богатствам мужелюбивой Веры Ивановны, которую он денно и нощно услаждал, неустанно искал своих единомышленников. Графиня Вера Ивановна, не откладывая на долгое время, сразу же решила заняться восстановлением личных документов Кутасова и постараться избавить его от пристального надзора полиции через родственника полицеймейстера города, к которому территориально относилось село Веселое. Пашпорт Кутасову вернули, филёра, который следил за его передвижениями, отозвали.
- Вот, теперь, ты свободен, Борис, - протягивая ему пашпорт, сладко пела графиня, - конец твоим мытарствам, живи и наслаждайся жизнью, только прошу тебя и надеюсь, что ты не порочен, не запятнай мою честь, не добивайся моего падения, - прослезившись, жалостливо произнесла Вера Ивановна.
- Этого не будет, душенька, но, только, я не мытарь-притеснитель в древнем Риме, а защитник всего крестьянства, бедных, обездоленных людей, которых вы называете чернью, и очень мне хотелось бы, чтобы ты это поняла, - вытирая её слезы, нежно говорил Кутасов. Он, в самом деле, начал, было, меняться, хорошо относился к ней, к ее детям, проводя с ними долгое время, забавляя их разными играми, что очень радовало графиню, и в этом она находило свое счастье. Но ту неприязнь к таким гордячкам, особам с высоким положением, которая вкралась в его душу, еще, в студенческие годы, пока ее не смогла вытеснить ни женская ласка, ни унизительная ссылка, а любить он не любил, и в этом отношении вел себя в печоринском духе и с презрением относился к словам какого-то классика, мол, кто не любил, тот, значит, не жил, полный вздор.
  После ошеломляющих, полных трагизма вестей, о которых сообщил кучер Ерофей  Дмитрию, благодаря своей молодости и воле, он, постепенно, начал приходить в себя. Его помощник, штабс-капитан Говоров, тоже, тяжело переживший смерть своих родителей, беременной жены во время родов, прекрасно понимал юношу, его горе, скорбь, не утешал, а, просто, напоминал ему слова апостола Августина: «время врачует раны», и призывал к терпению.
- Ты немного успокоишься, и мы вместе поедем в село Веселое, может быть, Ерофей не все узнал, и ты, Дмитрий, вспомни «ящик Пандоры», из-за любопытства она его рассыпала, а на дне его осталась только надежда, - наставлял Говоров, обнадеживая его, но все было тщетно.
- Если бы не ты, я умер бы от антракоза в лагере на полуострове, - кричал он на Светлану, не обращая внимания на ее слезы, - зачем ты меня спасла, чтобы мне услышать подробности этой чудовищной несправедливости? Я хочу умереть, уснуть, кануть в реку забвения, чтобы не слышать стон души, ее плачь, хоть душами встретиться с родителями, уткнувшись в грудь матери, как в детстве, от радости зарыдать и остаться с ней навсегда, - горько, по-детски плакал он. Та скорбь, которая терзала его душу, то молчаливое душевное переживание, уже осмысление действительности, вдруг, больно задев рассудок, все-таки начало выходить наружу, давая волю его эмоциям  и печали. Графиня Клавдия Петровна слышала, как их детские плачи надрываются, успокаивать не спешила, да и поддержать их своим плачем, этих детей, она не могла, просто, не было слез, за свою долгую жизнь, потеряв близких ей людей, она все глаза проплакала, но была уверена и по-своему горькому опыту знала, что любая боль, пережитая человеком, со временем утихает, а жизнь, судьба человека, переменчива - все меняется, все течет, говорил древний философ.
  Когда графиня Любовь Ивановна сообщила, что накрыт стол в столовой, княжна Вероника со словами, - я сейчас тебя покормлю, Роман,- встала, чтобы итти на кухню, Роман её остановил.
- Я не хочу, чтобы в мою пищу добавляли цикуту, и желаю сам есть, без посторонней помощи, - начал подниматься с дивана, откидывая плед в сторону. Все сели за стол, служанка начала подавать кушанья, и Роман, странно посмотрев на служанку, произнес,- я вас понимаю, на вашу долю выпало, по высочайшему  повелению, добавить яд в мою еду, и я вас великодушно прощаю. Все засмеялись, а служанка, смутившись от его слов, покраснела, закрыв лицо руками, выбежала из столовой. Он налил дамам вина, а себе полный фужер коньяка и добавил,- чтобы не впадать в шоковое состояние в начале мистерии,- и залпом выпил. Роман, начиная, есть, доставал из своего кладезя еще более колкие слова: «в свободном слове есть отрада», говорил как-то Некрасов, продолжал он, а мне интересно было бы узнать, куда же делся твой князек-то, княжна, кауренький, то есть, каурой масти, волосы рыжие, редкие усы рыжие и, даже, торчащая редкая клинообразная бородка, и та рыжая, ну и вкус же у тебя, Вероника. Когда же я его увидел, это было похоже на причудливое видение, прямо-таки, фантасмагория, - тихо произнес Серов, продолжая, есть и, стараясь, как можно больнее, задеть княжну. Вывел-таки княжну из себя «эзопов язык» поручика Серова и, не дотрагиваясь до еды, она встала и нервно покинула столовую. Какое-то странное чувство завладело ее сердцем, заполняя кровь, душу, что было необычайно, таинственно, бурлило, и рассудок выражал недовольство этому чудо-явлению, и вдруг, молнией прошли по телу некрасовские слова: «а выискался суженный, на горе-чужанин!», поразительно, получается, что за свои двадцать восемь лет жизни он был ее единственным избранником по воле судьбы, предопределенный фатумом, который теперича начал благоволить ей, и они нашли друг друга, а?
- Не дури, Вероника, иди обедать, Рубцов же первый начал, назвав его метисом, теперь он злится, но, все-таки, влюбил в себя такую очаравашку, и пожалуйста, притворяясь, не отнекивайся, иди к нему, он дал слово, что больше тебя задевать не будет, - поглаживая ее белокурые волосы, нежно произнесла графиня. Обед продолжался, Роман сидел угрюмый, молча ел и, допив домашний фруктовый сок, встал, ковыляя, пошел в сторону гостиной и, проверив ощупью револьвер, с которым не расставался никогда, спустился в беседку в саду. Полуденная жара донимала, на вершине орехового дерева, неустанно, пел соловей, включая в свои трели новые и новые «строфы». Хорошо бы сейчас искупнуться, - подумал Роман, - здесь, хоть, море, но жарковато. У нас, в горах, постоянно веет прохладным ветерком, что-то ты тут застрял, влюбился, что ли? княжна Вероника, подойдя к нему, расстегнула верхние пуговицы его рубашки, оголив тело.
- Крови нет, повязка сухая, ты не знаешь, какой белый порошок доктор посыпал на твоя рану? а сейчас она болит? - спросила княжна, садясь рядом.
- Ты, только, никому не рассказывай, пожалуйста, этот порошок доставил на землю один ангел, Бога посланник, знаешь, что интересно, только для меня, - шутя, произнес Роман. Она не сдержалась и со словами, - ты помолчишь, когда-нибудь,- обхватила своими тонкими сочными губами, заранее умащав помодою, пахнущими чудным ароматом, его губы и застыла в долгом поцелуе. Проснувшееся вожделение начало зажигать его кровь, и он руку медленно ввел под ее платье, пальчиками нащупывая ее усладу, вокруг которой волосы были колючими, наверное, после стрижки, что, еще сильнее, неудержимо возбудило Романа, его большой мужской член выпрямился, побудив в нем страстное половое влечение. Княжна чувствовала его и взмолилась:
- Прошу тебя, Роман, только не здесь, пойдем в мою спальную. Он не мог дождаться, когда она разденется и, опустив брюки, повернув ее спиной к себе, с восторгом вошел в нее, прислушиваясь к ее сладостным, полным нежности, стонам, предаваясь сладострастию. Графиня Любовь Ивановна, имея богатый опыт в интимных делах, интуитивно поняла, что половая близость между Романом и княжной произошла, теперь она будет от него без ума и радовалась тому, что, наконец-то, эта красивая, капризная, строптивая особа заимела своего возлюбленного и будет верна ему, оставалось одно препятствие, как теперь к этому будет относиться Рубцов, мстительный, сумасбродный, и вряд ли, он останется в стороне, не навредив их отношениям.
  Рубцов и не собирался простить своей хахе ее оскорбительные, унизительные любовные игры с каким-то хахалишкой-метисом, ее кокетство, тем более, шашни, намерен был жестоко отомстить, нет, не на дуэли, это было бы глупо и смертельно опасно для него драться с боевым офицером, да стрелять-то он не хрена не умеет. Выйдя из больницы, он снял дом на постой на окраине, где жила старушенция, одна, без людей, хотя, сын с детьми, по ее словам, иногда посещали. Заплатив солидный аванс, кауренький князек сразу начал  интересоваться, мол, в селе часто ли грабят, убивают, на что старушенция неохотно прошамкала: у нас грабить-то нечего, вот, вернувшийся из каземата Салах держит все село в страхе, хотя, после его возвращения, не слышно, чтоб, кого-то гребанули, он-то, этот Салах, охоч, поживиться грабежом на приезжих, которые состоятельные. Рубцов не стал больше ни о чем спрашивать, он знал, где можно найти Салаха и через него решить мучающую его задачу и, насвистывая мелодию «Времена года» Вивальди, направился на берег моря, где находился единственный ресторан с гостиницей. Администратору, который его встретил, представился князем, и тот услужливо предложил ему уже сервированный стол у окна. Подошел молодой официант-меланоз с родимыми пятнами в лице, с карандашом и маленькой тетрадкой в руке и вполголоса спросил:
- Что сударь желают заказывать?
- Принеси мне запечатанную бутылку коньяка, черную икру, а после кебав,- закуривая длинную пахитоску, велел Рубцов. Когда официант принес заказ, Рубцов протянул ему скрученную в трубочку десятку и, как бы, между прочим, спросил:
- Бывает ли здесь Салах? - Он здесь завсегдатай, тут, в кабине, с дружком татем перекидываются в карты и анашу курят, всю кабину задымили этим дурманом, - недовольно прошамкал официант.
- Вот тебе еще десяточка и, пожалуйста, пригласи Салаха за мой стол, скажи ему, что сам князь Рубцов хочет угостить его обедом, - сардонически улыбаясь, произнес Рубцов.
- Сию минуту, князь, щас подойдет,- и ушел. Через некоторое время к столу Рубцова подошел детина, лицо которого было изъедено перенесенной когда-то оспой, весь в татуировках, стал татуриться на Рубцова, что начало было, раздражать  князя.
- Ты чего так на меня  зыбишь, знаменитый тать Салах, - сердито произнес князь, - уникальный у тебя татуаж, я не филёр какой-то, а князь Рубцов, садись, пожалуйста, выпей, закуси, балакать будем, али у тебя дела? Салах, шумно отодвинув стул, неохотно сел за стол, жадно смотря на черную икру. Рубцов налил татю полный бокал коньяка и, пододвинул блюдце с икрой к нему поближе, произнёс: угощайся, Салах, а потом есть нам, о чем базарить, конечно, если хочешь заработать, - закурив опять свою длинную пахитоску, спокойно произнес князь  Игорь Леонидович, нарочито оставляя  золотой портсигар на столе.
- Портсигар - приманка, что ли, князь, проверяешь, теляпну или нет, раз я тать, а? - снова  он начал татуриться, косо поглядывая на Рубцова, который только заметил, что он зыза. - Нет, просто желаю, чтобы ты попробовал мою пахитоску, это не простой тютюн, а смесь азиатского и европейского табака, попробуй, - предложил Игорь Леонидович. Салах взял портсигар, повертел в руках и положил обратно на стол.
- Тут недалече у меня есть надежная нора, - закуривая пахитоску, начиненную анашой, прошамкал тать, - правда, там со мной разделяет тоску одна кралечка, молодая, красивая, мужелюбивая, но она нам не помеха, только, вот, голодная, ты  заказал бы выпить, поесть, мы с собой возьмем, а? она, тоже, поест, и там основательно поговорим, думаю, что я тебе помогу, хоть какое дело, мне все равно, - вставая, жестко произнес Салах. Рубцов заказал осетрину, водки, вина и кебав на вертеле, строго наказав официанту, чтобы кабав, кроме зелени, сдобрили душистым васильком.

Глава пятая.

 Дмитрий приходил в себя, благодаря стараниям штабс-капитана Говорова, который с ним объезжал долину, излом скорби, печали сильно задев его внутренний мир, чуть не нарушили его психику, душевный склад, но воля, рассудок, восстановив его мыслительную способность, вернули в нормальное человеческое состояние, в прежнюю жизнерадость, упорство, настойчивость, и это не могло не радовать Светлану и старую графиню. В один из летних вечеров, после ужина, графиня Клавдия Петровна привела их в потайную комнату, оборудованную в подвале, которая была меблирована в стиле персидской интарсии, как она называла, в личную картинную галерею, где на стенах висели подлинники фламандских живописцев, а часть стены занимала настенная фресковая роспись в стиле «чернеца» - Андрея Рублева, искусно выполненная одним персидским ликописцем, который был тайным любовником графини, жил и работал в этой комнате. Им же, по просьбе Клавдии Петровны, были сделаны копии картины Рублева «Архангел Михаил» и иконы «Троица», графиня любила эту комнату,  она была островком ее любви, незабываемых сладострастных дней, где она с персом иконописцем была счастлива и втайне от мужа родила ему двоих сыновей, но мойры преждевременно обрезали их «нить жизни» раньше ее, этим Бог покарал её за прелюбодеяние. Когда она рассказывала об этом, глубокие морщины на ее лице, будто, оживали, ее вспоминания о счастливом отрезке жизни придавали ей силы, но давно поселившаяся в ней боль утраты любимого человека жила в ней и, как червь, истачивала ее жизненные силы. Под каждой картиной в маленьких сейфах графиня хранила свои клады с драгоценностями, банкнотами и открыла в днище стены под персидским ковром тайник с ключами, показывая Дмитрию и Светлане комбинацию, с помощью которой можно было открыть эти сейфы.
 - Тут, Светлана, хранится мое завещание вам, и вы можете пользоваться этим богатством только при совместной жизни, теперь я спокойна, что открыла вам  свою тайну, а то, как у Батюшкова: «Парка дни мои считает, отсрочки не дает», - произнесла она, тихо засмеявшись сардоническим смехом. Все радовались, что к молодому хозяину возвращаются его задорность, прежняя открытость и доброжелательность, конечно, он был молод, и время, постепенно, залечивало его душевную рану, утихала боль, которая, как заноза, сидела, ныла, и вряд ли, могла исцелиться полностью.
- Ишь, как быстро поженихались-то кучер Ерофей да Анастасия, - запрягая фаэтон, смеясь, подшучивал Говоров.
- Да, жалко эту молодую, обездоленную женщину с двумя детьми-то, - жалостливо произнес Дмитрий, - а Светлана привыкла к старой служанке, которая ей, еще, будучи девочкой, плела косу, Анастасия пусть поможет садовнику с саженцами, да клумбу с цветами разнообразит, думаю, там ей работы хватит.
- Дмитрий, в этом году сам Дионис нам благоволил, виноградники гнутся и ломятся от урожая, может, часть продадим, а? есть купчишка, желает купить у нас сорт изабеллы, - садясь на фаэтон, спросил Говоров.
- Поступай, как хочешь, Андрей Ильич, может, мы напрасно торопимся, смотри, какие черные тучи овладевают небом, и даже сам Гелиос на своей колеснице поспешно ретироавал в свою небесную обитель, наверное, чтобы спокойно наблюдать за ливнем, ведь, он, тоже, скорбит по убиенному сыну Фаэтону, а теперь, вовсе не участвует в пиршестве богов, - грустно произнес юноша. Начал моросить дождь, где-то за горами гремел гром - недовольный рык небесных воротил, сопровождая вихреобразный летний ливень, рожденный за Талышскими горами, с особым усердием орошал долину. Наконец-то, долго страдавшая от зноя долина облегченно вздохнет, буйная ненасытная Кура-Ехидна, насытившись, станет полноводной и начнет злобно шипеть, требуя очередное жертвоприношение. Впадины между горами, расположенные ниже, наполняясь водой, превращались в маленькие грязные ручейки, затапливая поле, где рос тютюн, бахчевые, которые вмиг оказались воде, и, не смотря на ливень, работники, с помощью арыков, попытались направить поток воды к виноградникам. - Жалко мужиков-то на сенокосе, - засучивая брюки до колена, начал причитать расстроенный старик, - после такого ливня, ох, как долго придется ворошить да сушить сенцо-то. В ливневую бурю присоединились еще и стрелы Зевса, которые, проблескивая в гуще черных туч  своими частыми вспышками, иногда, совпадая с громом, создавали причудливое, неповторимое зрелище. Страдавшая от долгого зноя, долина на глазах меняла свой старый серый наряд на молодое, зеленное одеяние.
 Княжна Ленская и поручик Серов, неожиданно оказавшись в плену вожделения, не устояв перед внезапным побужденьем, похотливым желанием, наслаждались до упоения друг другом, купаясь в сладострастии и в неге. Конечно, молодой поручик никогда не любил и, как-то, после возвращения от одной кокотки, где он провел бурную ночь, один из разведчиков в разведроте, жалея его, вслух при всех привел ему гончаровские слова, мол, « мне жаль его холодного черствого сердца: оно не знало упоения любви», да, тогда ему было стыдно, шла война с абреками, и другим, тоже, было не до любви, теперь, он, влюбившись в княжну, и услаждая денно и нощно эту мужелюбивую красивую женщину, вдруг, вспомнил упреки своего сослуживца, ты, мол, печоринский типаж, который относился к женщинам презрительно, и любовь, как чувство, тебе чужда, теперь-то, он понял, что такое любить, благодарил фатума за то, что вместо неизбежности в оковах одиночества, он дал возможность княжне Веронике растопить лёд в его сердце, значит, не сбылось пророчество сослуживца-то, и любовь, все же, пусть, даже, с помощью ворожбы княжны, зажгла в крови искринку, превратив ее в светоч, который начал освещать и греть его душу.
- Ваше сиятельство княжна Вероника Федоровна, - начал, было, поручик Серов, - хотел бы понять дальнейшее развитие наших отношений, ты принадлежишь к древнему знатному роду столбовых дворян, родилась и жила в столице, привыкла  к городской суете, а там, где я живу, горы, никаких магазеев, салонов, тем более, вечеринок и балов, что, должно быть, наведет на тебя скуку.
- Роман, я тебе должна сказать, что я вынуждена, буду вернуться в С. Петербург, чтоб объяснить причину распада помолвки с Рубцовым, кроме того, я единственная наследница рода, несметного богатства, и все эти вопросы следовало бы решить, а потом соединить наши судьбы «узами Гименея», ведь, ты со мной туда не поедешь, не так ли? - как-то уклончиво ответила княжна, и ни слова о любви. Роман понял ее уловку,- ловкий извращенный прием, поэтому ты грибоедовская девка, за двадцать восемь лет твоей жизни никто, конечно, кроме кауренького, даже из-за твоих денег, не желал на тебя жениться, потому что ты стерва, но еще не все потеряно, дерзай, а я завтра же уезжаю в свое поместье, что-то здесь воздух для меня стал слишком вреден, и «это уловка лукавых людей предлагать жертвы, которых не нужно», говорил Гончаров,- и отвернулся к стене. Он,  конечно, слышал, ее плачь, но не намерен был утешать, все было кончено. В это же время тать Салах долго водил Рубцова по темным дворам и, остановившись у обветшалой лачуги, тихо шепнул: мы туточки и живем, правда, не хоромы, но жить можно,- и громко окликнул: 
- Глаша, я тут с гостем, самим князем, будь с ним ласкова, а я за подмогой, нынче у нас обозначилась одно дельце и, выпив стакан водки, вышел. Глаша, кралечка Салаха, была молодая и красивая, но с неухоженными руками и в поношенной одежонке.
- Вам, Глаша, что налить, коньяк или водку, - робея, спросил Рубцов. Она сама налила себе полный стакан коньяка, отпив половину, поставила стакан на стол и подошла к старому дивану, где смирненький сидел Рубцов и, скинув свой изрядно поношенный сарафанчик, опустилась перед Рубцовым на колени, начала расстегивать его брючный ремень.
- Ты же слышал, что велел Салах, али, брезгуешь меня? но я чистая. Она нежно гладила теплыми руками его мужской член, но Рубцов был, хоть, обедневший князь, но все же, мужчина и, уложив ее на пол, на спину, с трепетом вошел в нее начал услаждать. Скоро вернулся тать Салах с бородатым, сутулым мужчиной средних лет, который на руках нес двустволку без ремня, а Салах  со словами,- я щас, - вышел в сени и вернулся с обрезом двустволки.
- Как ты собираешься нам платить, князь? извольте сначала дать аванс, - снова, неприятно зыркнув на Рубцова, произнес тать. Рубцов достал из кармана жилетки два маленьких мешочка с монетами империал и протянул Салаху.
- Кроме служанок, убивайте всех, остальное золото после того, как работа будет выполнена, - велел Рубцов. Князь, конечно, хорошо знал расположение комнат в особняке, кроме комнаты графины Любовь Ивановны, нигде свет не горел, хотя, на прикроватной тумбочке княжны горела высокая свеча в тяжелом подсвечнике шандал. Все трое были в темном коридоре и ждали, когда графиня погасит лампу, но, вдруг, дверь комнаты открылась, и графиня направилась в уборную, по невидимому знаку Салаха бородач выстрелил в графиню, которая со стоном упала на пол. Услышав выстрел, поручик Серов молниеносно достал из-под подушки револьвер, другой рукой зажал рот княжне, задув свечу, приложив указательный палец к губам. Роман отчетливо слышал шаги в коридоре, они направлялись в спальную княжны, значит, кто-то хорошо был осведомлен о месторасположении спальной комнаты, и скоро кто-то начал дёргать ручку двери, но поняв, что дверь заперта на ключ, бородач, нащупав замок, выстрелил в него. Поручик Серов с княжной лежали за ложем, и Роман ждал удобного момента и решил стрелять беглым огнем, когда те войдут в спальную. Рубцов прекрасно знал, что поручик вооружен и умышленно не предупредил татей, пропуская их вперед. Серов выстрелил по двум силуэтам, которые первые вошли в комнату, а Рубцов, просовывая руку в дверной проем, тоже, начал стрелять наугад по направлению, откуда доносились выстрелы. Хоть было темно, но Рубцов видел, как тати со стоном рухнули на пол и понял, что Серов живым его не отпустит и решил ретироваться, понимая, что поручик, пока, не выйдет из своего укрытия, так как не знает, сколько нападающих, и бегом пустился к  черному ходу и ушёл через задний двор, инстинкт самосохранения подгонял его, чтоб обезопасить себя, он, плутая по дворам, шел к дому, где жил у старушенции. Серов не был уверен, что в коридоре еще не таились нападающие, все-таки, при такой напряженной и сильной перестрелке, пуля задела-таки Веронику, и из-под ее лопатки сочилась кровь. Серов осторожно вышел из комнаты, но в коридоре уже толпились слуги, разбуженные выстрелами. Тать Салах и бородач лежали у двери спальной в луже крови. С зажженной лампой в руке он направился в конец коридора, где раненная графиня лежала без сознания, и из ее бока текла кровь. Немедленно следует отвезти их в больницу, - промелькнула мысль, и он, не задумываясь, отправил садовника за извозчиком, которые всегда дожидались клиентов у ресторана. Картечи, которыми были заряжены ружья татей, впились под правую лопатку княжны, и она, находясь в сознании, жалобно смотрела на поручика, прося помощи.
- Потерпи, Вероника, рана не серьезная, сейчас тебя и графиню отвезем в больницу, садовник уже ушел за извозчиком, - перевязывая ее рану куском простыни, с досадой в голосе проговорил Серов.
  Графиня Милявская Вера Ивановна постепенно вводила в свой, не так уж большой, круг друзей ссыльного Кутасова, представив его латынщиком и знатоком античности из Москвы, хотя, многие знали или догадывались, как он в село Веселое-то попал, если, ее словам, даже, не верили, но никто не позволял себя упрекнуть ее в этом, ведь, она вдова с двумя детьми, такая же страдающая от одиночества женщина, только, некоторые, завидовали, что она имеет такого молодого, образованного эрудита-хахлишку.
- Ты, Вера Ивановна, еще молодая и, наверное, еще детородная женщина, - наивно спрашивал ее Кутасов, - не боишься забеременеть, а?
- Если это случится, Борис, ты что, намерен меня бросить? Тебе уже тридцать лет, и нет семьи, нет дома, а разве об этом ты не думаешь, господин философ? а напрасно. Я богатая особа, и почему бы мне не родить от любимого человека, это, что, могло бы тебя обременить, прибавляя заботы и приятные хлопоты, так, что ли? - смеясь, все шутила графиня. Борис, как жирный кот, уже привыкший к сытой жизни, понимал, что все слишком далеко зашло, если влюбленная женщина готова ради него на все,  да и стоит ли отходить от полной с едой миски и снова бродяжничать, нищенствовать ради каких-то несбыточных, призрачных утопических идей? Главное-то заключается в том, что он любит графину, сам не понимал, как это произошло, из жалости что ли? Теперь привычка к ее богатому, доброму, полные нежности миру, вряд ли  даст возможность оставить эту миловидную женщину и чего тут лукавить-то? если он ее оставит потом о своем коварном, поступке горько пожалеет, ведь хитрить-то он вовсе не умел, а что если его душенька не шутила насчет беременности, а? Нет, Борис, хоть ты умный, образованный тип, но в практической жизни не хрена не смыслишь, а жаль. Пусть рожает, это же должно быть здорово, ты будешь отцом, раз эта Цирцея со своей красотой, пусть даже ворожбой завладела твоим сердцем может это и есть счастье, простое человеческое счастье: «ты обязан составить счастье женщины, которую ты любишь», говорил Островский, а любить ты ее любишь, тут доказывать-то нечего.
  В больнице, куда ночью поспешно привезли княжну Ленскую и графиню Миловицкую, молодой доктор, практикующийся в хирургии, оперировал сначала графиню с тяжелой раной в бок, вынимая из раны свинцовые картечи, и сильно возмущался тем, что кровь продолжал сочиться, унося графиню из жизни, княжне повезло, что ружье било не кучно и несколько картечи, попавшие под лопатку, не могли причинить ей смерть и доктор с раной княжны быстро исправился.
- Теперь на все божья воля,- пожимая плечами, удрученно произнес молодой доктор. Поручик Серов знал, что это жестокое кровопролитие организовал и осуществил Рубцов с помощью местных татей, и он с их же помощью найдет его и просто пристрелит. Приехал из города пристав со следователем и несколькими жандармами, начали допрашивать прислугу, которая ничего не знала о ночном налете и трупы убитых Романом татей по приказу пристава отвезли в сельское кладбище, чтоб похоронить, так как их личности давно было им известно. Оставшись один в доме, который Роман нанимал на постой, его не покидало желание наказать этого кауренького, этого недоноска, не давал покоя некрасовские слова: «надрывается сердце от муки» и его сердце охваченное местью трепетало.
  Отсидев пару деньков в доме старушенции, Рубцов решил разведать обстановку и, дав серебреный пятачок мальчику, велел ему вызвать Глашу, которая живет в этой лачуге и позвать ее к дому, где он в настоящее время стоит, если, конечно, она одна, если нет, ничего не говоря, вернуться обратно. Мальчик, вернувшись, передал, что она одна и сейчас подойдет, и за работу получил еще пятачок. Рубцов, опасаясь, что она притащит «хвоста», ушел за другой дом и стал наблюдать, Глаша, оглядываясь по сторонам, шла одна.
- Ты одна? - спросил он ее, нервничая.
- Ты что-то боязливым стал, князь, ты, в самом деле, князь или это кликуха? - с иронией спросила Глаша.
- Не вернулся ли Салах, который получив солидный аванс, должен был выполнить мое поручение? - чуть ли не заикаясь, спросил кауренький.
- Что-то его до сих пор нет, может, с дружками в очко играет, диавол знает, где он теперича, - кокетничая, ответила Глаша, - а у меня нутро выворачивается от голода, ты меня накормил бы, что ли, князёк, кормилец ты наш. Рубцов привел Глашу к себе, в его комнате стол, накрытый еще со вчерашнего дня, ломился от еды и, увидев, как Глаша бросилась к столу, начала жадно хлебать куриный суп и то, что было на столе, не выдержал и, закурив длинную пахитоску, вышел на крыльцо.
- Ничто так не унижает человека, как голод и старость, - подумал он. Рубцов долго не собирался оставаться в селе Веселое и, узнав результаты ночной перестрелки, намерен был отбыть в С. Петербург. Он отчетливо, через дверной проем увидел, как, стоная, рухнули на пол сначала бородач, а затем, тать Салах и вряд ли уцелели, а вот, что с княжной и графиней, он не знал и поэтому намерен был отправить в больницу Глашу, чтоб она узнала, не привозили ли раненых  ночью женщин, а после этого он решит, что сделать с Глашей, теперь, только, она одна знала его в лицо, и что общался с Салахом, да и вряд ли кому это интересно. А вот поручик Серов, другое дело, он, рано или поздно, выйдет на его след, тогда ему конец, поэтому, нужно, как можно быстрее, покинуть село и потеряться в гуще столичной толпы. После того, как насытилась едой Глаша, Рубцов протянул ей сторублевку,- прогуляйся по магазеям, купи себе платье и нижнее белье, - осторожно начал кауренький, - а потом зайдешь в больницу и спросишь у медсестры, не привозили ночью раненых женщин и каково их состояния, якобы, у тебя родственница пропала, вот и интересуешься, если, вдруг, кто-то спросит, уяснила? Новую одежду, когда будешь примерять, больше не снимай, расплатись и прямо в ней и ходи, да, еще купи себе новые чувяки, твои-то совсем износились, - наставлял Глашу кауренький, протягивая ей еще деньги. Графиня Миловицкая вследствие тяжелого ранения находилась в бессознательном состоянии, на грани жизни и смерти, как говорил молодой доктор, и всеми доступными средствами всячески поддерживал ее жизнь. Княжна Ленская же медленно выходила из послеоперационного состояния и находилась в сознании.
- Я тебя не брошу, Вероника, - смачивая ее сухие губы, успокаивал Роман, - ты поправишься, а того кауренького, кто организовал это побоище, я найду, и его ждут «танталовы муки», - гневно произнес Роман. Княжна Вероника покорно слушала Романа,  но говорить громко не могла, только жалостливо что-то невнятно причитала в знак благодарности, постоянно тихо плача.
 Вечером за ужином Светлана, робея, сообщила графине и Дмитрию, что она беременна, Клавдию Петровну, после ее сообщения, начало, было трясти, как спиритку во время общения с душами умерших, и она, впадая в транс, радостно произнесла, что ночью она общалась с духами предков, которые намекнули оное сообщение, поднимая руки к небесам, поблагодарила Бога за его благоволение, а в слух произнесла, мол, может, Парка даст ей отсрочку, и она увидит дитя своей крестницы и, даже, понянчит его. А Дмитрий спокойно отнесся к сообщению своей лады, и, как образованный человек, не мог признать мистическое явление спиритизм - «столоверчение» графини, и категорически отвергал возможность общения людей с духами, но новость о том, что он будет отцом, все же, привела его в трепетное состояние. Теперь у него была семья, и он не имел права ради каких-то бредовых идей рисковать своей свободой, да и что мог сделать юноша, которого фатум неотвратимо втягивал в неизбежность, отняв жизнь дорогих ему людей, может, одумался и начал благоволить, а мир хозяев и рабов, как устоявшийся общественный строй, пока оставался непоколебим, общественный взрыв, о котором мечтали умы России, который мог изменить ход истории, пока, не происходил.
- Насчет моей судьбы, ваше «столоверчение» мне что-то новое сулит, Клавдия Петровна? - выпив наливочки, нарушил тишину Дмитрий,- если да, тогда, я бы хотел к проказам судьбы подготовиться заранее и узнать, хотя бы, свою долю, будущность в этой жизни, а то, почему-то, всегда опаздываю, наша вы Фемоноя, и с удовольствием воспользовался бы вашим пророчеством, дабы, не попасть в скверное положение, как это уже было, - начал, было, язвить Дмитрий.
 - Тут никакого пророчества-то нет, касатик мой, - пододвигая ближе к себе глубокое фарфоровое блюдо с бульоном, сваренным на измельченном мясе из-за отсутствия зубов, прошамкала Клавдия Петровна, - рождение дитя, мальчик мой, это и есть счастье, поэтому, ты должен выбросить из головы свой утопизм, которым бредят многие, думая, что возможно создание идеального общества, но, увы, это может быть, только, фантазией, мечтой, и тебе не следовало бы тратить свою жизнь на эту химерность, рискуя, а заниматься семьей и хозяйством, иначе, сделаешь Светлану, просто, несчастной.
Да, она чертовски права, - подумал Дмитрий,- я не столь одержим этими идеями-то, « холопским недугом», сотни умнейших людей, хотя бы, те боевики разных нелегальных  организаций, одержимые этой борьбой, занимались террором против властей, покушались на жизнь высокопоставленных представителей, даже, убивали их, ничего изменить не могли, и эти выводы следует признать утопическими, или, просто, еще не пришло то время, когда осуществится мечта людей быть свободными, ну, а пока, крестьянин по-прежнему гнул спину на своего хозяина. - Светлана, мы с Говоровым собираемся в долину, может, поедешь с нами, да, и свежий воздух, должно быть, тебе будет полезен, - обратился к своей ладе Дмитрий после завтрака. - Нет, Дмитрий, у меня самочувствие не позволит, меня постоянно тошнит, и твое долгое отсутствие приводит меня в подавленное состояние, и мной овладевает мехлюдия, поэтому, прошу тебя, поскорей возвращайся, - неохотно ответила Светлана.
  Диана в последнее время чувствовала некоторые необычайные изменения в своем организме и по другим причинам понимала, что беременна, но не торопилась сообщить об этом Лескову. - Валера, если честно признаться тебе, то я не верю, что Дмитрий утонул, это, пожалуй, уловка лагерного начальства или, просто, его еще куда-то отправили, а документы сфабриковали, и я вообще не верю, что он мог состоять в какой-то  тайной организации или был бомбистом, абсурд какой-то, - с громкой отрыжкой начала было Диана.
- Ты случайно, не заболела ли, Диана? али,  может, отравилась а? следует показаться доктору, - озабоченно произнес Лесков.
- Извини меня, пожалуйста, сама не понимаю, что со мной происходит, а эта отрыжка меня донимает и, порой, доходит до блеванья, - устало сказала Диана.
- Не думаю, что Дмитрия сослали еще куда-нибудь, я внимательно изучал документы, полагаю, что лагерное начальство не могло дезинформировать управление тайной полиции ложной придуманной депешей о его гибели, они строго отслеживают места пребывания ссыльных, политически неблагонадежных, свободолюбивых, склонных к свободомыслию, так что, здесь ошибки не может быть, - стараясь успокоить Диану, произнес поручик Лесков. Едва дослушав своего возлюбленного, она, зажав рот, выбежала в коридор, но не успела дойти до уборной, и ее вытошнило.
- Валера, может быть, он, все же, сбежал из лагеря, и начальство лагеря, чтобы не получать нагоняй, скрыло оный факт, послав другую депешу, а? - лежа на диване, спросила Диана. Лесков понимал терзающую ее душу боль утраты родных и, несмотря на убедительные факты, его нереида, все же, не теряла надежду, что можно было объяснить, только предчувствием, и тургеневские «тяжкие предчувствия стесняли» ее юное сердце.
  Кралечка убитого при перестрелке поручиком Серовым татя Салаха Глаша, выполняя поручение Рубцова, после магазея в новом платье и чувяках направлялась в больницу, чтобы узнать о состоянии княжны и графини, ставшими жертвой гнусной, мстительной выходки ревнивого кауренького князя. Глаша, четко выполняя наставления кауренького, нашла палату, где лежали раненые, отозвав в коридор медсестру, представившись служанкой княжны, прокуренным зычным голосом спросила об ее самочувствии.
- Княжна поправляется, рана у нее оказалась не тяжелая, а вот, графиня на грани жизни и смерти, даже, наш  молодой хирург-кудесник, пока, бессилен и уехал в город за новым, более эффективным лекарством, - оглядываясь по сторонам, шепнула медсестра и не отказалась от десятухи, которую второпях небрежно сунула в карман ее халата Глаша. От сообщения Глаши Рубцов очень, было, расстроился и велел ей итти в свою лачугу и вечером ждать его, накрыв праздничный стол, мол, у него именины, чтоб у нее было именинное настроение, и она не жалела для него своих чарующих ласк. Легковерная, доверчивая кралечка с восторженным настроением покинула кауренького, распевая бранную песенку про татьбу, шла в лавчонку, чтобы закупиться и готовиться к приходу Рубцова. Тем временем, пока хозяйки не было дома, он лихорадочно искал мышьяк, которым, обычно, в домах, в хлевах травили грызунов. После долгих поисков, Рубцов, наконец-то, нашел сероватый измельченный смертоносный порошок, бережно завернутый хозяйкой дома в кусок ткани, и осторожно, еще раз завернув порошок в старое полотенце и оставив на столе десятуху, покинул дом.
  Поручик Серов сидел в ресторане, обедал и у официанта, который облуживал его, спросил, не бывает ли здесь известный тать Салах, которому он должен десятку, на что официант, сильно заикаясь, ответил.
- Салаха угробили в доме графини Миловицкой, где он намерен был поживиться, а его закадычный дружок, такой же известный тать Фарух, до сих пор оплакивает своего друга, беспробудно пьет и курит анашу.
- А он, энтот Фарух сейчас здесь? - спросил Роман, интуитивно чувствуя удачу.
- А где же ему быть, как не у нас, позвать, что ли? - спросил официант, взяв пятёрку, протянутую Романом. К столу Романа подошел детина с белесоватыми волосами, одетый в косоворотку с короткими рукавами нараспашку, все его тело была в татуаже,- ты, что ли, Салаха, моего друга, искал? - татурясь, злобно спросил Фарух, без приглашения садясь за стол Романа.
- Я его должник, - наливая Фаруху полный фужер коньяка, спокойно произнес Роман, - сороковку должен ему, а говорят, что он сгинул, теперича, не знаю, как должок-то отдать, - начал, было, блефовать Серов. Тать залпом осушил фужер с коньяком и начал недоверчиво истоуриться на Серова.
- Раз, ты был его близким другом, - продолжал поручик Серов, - значит, по справедливости, эти деньги должны быть твоими, Фарух, только, у меня одно условие, ты смог бы показать мне дом, где жил Салах? и тогда, эти деньги твои. Роман увидел, как, после его слов, загорелись глаза у татя, который, не спрашивая, налил себе еще коньяка в фужер,- это можно, только, не дом, а лачуга, давай, потопали, пока светло, - выпив, сказал Фарух, поднимаясь из-за стола. Глаша на стук открыла дверь и, увидев Фаруха, с которым, тоже, амурничала, когда Салах напивался, с незнакомцем-исполином, встревожилась, ведь, скоро должен был прийти князек, от которого тянуло одеколоном «Кельнская вода», не то, что от некоторых, невыносимым потом.
- Ты кого-то ждешь, Глаша? - увидев наполовину накрытый стол, спросил Фарух.
- Знакомого, если ты, Фарух, пришел и притащил этого великана потешиться, тогда, попозже, после важного гостя, и я вас обоих ублажу, - ответила мужелюбивая Глаша. Поручик Серов все понял, что здесь непеременно, побывал кауренький, и она его ждет.
- Вот тебе, Глаша, мой аванс, а харч мы сами привезем, да, Фарух? - протягивая ей двадцатку, радостно произнес Серов.
 День начал вечереть, туман, спускаясь с гор, смешивался с вечерними сумерками, принося желаемую прохладу. Серов, дав обещанную татю сороковку, якобы, как должок, дал еще деньги, отправив Фаруха за продуктами в магазей, а сам встал напротив  дома в тени орехового дерева. Он увидел среди деревьев крадущуюся тень, по походке он узнал Рубцова, но не намерен был спешить, пусть выпьют, кауренький расслабится, тогда, он его возьмет, теперь-то он никуда не денется, в крайнем случае, он его пристрелит, но хотелось бы его живьем привезти в особняк графини, чтобы он почувствовал своё унизительное падение, и, заковав в цепи, держать в подвале до выздоровления княжны и графини, чтобы он увидел их презрение, чтоб они напомнили ему, какой же он мерзкий, ничтожный и подлый человек. Вернулся Фарух с авоськой, полной выпивки  и продуктов.
- Фарух, человек, который находится у Глаши, и есть убийца твоего друга Салаха и его напарника бородача, я хочу взять его живым, а ты получишь солидное вознаграждение в золоте, если поможешь мне, потом, оставайся с Глашей, только, пригони сюда извозчика, прямо сейчас, чтоб тот ждал, идет? - едва справившись с волнением, произнес Серов. Тать был ошеломлен рассказом Серова, молча положив авоську у дерева, направился в сторону ресторана, где, обычно, извозчики ждали  завсегдатаев ночного ресторана. Скоро подкатил фаэтон с Фарухом, и Серов, велев извозчику подождать, вместе с татем направился к лачуге. Из лачуги доносился упоительный возглас радости кауренького, что приводило в восторг Глашу, уже, очевидно, изрядно выпившую. Фарух постучался в дверь и на вопрос Глаши ответил:
- Это я, Глаша, Фарух, выпивку и продукты принес, а потом, когда твой гость уйдет, тогда и придем, - не  медлил с ответом тать. Как только дверь открылась, поручик Серов, оттолкнув Глашу, с револьвером в руке ворвался в комнату, где за столом сидел полураздетый Рубцов, который, увидев Романа, был крайне изумлен нежданным его появлением и чуть, было, не лишился разсудка.
- Все, князюшка сраный, мерзкий гнусок, ты на этом свете, уже, отгулялся, - держа его на прицеле, презрительно произнес поручик Серов, - тебя ждут «танталовы муки», одевайся, а ты, Фарух вот эти наручники надевай на его запястья, чтоб руки за спиной были, и помоги ему одеться.
- Мне что-то плохо, - садясь на диван, срывающимся голосом сказала Глаша.
- Ты, Глаша, из какого бокала пила шампанское? - спросил Серов и, взяв указанный бокал, налил в него чуть шампанского и выплеснул в горящий очаг, тут же появился запах чеснока, что свидетельствовало о наличии мышьяка.
- Он тебя отравил мышьяком, Глаша, - вынес свой приговор поручик, - этот яд действует медленно, но надежно, противоядия не существует, очень сожалею. Серов достал из потайного кармана брюк маленький мешочек с золотыми монетами империал и протянул Фаруху,- прими обещанное золото, Фарух, от разведчика поручика Серова, - произнес Роман, пожимая его руку.
- Дай мне его порвать, поручик, за его злодейства, чтоб он сдох в мучениях, - начал, было, дурить, взбеленившись, тать.
