10. Монета для императрицы

 Записки розенкрейцера
 
10.  Монета для императрицы

  Конечно, Сузун – не Тауэр. Но  от практических  дел организации медеплавильного производства я отдыхаю, вновь погружаясь в свою магические опыты. Заботы по отысканию медного колчедана, строительству плавильных печей, секреты которых по рескрипту Екатерины я мог вызнать на демидовских заводах, создание   форм для чеканки  монет - успех всех  этих предприятий  убедил меня в том, что мои алхимические штудии у Якоба Брюса были не напрасны.

  Благостная тягость первых отчеканенных монет, которые ещё теплыми легли в мою ладонь, вензель «Е» и корона, напомнили мне о следящем за мною вселенском зраке.  Груженые медными деньгами подводы, понятно, не то же самое, что груженные  золотыми слитками и идолами  инков галионы Писарро, но рудознатцы продолжали искать на Суенге золото, а я между тем помышлял найти в моей сибирской  Мезаамерике некие иные сокровища. Подобно тому, как в те времена, когда  мальчишкой–лаборантом при  Якове Брюсе, я попал в Англию, где на каждом шагу можно было брать уроки европейской цивилизации, здесь можно было обучаться цивилизации полупервобытных племен. Петр Великий учился астрономии, физике, монетному делу у Исаака Ньютона, мореплаванию у голландских пьяниц-шкиперов, военному делу у немецких сапожников, я решил пополнить багаж своих оккультных знаний  у сибирских шаманов. Было ли это   моим ответом в улыбательном духе   на пьесы венценосной сочинительницы, ею же и подсказанным, ведь она вывела меня в образе «Шамана Сибирского», а Великого Копта Калиостро под имечком Калифалжерстона, или же мои искания должны были и без того неизбежно привести меня к  моей Сихатэ-Алунь? Не знаю.

 Ещё сопровождая Якоба Брюса по улочкам Лондона, я удивлялся разности домов, платий, лиц с тем, что видел в России я, отпрыск обнищавшего во времена крестовых походов немецкого баронского рода, чей прадед оказавшись в качестве заморского лекаря на службе ещё при дворе Бориса Годунова. Вот и теперь… Стоило мне отъехать на сотню верст от Петербурга, как мне открылась неведомая дотоле страна. А, миновав подобные  горам  Саксонским Уральские хребты, я ощутил себя вторым Фернандо Кортесом.

 Наконец-то мне становилось понятно, почему прочитанное мной про царя Петра Великого в  листке, купленном для Брюса у мальчишки- разносчика газет– действительно невероятно. А ведь я, а не длинноногий Пётр, карабкался на черепичную крышу английского парламента, чтобы, подглядев в щель, как проходят тамошние ассамблеи, рассказать обо всём этом царю.  Первый и последний раз я видел короля Англии сверху. Корона на нём мерцала, подобно Земле на настенной росписи в Грановитой Палате в Кремле, всегда представлявшемся мне вместе с круговыми улочками древней столицы чем-то вроде перстня с пальца великана – кто напялит на перст-тот и властвует.   

 На стене за царским троном было изображено устройство мира не по Ньютону или Платону, а скорее всего по представлениям божественного инки Атаульпы, за которого Писарро назначил выкуп золотом. Сдвинув черепицу крыши я видел - лорды сената сидели относительно короны короля кругами. Ещё тогда, детским своим умом я понял, что между небесной машиной Гюйгенса, системой Ньютона, где все небесные тела- шары—уравновешаны, как и в сооруженном нами с  Хансом  магическом приборе, столь много общего.

 А  как бы  не садились наш царь и бояре—будет проступать Птолемеева система, начертанная на стене в грановитой палате. А сквозь нее будут светиться рюриковы идолы и солнцеподобный инка.  Одним словом, три кита, на спине черепахи, блюдо со слонами и так далее… И сколько не перекраивай кафтаны,  выпавший из перстня граненый кристалл Василия Блаженного с его куполами-булавами столь же не похож на Вестминстер или Notre Dame de Paris, как татарская шапка на корону английского короля.  Можно сказать, я стал одним из виновников разразившегося на Руси первого машкерада переодеваний, когда, скатившись с крыши и, разодрав о водосток штанину, рассказывал возбужденному Петру:
- Всё, всё, как в той палате, государь, где над троном блистающие золотом земля и планеты…Корона поверх буклей - в центре, парики лордов – по кругу… А у нас—шапка Мономаха—и бобровые папахи с бородами- суть две непересекающиеся прямые…
   - Тако и мы учиним! Как у англичан! – выпучивал глаза Петр и хлопал по плечу Брюса, так словно хотел переломить ему ключицу. – И быть посему. Шапку Мономаха – в чулан, бороды - долой… А бобрами пусть жопы подтирают! Ха! – и он ещё раз врезал Брюсу по плечу, во что бы-то ни стало стремясь вывихнуть чернокнижнику ключицу. 