- Ты, хоть, тать, Фарух, но честный, и, безусловно, я тебя зауважал, если хочешь, пойдем со мной, думаю, что у тебя нет семьи, а я потом собираюсь уехать в свое поместье, где для тебя найдется работа, только, прошу тебя, достань где-нибудь кандалы или цепь с замком - уважительно произнес Серов, подталкивая кауренького к выходу.
  Молодой доктор, приехав в город, посетил несколько лазаретов и аптек в поисках эффективного лекарства для лечения графини, состояние которой, по-прежнему, оставалось тяжелым. Провизор, молодая красава-девица, внимательно выслушав доктора, который ей понравился, достала из сейфа-запасника несколько флаконов с белым порошком и пузырьков с коричневой жидкостью.
- Этот белый порошок следует растворить в дистилляте, а затем, вводить шприцом в мышцу, а настойка поможет заживлению раны, - переливчатым голосом, похожим на пение славки, тихо произнесла девушка - провизор.
- Я ваш должник и желаю вас пригласить на обед в ресторан, а вечером отбываю в село Веселое, к своим больным, будьте любезны, не откажите, - робея, тихо произнес молодой доктор. Она от неожиданности покраснела, но быстро нашлась.
- Право, не знаю, согласится ли аптекарь ненадолго отпустить меня? и ушла в другое помещение, наверное, для того, чтоб отпроситься. В ресторане, куда провизор привела молодого доктора, было почти пусто, и молодой официант услужливо пригласил их к столу, который был уже сервирован, и протянул листок с перечнем кушаний.
- Меня зовут Святослав, - представился молодой доктор, - мне двадцать семь лет  и, как  я уже говорил, живу в селе Веселое, у самого моря.
- Я, стало быть, Дарина, живу здесь, в городе, с родителями, - изучая листок,  тихо произнесла она, протягивая руку для поцелуя. Святослав, сам не ожидая, влюбился в эту красу-девицу, будто, сам Купидон всадил все свои стрелы в его сердце и, ухмыляясь, торжествовал.
  У княгини Милявской появились новые странные прихоти,- может, нам, Борис связать «узы Гименея» еще бракосочетанием по ритуалу церковного обряда, а? - шепнула она, лежа на ложе в состоянии неги после полового удовлетворения стараниями Кутасова, который, порой, удивлялся ее ненасытности, как у нимфоманки, и он это связывал с ее долгим одиночеством. Он, перелистывая какой-то бульварный журнал с непристойными рисунками, не смотря на нее, привел грибоедовские слова: «вишь, прихоти какие завелись!», у тебя, Вера Ивановна, капризное желание, прямо-таки, напоминающее алкоту, почему-то, тебе просто так не живется, может, заодно, следует подумать о свадебном обряде, а? - сардонически улыбаясь, язвительно произнес он.
- Ты, Боренька постепенно насытился мною, как голодный бездомный бродячий кот обильной едой, и ленив, стал, теперича тебе не до мышей, которые, прямо-таки, нас заедают: «аль я не рожен, не крещен, аль я чужой век заел?», а? - говорил великий словесник, я же не иредула - рабыня, занимающаяся священной проституцией в храме, вот до чего доходит перекормленный голодающий анахорет, лишаясь, порой, разсудка, - не менее язвительным тоном, произнесла графиня. Кутасов бросил журнал, подошел к одежному шкафу и начал одевать ту одежду, в которой он появился в особняке графини,- все же, кругозор у вас, сударыня, как у кисейной барышни - жеманницы, большего не дано, а приобретать его не представляется возможным, - спокойно произнес он и покинул особняк.
- Вот, теперь, я снова одна, закована цепями одиночества, он, вовсе, не виноват, а все просто, тут не его шесток, кто-то из древних классиков намекал, что на свете глупостей не счесть, а как волка ни корми, он смотрит в лес. Да что меня так отчаяние прорвало-то,  может, наши отношения стерлись и настолько стали обыденными, что вынудила меня взъедаться на него, и, кажись, это было крайне невежественно, я, по-прежнему, в вопросах взаимоотношения, любви и семьи оказалась не искушенная, пройдя очередной искус, не выдержала его.
  После ливня, который сопровождали своим рыком небесные воротилы, молнии Зевса, долина снова приобрела свою обновленную одежду, преобразуясь, цвела, покрываясь зеленным ковром.
- Светлана забеременела, Андрей Ильич, - неумело управляя фаэтоном в сторону долины, - смеясь, начал, было, Дмитрий, - Клавдия Петровна же это событие связывает со своим пророчеством, как спиритка, будто, на сие сообщение повлияли потусторонние силы, о чем ей намекнули духи предков.
- Она очень стара, Дмитрий, - взяв вожжи у него, произнес Говоров, - в таком возрасте угасает пневма, наступает маразматический упадок, и она плохо понимает суть происходящего, что лишает ее пророчество здорового смысла, поэтому, тебе следует проявить к ней терпение. Бондари не успевают обручничать бочки, кадки, поэтому, затягивается перегонка вин, настоек и коньяка, а урожай в этом году отменный, будто, сам Бахус нам благоволит, и я пригласил знакомого бочара, чтобы он нашим бочарам подсобил, - понукая коня, озабоченно произнес Говоров.
- Давай, Андрей Ильич, в первую очередь, посмотрим поля, где бахчевые и тютюн, там низина и, наверное, сильно затопило, а потом поедем к пастухам, узнаем, всю ли шерсть они успели вывезти, - произнес Дмитрий, стараясь изменить возникшую тему.
  Молодой доктор Аристов Святослав, тепло попрощавшись с провизором Дариной, пригласив ее в гости, оставив свой адрес, немедля покинув город, спешил к своим больным, которые надеялись на его чудотворное лечение. Он, в первую очередь, посетил палату, где, еще в бессознательном состоянии, находилась графиня Миловицкая. Он, растворив в дистилляте белый порошок, медленно ввел в мышцу графини, намочив ее повязку настойкой по рекомендации провизора Дарины, стетоскопом прослушав ровное сердцебиение, удовлетворенно подошел к кровати княжны Ленской, которая, как ему показалось, надушилась духами в ожидании кого-то, чтоб смягчить запах лекарств.
- Я думаю, что вы, непременно, поправляетесь, - нащупывая ее пульс, довольно произнес доктор Аристов, - скоро вы, княжна, сможете покинуть больницу, покой в родных пенатах и морской воздух, уверен, окончательно исцелит вас.
  Фаэтон быстро примчал к особняку графини, но беседка у ворот, где ночами бродил пожилой сторож, пустовала, и Роман позвонил в колокольчик, висящий у калитки. Прибежал запыхавшийся сторож, увидев Серова с двумя незнакомцами, открыл ключом калитку.
- Извиняйте, Ваше благородие, я был на заднем дворе, делал обход, - и в темноте узнав Рубцова, вопросительно посмотрел на поручика Серова.
- Не беспокойся, Тимур, теперь у этой гюрзы вырваны ядовитые зубы, он, вовсе, не опасен, ты разбуди домохозяйку графини, чтобы готовили кушанья и накрыли стол в гостиной, а ты, сам лично, принеси мне ключи от подвала, - велел Роман. В подвале, куда Роман с татем насильно затащили Рубцова, были винные погреба, за погребами пустое место, да еще с дверью.
- Вот тут, Фарух, и сооруди ему жильё, прикрепи его кандалы надежно к стене и полу, ты будешь кормить этого подонка один раз в день, и, прошу тебя, только, без насилия, а потом решим, что с ним делать, идёт?
- Идёт, Ваше благородие, я все выполню, - покорно ответил тать и начал забивать крючки в стену.
- Это тебе даром не пройдет, поручик, я князь, а вы, значит, мои холопы, и по российским законам... Но Роман не дал ему договорить, косым коротким ударом в подбородок уложил его на пол.
- Ты, Ехидна, еще вздумал своим сраным титулом мне угрожать? ты живешь, пока, княжна и графиня не выздоровеют, а потом я сам тебя, собственноручно, утоплю в музге, - злобно произнес Серов. Он с Фарухом, заковав в кандалы и пристегнув Рубцова цепями с замком на недосягаемом расстоянии, поднялись на второй этаж в гостиную.
- Фарух, тут, в шкафу, много одежды, подбери себе, пожалуйста, переоденься, и пойдем в ванную комнату умыться, а потом будем трапезничать, - сказал Роман, скидывая с себя рубашку с жилетом.
 Доктор Аристов очень скоро заметил перемену в состоянии графини, она пришла в себя и открыла глаза, да это была победа, благодаря помощи провизора Дарины, ее всеисцеляющей панацее, теперь, стало очевидным, что графиня, несомненно, поправится.
- Я очень рад тебя увидеть, моя нереида, - садясь на край кровати, на которой лежала княжна Вероника, с воодушевлением произнёс Роман, вызывая душевный подьём у княжны, - я приготовил тебе подарок, о котором можно было бы только мечтать, поймал-таки этого злодея кауренького, и теперь он закован в кандалы в подвале особняка. Она, по-прежнему, громко говорить не могла, знаком головы попросила его наклониться ближе к ней, от нее пахло духами дикого жасмина, а губы ее были умащены помадою, аромат которой полностью вытеснял больничный запах, и она, не обращая внимания на молодого доктора Аристова, нежно коснулась своими сухими губами губ своего возлюбленного, спасшего ей жизнь.
- Ваше сиятельство, - обратился к Веронике доктор Аристов, - вам пора на свежий воздух, теперь, все позади, я вас отпускаю, вам придется итти, простите меня, пешедралом, а не трястись на фаэтоне, -  улыбаясь, произнес доктор, вложив в ладонь княжны, вынутые из  ее раны, картечи, добавив,- на память, княжна.
- Сегодня вечером у нас фуршет, доктор, в честь выздоровления княжны, не откажите в любезности присоединиться к нашему пиршеству,- с благодарностью заметил поручик Серов.
- Право, не знаю, удобно ли, сегодня ко мне должна приехать провизор из города, которая снабдила меня чудотворными лекарствами, и, честно признаться, я влюблен в неё, - робея, ответил доктор.
- А вы вместе и приходите, значит, мы вас ждем-с, - настойчиво просил Роман. Тать Фарух, который еще с детства считался байстрыком, был беспризорным, никогда не имел ни родных, ни своего дома, хотя, был другом известного татя Салаха, в казематах не парился, к отсидке не был приговорен, убийства и жестокое отношение к людям не терпел. Помывшись в ванне еще раз тщательно после трапезы, он прочесал белесоватые волосы, воспользовавшись душистой водичкой, и после многолетнего ношения бороды, побрившись подаренной Романом бритвою, надушился одеколоном « Кельнская вода», лежал на диване в отведенной для него  комнате в конце коридора, где была и спальная графини. Он был молод, красив, плодом смешанного брака, несмотря на татуаж с мистическими изображениями, когда его называли метисом, не обижался, по-русски говорил очень чисто и был начитан. Роман дал ему слово, что никогда не станет напоминать ему, что он тать и представит его всем, как своего приказчика, так как был намерен увезти его в свое поместье, доверив ему управлять хозяйством за его честность, верность, в чем он, было, убедился, когда Фарух помог ему задержать кауренького, тем самым, заслужил его доверие. Княжне Веронике трудно было итти, хотя, она опиралась на плечо Романа и глубоко вдыхала морской воздух. - Я никогда не забуду то, что ты сделал для меня, Роман, рискуя жизнью, спас меня от этих головорезов, а я, глупая, накануне нагрубила тебе, проявив невежество. Прости меня, пожалуйста, мой супруг, теперь, только, смерть нас разлучит, - рыдая, шамкала княжна. Роман ей не ответил, да что он мог сказать ей, они все гордячки, несдержанные, эти высокородные особы, с ними можно жить, только их любя, а он ее любит, иначе, по-другому, невозможно.
- Не вспоминай и не печалься, моя нереида, это было сказано в порыве гнева, если тебе необходимо ехать в С. Петербург по делам наследства, то я уступлю твоему желанию и могу поехать с тобой вместе, - открывая ключом калитку, произнес Серов. Вся прислуга графини собралась в коридоре, чтоб отвесить поклон, приветствуя княжну с возвращением, и среди них был и Фарух.
- Ваше сиятельство, позвольте вам представить моего приказчика Фаруха, который, будучи обеспокоен моим долгим отсутствием, примчался сюда, - подмигивая Фаруху, произнес Роман. Фарух знал порядок и формы общения с титулованными особами и, опустившись на одно колено, галантно поцеловал мягкую, пахнущую духами, руку княжны, чем вызвал у нее восторг.
- Боже мой, какой он великан, случайно, не плод Урана и Геи, а? - удивленно, с восхищением произнесла княжна и, в сопровождении двух «титанов», направилась в гостиную. Пиршество, назначенное поручиком Серовым, началось вечером и, несмотря на возражение провизора Дарины, молодому доктору удалось-таки уговорить ее пойти с ним, ведь, он всех их лечил, и безвозмездно, Роман, как-то, намекал княжне, что, не помешало бы отблагодарить молодого доктора большим гонорарием, тем более, у него появилась кралечка. - Сейчас, Роман, помоги мне переодеться, пожалуйста, - тихо сказала княжна Вероника, доставая из шкафа платье из шанжана, украшенное позументом, - а потом я покажу тебе тайник с золотом, драгоценностями и деньгами, сам и оплати его труд, ведь, он тебя и твоих друзей лечил, тоже, я имею в виду поручика Лескова, - начала умащивать губы помадою княжна.
- Я, конечно, не настаиваю, Вероника, - начал, было, поручик Серов, но ты выберешь время, чтоб навестить моего пленника, который обречен на «танталовы муки», пока, а потом я его утоплю в глубокой музге, ты же должна выразить свое презрение, плюнув ему в лицо, только, вот, дождусь, выздоровления графини, чтоб она, тоже, выразила свое омерзительное отношение к этому выродку, еще, вот что, Вероника, если ты испытываешь к нему жалость и будешь стараться, снова, уловлять к себе этого подколозу, который, как гугня, гундосит, тогда, я тебе не чета, и ты должна сказать об этом, прямо, сейчас. Резкие, полные ненависти, слова Романа озадачили княжну, и отказать своему спасителю она не решалась, тем более, теперича, видя, как он возбужден.
- Я молю тебя, Роман, давай, об этом поговорим, когда гости разъедутся, к чему такая спешка? - недовольно произнесла княжна. Он все понял, это ей трудно будет сделать, быть его любовницей долгое время, почти женой, вряд ли она на такой жест способна, да, и по-другому воспитана, проще уехать в свое поместье, забыть обо всем и заниматься привычными ему делами.
- Я в этом пиршестве участие принимать не буду, а кауренького ты обратно не получишь, ты лицемерка, своим притворством, обманом, ложным поведением, хамелеонством, "добротой", как показалось мне изначально, разбила мне сердце, да что тут удивляться, это свойственно таким особам. как ты. Вернувшись же домой, я женюсь на некрасовской крестьянке, и вы все чистотой души не чета им, а ты, Фарух, пригони извозчика, мы немедля уезжаем, пусть сударыня продолжает чахнуть над своим наследством и, как ирадула, поселится в храме и занимается священной проституцией, может, это исцелит ее, желаю, чтоб ее постигла  та же мучительная участь Данаид, прощайте, - жестко произнес поручик Серов и начал собирать свои вещи в небольшой саквояж. Княжна насколько была удручена его решимости и словами, что, обессилив, села на диван. Когда легкий фаэтон подъехал к заднему двору, Фарух вывел Рубцова, закованного в кандалы с цепью, во двор, заткнув рот его же душистым платком, посадил в фаэтон и ждал появления Романа.
- Тебе приходилось ездить в сумерках? - садясь рядом с извозчиком, спросил Серов.
- Не сумлевайтесь, ваше благородие, по-всякому приходилось ездить, а нонче, нам сама луна благоволит, - бойко ответил извозчик.
 
Глава шестая.

 Бывший ссыльный Кутасов после  унизительных слов графини Милявской, которая, даже, не попыталась остановить его, теперь, имея пашпорт и возможность свободно передвигаться без полицейского надзора, в состоянии глубокого уныния, в муках безнадежной «отвергнутой любви», покинул село Веселое и подался в город к своему гимназическому товарищу, тоже ссыльному, который жил с богатенькой  кралечкой, купался в неге и о своей прежней жизни не помышлял, теперича, утопизм революционных дум его не привлекал, окончательно разрушив его веру в химерность своей мечты. По адресу, оставленному товарищем, Борис после долгих поисков, нашел-таки большой двухэтажный особнячок, утопающий в саду и, стоя у калитки, позвонил в колокольчик, на звон которого отозвался то ли садовник, то ли сторож, детина с длинной самокруткой, пыхтя густым табачным дымом, зычным голосом буркнул,- Их сиятельство не изволят сегодня принять, приходите, когда будет дозволение, - и продолжил срезать высохшие стебельки у фруктовых деревьев.
- Разве не тут живет Самсонов Лазарь Иосифович, мой закадычный друг, с вашего позволения, я бы хотел с ним увидеться, - не сдавался Кутасов.
- Туточки, - ответил детина, - барин, стало быть, нынче, после обеда, почивают, а как представить-то?
- Кутасов, - коротко ответил Борис.
- Ждите, щас узнаю, - шаркая сапогами из задубевшей сыромятины, по каменной дорожке направился в сторону особняка. На крыльцо вышла миловидная девушка с голубыми глазами в простом набивном ситцевом платье, плотно обтягивающем ее стройный стан.
- Пусти гостя, Акимыч, - переливчатым голосом произнесла она, - негоже держать человека у калитки, как конокрада иль абрека.
- Я Кутасов Борис Леонидович, ищу своего друга, Самсонова Лазаря Ильича, с которым мне довелось учиться в гимназии и в Московском университете, - робея, выдавил из себя Кутасов.
- Я графиня Вербицкая Олеся Львовна, старшая сестра Алины, которая амурничает с вашим другом Самсоновым, - оглядывая Кутасова с ног до головы, произнесла Олеся, протягивая руку для поцелуя. Кутасов уже имел определенный опыт в общении с высокородными особами и, не замешкав, отвесил поклон, поцеловав белую, надушенную ручку графини, подумал,- диавол вас всех прибрал бы, одни графини, да княжны, небось, все крестьянки повымирали. Олеся пригласила Кутасова в гостиную и налила ему охлажденный фруктовый напиток, услышав знакомый голос, не замедлил явиться и Самсонов,- вы, уже, познакомились, Олеся, но я его вынужден еще раз представить, философ, латынщик, знаток античности, Катулла, Назона и других древних певцов, человек с богатым внутренним миром, пусть, даже, противоречиями, - обнимая Кутасова, вдохновенно произнес Самсонов. В гостиной появилась, очевидно, после обеда спавшая, полусонная Алина, сестра Олеси, хаха Самсонова, молодая, красивая, хромая на правую ногу.
- Вот, и у тебя появился шанс амурничать, Олеся, начинай с ним флиртовать, ишь, какой красавец, не чета нашим городским фендрикам, хотя, ты по природе стоик, сторонница стоицизма, умеешь противостоять своим желаниям и соблазну, - звонко смеясь, произнесла Алина, вынуждая покраснеть сестру.
- Только, не по природе своей, - начал, было, вмешиваться Кутасов, - а, вот, я киник, сторонник сократической школы, но не стану же я презрительно относиться к гедоническому поведению человека, стремящегося к жизненным наслаждениям, который не готов добровольно погасить в себе пневму, желания истинного блага.
- Начинается, -  смеясь, довольно сказал Самсонов, - а вы заденьте поглубже его бездонный  кладезь, вас ждет восхищение, наслаждение от диспута с ним.
- Я, вовсе, не диспутант, Лазарь, и тут уместны тютчевские слова: «а спорил в жизни только раз - на диспуте магистра», ты же знаешь о наших диспутах с самодержавием, которые обрекли нас на добровольный аскетический образ жизни, лишив всех благ и удовольствий, ты прости друг, может быть, это к тебе не относится, однако, я слишком быстро развязал язык, как никитинский мужик, но мне пора поискать дом на постой, - вставая, произнес  Кутасов.
- Я знаю поблизости хороший пустующий дом, который хозяева сдают на постой приезжим, - спохватилась быстро Олеся.
- Прекрасно, в двухэтажном особняке места для мышей и разных тварей хватает, а моего друга к кому-то на постой? Подожди меня, Борис, я, только, соберу вещи, их не ахти уж как много, и мы вместе пойдем, тут, кроме нас, фартовых фендриков хватает, а этим особам, кроме похотливых желаний, удовлетворения полового влечения ничего не потреба, что касается любви, то она у этих жеманниц на последнем месте, если, они еще в состоянии любить, - серчая, в спешке, выпалил Самсонов и ушел собирать вещи.
- Ты что, Олеся с ума сошла? сколько, комнат пустует, а ты его на постой, просто как-то не гостеприимно и невежественно, он, все-таки, друг Лазаря, - укоризенно с досадой в голосе, чуть ли не выкрикнула Алина. Но Кутасов был горделивым человеком, гордость считал достоинством, которая порой ему подгадила и не собирался воспользоваться советом Достоевского: «смирись, гордый человек, и прежде всего смири свою гордость» и поспешил покинуть оный особняк. На улице у духана его догнал запыхавшийся Лазарь, как бы, с огорчением, извиняясь перед другом, обиженно молвил:
- Вишь, какие у них нравы, Борис, смазливые, мужелюбивые, но до крайности у них развита врожденная алчба, при таком-то богатстве, приобретенном то ли наследством, то ли ворожбою, - отдышавшись, произнес Лазарь. Оглядываясь назад, Самсонов увидел Алину, идущую за ними, прямо в домашнем халате и босой, и хромая. Прохожие, кто с восторгом, кто с удивлением смотрели на эту молодую, красивую сударку в дорогом бархатном халате с бахромой, которая почти бежала за двумя предыдущими молодыми ребятами.
- Не поспешай за нами напрасно, Алина, вы все скупердяи, а не тороватые, видимо, скупость от богатства, как говорил великий словесник, именно, поэтому вы страдаете муками одиночества, даже, не смотря на ваше богатство, никто не желает с вами женихаться-то, - « Зла, в девках век», в таких случаях говорил Грибоедов, - не сдержался, добавив Кутасов.
- Олеся глупа, все время живет в своих химерных мечтах, призрачных желаниях, потому-то она не терпима к набитым знаниями фендрикам, вроде Кутасова, но теперича жалеет о своих словах насчет постоя, и я вас прошу обоих вернуться в особняк и забыть о ее вздорном предложении, - с мольбой в голосе произнесла Алина. У Кутасова в кармане лежала измятая двадцатка, и эта двадцатка не сулила ему возможности найма дома на постой и сытой жизни кота графини Милявской.
- В отличие от вашей сестры Олеси, «я полон весь мечтами о будущем», говорил молодой Лермонтов, вернемся Лазарь, может, какой-нибудь Гимер осчастливит Олесю, и она, находясь в плену сладострастия, станет добрее, а? - начал открывать свой кладезь Кутасов.
  Теперь, даже прислуга знала, что шестнадцатилетняя Диана была беременна, и поручик Лесков всерьез думал скрепить их союз с «узами Гименея» обрядом бракосочетания, и только в церкви, по ее же желанию, о чем он не медлил сообщить Диане и просил ее готовиться к этому священному ритуалу. Поручик Шилов после расправы над купцом Морозовым из-за ее служанки и своей хахи Ирины, жил в своем особняке с двадцатилетней молодухой, находясь в состоянии упоения, блаженства, купался в неге и в ее сладострастных мужелюбивых объятиях. Но своевольный фатум, который определял судьбы людей, не мог простить его алчность и корыстолюбие и, тяготея над головой,  неотвратимо готовил свои козни, втягивая его ладу в неизбежность  небытия, самочувствие Ирины с каждым днем ухудшалось, и молодой доктор Аристов, осматривая ее, вынес свой суровый приговор, - скоротечная чахотка, покамест, является бичом человеческих судеб, и спасенья от нее нет.
 - Такова воля божеская, его кара, Сережа, - облизывая свои засохшие губы, шамкала она, - а ты еще молод, непременно, ты встретишь свою душечку, и не живи бобылем, без семьи человек начнет чахнуть в тисках одиночества, - наставляла она своего возлюбленного, предчувствуя, что скоро Парка обрежет ее «нить жизни». Конечно, все сочувствовали этой молодой женщине, которая была искусной притворщицей, была обласкана двумя мужчинами и никак не заслуживала снисхождения Эринии, ведь, она не раскаялась в своем злодеянии по отношению к купцу Морозову, в скормившему ее, чем вызвала гнев богини, которая, кроме мщения, была еще и благодетельницей тех, кто раскаялся. Поручик Лесков же не испытывал к ней никакой жалости, но только из-за дружбы со своим сослуживцем, поручиком Шиловым, вынужден был утешать его, тем более, после шурум-бурума с купцом Морозовым с помощью Ирины, сказочно разбогател и теперь, наверное, предупреждая гнев Фурии, может, поймет суть происходящего и займется благотворительностью, избавляясь от морозовского богатства, и избежит наказания. Но так думал Лесков, к сожалению, Шилов об этом даже не помышлял, кажись, забыв о духе мщения, который, как бумеранг зла или добра, возвращался в жизнь людей.
- Вот  мы и приехали, Фарух, в мое поместье, где ты будешь моим приказчиком-смотрителем за земельными угодьями, виноградниками, живностью, а я после ранения должен поправиться, потом мы оба женимся на чистых, без жеманства,  молодых крестьянках, да и нахрена нам дались эти графини, княжны, так ?- вылезая из фаэтона, вдохнув родного горного воздуха, произнес поручик Серов. Расплатившись с извозчиком, Роман велел домохозяйке хорошенько накормить его, а потом отправить его обратно назад. Рубцова снова насильно поселили в погребе.
- Завтра спозаранку я дам тебе возможность полюбоваться первыми лучами утренней зари, «заревом заката даль небес объята», как говорил Надсон, впервые в жизни услышишь, как поет зарянка, а после тебя ждет Тартар, вечное рабство у Никты, вот цена твоим легкомысленным враждебным выходкам, кауренький, - без злобы произнес Роман. Фарух, который впервые видел так близко снежные вершины величавых гор, был потрясен белизной и чистотой этих причудливых великанов, окутанных в саван и благодарил вершителя судеб за то, что тот навсегда избавил его от той суеты, в которой он жил, от постоянного недоедания и нищеты. Боже мой, какое притворство, лицемерие, лживость со стороны княжны Ленской, и после того, когда тать - бородач всадил в нее картечи из охотничьего оружия, как в кабаниху по наводке Рубцова, невдомек ей, что кауренький хотел хабить себе её богатство, ради чего и хотел жениться на княжне. Всему есть очень простое объяснение - она, просто, не любила Романа, даже после того, когда он заслонил ее собой, спасая жизнь, вот тебе воспитанность, порядочность, благородная княжеская кровь и высокие моральные качества столбовой дворянки.
 На следующий день поручик Серов, представив Фаруха своим сослуживцем, а теперь и приказчиком, велел кухарке приготовить праздничный обед, сам сел за фортепиано, чтоб унять боль отвергнутой любви, а разсудок, как всегда, вопреки его желаниям, не давал осмыслять произошедший разлад, конечно, он был удручен, безжалостный разсудок осуждал его поведение.
 Фарух вел Рубцова к горному водопаду, который образовал глубокую музгу между скалами, и тому было не до пения зарянки, не до ярко-красных лучей восходящего солнца, которое выглядывало из-за лесистых гор, он молча прощался с жизнью, вот так жестоко отомстил ему фатум за алчбу и глупость, и тут уместны грибоедовские слова: «я глупостей не чтец, а пуще образцовых»...
  Фуршет по желанию поручика Серова в честь выздоровления княжны Ленской, в особняке графини Миловицкой, так и не состоялся в связи с плохим самочувствием княжны. Она презирала себя за то, что так низко, гнусно обошлась с Романом и испытывала чувство стыда и вины, тяжело переживая безжалостно брошенное «яблоко раздора» Эриды, и «слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда», как говорил великий русский Поэт. Теперь как ей возродиться, стать ласковой, прежней Вероникой? а ведь не получится, для этого нужно сгореть, истлеть и возродиться с помощью богов из пепла, как птица Феникс, обновляться, увы, она на это не способна. Она хотела к нему, рвалась, ни стыд, ни срам не могли ее остановить, ну и что, пусть он увидит ее падение, пусть даже станет посмешищем, она это заслужила, иначе, скорбь души, печаль, обледенившая ее сердце, убьют ее, заживо похоронив, но кроме поручика Шилова и поручика Лескова, никто не знал где его поместье, потерянное в снежных горах, о которых он всегда говорил вдохновенно. Так размышляла очень красивая, богатая особа, сгорая от тоски, страдания, как лучинка, закованная фатумом в цепи одиночества, и боль изъедала ее душу, как шашень. 
  Не сбылось пророчество графини Клавдии Петровны, вечером, отпив свой чай из настоев горных трав, она прогуливалась в саду между кустарниками - медоноса ирга, вдруг, графиню хватил удар, и когда слуги ее нашли в бессознательном состоянии, быстро доставленный врач бессильно пожал плечами, и тут Дмитрий понял, что Мойры обрезала ее длинную, запутанную «нить жизни». Графиню Синицкую Клавдию Петровны похоронили на городском кладбище в части для православных, рядом с ее родными. Похоронная процессия была многолюдной, так как графиня принадлежала к известному дворянскому роду, и за свою долгую жизнь своей благотворительностью приобрела уважение горожан, особенно, бедных. Стоя у открытого гроба, где покоилось совсем уже было, высохшее тело графини, старый иерей с длинной редкой рыжеватой бородкой, с торчащими из-под клобука волосами, с большим серебряным крестом, висящим на длинной цепочке на тонкой шее, перебирая требник, тихим голосом читал отходную по усопшей. За поминальным столом Светлана, прислонившись к плечу Дмитрия, тихо причитала:
- Мы с тобой осиротели, Дмитрий, надо бы родителям как-то сообщить, а то, они меня не простят, ведь, она близкая родственница матери.
- Тебе нельзя расстраиваться, моя лада, - успокаивал ее Дмитрий, - я сейчас же поеду на почту, где должон быть телеграф, и передам сообщение прямо в лагерь, а там уже доложат твоему отцу, только вот, как бы, он меня обратно не забрал, а? - тревожно произнес Дмитрий.
- Не переживай, Дмитрий, он же по натуре добрый человек и меня очень любит, думаю, тебе зла не причинит, ведь, я брюхатая, совсем, что ли, у него в сердце жалости-то не осталась с этой службой-то? - рыдая, ответила Светлана. Поминальный обед заканчивался, почтившие память графини Клавдии Петровны расходились, при этом, кланяясь Светлане и Дмитрию, хотя, почти никто не помнил их, все, равно считая их ее потомками, так как усопшая графиня больно уж была мужелюбивой женщиной, и на этом поприще великосветском очень преуспела, но мы не собираемся вторгаться в ее моральные правила личной жизни, тем более, в грехопадение этой умной богатой женщины, да пожалуй, и не стоит. С уходом из жизни этой чистой души женщины, вся прислуга, работники находились в удрученном состоянии, и теперь Дмитрий очень нуждался в помощи штабс-капитана Говорова Андрея Ильича, который с плотниками начал было строить русскую баню по просьбе графини.
- Со строительством бани-то, как быть, Дмитрий, жаль, что не успели, - наливая водку в стаканы, огорченно произнес Говоров. Молча выпили.
- У меня к тебе есть просьба, Андрей Ильич, рядом с особняком стоит трехкомнатный дом с верандой, комнаты хорошо меблированы в стиле интарсия, ручная работа, выполненная персидским другом Клавдии Петровны, когда муж и ее сыновья воевали с абреками. Он там вообще не жил, а жил в подвале, в комнате, которую сам же и оборудовал, превратив ее в музей для любимой женщины, я как-нибудь сведу тебя туда, просто, дивное зрелище. Вот, я желаю, чтоб ты с Еленой и сыном переехали в этот дом, чтобы быть со мной рядом, если ты считаешь меня своим другом, - наливая еще водку, вопросительно посмотрев на своего помощника, всплакнув, произнес Дмитрий.
- Мужчины не плачут, Дмитрий, а только, огорчаются, - похлопав его по плечу, грустно произнес Говоров, - конечно, ты самый близкий мне человек, и понимаю, что же творится в твоей юной душе, прошу тебя, не поддавайся этому излому, ты счастлив - прекрасная сударка, которая ждет ребенка, да и я рядом, право, мне неудобно переезжать в этот дом, только, из-за злоехидных насмешек, а баню русскую мы, все же, достроим, - выпив, ответил штабс-капитан.
  Возвращаясь в особнячок к графиням-сестрам Вербицким, Кутасов, еще по дороге, от Лазаря узнал, что их родители покинули этот грешный мир, когда жили еще в России, отец вследствие ранения, а мать от глубокого стрессора после его смерти, оставив огромное состояние двум дочерям, и Кутасов намерен был, во что бы не стало, влюбить в себя Олесю, пользуясь этим богатством, ведь, не поносить же Бога за то, что он родился не графом или князьком, он завяжет с ней доверительные отношения, используя ее, чтоб она слушала его денно и нощно о «небесной любви Петрарки», услаждая ее слух. Убедившись, что она уже без него не может, тогда он, проявив свой «талант» библейского искусителя, сделает ее беременной и бросит, вынудит эту гордячку молящим голосом напомнить ему пушкинские слова: «кто ты: мой ангел ли хранитель, или коварный искуситель?», так и не простив ей невежественное отношение к нему, пусть сходит с ума, только без него. Он привык к миске с едой, которая всегда была полная, когда он жил с графиней Милявской, а тут, даже присесть не предложила эта скупердяйка, ханжа, лицемерка, одним словом, мольеровский Тартюф.
- Я очень сожалею о своем негостеприимном отношениям к вам, Борис, пойдемте, покажу вам ванную комнату, а затем, все вместе пообедаем, - доброжелательно, как бы, извиняясь, встретила его Олеся. Ага, - подумал Кутасов, - неужели мои чары, чары искусителя, начинают действовать, а? В гостиной, за обильным обедом, Борис, одетый в барский халат, обшитый чудной шелковой тесьмой и бахромой, решил-таки, не откладывая, уязвить самолюбие Олеси.
- Этот халат, который вы мне дали, наверняка, уже был надеван каким-то фендриком, так как от него несет одеколоном, по-моему, цветочным, и, стало быть, надевают оный халат поочередно, что ли? - с иронией произнес Кутасов, выпивая коньяк, налитый в хрустальную рюмку.
- Да ты успокойся, Борис, надевал его всего один раз наперсник Олеси, поручик Чемезов, который побыл-то недолго и отбыл по делам службы в Россию, - нечаянно ляпнула Алина, давая повод Кутасову продолжить свое ехидство.
- Тут уместно повторить грибоедовские слова: «какие низости!», допускаю, что этот поручик уловлял вас к своему похотливому желанию, да, Олеся? И что вы вовсе не склонны расстаться с этим халатом, а я не люблю, когда тело чешется, - продолжал язвить Кутасов. Но она, как окаменевшая Ниоба продолжала молча есть, только, неодобрительно посмотрев на сестру.
- На днях, Борис, мы с тобой пойдем на охоту, и я тебе покажу природу-девственницу, а сколько дичи, кабанихи с кабанятами, и никто на них не охотится, - решил разрядить обстановку Лазарь и утихомирить Кутасова.
- Они же мусульмане, свинину не едят, в горах, кроме кабанов, еще водится и ирбис, с которым боролся лермонтовский мцыри, а я не хочу умереть от его когтей, как Гиас, - недовольно сказал Кутасов. Наконец-то, Олеся не выдержала ехидные выходки Кутасова, нервно доедая обед, и, заметив ее состояние, Кутасов не медлил добавить еще ложку дегтя в ее бочонок с медом:- «и всё ведь это в вас ехидство действует», говорил Островский, - спокойно продолжал злобствовать он, и Олеся, оттолкнув от себя блюдо с недоеденным кушаньем, покинула гостиную.
  Получив телеграфное сообщение о кончине графини Синицкой, отправленное Дмитрием в лагерь ссыльных, лично для поручика Никитина Ивана Савельевича, он, с разрешения руководства, с женой Ларисой покинул полуостров. Барыня, Никитина Лариса, обняв дочь Светлану, горько заплакала, заметив ее растущий животик, не стала сильно прижиматься к ней, а затем, она обняла своего зятика Дмитрия. Оставаться в стороне поручику Никитину было негоже, и со словами: 
- Влюбил-таки ворожбою в себя мою единственную дочь, Дмитрий, теперь, бывший ссыльный,  - обняв его, уже по-родственному, тихо произнес Иван Савельевич. Посетив кладбище, где была похоронена графиня Клавдия Петровна и, помянув ее за обедом, погостив три дня, чета Никитиных отбыли обратно в лагерь, к месту службы поручика. Штабс-капитан Говоров Андрей Ильич, все же, не  мог устоять перед просьбой своего «начальника», собрав у своей кралечки Лены пожитки, так как у него ничего не было, на фаэтоне двинулся в сторону, теперь, особняка Дмитрия, который не отходил от беременной Светланы, которая, то ли из-за перенесенного ею стрессора, когда она увиделась с родителями, то ли, по причине беременности, этот недуг, по утверждению врача-акушерки, переносила болезненно. Кучер Ерофей, который по воле фатума, встретился с молодухой Анастасией и наслаждался в ее мужелюбивых объятиях, по-отцовски заботился о ее детях, жил по соседству с Говоровым, теперь не кучерил, а помогал по хозяйству его семье да занимался строительством бани.
- Ваше благородие, обратился он к Говорову, - надобно ехать на базар за котлом и чугункой для бани, которая уже, почти готова.
- Хорошо, Ерофей, поезжай, но я хочу тебя назначить старшим над работниками, чтоб ты сам распределял им работу, ездил в долину, занимался пастухами, контролировал сенокос, лично привозил шерсть во двор, поторопил бондарей, а то, скоро сбор винограда, а они не успевают бочки и кадочки обручничать, да и наушник доносит, что, очень много воруют, особенно, после смерти графини, не признают, пока, молодого хозяина, - жестко произнес Говоров.
  Ирина, бывшая служанка купца Морозова, который был попечителем ее, когда она стала круглой сиротой, а затем, ставшая хахой поручика Шилова, якобы, он ее очень любил и требовал, чтобы она от Морозова ушла к нему, мучительно умирала от скоротечней чахотки. - Ты, Шилов, никогда меня не любил, - облизывая сухие губы и кровавую пену в углу рта, тихо шамкала Ирина, - и кровавую сцену с похищением Дианы вы придумали, чтоб свалить его и захватить его богатство с моей помощью, это вам удалось. Теперь, я наказана, но я-то любила тебя, и нет у меня зла на тебя, я тебя прощаю, а простит ли Бог? Прошу выполнить последнюю волю умирающей - похорони меня рядом с родителями, - едва слышно, произнесла она и устало закрыла глаза. Шилову было не по себе, потеряв молодую женщину, которая стала жертвой гнусного коварства, теперь, он один будет чахнуть над сокровищем купца Морозова, но ворожба, алчба, вселившись в его душу, как шашель, изъест его изнутри, нежданно, по воле того же фатума, убьет его так же, как Ирину, но это будет потом.
  Графина Миловицкая, благодаря стараниям доктора Аристова и его сударке, провизору Дарине с ее чудотворными лекарствами, окончательно пришла в себя и, даже, не смотря на упреки доктора, с помощью своей служанки, начала ходить по палате. Княжна Ленская полностью поправилась, тоже, с помощью доктора Аристова, который за ее лечение получил от нее солидный гонорарий в золоте и был намерен обвенчаться с Дариной и уехать к ней в город, благо, у него появились средства и, будучи не алчным человеком, он от графини, тоже, желал получить свой гонорарий.
- Любовь Ивановна, вас уже можно отпускать, а за новое лекарство, которое помогло вам, я еще не расплатился, - решил намекнуть графине доктор Аристов.
- Да, да, голубчик, щас подгонят фаэтон, вы поедете со мной и получите свой гонорарий, и примите мою благодарность, вы спасли мне жизнь, - тихо произнесла Любовь Ивановна. У княжны Ленской было удрученное настроение, она была на распутье, не знала, к кому обратиться, чтоб узнать местожительство поручика Серова. Шилов, который мог ей помочь, был занят похоронами Ирины, оставался только Лесков, и она намерена была поехать к нему. Она не знала, что стало с Рубцовым, с этим телепнем, да и ей было все равно, ее сердце по-прежнему трепещет от нетерпения, желания увидеть своего возлюбленного, которого она так низко обидела, въедаясь в мозг, мучила одна мысль - примет ли он ее? Любовь Ивановна, расплатившись с доктором, тоже, как княжна, золотом, была удивлена тем, что поручик Серов, даже, не попрощавшись с ней, уехал в свое поместье.
- Какая же ты, Вероника, нетерпимо строптивая, скверный у тебя характер, и не пойму, откуда у тебя такая сердобольность, нашла, кого жалеть, нашего убийцу, вот это да! и на ум приходят некрасовские слова: где я? где? цепенеет мой ум!».
- Я, просто, была неосторожна в разговоре с ним, если бы вы знали, как я страдаю, я в отчаянии, оно «мною овладело», у меня упадок духа, и мне не хочется жить, зачем, только, он меня спасал, чтоб услышать мои презренные слова, которых не заслужил, увидеть мое падение? - громко рыдая, причитала княжна.
  Поручик Лесков находился в своем особнячке, в саду кормил своих певчих птиц, а Диана, измученная рвотой по причине беременности, сидела в беседке в тени. Полуденный зной донимал всех, садовник, с помощью ручного насоса и  самодельного  тканевого шланга, из колодца поливал сад, часто направляя холодную колодезную воду под рубашку, охлаждая себя. У ворот остановился фаэтон, фаэтонщик, пожилой мужчина, по просьбе княжны Ленской, приложил маленькую лестницу к ступени, опустив ее, почти, до земли, и помог спуститься Веронике.
- Ваше сиятельство, княжна Вероника Федоровна? - удивился поручик Лесков, - можно полагать, что вы уже в добром здравии? - отвесив поклон, спросил он, целуя белую надушенную руку княжны.
- Да, Валерий, полагаю, что сама Фортуна вмешалась в это кровавое побоище, заслонила меня и вашего друга поручика Серова, а графиня Миловицкая Любовь Ивановна оказалась, как раз, на линии огня, и была тяжело ранена в бок, Бог ее, тоже, защитил, не смотря на тяжелое ранение, доктор Аристов помог ей выздороветь, она теперь в особняке, - обнимая Диану, тихо произнесла княжна.
- Поручик Серов рассказывал мне об этих кровавых событиях, отказался от нашей помощи, все говорил о каком-то кауреньком, мол, он ваш жених и организатор побоища, сам хочет его достать, а больше я его не видел, один из моих офицеров сказал, что, вдруг, он нежданно-негаданно собрался и уехал в свое поместье в горах, - садясь рядом с дамами, прогуторил Лесков. Снова начало тошнить Диану, и она, извинившись, ушла в дом, а княжна, воспользовавшись ее отсутствием, обратилась к Лескову:
- Валерий Антонович, у меня к тебе просьба, мне известно, что поручик Серов твой бывший подчиненный, и ты должен знать, где находится его поместье, мы не дообсудили важный вопрос, в связи с этим, молю тебя, помоги мне найти его, - вытирая слезы  платочком из кисеи, жалобно произнесла княжна.
- Я вам признаюсь, княжна, даю слово офицера, что я ни разу не был в его поместье, мне, только, известно, что он родился там же, в горах, отец его был в чине бригадира, потом был отозван в ставку для нового назначения, но в указанный форт не доехал, и никто ничего не знает о его дальнейшей судьбе, хотя, были организованы экспедиции по его розыску. Это было тогда, когда он был еще отроком, мать не пережила это происшествие и вскоре, от горя, скончалась, его воспитала домохозяйка, которая, по рассказам, еще прежних, слуг, была его родной матерью, и ей было оставлено завещание на всякий несчастный случай обоими родителями, и он, зная об этом, никогда не расставался с нею. Он очень мужественный, образованный человек и награжден военным орденом «Знак отличия», надежный боевой товарищ, бесстрашный, вот, что я могу о нем сказать, - вытирая пот с лица, с пафосом произнес поручик Лесков.
- Это меня не утешает, Валерий, я молю тебя, поручи своим офицерам, может, кто-то из них знает и, случайно, был в его поместье, пусть безотлагательно сообщат мне, пожалуйста, я уж в долгу не останусь, - печальным голосом сказала княжна, собираясь итти, и Лесков должен был ее проводить до фаэтона. Тут ничего не добьешься, - подумала княжна Ленская, - эта была моя последняя надежда, и она так бездарно рухнула, а ведь, он знает о нем все, где живет, не знает, странно-таки. Лесков испытывал  неудобство в том, что ему впервые пришлось солгать, говорить неправду, но, отнюдь не так, ведь, в самом деле, он никогда не был в его поместье, и это правда, тут нет никакой лжи. Она просто втюрилась в Романа, и разлад, разногласие, наверняка, порушили их отношения, а он из тех, которые не позволят, даже словом, задеть их, что и позволила себе княжна.
- Диана, я тут же вернусь, только, выясню один вопрос, поэтому, отлучусь ненадолго, - целуя в бледные губы свою нереиду, второпях произнес Лесков. Он хотел помочь Веронике, по ее страданию понял, что она влюблена, увлеклась им, очарована, это и есть чувственное влечение, страсть, грибоедовский «род недуга», поэтому Лесков направился к прапорщику Молодцову Алексею Трифоновичу, который жил на окраине в своем поместье иногда выполнял разные его поручения, и просить, чтоб он навел справки о поручике Серове, так как он мог и не поехать домой. Прапорщик Молодцов молча выслушал своего командира и обещал немедленно приступить к выполнению «задания», а результаты, в первую очередь, доложить командиру на его решение. Прапорщик Молодцов, по привычке своей профессии разведчика, переодевшись в одежду нищего, в лохмотьях решил разведать особняк графини.
- Подайте отшельнику - аскету, погорельцу на пропитание,- стоя у калитки, просил он подаяние.
- Тут приличный дом, нищий, или кто ты там, погорелец, это особняк графини Миловицкой,  и ты напрасно здесь у калитки челом бьешь, графиня Любовь Ивановна нонче болеет, а слугам не до тебя, - отмахнулся от него садовник. В это время княжна, изнемогая от полуденного зноя, находилась в своей спальной, где было прохладно, а графиня, по предписанию врача Аристова, прогуливалась в саду.
- Пропусти его, Тихон, - приказала она садовнику, - вели кухарке накормить погорельца и дать ему с собой продуктов, - недовольно сказала графиня. Молодцову повезло, что его в столовой за стол посадила та словоохотливая служанка, которая была очевидцем ссоры княжны и поручика Серова, когда он произносил свою, чуть ли не бранную, речь в адрес Вероники, и она через наполовину открытую дверь все разговоры слышала.
- А ты не слышала, после разлада поручик, куда собирался ехать, а? - хлебая щец, спросил прапорщик. - Это потом уж он, разговаривая со своим приказчиком Фарухом, упоминал устье какой-то реки, где-то под Ленкоранью, у моря, якобы, там его родовое поместье в горах, - тараторила без устали балаболка-служанка, которая продолжала молоть балаболу. Отвесив низкий поклон графине, сидящей в беседке в тени, прапорщик стал быстро уходить в направлении своего дома, чтоб переодеться и доложить новости, которые он узнал у служанки. Конечно, поручик Шилов точно знал, где поместье Серова, но Лескову не хотелось к нему обращаться, и он, узнав о присвоенном им единолично богатстве купца Морозова, с омерзением отнесся к его корыстолюбию, не хотел боле поддерживать былые дружеские отношения с ним и очень жалел двадцатилетнюю Ирину, ставшую жертвой в его гнусных хитросплетениях. Дождавшись прапорщика Молодцова, он, по его виду, понял, что тот добыл нужную информацию.
- Вижу, что доволен, Алексей, значит, есть приятная новость, да? - наливая в хрустальные рюмки коньяк, улыбаясь, произнес Лесков.
- Мне, приблизительно, известно, где поместье Романа, только, нужна старая военная карта, думаю, что она у вас имеется, - выпив, весело сказал Молодцов.
- Конечно, ты прав, такая карта у меня имеется, она в кабинете, вот будет ошеломлен поручик Серов внезапным появлением княжны и, может, порадуется, ведь, сам же говорил, что любит ее, - разворачивая карту, проговорил Лесков.
  Кутасов со своим сарказмом в адрес Олеси во время обеда, кажись, переборщил и горел желанием извиниться перед ней, ведь, в отношении этой гордячки у него созревала иная фабула поведения, в основу которой лягут побочные обстоятельства, которые должны ошеломить графиню Олесю, взбудоражить ее спокойствие, ведь, он намерен влюблять ее в себя и, когда, она поймет, что без него жить не сможет, он тихо исчезнет. Ты становишься циником, коварным, бесстыдно наглым, Борис, некрасовским «лихим сердцеедом», и тут не лишне вспомнить герценовские слова: «женщины страшились его наглых преследований». Он не понимал, когда и откуда в его философской башке родился гнусный цинизм - мстить женщинам таким вот бесстыжим образом, неужели, из-за графини Милявской, которая зажгла в его крови искринку давно потухших чувств, влюбив его в себя, а? Ай да Борис, революционная спесь у тебя пошла на убыль, появилась кичливость, презрение к женщинам, точно, печоринский типаж, и тут ничего не поделаешь, пока, сам не обломается на этом поприще. Он осторожно, с трепетом постучался в дверь комнаты Олеси.
- Ваше сиятельство графиня Олеся Львовна, я прошу простить мои необоснованные хамские выходки в ваш адрес, вы глубоко ошибетесь, приняв меня за невоспитанного, грубого, подлого человека, и это будет несправедливо, я вас прошу принять мои извинения, ведь, я вернулся из-за того, что вы мне нравитесь, давайте, все сказанное примем за шутку, вы красивая, ваши чары сразу же заворожили меня, - несмело начал, было, Кутасов, свои слова, тщательно замаскировав лестью. Олеся отложила книгу, не вставая с дивана, внимательно, изучающее посмотрела на Кутасова, очевидно, желая уловить в его словах иронию, ведь, давно никто не говорил ей такие теплые, нежные слова, и сердце ее начало трепетать.
- Что-то сегодня очень уж марный день, душновато, не помешало бы сходить в речку купнуться, вы не против? - вставая, спокойно произнесла Олеся.
- Я бы с удовольствием, но в трусах по колени, как-то неудобно, а коротких трусиков, для купания, у меня нет, - огорченно произнес Кутасов.
- Не огорчаетесь, Борис, это дело поправимое, мы сначала зайдем в магазей и купим вам короткие трусики, а потом в речку, идет? Увидев их вместе, уходящими, Алина, даже, ахнула, толкая в бок Лазаря.
- Он, твой друг, как быстро, будто ворожбою, Олесю очаровал, просто, неслыханное дело, растопил лед-таки в ее сердце, теперь-то она, точно, не грибоедовская злая девка, - удивленно сказала Алина.
- Очарованием, Алина, только, очарованием,  - кивая головой, утверждал Лазарь, - это притягательная, волшебная сила, вызванная вожделением, зажигающая кровь, что есть та искринка, которая является предвестием великого, никому не подвластного чувства - любви. Пусть она пылает страстью, чувственным влечением к нему, сгорает в огне любви, пусть это чувство заполнить ее кровь, душу, ум, вот тогда, она, даже, дня не проживет без него, - вдохновенно прогутарил Лазарь, лежа в горячих, мужелюбивых объятиях похотливой двадцатилетней Алины.
- Лазарь, может, твой друг вообще без денег, а? ты открой мой сейф и дай ему, пожалуйста, денег на расходы, это будет удобна, ведь, ты ему друг, и этот жест он примет, как должное, а я очень хочу, чтоб у них сладились отношения, - целуя своего возлюбленного, доброжелательно произнесла Алина.
- Магазей-то тут недалече, Борис, оттуда выйдем прямо к реке, ты посмотри еще, что тебе необходимо, и сразу закупаться, - взяв его под руку, ласково произнесла Олеся.
- У меня ничего нет, Олеся, кроме того, что на мне, кроме военного вещмешка и измятой двадцатки в кармане, давай, оставим эту затею и поторопимся к воде, - ломаясь, с ханжеством произнес Кутасов.
- Ладно, завтра я тебя отведу в мастерскую « мадам Элиз», они с тебя снимут мерку, сошьют несколько костюмов и несколько пар туфель по европейскому фасону, - не сдавалась Олеся. А что, я снова наскочил на «колесо Фортуны»? хорошо, что у нее завязаны глаза, иначе, она узнала бы меня и не представила бы этот случайный рог изобилия, догадайся она о моих гнусных, коварных помыслах, - подумал Кутасов, ныряя в мутные воды Куры. Двадцатипятилетней, с белокурыми волосами, прекрасно образованной Олесе, сердцеед Кутасов нравился, она была счастлива, что, наконец-то, вместо надоедливых фендриков, которых интересовало, только, их похотливое желание, как бы ублажать ей, появился красивый, образованный молодой человек, пусть, с необычайным мышлением, пусть, у него «эзопов язык», но она намерена терпеть его и влюбить его в себя, хватит с нее чахнуть в одиночестве, при таком богатстве-то, и родить от него много детей, как Ниоба, - лежа на берегу на зеленной травке, подумала она, с наслаждением смотря на его атлетическую фигуру. Да и фатуму было любопытно, что их желания влюблять друг друга в себя совпадают, и это ему нравилось, но он был терпелив, пока, не торопился определить их дальнейшую  судьбу, ждал и наблюдал. -
 Боже мой, - воскликнул Борис, ложась рядом с Олесей, - какая чудная родинка на твоей шее, а как мне неудержимо хочется коснуться ее, просто, сил нет, - начал было лукавить Кутасов.
- Ну, коснись, - вытягивая шею, разрешила Олеся и с трепетом стала ждать его прикосновения. Кутасов уже имел такой опыт со сладострастной графиней Милявской, он осторожно положил руку на жабо - кисейную оборку, которая покрывала ее грудь после купания, губами нежно коснулся сначала шеи, а затем и родинки, при этом, не спешил, будто застыл в таком приятном положении, и уловил, едва слышимый, вздох чувственного наслажденья, издаваемый Олесей.
- Олеся, у тебя давно никого не было, я имею в виду мужчин? - вдруг, спросил он, интуитивно почувствовав, что она находится в состоянии неги, и все, что угодно ему может быть дозволено, глупо было бы выпустить такую благоприятную инициативу из рук. Кутасов, не отрываясь от родинки, рукой осторожно приподнял кисейную оборку, оголив ее стоячие груди с темными сосками, положив руку на грудь, начал пальцами тискать ее, иногда, покусывая соски, приводя Олесю к грани исступления, чувствуя, как  она теряет самообладание. Она уже готова, прямо тут и сейчас же, не откладывая, - промелькнула шальная мысль в его философской башке. Олеся тоже его чувствовала, он сильно возбудился, опустив вниз свои мокрые короткие трусики, ее руку подвел к своему половому члену, который уже выпрямился.
- Кругом народ, Борис, прошу, остановись,- взмолилась Олеся, а сама, поглаживая его член, как в бреду, шептала: боже мой, какой он большой. После этих слов Кутасов сначала чуть, а потом с полной силой вошел в нее, уже не обращая внимания на ее стоны.
- Фарух,  - обратился к своему приказчику поручик Серов, - готовься, как только рассеются утренние сумерки с туманом, мы идем на охоту, все необходимое снаряжение ты найдешь рядом с твоей комнатой в сенях, оружие и патронташ я щас принесу, ты станешь свидетелем появления чудного зарева за горами от восходящего солнца, его ярко-красных лучей, ласкающих горные склоны, долину и ущелье, где мы собираемся охотиться, если повезет, там услышим «строфы» зарянки, - неожиданно романтично произнес Роман. Вскоре Роман вернулся с двустволкой, чудно инкрустированной, и патронташем.
- Это ружьишко мой подарок тебе, Фарух, за дружбу, от чистого сердца, а потом подарю молодого жеребца, только что объезженного, - произнес Серов.
- Ваше благородие, - и он запнулся, Роман увидел его слезы и, прижав к себе, начал хлопать по спине, успокаивая его. Потом Роман зашел к домохозяйке Серафиме Ивановне, своей родной матери, воспитавшей его до отрочества, которая сидела на диване, вязала и, обняв ее, долго держал в своих объятиях.
- Матушка, я спозаранок с Фарухом ухожу на охоту, мы поживем в нашем охотничьем домике в ущелье несколько дней, а делами руководит Илья Ильич, все идет своим чередом, но ты не забывай, что ты тут главнокомандующий, и все вопросы должны решаться, не минуя тебя, - целуя ее руки, произнес Роман.
- Хорошо, мой соколик, тебе нужен отдых, только, молю тебя, береги себя, - целуя его в глазки, молвила Серафима Ивановна.
- Я не знала, что ты, Вероника, до такой степени легкомысленная, - бранила княжну графиня Любовь Ивановна,
- Роман даже признался в любви, ты, как дурнушка-барышня, этого выродка Рубцова надумала жалеть, тем самым, оттолкнув поручика, унижая его достоинство, не пойму, что на тебя нашло, жалеть убийцу... Княжна не отвечала, а просто беззвучно рыдала. Графиня села рядом, поглаживая ее, выцветшие на солнце, белокурые волосы, успокаивала ее.
- Ведь, Шилов-то, наверняка, знает, где поместье, собирался же его увезти, когда в ресторане рана у него открылась, все знают, но не говорят, - сделала свой неутешительный вывод графиня.
- Я ездила к поручику Лескову, он в его поместье, тоже, не был и был огорчен, что ничем помочь не может, а Диана счастливая, беременна, вот, только, постоянно ее мутит, - сквозь слезы сказала княжна.
- А ты, тоже, Вероника, еще до помолвки жила с этим кауреньким, как его называл Роман, надо же такое придумать, а вот, так и не забеременела, кто-то из вас оказался бесплодным, да дай-то Бог, что это он, интересно было бы узнать, куда же Роман его дел, он боевой офицер, дворянин не стал бы хладнокровно убивать человека, а как он татей-то уложил, а? - с восхищением говорила Любовь Ивановна. Теперь особнячок графини охраняли трое бывших военных, один в дневное время, а двое в ночное, она боялась, что кто-нибудь ночью ворвется и порешит всех. Лескову жалко было свою ладу, которая не ела, не пила, и все время ее подташнивало.
- На днях я тебя увезу в город, в больницу, пусть обследуют, может, там будет легче, а сам сниму нумер в гостинице и буду там жить, пока тебе легче не станет, - проговорил Лесков, уставший от болезненного состояния Дианы. Пока Лесков разговаривал с Дианой, прапорщик Молодцов от руки нарисовал небольшую дорожную карту до Ленкорани, с указанием деревень и примыкаюших дорог, и готов был отнести её княжне, как подарок от своего командира.
  С каждым разом состояние Светланы ухудшалось по причине ее беременности, и по совету жены штабс-капитана Говорова, Елены, Дмитрий увез ее в больницу, акушерка, успокаивая его, мол, это для беременных обычное дело, получив щедрый хабарец, обещала всеми возможностями поддерживать ее. По воле фатума, который еще «тяготел» над семьей Васильевых, поручик Лесков, в виду отсутствия других больниц с отделением для рожениц, привез Диану в ту же больницу и у выхода из больницы встретился с ним, но, не зная его в лицо, спокойно направился в гостиницу, а Дмитрий, сев в ожидавший его зкипажец, уехал домой. Все-таки, Диана увидела Дмитрия, когда он Светлану водил на процедуры, что-то знакомое промелькнуло в ее памяти, не, он возмужал за эти годы, черты лица изменились, всё же, она по зову сердца, непроизвольно позвала:
- Дмитрий это ты? Он обернулся на голос, он из тысячи голосов узнал бы родной ему голос: - Диана? сестричка моя любимая, - посадив Светлану на скамеечку в коридоре, рванулся к ней. Поручик Лесков, наблюдающий за этой трогательной, беспрецедентной встречей, был настолько ошеломлен, что застыл на месте. Диана, едва обняв Дмитрия, обмякла и, потеряв сознание, обвисла на руках брата. Лесков подбежал к ним, подняв Диану на руки, отнес ее в палату, и тут же прибежала врач-акушерка, увидев, что Диана без памяти, начала бранить Лескова:
- Вы, что, с ума сошли, у нее от стрессора может быть выкидыш, дурни, недотепы вы. Пришли другие врачи, попросили Лескова и Дмитрия покинуть палату и не мешать им работать. В коридоре в одиночестве сидела Светлана, радовалось, что, наконец-то, её возлюбленный нашел сестру, и вспомнила слова великого словесника: «всё на свете случай» и, взяв под руку Дмитрия, вернулась в свою палату. Врач-акушерка, которой Дмитрий пожертвовал солидный хабар, пригласила его для доверительного разговора.
- Понимаете, молодой человек, тут с беременностью вашей супруги возникает весьма неконтролируемая проблема, она молодая девочка, у нее еще не развит малый таз, боюсь, роды будут тяжелыми, появление младенца из-за ее узкого малого таза вызовет много серьезных осложнений, с которыми не всегда можно справляться, ведь, она сама еще ребенок, - пожимая плечами, грустно произнесла акушерка. Врачи, наконец-то, привели в чувство Диану, рядом с ее кроватью, на стульях сидели самые дорогие ей мужчины и, увидев их вместе, она попыталась улыбнуться, но слезы радости и счастья текли по щекам, они, держа ее за руки, вовсе не хотели их отпускать, боясь, что она исчезнет, как привидение. Медсестра, пожилая женщина, строго посмотрев на происходящее, попросила посетителей удалиться из палаты.
- Я в гостиницу, Дмитрий, очень рад, что ты жив и здоров, а то, Диана, совсем было, извелась, - произнес Лесков, еще находясь в состоянии растерянности. - Какая гостиница, когда меня ждет экипажец и огромное богатое хозяйство, ведь, ты супруг Дианы, не так ли? - едва справившись с охватившим его с волнением, сказал Дмитрий.
- Стало быть, так, Дмитрий, я поручик Лесков Валерий Антонович, супруг вашей сестры, живем там же, в селе Веселое, в моем особняке, - произнес Лесков.
- Айда ко мне, Валерий, нам есть о чем говорить, и пока поживешь у меня, надо же все эти события, которые растопили лёд в моем сердце, отметить, все равно, нас больше в палату сегодня не пустят, - произнес Дмитрий, еще находясь в состоянии эйфории, обняв Лескова, пригласил садиться в экипажец. Заезжая во двор, он велел вызвать к нему Говорова и, поднимаясь по лестнице, ждавшему его указаний камердинеру приказал приготовить праздничный обед в честь дорогого ему гостя и привел Лескова в большую гостиную со старинною резной мебелью, выполненной в стиле интарсия тем же персом-ликописцем. Подошел Говоров и, по виду Дмитрия, понял, что произошло некое невероятное событие, которое так взбудоражило Дмитрия.
- Андрей Ильич, познакомься, пожалуйста, с мужем моей сестры Дианы, которая нашлась случайно, в больнице для рожениц, вот чудо, вот и благоволение фатума, который постоянно витал над головой моей семьи, - наливая в фужеры коньяк, - весело произнес Дмитрий.
- Штабс-капитан Говоров, - представился Андрей Ильич.
- А я, стало быть, поручик Лесков,- и все дружно выпили. Потом уж этот юноша, живший все эти годы с лучезарными надеждами увидеться с родными, после рассказа Лескова узнает о том несчастии, которое постигло его родителей, долго и горько заплачет, а Говоров с Лесковым, сидя рядом с ним, будут молча пить и не утешать его: пусть поплачет, легче станет.
  Прапорщик Молодцов по заданию Лескова посетил особняк графини Миловицкой, стоя у калитки, позвонил в колокольчик, тот же ворчливый садовник, рядом с которым теперь стоял охранник и, не признав в нем прошлого погорельца, как в прошлый раз, зычным голосом спросил: вам кого надобно, сударь?
- Мне следует увидеть княжну Ленскую, доложите ей, что прапорщик Молодцов просит у Их сиятельства соизволения увидеться, - по-военному отчеканил прапорщик. На крыльцо вышла сама графиня Любовь Ивановна: княжне нездоровится, вишь, как марит, пропусти прапорщика, Тихон, а вы, сударь, идите за мной. Княжна Вероника в последние два дня чувствовала себя отвратительно, как она говорила графине, незнамо откуда-то налетала тошнота, а потом ее вытошнило, после чего ей полегчало.
- Может, отравилась, Вероника, - положа свою ладонь на ее лоб, встревожилась графиня.
- Я ничего не могу есть, а только пью, чем же мне отравиться-то, сударыня, а? - раздражаясь, ответила княжна. При появлении прапорщика Молодцова она не смогла встать, и графиня, садясь радом с ней, покрыла ее пледом.
- Мы с поручиком Лесковым приблизительно вычислили местонахождение поместья поручика Серова, и я тут набросал дорожную карту, по которой вам следует доехать почти до Ленкорани, и где-то там его родовое поместье, и в самом деле, никто не знает, где же обитает самый скрытный, отважный разведчик, Серов Роман Георгиевич, но его отец, в прошлом известный военноначальник, и его предки давно обосновались в тех местах, местные должны знать, - выпалил Молодцов, протягивая карту княжне. Вероника, на удивление графини, даже в лице изменилась, надежда, которая теплилась в ее душе, воспламенилась, запылала живым огнем, и она не сдержалась, чуть привстав, неожиданно поцеловала в щеку прапорщика, а графиня, доставая кошель, хотела отблагодарить его таким образом.
- Не позорьтесь, сударыня, поручик Серов и мой боевой товарищ, ради которого я это сделал, прощевайте, - встал и, в сопровождении графини, покинул особняк.
- Вот и нашелся твой Гимер, Вероника, а дальше-то что? - держась за бок, заметила графиня.
- Тут думать-то нечего, - раздраженно сказала княжна, - мы поедем, срочно нужно нанять экипаж, и в путь, а там люди подскажут.
- Мы? а что  я-то там буду делать, Вероника?
- Что, что, поправлять свое здоровье на горном воздухе, а ты знаешь, приезжал его приказчик, детина такой, чуть ли не Гиас, потомок  Атланта, молод, красив и когда Роман его представлял, добавил, что у него нет, даже, кралечки, убежденный холостяк, и он не устоит перед твоими чарами, ворожбою влезем в его окаменелое сердце, - сардонически улыбаясь, ответила Вероника.
- Тебе придется поехать без меня, я еще нездорова, тряска на дороге не по мне, боюсь, откроется рана, не теперича мне амурничать-то, те сладострастные желания во мне потухли после смерти графа, и вряд ли, еще, можно зажечь, хотя бы, искринку, в моей крови, Вероника, так, что поезжай одна, и он тебя примет. Завещание твоих родителей и мое завещание в сейфе, где хранятся фамильные ценности и другие документы, это я тебе говорю на всякий случай, - причитала графиня.
- Я без тебя не поеду, тебе еще сорок лет, и ты не торопись хоронить себя, поэтому, подготовь свой кофр, к этой теме разговора больше не желаю возвращаться, - жестко сказала Вероника. Княжна, выйдя на крыльцо, позвала садовника и велела ему позвать охранника.
- Вы не помните, мужчина, который недавно вышел из особняка, в какую сторону направился? - В сторону берега, к морю, ресторан же там, может, будет трапезничать, Ваше сиятельство, - неуверенно ответил охранник.
- А вы найдите его, пожалуйста, и приводите сюда по сугубо важному делу. Охранник оказался прав, он Молодцова нашел в ресторане за трапезой и передал просьбу княжны. - Алексей, у вас большая семья? - вдруг, спросила Вероника.
- Никак нет, Ваше сиятельство, я одинок, а матушка, царство ей небесное, в прошлом годе скончалась от сердечного приступа, и я до сих пор в печали, - ответил прапорщик, не понимая, к чему клонит княжна.
- Как вы отнесетесь к моему предложению, Алексей, если я вас попрошу проводить нас с графиней в поместье Серова, а потом вернетесь сюда, в особняк, и будете жить здесь, где имеется прислуга и все удобства, материально мы вас обеспечим, даже свою кралечку можете привезти сюда, а что касается охраны, мы их уволим, щедро им заплатив, ну как, решили? - Я не смею вам отказать, Ваше сиятельство, - ответил согласием прапорщик, - но к поездке следует подготовиться, как полагается,
- Ну вот и договорились, как вы думаете, нам покупать экипажец или следует его нанять? - Думаю, что мы наймем барский экипаж с мягкими сидениями и местами для лежания, а сколько я времени имею для подготовки экипажа? - спросил Молодцов. - Два дня, - коротко ответила княжна и быстро направилась в сторону уборной, ее снова тошнило.
- Я, по настоянию Дианы, Дмитрий, приезжал же в село Мартони и побывал на полуострове, где находится лагерь, - говорил, уже захмелевший, Лесков, - встречался с поручиком, как там его...  Никитиным, - подсказал Дмитрий.
-  Ну да, с Никитиным, который показал мне все документы, подлинники, что ты утонул. Я и вернулся домой, рассказал Диане.
- Это долгая история, Валера, как-нибудь подробно расскажу, а тут я оказался по требованию моей лады, Светланы, которая устроила мне побег, и родители вынуждены были с этим согласиться, так как она, в противном случае, покончила бы с собой. Вот, она и послала меня сюда, к своей  крестной, графине Синицкой, а потом сама приехала. Все то, что здесь видите, большое хозяйство, это богатство, принадлежало ее крестной, графине Синицкой, которая недавно покинула нас, оставив завещание нам на владение всем имуществом. Вот вам и фабула моей истории, когда ты, Валера, с Дианой поедешь в село Веселое, я, тоже, поеду с вами, чтоб почтить память родителей, и давайте эту трагическую историю больше не вспоминать, хотя, эта боль будет истачивать мою душу, как шашень и никогда не покинет память, - произнёс Дмитрий, выпив коньяк, налитый в фужер. Усилья врачей, которые, за солидный гонорарий, делали всё возможное, не жалея лекарств, облегчили состояние Дианы, но они рекомендовали не торопиться уезжать, а, пока, находиться под присмотром врачей. По просьбе Светланы, да и Дианы, их разместили в одной палате, и они могли вдоволь наговориться. Теперь Диана все знала, обняв Светлану, рыдая, благодарила ее за спасение Дмитрия, за хитросплетения, которые она ловко придумала.- Ведь, сразу же влюбилась в него, Диана, не поверишь, сама не знаю, увидев его, цепенел мой ум, «вербный херувим», до чего красив, и все думала, как его спасти, значит, судьба,- откровенничала Светлана. Но откуда было ей знать, что фатум, усмехаясь над ее словами, уже определил ее судьбу по-своему, неотвратимо подвел ее жизнь к безвозвратной черте небытия, откуда возврата нет.
  Алина сразу же почувствовала перемену в настроении и в поведении Олеси, слишком уж она была восторженном состоянии, крайне возбуждена.
- А мы ходили купаться, боже мой, какое наслаждение, теперь, мы очень проголодались, Алина скажи служанке, чтобы накрыла на стол в столовой, а ты, Борис, надевай новый легкий халат, который мы купили, и тело твое не будет «чесаться» от чужих халатов, - весело произнесла Олеся, загадочно посмотрев на Алину, которая, переглянувшись с Лазарем, пожала плечами.
- А у нас марит, деться никуда, нет спасения ни в доме, ни в саду, а тебе, Лазарь лень было итти купаться, - завидуя сестре, недовольно сказала Алина. После ужина Алина предложила играть в покер, но Кутасов отказался.
- Мне жаль мою измятую двадцатку, играйте без меня.
- Тут же не большие деньги, Борис, а только ради забавы,  - начал было Лазарь. - Играй, Борис, на тебе сороковку, а измятую двадцатку оставь мне на память, - азартно произнесла Олеся, доставая из ридикюля деньги.
- Ладно, пусть, по-вашему, «делу время, потехе час», гласит пословица. Олеся не могла оторвать свой взор от Бориса, и похоть начала зажигать ее кровь, в спальной она разденется и, как восточная жрица, покажет ему все свое искусство полового акта и доведет его до исступления, до потери самообладания, как он это сделал на берегу с ней. А Кутасов надолго застрянет здесь, благо, пока миска с едой полна.
- Незнамо куда, зачем, мы срываемся с насиженного места, - все ворчала графиня, - чего-то не пойму, Вероника, тебя тошнит и тошнит, может быть, ты того, а? Но княжна не отвечала ей, зная ее сварливый характер, и продолжала одеваться. В больницу, куда она пришла, чтоб полюбопытствовать о том, что же с ней происходит, акушерка сразу же поняла причину и предложила лечь на специальное кресло для осмотра.
- Я вас поздравляю, Ваше сиятельство, вы беременны уже второй месяц, - умывая руки, с улыбкой произнесла акушерка. Вероника от такого сообщения, чуть было, не лишилась разсудка:- ошибка исключатся?
- Вполне, - коротко ответила акушерка и получила хабарец, сороковку. Теперь все стало на свое место, этот титан, по велению всевышнего, в ту ночь храбро защищала мать своего будущего ребенка, боже мой, какое стечение обстоятельств, вот тебе, Вероника, и назоновская наука страсти, которую тебе преподнес твой Гимер: «наука страсти нежной, которую воспел Овидий», говорил великий русский Поэт. Да, конечно, она была счастлива, ей двадцать восемь лет, и пора иметь наследников, но ее радовало другое, что она не бесплодна. Прапорщик Молодцов напрасно не терял времени, в караван-сарае, куда он пришел, его встретил держатель огромной конюшни с лошадьми и повозками, экипажами разного назначения, стоящими прямо во дворе.
- Их сиятельство княжна Ленская из С.Петербурга, которая находится в гостях у тетушки графини Миловицкой, изволят поехать в горы, и для этого надобно удобный, мягкий экипаж, я прапорщик Молодцов, по долгу службы обязан ее сопровождать, - по-военному отчеканил прапорщик.
- До гор ехать придется долго, но есть один тарантасец с мягкими сиденьями и откидным верхом, держим для высокородных особ-с, - поспешил ответить хозяин.
- Думаю, ваше предприятие не осрамится перед высокими гостями-то, - осматривая тарантасец, деловито произнес Молодцов, - вот тут, в некоторых местах, сиденья и мягкая спинка, малость попортились, требуется их обновить, а через два дня я приду, кучера покладистого подбери, чтоб не скабрезный был, не говорил скабрезности, вот и аванс, - решительно произнес Молодцов протягивая хозяину новенькую сороковку. Молодцов, довольный результатом, вернулся в особняк, где в своей комнате, ворча, выражала свою досаду графиня, складывая свои пожитки в большой кофр. Пришла княжна, счастливая, «глаза ее сияли радостью», как говорил Гончаров, что не могла не заметить графиня. - Боже ты мой, Вероника, ты вся сияешь радужным светом, будто, сама Ирида осыпала тебя разноцветными лучами радуги, или тут будут уместны некрасовские слова, ведь «не вотще любовь твоя сияла», али наоборот, а?- бессильно опускаясь на диван, спросила графиня.
- Все-таки, с помощью Мойры, мой Гимер круто изменил мою судьбу, одарив меня любовью и младенцем, который дышит со мной вместе, живет в моей утробе, - громко захохотала княжна, поглаживая свой живот. Графиня Любовь Ивановна все поняла, пораженная словами Вероники, не смогла вымолвить ни слова.
  Утром на рассвете, пока не расселись утренние сумерки и стелившийся над долиной ночной туман, поручик Серов и Фарух с ружьями направлялись в торону гор, откуда издали был слышен громкий шум подающего потока воды горного водопада, который, со временем источив скалу, раздваивая, образовал глубокую музгу, потом уж, впадая в полноводную реку, уносился  мощными потоками к морю. Из-за гор на ясном летнем небе высвечивалась заря, извещая восход солнца, ярко-красные лучи пробивались с вершин гор, медленно вытесняя сумерки, начали озарять долину.
- Вот, Фарух, любуйся красотой девственной природы и вспомни фетовские слова: «на заре ты ее не буди: на заре она сладко так спит», а вобче, Фарух, может, у тебя там, в селе осталась кралечка, и ты мог бы ее взять с собой, или мы с тобой, как решили, будем женихаться с крестьяночками, которым не чета эти жеманницы, кисейные барышни, так? - вдыхая полной грудью прохладный горный воздух, вдохновенно говорил Роман.
- Да не было никакой кралечки-то, кроме Глаши, которая, порой, ублажала и меня, когда Салах напивался, жаркая была баба, скажу тебе, как жрица, все тайны любовных потех знала, - будто с сожалением, произнес Фарух, вздыхая.
- Не стенай, друг мой, мы найдем решение и на этом поприще жизни, - успокоил друга Роман. Они начали спускаться к ущелью, где был охотничий домик Серова. Дом был большой, где были четыре  меблированные комнаты, рядом, в низине бил родничок, превращаясь в ручеек, впадал, тоже, с высоты в реку. Рядом с домом был небольшой сарайчик, где хранилась домашний утварь, рыболовные снасти и запас продуктов и вина.
- Вот и пришли, Фарух, я здесь часто бывал с отцом, когда он возвращался из похода, он был в чине бригадира - между полковником и генералом, потом этот чин упразднили, а отец, в С. Петербурге получив новое назначение, в указанный форт не прибыл и пропал без вести, мать не пережила оное происшествие, вскоре с горя зачахла и померла, меня воспитала домохозяйка, оказалось, что она мне родная мать, вся остальная жизнь, учеба, да служба в разведке, это уже не интересно,- откупорив запечатанную сургучом бутылку с коньяком, грустно проговорил Серов. Выпив, Фарух спустился к роднику, набрав в кадку воды, поднялся и стал собирать сушняк для костра. - Люблю запах дымка от костра, все детство провели мы, сиротки, у костра, обогреваясь, однажды меня подобрала одна русская семья, якобы я сын ее подруги и до пятнадцати лет занимались моим образованием, а потом я сбежал, потом уж у меня и дома-то никогда не было, вот так получается, что у нас, у каждого своя судьба-злодейка, - прослезившись, печальным голосом, произнес Фарух.

Глава седьмая.

 Кутасову жалко было отдавать свою измятую двадцатку Олесе, эту двадцатку дал ему его друг Алим на счастье, а он, даже, поленился, зайти к нему и попрощаться, он, почти, бежал из села после лиценеприятных слов графини Милявской, конечно, его грызла совесть. - Нет, Олеся, эта двадцатка для меня, как оберег, расстаться с ней, значит, навлечь на себя нищету, а я и без того беден, и ради какой-то дурацкой забавы, потехи, не намерен рисковать, играйте без меня, - не поддавался уговорам Борис.
- Да я тебе сошью мешочек с ладаном, который будет тебя охранять, как талисман, и тебе, Борис, со мною нищенская жизнь не грозит,- продолжала упрашивать его Олеся.
- Его «упрямства дух нам всем подгадил», как говорил великий русский Поэт, а теперь, я не могу, жара меня марит и ко сну клонит, проводи меня в сад, Лазарь,- вставая, недовольно произнесла Алина.
- Олеся, а что с ее ногой, что она так сильно хромает? - следуя за ней в сад, тихо спросил Кутасов.
- Да еще в детстве ее сбил фаэтон, кучер был пьян, вот, с тех пор и хромает. С  моря дул прохладный сильный ветер, принося  с собой черные облака, которые за считанные минуты обволокли вечернее небо, начал моросить дождь, постепенно превращаясь в ливень с ураганным ветром.
- Наверное, в море началась чамра, шквальный ветер с гор, бывает, даже со снегом, это скоротечное явление природы, хоть, немного вытеснит мару, которая измучила Алину, - начал свои «шутки» Кутасов. Все вернулись в гостиную, где, уже служанка зажгла лампы, и Кутасов взял одну из ламп, направился к фортепиано, начал бегло играть разные мелодии из классических произведений.
- Не поймешь, что за музыка, типа репетиции, что ли, Борис? - не сдержалась Алина.
- Это для тебя витиевато, Алина, как витийство, и позволь тебе напомнить пушкинские слова: «не дан мне в удел витийства грозный дар», это так замысловато, что ты, вряд ли поймешь, тебе давно следовало бы интеллектуализороваться, - с иронией заметил Кутасов. Олесе нравилась ирония в адрес Алины, которая часто ее доставала своими язвительными шуточками насчет ее возраста и называла ее грибоедовской злой девкой, но теперь- то она не одна, мыслительной способностью ей с Борисом не сравниться, какой интеллектуалист, среди нас нет ему равных, вот и все. Ей не терпелось уединиться в спальную, похоть, которая так нетерпимо воспламеняла ее кровь, не давала покоя, она жаждала сладострастия, упоения, купаться в неге.
  Перед отъездом прапорщик Молодцов вновь посетил караван-сарай, чтоб проверить, учел ли хозяин тарантаса его замечания, если да, тогда он расплатится за поездку частично, авансом, а остальную сумму  по возвращению.
- Мы для такой высокой особы заменили сиденья, спинки, даже, всю внутреннюю часть тарантаса  мягким материалом из бархата, - показывая внутрь тарантаса, увлеченно говорил хозяин. Внутренняя отделка тарантаса Молодцову понравилось:- а как ходовая часть, в пути не подведет?
- Нет, - уверенно ответил, вместо хозяина, долговязый мужчина с белесоватыми волосами, почему-то, часто моргая, - я кучер этого тарантаса, и сам лично всю ходовую часть заменил, будьте уверены ваше, благородие, а зовут меня Асланом, - услужливо ответил кучер, наверняка, рассчитывая на хабарец. 
- Сколько времени займет дорога, по-твоему, Аслан до Ленкорани, чуть не доезжая? - Если спозаранок выезжать, то к вечеру доедем, я те места хорошо знаю, - уверенно ответил кучер, получив хабарец десятку.
- Ты особняк графини Миловицкой, где она живет с княжной Ленской, знаешь?
- Не сумлевайтесь, ваше благородие, знаю, и спозаранок буду стоять у ворот, - ответил, заметно повеселевший, после полученного хабара, кучер. Молодцов, заплатив хозяину тарантаса сумму, которая того вполне устраивала, покинул караван-сарай и направился к особняку графини Любовь Ивановны. Садовник, по-прежнему, копался в саду, графиня сидела в беседке и с охранником о чем-то оживленно говорила, княжны не было. Увидев Молодцова, охранник встал и ушел на задний двор.
- Ваше сиятельство графиня Любовь Ивановна, - обратился к ней прапорщик, - тарантас готов к отъезду, завтра, с вашего позволения, спозаранок  можно выезжать, аванс оплачен, только, вы не говорите охранникам, что они будут уволены, а я попросил своих двух сослуживцев пожить в особняке и посмотреть за порядком, конечно, с вашего позволения, охранников уволим после моего возвращения, так будет безопаснее, - доложил свои доводы Молодцов.
- Хорошо, Алексей, я с вашими доводами согласна, теперь, пойдемте со мной, я покажу комнаты, где будут жить ваши сослуживцы, так как охранники после работы уходят по своим домам и здесь не живут,  покажу вам тайник, где ваш гонорарий, которым вы можете, распорядиться сами, там имеются банковские билеты на крупную суму, это на всякий случай, прислуга пусть остается и занимается своими делами, чтоб холостяцкое однообразие вас не донимало, - загадочно подмигнув прапорщику, замысловато произнесла графиня. Подошла полусонная княжна, графиня, не посмотрев даже в ее сторону, с оттенком сарказма в голосе буркнула:
- Завтра едем, Вероника, к твоему Гиасу, и благослови нас господи, мы сами не ведаем, что же творим.
  Серов и Фарух, поохотившись в ущелье, обвешанные на бечевках добытой разной дичью, устало поднимались в охотничий домик, наверху дул фен.
- Ты очень хорошо стреляешь, Роман, - устало опускаясь на низкое крыльцо, едва переводя дух, тихо сказал Фарух, - а я все в холостую, обидно же, сколько дичи.
- Ты, Фарух, не огорчайся так, уложил-таки пару турачей, немного отдохнем, начнем их потрошить, отберем на еду, а остальной дичи внутрь набьем мох и зароем в снег, чтоб не портилась, так делал мой отец, - снимая армейскую накидку и сапоги, произнес Роман. Фарух быстро наладил костер, повесил на жердях казан с водой.
- Фарух, как вода закипит, бросай в казан выпотрошенную дичь, разных, куропаток, фазанов, чтоб их легче было ощипывать, - наставлял его Роман. Серов ощущал внутреннюю непонятную тревогу, беспокойство, мысли, вопреки разуму, его возвращали к чувственному влечению, которое он испытывал к Веронике, и он корил себя, за то, что сначала признался в любви, а потом, как мужик, начал поносить ее. Невежественный поступок, который, как дворянина, офицера скомпрометировал его, опорочил, ведь, любит же он ее, она живет в нем, она часть его, вот, какой конфуз получился, - думал Роман, крутя вертела с тушками фазанчиков на костре.
- О чем так напряженно думаешь, Роман, не о княжне ли Ленской? я-то сразу понял, что ты амурничаешь с ней, если, еще не больше, сердечное влечение никому не подвластно, потому, думаешь о ней, страдаешь, и это не флирт, брат, ради потехи, - наливая коньяк в серебряные чаши, проговорил Фарух.