   Уж и в самом деле, не сам ли Бафомёт явился в гости к Люциферу, когда мы вошли в мерцающие отсветами плавильных печей стены Тауэра! Этого застенка, где томились еретики времен мятежной шотландки Марии Стюарт, алхимики, искавшие философский камень, астрологи времен завоевания Кипра и царствования Ричарда Львиное Сердце, кельтские предсказатели, колдуны, водившие шашни с брокенскими ведьмами, разбойники, одержимые и прокажённые.

   Указующему персту Ньютона, который  в своем облачном парике был подобен воплотившемуся в земного бога Дьяволу, так же повиновались отворявшиеся заслонки домен, как  самому Антихристу души грешников в его плавильне человеческих пороков. Мы видели, как из огненно-красноватой струйки затвердевала медная, из лунно мерцающей—серебряная, из солнечно сияющей –золотая монеты. Печи, устроенные в камерах, где томились и клокотали, ища выхода души носителей веры в вечную жизнь, вампиров, восстающих из могил покойников, проникновение сквозь стены и перенесение по эфиру, плавильни, объявшие пространство вечного совокупления инкубов с суккубами, демонические сущности, сплавленные воедино с магией меди, золота, серебра—это ли не высшее чародейство денег, не знающих преград, совращающих, проходящих сквозь времена, уносящих профили императоров в глубину веков? Еще тогда для коллекции Брюса я выкупил у одного менялы древнюю римскую монету с профилем императора Августа и для чего-то оставил ее у себя. И вот теперь она кочует со мною по свету. Со мною –императором моей инфернальной империи.

  Да, Сузун - не Тауэр. Но, закладывая здесь фундамент под монетный двор, я почему-то столь явственно представил на этом, свободном от леса берегу змеистой речки шаманское капище, место жертвоприношений, что позже никак не мог отделаться от этого видения. И когда, прикрываясь ладонью от огня, глядя на то, как плавильщик из кандальников с рваными ноздрями, пробивает шихту – и, брызжа искрами, словно огонь из пасти дракона, раскаленный металл бросает зловещие мерцающие отсветы на лица каторжников, я испытал гордыню творца. Да и он, этот прикованный к шумовке разбойник, торжествующим инкубом осклабился черными обломками зубов, выдавливая из безъязыкого рта подобный смеху клекот. И когда после щелчка и удара огненной струи о лоток в печи что-то охнуло, сладострастно застонало и заскрежетало зубами, в рдяно-голубоватых отсветах расплавленной меди я вдруг увидел растворенное лоно императрицы с выходящей наружу огненной саламандрой  и пляшущего возле костра шамана. Каким то образом между ними  осуществлялась мистическая связь. И по мере того, как камлал шаман, саламандры выпрыгивали из огня, чтобы, рыкая, обращаться в железных плюющих огнем черепах, китов с ощетинившимися спинами и слонов, подъемлющих к небу, готовые взмыть в небо  металлические клыки… В моих провидческих снах мне являлись отправляющиеся к Луне, Марсу и Юпитеру  капсулы и переносящие людей по небу железные жуколицы и стрекозы…         

   Мой ассистент Федор Лучшенков, весьма смышленый малый, в суматохе сборов не забыл ничего из моей лаборатории и библиотеки. Жаль ему было выбрасывать и чучела крокодила и летающей собаки - и вот, проделав тысячи верст, крокодил был извлечен из ящика, вампир подвешен в углу вниз головою.   А куплены тот крокодил и упырь  были тобою, Ханс, как раз в ту пору, когда мы занялись совместными с Великим Коптом  хлопотами по организации Египетской ложи. Потому как – какая же Египетская ложа без нильского крокодила? И какие сеансы вампиризма без чучела упыря! И каких только диковин в ту пору не привозили приходившие в василеостровскую гавань парусники, на которые мы ходили смотреть, мечтая о дальних странствиях и особенно о плавании в Мезаамерику. Вот там, какой-то пьяный матрос за штоф водки и уступил нам  этих чудовищ… 
 
Из романа "Инкунабула"