- Ты почти угадал мои думы, Фарух, я люблю эту женщину, а уезжая, наговорил ей много омерзительных, гадких слов, теперь страдаю, болею, и на ум приходят грибоедовские слова: «у меня к тебе влеченье, род недуга», - выпив, тихо произнес Роман. День начинал вечереть, с гор дул  пронзающий холодом ветер со снегом. - Нам придется топить очаг в доме, и  там продолжать пировать, Фарух, шамра начинается, она, обычно, в море властвует, а в горах видится, как снежная буря, жаль, что сети не успели проверить, надеюсь, ты их надежно привязал к дереву?
  Еще не успели рассеяться утренние сумерки, туман, стелившийся над селом, а ночной соловей, наверное, ночевавший на вершине орехового дерева, так и не дождавшись свою подругу, пока, продолжал свои грустные трели, вставляя в них новые «строфы», к воротам особняка графини подъехал тарантас, запряженный двумя резвыми лошадьми, кучер Аслан, не выходя из тарантаса, покорно ждал появления высокородных особ. На востоке, за высокими снежными вершинами гор, начали появляться огненно-красные отблески зари, природа после ночного сна пробуждалась, с крыш домов еще струился дымок, подхватываемый легким, утренним, прохладным ветерком, уносился на восток, присоединяясь к облакам,  сельчане, привыкшие к работе спозаранок, уже занимались привычными делами во дворах, а кто-то собирался в долину, чтоб начать работу до жары. Первым вышел на крыльцо прапорщик Молодцов, неся тяжелый кофр, и кучер Аслан, увидев его, прыгнул из тарантаса и прибежал к прапорщику, чтоб помочь.
- Аслан, там, в коридоре, еще один кофр, ты принеси его, и надо бы их аккуратно уложить в днище для грузов, - приветствуя его, произнес Молодцов. В коридоре у своего кофра стояла бледная княжна Вероника, то ли вследствие беспокойного сна перед отъездом, то ли беременности, которую она переносила болезненно.
- Любовь Ивановна, - обратилась Вероника к графине, которая шла по коридору, неся в руке ридикюль, - утром, как всегда, прохладно, так же и вечерами, не помешало бы взять нам с собой шубу-ягу, тем более, там горы.
- Аслан, в доме еще остался большой сундук с продуктами, его удобно нести вдвоем, - помогая уложить кофр княжны в днище, напомнил прапорщик. Но сундук уже несли  сослуживцы прапорщика, которые, еще с вечера, прибыли в особняк и были обстоятельно проинструктированы Молодцовым на период его отсутствия. Итак, дальняя дорога, в неизвестность нас зовет судьба, но мы не в Тартар же спускаемся, а я провожу Веронику, поживу там, малость, осмотрюсь, ведь никогда не поздно вернуться в свои родные пенаты, - думала графиня, пытаясь прибодриться, смотря на далекие снежные вершины гор, куда, по зову сердца, к возлюбленному, с младенцем в утробе ехала княжна Ленская, будет ли счастлива, это уж определит фатум, который, пока что тяготеет над ней.
 Врач-акушерка категорически была против поездки Дианы домой.
- У вас плод опустился ниже, дорогая моя, вы должны находиться под постоянным наблюдением и пусть привезут вам широкий кушак, эта тряска, да сельская больница, где нет акушеров, и все рожают с помощью бабки-повитухи, это для вас, милая, смертельно опасно, на то ваша воля, хотите, останьтесь, хотите, поезжайте. Лесков поддерживал опасения акушерки, но капризная Диана от сообщения акушерки сразу же впала в состояние отчаяние, и черная меланхолия вновь овладела ею, угнетая настроение. Дмитрий, тоже, поддерживал здравый смысл и не медлил привезти кушак для обвязки низа живота Дианы. Хозяйством приходилось заниматься штабс-капитану Говорову, который бывшего кучера Ерофея взял к себе помощником, чтоб он принимал оптовиков для продажи им шерсти, бахчевых и живности. Приближалась осень, часто шли дожди, заливая долину, приносили вред, хотя, южная осень была теплой, но все старались успеть собрать урожай и собранным урожаем рассчитаться с долгами, излишки оставить на пропитание, семена под будущий урожай, а других доходов у крестьян не было. Только привилегированное сословие дворянство, купечество, имело свой капиталец от эксплотации труда крестьян и расплачивалось не деньгами за их труд, а им же выращенным урожаем. К чайным плантациям, полям с тютюном, с рисом крестьяне относились серьезно, так как, иногда, от их продажи, им по настроению мелика, других хозяев, перепадало немного деньжат, чтоб одеть, обуть свою большую семью, а для этого очень уж нужно было постараться быть покладистым. Дмитрий после смерти графини Синицкой, став полноправным хозяином, назначил приказчиком штабс-капитана Говорова, а, по его просьбе, Ерофея помощником, сам же, в связи с встречей с сестрой Дианой и беременностью Светланы, которая лежала в родах с неутешительными прогнозами акушерки, что роды могут быть тяжелыми, и очень сим обеспокоенный, хозяйством вовсе не занимался, только, рассеянно слушал Андрея Ильича о делах. Да и это была не его работа, призвание, предназначение, наконец, он отнюдь не испытывал влечения к этой работе, презирал имущих, их алчбу,  мечтал все хозяйство оставить на Говорова, а сам со Светланой, после рождения младенца, поселиться в своих родных пенатах, в селе Веселое, жить вместе с Лесковым и сестрой, именно поэтому, бразды правления хозяйством заранее отдал Говорову. А фатум, истребивший его близких, усмехаясь над ним, еще продолжал тяготеть над Светланой и сестрой Дианой, всячески старался теперь их втянуть в неизбежность, за безвозвратную черту небытия, тем самым, превратив мечты юноши в химерность. Лесков понимал жестокость злого рока в отношении семьи Васильевых и объяснял сам себе странным образом,  мол, это расплата за прелюбодеяние его матери Алевтины Сергеевны, которая, при живом муже-то, греховодничала, став хахой купца Морозова, который был кровным отцом Дмитрия, а кто знает, может, и Дианы. За все приходится отвечать, если не предкам, то потомкам, поэтому, фатум не простил мать Дмитрия за поруганную честь его «отца» Серафима Ивановича, который любил свою супругу безумно и покинул мир людской, так и не узнав эту страшную тайну, получается, как у великого словесника, бойся, не бойся, а без року нет смерти. Размышляя обо всем этом, Лескова охватывал ужас, он опасался, что фатум уже по-своему определил судьбу его нереиды и ее младенца, который торопился покинуть ее утробу преждевременно.
  После похорон Ирины поручик Шилов, насильно, обманным путем завладевший богатством купца Морозова, и жестоко расправившись с ним, то ли вследствие стрессора после смерти Ирины, то ли по причине ворожбы морозовского клада, в его душе поселилось бесчувствие, равнодушие ко всему, превращаясь постепенно в душевную болезнь, и порой, ему казалось, что он медленно сходит с ума, какая-то невидимая сила упорно пытается расколоть его разум.
- Да это же дух брошенного в пропасть на скалы купца Морозова, - смотря в зеркало, ужаснулся он.
- Ну что, душегубец, насладился плотью сиротки, а? ха-ха, теперь-то с моим богатством, что будешь делать, а? над ним чахнуть тебе суждено, ой, какое же мучительное умопомешательство ждет тебя, сатанинский кипящий котел, бездна Тартара, и ты обречен на вечные муки, как титаны, как Сизиф, ты помнишь изречение, если боги хотят кого-то наказать, то, прежде всего, лишают его разума, а?- усмехаясь, произнес дух купца и с гомерическим смехом исчез. Да нет его и быть не может, я отчетливо слышал хруст сломанных костей, когда мы его и татя бросили в пропасть на камни,- еще раз посмотрев  в зеркало, подумал Шилов, но разсудок   уже был задет  галлюцинациями, фантомом, которые будут преследовать его, доведя до сумасшествия.
  Графиня Милявская Вера Ивановна, после ухода Кутасова, которому она болезненно задела непомерную гордость его, этого, и так надменного, заносчивого по характеру человека, своими упреками, как кисейная барышня с узким кругозором, теперь, корила себя за свою несдержанность, жалела, но, уже, было поздно, так как, даже Анна, которая занималась частными уроками в ее особняке с малолетними дочерьми графини, ничем ее утешить не могла, потому что не знала, куда же исчез Кутасов.
- А его друг Алим? наверняка,  он-то знает, куда подался его друг, может, просто скрывает, - не унималась Вера Ивановна.
- Нет, Вера Ивановна, он тоже не знает, Борис ушел, наверное, с обидой на всех, не попрощавшись, даже со своим другом, гордыня не позволила, - понимая удрученное состояние графини, жалостливо произнесла Анна. Но графиня Милявская не понимала, почему без средств к существованию, от достатка, роскоши вмиг Кутасов отказался, будто, ждала ее  укора, а все то, что он говорил о любви, услаждая меня, все это было искусное притворство, трюк, уловка, шарлатанский прием, что ли? Боже мой, если это так, то какое бесчестие, лихой прием сердцееда, а? она-то этого жука цветолюба любит, но он разрушил все ее мечты, опустошив душу. Все же не следовало бы так его унижать, как сварливая баба, теперь-то она все на свете отдала бы, чтоб извиниться перед ним и вернуть его, ведь, она беременна от него, станет посмешищем, родив байстрыка, или срочно найти бабку-повитуху и вытравить его плод из своей утробы? вот ты  и сама обозначила эту не решаемую дилемму. Это и есть безнравственные измышления греховодницы, благо, теперь нас не жгут на кострах или презрительно не забрасывают камнями, а надо было бы, чтоб мы каждому певчему фендрику-искусителю не поднимали свои подолы. Наверное, безрезультатным будет мое обращение к знакомому полицмейстеру, где он в городе его отыщет, да возможна ли такая вздорная затея? Графиня в угнетенном состоянии находилась на распутьи, самостоятельно не могла справиться с навалившимися на нее неприятностями, все ее проблемы могли бы успешно решиться, появись Кутасов.
 Шамра, сопровождаемая шквальным ветром и мокрым снегом, запорошив ущелья снегом, рвалась на восток, где фены укротят ее норов, развеяв по долине. Утром, спустившись к заводи реки, Роман никак не мог найти конец веревки, которую привязывал Фарух к дереву, поэтому, ему пришлось нырнуть, чтоб нащупать сеть,  и попытаться приподнять ее из глубины. - Слушай, Роман, вся сетка забита рыбой, - вдохнув воздуха, произнес Фарух, подавая конец веревки Роману. Да, Фарух был прав, тонкая небольшая сетка, сплетенная из конского волоса, была полна разной рыбой, кутумом, шамаей, и они с трудом вытянули  ее на берег. - Моя матушка Серафима Ивановна любит  рыбу шамай за ее нежное красное мясо и готовит отменное заливное из нее, ты, Фарух, начинай потрошить рыбу, сварим свежую ушицу, а остальное подсолим и привезем матери, - произнес Роман и пошел за солью в сарайчик. Образ княжны Ленской, ворожбою вселившись в его сердца, причинял Роману душевное страдание, он не мог избавиться от тоски, от чувства потери чего-то значительного, ценного в своей жизни, и это чувство, с каждым днем усиливаясь, обосновалось в нем, причиняя душевную боль.
- Роман, тут до того хорошо, что мне не хочется возвращаться в былой образ жизни, лучше жить здесь анахоретом, в дали от людского шума, от их презрительного, чванного взгляда, мол, ты никто, будто я не божье создание человек, а животное, человекоподобное существо, вот тебе доля сироты и нищего, Роман, - произнес Фарух, бросая потроха от рыбы в яму. 
- Да, Фарух, это мир хозяев и рабов, но ты больше не будешь отшельником,
испытывать на себя чувство неполноценности, здесь, в горах, кроме свободных горцев да меня, местного горного князька - мелика, нет состоятельных людей, еще мои предки из староверов давали крестьянам работу, вникая в их нужды, так делал мой отец, так делаю я. Тут нет той безжалостной эксплоатации, которая угнетает крестьян России, но и здесь жизнь крестьянина, тоже, зависит полностью от мелика, увы, так повелось,  - произнес Роман, опуская очищенную рыбу в кипящую воду. Несмотря на приближение холодного дыхания осени, осеннее южное солнце, еще сильно пригревало, продолжая растапливать снег на склонах гор, образуя маленькие ручейки, все еще в лесу продолжали свои мелодичные пения малиновые кавказские щуры, дикий жасмин - чубушник еще продолжал цвести на земле, которая с таянием снега дымилась, а камнеломка, пригретая солнцем, обильно цвела на расщелинах скал, и это были таинственные проказы шаловливой матери - природы, рядом снег и цветок, одурманивая своим ароматом, благоухая.
- Роман, когда пойдем домой, я бы хотел забраться на скалы рядом с водопадом и сорвать цветы дикого жасмина и преподнести Серафиме Ивановне, если это будет дозволено, - хлебая ушицу, сказал Фарух.
  Кутасов, уже успевший истосковаться по женской плоти, денно и нощно услаждал графиню Олесю, купаясь в сладострастии, неге, удовлетворяя свою похоть, лежа в мужелюбивых объятиях своей хахи.
- Я чувствую Борис, ты начинаешь влюблять меня в себя, и мы с тобой живем в любе, а как ты смотришь на то, если мы свяжем себя «узами Гименея», обвенчаемся, а? - после полного полового удовлетворения прошамкала Олеся. Все повторяется, - подумал Кутасов, - скоро начнет напоминать о миске, полной еды.
- Это не любовь, Олеся, а любодеянья, и я вовсе не льбвеобилен, боюсь, как бы супружество не стало нам невыносимым, томительным испытанием, - освобождаясь из объятия Олеси, недовольно заметил Кутасов. Нет, он не будет торопиться покинуть эти райские условия, покамест не добьется задуманного, окончательно не запутает ее в сетях коварства, не насладившись ее падением. Он сам порой не понимал, откуда этот цинизм, такая жестокая мстительность, мания преследования по отношению к женщинам, почему разсудок престал контролировать его поведение, в результате, произошел сбой, и он приобрел такие извращенные, маниакальные черты характера, по манию небес, что ли? Может, это проклятие графини Милявской и месть ее покровительницы Эринии за поруганную честь, а? Я стал пушкинским «красногубым вурдалаком», упырем, безжалостно сосущим кровь, питающимся плотью несчастных вдов, таких доверчивых особ, как Олеся, мечтающих о любви и счастье. Может, у меня начинается душевная болезнь, психоз, который разрушает мой духовный мир, божественное начало, вложенное самим богом, а? Итак, можно определенно признавать, что у меня начинает меняться умонастроение на фоне умопомешательства, а я противостоять предначертанию фатума, пока что, не могу.
  В сторону снежных гор, по извилистой дороге двигался тарантас с озабоченной княжной Ленской, графиней Миловицкой и прапорщиком Молодцовым, который сидел впереди, рядом с кучером. Графиня Любовь Ивановна, изначально недовольная поездкой, не преставала ворчать.
- Мы едем незнамо к кому, Вероника, -  продолжала хныкать Любовь Ивановна, - может, его вовсе там нет, тогда, что, снова в обратную дорогу тащиться, или ты намерена его там дожидаться, так, что ли?
- Эта поездка, тетушка, тебя сразу же стала изневажить, когда я рассказала о своем намеренье поехать к Роману, у меня предчувствие, что он у себя в поместье, не только у меня, ну и у тебя круто изменится судьба, порой, меня охватывает отчаяние, как ты можешь жить, вот так, одна уже много лет? тут ответ один, пушкинские слова, тобою «отчаяние овладело», безысходность обледенила твою душу, да еще после той кровавой ночи у тебя появилась никтофобия, и я молю богиню Никту, чтоб она тебя избавила от вселившегося в тебя страха, - парировала упреки графини Любовь Ивановны княжна.
- Ты, Вероника, не сравнивай меня с собой, появление этого Гимера взбудоражило твое сердце, как говорил «деревенский талисман» Некрасов: «кровь-то молодая: закипит не шутка!», вот, она у тебя закипела, ее унять не поможет ни «фебовая лира» Овидия, ни бог-целитель Ниназу, даже, богам не дано исцелить душу женщины, если она охвачена пламенем любви, как будто горит, ниначе покоя не дает, но все это мне не грозит, и вряд ли во мне осталась искринка, чтоб зажечь мою кровь, наполняя ее любовью, а возродиться из пепла мне уж не суждено, - сардонически смеясь, произнесла графиня. В полдень показались саманные дома с крышами из камыша, построенные вдоль дороги.
-  Ваше благородие, может, Их сиятельства желают устроить привал? как раз тут начинается лесок, можно разжечь костер, чтоб приготовить пищу, если кто-то проголодался, - проговорил кучер Аслан, до сих пор молчавший. Прапорщик Молодцов смотрел дорожную карту, чтоб определить, где они находятся, но кучер, слезая с тарантаса, подошел к пастуху, сидящему на поляне, на копне: не подскажете, мил человек, эта дорога ведет в сторону Ленкорани? Пастух встал, опираясь на посох, заговорил на талышском языке, который Аслан плохо знал.
- Не сворачивая тарантас, прямо поедете до деревни Молоканы, где живут молокане, староверы, русские, там увидите высокую каланчу, если ехать по той же дороге, впереди будет Ленкорань, - словами и жестами кое-как объяснил пастух, закуривая закрутку из свежесушенного листа тютюна.
- Все понятно, - сказал Молодцов, сверив слова пастуха со своей картой, - Аслан, опусти на землю сундук с провизией, может, Их сиятельства откушают готовый кебав, жареных цыплят, а в глиняных кувшинах домашний фруктовый сок, не слащенный для княжны. Кучер приставил маленькую лестницу к ступеням тарантаса, а прапорщик помог спуститься дамам. - Алексей, мы с княжной прогуляемся по лесу, а ты расправь откидной столик, и не помешало бы немного перекусить, - произнесла Любовь Ивановна, взяв под руку племянницу, направилась в сторону леса. Кучер, распрягав лошадей, подвел их  к ручейку, чтоб напоить, а потом задать им овса. Прапорщик Молодцов, распрямив складной стол, постелил на него белую скатерть, откупорив запечатанную сургучом бутылку с хересом, разложив на столике кушанья, ждал появления высокородных особ.
  Диана, боясь выкидыша, вобче не вставала с постели, и, несмотря на подвязанный кушак, плод продолжал опускаться ниже и ниже, что не могло не беспокоить акушерку и вызывать тревогу у поручика Лескова. Увидев суетливое поведение акушерки и медсестры вокруг себя, Диана еще больше расстраивалась, впадая еще глубже в черную меланхолию, которая продолжала основательно расшатывать ее нервы, лишая сна и покоя. Светлана очень переживала отчаянное состояние Дианы, сама тоже боялась преждевременных родов, но опытная акушерка попыталась успокоить ее, мол, если роды начнутся, то плод уже жизнеспособен, трудности при родах могут возникнуть из-за ее  неразвитого малого таза.
- Понимаете, молодой человек, - откровенно говорила акушерка, - есть опасность потери младенца, если у нее не хватит сил, и даже если она сама сможет вытолкнуть плод, в этом случае мы еще больше встревожены тем, что, выдержит ли она оную нагрузку. После откровенного предположения акушерки Дмитрий был настолько удручен, что совсем было, потерял былую веру в то, что с его ладой, спасительницей все будет хорошо, может быть, поэтому, предчувствием, внутренним «утонченным чутьем» наперед ощущая неизбежность несчастья, он уговаривал Светлану воздержаться от зачатия ребенка, убеждая ее в том, что она еще юна. Тут явно отслеживалось предначертание фатума, который еще «тяготел» над его семьей, теперь он неотвратимо уводил и Светлану за безвозвратную черту небытия.
- Я тоже, Дмитрий, не мог убедить Диану в том, что она еще юна, чтоб стать матерью, - возбужденно говорил Лесков, выслушав его, - но она была настойчива, да и смерть родителей, несчастье с тобой, чуть ли не лишили ее разсудка, тут, брат, остается  только одно, верить и надеяться на благоволение господа.
  Что-то больше не появляется морозовский дух, - смотря в зеркало, усмехнулся поручик Шилов, - это было видением, следствием перенапряжения после похорон Иринушки, мститель, тоже мне, а ведь, чуть не оцепенел мой разсудок-то, когда он, как призрак появился, думал, вот-вот аж выскочит, но не посмел, - сам с собой вслух разговаривал он. - Кто не посмел, я? вдруг услышал он сиплый голос купца и, оглянувшись, посмотрел в зеркало, дух купца сидел в его любимом кресле-качалке, истоурившись, выпученными глазами смотрел на Шилова.
- А я вобче никуда не уходил, - прошамкал дух купца, - мне тут удобно, а вот ты стал разговаривать с самим собой, это и есть начальный признак сумасшествия, давай, мы с тобой заключим негоцию, ведь я купец, ты возвращаешь мне награбленное, а я оставляю тебя в покое, идёт? и снова гомерический смех.
 - Зачем мертвому-то золотишко, тебя же нет? но интересно было бы узнать, что ты будешь со своим золотом-то делать, а?
- Дурень, вот так дурень, и невдомек ему, что та ворожба, которая кроется в ослепительном блеске золота, таинственная душепагубная сила для таких корыстолюбцев, как ты, невежа, классиков ни хрена не читал, а Ирина мне во всем призналась, как ты, похотливый выродок, соблазнитель, ее совратил, обесчестив, и где же твоя офицерская честь, сатанинское отродье, а? я-то вот встретился с ней, а тебя ждет геенна огненная, ирод этакий, - качаясь в кресле, с хохотом произнес купец. Это было уже слишком, Шилов взял горящую лампу, снял стекло, нервно отвернув колпак с фитилем, при этом, случайно облив себя маслом, и со всей силой бросил в зеркало, горящие брызги масла мгновенно охватили мебель, ковры на стенах, а горящая лампа, от удара отлетая в середину комнаты, окатила брызгами горящего масла самого Шилова, воспламеняя на нем одежду. Он попытался в спешке скинуть одежду, когда это не удалось, тогда начал тушить огонь на себя, но тщетно, пламя со всей силой охватило его, и наблюдавшая за этой трагической сценой Эриния, вернувшая дух купца для возмездия, спокойно закрыла дверь дома, оставив Шилова в смертельных объятиях бушующего пламени, и довольная улетела в свою обитель.
- Мы проехали деревню Молоканы, ваше благородие, вот и каланча, о которой говорил талыш, - указывая на башню минарета, произнес кучер Аслан, понукая лошадей. - Вишь, тут дорога расходится в разные направления, - показывая на разветвление дороги, заметил прапорщик Молодцов, - вот, Аслан, идет старичок с хурджуном, не думаю, что он отшельник, а скорее всего, паломник, иди, пожалуйста, поспрашивай у него, фамилия Серов ему о чем нибудь говорит, и по какой дороге к его поместью нам следует ехать.
- Ни Богу свеча, ни к чёрту кочерга, - буркнула графиня Любовь Ивановна, - и нечто нас завело в пагубные края. Старик с хурджуном оказался молоканином, направлялся в сторону минарета. Резкое недовольство графини сбавило былую спесь с кучера, который всю дорогу держался молодцом. Тогда сам Молодцов подошел к старику, поклонился.
- Скажите, пожалуйста, отец, мы едем в поместье Серовых, и малость сбились с пути, не подскажете, по какой же дороге нам следовать? - впервые закуривая длинную пахитоску с душистым табачком, спросил прапорщик. Молоканин жадно втягивал в себя ароматный табачный дым, от удовольствия закрыв глаза, прапорщик понял, что старик никогда не пробовал пахитоску, ограничивая себя закруткой из тютюна, и предложил ему взять из серебряного портсигара пахитоску.
- Вот дорога направо, которая ведет к подножию гор, и все эти земельные угодья с лесами принадлежит его превосходительству Серову Георгию Романовичу, а там проще его особняк отыскать, других таких в округе нет, - прикуривая свою пахитоску, прогутарил молоканин. Молодцов протянул старцу двадцатку, поблагодарив его за информацию, вернулся к тарантасу и велел кучеру повернуть лошадей ближе к горам. Княжна Ленская, отодвинув занавески в окне тарантаса, с любопытством смотрела на снежные вершины гор и все думала, как встретит ее  Роман, отец ее ребенка, будущего князька.
- Тут, должно быть, настоящая русская зима, вишь, как ощущается холодное дыхание гор, - закутываясь в свою шубу-ягу, с содроганием произнесла графиня Любовь Ивановна, - теперь твои дети, Вероника, будут  меликами - горными князьками, я погощу у твоего Гимера, а потом вернусь в село Веселое, чтоб коротать свои дни в томном одиночестве, уж тогда, наверняка, обо мне не скажут: «взор ее томный отрадой сияет», как соизволил выразиться Гнедич. Вдоль лесополосы рядами зеленели виноградники со спелыми гроздями, пока с полей не полностью были убраны бахчевые, арбузы, дыни, доспелые, с пожелтевшими листьями, очевидно, давно не орошались арыками, которые уже местами полностью оказались засохшими.
- Боже мой, смотри, Вероника, здесь даже их некому собирать, - удивленно произнесла графиня Любовь Ивановна, - Алексей, нельзя ли нам поживиться арбузом или дыней? полагаю, что эта бахча принадлежит поручику Серову, а потом княжна за них заплатила бы, а? - Сию минуту, Ваше сиятельство, - произнес прапорщик и, спрыгнув с тарантаса, направился к бахче со спелыми арбузами и дынями, и вдруг из лесочка услышал приближающиеся шаги: вы, молодой человек, хотя бы спросили, мне-то не жалко, раз так получилось, давайте уж, я сам выберу самых спелых для ваших дам, - спокойно произнес пожилой мужчина с двустволкой, висящей на плече, наверное, сторож. Сторож помог нести несколько арбузов и дынь прямо к тарантасу.
- Уже осень, скоро начнутся холода, пропадет ведь, - вмешалась графиня Любовь Ивановна. - Не пропадет, барышня, на днях вывезем в Ленкорань для продажи, - произнес сторож и кривым длинным ножом начал разрезать крупный арбуз на дольки.
- Я графиня Миловицкая, если не секрет, чья это земля, - взяв дольку, спросила Любовь Ивановна.
- Я-то лес охраняю, Ваше сиятельство, а заодно за бахчой посматриваю, вся здешняя земля принадлежит его превосходительству Серову Георгию Романовичу, теперича, стало быть, его сыну, - закуривая закрутку, ответил сторож.
- А далече отсюда дом Серовых?
- Поезжайте прямо по этой же дороге и там, на холме увидите ихний особняк и другие постройки, большое хозяйство, скажу вам, - выпуская табачный дымок изо рта и ноздрей, сказал сторож.
- Ты, Вероника, даже не попробовала свой собственный урожай, ах, какой замечательный по вкусу арбуз, явно с любовью выращенный, - решила подколоть княжну графиня. Княжну постоянно тошнило, поэтому она не ела и не пила, даже несмотря на уговоры Любовь Ивановны, не стала дотрагиваться до арбуза. Показался скалистый холм, на котором красовался трехэтажный каменный особняк с колоннами в саду, обнесенный высоким забором и с другими постройками.
- Вот тут явно на ум приходят некрасовские слова «по сторонам дороженьки идут холмы пологие», - продолжала говорить колкости в адрес Вероники графиня. Тарантас остановился у высоких металлических ворот, которые были украшены орнаментом, элементами, узорами в художественном стиле, изображающими животных, горные массивы. К тарантасу, на лихом коне подъехал всадник и, не слезая с коня, представился.
- Я эконом поместья семьи поручика Серова, подполковник Строгонов Илья Ильич, а теперь прошу представиться вас. Пока кучер приставлял маленькую лестницу к ступеням тарантаса, прапорщик Молодцов по-военному четко представил дам.
- Их сиятельства княжна Ленская, графиня Миловицкая, а я, стало быть, прапорщик Молодцов сопровождающий их в поездке. Всадник спешился, подошел к Их сиятельствам, низко поклонившись, поочередно поцеловал им руку, а затем, открыв калитку, окликнул кого-то, чтоб открыли ворота.
- Вы извиняйте меня, я вас оставлю ненадолго, следует доложить хозяйке о прибытии высоких гостей, - в спешке произнес Илья Ильич и направился в сторону особняка, который имел два крыльца.
-  Ты слышала, Вероника, он сказал, доложить хозяйке, значит, твоего Гимера в поместье нет? - нервно произнесла графиня. Княжна не ответила и, взяв ее под руку, через калитку вошла во двор особняка. Слуга, которого окликивал эконом Илья Ильич, открыв тяжелые ворота, пустил тарантас и, садясь рядом с кучером, велел ему проехать на задний двор, где была большая конюшня.
- Ты, Фомич, - обратился слуга к подошедшему конюху - помоги распрячь лошадей, накрой их войлочным покрывалом, а потом напои водой и задай им овса. У крыльца Их сиятельств ждал эконом и проводил в гостиную на втором этаже, где их встретила Серафима Ивановна. После представления друг другу, когда все сели на широкий со спинкой диван, Серафима Ивановна поинтересовалась.
- Ваши сиятельства, я хотела бы узнать цель вашего визита к нам, - без особой радости спросила она. Графиня Любовь Ивановна загадочно посмотрела на Веронику в надежде услышать ее объяснение.
- Мы приехали к Роману Георгиевичу в гости, но правда без приглашения, с которым мы познакомились в селе Веселое, куда я приехала из С. Петербурга к тете, графине Любовь Ивановне, - неуверенно начала княжна, - видимо, он пока что не вернулся в свое поместье, и такой вот конфуз получился, - смущенно произнесла Вероника, растерянно пожимая плечами.
- Не печальтесь, княжна, Роман вернулся домой, но в тот же день со своим сослуживцем ушел на охоту и решил пожить некоторое время в своем охотничьем домике в горах и должен скоро вернуться, а вы пока устраиваетесь, я щас пришлю служанку, которая покажет ваши комнаты, ванную, а потом поужинаем, - доброжелательно ответила Серафима Ивановна и покинула гостиную. Гостиная напоминала музей, вся мебель была резная, ручной работы, выполнена в стиле интарсия, стены, пол украшали персидские ковры, на стенах висели картины фламандских мастеров, коллекция огнестрельного и холодного оружия с позолоченной инкрустацией разных времен, даже камин камелёк был облицован изразцами цветной лещадью, на столе, поверхность которого было покрыта крошкой малахита с позолоченными узорами из яшмы, стояли позолоченные персидские подсвечники шандал с длинными свечами.
- Потрясающе, - рукоплескав, воскликнула графиня, потрясенная красотой увиденной обстановки гостиной, - смотри, Вероника, видишь, в коллекции, даже, имеется  флинта, старинное кремневое оружие, теперь с уверенностью можно утверждать, что эта гостиная может потягаться с любым столичным
музеем, - с восхищением произнесла Любовь Ивановна. Подошла молодая служанка-метиска, попросила гостей следовать за ней, и до сих пор молчавший прапорщик Молодцов, который еще находился под впечатлением увиденного, взяв кофр княжны, тоже последовал за служанкой. Для княжны Ленской были отведены две смежные комнаты с такой же мебелью, где топился камин камелёк, в таких же комнатах расположилась и графиня Любовь Ивановна. Увидев Молодцова, несущего кофр графини, эконом Илья Ильич, который жил на первом этаже и занимал три смежные комнаты, дождавшись прапорщика в коридоре, пригласил его к себе. - Вы, Алексей Трифонович,  пойдемте со мной в мои пенаты, выпьем, закусим, там три комнаты, места нам хватит, а кучер поживет у слуги, - взяв под руку прапорщика, произнес эконом Илья Ильич.
- Да право, не стоит так беспокоиться, Илья Ильич, завтра на рассвете отбываем обратно, а Их сиятельства останутся дожидаться Романа, я бы тоже хотел увидеться с боевым товарищем, но, увы, нужно ехать, вынуждают неотложные дела, - с благодарностью ответил прапорщик Молодцов. Утром на рассвете, пока не рассеялись утренние сумерки, Молодцов попрощался со всеми и сел в ожидавший его тарантас, теперь хорошо знавший дорогу кучер Аслан, понукая лошадей, тронулся в путь. Осеннее солнце,  несмотря на облачность, продолжало пригревать, и в полдень прапорщик, по предложению кучера, согласился на привал у речки, пока тот поил лошадей и задавал им овса, Молодцов достал из тарантаса раздвижной столик и сундук с продуктами, откупорив запечатанную сургучом бутылку с коньяком, налив в серебряные чаши, стал ждать кучера.
- Жареные цыплята не потеряли свой вкус, а вот кебав с приправами, стал еще вкуснее, - выпив, крякнул от удовольствия кучер Аслан, которому не так-то уж часто приходилось пробовать коньяк с отменной закуской. Проехав полпути, Молодцов заметил у лесополосы повозку, а рядом молодую девушку, которая возилась со сломленной оглоблей.
- А ну-ка, Аслан, поверни-ка тарантас к повозке, - велел прапорщик, - посмотрим, что у нее там не ладится, негоже оставлять молодую барышню в лесу, да с неполадками в ее повозке, может, удастся ей помочь, а? Молодая девица лет шестнадцати, со смуглым лицом, в голубом простом ситцевом платьице, с белокурыми волосами, местами в рваной шугае-кофточке, изрядно изношенной, наверное, метиска, с пронзительным взглядом, с голубыми глазами, как морское дно, увидев незнакомцев, насторожилась, поспешно хватая дробовик из повозки.
- Только не стреляй в нас, барышня, пожалуйста, положи дробовик обратно, мы хотим тебе помочь, - поднимая руки вверх, нервно произнес Молодцов.
- Вот досада, оглобля сломалась, еще на мою беду по дороге потерялись привязные ремни, а до деревни еще далече, - со слезами начала причитать метиска.
- От ваших привередливых соленых слез, может потускнеть блеск голубизны ваших очаровательных очей, чернобровка, не печалься, мы постараемся все исправить, - спокойно произнес прапорщик, когда она дробовик положила под сенцо рядом с сиденьем. Кучер Аслан уже маленьким топориком рубил жердь такой же толщины и длины, у этого практичного человека нашлись и старые, но вполне пригодные привязные ремни, и он быстро, со знанием дела все неполадки сладил.
- И ты давно здесь терпишь бедствие? небось, голодная, а ну-ка, Аслан, накорми, пожалуйста, нашу чернобровку, может, она подобреет и не будет хвататься за дробовик, а? - смеясь, пошутил прапорщик Молодцов. Кучер, взяв за уздечку лошадь метиски, будто проверяя надежность сделанной им оглобли, подвел повозку к своему тарантасу. Она категорически отказалась выпить херес, уже налитый в серебряную чашу, а от еды не отказалась, жадно набросилась на жареных цыплят. Когда все насытились, прапорщик, как бы из-за любопытства, начал спрашивать ее, мол, как называется деревня, где она живет и далече ли отсюда.
- Меня зовут Русанна, я молоканка, живу с престарелой матерью у самого подножия гор, где несколько домов да лавка, которая постоянно закрыта, и мы вынуждены ехать в соседнее село, чтоб приобрести домашний утварь, продукты у нас свои имеется, огород, виноградники и живность, - переливчатым голосом, похожим на пение славки, произнесла молоканка. Вот это и есть то заветное колесо Фортуны, - подумал Молодцов, - это есть начертание фатума, и я, дворянин, отнюдь не побрезгую жениться на крестьянке, зная, что молокане не признают наше религиозное самодурство, они чисты, преданы и не чета нашим жеманницам -  цирлих-манирлих, с притворными манерами, вот только примет ли она меня?
 - Русанна, я прапорщик Молодцов Алексей Трифонович, если ты позволишь я бы не против погостить у вас несколько дней, а когда поедем, пожалуйста, ты заезжай в то село соседнее, чтоб купить необходимую домашнюю утварь, заменить оглоблю, починить повозку, надеюсь, там есть ремесленники, которые этим занимаются, - неуверенно произнес прапорщик.
- Места всем хватит, поживите, сколько хотите, у нас можно порыбачить, есть, где охотиться,- опустив глаза, робея, тихо ответила она.
- Аслан, ты поезжай без меня, я по велению сердца пока остаюсь здесь, - отзывая кучера в сторону, произнес прапорщик, доставая обшитый позолоченными нитками кошель, - вот тебе сороковка за твою работу, сторублевка хозяину тарантаса, эти пять сотен отдашь моим сослуживцам, которые живут в особняке графини и выносили сундук с продуктами, надеюсь, ты их запомнил, пусть они увольняют охрану, а сами живут в особняке до моего возвращения, - протягивая деньги кучеру, сказал Молодцов. Кучер сразу понял, что прапорщик влюбился в эту голубоглазую чернобровку молоканку, это зов его сердце, молча взял деньги, уныло выдавил из себя: я все сделаю, ваше благородие, не сумлевайтесь. - Вот село, куда мы приезжаем за пожитками, там даже имеются духан и отделение городского банка, магазей одежды, да торговые ряды и чего только тут люди не продают, - с удивлением прогутарила голубоглазая молоканка. Кучер Аслан, обняв прапорщика, направил свой тарантас на дорогу, которая вела в сторону моря, а Молодцов взял лошадь молоканки за уздечку и вышел на избитую извилистую дорогу, ведущую к снежным вершинам гор, направляясь навстречу  неизбежности своей судьбы.
  Графиня Алина Львовна, назло своей сестре Олесе, то ли от ревности, то ли от зависти к знаниям Кутасова, его бездонному кладезю, часто вздорила с ним, вступая в словесную дуэль, несмотря на замечания Олеси и своего наперсника Лазаря. - Незнамо от чего твоя сестра, Олеся, так вдруг возненавидела меня, может, в правду итти  на постой, чем терпеть его злоехидные насмешки, а? - недоумевал Кутасов. Пришел огорченный Лазарь, показывая письмо, полученное на почте о кончине матери и собирался ехать в Россию, но для этого нужно было получить разрешение властей. - Алина, прошу тебя, поедем со мной, мы можем  некоторое время пожить там, а потом можно вернуться обратно сюда, - чуть ли не слезно молил ее Лазарь, но она была непреклонна к его мольбам.
- Куда мне с такой ногой-то тащиться, Лазарь, поезжай один, сладив свои дела, вернешься, а я тебя буду ждать, - успокаивала его Алина. После отъезда, Алину будто подменили, она стала не только лояльна по отношению к Кутасову, а в отсутствии Олеси позволяла себе даже флиртовать с ним.
- Вобче-то я не против, Алина, иногда ублажать тебя, но только, как бы Олеся не догадывалась об этом, - с сардонической улыбкой заметил Кутасов.
- А ты не ходи с ней вместе по магазеям, скажи, что тебе нездоровится, и мы останемся вдвоем, - наставляла его Алина. Так и случилось, эта очень хитроумная девица хитроумными замыслами, обаянием, своими волшебными чарами втянула-таки Кутасова в свою ловушку. - Я с первого взгляда влюбилась в тебе, Боренька, - с восхищением поглаживая его большой половой член, как в бреду, пела Алина, - а у твоего друга, незнамо по какой-то причине, развивается половое бессилие, - поправляя его большой член в свою усладу, стонала Алина. Вот это подарок судьбы, - подумал Кутасов, после сладострастных минут полового удовлетворения, смотря на расслабленную Алину, будто летающую над островом блаженных, - надо же, как подфартило-то мне, жестокому искусителю, пожирателю женских сердец, а?
  Южная осень плавно, пока сохраняя солнечные дни, все-таки, уступала настойчивой зиме. В городской больнице в палате для рожениц, решалась судьба шестнадцатилетней Светланы, вот уже несколько часов три врача  и медсестра боролись за жизнь ее младенца, не желающего покинуть утробу матери. Чтоб не видеть страданий Светланы, Диану временно перевили в другую палату, Дмитрий, Лесков и приказчик Говоров нервно, молча ходили по длинному коридора в ожидании приятного сообщения от  медперсонала, но, не выдержав душераздирающих криков Светланы, уходили в конец коридора и каждый, наверняка, в душе молился богу, что все разрешилось благополучно.
- Тужься, тужься, девочка, еще немного, - причитала медсестра, вытирая пот с лица Светланы, и она, сделав последнее усилие, вытолкнув младенца, потеряла сознание, громкий плачь младенца-мальчика всех обрадовал и наконец, все облегченно вздохнули. Но врач, слушавший стетоскопом легкие и ритм сердцебиения Светланы, вдруг засуетился: она не дышит, сердце у нее остановилось, - и началась суматоха, пожилой врач начал наружный массаж сердца, а другой вколол в ее руку большим шприцем сероватую жидкость, увы, тщетно.
- Вот теперь с тебя хватит, Дмитрий, - усмехнулся фатум, присутствующий здесь же, - за все приходится отвечать, если не предкам, то потомкам, - и решил предать забвению свой гнев, оставив в покое Диану, которую тоже намерен был погубить. Все были шокированы мрачным сообщением врача о смерти Светланы.
- Теперь вам, молодой человек, следует срочно поискать кормилицу для младенца, неделю назад покинула больницу семнадцатилетняя девушка, потерявшая своего ребенка, вам следует привезти ее сюда, а через неделю вы ее заберете отсюда, конечно, если она согласится, - второпях, заикаясь, сказал врач. Удрученный этим  известием Говоров пошел за врачом, чтоб узнать адрес девушки, о которой говорил врач.
- Подожди, Алексей Ильич, я с тобой, - начал было поручик Лесков, но Говоров его остановил.
- Ты, Валера, за Дмитрием смотри, как бы он не наложил на себя руки, а я как привезу эту девицу, потом на телеграфную станцию, чтоб сообщить родителям. Девица, которая родила нежизнеспособного ребенка, жила на окраине города с матерью, до родов занималась воспитанием детей одного местного мелика и амурничала с одним фендриком, от которого и забеременела, но он, узнав о ее беременности, тут же исчез, оставив ее брюхатую и, несмотря на уговоры бабки-повитухи, категорически отказалась вытравить плод. Говоров на фаэтоне мчался по указанному в записке адресу, написанному врачом из регистрационного листа роженицы, остановился у одноэтажного дома без всяких построек и заборов, стоя на крыльце, постучался в дверь, на которую была прибита подкова. Дверь открыла приятная женщина средних лет и тихим голосом спросила: вам кого, сударь?
- Я штабс-капитан Говоров, мне нужна Азарова Сусанна Евгеньевна,- смотря еще раз на записку, ответил Говоров. Женщина посторонилась, впуская в дом Говорова, на старом, местами протертом диване, сидела красивая, белокурая, худая на вид совсем еще ребенок, девушка, укутавшись в узорчатую шаль.
- Сусанна, - с ходу начал Говоров, - произошло несчастье, мать, родив ребенка, умерла, срочно нужна кормилица за любые деньги, вот аванс,- скороговоркой выпалил Говоров и, вытащив кошель, положил на стол у окна две сторублевые купюры. Сусанна, пережившая свою личную трагедию, молча пошла в другую комнату, чтоб переодеться.
 - Послушай, Сусанна, для новорожденного, что необходимо купить, пока вы будете находиться в больнице?
- Продаются готовые куски детской простынки из мягкой ткани для завертывания младенца, это ваш ребенок?
- Нет, моего начальника, молодой, еще восемнадцати нет, вот такая беда, помоги нам Сусанна, в долгу не останемся, - поворачивая фаэтон в первый же магазей. Младенец, накормленный другой женщиной, спокойно спал, медсестра отвела Сусанну в другую палату, а затем принесла к ней младенца, природный материнский инстинкт вытеснил из души Сусанны ее личную трагедию - потерю ребенка, будто сами боги воскресили ее младенца-мальчика или она вовсе не потеряла ребенка при родах и, прижав к себе мальчика, она вдыхала его детский, родной запах. Получив сообщение о смерти дочери при родах, чета Никитиных примчались в особняк графини Синицкой, прах которой, очевидно не смог покоиться без своей крестницы и она желала воссоединиться с духом своей любимицы. Мать Светланы Лариса от горя была на грани сумасшествия, а Дмитрий, закрывшись в своей комнате с Лесковым, как человек, потерявший разсудок, не понимал суть происходящего и не мог осмыслить то, что произошло. Только с помощью Говорова и Лескова, Дмитрий находился на похоронах Светланы и даже не смотрел в сторону ее родителей, которых он сделал несчастными. Светлану похоронили в семейном склепе столбовых дворян Синицких, рядом с ее крестной матерью, графиней Клавдией Петровной.
 
 Глава восьмая.

- Фарух, давай все туши рыбы в мой армейский наплечный вещмешок, а дичь на бечевках подвесим за пояс и потихоньку двинемся в сторону дома, мать, наверняка, переволновалась, томится в ожидании, что-то в душе у меня неспокойно, «сердце вещун: чует добро и худо», как говорил великий словесник, - заливая костёр водой, произнес Роман. Слух о том, что барин вернулся с охоты, молниеносно распространился по особняку. Роман, сразу же, не раздеваясь, прямо с ружьем и с вещмешком, вместе с Фарухом направился в комнату Серафимы Ивановны. Но служанка опередила его, сообщив, что барыня трапезничает в столовой, да еще с гостями, и он направился в столовую, увидев Их сиятельств, не обращая на них внимания, буркнул некрасовские слова: мои «очи потускли и голос пропал», подошел к Серафиме Ивановне, опустившись на колени, прижался головой к ее груди, целуя руки, а Фарух, робея, протянул ей цветы дикого жасмина.
- Роман, я думаю, что Их сиятельств не треба тебе представлять, - укоризненно покачивая головой, произнесла она, Роман подошел сначала к графине Любовь Ивановне, произнося:
- Ваше сиятельство, а затем отвесил поклон княжне Ленской.
- Никакой жалости, - услышал он отчаянный голос Вероники и, повернувшись к ней, с сарказмом произнес:
- «пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву», но Серафима Ивановна ограничилась только лишь:
- Ай - я - яй, Роман, это от усталости, что ли?
- Ваше благородие, банька-то готова, на пару томится, - встретив его в коридоре, доложил эконом Илья Ильич, - да, вот еще что, Их сиятельства до поместья провожал прапорщик Молодцов, на рассвете изволил отбыть в село Веселое.
- Алексей храбрый малый, но он здесь никогда не бывал, впрочем, разведчик есть разведчик, а ты прикажи, Илья Ильич, чтоб нам с Фарухом приготовили все необходимое для бани, не забудь о бритвенном приборе, да пусть в гостиной накроют стол и пригласят дам, надо же возобновить несостоявшийся фуршет.
 - К тебе у меня одна убедительная просьба, Фарух, - хлеща его дубовым веником, обратился к нему Роман,- графиня Любовь Ивановна незамужница, богата, давно овдовела, истосковалась по мужской-то плоти, и я желаю, чтоб ты, амурничая с ней, сублазнил ее, да так, чтоб она без тебя изнемогала, идет? ты зажмешь своими титаническими ручищами ее хрупкое тело, прислушиваясь к ее нежным стонам, а потом со всей силой войдешь в нее, денно и нощно услаждая, утопив ее в сладострастии. Стол в гостиной ломился от разных яств, в хрустальных графинах искрилось херес, мадера, а в пятилитровом дубовом бочонке на резных с орнаментом ножках томился домашний коньяк. Княжна была в платье из шанжана с позументом, которое плотно обтягивало ее стройную фигуру, выделяло ее стоячие груди, она уныло рассматривала картины на стене в ожидании появления других участников фуршета. - Вишь, Вероника, твой Гимер-то не забыл о том фуршете в особнячке и решил исполнить свое обещание, полагаю, что не без каверзы, прошу тебя, не перечь ему больше, ведь, ты любишь его и носишь его ребенка, о котором он даже не догадывается, пожалуйста, прояви терпение, - наставляла свою племянницу графиня Любовь Ивановна. Во главе огромного стола на правах хозяйки сидела Серафима Ивановна, рядом с Романом сидела княжна Вероника, украдкой рассматривая его загорелое, покрасневшее после бани лицо, вспомнила пушкинские слова, румян, как вербный херувим, а Фарух со своим титаническим ростом разместился рядом с графиней, едва ли не заслонив ее собой. Опоздавший эконом Илья Ильич сел рядом с Серафимой Ивановной.
- Те, кто не знаком с моим другом, сослуживцем Гиасом-Фарухом, то он перед вами, а вот и обещанный фуршет в честь княжны Вероники Федоровны, у которой «упрямства дух нам всем подгадил» в особняке графини Любовь Ивановны, так умело она тогда добавила ложку дегтя, испортив целую бочку мёда, а вы, княжна, случайно не прихватили с собой бочонок с дегтем, а мёд-то у нас всегда найдется, - начал открывать свой кладезь Роман. Все выпили, кроме княжны, причину знала только графиня Любовь Ивановна и решила, как только представится возможность, поговорить с Серафимой Ивановной, дабы избежать недомолвок, объяснив причину размолвки между княжной и Романом. Но лучше было бы, если сама Вероника сказала ему о своей беременности, а иначе Роман будет продолжать свои происки, козни. Такой никакой обиды в свой адрес не потерпит, помнится, как из-за неосторожного выражения Рубцова, мол, он метис, тогда Роман его сильно ударил, чуть не отправив на тот свет.
- Уверяю вас, княжна, в вино никто цикуту не добавлял, мы, горцы, очень гостеприимны и не терпим пренебрежения в свой адрес, уверен, что вы никогда не пробовали нежного мяса рыбы шамай, не говоря уж о свежежареном тураче, добытом мною и моим другом Фарухом только что.
- Я благодарю вас за гостеприимство, Роман Георгиевич, право, мне нездоровится, наверное, сказывается утомление долгой дорогой, других причин нет, - дрожащим голосом выдавила из себя княжна и, чтоб не увидели ее слез, встала и вышла из гостиной. В гостиной воцарилась тишина, графиня Любовь Ивановна не отрывала взгляда от Романа и гадала, пойдет он за княжной или нет. Рядом сидящий Фарух, наливая в ее бокал хереса, вдруг неожиданно предложил ей после ужина прогуляться в саду и полюбоваться звездным небом. Вот и Гиас начал приударять за мной, - подумала графиня, - боже мой, какой он исполин, аж дух захватывает, что-то он нисколечко не похож на убежденного холостяка, как говорила Вероника, а сразу же начал амуриться, но красив, молод, диавол, как бы он не начал влюблять меня в себя, - с содроганием продолжала думать графиня.
- Ты извини, Фарух, конечно, мы прогуляемся, но позже, а теперича желаю поговорить с Серафимой Ивановной, - вежливо ответила графиня.
- Серафима Ивановна, мне известно, что вы родная мать Романа, и я не желаю вникать в особенности этой тайны, я отнюдь не резонерка, чтобы резонировать на эту тему, но я хочу открыть вам одну тайну, Роман и Вероника любят друг друга, он, находясь в селе Веселое, с Вероникой жил в моем особняке, как супруги, она беременна от него, срок беременности чуть больше месяца, вот почему мы здесь, и нельзя допускать, чтоб этот разлад между ними развивался, хочу, чтоб вы знали, кроме Вероники у меня родных нет, и она моя наследница, поэтому я не могу остаться равнодушной к ее судьбе, - с волнением в голосе говорила графиня Любовь Ивановна. Серафима Ивановна была умной женщиной, умела слушать, и то, что рассказала ей графиня, ее особенно не удивило. - Он из села Веселое вернулся совершенно другим, какая-то печаль вселилась в него, приехав, сразу же собрался на охоту, и это вполне может быть связано с любовью, может, стоит мне поговорить с ним начистоту, хотя таких тем мы старались не касаться. Теперь-то я поняла причину бледности, болезненного состояния княжны и почему она не дотронулась до еды и вина, вобче-то, я очень рада вашему сообщению, графиня, но вот только останется ли  княжна здесь жить, ведь столица и горы совершенно разные условия жизни, а Роман отсюда никуда не поедет, эту особенность тоже следует учитывать, - спокойно говорила Серафима Ивановна.  Княжну Веронику сильно тошнило, она, не раздеваясь, лежала на диване, попыталась встать, когда услышала, что в дверь стучат, но, не вставая, ограничилась словами: войдите, открыто. Вошла графиня Любовь Ивановна, которая после разговора с Серафимой Ивановной находилась в возбужденном состоянии: я, Вероника, все Серафиме Ивановне рассказала, Роман должен знать, что ты ждешь ребенка, и убеждена, что ваши отношения наладятся, поговори с ним, он все поймет, ведь ты приехала сюда, чтоб остаться здесь навсегда и родить ему много детишек, как Ниоба, так? - возбужденно, с оттенком упрека говорила графиня. Серафима Ивановна вернулась в гостиную, где еще продолжали пировать мужчины.
- Нам следует поговорить, Роман, сейчас же, не откладывая, - властно сказала Серафима Ивановна, и Роман покорно последовал за ней в ее комнату.
- У тебя что-то было, я имею в виду интимные отношения с княжной Вероникой Федоровной, когда ты ездил в село Веселое? - строго спросила мать. - Да, матушка, я почти два месяца жил с ней в особняке графини Любовь Ивановны, но у нее был жених, какой-то князек из столицы, который, из ревности наняв татей, организовал кровавое побоище в особняке, ранив ее и графиню, мы тогда чудом уцелели, благодаря моим боевым навыкам, и теперь с помощью прапорщика Молодцова она притащилась сюда незнамо зачем, - держа ее руки, проговорил Роман, но Серафима Ивановна резко выдернула руки: я знаю, ты благородный, умный  и допускаю, что увлекся ею и влюбился, можешь этого не отрицать, но ты должен был понять, ведь женщины от подобных отношений с мужчинами беременеют, и княжна беременна от тебя.
- Но у нее был другой мужчина, - начал было возражать Роман.
- Родной мой мальчик, мое сокровище, у нее срок беременности-то чуть боле месяца, когда она с тобой жила, влюбившись в тебя, отвергла его, бросив обручальное кольцо к ногам этого князька, и тут доказывать-то нечего, поэтому она не ела и не пила, измученная тошнотой, а ты не жалел своих язвительных острот в ее адрес, как мужик, главное, свое сердечное влечение хранил под сурдинкой от всех, даже, от меня, думаю, ты знаешь, что тебе следует предпринять - целуя его, произнесла Серафима Ивановна. Да, это был шок, и Романа охватило состояние подавленности, боже мой, какой же я недотыка, должен был догадаться, ведь она с кауреньким после приезда вовсе не уединялась, всегда была со мной, и ее признание в любви было через душевную боль, даже тогда, когда она страдала от физической боли после ранения. Она здесь не сможет жить, это факт, привыкшая к шуму столичной суеты, общению с фендриками с узким кругозором и наконец, небывалым кутежам да балам с маскарадом - ищи, меня милый, томительная скука, тоска по утраченному основательно убьют в ней пневму, разрушат все чувства, обледенив сердце. Вот, обозначилась дилемма и в твоей жизни, Роман, как найти правильное решение, пока на ум не приходит. Графиня Любовь Ивановна после разговора с княжной, как обещала, вышла в сад, где в томном одиночестве сидел в беседке Фарух, ожидая появления графини, чтоб прогуляться с ней.
- Не думала, что вы, Фарух, дождетесь меня, но сегодня очень прохладно, а я забыла накинуть на себя шубу-ягу, может, отложим нашу ночную прогулку, если хотите, посидим у камелька в моей комнате, и вы расскажете о себе, мне будет очень интересно, - съежившись от холода, тихо произнесла графиня. Душу графини Любовь Ивановны наполнило новое чувство, влечение, внутреннее расположение, еще за столом, когда он неумело ухаживал за ней, начала чувствовать симпатию к этому молодому, красивому исполину с белесоватыми волосами, вот тебе и искринка, которая молнией прошлась по телу, зажигая кровь, как бы не сгореть в огне этого пламени, как птица Феникс, а обновляться, и тем более возродиться вновь, у меня не хватит сил, кажись, это чувство, новорожденное в глубине, в тайнике души, как новая заря, заревом осветило ее, отогнав черные тучи, ненастье, сковавшие ее за долгие годы, став ознаменованием этого события по предначертанию фатума, который наконец-то сжалился надо  мною, - тревожно думала графиня Любовь Ивановна.
- Алексей, тут нам следует поворачивать повозку, там село, о котором вы спрашивали, - слезая с повозки, певческим голосом произнесла голубоглазая.
- Вот, вроде, какая-то мастерская, может они поставят новую оглоблю с ремнями, пока мы перекусим в духане, а?- сказал прапорщик и направился в мастерскую. Его встретил бородач с закрученными усами аж до самых ушей, выслушав прапорщика, вышел посмотреть: мы-то, барин, по кузнечному делу, сладить новую оглоблю дело нехитрое, вот там, в рядах готовые продают с ремнями, мы щас Митьку пошлем, он и купит, - поглаживая усы, произнес бородач. - Вот вам, мил человек, сороковочка надеюсь, хватит, остатки денег оставьте себе, а мы, с вашего позволения, покамест перекусим в духане, - протягивая купюру, произнес Молодцов.
- Вы, конечно, меня извиняйте, Алексей, но я в духан не пойду в рваной шугае-кофточке, как нищенка, пошто так срамиться-то, - ответила гордая молоканка Русанна.
- Тогда давай, сначала в магазей зайдем, купим все необходимое, а потом уж, а? - не договорил прапорщик. - У меня на такие покупки денег не имеется, а в подаянии не нуждаюсь, резко ответила она, садясь в повозку.
- Напрасно, Русанна, ты стараешься меня обидеть, я от чистого сердца и ни каких грубобесстыдных замыслов не имею, прошу тебя, пойдем, а то скоро день начнет вечереть, - положив охапку сенца перед лошадью, продолжал просить молоканку Молодцов. Она молча слезла с повозки и, изучающим взглядом посмотрев на прапорщика, пошла в сторону магазея. Продавец магазея готовой одежды, средних лет мужчина - меланоз, плехан в пенсне, висящем на кончике носа, услужливо встретил их и повел к  рядам готовой одежды. Русанна стояла, как завороженная напротив висящего на плечиках, крестообразной вешалке, единственного платья из аксамита, пряденного золотыми нитями с узорами.
- Пожалуйста,  барышня, тут за занавеской примерочная с зеркалом, можете примерить, опыт подсказывает, что оно подойдет вам, - снимая платье, произнес продавец-плехан. Пока Русанна примеряла платье, Молодцов просил продавца показать ему золотые воушесцы и золотую цепочку с камнем гемма.
 - Это, барин, драгоценный камень гемма - глипт, ручная работа персидских ювелиров, дорогая вещь, - с сомнением произнес продавец, мол, хватит ли денег у барина. Молодцов велел продавцу проверить надежность фермуара у цепочки, а сам подошел в примерочную: Русанна, если платье подходит тебе по размеру, то не снимай, в нем и поедем, - напомнил прапорщик, затем снова обратился к продавцу - плехану: у вас имеется комплект женского белья, желательно, и бархатный халат, соответствующий размерам ее комплекции, да, и духи из дикого жасмина?
- Я щас все приготовлю барин, вот  только у вас хватит ли деньжат на такую солидную покупку?
- Я полагаю, что вы не оракул, чтоб определить содержание моего кошеля, и не следовало бы вам задавать такой невежественный вопрос, - по-французски сказал Молодцов. Наконец-то, из примерочной вышла Русанна, на ее платье светились золотые узоры, как у богини Ириды, Молодцов подвел ее к большому зеркалу, расстегнув фермуар, надел на шею золотую цепочку с драгоценным камнем гемма - глипт и просил примерить золотые воушесцы. - А у меня мочки ушей не проколоты, - с досадой ответила голубоглазая молоканка. - Не печалься, мы и с этим справимся, - уверенно сказал прапорщик и, расплатившись с продавцом, вместе с Русанной покинул магазей. В духане пожилой духанщик с глубоким шрамом на правой щеке, оставленном шашкой, учтиво поклонившись, пригласил их к столу у окна и ждал заказ этого исполина, впервые посетившего его духан. - Будьте добры, - начал, было, Молодцов  по-французски, - принесите запечатанную бутылку с коньяком, черную икру, кебав на вертелах и шоколат с фруктовым напитком для дамы, - произнес прапорщик. Но духанщик недоуменно покачал головой: извиняйте меня, сударь, кроме местного языка да родного, другим языкам необучен. Тогда Молодцов повторил свой заказ на русском языке.
- Сию минуту, сударь, - отчеканил духанщик и ушел. Русанна  начала есть, кебав, запивая напитком, а шоколат положила в ридикюль, который ей купил прапорщик.
- Вы еще, какие языки знаете, Алексей? я поняла, что вы щас говорили на французском, а как, раскрыв рот, смотрел на вас духанщик, - и звонко рассмеялась молоканка.
  Кутасов продолжал услаждать обеих сестер Вербицких, тренируя свой фаллос, но он все-таки предпочтение отдавал Алине, ее плоть была слаще, нежнее, и это необычайное, открытое влечение не могло остаться незамеченным Олесей.
- Ты, Боренька, что-то стал охладевать ко мне, незнамо по какой же причине, или после отъезда Лазаря ты стал приударять за Алиной, услаждая ее молодую плоть, а? - недовольно начала Олеся после очередного полового удовлетворения. Тут конечно, Кутасов, обнаглевший до бесстыдства, уродливым извращенным вкусом, что привили ему те же женщины, которые ублажали его, не сдержался и с присущим ему сарказмом, усмехаясь, с сардоническим смехом спокойно произнес: ну и что из этого, Олеся, ты же тоже купаешься в неге, а она молода, мужелюбива, горячая, должна страдать, что ли?
- Значит, стало быть, ты услаждаешь нас обеих сестер, да, Боренька? «какие низости», какое бесчестие, а ведь это есть грехопадение, ты, как похотливый мужлан, начал греховодничать, растоптав все морально - этические нормы человеческого поведения и нравственности, ну и ну, ну и как же теперь мы будем уживаться вместе, или ты будешь услаждать нас поочередно, что ли? - с негодованием, задыхаясь от злобы, произнесла Олеся. - А что тут такого зазорного, - вышел из себя Кутасов, - я как иредулы-рабы в вашем «храме», будем заниматься священной проституцией, или ты сомневаешься в моей мужской силе, что я не смогу удовлетворить ваши похотливые желания, а? - продолжая насмехаться, цинично ответил он. Сбылось желание знатока фаллического культа, который символ мужского фалла рассматривал, как орган размножения, и тут в его философской башке зародилась новая извращенная форма цинизма: вы обе детородные, а почему бы вам не родить от меня смещенные кровью племена с прекрасным умственным началом - от ссыльного, без титулов и титулованных особ, а не полоумных фендриков, а? вот тогда зависть сведет завистников до умопомешательства, нам дан уникальный шанс создать оный прецедент на этом поприще, тогда я останусь с вами, выбор за вами, а я подожду до утра,
 и это мое решение.
  Через неделю, как предполагал врач, новорожденного мальчика, ради которого фатум все-таки вынудил его мать Светлану покинуть мир людской, здорового, под опекой молодой кормилицы, отпустил домой. Дмитрий, не справившись с постигнувшим его горем, находился в состоянии невменяемости, и дважды покушался на свою жизнь, что могло кончиться фатальным исходом, не окажись рядом поручика Лескова. Теперь в его смежных комнатах, куда он поселился после смерти свой лады, безотлучно жил Говоров, оберегая его, но он по-прежнему не отдавал отчет своим действиям, по определению приглашенного врача - специалиста по психическим заболеваниям, у Дмитрия наблюдалось тихое умопомешательство по причине глубокого душевного расстройства, порекомендовав поместить его в лечебницу, оставив успокоительный порошок и получив свой гонорарий, напоследок буркнул: тут, братец, современная российская медицина бессильна. Кормилицу Сусанну с мальчиком разместили рядом с кухней в просторной комнате, определив к ней одну из служанок. Сусанна, по воле судьбы потеряв своего ребенка при родах, лелеяла младенца, как родного, и благодарил бога за то, что он смиловался над ней, вернув ее драгоценное дитя, огорчало лишь нынешнее состояние Дмитрия. Говорову пришлось все рассказать ей о матери ребенка, и он свою душеньку Елену со своим помощником Ерофеем отправил в город, чтоб они купили одежду Сусанне и младенцу детскую кровать-качалку, детские простынки и другие необходимые вещи. Говоров верил, что воля, богатый внутренний мир Дмитрия, вернут его к полноценной жизни, наступит просветление, ведь, он знал, что родился мальчик и нашли для него молодую кормилицу такого же возраста, как он сам. Смерть Светланы также сильно ударила по разсудку Дианы, которая без того находилась на грани выкидыша и никак не могла выйти из состояния уныния и черной меланхолии. На ее вопрос, как Дмитрий, Лесков отвечал уклончиво, тоже верил, что деятельность задетого горем разсудка восстановится, позволив ему осмыслять действительность, исцелит душу, и он престанет «оплакивать потери». - Кормилица молодая, красивая, такого же возраста, как Дмитрий, - пытался успокоить Диану Лесков, - и она лелеет мальчика, как своего, знаешь, я бы сказал, что эта девочка радуется младенцу и счастлива, - поглаживая белокурые волосы Дианы, говорил Лесков.
  После трудного разговора с матерью поручик Серов находился в замешательстве, «душа его была объята унынием», то ли гордость, то ли обида, вселившаяся  в душу, еще, будучи в селе Веселое, да и беременность княжны привели его в отчаянное состояние, что он не решался объясниться с Вероникой, а она ждала его появления, боялась, он не примет ее, особенно ее беременность, хотя твердо знала, что в течение двух месяцев она была только с ним, ведь Рубцов был, сразу же, отвергнут по приезду, и она больше с ним наедине не встречалась, тем боле, все стало очевидным - Рубцов оказался бесплодным, ведь жила же она с ним, теперь-то чего уж таить, но так и не забеременела от него. Но все-таки по настойчивому требованию матери, Роман, выпив полную серебряную чашу коньяка, осторожно постучался в дверь комнаты княжны. Княжна была в бархатном халате и лежала на диване, увидев Романа, попыталась встать. У нее было болезненное состояние, измученная тошнотой и рвотой, она была бледна, ее некогда румяное, красивое лицо потеряло былой блеск, осунувшись.
- Ты так долго шел ко мне, Роман, что это навело меня на мысль о том, что ты не рад моему приезду, - начала была Вероника, - значит, стало быть, не простил мою дерзновенность, я мол, дерзнула тебе перечить, задев твое самолюбие, так? разреши, пожалуйста, еще один денек пожить в твоих сказочных пенатах, а потом на попутных повозках я вернусь в село Веселое, а затем и в С. Петербург и не стану боле тебе докучать. На счет ребенка, которого я ношу под сердцем, он твой ребенок, перед отъездом я была у акушерки, которая точно определила, и по другим тебе известным признакам, изменениям в организме женщины, что срок беременности, чуть более месяца, а что касается Рубцова я с ним не была наедине более трех месяцев, и пусть эта мысль не терзает тебя, не изъедает твою плоть, как шашень... - не успела она договорить, как судорожный взрыд обуял ее, и началась рвота.  Роман, увидев, что она задыхается, быстро направился в комнату матери, которая уже была в ночной сорочке и готовилась ко сну.
- Веронике плохо, у нее началась рвота, и она задыхается, ты сходи к ней, а я пошлю за фельдшером, который живет за холмом у реки, - выпалил Роман. Рвота, вызванная спазмой в результате обострения ее смешанных чувств, душевного расстройства, оказалась скоротечной, судорожное состояние, похожее на приступ, продолжалось. Служанки быстро заменили постельное белье, испачканное рвотой, и Серафима Ивановна принесла пузырек с темной жидкости и с помощью служанки несколько ложек насильно влила  в рот княжны. Приехавший сельский фельдшер вынул из саквояжа стетоскоп, послушав легкие, ритм сердцебиения княжны, которая еще продолжала дрожмя дрожать, велел всем выйти из комнаты кроме Серафимы Ивановны и, достав шприц, наполнил его сероватой жидкостью, ввел в руку княжны.
- Это стрессор, вызванный повышенным нервным напряжением, весьма неблагоприятный в ее положении, - закрыв свой саквояж, пожимая плечами, произнес фельдшер. Дрожь после укола медленно утихала, но фельдшер не торопился уходить, сидел рядом с больной, наблюдая ее состояние. В это время графиня Любовь Ивановна увлеченно рассказывала о себе Фаруху, хорошо устроившемуся у камелька.
- Вот я уже десять лет, как овдовела, граф умер от скоротечной чахотки, даже,  европейские врачи были бессильны перед этим страшным недугом, а потом я приехала в село Веселое, чтоб вести уединенный, аскетический образ жизни, так как меня в столице уже ничто не удерживало, моя племянница княжна Ленская после смерти князя Ленского, моего брата в каждое лето приезжала ко мне, чтоб отдохнуть у моря, и познакомилась с этим придурковатым Рубцовым и помолвилась с ним, чтоб хабить ее состояние, тот устроил кровавое побоище в моем особняке, наняв татей для достижения своей цели из ревности, когда Вероника начала флиртовать с вашим другом Романом, который нас защитил, - наливая в его рюмку коньяка, произнесла графиня. Фарух молчал, да и что он мог сказать графине, когда сам вместе с Романом поймал этого выродка, который стрелял в женщин и убил его друга Салаха, по утверждению Романа, отравив несчастную Глашу.
- Поэтому, я боюсь возвращаться домой, боюсь, как бы он снова не начал мстить мне, хотя я наняла охрану, а все равно в душе неспокойно, а ты почему молчишь, Фарух? - Он вам больше угрожать не будет, Ваше сиятельство, а мотивы я вам завтра объясню, когда мы пойдем прогуляться, тут недалече есть красивый водопад, и мне очень хочется показать его вам, если вы не против, - ответил Фарух.
Завтра она собирается уезжать, стучала мысль в голове Романа, а не пора ли тебе, поручик, бросить свои амбиции, быть лояльным к ней и престань лукавить, лгать самому себе, что было то прошло, теперича она тебе жена и носит в своей утробе твоего ребенка, разве тут уместен фарс, напоминающий глупую выходку, ты должен смириться с предначертанием фатума, что-то ты стал чрезмерно себялюбивым, тщеславным, и начинает излишняя гордость изъедать твою душу, не пора ли положить конец своим притязаниям, а? она привыкнет жить здесь, и вы непеременно будете счастливы, с этими мыслями он зашел к ней, чтоб положить конец этим распрям, сел рядом с ней, взяв ее за холодные руки.
- Она успокоилась и заснула, - тихо, шепотом произнес фельдшер, - и с вашего позволения, я покину вас и вынужден вас предупредить, ваше благородие, ей необходим сон да покой.
- Оглобля и привязные ремни заменены, барин, - встретил Молодцова у своей мастерской бородач с закрученными усами, улыбаясь. Прапорщик достал из кошеля еще двадцатку и хотел пошутить, это мол, за усы, но боясь обидеть его, просто поблагодарил, но все же буркнул: у вас, мил человек, шикарные усы, наверняка, нет отбоя от дам? и, взяв за уздечку лошадь, вместе с молоканкой повел повозку в указанное ею направление. - Вот и пришли, - сказала Русанна, сама поворачивая повозку к одноэтажному дому с пристройками, с хлевом. Женщина средних лет с приятным милым лицом, с русыми волосами, такая же голубоглазая, пахтала пахталку, сбивая масло.
- Я приехала, мама, и не одна, с гостем, - обнимая женщину, сказала голубоглазая. - Ладно уж, проводи своего гостя в дом, в большую комнату, а я должна завершить сбивку масла, - коротко ответила мать Русанны. Молодцов начал помогать ей распрягать лошадь, которую она заботливо покрыла войлочной накидкой, напоив, отвела в хлев.
- Пойдемте, я вас отведу в комнату, задам овса лошади, а затем вернусь, - переливчатым голосом произнесла она, оставив прапорщика, ушла. Обычная деревенская изба, как говорят на Руси, так и должно быть, хоть они староверы, русские, хотя более века живут в Закавказье, сохранив свой язык, культуру и традиции, напрочь отвергают православную церковь, иконы и всякую власть, именно поэтому преследовались властями. Да, все времена была сильная, могущественная в церковной иерархии священная власть, церковная реформа Никона, который священство ставил выше всякой власти, привели к большому расколу, так старообрядчество раскололась на разные секты, не выдержав преследования властей, православной церкви, обосновалось в Закавказье. Вот Русанна и была потомком одной из сект духовных христиан, молоканов.
- Алексей, рядом с хлевом есть сарайчик, где топится чугунка под водяным котлом, типа бани, что ли, мы там и моемся, вы начинайте мыться, а я щас принесу вам мыло и полотенце, - сказала Русанна, взяв его за руку повела в «баню». Почему типа бани? - недоумевал Молодцов, - есть сухой пар, в кадках холодная, горячая вода, веник дубовый, настоящая русская баня, - подумал прапорщик раздеваясь. Когда зашла Русанна, он уже в коротких трусиках лежал на единственной полке во весь рост. Она была в цветном сарафанчике.
- Ну и как банька? вам не жарко, Алексей?- вешая полотенце на вешалку, спросила она, подойдя ближе к полке, где он лежал. Он взял ее за руку, начал было садить на полку, но она звонко засмеялась: мне ведь раздеваться надобно, не в одежде же мыться. Раздеваясь, Русанна, оголила свои стоячие грудки, похожие на два не раскрывшихся бутона розы, умело достав из кадки пареный дубовый веник, начала хлестать его, обливая холодной водой. Нет, он не допустит низости по отношению к этой доверчивой голубоглазой красавицы, ведь она еще ребенок, - подумал прапорщик, напрочь отгоняя охвативший его соблазн. Пока они мылись в бане, мать Русанны, Альбина Сергеевна тревожно ждала дочь, допуская, что она поддалась искушению и не устояла перед обаянием этого исполина-красавца, и когда Русанна появилась одна, Альбина Сергеевна не сдержалось.
- У тебя, Русанна, непристойная, предосудительная выходка, ублажать незнакомого мужчину, мыться с ним вместе в бане, боже мой, какое бесстыдство. Прапорщик Молодцов, находясь в сенях, услышал незаслуженные упреки матери Русанны в адрес свой дочери, пришел в небывалое негодование
- Я, сударыня, боевой офицер, а не мужлан и не выродок с низким интеллектом, чтоб, пользуясь ее беззащитностью, уловлять вашу дочь, тем боле, соблазнять, но должен признаться, что она мне нравится, и теперь вынужден буду заглушить муки сердца, как говорил герой великого трагика, простите мне мою глупость, - возбужденно произнес Молодцов, прихватив верхнюю одежду, покинул дом.
- Алексей, щас вечер, куда на ночь-то, не уходи, пожалуйста, - крикнула вдогонку Русанна, но прапорщик растворился в темноте. Он по дороге дошел до большого села, где делал покупки, в надежде найти зкипажец, чтоб ехать в село Веселое. Как ни было странно, из щелей двери мастерской просачивался тусклый свет лампы, на стук дверь открыл Митька, сын бородача, пропустив прапорщика.
- Митька, еще вечер, можно ли за солидный гонорарий найти экипажец, чтоб добраться до села Веселое у моря? - спросил Молодцов.
- Да, есть один скупердяй извозчик, тут недалече живет, может, согласится, - пожимая плечами, ответил юноша. Пришел мужчина средних лет, припадая на правую ногу, лицо которого было в темных крапинках, со следами перенесенной оспы и с ходу деловито начал: ведь далече отсель-то село Веселое, я сам-то отселешний, но дорогу туда знаю, а ты скажи, милок, сколько деньжат-то положишь, только без обману, и вынужден предупредить тебя, что я всегда беру с собой дробовик, усёк?
- Усёк, и ты меня очень напужал, мужик, аж поджилки трясутся, случайно, ты не абрек, а? гони свой экипажец, ты получишь аванс сороковку, а по приезду столько же,  такая негоция тебя устраивает? Услышав слово сороковку туда, и обратно столько же, мужик с крапинками стал выториться на прапорщика и, не говоря ни слова, поковылял куда-то за мастерскую, наверное, за экипажем. Митька не успел закрыть дверь в мастерскую, тут же в дверь начали сильно стучать. Открывая дверь, он удивленно спросил: кого вам, барышня? Прапорщик Молодцов интуитивно почувствовал, что это Русанна и бросился к дверям. Она в своей старой шугае-кофточке стояла у дверей с узелком и ридикюлем, который он ей подарил.
- Я так не могу, Русанна, я же не беглый абрек, чтоб украсть себе невесту, а офицер русской армии, конечно, у горцев есть такие обычаи, и они их соблюдают, но я боюсь презрения твоей матери, поэтому, прошу тебя, вернись домой, - недовольно сказал Молодцов.
- Если ты, Алексей, меня не возьмешь с собой, я просто щас же утоплюсь, и этот грех будет преследовать тебя всю жизнь, - решительно произнесла молоканка. Вместо экипажа подъехал фаэтон, запряженный двумя упитанными резвыми лошадьми.
- Значит, переиграл-таки, абрек, и ты вынудил меня вспомнить грибоедовские слова: «а меня, так пробирает дрожь, и при одной мысли я трушу...», садись в фаэтон, Русанна.
- Мы не договорились, что вас будет двое, - захныкал фаэтонщик.
- Если ты, зануда, хоть еще одно слово произнесешь, я тебя тут же пристрелу, телепень несчастный, - не выдержал прапорщик и протянул извозчику сороковку. Молодцов велел извозчику заехать в соседнюю деревню, и когда по его приказу фаэтон свернул и остановился у дома, мать Русанны Альбина Сергеевна выбежала из дома, обняв дочь начала причитать.
- Подожди несколько минут, - велел прапорщик извозчику. - Вот ваша драгоценная жемчужина, Альбина Сергеевна, - произнес прапорщик, - я не изверг, коим вы меня считаете, а вы даже не попытались меня понять, что я влюблен в вашу дочь, насильно увезти ее, оставив вас одну, тоже не могу, вот в каком затруднительном положении оказался я, и выхода пока не предвидится, - озабоченно произнес Молодцов и собирался сесть в фаэтон.
- Вы, конечно, меня извиняйте, Алексей, незнамо, что на меня нашло, что так осерчала на Русанну, беспричинно, глупо обидев ее, да своими подозрениями и вас, теперь-то куда, на ночь глядя, погостите, а потом видно будет, - в сердцах проговорила Альбина Сергеевна.
 Однажды, проснувшись рано утром, Андрей Ильич не обнаружил Дмитрия и, как ошалелый, не одеваясь, бросился его искать, подумав: прозевал-таки мальчишку, господи, не допусти еще одного фатального случая, а то мне всю жизнь придется мучиться, замаливая грехи, за то, что не уследил за ним. Он ворвался в комнату Сусанны с младенцем и увидел потрясшую его до глубины души сцену.
- Дмитрий и Сусанна лежали вместе с младенцем между ними.
- Фу,- отдышавшись, облегченно выдохнул Говоров, - слава тебе, господи, кажись, смилостивился, вразумил-таки безвинно пострадавшего в тяжких небывалых  испытаниях горем раба своего, вернул просветление его помутневшему разсудку,- радостно маливая бога, произнес он, вернувшись в свою комнату, налил полную чашу коньяка, залпом выпил, крякнув от удовольствия. Андрей Ильич не торопился сообщать приятную новость другим и ждал, когда и в каком состоянии проснется Дмитрий.
- Ты так глубоко спала, что мне не хотелось тебя будить, - слезая с дивана, робея, произнес Дмитрий, - я отец мальчика, меня зовут Дмитрий, а ты, стало быть, кормилица моего сына, вишь, какое горе случилось с нами, прав великий словесник: «самая суть бытия от нас скрыта», неизбежно сбываются предначертания безжалостного фатума, пожалуй, не стоит больше об этом говорить, лучше, давай знакомиться.
- Меня зовут Сусанна, мне семнадцать лет, живу я с матерью на окраине, а недавно потеряла ребенка, он родился мертвым, да и надо же так случиться, бог вернул мне  мальчика, который похож на моего сына, и я его полюбила, как своего, - плача, причитала Сусанна. В дверь постучали, и сам Дмитрий пошел открывать, в комнату вошел Говоров.
- Ну, как дела, Сусанна? есть ли какая-то нужда? помогает ли тебе новая няня, наверняка, одной тяжело было, а ты тоже помогай ей, Дмитрий, - наставлял его Говоров. Выйдя из комнаты, Андрей Ильич перекрестился, радуясь благополучному повороту судьбы Дмитрия, который самостоятельно выбрался из мрачной бездны, победив неизлечимый недуг, и это событие следует отпраздновать, да и рождение ребенка осталось за гранью веселья, которое омрачила смерть Светланы. Об этом радостном событии Андрей Ильич сообщил только Лескову, который знал о недуге Дмитрия и торопился в больницу, чтоб проведать Диану. А Диана чувствовала себя хорошо, плод престал опускаться ниже, как только фатум выпустил ее из своего смертельного объятия, она даже, на удивление акушерки, начала похаживать по палате, что не могло не радовать поручика Лескова.
  Княжна Вероника после проведенной фельдшером процедуры, без дрожи и признаков судорожного состояния, тихо лежала на диване.
- Выпей еще настойки, Вероника, она безвредна и поможет тебе успокоиться, снимет тошноту, - напаивая ее ложкой, говорила Серафима Ивановна, которая  в период приступа не покидала ее комнату. Роман, опустив голову, с потерянным видом сидел рядом с ней и корил себя за свои злоехидные слова в ее адрес, за мизантропическую выходку. Княжна, не выпуская его руку, прижимала ее к своему бледному лицу, что-то невнятно шептала. Постучавшись в дверь, зашла служанка и принесла завтрак, овсяную кашу, по велению Серафимы Ивановны и стояла в нерешительности.
- Ты иди, я сам покормлю Их сиятельство, - произнес  Роман, отпустив служанку. Вероника отвернула голову в сторону, дав понять, что не намерена есть. - Вероника, пожалуйста, это необходимо, пусть несколько ложек и возможно, тебя уже мутит просто от голода, - повернув ее голову, сердито сказал Роман. Зашла графиня Любовь Ивановна, до поздней ночи, просидевшая с Фарухом у камелька. Увидев, как Роман заботливо кормит Веронику, со словами, - не буду мешать вашей идиллии, - вышла из комнаты и направилась в столовую, где Фарух и Илья Ильич завтракали.
- Вы, Любовь Ивановна, не передумали смотреть на водопад, о котором я вам говорил?- после завтрака напомнил Фарух.
- Нет, не забыла, но вот только боюсь, что он далековато отсюда, и у меня не хватит сил дойти, а рана в боку еще не совсем зажила, - не желая обидеть его, осторожно произнесла графиня.
- А я вас донесу в своих объятиях, - с восхищением произнес Фарух, - с посещением этого водопада связано одна тайна, которая касается лично вас, - не сдавался он.
- Право, вы меня заинтриговали, Фарух, пойдемте в мою комнату, я должна одеться потеплее, надеюсь, вы меня не бросите в бездну Тартара, - смеясь, произнесла графиня. Графиня Любовь Ивановна стояла на высоком скалистом берегу, смотрела на нескончаемый поток воды, падающий чуть ли не с вершины, ударяясь об скалу, раздвоив ее, обрушиваясь всей мощью в реку.
- Боже мой, какое восхитительное явление природы, какая первозданная красота, аж дух захватывает, - любуясь водопадом, воскликнула Любовь Ивановна. Он, оставив ее на этом берегу, через узкую каменную дорожку, висящую над пропастью между скалами, созданную самой же природой, начал перебираться на противоположную сторону. Любовь Ивановна с замирением сердце смотрела, как он осторожно, ловко карабкается по скалам и, наклонившись, срывает какие-то цветы.
- Любовь Ивановна, - кричал Фарух, стараясь перекричать шум водопада, - вот здесь, между скалами, в музге покоится тело вашего заклятого врага, стрелявшего в вас Рубцова, теперь вам никто угрожать не сможет, так как его уже нет, да и рядом с вами я. Когда он вернулся и протянул букет дикого жасмина, он увидел, у нее «любовию горят младые свежие ланиты», как говорил Баратынский.
- Как это случилось, Фарух, - недоумевая, спросила графиня.
- Ваше сиятельство дает слово, что никому об этом ни гугу, а? она кивнула головой.
- Мы с Романом поймали его еще в селе Веселое, когда он  убил моего друга и успел отравить его кралечку, и мы в кандалах привезли его сюда, вы тогда еще в больнице лечились, а княжна по предложению Романа отказалась плюнуть в лицо этого омерзительного человека, чтоб выразить свое презрение, за что поручик осерчал на нее, и мы поспешно уехали, а в музгу его подтолкнул я, взяв  грех на душу, - с волнением в голосе, произнес Фарух.
- Я замолю твой грех, мальчик мой,- торжествуя, сказала графиня, целуя его в губы. От прикосновения ее, умащенных душистой помадою, мягких губ, похоть мгновенно зажгла кровь этого исполина и, не задумываясь, он бережно поднял ее и положил на уже почерневшее сено, спуская ее рейтузы, да, он сильно возбудился, это чувствовала и графиня, истосковавшаяся по мужской плоти за много лет одиночества, поглаживая его большой твердый фаллос, помогала ему снять брюки. Фарух с полной силой вошел в нее, сильно прижимая к себе ее хрупкое изнеженное тело и начал услаждать, а графиня ждала начала семяизвержения, и когда это произошло, она не могла сдерживать свои наполненные сладострастием эмоции, начала громко стонать...
  Кутасов, не поверив в свои бредовые, извращенные и безнравственные идеи, чтоб ублажать обеих сестер Вербицких, ночь проводил в мужелюбивых горячих объятиях Алины, когда в полночь, рядом увидев нагое тело Олеси, тут же понял, что его любовный авантюрный план с противоестественными наклонностями в нарушение всяческих этических норм, сработал, и он облегчено вздохнул, кажись, сестры меж собой договорились, что его вполне устраивало. - Если, Боренька, вдруг, мы забеременеем от тебя, и ты ударишься в бега, мы наймем абреков, чтоб они нашли тебя и принесли твою, набитую дурью, башку или сами отравим тебя, ты, Алина, готова? тогда приступаем, - произнесла Олеся и бросила на Кутасова заранее приготовленную мережу, сплетенную из толстого конского волоса без обручей, основательно запутав его.
- Теперь, Алина, принеси кандалы и цепь, - велела Олеся. Когда одна нога и рука Кутасова были закованы в кандалы, и цепь, пропущенная через кандалы, была прикреплена замком к металлической стойке в недосягаемости от Кутасова, он от отчаяния завопил.
- Теперь-то уж не сбежишь, Боренька, не боись! мы тебя похороним в этих же кандалах, чтоб не возвращался, - сардонически улыбаясь, заметила Олеся.
- Ты, Боренька, вынужден будешь поочередно услаждать нас тут же, в противном случае, мы кормить тебя не намерены, теперь ты наш раб, если будешь кричать, браниться, засунем в рот кляп, и все будешь делать молча, усёк?- снимая с него мережу, проговорила Алина. Вот таким коварным, хитроумным замыслом, изящно продуманное противодействие сестер оказалось не менее изобретательным, чем кутасовский утопический бред, и вынудили их своими хитросплетениями заманить его в кабальные условия, обрекая на страдания. Наглость, дерзкое неслыханное бесстыдство, чрезмерный успех у женщин, которые лелеяли этого взбалмошного, сытого блудника, который продолжал свои гнусные измышления,  не давая себе отчет своим поступкам, так и не сумевший осмыслять свое поведение, наконец-то, престал колобродить и причинять страдания доверчивым женщинам, став жертвой своей же глупости, теперь томился  в кандалах, вспоминая те же грибоедовские слова, которыми он завоевывал разбитые женские сердца: «я глупостей не чтец, а пуще образцовых».
  - Сороковку оставь себе, а я погощу пока здесь, - несмотря на надоедливого извозчика, произнес Молодцов, - должон будешь, все равно, ты меня отвезешь в село Веселое и остальную сороковку получишь там, мы же заключили негоцию, так? я прапорщик Молодцов, и меня обманывать смертельно опасно, хватит  тебе балаболить и нудить, когда понадобишься, я сам найду тебя, понял? - жестко произнес прапорщик.
- Понял, ваше благородие, мы деревенские невежи, не умеем складно говорить с городским людом, офицером, тем более, извиняйте уж, - виновато ответил извозчик. В передней комнате избы горела одна масленая лампа, а со второй лампой возилась Альбина Сергеевна: вот досада, фитилек провалился вовнутрь лампы, экая беда, - причитала она. Молодцов, взяв лампу, обратился к Русанне: не найдется ли гвоздочек, с его помощью можно попробовать достать фитилек? Альбина Сергеевна принесла длинный тонкий гвоздь, прапорщик, загнув кончик крючком, засунув его в емкость, легко подцепил фитилек: а я не знаю, как вправить его в лампу, - пожимая плечами, сказал он. От второй лампы сразу в комнате стало посветлее, и он поймал радостный взор Русанны, которая смотрела на него, и вспомнил гнедичевские слова: «взор ее томной отрадой сияет». Альбина Сергеевна собирала на стол. Русанна, - обратился к ней Молодцов, - ведь мы покупали же продукты, коньяк, колбасу с приправами, пирожки, куда делась авоська-то? - Вот, дурья башка, все оставила в повозке в этой суматохе-то, -  и пошла в хлев. Вернувшись, она пошла в свою комнату и, переодевшись в новое аксамитовое платьице, которое сияло, даже при тусклом освещении, радужным светом, поразительный, завораживающий блеск камня гемма на золотой цепочке, не мог оставить равнодушной Альбину Сергеевну.
- А мне подарили еще золотые воушесцы, но обидно, что мочки ушей не проколоты, - с досадой в голосе произнесла Русанна, вертясь перед небольшим зеркалом. Молодцов, откупорив бутылку с коньяком, налил в две маленькие рюмки коньяка: благодарю вас за доверие, Альбина Сергеевна, что пустили меня в свой дом, - и выпил. Альбина Сергеевна тоже выпила. 
- Извиняйте меня, Алексей, но мне хотелось бы понять, за что вы вот такое внимание оказываете Русанне, влюбились, что ли? - впрямую спросила мать Русанны.
- Пожалуй, да, - коротко ответил он, - я понимаю, что она еще юна, и к вам отнюдь не относится древнее изречение - «бойся данайцев дары приносящих», уверяю вас, тут других причин не имеется, витиеватой цели у меня тоже нет, ведь я ей тоже нравлюсь, случайно судьба свела, но имеется одна загвоздка, я старше ее, мне уже двадцать пять лет, вот досадная помеха. Я живу постоянно в селе Веселое, в своем поместье, имеются земельные угодья, леса, виноградники, слуг и служанок не держу, хозяйством не занимаюсь, потому что один, а родных у меня нет, - с грустью произнес прапорщик.
- Видать, Алексей, вы состоятельный человек, почему бы вам не обосноваться в наших местах? горы, плодородная земля, и в таком случае я не осталась бы одна здесь, дожидаясь своего конца, ведь вы православный христианин, а мы, молокане, не признаем церковь, иконы и другие культовые обряды православной церкви, вот в чем загвоздка, как вы изволили выразиться, и тут возраст ни при чем, если у вас к Русанне серьезные отношения, тогда, нам вместе следует подумать над этим вопросом  и найти согласие в наших мнениях, теперь поздно, давайте отложим нашу дискуссию до утра, я устала, пойду спать в другую комнату, а вы можете побеседовать, хоть до первых петухов, - устало произнесла Альбина Сергеевна и ушла в другую комнату, наверное, в комнату Русанны. Русанна после ухода матери как-то осмелела, подойдя к прапорщику, обняла его за шею, обдав запахом духов жасмина, горячим, чистым дыханием, обхватив своими тонкими, горячими, слегка умащенными губами его губы. Молодцов чувствовал ее отрывистое дыхание, отчетливо слышал громкий стук ее наполненного страстью сердца, и тут прапорщика охватило необузданное желание, зажигаемое вожделением, он нерешительно засунул руку под короткие трусики, пальцами поглаживая ее усладу.
- Остановись, Русанна, щас этого делать нельзя, иначе ни смогу смотреть в глаза твоей матери, стыд будет терзать мою душу, что поступил, как тать, укравший что-то ценное у твоей матери, - произнес прапорщик растерянно, попытался отодвинуть ее от себя, но она сопротивлялась и вовсе его не слышала. Молодцов опасался, что Альбина Сергеевна все слышит и вот-вот выйдет и осуждающее, с презрением посмотрит на него. Русанна, будто угадав его мысли, встала с его колен и, взяв за руку, потащила на крыльцо, а затем в хлев, где был сеновал. Она сняла короткие трусики, расстегнув его брючный ремень, легла, потащив его за собой. Тут Молодцов осознал, что разсудок престал контролировать его поведение, идя на поводу похоти, и спустил брюки до колен, нащупав ее усладу, сначала чуть, а потом полностью вошел в нее, не обращая внимания на ее болезненные вздохи. Прапорщик до первых петухов продолжал услаждать Русанну, а затем, пока не проснулась Альбина Сергеевна, чтоб она не увидела его бесстыжую, покрытую непристойным поведением измятую физиономию, выпив полный стакан коньяка, попрощался с ней и просил приехать к нему, на что он очень надеется, поспешил в село, чтоб извозчик, как можно скорее увез его отсель.
  Фарух никак не мог насладиться изящной, благоухающей нежной плотью графини Любовь Ивановны, продолжал услаждать его. - Когда ты в первый раз вошел в меня, думала, что разорвешь меня, аж дыхание перехватило, боже мой, какой же он большой у тебя, вот, теперь сердце мое обуяло сладострастие, упоение, и я купаюсь в неге, наконец-то, и для меня наступило покойное услажденье, - лежа в могучих объятиях Фаруха, щебетала графиня. - Там, в поместье нас, наверняка, потеряли, волноваться будут, нужно вернуться, теперича я в замешательстве, Любовь Ивановна, дорогая моя графинюшка, как мы будем общаться-то при всех, продолжая тайно встречаться, или это было исполнение твоего разового желания? или мне предстоит поступить, как говорил «деревенский талисман» Некрасов: «молчу, скрываю свою ревнивую печаль», а?
- Фарух, постарайся понять меня, я намного старше тебя, и не входить же замуж в моем возрасте, не скрою, ты мне очень нравишься, я просто боюсь людских пересудов, - озабоченно произнесла графиня.
- Мне все сразу стало ясно, уважаемая великосветская дама, что это была жестокая игра, хотя есть пословица: людских пересудов не переслушаешь», вы собственноручно разрушили эту излучину, поворот, в вашей жизни, предпочитая оставаться грибоедовской «злой девкой», не будем вторгаться в вашу жизнь, тем более, помешать вашему одиночеству, и я ухожу из вашей жизни: «в груди восторг и сдавленная мука», как говорил Фет, нас не должны увидеть вместе, а то тут же начнутся пересуды с попыткой обнажить вашу ложную порядочность, благопристойность, прощайте, графиня, - жестко произнес Фарух, ускоряя шаг.
- Остановись, прошу тебя, ты меня неверно понял, - закричала Любовь Ивановна вдогонку Фаруху.
  Кутасов, который томился в одиночестве с надеждой, что он будет услаждать сестер поочередно, нервно ждал появления этих кралечек, - моя месть будет безжалостной,- думал он, - кто-то из жалости все равно освободит меня, хотя бы для полового удовлетворения, я же не могу этим заниматься в кандалах, вот и мне подфартило быть пленником каких-то смазливых кокоток, как только они от меня забеременеют, и я освобожусь из заточения, тут же вернусь к графине Милявской с мольбой, чтоб она меня простила и приняла.
- Ну, как, Боренька, не жмут кандалы? я принесла тебе выпить и поесть, только с исполнением наших уговоров, ты не забыл? - зайдя в свою спальную, полураздетая Алина с издевкой спросила Кутасова.
- Нет, не забыл, Алина, есть я могу и в кандалах, а вот удовлетворить твою похоть в кандалах не смогу, - сразу наливая полный бокал коньяка и пододвинув к себе поближе поднос с жареным кушаньем, - произнес проголодавшийся Кутасов.
- Значит, кандалы защемляют твой мужской член, и ты предлагаешь заниматься этим, как и всегда, свободно в постели, так?- язвительным тоном произнесла Алина. Кутасов кивнул головой, хотел было выпить и взяться за еду, но Алина отодвинула поднос подальше от него и не заметила, как Кутасов взял вилку с подноса и засунул под себя, так как был голый.
- Нет, видать ты еще не начал шалеть от голода и жажды, выбор за тобой, Боренька, пока Олеси нет, ты мог бы усладить меня, раз так, придерживаясь нашего уговора, ты еду не получаешь, - цинично, чуть ли не криком, напомнила Алина.
- Тогда я отказываюсь от всяческих уговоров и лучше подохнуть в кандалах, чем услаждать таких вонючих, циничных шлюх, как вы, - злобно ответил Кутасов и отвернулся к стене. Он за эти дни придумал способ, как освободиться из плена, правда, это был жестокий, вероломный вариант, но верный, просто следует выждать.
  В последние дни Дмитрий не выходил из комнаты Сусанны с ребенком, не смотря на постоянное присутствие няни, сам всячески помогал кормилице. Делами вовсе не занимался, боль утраты любимой лады, сковавшая его разсудок, постепенно утихала, и он становился жизнерадостным прежним юношей, несомненно, пневма возвращалась, наполняя его дух, и, увидев его радостным, Андрей Ильич вспоминал слова Августина: «время врачует раны», на все божья воля, значит, он должен был пройти это тяжкое, губительное испытание, предначертанное фатумом.
- Я хотел бы съездить с тобой по магазеям, - как-то однажды утром, после завтрака в столовой, обратился Дмитрий к Сусанне, - купить тебе много одежды, обуви и парфюмерию,  это недолго, а пока няня присмотрела бы за мальчиком.
- Нет, Дмитрий, пока его одного оставлять нельзя, да и куда мне много одежды-то, Елена же купила мне одежду, а Андрей Ильич предлагал жалованье, зачем  мне тут деньги, матери бы помочь, - зайдя в комнату, шепотом проговорила Сусанна.
- А она согласится приехать сюда, тут  все готовое, жила бы с тобой и со мной, как одна семья, а?- спросил Дмитрий.
- Это вряд ли, Дмитрий, после того, как я забеременела, и этот фендрик меня бросил, мать на меня очень осерчала, последнее время мы почти не разговаривали, а живем мы бедно, ведь, после беременности меня с работы уволили, и мы совсем остались без денег, правда, Говоров, когда за мной приезжал, оставил ей кое-какие деньги, и мы быстро уехали, - садясь на диван у детской кроватки, произнесла Сусанна.
- Я все понял, Сусанна, мы щас же с Говоровым поедем к ней, и я лично попрошу ее приехать жить сюда, если откажется, тогда, оставим ей большую сумму денег, чтоб она ни в чем не нуждалась, я к обеду вернусь, и мы вместе пообедаем, - решительно сказал Дмитрий.
 Мать Сусанны, Надежда Петровна, категорически отказалась ехать к дочери, не смотря на уговоры Дмитрия, тогда он вытащил свой кошель, выложил на стол пять сторублевых купюр и, попрощавшись, огорченно покинул дом Надежды Петровны.   
 По причине хорошего самочувствия, да и учитывая солидный хабарец, акушерка разрешила Диане совместную прогулку с Лесковым в саду больницы.
- Дмитрий теперь, Диана, не оставляет мальчика, и, глядя на них, можно принять их за пару любящих друг друга, да и это естественно, ведь они ровесники, а мальчика еще не нарекли, а как бы тебе хотелось, Диана, каким же именем его наречь, а? - поправляя на ней шубу-ягу, спросил Лесков.
- Не знаю, Валера, это должен решить сам Дмитрий, я очень рада, что у него дела начинают налаживаться, а кто знает, может, они останутся вместе, мне что-то зябко, проводи меня, пожалуйста, в палату, - съеживаясь, произнесла Диана.
 На южные склоны гор, которые до сих пор оставались зелеными, с каждым днем выпадало большое количество снега, и он, подхваченный ветром, покрывал еще зеленные луга в долине, порой, переходя в дождь, наступала зима.
- Роман, вишь, как  неожиданно завьюжило, я поеду к сборщикам винограда и к бочарам, что-то не успевают они ни собирать урожай, ни обручничать дубовые бочки, ведь, еще предстоит перегонять вино в коньяк, настойки, и придется заниматься этим уже здесь, - седлая коня, недовольно говорил Илья Ильич.
- Да не паникуй ты, Илья Ильич, должны все успеть, это еще не зима, выпал снег, тут же растаял, нам не привыкать, ты подожди, пожалуйста, что-то, Фарух хотел с тобой ехать, - успокаивал эконома Роман.
 Фарух сидел, полулежа, на диване, конечно, он исполнил «наказ» Романа, сам, не желая, попал в ловушку несвойственных ему чувств, он испытывал сильное влечение к графине Любовь Ивановне, похожее на грибоедовский «род недуга», которое, поселившись в его сердце, болезненно терзало душу, лишив покоя,
- Роман Георгиевич, благодарю вас за гостеприимство, но я не хочу злоупотреблять нашей дружбой, приживальщиком, тоже, не хочу быть, поэтому,  возвращаюсь в село Веселое, работы, конечно, у меня нет, и придется по-прежнему скитаться, вести неоседлый образ жизни, увы, такова доля сироты, определенная фатумом, - грустно произнес Фарух. Роман был удивлен его решением, но ответить не успел, кто-то постучался в дверь, у двери стояла графиня Любовь Ивановна и, не обращая внимания на Романа, прошла в комнату и села в кресло.
- Если вы пришли  для того, чтоб объясниться со мной, то это напрасно, подняв бурю в душе, не просто погасить ее силу, графиня, я завтра уезжаю в село Веселое, где нет ни дома, ни родных, и живу я анахоретом, так что, вам больше не грозят людские пересуды, Ваше сиятельство, и простите  мне мою несдержанность, незнамо откуда-то возникшее пробуждение, вызванное инстинктом, о чем я очень сожалею, наверное, это было заблуждением, « быть может, это всё пустое, обман неопытной души», как говорил великий русский Поэт, - печально произнес он, отвернувшись. Графине показалось, что он прослезился, вмиг этот жизнерадостный исполин обмяк, растрогался, и душевная вялость свалила его, как огромный дуб, внезапно налетевшим шквальным ветром.
- Ты, тоже, хороша, графиня,- подумала она,- дала ему надежду, которую, тут же, безжалостно отняла, идя на поводу пережитков, нашла повод напомнить ему о своем сословии, о пересудах бабьих, да откуда взяться-то здесь, в горах, пересудам-то, а? какая бездушность, какое бессердечие, какая мизантропическая выходка у такой высокородной особы, сначала испытать вожделение, а потом вероломно влезть в него молодую, может, еще, не испытавшую любви, душу, боже мой, какое бесстыдство,  какое непристойное поведение, не приличествующее титулу, что есть клеймить себя позором, бесчестием. Вот это, да! какое же непростительное легкомыслие, необдуманность в поступках, которые задели твой разсудок, позволив сломать его безвинную душу.
- Фарух, ты, наверняка, находишься в состоянии гнева, и мои мольбы сожаления тобой вряд ли будут услышаны, начала было графиня, - без желания утешать тебя, пересилив свою гордыню, хочу признаться, что ты люб мне и своим отъездом убьешь во мне пневму, которую, казалось, ты вернул мне, раздув искринку в крови, превратив ее в светоч, тем самым, возродив меня своим добрым духом, - с огорчением произнесла графиня. Фарух, у которого от отчаяния неудержимо текли слезы, встал, не смотря в сторону графини, с трудом выдавил из себя: «ум и нрав слитно образует Дух (Душу)», графиня, как говорил великий словесник, что является основой любви, милосердие, я просто не знал, что эти душевные качества у вас стерты, пожалуй, поэтому у нас нравное различие, и обман души подтолкнул меня оказаться  на чужом шестке, и мне не удалось потрафлять вам,- и быстрыми шагами покинул комнату. Вот, это, крах, - продолжала размышлять графиня, удрученная своей оплошностью, - крушение надежды, мое падение, похожее на трагическую, бездумную утрату того индусского жемчуга, совершенную доверчивым, ревнивым мавром, вот тебе и безысходность, ледяная скорбь, сковавшая мое сердце и душу. 
Роман, обеспокоенный душевным смятением Фаруха, постучался в дверь его комнаты, но ответа не последовало,  он вынужден был спросить прислугу, но никто его не видел, и, только что вернувшийся из долины, эконом Илья Ильич, привыкший обедать с ним вместе, не дождавшись Фаруха, трапезничал один. Зайдя в столовую, Роман нервно обратился к Илье Ильичу.
- Пропал Фарух, мне, даже, не по себе становится, допуская мысль о том, что он совершил какой-нибудь поступок с фатальным исходом. Вся прислуга всполошилась, всюду начали его искать, но его ни в доме, ни в конюшне не было. - Илье Ильич, распорядись, пожалуйста, чтоб оседлали моего гнедого, я должен срочно догнать Фаруха, он, наверняка,  отправился в рыбацкой одежде, которую я ему подарил, к большой дороге, ведущей к Ленкорани, ведь, он совершенно пустой, без денег, мы, горцы, с друзьями так не поступаем, - в сердцах произнес Роман.
Оправившись от постоянной тошноты, княжна, уже досыта усладившись мужской плотью своего возлюбленного, обеспокоенная суматохой, царившей в доме, вместе с графиней Любовь Ивановной, увидев Романа озабоченным забеспокоилась: случилось что-то, Роман?
- Фарух пропал, Вероника, я отправляюсь на его поиски, - а затем, обратившись к графине, с сарказмом произнес: 
- Ммрежею души не ловят», графиня, ваше «грешное тело и душу съело», - и выбежал на крыльцо, где конюх, едва сдерживал, уже разгоряченного, гнедого. После злоехидных слов Романа графиня, да, еще в присутствии княжны Ленской, с которой он уже жил, как муж и жена, и прислуги, закрыла лицо руками, навзрыд заплакала, быстро, удалившись в свою комнату. Княжна Вероника,постучавшись в дверь комнаты графини, застала ее горько
плачущей уткнувшейся в подушку.
- Я не поняла Романа, так он был возбужден, и говорил о каких-то душах, а вот, тебя, почему его слова так задели, а? - садясь рядом с тетей, спросила любопытная княжна, хотя, догадывалась о причинах ее нервного состояния и слез. Графиня не могла поделиться своей душевной болью, даже, с племянницей, тем более, признаться в своих близких отношениях с Фарухом, ее внутреннее состояние, стыдоба, главное, гордыня, не позволяли ей этого сделать, но это были больше, чем отношения, а влюбленность, любовное влечение, которые дали ранние ростки, терзая душу, влюбил-таки ее в себя, исполин этакий, возбудив, казалось бы, давно потухшие чувства. Графиня продолжала плакать, не желала отвечать на вопросы княжны и делиться с ней своей сокровенной тайной души и маливала бога, чтоб Фарух нашелся здоровым и невредимым.
- «И плач, и взрыд, и хохот», как говорил Жуковский, - грустно произнесла княжна и тихо вышла из комнаты графини.
  Наступила зима, восточные шквальные ветра, взбудораживая, и так строптивого, седого Каспия, в море часто рождали шамру с мокрым снегом, которая покрывала снежной пленой село Веселое, которое расположилось на самом берегу моря. В это время жители села, предупреждая друг друга, обеспокоенно кричали: шамра идет, шамра идет,- и поспешно укрывались в своих домах. Молодцов, после совершенного им постыдного, непристойного поступка, в отношении Русанны, как тать, с чувством стыдобы и с угрюмым настроением возвращался в село Веселое, велев извозчику остановиться у особняка графини Любовь Ивановны. Без особой радости, сухо поздоровавшись с сослуживцами, он поднялся в гостиную и попросил пригласить всех трех охранников к нему.
- Их сиятельство графиня Миловицкая Любовь Ивановна больше не намерена возвращаться в свой особняк, так как она купила другой особнячок в ленкоранской низменности, а этот особняк велено продать, поэтому, в охране нет необходимости, вот ваши гонорарии, и попрошу без обид, - безрадостно произнес прапорщик. Охранники, довольные солидным гонорарием, поблагодарив прапорщика за щедрость, покинули особняк.
- А с прислугой как быть, Алексей Трифонович? - нерешительно вмешался его сослуживец.
- Да, никак, - ответил прапорщик, я малость слукавил, - пошто нам вобче охрана, а? я пройдусь до своего особняка, а затем вернусь, пусть кухарка приготовит обильное кушанье, очень проголодался, да и душу, объятую унынием, давит небывалая тоска, - печально произнес Молодцов, выйдя из гостиной, не смотря на шамру, покинул особняк графини и направился в свое поместье.
  - Как ты видишь, Сусанна, боль утраты, сковавшая наш разсудок, кажись, постепенно утихает, дух наших отношений, неумолимо, ее вытесняет, восстанавливая пневму, и я желал бы связать эти отношения « узами Гименея», поэтому, прошу стать моей душенькой, чтоб покончить с постигшим нас несчастьем, мы достаточно настрадались по воле фатума, и теперь, наши души, сердца должно наполнить чувство удовольствия, радости, что есть счастье, теперь, мы свободны, «свободу дайте мне, найду я счастье сам!», как говорил Баратынский, - взволнованно сказал Дмитрий.
- Я, Дмитрий, боюсь попасть в ту же самую ловушку, из которой, едва, выбралась, боюсь бабьих пересудов, как  твои близкие отнесутся к нашим новым отношениям? Не скрою, ты мне нравишься, даже, больше, ты мне люб, а моя мать, со временем, простит мою девичью оплошность, доверчивость, теперь, надеюсь, без обману и лжи, может, пока повременим, Дмитрий, а? - неуверенно, жалобно произнесла Сусанна.
- « Всех пересудов не переслушаешь», Сусанна, так гласит пословица, да у меня и родных-то нет, кроме сестры Дианы, всех безжалостный фатум неотвратимо втянул в неизбежность, а затем и в небытие, мой приказчик, штабс-капитан Говоров Андрей Ильич, мой самый близкий друг, который и управляет моим огромным хозяйством. У меня мечта, как только немного подрастет мальчик, мы с тобой поедем в село Веселое, в мои родные пенаты, и будем жить счастливо, не нуждаясь ни в чем, - горячо говорил Дмитрий.
- Уговорил-таки меня, но, заклинаю тебя именем бога, Дмитрий, не ломай мне душу, иначе, я не переживу новый излом и покончу с собой, - всплакнув, сказала Сусанна, прижимаясь к плечу Дмитрия.
- Мы эти смежные комнаты оставим няне, которая, в период твоего отдыха, будет заниматься мальчиком, а мы переберемся в спальную комнату, и я щас распоряжусь, чтоб там все поменяли, - чмокнув ее в губы, весело произнес Дмитрий, довольный ее согласием.
  Фарух в рыбацкой одежде между холмами пробирался к большой дороге, ведущей в Ленкорань, чтоб скрыться от людских глаз, пережить свою душевную травму, вызванную нервным потрясением, в одиночестве. Два всадника, Роман и Илья Ильич, искали его между холмами, у лесополосы, но безрезультатно. Однако, опытный Илья Ильич, хорошо знающий местность, все-таки, сумел узреть силуэт человека между лесистыми холмами.
- Я увидел его, Роман, давай, наискось, перехватим его у лысого холма. И Фарух не успел укрыться за холмом, как два всадника преградили ему путь, окружив его.
- Вот и он, мой друг Фарух, Илья Ильич, подался в бега от своего друга из-за какой-то кралечки, которая залюбила его, хаха эта, а он, как неопытный хахлишка, попробовав ее усладу, от восторга, сладострастия, совсем, потерял голову, так, что ли? - слезая с коня, обняв друга, недовольно произнес Роман.
- Ай-я-яй, молодой человек, весь дом всполошил, и куда ты путь держишь в такой срамной одежде, да без денег, ведь, ты друг самого богатого человека в округе, оказавший ему посильную помощи в трудный час, разве так легкомысленно поступают, да, и из-за чево, из-за женщины, а? - укоризненно покачивая головой, осуждающее произнес эконом Илья Ильич. Роман с жалостью смотрел на этого молодого, красивого исполина, который, по воле фатума, стал сиротой, оказался в клещах бедности, очевидно, влюбившись в эту грибоедовскую «злую девку», растерялся, наверное, по причине сословия, о котором напомнила графиня, растрогав его, и так уязвимую, душу, теперь, он, ища уединения, хочет жить отшельником, что несправедливо, конечно, Роман, будучи потомком древнейшего рода столбовых дворян, не мог допустить его падения, должен защитить от уловки этой, опытной в играх в любовь, хахи, которая заманила его в свою ловушку, будет держать смертельной хваткой, ибо, у нее все шансы в жизни исчерпаны, и ее в томном одиночестве посетит Его величество Танатос, и терзающие душу мысли, - а зачем она вобче родилась на этот свет, чтоб бесследно исчезнуть? кануть в воды Леты, реки забвения? думаю, тогда не стоило бы появляться на этот свет, и это должно быть  напрасно.
- Послушай меня, Фарух, я все равно никуда тебя от себя не отпущу, рыпаться тут  бессмысленно, если ты убегаешь из моего дома, тогда, Иван Ильич отвезет тебя в свое село, недалече отсель, прекрасный дом на берегу реки с садом, магазеи, духаны, поживи там, пока не успокоишься, а я буду приезжать к тебе в гости, - решительно произнес Роман, протягивая Фаруху свой обшитый золотом кошель: в этом кошеле две тысячи рулей золотом, и они твои, а там, на месте определишься, да Илья Ильич еще добавит деньжат, запомни, мой друг не должен жить в нужде, усёк? а пока мы прогуляемся, Илья Ильич пригонит молодого, объезженного, карабахской породы жеребца, которого я обещал тебе подарить, но сопроводить тебя до твоего нового дома, где ты можешь, смело амурничать с молодой крестьянкой - молоканкой, не могу, - хлопая по плечу Фаруха, засмеялся Роман.
- Говорят, ты, Боренька, тут своим мятежным духом вздумал взбунтовать и замутил недоброе дело, как хлябь, стремнина, отказываясь от наших уговоров, а? -  хищным взглядом обводя его, с негодованием спросила Олеся.
- Для тебя, Олеся, я своей ласки не пожалею, потому что ты мне люба, но Алина решила меня голодом смаривать, и я испытываю чрезмерное утомление, пожалуйста, раздевайся, иди ко мне, я тебя так услажу, что ты будешь в восторге, долго будешь находиться в плену необузданного сладострастия, только, пододвинь ближе поднос с едой и выпивкой, - начал осуществлять свои вероломные задумки Кутасов.
- Ты обещаешь, что потом  и Алину будешь ублажать? - пододвинув к нему поднос, наивно спросила Олеся.
- Конечно, а щас пусть уходит, - выпив уже налитый коньяк, слукавил философ. Доверчивая Олеся разделась догола, ждала, когда Боренька закончит  трапезу, слегка поглаживая его половой член, который уже начал выпрямляться, и он охотно вошел в нее, одновременно, незаметно для нее, обведя вокруг ее шею цепью, затягивая туго - натуго, до удушья.
- Лежи и не рыпайся, Олеся, подождем Алину, и ты, улыбаясь, прикажешь ей снять замок с цепи, подойти к тебе, иначе, задушу и проткну горло вилкой насквозь, так как мне нечего терять, - приложив к ее горлу вилку, злобно прошипел Кутасов, чувствуя удачу.
- Ага, вы еще не устали услаждать друг друга, - с завистью прошамкала Алина, подойдя к ним ближе.
- Ты, Алинушка, сними, пожалуйста, замок с цепи, а то Бореньке несподручно услаждать нас в кандалах, а после, как только насладимся им, снова на цепь наденем замок, и веди себя с ним повежливее, - по наущению Кутасова, запела Олеся. Алина, ничего не подозревая, достала ключ от замка, открыла его и, вместе цепью, бросила на пол, почти у ног Кутасова, и улеглась рядом с Олесей, чтоб лобызать его, и Боренька, долго не думая, ловко накинув, опутал шею Алины остатком цепи с замком, услышав ее удушливый хрип. Обе сестры, теперь вместе, пытались освободиться из этой смертельной ловушки, но тщетно, Кутасов, еще сильнее затягивая цепь, продолжал опутывать их основательно, потом, прямо в кандалах, дотянул остаток цепи до стойки, замкнув на замок. Сняв с себя кандалы, поочередно надел на ноги сестер, которые, истоурившись, смотрели на него, как он пропускает через кандалы цепь.
- Теперь «лобзай меня: твои лобзанья мне слаще мирра и вина», как говорил великий русский Поэт, - цинично произнес он, сардонически улыбаясь. Закончив задуманное, он, не торопясь, начал одеваться, затем вышел из комнаты и направился в комнату Олеси. Кутасов знал, где Олеся хранит ключ от потайного сейфа и, легко открыв его, выгреб содержимое, деньги, банковские билеты, все драгоценности, аккуратно уложив в свой наплечный вещмешок, когда-то подаренный его гимназическим товарищем. Он вышел на улицу, остановил извозчика, велев подождать его у особняка, вернулся, подойдя к садовнику, повелительным тоном произнес:
- Тебя вызывают Их сиятельства в спальную графини Алины, - чем очень удивил садовника, а затем, открыв калитку, сел в поджидавший его в фаэтон и велел отвезти его в центр  города. Выйдя в центре города, Кутасов отпустил извозчика, сидя на берегу быстроводной реки, заглянул в содержимое вещмешка и, увидев блеск бриллиантов, пощупав новенькие банкноты, довольно усмехнулся, мысленно воскликнув:
- Вот это улов, - и направился на стоянку дремавших извозчиков, заранее солидно заплатив одному из них, велел отвезти его в село Веселое.
  Мать Русанны, узнав о поспешном отъезде прапорщика Молодцова, укоризненно посмотрев на дочь, покачивая головой, тихо произнесла: я все поняла, теперь ты греховодница, и такая брюхатая вызовет злоехидные насмешки, даже божба твоя меня не убедит в том, что ты не поддалась искушению и выдержала искус, - корила ее мать.
- Он мне оставил свой адрес, мама, просил приехать к нему, как его жена, если ты не угомонишься, то я так и сделаю, уеду к нему, да, потому что он люб мне, и это тебе невдомек, - попыталась парировать оскорбительные высказывания матери Русанна. Альбина Сергеевна, зная строптивый характер и крутой норов своей дочери, не стала больше затрагивать эту тему, но в душе жалела свою кровинку, и ее омрачала мысль о том, что когда-то она останется одна, это неизбежно и только вопрос времени.
- Вот и приехали, Фарух, - сказал Илья Ильич, слезая с коня у двухэтажного каменного дома, с черепичной крышей, открывая ключом высокую калитку.
- В доме шесть комнат, кроме столовой и веранды, - пройдя вместе с Фарухом через сад на задний двор к конюшне, говорил эконом, - вот конюшня, там ты найдешь все для своего жеребца, к дому пристроена русская баня, а колодец у дома в саду, служанок не держу после смерти жены, за домом и за садом смотрит сосед, конечно, за гонорарий, ты волен выбрать любую комнату или живи в гостиной. В погребе хранится запас всяких продуктов, вин, коньяка, да, тут село-то большое, есть лавки, базар, можно все купить. Одному несподручно жить, если будет желание, познакомишься с молоканкой, я не против, только, чтоб молодая была. Пока светло, я желаю добраться до большого двора, а ты найдешь лампы, свечи и растопишь камелек, дрова из карагача уложены в коридоре у кухни, все, Фарух я поехал, считай, что этот дом твой, которого никогда у тебя не было, - садясь на коня, довольно произнес Илья Ильич. 
Вот, и у тебя есть дом, Фарух, - подумал он, - и давай, поспешай знакомиться со своими пенатами, а то, день уже начинает вечереть, и осенний холодный туман, спускаясь с гор, иней скоро начнет укутывать в серебряную одежду низменность.
  На вопрос княжны, нашелся ли Фарух, Роман отрицательно покачал головой, зная, что она будет делиться с графиней, нарочито напустив на себя мрачный вид, утаил от нее его местонахождение, дав ей понять, что эта тема закрыта. Теперь Роман с Вероникой, по настоянию Серафимы Ивановны перебрались в родительскую спальную, которая пустовала уже много лет.
- Я, что-то, здесь испытываю какое-то недоброе чувство, - смотря на портрет родителей в рамке,  вышитый  позолоченными нитками на шелке, искусно выполненный персидским ликописцем, грустно проговорил Роман, - а ослушаться Серафиму Ивановну не хватает духу, но все же, должен буду с ней поговорить. Княжне нравилась спальная, все предметы были инкрустированы в стиле инталия, а мебель в стиле интарсия, сервизы чайной и столовой посуды были хрустальными, серебряными с дивной позолоченной каймой, у спальной ложи стоял полный пустой посуды сервизный погребец, который пользовался родителями Романа для хранения еды и напитков в дорожных условиях.
- Матушка, я не смогу находиться в спальной родителей  - став на колени перед Серафимой Ивановной, целуя ее руки, печально произнес Роман, - какая-то невидимая потусторонняя сила давит на меня, есть  же другая спальная, поручи, пожалуйста, Илье Ильичу заменить там мебель, обустроить ее, и мы с Вероникой будем жить  там.
- Мальчик мой, ты не забывай, что наследник могущественного рода, и должен унаследовать все, в том числе, эту родительскую спальную, если что-то не по душе, вели, пусть уберут, заменят, впрочем, если ты настаиваешь, то пусть будет по-твоему, ведь, ты тут хозяин, - прижимая его голову к себе, ответила Серафима Ивановна. Выйдя из комнаты матери, Роман в коридоре встретился с графиней Любовь Ивановной, которая направлялась в комнату княжны.
- Вероника, прости меня, пожалуйста, за малодушие, но все же, должна спросить, не нашел-таки Роман Фаруха, так ли это? Влюбил-таки меня в себя этот молодой исполин, боже мой, но я для любовных игр, для флирта, очень стара, тем не менее, истачивает душу, как шашень, моя непростительная оплошность, и постигнет меня Кара Божеская, если по моей вине он наложил на себя руки. И не пойму, пошто Роман на меня так сильно осерчал и решил обуфонить меня, обуродив нравственно, хотя, я попыталась поговорить с Фарухом, просила не гневаться и принять мое раскаянье, но не тут-то было, он не стал слушать и выбежал из комнаты, - с искренним сожалением говорила графиня, прослезившись. 
- Чему тут удивляться-то, тетушка, ведь, Фарух его друг, и как ты могла сразу же попытаться упрекнуть его, дворянина, как никитинского мужика, тем более, после интимного отношения, сладострастия, неги, которую ты не испытывала много лет? Вишь, каким уязвимым он оказался, нежной, чувствительной душой, не чета городским фатоватым фендрикам, тебе следовало бы сразу же почуять, понять его внутренний мир, а не говорить высокопарные слова, которые и травмировали его душу, теперь, диавол знает, что же приключилось с ним, остается только надеяться, хотя, вряд ли, если даже жив и здоров, он сюда больше не вернется, это факт, - утешая графиню, выражала свое сожаление княжна.
  Фарух зажег несколько ламп, которые стояли на полке в коридоре, чтоб в темноте не возиться, с помощью лучинок из поленьев карагача растопил печь в коридоре, которая имела общий дымоволок с камином - камельком в гостиной, который тоже топился изнутри, обогревая помещение, а на кухне была оборудована настоящая русская печь, украшенная изразцами, для приготовления пищи. Он, взяв лампу, спустился в погреб под кухней, наложив продуктов в стоящую на полке корзину-плетенку, вышел и решил еду не готовить, а  ограничиться вяленым мясом и коньяком, перекусив, зажег лампу со стеклянным колпаком, нащупав спрятанный под брючным ремнем револьвер, подаренный Романом, направился в конюшню, чтоб напоить, уже остывшего, чубарой масти, жеребца карабахской породы, который славился гармоничным сложением, выносливостью в горных условиях, и задать ему овса, перемешанного с другими зерновыми злаками.
- Утром я тебя почищу, дружок, а теперь время трапезы, - поглаживая его лоснящуюся спинку, ласково произнес Фарух и покинул конюшню. Утром, проснувшись, умылся в ванной и, поднимаясь на второй этаж, на полке между лампами увидел сверток, которого не заметил в темноте. Развернув сверток, Фарух увидел пачку денег сторублевками, которые, очевидно, оставил эконом Илья Ильич. Вот, что делает жалость с людьми, - подумал он, - Илья Ильич, наверняка, знает, что я сирота, хотя, Роман клялся честью офицера и должон был сдержать свое слово, как бы там ни было, ты, Фарух, отнюдь не нищий, и тебе следует купить себе хорошую одежду. Зазвонил звонок у калитки, он, накинув полотенце на широкие плечи, зашел в гостиную, взял из-под подушки револьвер, спрятав под брючный ремень, спустился во двор. У калитки стоял мужчина средних лет, без усов и без бороды, в длиннополом армяке.  - Я сосед Ильи Ильича, Митрофан Андреевич, за его домом смотрю, вижу, из трубы на крыше дым валит, думаю, дай-ка, посмотрю, кого такого близкого человека он привез в свой дом, как соизволил выразиться.
- А вы проходите, Митрофан Андреевич, чево на пороге-то стоять, - открывая калитку, произнес Фарух. В гостиной Фарух предложил гостю выпить, наливая в серебряные чаши коньяк.
- С  утра пить эту бесовскую водицу греховное дело, но за знакомство, пожалуй,  простит нас всевышний, - выпив, громко крякнул гость. Фарух же, чуть пригубив коньячок, чашу поставил на стол.
- Я собираюсь присмотреть себе одежонку, а далече ли отсель магазей, ведь, я не отселешний, - наливая еще конька в чашу Митрофана Андреевича, поинтересовался Фарух. - Для такого великанища трудно будет подобрать одежонку-то, но моя дочь Виктория знает толк в оном деле,  - не притрагиваясь больше к чаше с коньяком, ответил сосед. На улице Митрофан Андреевич, завернув самокрутку из свежесушеного листа тютюна, закурил, обдав едким табачным дымом Фаруха. Его дом оказался рядом, через дорогу, и, подойдя к дому, Фарух услышал звуки фортепиано, на котором кто-то играл знакомую мелодию, которую ему часто приходилось слышать в ресторане, где он коротал время.
- Да, это Виктория балуется, просто стучит по клавишам, купили, на свою голову, этот злосчастный инструмент, залезли в большие долги, а денег нет, чтоб пригласить репетитора, есть у нас одна репетиторша, но без денег не хочет заниматься, - с досадой в голосе произнес Митрофан Андреевич.
- Виктория, - громко окликнул он, тщательно вытирая свои сапоги о тряпку у крыльца. На низкое крыльцо вышла худенькая, голубоглазая, с распушенными до плеч белокурыми волосами, с крупной родинкой на шее, девица лет восемнадцати в простом ситцевом платьице и, увидев великана - незнакомца, малость смутилась.
- Это наш сосед, близкий человек Илье Ильичу, его зовут Фарух, показала бы доброму человеку магазеи с одеждой, а то, Илья Ильич говорил, якобы, они приехали сюда сразу же с рыбалки, не заезжая домой, помоги ему, пожалуйста, - просил ее Митрофан Андреевич. - Если, только ненадолго, ведь, вечером мне на работу, и весьма трудно будет ему сыскать одежду по росту, в магазеях и в торговых рядах продают, только, для местных карликов, - звонко засмеявшись переливчатым голосом, произнесла Виктория. Она вернулась домой, вышла в капоте из хорошего сукна, на ногах изрядно изношенные чеботы.
 - А ты сам, откуда родом, Фарух? боже мой, близкий родственник самого Ильи Ильича, аж дух захватывает, - идя с ним рядом по рыхлой, после снегопада, дороге, спросила Виктория.
- Я из села Веселое, которое находится у самого моря, а ты, наверное, не слышала о нем, оно далече отсель, так и не понял, почему у тебя дух захватывает, когда услышала, что я родственник Ильи Ильича, а? - полюбопытствовал Фарух. Она промолчала, и он не стал больше спрашивать об этом. Продавец готовой одежды с сожалением помотал головой: сударь, такие размеры одежды у нас отродясь не бывали, это одежда для людей, а не для титанов, - улыбаясь, пошутил продавец.
- Мы просто потеряем время, Фарух, тут недалече живет армячник, то есть, портной, и шьет армяки, обувь любых размеров, это единственный выход, может, у него имеется ткань и для костюмов, а? у нас почти все крестьяне ходят в длиннополых армяках, кафтанах, ты будешь один из них, что тут зазорного? - засмеялась она. Да, - подумал Фарух, - эта девица любит говорить с иронией, пожалуй, с целью насмешки, - я тоже, как ты, Виктория, «на жизнь насмешливо глядел», как говорил великий русский Поэт, думаю, что вы мне очень помогли, признателен вам, и извините меня, я так бездумно отнял ваше время, вернитесь домой, а то, опоздаете на работу, - произнес Фарух и ускорил шаг.
  Говоров, по просьбе Дмитрия, велел своему помощнику Ерофею вместе с его женой Еленой проехать по магазеям и приобрести дюжину постельного белья, а Анастасии поручил навести порядок в спальной Дмитрия, который намерен отныне жить там, а пока Дмитрий жил с Сусанной и ребенком в ее комнате, когда мальчик спал, няня  брала его в свою комнату, чтоб дать кормилице, теперь, уже жене  хозяина, отдохнуть.
- Ты, очень красивая, Сусанна, - говорил Дмитрий, лобызая ее, она чувствовала его горячее, учащенное дыхание, как вожделение заполняет кровь, его страстное желание передавалось ей, зажигая молодую, истосковавшуюся по мужской плоти, девичью тоску, требуя полового удовлетворения.
- Дима, няня может зайти, - попыталась, остановить его похотливое желание Сусанна, но Дмитрий не слышал ее мольбы и, поглаживая ее усладу, вошел в нее, после чего она успокоилась, желая влиться вместе с ним в единый поток сладострастия.
Пока Диана лежала в больнице, поручик Лесков жил в особняке Дмитрия, тоже, как Говоров, радовался, что жизненные силы, мыслительная способность вернулись к нему, и теперь он, смирившись с потерей своей лады, по благоволению фатума, лечил душевную рану и начал устраивать отношения с Сусанной, которая оказалась для него спасительницей, возвращая его к полноценной жизни.
  Поздно вечером фаэтон с Кутасовым остановился у особняка графини Веры Ивановны Милявской, расплатившись с лихвой с фаэтонщиком, Кутасов, как тать, идущий на татьбу, оглядываясь по сторонам, нерешительно позвонил в колокольчик у калитки. Тут же у калитки появился сторож, в темноте не узнав того сытого кота Бориса, спросил:
- Кого вам надобно, сударь, Их сиятельство нонче решили почивать и в такое позднее время никого не принимают.
- А ты доложи графине, что латынщик Кутасов просит Их сиятельство принять его по неотложному делу, ибо, находится здесь проездом, - в присущей ему манере слукавил Боренька. Через минуту наперсник Фортуны, которая благоволила ему, неотступно тяготела над ним, определяя его долю в жизни, никогда не отказывала ему в удаче, увидел, бегущую сломя голову к калитке, графиню Веру Ивановну, которая, обняв его за шею, впала в обморочное состояние.
- Да, полно, Ваше сиятельство Вера Ивановна, так горевать-то, или это от радости? проезжая мимо вашего прекрасного особнячка, где мы провели много сладострастных дней, я, по воле фатума, посетил вас, поддаваясь искушению, в глубине моей души, на её маленьком островке, еще продолжают расти те всходы чувства, любви, привязанности, которые вы посеяли, и я не смог предать забвению сияющий отрадой ваш милый взор и с мучительным, терзающим меня нетерпением, стремился к своей возлюбленной, и вот, я вознагражден, держа ее в своих объятиях, - с прикрытой иронией, с идиллическим мотивом, как Вергилий, воспевал Кутасов. Служанка Фекла, дородная женщина средних лет, открыв рот, с восторгом смотрела на эту влюбленную пару.
- Фекла, скажи кухарке, чтоб приготовила праздничный ужин, и накрыть стол в гостиной, сама лично проследи, чтоб все на столе было, - на радостях велела графиня Вера Ивановна. Наконец-то, Кутасов сидел за столом, прекрасно сервированным, заставленным разными яствами, на своем привычном месте в хорошем настроении и, наливая искрящийся от света лампы коньяка из хрустального графинчика, теперь в стиле Назона, снова воспел: со свиданьицем, люба моя, заковавшая мое сердце в оковы рабства, любви и хранившая ключик в своем недоступном тайнике, - и, выпив, недоуменно посмотрел на графиню.
- Мне нельзя, Боренька, я беременна от тебя, - робея, произнесла Вера Ивановна. Надеюсь, теперича ты приехал не с дурными намерениями ко мне, мой милый, с какими-то коварными наветами, а?
- Теперича, Вера, я вернулся навсегда, принимай отшельника-кота своего, - произнес он, опустившись на колени перед графиней и приложив ухо к ее животику, тихо про себя прошептал:
- Я твой отец, малыш, и никогда не брошу вас,- и впервые искренно прослезился.
 
Глава девятая.

 Обидевшись на насмешки Виктории, Фарух сам пошел искать дом армячника, спрашивая у прохожих. Армячник, средних лет мужчина, худерьба с седыми русыми волосами, сидел на веранде, лощил свои длинные рыжие усы курдючным маслом, увидев незнакомца, он оставил свое занятие и вышел на крыльцо:
- Вам кого, сударь?
- Мне нужен портной, чтоб сшить одежду и обувь, а то, подходящих размеров в магазеях нет, - коротко сказал Фарух. Армячник, посмотрев на его гигантский рост, сел на ступеньку крыльца и закурил пахитоску: таких размеров одежды, молодой человек, мне еще не приходилось шить, много материала уйдет, и вы, надеюсь, готовы оплатить сполна все расходы, не так ли? Старательно сняв у Фаруха мерку, армячник принял заказ на пиджачный костюм тройку, на пальто вычурного фасона, утепленные сапоги и, заплатив аванс, Фарух покинул дом армячника. Да, - подумал он, - действительно, село большое, и дома из бревен, не похожие на наши саманные дома, тут, наверняка, живут одни молокане. У дома его встретил Митрофан Андреевич: я очень осерчал на Викторию за то, что она оставила тебя одного, вот, какая своевольная, причудливая девушка, избалованная, ведь, она без матери росла, щас печет пироги, научилась готовить безе, есть такое пирожное, где-то рецепт взяла или прочитала, получается очень вкусно, может, зайдешь, отведаешь, чай-то с чабрецом, а? - как бы извиняясь за поведение дочери, виновато произнес Митрофан Андреевич.
- Благодарствую, Митрофан Андреевич, мне нужно, пока светло, жеребца почистить, выгулять, напоить и задать овса, как-нибудь, в следующий раз, - уклончиво ответил Фарух и, попрощавшись, направился к своему дому. Жеребец, почуяв приближение хозяина, начал бить передними копытцами об пол, издавая радостные звуки, похожие на ржанье. Обтерев жеребца мокрым снегом, Фарух стал гонять его по кругу, сначала трусцой, затем быстрым аллюром, крепче держа за длинные ремни. После он покрыл его войлочным покрывалом, напоил водой и, подождав некоторое время, задал овса с измельченным сеном и сел на сено, наблюдая, как жеребец с хрустом поглощает овес. Пока было светло, еще с вчерашнего дня выпавший снег быстро таял, Фаруху некуда было торопиться, и он, сев на скамеечку в беседке, любовался садом с остатками пожелтевшей листвы на фруктовых деревьях, свои зеленые листья сохраняли, только, карагач и, редкие на Кавказе, вечнозеленые кедровые сосны, откуда-то привезенные, которые были посажены вдоль высокого забора и удачно прижились. Новорожденный месяц торопливо плавал по небу, желая избежать встречных черных снежных облаков, ища пристанища. Вечерело, из крыш соседних домов валил дым, подхватываемый ветрами, тянулся тонкими ленточками навстречу приносящим снег облакам.
 Придя в свою усадьбу, которую охранял сторож, он же садовник, прапорщик Молодцов поднялся в гостиную, первым делом налив полную серебряную чашу коньяка, залпом выпил, садясь в кресло-качалку. В доме, кроме сторожа, еще жила пожилая кухарка, которая готовила ему еду и иногда, с помощью соседки-молодухи, за отдельную плату стирала ему постельное белье, следила за чистотой в доме. Не говоря ни слова кухарке, он спустился во двор, где садовник, сидя на скамеечке в беседке, курил самокрутку из тютюна, выпуская едкий табачный дымок изо рта и ноздрей, на его черных усах отчетливо был виден пожелтевший следок от табачного дыма.
- Марат, - обратился прапорщик к сторожу,- я, пока, буду жить в особняке графини Миловицкой Любовь Ивановны, по ее просьбе, покамест она отсутствует, ко мне должна приехать девушка, прими, пожалуйста, как полагается, и тут же дай мне знать, - велел сторожу Молодцов и направился к особняку графини. Но Русанна была единственной опорой, надеждой своей матери, и разсудок подсказывал ей двоякое решение: или остаться с матерью, пренебрегая возможностью стать счастливой с любимым человеком, или же состариться в девках; понимала ее положение и Альбина Сергеевна, но отпускать единственную дочь в неизвестность не решалась. А прапорщик Молодцов ждал ее, надеялся, что она приедет к нему, пусть, даже с матерью, конечно, он поступил гадко, не смог удержать свою похоть, вступил с ней в интимное отношение, от этой мысли он больно страдал, оправданием послужило то, что она провоцировала искушение, а он не выдержал испытания, искус, и готов поехать к ней и жить там с ними вместе, передав в аренду свои земельные угодья, заключив негоцию с состоятельным купцом или с местным меликом. Влюбила-таки его в себя эта молоканка, ведь, он никогда не думал влюбляться, не поддавался искушению с жеманными кисейными барышнями на счет семьи, хотя, и спал с ними, считал это, просто, половым влечением, а вот, теперь, эта голубоглазая заманила его в мрежу, опутав основательно.
 Княжна Вероника в минуты слабости Романа, после сладострастных мгновений полового удовлетворения на манер бога страстной любви Гимера, все же, допытывалась у него подробностей исчезновения Фаруха и пыталась разжалобить его, мол, графиня-то страдает, тоскует по нему, что, в конце то концов, начало раздражать Романа.
- Я тебе не оракул-мистагог и, как тебе известно, таинствами и мистерией не занимаюсь, дорогая Кибела, а то, что у старой грибоедовской «злой девки» разыгрался аппетитец, искусив плод сладострастия, пусть идет в бордель, там ее досыта утешат, и прошу простить меня за прямолинейную откровенность, чево уж тут лукавить? - злясь, произнес Роман. Княжна, боясь разгневать его, не стала больше расспрашивать об этом загадочном случае. Но, измучившись ожиданием Фаруха, небывалой тоской, источившей ее сердце, как шашель, графиня Любовь Ивановна, все же, потеряв надежду, решила вернуться в село Веселое. Увидев в коридоре Романа, выходящего из спальной, графиня Любовь Ивановна обрушила весь свой гнев на него: это все твои проделки, Роман, ты-то, невежа, молоканский деревенщина, антихрист, попирающий церковные каноны, что ты понимаешь в любви, а? ходишь, чем-то наполненный, а тебя, просто, пучит от самонадеянности, нет в тебе никакой дворянской крови, ты человек с обывательским кругозором, филистер, да, да, как у Салтыкова - Щедрина: «обыватель начинает даже гордиться, и впадает в самонадеянный тон», или, вспомни Гейне: «наложили мне страсти печать», в моих-то жилах течет кровь столбовых дворян, а ты почти байстрык, без племени, без роду, и живешь мифической легендой, придуманной кем-то, не мне утешать стариканов в борделях, твои хамские выходки безграничны, я не намерена их дальше терпеть. Ты деревенский Тартюф, ханжа и льстец, который попытался бить меня «гамлетовской флейтой», не зная и не понимая мой внутренний мир, мою духовную природу, мою сущность, и позволил себе опорочить меня перед близким человеком, после этого, кто ты, а? я ведь не совершала срамной поступок, чтоб так меня поносить, - кричала графиня Любовь Ивановна и ушла в свою комнату, чтоб собрать свои вещи в кофр. Услышав крики, вышла княжна Вероника и пошла за Романом, который направлялся в комнату графини.
- Остановись, Роман, молю тебя, - попыталась перегородить ему путь, но он не смог бы пережить те унизительные слова.
- Ты обычная похотливая узколобая хаха, даже, не чета городским кокоткам и не можешь простить, что тебе больше не удастся попробовать обрезанный фаллос обрезанца Фаруха, который, по моей просьбе, усладил тебя, надеюсь, тебе понравилось. Так что, не тебе, мужелюбивая гетера из борделя, судить о моем происхождении, которая еще смеет резонировать о духовности, о нравственно-моральных качествах других, когда тебя, как шлюшку  услаждали прямо на почерневшем сене, я все видел, смотря в бинокль, я же, все-таки, разведчик, наконец-то, ты, как опытная хаха, почувствовала, что количество твоих хахалишек плавно перешло в качество в лице Фаруха, и сегодня же убирайся из моего дома, желательно, пешедралом,  может, горный воздух приведет тебя в чувство, - и вышел из комнаты графини, ожидая княжну в коридоре, но она не выходила, и он вынужден был вернуться.
- Ты со мной, Вероника? если нет, тогда, тоже уходи, и я больше уловлять тебя не стану, собирайтесь прямо щас, иначе, выдворят вас, как заблудших овец. Он в возбужденном состоянии зашел к матери, где Серафима Ивановна и Илья Ильич за чаем мирно разговаривали.
- Илья Ильич, распорядись, пожалуйста, чтоб кучер Алим запрягал фаэтон, я уезжаю в Ленкорань, хочу развеять свою тоску, а эти высокородные женщины покидают мой дом и пешедралом уходят в свое осиное гнездо, никакой жалости, а ты, матушка, никого не принимай, - жестко сказал Роман, целуя ее руки. Подполковник Илья Ильич, служивший еще его отцу, знал крутой нрав Романа, как у его отца, и, ни о чем  не спрашивая, вышел, чтоб выполнить его волю: я щас вернусь, Серафима Ивановна. Запряженный двумя резвыми лошадьми фаэтон увозил поручика Серова еще ближе к Талышским горам, в город Ленкорань, расположенный на самом берегу седого Каспия, где его отец, Георгий Романович, в чине бригадира участвовал в кровопролитной войне с персами, освобождая этот прекрасный город, который, в ходе войны, был разрушен и после освобождения, в начале девятнадцатого века, был присоединен к России. Проезжая мимо роскошных домов, по безлюдному берегу моря, он любовался пенистым прибоем, прислушиваясь к его, услаждающему слух, шуму.
- Алим, - обратился он к кучеру, - в центре остановись и спроси, где можно снять дом на постой или остановиться в гостинице с хорошим обслуживанием, - и вдруг, его внимание привлекло дом за высоким забором, где во дворе полноватый мужчина избивал кнутом-арапником молодую женщину, не обращая внимания на ее вопли. Он велел кучеру остановиться с решимостью вмешаться и не допускать избиения женщины и, войдя во двор, перехватил очередной размах кнутом свирепого мужчины.
- Кем бы она вам ни приходилась, в чем бы ни провинилась, бить женщину, да кнутом, тяжкий грех, сударь, и не по-мужски.
- Иди своей дорогой, незнакомец, эта крестьянка моя работница, и накануне, не отработав свой должок, решила больше не работать и, выдернув кнут, снова начал было размахиваться, чтоб ударить, но Роман, отобрав кнут, уже злясь, произнес:
- Она не рабыня, придурок, чтоб так ее бичевать, о какой сумме идет речь?
- Она брала в долг десять рублей с отработкой, чтоб больной матери лекарство купить, теперь, вишь, намерена отказаться, а ты за оскорбления ответишь, кровью умываться будешь, - прошипел толстяк, вытаскивая ятаган.
- Вот, возьми сороковку и отпускай ее, а ятаган убери, ты не на того напал и оглянись к воротам, - спокойно отреагировал на угрозу Роман. И когда мужчина повернулся, Роман молниеносно вскинул руку и пальцами слегка ткнул в шею толстяка, который тут же рухнул на землю.
- Беги к фаэтону, - тихо сказал Роман и, бросив сороковку на крыльцо дома, пошел к фаэтону, где Алим держал двустволку наготове.
- А ты где живешь, если не секрет, и как тебе зовут? - спросил Роман и знаком велел кучеру тронуться. На ее шугае-кофте отчетливо были видны грязные следы от кнута, это была девушка лет двадцати, с темно-голубыми глазами, давно не ухоженными руками, взъерошенными белокурыми волосами, но поразительной красоты, как Психея.
- Меня зовут Агния, я живу с матерью на окраине города, если прямо ехать по берегу, то упремся в высокий старый пустующий минарет, за ним и наш дом, а матери в доме нет, она в больнице после того, как ее хватил удар, - плача, робко ответила девушка.
- Не плачь, Агния, все образуется, а ты нас с Алимом на постой пустишь? если, конечно, есть свободные комнаты, завтра же поедем в больницу и посмотрим, как твою мать лечат, идет? - В доме три комнаты, конечно, оставайтесь, вы же меня из рабства освободили, у нас, даже, старая конюшня есть, отец держал породистых лошадей, но внезапно захворал и умер, а вот, только, мне кормить вас нечем, - робея, опустив голову, ответила она. Показался минарет, оставленный еще персами, и Агния, выглянув, торопливо сказала: вот к тому дому с высоким крыльцом, я щас открою ворота, - и выпрыгнула из фаэтона. - Не нужно, пока, открывать ворота, Агния, Алим поедет в магазей за продуктами, надеюсь, поблизости есть ларек или магазей, - произнес Роман.
- Он не найдет, давайте, я вас пущу в дом, а сама ему покажу большой магазей, где есть все, - открывая дверной замок,  быстро ответила Агния.
- Ты, Алим, знаешь, что купить: мясо, цыплят, осетринки, икорку, самое главное не забудь, - протягивая ему сторублевку, загадочно улыбнулся Роман.
- Понял, ваше благородие, все исполню, как полагается, - покорно ответил кучер. Дом напоминал деревенскую избу, все три комнаты были скудно меблированы, на кухне была оборудована настоящая русская печь с трубой, а рядом лежали поленья, и Роман, из потайного кармана вытащив кинжал, начал стругать лучинки, чтоб растопить печь, но разжечь огонь было нечем, и он, заглянув на полку за печкой, увидел лампы, где находились и фосфорные спички. Растопив печку, прошелся по комнатам, в последней комнате стояла широкая тахта, покрытая персидским ковром, очевидно, когда-то служившая спальней для родителей, вернувшись на кухню, устало сел на стульчик у небольшого стола и задремал.
 Фарух заранее зажег лампы, растопив очаг на кухне, стал готовить ужин из продуктов, хранящиеся в погребе. Зазвонил колокольчик у калитки: наверняка, опять надоедливый сосед, - подумал он, но, выйдя на крыльцо, у калитки увидел Викторию, эту капризную маленькую Брисеиду, которая держала в руке какую-то посудину, завернутую в полотенце.
- Ты пришла, чтоб продолжить свои злоехидные реплики, напоминающие «гневные триады Чацкого», сопряженные с сарказмом, да? Виктория, или, как тебя там, маленькая Брисеида, - открывая калитку, с оттенком иронии встретил ее Фарух.
- Я принесла тебе пирожки, Фарух, и их следует покушать, пока они горячие, возьми миску, а я потом зайду, заберу.
- Ладно уж, проходи, у меня появилось сильное желание отравиться с тобой вместе, как-то одному скучновато, ведь, пирожки-то с начинкой цикуты, так? - продолжал свою колкую насмешку Фарух. - А ты злопамятен и решил на мою голову обрушить «град колкостей», да? - с обидой, с досадой в голосе сказала Виктория. Она на кухне развернула полотенце и поставила на стол полную глубокую миску с пирожками. Он галантно помог ей снять шугай - кофточку, и она осталось в дивном платьице, вышитом синелевой бахромой, которое соблазнительно обтягивало ее стройную фигуру, особенно выделяя стоячие грудки.
- Какие румяные пирожки, наверняка, вкусные и не помешало бы их сдобрить, выпив немного коньяка, а тебе, малолетке, еще нельзя, - наливая себе коньяка в хрустальную рюмку, сказал Фарух.
- Я отнюдь не малолетка, - надувая пухленькие губы, с обидой произнесла она, - мне уже двадцать лет, но коньяк никогда не пробовала.
- Значит, нужно попробовать, - наливая половинку рюмки, - вот и попробуй, а я буду продолжать готовить ужин, правда, продукты, только, овощи да вяленое мясо, ты говорила, что у вас имеется ресторан с гостиницей, нужно пойти туда, заказать продукты, мясные, рыбные, чтоб доставили, но я опять-таки не знаю, где находится этот ресторан.
- В ресторане продукты дорого стоят, с наценкой, а тут недалече есть лавка, где есть всевозможные продукты, там и нужно покупать, - отпивая глоток коньяка из рюмки, поморщившись, деловито сказала Виктория. Пока Фарух кухарничал, маленькая Брисеида рассматривала в гостиной картины, коллекцию огнестрельного и холодного оружия на настенных коврах, потрясенная увиденной роскошью, Виктория, подойдя на кухню, не смогла сдержать свои эмоции: боже мой, какое дивное убранство у Ильи Ильича, просто, как в обители богов,  давай, я тебе помогу с ужином-то? - Нет, « какое же диво тут?», как говорил Грибоедов, а вот твое платье диво, как у нереиды-морской нимфы, и я не хочу, чтоб ты его замарала, ты, наверняка, хорошо готовишь юшку, церковную баланду, хотя, молокане не признают церковь, иконы вовсе, после великого раскола, -  сказал Фарух, накладывая в ее блюдо овощное рагу, подогретое вяленое мясо.
- Тебе это легко говорить, ты мусульманин и, наверняка, ревниво исповедуешь ислам, а у нас свое понимание религии, хотя мы русские, потомки одной из этих сект, а нонче все выпали из тех традиций, когда мы жили общинами, нами руководили старцы, теперь же свобода выбора, местные в течение десятков лет женятся на нас и в смешанном браке находят свое счастье, но тебе это не грозит, Фарух, - откусывая жесткое мясо, с вдохновением проговорила Виктория.
- Я голоден, я не могу есть такое мясо, если хочешь, пойдем в ресторан, надеюсь, там лучше кормят, - недовольно произнес Фарух.
- В ресторан в таких срамных чеботах я не пойду, лучше, пойдем ко мне, в погребе найдется пара цыплят, которых отец приготовит отменно на вертелах, и ты, Полифем, наконец- то, насытишься, - звонко засмеявшись, сказала Виктория. Митрофан Андреевич при тусклом освещении лампы уже засыпал и, услышав, как открывается дверь, постарался взбодриться и вышел в сени.
- Он голодный, как Циклоп, боюсь, как бы у него не развился каннибализм, хотя, он не каннибал, пожарь ему, отец, на вертелах этих цыплят, которые томятся в погребе, конечно, в долг, - продолжала это маленькая пери глумиться  над Фарухом.
- Не стоит, Митрофан Андреевич, теперича поздно, я вам оставлю бочонок коньяка и пахитоску, больно уж смрадный дым у вашей самокрутки,- а затем, повернувшись к Виктории, растроенно произнес, - благодарствую за сравнения меня со всеми дикарями Кука, « пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву», вот вам и сторублевка, маленькая пери, за несъеденных цыплят, - и покинул дом.
 Роман, положив голову на руки, так крепко заснул, что не услышал приезд кучера Алима и Агнии.
- Ты, Алим, отведи барина в последнюю комнату, и пусть поспит немного, а когда ужин будет готов, мы его разбудим, - но сама же подняла и препроводила его в комнату, где была широкая тахта. Роман, находясь в полусонном состоянии, чувствовал запах ее плоти, но усталость и глубокий раздор с княжной и графиней так уморили его, что он тут же заснул.
- Пусть спит его благородие, этот благородных кровей бессребреник,  хотя, у него огромное состояние, у него сегодня самый трудный день в жизни, он сбежал из своего поместья, от ему неприятных, неблагодарных, оскорбительных упреков и ищет перемену в своей жизни, если нет, то одиночество, - переворачивая на чугунной сковородке пополам разрезанную осетрину, осмелевший в отсутствии хозяина, с досадой, тихо произнес кучер Алим.
- У тебя, случайно, нет деревянных вертел, Агния? - спросил Алим, - вишь, какие в очаге ярко-красные угольки с синеватыми язычками, хорошо в них жарить кебав и цыплят, их благородие любит такое кушанье. Она молча пожала плечами, тогда он, взяв длинный кривой нож, вышел во двор и скоро вернулся со срезанными прутиками, строгая их. Разрезая мясо на маленькие куски, Алим, вдруг, спросил: Агния, в доме, не найдется ли какая- нибудь приправа, укроп, кинза, да любая.
- Только сушеная, если подойдет, то я щас принесу.  Алим кивнул головой.
- Ты, Агния, смотри за вертелами, почаще верти их, чтоб равномерно пожарились, не подгорели, а я задам овса лошадям и тут же вернусь, - произнес Алим и вышел из дома. - Боже мой, какой одурманивший запах, аромат, и я мог бы проспать это пиршество, да, Агния? - подойдя ближе к очагу, спросил Роман.
- Что вы, ваше благородие, как можно? почти все готово, я щас соберу на стол, правда, он маленький, если его поставить ближе к дивану в комнате, то мы все поместимся, - робея, ответила Агния. Постелив на стол белую узорчатую скатерть, Агния ушла в свою комнату, и Роману с кучером пришлось собирать на стол, который ярко освещался двумя лампами. Мужчины терпеливо ждали, когда выйдет из своей комнаты Агния и присоединится к ним, она подошла к столу, на ней было, почти новое, платье из парчи, протканное золотыми нитями, которое она, очевидно, редко одевала, белокурые волосы были закручены в пучок на затылке, тонкие губы слегка умащены помадою, и Романа обдало легким, родным ему запахом духов дикого жасмина.
- Вот это да, - подумал Роман, - какое потрясающее перевоплощение, какая естественная, девственная красота, чистота у этой молоканки-крестьянки, без жеманства, без притворства, а? и тут, хочешь - не хочешь, вспомнишь слова великого словесника: «лучше на убогой жениться, чем век за богатою волочиться», пусть у нее убогое житье, но она способна до безумия полюбить, заботиться и родить здоровых детей, что не скажешь о городских барышнях, жеманных, притворных, «высокородных» особах с желанием хабить чье-то богатство, противно, но факт.
- Давайте, выпьем за столь удачное знакомство, гостеприимство, за доверие и за хозяйку этого дома, которая дала нам приют, прошу вас, Агния, больше ко мне не обращаться ваше благородие, я поручик Серов Роман Георгиевич, а для вас просто Роман, - с волнением произнес поручик, и все выпили налитый в рюмки коньяк.
- Да, такого смешанного чувства у меня никогда не было, - продолжал размышлять Роман, -  тут нужно быть искренним, хотя бы, с самим собой, когда я перехватил очередной удар того холодного, бездушного тирана, «меня обдало холодным унынием», как говорил Вяземский, это, что, предначертание богов или неизбежность в судьбе, определенная фатумом? что-то разсудок породил непреодолимые противоречия в моем внутреннем мире, создав в душе  стремнину, крутой поворот, похожий на скалистый обрыв над пропастью.
 Кучер Алим утром первым делом привез Романа с Агнией в больницу, и она, оставив Романа в коридоре, хотела было пройти в палату, где ее мать в бессознательном состоянии лежала после удара, но была остановлена медсестрой: ваша мать, барышня, вчера скончались - с, теперича покоится в морге, надобно бы предать ее тело земле. Агнию, будто ударила молния, она последних слов медсестры, даже, не расслышала, упала в обморок, находящийся недалеко Роман, конечно, услышал сообщение медсестры и, подняв на руки Агнию, положил на скамеечку.  На крики медсестры прибежал врач и, поднеся к носу Агнии какой-то пузырек, велел медсестре занести ее в палату, пока она не придет в себя. Роман велел кучеру заехать во двор больницы, где в небольшом деревянном строении размещалась покойницкая. - Здесь покоится тело усопшей Курасовой Анны Симоновны?- спросил Роман пожилого мужичину, который сидел в мертвецкой за столом в рваном халате, ел, наливая прозрачную жидкость с резким запахом, из бутылки в стакан, ловко опрокидывая  в широко открытый рот. - Щас глянем, - коротко ответил он, поочередно оголяя ноги покойников, на большом пальце которых висела бумажная бирочка, где корявыми буквами карандашом были написаны фамилии умерших и дата их смерти.
- Скажите, мил человек, - снова обратился к мужчине, который занимался оным делом, - за хороший хабарец вы могли бы организовать погребение Анны Симоновны на кладбище? - показывая сороковку, спросил Роман.
- Конечно, барин, но надобно ехать к гробовщику за гробом, он же гробокопатель-могильщик, он все и организует, нонче многие мрут.
- Ты, Алим, поезжай с ним к гробовщику, когда все будет готово, ты приедешь обратно сюда и заберешь нас с Агнией, - протягивая ему деньги, велел Роман.
- Агния, ты меня слышишь? похоронами уже занимаются, кого из родственников следует известить о несчастье? полагаю, что вы, молокане, отрицаете ритуал погребения по церковному обряду, тризну, то есть, по-христиански, а как по - другому-то? - спросил озадаченный Роман.
- У нас родственников нет, ваше благородие, мать была староверкой, и я не знаю эти обычаи, нравы, тем более, давайте, ее предадим земле, просто, по-русски, мы же русские. Когда похороны были завершены, Агния сидела потерянная, накинув на плечи старую шаль с кисточками, безграничная печаль и горе сковали ее душу, Роман и Алим, смотря на ее жалкий вид, прониклись к ней состраданием, они молчали, считая утешение бессмысленным. - По русскому обычаю надобно помянуть усопшую, - вдруг нарушил молчание Алим и, налив коньяка в три рюмки, преподнес Роману и Агнии, но она помотала головой.
- Выпей, Агния, тебе полегче станет, - уныло произнес кучер Алим.
- Я благодарен тебе, Андрей Ильич, за помощь в трудное для меня время, да и за дружбу, - робко произнес Дмитрий, - мальчик немного подрос, и мы с Сусанной возвращаемся в родные пенаты, в село Веселое, я тут подготовил доверенность на управление моим хозяйством от моего имени, вот все ключи от тайников и сейфов графини, я, только, взял на память некоторые вещи, немного денег и драгоценностей, чтоб там отремонтировать дом и жить, не нуждаясь. Диана, тоже, вернется домой после родов, и нам предстоит воссоединить разрозненную семью, которая была разрушена по воле фатума.
- А ты, гимназист, подумал о том, каково будет мне без тебя?- удрученно произнес штабс-капитан Говоров Андрей Ильич, - я полюбил тебя, как брата, а ты покидаешь меня, опустошив душу, хотя, в глубине души, я тебя понимаю, может, в родных пенатах фатум не будет тяготеть над тобой, и ты будешь счастливым после пережитых невзгод, но ты мужественно одолел невзгодушку-то благодаря пневме, духу, устоям, ты, Дмитрий, человек со стержнем, это факт, я безумно буду томиться, скучая по тебе, - чуть ли не прослезившись, с горечью произнес этот храбрый, бескорыстный человек, боевой офицер. Дмитрий был искренно растроган словами боевого офицера и, обняв его, всхлипывая, шепнул: ты, Андрей Ильич, после моего отъезда все дела сладишь, оставишь хозяйство на Елену, и придешь ко мне, мы будем в заводи реки, которая не замерзает, ловить кутума, шамая, идет? Да, этот юноша, еще, будучи отроком, был насильно увезен в столичную суету, где больше ощущалось неравенство, угнетенность, наглая, ожиревшая на крестьянских харчах, добытых кровью и потом, с лица которых катился пот застылый, как говорил великий русский Поэт, городская знать торжествовала, проводя свою сытую жизнь в балах, скрывая свое истинное лицо в маскарадах, бесилась в разгульных пиршествах, оргиях. Начитавшись в гимназические годы никитинских рассказов о горькой доле крестьян в России и разных публикаций передовых статьей революционно настроенных журналов, наконец, посещая кружки Герцена-Огарева о русском социализме, он сформировал характер, характер идейного борца, и неизвестно, по какой стремнине унесла бы бурная пучина, определив неизбежность, поворот судьбы, в целом его жизнь, не окажись рядом с ним Светлана, его душенька. Теперь та боль утихла, он надеялся, что рождение сына, которого он, по настоянию Сусанны, нарек Дмитрием, и возвращение в родные пенаты, основательно излечат рану, бесчадство Сусанны забудется, но он ошибался, годы, проведённые им в ссылке, безвозвратная потеря своей лады-спасительницы, как шашель, будут источать его изнутри, по-своему определив его понятие о счастье, ну что ж, это есть его доля, предначертанная фатумом, и он вынужден будет смириться с ней.
  Колокольчик у калитки особняка графини Миловицкой Любовь Ивановны непрестанно звонил, один из сослуживцев прапорщика Молодцова, выйдя во двор, открыл калитку, у калитки стояли княжна Ленская и графиня.
- Хороший сон, должно быть, у охранников особнячка, и пошто мы так невежливо, грубовато им помешали? - язвительно произнесла графиня. Молодцов крайне был удивлен возвращению княжны Ленской, которая так торопилась к поручику Серову,  к отцу своего будущего ребенка и, наверняка, потерпела фиаско, видимо, получился конфуз, это следствие ее высокомерного поведения, а Серов нетерпелив к таким людям, особенно, дамам.
- Я вам благодарна, прапорщик Молодцов, за вашу работу, теперича мой особняк в охране не нуждается, так как Ехидна низвергнута, и нам больше никто не грозит, - с загадкой сказала графиня Любовь Ивановна. Когда Молодцов и его сослуживцы покинули особняк, служанки начали разбирать кофры Их сиятельств.
- Вот, мы снова вдвоем, Вероника, а твой Гимер оказался мужланом, мужиком с хамскими повадками, - начала было поносить графиня Романа, который больно задел ее самолюбие, - он нарочито подговорил Фаруха, чтоб он начал меня влюблять в себя, а потом упросил его исчезнуть, тем самым сделав меня несчастной, если бы ты знала, как его не хватает мне,  душа объята мучительной тоской, жить не хочется. Княжна, молчала, в душе осуждала свой поступок, что не смела ослушаться воли тетушки, оставив любимого человека, отца ее ребенка, и уехала, поэтому, не хотела отвечать на ее злоехидные отзывы о Романе, но прежде, чем уединиться в своей комнате, с презрительным тоном заметила: он, между прочим, нам жизнь спас, а ты из-за своего хахалишки его похоронить бы рада, вот вам нравственные устои высокородной особы, это, конечно, противно, но факт.
  Фарух, воспользовавшись советом Виктории, утром отправился на поиски той лавки, чтоб они доставили в особняк продукты. Лавочник, дюжий мужчина пожилого возраста, в черкеске с висящим спереди кинжалом, стоял на крыльце и лощил свои хромовые сапоги, косо поглядывая на мальчика, держащего баночку с терпентином, и за что-то отчитывал его.
- Вы к нам, сударь? - не отрываясь от приятного для него занятия, спросил лавочник. - Я хотел бы заказать у вас много продуктов, разных, но, только, с доставкой, это возможно? - спросил Фарух.
- У нас все возможно, сударь, если необходимых продуктов, по случайности, у нас не окажется, то мы, все равно, их вам достанем, скажем, чуть позже, это вас устроило бы? - командным голосом отчеканил лавочник. Они вместе зашли в лавку, где имелись, почти, все продукты, даже, вяленый кутум, свежая осетрина, черная икра.
- Потрясающе, - воскликнул Фарух, - и ничего не портится?
- Нет, сударь, мы держим скоропортящиеся продукты в амбаре-леднике, лёд нам привозят из России, почти, метровой толщины, а зимой, когда заводи замерзают, рубим сами, - охотно ответил лавочник.
- Всю провизию, херес, мадеру, кроме коньяка, извольте доставить в особняк подполковника Строгонова Ильи Ильича, полагаю, что вы знаете, где его особняк, - протягивая ему деньги, произнес Фарух.
- Как не знать, знаем такого боевого офицера, мы зараз и лёд привезем, - довольный щедростью Фаруха, весело сказал лавочник. По пути Фарух зашел в духан, плотно пообедав, направился в сторону своего дома. Он хотел тихо, незамеченным для надоедливого соседа, пройти на свой двор и спокойно осмотреть все комнаты особняка. Кабинет Ильи Ильича находился на втором этаже, рядом со спальней, где стоял резной стол, на столе подсвечники шандал с длинными свечами, фортепиано, на настенном ковре коллекция огнестрельного холодного оружия, как в гостиной, на широком диване небрежно брошенная скрипка, рядом с которой валялся футляр, а у стола, заваленного бумагами, стояло большое кожаное кресло с высокою спинкой. У письменного прибора в рамке  стояло фотографическое изображенье красивой женщины, и тут, непременно, существовала тайна, была ли она супругой Ильи Ильича? что стало с ней? и причина. Может, таинство, вынудившее его, покинуть свой дом, вернуться к сыну сослуживца, а Роман не молвил и слова об оном таинстве, наверняка, просто не успел, тут в голову приходят грибоедовские слова: «бог знает, в нем какая тайна скрыта», да и ему нет никаких интересов до чужих тайн. Он поднял скрипку, бережно вложил в футлярчик, но, вдруг, память его вернула к той русской семье, где приемная мать обучала его основам русского классицизма, античности, в том числе, играть на скрипке, но он, даже не попрощавшись с ними, сбежал и влился в компанию беспризорных, за что до сих пор испытывал стыд, и сознание неблаговидного поступка, бесчестье и поныне терзали его душу. Фарух с большим  трепетом внутреннего волнения прошелся смычком по струнам скрипки, озвучивая ту мелодию, которую он штудировал, когда жил в семье. Пальцы все помнили, но откуда было знать этому молодому, неопытной души человеку, что эта мелодия вернет те прекрасные, беззаботные годы, оживив память, так больно заденет его разсудок и вынудит «оплакивать потери», но он, громко плача, играл, еще громче, продолжая плакать. Вдруг, дверь кабинета открылась, на пороге стояла маленькая Брисеида, чтоб она не видела его слез, он отвернулся к окну.
- У тебя, Виктория, случайно, не проявленье романтической эйфории, а? если да, то твой романтизм наивный и возвышенный, романтичка ты этакая, - недовольно произнес Фарух.
- Восхитительно! боже мой, ты играешь на скрипке, вот это сюрпризец, а попала я в дом через черный ход, который мне показывала, еще, супруга Ильи Ильича, когда я еще девчонкой была. Принесла обратно твою сторублевку, мы в подаянии не нуждаемся, - проговорила она, но она отчетливо видела его слезы, и тут, жалость, как говорил Байрон, самая короткая дорога к женскому сердцу, взбудораживая ее девичье сердце, молнией прошлась по телу, и она, просто, прижалась к его спине, чувствовала, как он еще продолжает всхлипывать. У калитки зазвонил колокольчик.
- Виктория, иди, пожалуйста, открой калитку, это, наверное, из лавки привезли продукты, и сама покажи им погреб, куда следует продукты заносить, - не поворачиваясь, сказал Фарух. - А ты ложись на диван и успокойся, я все сделаю, а когда ужин будет готов, тебя позову, - наливая в серебряную чашу коньяк и протягивая ему, огорченно произнесла она.
- Агния, - обратился к ней Роман, - теперь-то ты что намерена предпринять? Хандра хандрой, а жизнь продолжается, сколько бы ты ни горевала, мать не вернуть из царства тьмы, как бы это ни было прискорбно. Кучер Алим, чтоб не мешать их разговорам, вышел из дома и направился к конюшне.
- Прошу выслушать меня внимательно и ответить, да или нет, без всякого объяснения, идет? - продолжил Роман, - завтра мы поедем в Ленкорань по магазеям, купим тебе дюжину одежды, обуви, разных там украшений, что тебе по душе, и поедем в особняк моего эконома, где поживает мой друг, а затем, навсегда в мое поместье, тут, должен признаться, что ты мне люба, и я не желаю, чтоб мое предложение, наконец, признание, воспринималось тобою, как жалость.
- Не бросай меня, Роман, заклинаю тебя именем бога, а тот ирод, тиран, который бил меня кнутом, ждет твоего отъезда, чтоб снова поработить меня, ты тоже мне люб, если ты меня брюхатую бросишь, тогда я возьму грех на душу и утоплюсь, - вставая на колени перед Романом, причитала Агния. Он бережно поднял ее на руки, уложив на диван, покрыл старым шерстяным покрывалом, теперь она стала родным ему человеком, это и есть предначертание фатума, его доля, та стремнина, бурное течение, из которого, пожалуй, ему, влюбленному в крестьянку-молоканку, уж не выбраться.
  Тарантас, запряженный тремя резвыми лошадьми, управляемый молодым кучером, вез Дмитрия, Сусанну и няню, в сторону седого Каспия, в село Веселое, а няня, чтоб не обременять Сусанну заботами, всю дорогу качала кровать-качалку с младенцем Димой. Дмитрий после долгих скитаний, наконец-то, возвращался  в родные пенаты, только, вопреки своим желаниям, не со Светланой, вишь, как оно вышло-то. Чем ближе подъезжал тарантас, тем больше его охватывало сильное беспокойство, нервное возбуждение, вызванное смешанными чувствами - то ли радости, то ли печали. Не слишком ли рано злой рок судьбы основательно потрепал этого восемнадцатилетнего юношу, подвергая его тяжелым испытаниям, жизненным невзгодам, сначала, отняв родных ему людей, а затем, сжалившись, наградил рождением сына, будто восполняя потери, тем самым, искупая свою вину перед ним, мол, перестарался? кто-то говорил, что жизнь состоит из потерь, диалектика событий, борьба противоположностей, трагическая перемена жизненных обстоятельств в моем личном примере, и какое же тут, к диаволу, развитие, обновление качества жизни, сулившей нам идеальный общественный строй по утопии Щербакова или того же Мора, а нельзя ли проще, это, мол, химерная, несбыточная мечта, и пошто так обнадеживать людей, которые идут на эшафот ради этих нелепых идей, и поразительно, что они не  собираются расставаться с этой надеждой, не это ли абсурд? Тарантас, минуя берег моря, роскошный особняк поручика Лескова, по приказу Дмитрия остановился у двухэтажного дома с небольшим садом,  обросшим бурьяном, местами со сломанной изгородью. Да, это был его дом, его родной очаг, где прошло его детство и отрочество, где он жил с матерью и младшей сестрой Дианой, тоскливо ожидая возвращения отца Серафима Ивановича, но он редко приезжал на побывку, а потом сосед, купец Морозов, увез его в Москву, как фатум, определив его судьбу,  вот та боль, тоска по утраченному, которая вкралась в его душу, снова, волной прошлась по его памяти, взбудораживая его разсудок, угнетало и то, что некогда ухоженный сад, царивший порядок в доме пришли в упадок и находились в состоянии развала, погружая юношу в мрачное, подавленное состояние.
- Ты, Малик, помоги  разгрузить вещи из тарантаса, занеси в дом, а потом тарантас поставь на постой в караван-сарай, что рядом с  гостиницей и, чтоб они за лошадьми-то хорошо присмотрели, вишь, у нас, даже, конюшни-то нет, дай хозяину солидный  хабар, не боись, там любят наживу, - произнес Дмитрий, протягивая кучеру несколько купюр. В комнатах родительского дома все было по-прежнему, та же домашняя обстановка, к которой он привык с детства. Пока, Дмитрий был намерен временно жить с Сусанной и мальчиком в большой комнате на втором этаже, рядом со спальной родителей, а няню определить в соседнюю комнату, потом он закажет новую мебель, построит конюшню, основательно займется благоустройством дома, сада и наймет служанок и работников. Теперича он не имеет права оплошать, бредя утопическими идеями, так как  у него уже есть своя семья, ради которой он должен жить.
  Южная зима, на удивление сельчан, оказалась ветреной и снежной, с моря дул холодный, шквальный, со снегом хазри, который образовался в море в шамру и обрушивал свой гнев на берег, ломая деревья, снося камышовые крыши. Не смотря на зиму, у крестьян работа продолжалась, обрезали сухие ветки у фруктовых деревьев, тщательно перебирали семена кукурузы, гороха, зернобобовые для посева, при этом, экономя на еде, и с тревогой смотрели на озимую рожь, которая находилась под снегом, бережно ухаживали за рассадой риса, посаженной в плетенку с широким днищем и войлочной подстилкой, молились, чтоб рассада не чахла, будто, от этого зависело их, и так скудное, бедное существование.
  Неожиданно для акушерки, у Дианы начались внезапные схватки, а затем, и преждевременные роды, поручика Лескова, который не в состоянии был терпеть вопли своей нереиды от невыносимой боли, попросили выйти из палаты, и он удалился в другой конец коридора с мольбой на устах, чтобы все разрешилось благополучно. Конечно, фатум, тоже, знал цену справедливости своих деяний и не стал противоречить предначертаниям Парки и, согласившись с доводами своей покровительницы Фортуны, престал тяготеть над семьей Васильевых, которой принес много бед, наконец-то, воцарилась долгожданная, желанная тишина, мир и покой души, вот, только, надолго ли?
- Вот и я, друзья, основательно влюбился, - сидя за обильно накрытым столом с сослуживцами, огорченно произнес прапорщик Молодцов, - но мать ее, Альбина Сергеевна, против отъезда Русанны, так ее зовут, ко мне, и я на распутье, и вынуждать ее не хочется, и похитить тайком, как горцы, тоже не могу, вот вам и дилемма. Наверняка, придется уехать к ним и пожить  некоторое время там, может, со временем смягчится сердце матери Русанны, и она отпустит дочь или сама, тоже, решится поехать с нами, а?
- Брось так переживать, Алексей, - успокаивал его белобрысый сослуживец, потягивая кальян, - что-то ты вместо решительных действий начал белибердить, поехали за ней, и за раз ее привезем, и все тут, это тебе, братец, не насилие, а любовь, соединения двух любящих сердец, мать потом поймет и простит, какая же мать не желает счастья дочери, а? С другой стороны, незнамо, чем ты там будешь заниматься, если приспичило, тогда, возьми мой шарабан и поезжай за ней, нечего тут хандрить. Говорят, что поручик Шилов заживо сгорел в своем доме, и соседи видели женщину, выходящую из его дома после пожара, которая, тут же, исчезла, странно, кому же он так насолил, что обрек себя на такое жуткое страданье.
- Ты, - обратился Молодцов к белобрысому сослуживцу, - спозаранку пригони свой шарабан, я решил-таки ехать к ней, а там видно будет, нельзя же пренебрегать зовом судьбы, ведь, другого случая может и не быть, а похитить ее, как Деяниру, подобно кентавру Нессу, глупо, мне неизвестна мифическая любовь античных героев, но я живу и люблю в реальной жизни и не намерен упускать свой шанс, определенным самим фатумом. Уже утром, пока не расселись утренние сумерки, шарабан, управляемым прапорщиком Молодцовым, двигался   по извилистой снежной дороге к подножию Талышских гор, он ехал навстречу своей судьбе, по ее зову, чтоб встретиться с простой крестьянкой-молоканкой, которая своими чарами влюбила его в себя, и постоянно повторял слова великого словесника: «всё на свете случай», что решает многое в нашей жизни, если не всё!
  Только через два дня, измученная болезненными схватками, шестнадцатилетняя Диана благополучно разрешилась на восьмом месяце, родив недоношенного, но жизнеспособного мальчика-наследника поручику Лескову, тем самым доставив ему невероятную радость. Он, тоже, как Дмитрий, решил, как только младенец окрепнет, вернется со своей нереидой в свои родные пенаты, хотя, пока трудно представлял себе отцовские обязанности, но, несомненно, гордился сильной волей свой лады, решившей во что бы, то ни стало родить ребенка и избавиться навсегда от душевного прискорбия. Да, поручик Лесков был счастливым человеком, который долгое время с унынием, порой, и с раздражением смотревший на тягостное, печальное состояние Дианы, теперича, убедившись в ее правоте о необходимости родить ребенка, отчетливо понимал, что она оказалась права, настаивая  на необходимости рождения ребенка, ибо, оное событие положило бы конец преследующим ее прискорбным случаям, что в дальнейшем сулило им долгую счастливую жизнь.
  После внезапного возвращения Кутасова у графини Милявской Веры Ивановны рассеялись все сомнения относительно его нравственно-моральных качеств, а главное, окончательно убедило ее, что его к ней вернуло то таинственное чувство, которое называется любовь, хотя она многоликая и ее лучинка быстро сгорает, порой, не успевая превратиться в светоч, который  денно и нощно грел и освещал бы ее, казалось бы, обледеневшую душу, но Кутасов, живя в роскоши, больше не помышлял покинуть уже большую миску, полную еды, и теперича не считал себя альфонсом, а благостным семьянином, как это ни было смешно.
  Выпитый коньяк не принес желаемое облегчение Фаруху, который еще продолжал всхлипывать, и рядом сидящая Виктория, не зная причину его внезапной хандры, не знала, как его успокоить.
- Ты, Фарух, поговори со мной, тебе же легше станет, какое же событие, вновь ожившее в твоей памяти, всколыхнуло твой разсудок, как дурной сон, нарушив покой души, а? - смотря на его жалостливый вид, начала причитать Виктория, чуть не плача. Он долго молчал и почему-то не хотел ей больше грубить, но она влезала в его и так  разбитую душу, чего он допустить не мог.
- Виктория, я больше не хочу слышать твой «град колкостей», ты приписываешь себе важную роль спасительницы моей души, какая бы ты ни была всеисцеляющая целительница,  панацею или другое зелье, чтоб вылечить мою душу, в природе не сыщешь, и ты, пожалуйста, напрасно не старайся, - грустно произнес Фарух.
- Ты же не станешь отрицать, что, прежде всего, чтоб взяться за лечение, следовало бы понять род недуга, причину хворания, но, все же, я думаю по-другому, это следствие влюбленности, ее терзающие сердце осадки, с которыми ты не в состоянии бороться, пока та, которая с ворожбою влезла в твое сердце, не покинет его, и это произойдет: «время врачует раны», Фарух, так говорил Августин, ужин готов поужинай, пожалуйста, а мне пора домой, - вставая, огорченно сказала Виктория. У калитки, не преставая, звонил колокольчик: ты лежи, я сама посмотрю, кого же диавол привел к твоему двору. У калитки она увидела Романа и, потрясенная его величественным, крепким, стройным телосложением, долго не могла вымолвить слова.
- Я поручик Серов, а ты, наверняка, служанка моего брата Фаруха, да? и пошто он сам меня не встречает, неужто, захворал? - тревожно спросил Роман, помогая кучеру Алиму открыть тяжелые ворота, - ты, Алим, разгружай продукты, готовые кушанья и напитки из ресторана, а я дознаюсь, в чем тут дело.
- Фарух в кабинете, по неизвестной причине хандрит, я не служанка, как вы изволили выразиться, а просто соседка, - недовольно ответила Виктория.- Тогда извиняйте, барышня, - с поклоном, учтиво извинившись, сказал Роман и подошел к фаэтону, помогая спуститься Агнии. Проводив Агнию в гостиную, Роман поспешил к кабинету, где в удрученном состоянии сидел Фарух.
- Ты не рад моему приезду, брат мой? и что за хвороба тебя сковала, такого великана, прямого потомка самих титанов, а? - обнимая друга, радостно произнес Роман. Постучавшись в дверь, и не заходя в кабинет, Виктория тихо, с оттенком иронии, произнесла: ладно, Фарух, я пошла домой, выздоравливай. - Ни в коем случае, без вас, вакханка, наше пиршество будет скучноватым, а вы могли бы быть участницей нашего разгулья, веселого времяпрепровождения, оставайтесь. - Нет, Дионис, на этот раз  у вас получился конфуз, жрица Вакха вас подвела и развлекается со своим тайным любовником, а ее оргии повторить мне опыт не позволит, - еще боле язвительно произнесла Виктория и направилась к выходу.  Фарух встал, конечно, он не хотел, чтоб уходила Виктория: оставайся, помоги накрыть на стол и побудь с нами, только, пожалуйста, не говори колкости. Помогала собирать на стол и Агния, которая была одета в пурпурное платье  темно-красного, багряного цвета, на стройных ногах туфли на высоких каблуках, она показалась Виктории высокой и стройной: небось, супружница самого Диониса, а может, она и есть Вакха, а? но по манерам городская, это уж точно.
- Тебе, Фарух, следует нанять служанок, кухарку и садовника, - наливая дамам вино в фужеры, а остальным коньяк в хрустальные рюмки, наставлял Роман Фаруха, - этот дом теперь твой, и Илья Ильич сюда больше не вернется, так что, будь полноправным хозяином, рано или поздно, встретится же тебе дама твоего сердца, али ты собираешься жить бобылём, а? - Бобылём, Роман, бобылём, так, видимо, определил мою долю в этой жизни фатум, который продолжает тяготеть надо мной, - неохотно ответил Фарух. В скором времени Агния, сославшись на усталость и недомогание, попросила Романа проводить ее в комнату, где она могла бы отдохнуть и, извинившись, вышла из-за стола, в сопровождении Серова направилась в его комнату рядом с гостиной, где он останавливался, когда приезжал с Ильей Ильичом.
- Ты, Роман, иди к гостям, а я малость отдохну, потом определишь мне комнату, - устало сказала Агния.
- Тут  стоит еще диван, правда не широкий, но можно на нем расположиться для отдыха, если, ты, конечно, не возражаешь, - заметил Роман. Агния не ответила и просила принести ее кофр и проводить в ванную комнату. Быстро захмелевший кучер Алим, выйдя из-за стола, решил, было, отправиться в конюшню, но был остановлен резким тоном Фаруха: у нас в конюшне гости не отдыхают, - и привел его на первый этаж в комнату для служанок. - Я заглянул на один день, Фарух, чтоб увидеться с тобой и узнать, нравятся ли тебе здешние места, - наливая в рюмки коньяка, произнес Роман, - и вижу, что у тебя хандра не прошла, основательно вкралась тебе в душу, прошу тебя, брат, брось ты «оплакивать потери», они того не стоят.
- Я не буду мешать вашему разговору, Фарух, я пойду домой, поздно уже, да, и отец будет волноваться, - вставая, сказала Виктория.
- Я тебя провожу, подожди, пожалуйста, меня в беседке, - попросил Викторию Фарух, - а ты, Роман, не скучай, щас вернусь.
- Ты, кажись, успокоился, увидев брата, да, Фарух, - произнесла Виктория, дождавшись его, - меланхолическое настроение у тебя улетучилось, а эта дама его жена?
- Не знаю, я ее впервые вижу, он, в общем-то, холостяга, - недоуменно покачал головой Фарух. Она впервые в своей жизни почувствовала, как в ее душе загорелась лучинка, и огонёк ее прошёлся по крови молнией, освещая и согревая душу, неужто, он, этот исполин, начинает влюблять ее в себя? а расставаться с ним ей, вовсе, не хочется, будто, он грибоедовской ворожбою влез в ее сердце и там живет, вместе с ней дышит, надо же такому случиться, откуда же взялось это наваждение, и не это ли причина ее тоски, страданья, когда она с ним долго не общается? Вот и ты, Виктория, попалась в западню ране небывалых, губительных чувств, может, это и есть «обман неопытной души», как говорил классик? - Напрасно ты поторопилась домой, Виктория, побыла бы еще с нами, а ты знаешь, ведь, Роман такой эрудит, что с ним очень интересно пообщаться, очень жаль, что приехал на один день, - огорченно произнес Фарух, взяв ее под руку, - да, я чуть не забыл, завтра, придет репетиторша с настройщиком фортепиано, и ты можешь музицировать у меня, приходи, пожалуйста, завтра вечером ко мне.  Уже на крыльце, прощаясь, он неожиданно притянул ее к себе и, наклонившись, поцеловал ее в мягкие пухленькие губы, она почувствовала, как горячая волна молнией прошлась по крови, обжигая.
  Прапорщик Молодцов хорошо помнил дорогу в селение, где жила Русанна и, проезжая мимо мастерских, понял, что уже недалече дом Альбины Сергеевны, которая, небось, затаила обиду на него. День начинал вечереть, падал густой снег, Молодцов повернул шарабан по едва заметному следу, наверняка, какой-то повозки и очутился у знакомой избы, из трубы которой валил густой дым. Сидевшая у окна за вязанием Русанна, увидев шарабан и знакомое лицо, прямо в халате, босиком выбежала из дома и очутилась в могучих объятиях прапорщика.
- Вернулся-таки, мой возлюбленный, родимый, если бы ты знал, как я истосковалась по тебе, - плача навзрыд, причитала она.
- Вот он и вернулся, - подумала Альбина Сергеевна, - сдержал-таки свое слово, - и прошептала староверческую успокоительную молитву. - Вернись быстро в дом, Русанна, - целуя ее в губы, произнес Молодцов, - а то, простудишься, я распрягу коня, отведу его в конюшню, накрою покрывалом и тот же час вернусь, только, вот, разгружу продукты. Она быстро вошла в дом и, накинув на себя новую кофту-шугайку, стала помогать прапорщику. - Алексей, ведь, у нас, слава богу, не голодный край, право, пошто такие хлопоты? - проговорила Альбина Сергеевна. Уже, сидя со всеми за обильным столом на кухне у, жаром дышащей, русской печки, у Молодцова было хорошее настроение, ибо, он ждал от матери Русанны упреков в свой адрес, ведь, она, наверняка, знала об интимных отношениях дочери с ним, в крайнем случае, догадывалась о них.
- Вот, Альбина Сергеевна, я, чай, внял вашей просьбе и голосу разсудка, вернулся к вам, к вашей дочери, которая люба мне, теперича, готов жить с вами, если вы меня принимаете, тогда, молю вас, благословите нас, и пусть крепче будут супружеские отношения - «узы Гименея».
- Поручик Лесков со своей нереидой и с младенцем Антоном, который был наречён в честь отца Лескова, пропавшего в горах с матерью, поспешно покидал город и, с благословления Пенатов, возвращался в свои родные пенаты, где по соседству обосновался в родительском доме и брат Дианы Дмитрий со своей семьей, который, наняв работников, решил основательно обустроить дом.
- Мальчик чуть подрастет, мы с тобой, Сусанна, поедем к твоей матери и привезем ее сюда, а для этого я к дому пристрою особнячок для нее, Андрей Ильич из города привезет мастеровых, а рабочие руки здесь найдутся. Вот, за баней, работники, почти, построили большую конюшню, и я намерен заняться разведением жеребцов карабахской породы, маленького Диму к оному делу приучу, мы с ним пойдем на охоту, будем рыбачить, и все мы будем счастливы, - с чувством счастливого человека говорил Дмитрий.
  Прапорщик Молодцов был человеком предприимчивым и деятельным, сказывался его опыт в интендантской службе, и он быстро заключил негоцию с местным купцом, который имел две продуктовые лавки, занимался мелким оптом.
-  Савелий Петрович, у меня к вам есть деловое предложение, - наливая в хрустальные рюмки водки, начал он, - а что, если мы откроем, еще, магазей готовой одежды и духан? вы организатор, как опытный купец, а я буду финансировать все расходы, у меня в селе Веселое поместье, богатое земельными угодьями, прекрасный особняк, но здесь меня держит любовь, «ах, Амур проклятый», понимаете ли, сердечное влечение, его зов, и вынужден, пока, основательно обосноваться в здешних местах, - выпив, грустно произнес прапорщик.  - Это можно организовать, дело-то нехитрое, коли, деньжата есть, я берусь за оное дельце, только, вот, надобно небольшой авансец и заключить договор, - тоже, выпив, деловито произнес купец, - а вы не пожелали бы продать свое поместье по выгодной цене, как модно дороже, ведь, это село находится прямо на берегу моря желающих можно найти.
- Нет, - недовольно помотал головой Молодцов, - это родительское поместье, жалованное еще государем, да надобности в этом нет, авось, она когда-то согласится уехать туда со мной, там, все-таки, мои родные пенаты, и я хочу, чтоб оно было унаследовано потомками, так что, преемственность  нарушать не будем. Молодцов  вечером  за ужином поведал о своих планах и о негоции, которую заключил с местным купцом  Петраковым  Савелием Петровичем, чем крайне удивил Русанну, а особенно, Альбину Сергеевну.
- Пошто так тратиться-то, Алексей, ведь, не голодно же нам живется, а сколько хлопот, да, и купчишка-то, плутяга, по миру пустит, одумайся, пожалуйста, чтоб потом не пожалеть, - в сердцах причитала мать Русанны. - Вы, ведь, не хотите ее отпускать со мной в мое поместье и сами отказываетесь ехать, что мне, несчастному, остается делать, не пасти же ваших овец, Альбина Сергеевна, хотя, это тоже занятие, а что касается купца, то «умный человек не может быть не плутом», как говорил Грибоедов, - с сардонической улыбкой ответил прапорщик Молодцов. Русанна громко прыснула но, не выдержав колючего взгляда матери, приложив к губам ладонь, замолкла.
- Пасти овец, - засмеялся над своей шуткой сам прапорщик, - должно быть это забавное занятие, - продолжая смеяться, произнес он.
- Ну, прощай, Фарух, - помогая садиться в экипаж Агнии, грустно произнес Роман, - приезжай, когда захочешь, там тоже твой дом, надеюсь, те высокородные выскочки, наверняка, уже убрались восвояси из моего поместья, я хочу жениться, и, на этот раз, это мое окончательное решение, в столе в кабинете я оставил деньги, через некоторое время Алим привезет тебе продукты и. еще, деньги, если тебе что-то понадобится, дашь знать. Фарух понимал, что имел в виду Роман, загадочно говоря «оплакивать потери», конечно же, графиню Любовь Ивановну, но вспыхнувший огонёк в его душе ею же, безжалостно, был задут, не успев разгореться, и при мысли о ней он вспоминал лермонтовские слова: «была без радости любовь, разлука будет без печали», когда-то, якобы, подруга его матери читала стихи поэта вслух, и эти строки запомнились ему, и теперь-то он прекрасно понимал значение этих слов, а страдала ли сама графиня, ставшая жертвой своей же оплошности, легкомыслия, глупо смешивая понятие любви с преемственностью, сословием, он не знал, наверное, страдала, как женщина проведшая половину своей жизни в одиночестве после смерти мужа, дряхлого графа, за которого она была насильно выдана замуж. Лучше предать забвению этот короткий сладострастный миг, который, пожалуй, еще теплится в его юной душе, и зазноба сердца, пока, не оставляет в покое, но он помнил слова Августина, что «время врачует раны», только, нужно терпеть и ждать. А что, может, в самом деле, ему остаться здесь и выбросить из головы мысль о возвращении в село Весёлое, где он, снова, будет ошиваться среди недружной ему братвы, которые не скрывали свою неприязнь к нему после гибели Салаха и постоянно требовали вплотную заняться татьбой, а не милосердствовать. Тут село большое, и, по утверждению Романа, Илья Ильич в свой дом больше не вернется, причина мне неизвестна, а почему бы мне окончательно не обосноваться здесь и, как говорил Роман, жениться на крестьянке, всё же, лучше, чем «век волочиться за богатенькой», а? да, и Виктория заражена моим обаянием, моими  остротами, хотя, у нее, тоже, хватает колкостей в мой адрес, которые задевают разсудок,  влияя на поведение, но, при этом, как ни странно, я не испытываю к ней неприязнь, а наоборот, эта маленькая Брисеида начинает влюблять меня в себя, какою ворожбою незнамо, и чувство привязанности к ней во мне усиливается. У калитки зазвонил колокольчик, и Фарух, спустившись во двор, увидел двух женщин, очевидно, репетиторшу и настройщицу фортепиано, которых он сам пригласил, предварительно дав им авансец. Пройдя по клавишам своими тонкими пальчиками, настройщица фортепиано, женщина средних лет с приятным лицом, не отрываясь, обратилась к репетиторше: никаких изъянов в звучании инструмента я не обнаружила, а вы, молодой человек, с чего взяли, что инструмент следует настраивать? - теперь, обращаясь к Фаруху, спросила настройщица. - Просто, на нем давно не играли, - ответил он, протягивая сороковку ей, - вот ваши деньги за работу, как мы и договорились. Потом Фарух вместе с репетиторшей обозначил дни и время, когда она будет приходить, чтоб заниматься с Викторией. Он с нетерпением ждал Викторию, еще находясь в плену сладострастного поцелуя, когда провожал её домой, и теперича ее отсутствие наводило на него мрачное настроение. Фарух понимал, что ростки этого нового чувства, как наваждение, не понятное ему явление, глубже вкрались в его душу, наполняя сердце, и, не дождавшись ее, он, в удрученном состоянии, боясь, может, что-то случилось с ее возлюбленной, вышел во двор и направился в соседский дом. Да, это чувство было предвестником его чистой юношеской любви, ее отголоски, потом оно втянет его в пучину, круто изменив судьбу, раз сам фатум благоволит ему таким образом. Отец Виктории, Митрофан Андреевич, сидел на крыльце и, как обычно, пыхтел самокруткой и, увидев Фаруха, встал.
- Добрый вечер, Митрофан Андреевич, все пыхтите? однако, едреный же у вас табачище, аж, дух захватывает, скоро придет репетиторша, а Виктории до сих  пор нет, не захворала ли она?- садясь на ступеньку крыльца, недовольно произнес Фарух.
- Да, ты проходи в дом-то, чё там зад-то морозить, она, малость, прихворнула, - обдавая его едким дымом самокрутки, ответил Митрофан Андреевич, открывая дверь в избу. Виктория лежала на узком диване и, увидев Фаруха, отвернулась, он сразу понял, что это у нее не хвороба, а следствие поцелуя того вечера, смятение, состояние душевной взволнованности.
- Виктория, - садясь на край диванчика, обратился к ней Фарух, - скоро должна прийти репетиторша, и ты должна будешь музицировать, прошу тебя, не хандри, одевайся и пойдем. - А ты меня спросил? - не поворачиваясь к нему, почти крикнула Виктория, - я не желаю больше заниматься музыкой, пошто она мне, а? - Своих детей будешь обучать игре на этом прекрасном инструменте, или, ты, вовсе, не думаешь о будущем?- начал, было, злиться Фарух, вставая.
- Ведь, человек придет, наверняка, она получила авансец, чё людей-то так подводить, Виктория? - начал, было, вмешиваться до сих пор молчавший Митрофан Андреевич. Фарух был очень раздосадован ее ответом и, выйдя в сени в сопровождении Митрофана  Андреевича, не попрощавшись, покинул дом. Не менее раздосадованный поведением дочери, отец Виктории уже не смог сдерживать свой гнев и с нескрываемым, яростным упреком обрушился на дочь.
- Тебе не кажется, Виктория, что ты поступила скверно, опрометчиво по отношению к молодому человеку, желающему тебе добра, это, по крайней мере, неуважительно, смотри, как бы тебе не остаться в девках, не пойму, пошто ты к нему так враждебно относишься? - осерчав, недовольно говорил Митрофан Андреевич, нервно похаживая по комнате.  Подойдя к своему дому, Фарух у калитки увидел репетиторшу, которая, не переставая, звонил в колокольчик.
- Сегодня у нас получился конфуз, моя наперсница захворала, и придется уроки отложить, пока она не поправится, - неловко, смутившись, произнес он.
- Ну, хорошо, пожалуйста, как только она поправится, дайте мне знать, - огорченно ответила репетиторша и направилась к своему дому через улицу.
  Весть о приезде барина молниеносно облетала весь двор поручика Серова, которого по этикету должен был встречать эконом Илья Ильич.
- С возвращением в родные пенаты, Роман Георгиевич, - по-отечески обнимая его, радостно произнес эконом.
- Я не один, Илья Ильич, я приехал с будущей супругой, теперича не время все объяснять, мы устали с дороги, а завтра все о ней узнают, и в первую очередь, она будет представлена матушке, - неохотно сказал Роман, помогая спускаться Агнии.
- Матушка, познакомься, пожалуйста, эта Агния из города Ленкорань, молоканка, из родных никого, благослови нас на супружество, мы любим друг друга, - опускаясь на колени перед Серафимой Ивановной, тихо произнес Поручик Серов. Серафима Ивановна сама была молоканкой и, зная обычаи, что их старинная секта не признает церковные обряды и иконы, ограничилась лишь тем, что поочередно поцеловала их.
- Счастья вам, мои родные, теперь ты, Агния стала полноправным членом нашей семьи, гордись этим, многие, графини, княжны мечтали об этом, вишь, на ком остановил он свой выбор, это делает ему честь, - радостно проговорила Серафима Ивановна. Агния вовсе была растеряна этим представлением, настолько она было торжественно и непривычно.
- Ты, Илья Ильич, прикажи, чтоб в спальной-то навели порядок, мы особых торжеств по этому случаю устраивать не будем, но знакомить ее с прислугой и объявить, что она отныне здесь хозяйка, надобно, - медленно произнесла Серафима Ивановна. Вечером  в поместье в честь, теперь, барыни Агнии был организован фуршет, после которого молодая пара уединилась в спальной, теперича портреты матери и отца на ковре вовсе не давили на психику Романа, а наоборот, ему показалось, что отец, одобрительно кивнув головой, благословил их брак.
- Я, право, не ожидала, что меня примут здесь, как принцессу, - снимая платье из шанжана, тихо, робея, произнесла Агния, - просьба к тебе, Роман, я еще девственница, постарайся не делать мне больно. Роман сначала, было, растерялся, но не ответил ей и, подняв ее на руки, положил на широкое ложе...
  Фарух, окончательно отчаявшись после холодного отношения Виктории к нему, искал уединения и, проверив двустволку, повесив патронташ на пояс, взяв продукты и уложив все необходимое в наплечный армейский вещмешок, покинул дом, направляясь в сторону лесистых гор, чтоб поохотиться и развеять свою тоску. Сначала Виктория со своими злоехидными насмешками, на которые, как можно мягче, отвечал он, потом незнамо откуда взялось это ее  мрачное, подавленное состояние, и неизвестно, когда эта хандра « с души ее соскочит», но она больше не желает с ним общаться, неужели это конец, конец его новорожденным чувствам, ведь, она настолько влезла в его сердце, что вряд ли он сможет ее забыть, да, пожалуй, эти и невозможно. Виктория, не выдержав упреков отца, его колкостей, накинув на себя кофточку-шугайку, вышла во двор, шел густой снег, невольно посмотрела в сторону дома Фаруха, нигде свет не горел, а из дома вели едва видимые следы в сторону гор, что-то в сердце защемило,  куда он мог отравиться, на ночь-то глядя, тем боле, он местность плохо знает и непременно заблудится, - подумала тревожно она. Она, находясь в ведении непонятных ей сил, невольно направилась по следу, она не позволит себе потерять его, он бога посланник, это благоволение фатума, который редко бывает благосклонным к людям, это он помог ей наскочить на колесо Фортуны, чтоб быть счастливой. Куда же теперь деться? огонь-то молнией прошелся по ее душе, наперекор разуму, хоть и познал её чувства, но их не принял, лишив ее возможности логически мыслить, а что тут мыслить-то, когда «душа унынием объята», ведь пора признаться, хотя бы, самой себе, что ты его любишь, Фарух тебе люб, а? У подножия горы в лесу следы терялись, она обессиленно села на высокий пенёк, вьюжило, она начала замерзать и впала в полусонное состояние. Из леса выезжала мажара, наполовину загруженная дровами, и хозяин, увидев сидящую на пеньке окоченевшую молодую девушку, остановил мажару и велел мальчишке лет пятнадцати помочь затащить её в мажару, накинуть на нее бурку и накрыть сверху сеном. - Как бы не окоченела, бедняжка, заблудилась, что ли? видать, местная, чего в лесу-то в такую стужу искала? небось, ее тоже ищут, - недовольно начал причитать хозяин маржи, мужчина средних лет, зыза с густой щетиной. Мажара выехала на едва видимую дорогу, которая вела в село и скоро остановилась у дома-пятистенки с верандой, мальчик, ловко прыгнув на землю, открыл высокие деревянные ворота, и мажара въехала во двор. - Давай, старая, скорее приготовь горячую воду, спирт, теплую одежду, девицу встретили в лесу, совсем, было, обморозилась, торопись, пошто нам грех-то на душу брать, спасать надобно, - произнес мужик, обращаясь к пожилой женщине и, взяв в охапку Викторию, занес в дом, уложив на тахту. Женщина ловко, быстрыми движениями, сняла всю одежду Виктории, оголив тело и, смачивая пропитанную спиртом марлю в горячей воде, начала растирать грудь, спину, окоченевшие ноги и руки.
- Куда тебя занесло-то, бедняжку, в такую темень-то, али кого искала? - приговаривая, она рыкнула на заходящего в комнату мужика,
- Тебе-то, Тихон, что здесь надобно, или чужой срам притягивает, а? Тихон смущенно пожал плечами, думая: дай, гляну, может, какая помощь треба.
- Наверняка, родные ее ищут, завтра с раннего утра нужно сказать соседям, что приютили заблудшую молодуху в лесу, и молва быстро облетит всё село, может, кто-то и заявится, - укрывая ее сверху еще тулупом, ответила женщина. Тем временем Фарух, замерзший, возвращался домой: какая, к диаволу, охота ночью, тем боле, места не знакомы?- корил он себя за легкомыслие. У калитки он увидел нервно шагающую тень человека и по самокрутке узнал Митрофана Андреевича, когда он в очередной раз делал затяжку, втягивая в себя дымок, и огонёк от самокрутки чуть осветил его угрюмое лицо.
- Я тебя давно жду, Фарух, беда, Виктория пропала, наверное, ушла куда-нибудь, осерчав на меня, когда я ее отругал за неуважения к тебе, - дрожащим голосом произнес отец Виктории.
- Может быть, у подруги сидит, да балаболу разводят, Митрофан Андреевич, не следует так волноваться, вернется, -  пытался успокоить его Фарух, - вы заходите в дом, а потом вместе пойдем к вам, она, должно быть, скоро вернется, время-то поздно уже. На кухне Фарух налил полную серебряную чашу коньяка Митрофану Андреевичу: выпейте и успокойтесь, небось, давно ждете меня и малость озябли, - протягивая ему чашу, произнес Фарух.
- Да, ты понимаешь, она никогда до такого позднего часа нигде не задерживалась, - выпив коньяка, слегка крякнув, с волнением в голосе произнес Митрофан Андреевич. В доме Митрофана Андреевича по-прежнему свет не горел, и отец Виктории обреченно сел на ступеньки крыльца, Фарух понял, что дальше  утешать его было бессмысленно: она не иголка, чтоб так потеряться, хорошо зная местность, тем боле, заблудиться, объявится, - отмахиваясь от дымка самокрутки, уверенно произнес он.
Наутро соседка Аграфена, которая была известна в селе, как знахарка и слыла сплетницей, узнав о том, что соседи нашли в лесу и приютили заблудшую молодуху, тут же молниеносно начала балаболить, разнеся это необычное событие по всему селу, по привычке, добавляя сущие небылицы в свой рассказ. Только к полудню Виктория, благодаря стараниям хозяев дома, окончательно пришла в себя и назвала свое имя и местожительство, тем самым удивив Тихона и его жену.
- Однако, ты очень далеко забралась-то, девица-красава, твой дом-то находиться за холмами, если, пока засветло, поедем, дорогу-то к своему дому найдешь, али подождем, пока молва Аграфены не приведет к нам твоих родных, а? - произнес Тихон, лоща усы и бороду курдючным жиром.
- У меня возлюбленный пропал, а вы говорите, найду ли я дорогу, за холмами одна дорога, только, дома разбросаны, чего там искать-то? - недовольно ответила Виктория, отодвигая миску с едой от себя.
- А она упрямая, вишь, как норовит покинуть поскорее наш дом, небось, сердце велит, не дает покоя, - убирая баночку с курдючным жиром на полку за печкой, проворчал Тихон, -  зараз  поедем, если, говоришь, что найдешь свой дом, только, от еды-то напрасно отказываешься, может, долго нам придется искать твоей дом-то, тогда, собирайся, а ты, старая, положи сало да хлеб в плетенку, незнамо чем кончатся эти поиски. Мажара выехала на широкую извилистую дрогу за холмами, и хозяин направил её в сторону домов, которые беспорядочно были расположены вдоль дороги, а некоторые вблизи у подножия гор.
- Ну - с, красавица, признаешь ли местность, али из-за снега все дома кажутся одинаковыми? - понукая лошадь, сердито сказал Тихон, пыхтя своей едреной самокруткой.
- Да, снег мешает, будто, я нахожусь на чужом месте, ни лавки, ни ресторана с гостиницей не видать, может, не по той дороге едем, а? - с досадой в голосе произнесла Виктория. - Да тут больше деревни-то нет, если тебя отвезти в то место, то есть, в тот лесок, где мы тебя подобрали, может, ты тогда смогла бы увидеть, хотя бы, знакомые дома, а? но там село большое, скажу тебе, там одни молокане живут, - снова закуривая свою закрутку, произнес Тихон. День начинал вечереть, недовольный поисками и изрядно замерзший Тихон, под нос, ворча, повернул мажару в сторону холмов. Он не торопясь распряг лошадь, с которой шел пар и повел его в конюшню накрыв войлочным покрывалом, но Виктория не собиралась слезать с мажары уныло сидела, накрыв себя сеном.
- Ты, девка совсем ведь озябла, иди в избу, вишь ли кругом снегом-то, как занесло, ни дороги, ни людей, даже,  лавчонки, где мы обычно отовариваемся не видать, да уже скоро вечерние сумерки начнутся, может, к утру снегопад уймется, тогда снова поедим на поиски твоей деревни и твоего дома, - начал было сердиться Тихон. Виктория, тоже сильно замерзшая, едва расшевелив окоченевшими ногами от холода, с помощью Тихона спустилась с мажары и вместе с ним зашла в теплую избу, где на кухне жаром дышала русская печь и хозяйка «колдовала» над дымящимся казаном.
- Нет ли новостей от Аграфены, - снимая изрядно поношенный тулуп, спросил он хозяйку, не смотря в ее сторону, - эта пустомеля, наверняка, уже успела тарабарить новость по всей деревне.
- Да кто же в такую вьюгу-то из дома-то выйдет, вишь, как метет, небось, Аграфена с печки не слезает, поди, вчера уже разнесла по соседям-то ждать надобно, может, кто-то заявиться, - недовольно проворчала хозяйка.
  Вот уже второй день отсутствовала Виктория, что не на шутку взволновал Митрофана Андреевича, который непрестанно курил свою самокрутку и горестно причитал, несмотря на утешения Фаруха.
- Кажись, колокольчик звонит, али ветер его так треплет, пойду, посмотрю, - произнес Фарух и, накинув на себя доху, вышел на крыльцо. Метель, которая внезапно началась два дня назад, вовсе не собиралась утихать и поддерживаемая шквальным ветром продолжала вьюжить. - Конец света, что ли, - подумал Фарух, - куда она могла деться в такую вьюгу? может, сидит у подружки и ждёт, когда метель уймется? что-то сомнения одолевают, ведь прошло два дня, нет, здесь явно что-то случилось. К утру метель начала утихать, из-за лесистых снежных гор показались слабые отблески зимнего солнца. Переждав внезапно налетевшую метель, да, еще со шквальным ветром, все дворы ожили, сельчане в первую очередь очищали двор, дорожку к хлеву от снега, чтоб накормить домашнюю скотину и занимались своими привычными делами. Сгребая снег к забору, Тихон увидел, как соседка Аграфена едва шагая по глубокому снегу, с гусиной походкой тяжело ковыляя, шла к его дому.
- Никак, известная деревенская наушница с новостями пожаловала к нам, иначе ее не вытащишь из дому-то, - подумал Тихон, закуривая свою едренную самокрутку.
- Небось,  соседушка, важные дела тебя вынудили слезть из печки, чем нас обрадуешь-то, али никаких новостей? - сделав затяжку, спросил Тихон.
- Оставь свои колкости, Тихон, - едва переводя дух, отдышавшись, прошамкала Аграфена, - дом-то этой красавы недалече от ресторана с гостиницей, это наушничала соседка одной особы, детьями, которой она по вечерам занимается, а ты растяпа туда просто не доехал, испужался пургу.
- А мы щас спросим у нее, - очищая валенки от снега огрызком метёлочки еще продолжая пыхтеть  самокруткой, произнес Тихон, поднимаясь на крыльцо дома.
- Ты, таинственная незнакомка с выдуманным именем, обучаешь ли  чье-либо пестунов по вечерам, дом ихни находиться рядом с рестораном с гостиницей, вот такую несуразицу сбрехнула наше все известная брехунья Аграфена, а? - снимая старый тулуп, подойдя к печке, не довольно буркнул Тихон.
- Да, да именно так, - воскликнула Виктория, будто хватаясь за соломинку, - вот от этого ресторана-то и недалече и мой дом, Тихон Иванович, щас пурга улеглась, может, теперича найдем-таки дорогу, а?
- Конечно, теперича легше будет, вишь, как светило-то ярко стало светить лучами-то, хоть слабыми, это оно тебе благоволит красава, щас перекусим и в путь, заодно проверим, сбрехнула ли Аграфенушка, - с недобрым взором обводя ее, весело произнес Тихон, садясь за массивным столом на кухне, где уже  в большой деревянной миске дымился, юшка и протяжно «пел» медный самоварища. Пока Тихон хлебал похлебку, Аграфена с хозяйкой начали самоварничать, но сухие бублики не пришлись по зубам Аграфены, и она их опускала в стакан с чаем, чтоб смягчить. Лучи зимнего солнца ослепительным блеском отражались от свежо выпавшего снега, и Тихон, прищуриваясь недовольно ворча, вывел повозку на полозьях за ворота, где на сухом сенце укутавшись  в старенький тулуп, сидела Виктория с надеждой, теперь то уж они, наверняка, найдут дорогу к ее дому. Легкая повозка на полозьях быстро выскользнула уже спозаранку  на заезженную сельскую дорогу,  и теперь Виктория была уверенна, что она в ближайшее время  увидеться с отцом и своим возлюбленным Фарухом, по которому успела истосковаться у поболеть сердцем. Да, без сомнения, это была тоска, душевная тревога, уныние, охватившее ее в эти дни разлуки и это мучительное томление души, постепенно покидало ее. По описанию наушницы Аграфены Тихон не выпуска изо рта едренную самокрутку и обдавая едким табачным дымом Викторию, быстро нашел дорогу, за холмом ведущую вглубь села. - Первый раз мы туточки и свернули, да была жуткая пурга, - будто оправдываясь, понукая лошадь, проговорил Тихон, - теперича, как ты увидишь этот ресторан с гостиницей, ты мне скажи в какую сторону повернуть, чтоб снова не блуждать. Но лошадь, которая застоялась в хлеву два дня,  резво пошла по колею, легко волоча легкие полозья за собой, и вдруг Виктория увидела ресторан во дворе, которого двое мужчин сгребали снег мимо, которого она проходила много раз, скинув с себя старый тяжелый тулуп, вскрикнула: вот ресторан-то тут надобно прямо ехать скоро покажется мой дом и чмокнула в бородатую  щеку Тихона, пахнущую табачным смрадом. Виктория не дождавшись, пока Тихон остановить повозку увидев занесенный снегом свой дом, спрыгнула и, поднимаясь на крыльцо кулаками стала стучать в дверь. Отца Митрофана Андреевича, дома не было, он болел и Фарух ухаживал за ним, так как  сельский фельдшер находился в другой деревни у больного. Тихон увидев ее замешательство не торопился уезжать, ждал кто-нибудь выйдет из такого роскошного особняка или девка опять все перепутала, не оставлять же ее тут на произвол судьбы. Наконец, дверь открылась, и на крыльцо вышел Фарух, и Виктория навзрыд плача бросилась в объятия своего возлюбленного. - Фарух, где отец и что с ним?- недоумевая, тревожно спросила она. Фарух подошел к воротам, где на повозке сидел Тихон, который взволнованный встречей нервно курил свою самокрутку. - Ворота не открывается, мил человек,- обратился к Тихону Фарух, - лошадь распрягите, мы ее отведем в конюшню, а повозку оставьте у ворот и погостите у меня.
- Украдут ведь ваше благородие, - неуверенно ответил Тихон, слезая с повозки. - Я подарю вам дюжину таких повозок, не робейте, айда за мной. То ли стрессор, вызванный внезапным исчезновением дочери, то ли какая-то хворь, свалившая на Митрофана Андреевича, который увидев Викторию, попытался встать, но она, уткнувшись к груди отца, горько заплакала и эта сцена еще больше тронула Тихона. Отец Виктории Митрофан Андреевич умирал и категорически отказывался от предложения Фаруха отвезти его в Ленкорань в городскую больницу.
- Фарух, не бросай ее и не осрами перед людьми, прошу, похороните меня рядом с супругой, - задыхаясь от кашля, отрывистым голосом говорил он. После смерти отца Виктория жила в особняке с Фарухом, как супруги, она осчастливила бывшего татя, которого поручик Серов распутал из сетей татьбы и помог ему наскочить на «колесо Фортуны» и богиня чуть приподняв свою повязку с глаз, приняла его, благословив его судьбу. Несмотря на свои сорок лет, графиня Любовь Ивановна родила мальчика, но тоска, которая вселилась в ее душе после разлуки с Фарухом, как шашель стачивала ее сердце, возбуждая воспоминания о любимом, человеке, которого по воле фатума не смогла удержать. Княгиня Вероника вернулась в свое родовое имение, под С. Петербургом и тоже родив крупного мальчика, назвав его в честь отца, поручика Серова, Романом. Мы снова вольны думать и вспомнить слова великого словесника: «всё в жизни случай и мрежею душу не ловят», ум и нрав слитно образует Дух ДУШУ) и у нас была возможность убедиться в правдивости его слов, понять, самая суть бытия от нас сокрыта...

Yes, I'm a son of a bitch - yes, I did it. Ай да я имярек!               
               
Конец.22.01.09г. - 29.07 2010г.  м.м.Б.